Путь.в.философию.Антология.2001

Мудрость сострадання, мудрость любви

тельствах о восприятии присугствия Бога. Опираясь на эти свидетель­ ства, Бергсон достроил до конца свою философско-эволюционную концепцию, представив Бога как источник жизненного порыва. Чер­ ты же «интуитивного» человечества он обнаружил в «открытом» обще­ стве, объединяющем избранных личностей, моральных героев, проро­ ков, мистиков, ставших образцами жизни и поведения для окружавших их людей.

Таким образом, интуитивизм Бергсона на разных этапах его фило­ софской деятельности углублялся и наполнялся новым содержанием. Само понятие интуиции у Бергсона очень многозначно. Рассматривая его в психологическом и гносеологическом планах, Бергсон способ­

ствовал расширению понятия рациональности, ставшему одним из су­

щественных признаков так называемого неклассического стиля фило­ софствования. Особые функции выполняет интуиция как одно из направлений развития жизни в эволюционном процессе. В своеобраз­ ной динамической и органической картине мира, нарисованной Бер­ гсоном в «Творческой эволюции» И В немалой степени вдохновившей выдающихся эволюционистов ХХ в. - П. Тейяра де Шардена и В. И. Вернадского, человек непосредственно и нерасторжимо связан с ми­ ром посредством особых жизненных форм, высшей из которых явля­ ется интуиция. Кроме того, понятие интуиции несет в себе и мораль­ ный, практический смысл. Интуиция выступает у Бергсона не только как познание, но и как миросозерцание, способ жизненной ориента­ ции человека, позволяющий ему постичь свою подлинную сушность, осознать свою свободу и в соответствии с этим духовным опытом стро­

ить свою жизнь и отношения с другими людьми.

Высоко ставя интуицию в целом, Бергсон считал главным своим достижением «интуицию длительности», из которой выросла его соб­ ственная философская система. В глубине каждого философского учения, по Бергсону, коренится первичная, исходная интуиция, оп­ ределяющая суть учения и его последующее развитие. Эта интуиция не зависит от условий времени и места, не связана с эпохой, в кото­

рую она возникла, но вынуждена применяться к уже существующим

способам выражения. Этой теме посвящен публикуемый доклад Бер­ гсона на философском конгрессе в Болонье (1911), где он предЛОЖИЛ оригинальный подход к исследованию истории идей; в докладе ярко выразились представления Бергсона о сути философии и философс­ кого творчества, об особенностях историко-философского процесса, об отношении философии и науки.

Неважно, сказал Бергсон, когда именно жили Декарт, Спиноза

или Беркли, какие идеи предшествовавших и современных филосо­

фов они использовали. Важно лишь то, что они в итоге смогли выра­

зить, а это была всегда основная мысль, выросшая из их первичной интуиции. И эта мысль и делает Декарта - Декартом, а Спинозу -

222

И.И. Блауберг. Анри Бергсон

Спинозой, в какую бы эпоху она ни была высказана. В доказатель­ ство этого положения Бергсон подробно разбирает философию Бер­ кли. Не случайно в качестве примера взят именно Беркли: он при­ надлежал к числу мыслителей, особенно интересовавших Бергсона,

тех, с кем Бергсон чувствовал некую внутреннюю связь; его концеп­ ции Бергсон посвятил в начале века один из своих спецкурсов в

Коллеж де Франс.

Вероятно, с мнением Бергсона можно и нужно поспорить. Его

собственная философия, безусловно, продолжает многие и давние философские традиции, без которых она просто не была бы возмож­ на (среди них назовем прежде всего традицию неоплатонизма). Но дело здесь, скорее, в другом. Действительно, как часто мы подходим к мыслителю с противоположными мерками: это взято у одного, то заимствовано у другого - и оказывается, что «король-то голый», ни­ чего своего не осталось. Мысль Бергсона и интересна этой выражен­ ной, быть может, в парадоксальной форме верой: своеобразие, ори­ гинальность, талант неразложимы на части, они просто либо есть, либо их нет. Переплавленные в горниле философского творчества, слитые с оригинальной мыслью, все влияния и предшествующие тра­ диции приобретают безусловно новое качество и новый смысл.

В «Философской интуиции» провозглашается принцип органичес­ кой целостности, особенно важный для Бергсона: философская систе­ ма, говорит он, это не механизм, не агрегат, состоящий из отдельных частей, но организм со своей душой, которую должен постичь интер­ претатор. Темы, разбираемые Бергсоном, напоминают о Дильтее, о Шпенглере; здесь тоже, по существу, исследуется проблема понимания и истолкования духовных целостностей, феноменов культуры.

Примечания

Перевод с издания: Bergson Н. La репзёе et lе пюцуапг. Paris, 1966. Р. 117-142.

I Здесь имеется в виду концепция Плотина о восхождении души к Единому и нисхождении Единого в чувственный, материальный мир. - Прим. пер.

2 «Сейрис, или Цепь философских размышлений и исследований» - работа Дж.

Беркли. - Прим. пер.

3 С точки зрения длительности (лат.). - Прим. пер.

4 Бергсон А. Собр. соч.: В 5 т. СПб., 1913-1914. Т. 4. С. 154.

223

Мудрость сострадания, мудрость любви

Карл Ясперс

Введение в философию

1. Что есть философия?

Вопрос о том, что есть философия и чего она стоит, всегда вызывает споры и дискуссии. От философии ждут нешаблонных, ярких в своей необычности разъяснений или же равнодушно отстраняют ее от себя как беспредметное мышление. На нее, преисполнившись робостью, взирают как на результат значительных усилий неординарных людей или же презирают ее как никому не нужные умствования фантазеров. В сознании людей философия выступает как то, что касается каждого, и потому в основе своей она должна была бы быть простой и понят­ ной; либо же ее считают такой трудной, что занятие ею представляет­ ся делом безнадежным. То, что выступает под именем философии, действительно дает основание для столь противоположных суждений.

Для человека, приверженного науке, самым скверным в филосо­ фии оказывается то, что она вовсе не дает результатов, пригодных для всеобщего употребления, не дает того, что можно знать и чем, следо­ вательно, можно владеть. В то время как наука в сфере своей деятель­ ности добилась строго определенных и признанных всеми результа­ тов познания, философия, несмотря на тысячелетние усилия, не достигла этого. Действительно, в философии нет единодушия в опре­ делении того, что можно трактовать как окончательно познанное. То, что в силу необходимости признается каждым человеком, обретает тем самым статус научного знания; оно не является более философи­ ей, а соотносится с определенной областью познаваемого.

Философскому мышлению, ко всему прочему, не свойственна, как это имеет место в научном знании, вовлеченность в некий прогресси­ рующий процесс. Разумеется, мы ушли значительно дальше Гиппок­ рата, греческого врачевателя. Но вряд ли у нас есть основания говорить о том, что мы превзошли Платона. Только в области научных данных, которые он использует, мы добились преимущества. В философство­ вании же как таковом мы, быть может, едва ли приблизились к нему.

То, что в отличие от образа какой-либо конкретной науки тот или иной образ философии не находит единодушного признания, необ-

224

к. Ясперс. Введение в философию

ходимо связано с самой ее приролой, Тот вид определенности, к ко­ торому стремятся в философии, не есть научный, Т.е. равнозначный для всякого рассудка; это - удостоверенность, в подтверждении ко­ торой участвует человек всем своим существом. В то время как объек­

том научного познания становятся отдельные предметы, знание о ко­ торых вовсе не обязательно для каждого, в философии речь идет о бытии как целом, что затрагивает человека в качестве человека, об истине, которая там, где она проявляется, открывает много больше любого научного постижения.

Философия на современном этапе связана, правда, с науками. Она имеет своим условием научные знания на той стадии развития, кото­ рой они достигли в соответствующую эпоху. Но истоки у смысла фи­ лософии иные. Философия возникает до всякой науки, там, где люди пробуждаются и начинают мыслить.

Эту философию без науки мы представим на примере некоторых примечательных явлений.

Во-первых. Едва ли не каждый человек считает себя способным выносить суждения о вещах философских. Признано, что условием понимания в области научного знания является соответствующее обучение, владение методом; в то же время в отношении Философии выдвигаются притязания на то, чтобы без каких-либо условий уча­ ствовать в сотворении философии и говорить от ее имени. Собствен­ ное человеческое бытие, жизненный путь людей и их личный опыт

расцениваются как достаточная предпосылка для этого.

Следует согласиться с тем, что Философия должна стать доступной каждому. Ведь самые сложные и запутанные пути философии, кото­ рыми идут люди, специально занимающиеся философией, имеют смысл только тогда, когда они вливаются в человеческое бытие, ко­ торое определяется тем, насколько оно уверено в бытии и через него в самом себе.

Во-вторых. Философское мышление должно постоянно оставаться изначальным. Каждый человек должен осуществлять его самостоя­

тельно.

Замечательным свидетельством того, что человек как таковой фи­ лософствует изначально, являются вопросы детей. Отнюдь не редко из уст ребенка мы слышим то, что по своему смыслу непосредствен­ но восходит к глубинам философствования. Приведу примеры.

Ребенок удивляется: «Я все время пытаюсь думать, что я - это другой, но всегда оказывается, что это снова я». Этот мальчик каса­ ется истока всякой достоверности - сознания бытия в самосознании. Его поражает загадка бытия своего Я, того, что нельзя понять ни из чего иного. Он стоит, вопрошая, у этой границы.

Другой ребенок слушает историю сотворения мира: вначале Бог создал небо и землю... и тут же спрашивает: «Что же было до начала?«

Мудрость сострадаиия, мудрость любви

Этот мальчик ощутил беспредельность дальнейшего вопрошания, не­ удержимость разума, узнал, что для него окончательный, подводящий

черту ответ невозможен.

Во время прогулки на лесной опушке девочке рассказывают сказ­ ку об эльфах, которые по ночам водят там хороводы... «Но ведь их нет...» Тогда ей рассказывают о реально существующих вещах, о дви­ жении Солнца, о вращении Земли, приводят доводы, которые гово­ рят о шарообразности Земли и о ее вращении вокруг самой себя...

«Ах, это ведь неправда, - говорит девочка и топает ногами по зем­ ле, - Земля стоит крепко. Я верю только тому, что вижу». На это ей говорят: «Тогда ты не веришь в Бога, его ты ведь тоже не можешь ви­ деть». Девочку это озадачивает, но затем она очень решительно заяв­ ляет: «Если бы его не было, тогда бы ведь и нас совсем не было». Этот ребенок оказался охвачен изумлением перед тут-бытием: оно не обус­ ловлено самим собой. И он постиг различие в вопрошании: направ­ лено ли оно на предмет, существующий в мире, или на бытие и наше тут-бытие в целом.

Другая девочка идет в гости и поднимается по лестнице. Она ви­

дит, как все вокруг постоянно меняется, проплывает мимо, исчезает, словно этого вовсе не было. «Но ведь должно же существовать что-то прочное ... то, что я здесь и сейчас поднимаюсь по ступенькам к тете, - это я хочу удержать». Беспомощность, удивление и испуг пе­ ред универсальной преходящестью, исчезновением пытается найти для себя выход.

Тот, кто задался бы целью собрать все это воедино, мог бы расска­ зать о богатой детской философии. Возражение, что дети могли ра­ нее слышать все это от родителей или от других, явно нельзя считать серьезным. Следующее возражение, что эти дети не развивают далее свое философствование и что, стало быть, такие высказывания могут быть только случайными, упускает из виду следующий факт: дети ча­ сто обладают гениальностью, которая утрачивается по мере взросле­ ния. Все выглядит так, словно мы с годами становимся пленниками условностей и мнений, попадаем в мир масок, где не существует ни­ каких вопросов, теряя при этом непосредственность ребенка. Ребе­

нок еще живет с открытыми глазами, он чувствует, видит и спраши­ вает - все это вскоре от него уходит. Он теряет то, что в какой-то миг ему открылось, и удивляется, когда взрослые сообщают ему впослед­

ствии по своим записям, что он говорил и о чем спрашивал в детстве. В-третьих. Изначальное философствование проявляется как у де­ тей, так и у душевнобольных. Временами (правда, довольно редко) случается так, будто срывается покров и проникновенная истина за­ являет о себе. При некоторых душевных заболеваниях на начальной стадии могут иметь место метафизические откровения чрезвычайного характера, однако по своей форме и языку они далеки от того, что-

к. Ясперс. Введеиие в философию

бы обрести объективное значение; хотя бывают и исключения, как в случае с поэтом Гёльдерлином или с художником Ван Гогом. Но тот, кто при этом присутствует, не может освободиться от впечатления, будто он видел, как срывалось покрывало с нашей обыденной жизни. Бывает, что и здоровый человек в момент пробуждения ото сна пере­ живает глубокую тревогу, как если бы перед ним раскрылись тайные смыслы, которые при полном пробуждении исчезают, и остается только ошущение того, что он уже никогда не проникнет в них. Есть глубокий смысл в высказывании: дети и сумасшедшие говорят исти­ ну. Но творящая изначальность, которой мы обязаны великими фи­ лософскими мыслями, принадлежит не им, а тем отдельным лично­ стям, которые в своей непосредственности и независимости в качестве немногих великих умов являлись в ходе тысячелетий.

В-четвертых. Так как человек не может обойтись без философии, она неизменно наличествует в общественной жизни, в унаследован­

ных от прошлого пословицах, в известных изречениях, в господству­ юших убеждениях, как, например, в языке просветительства, полити­ ческих верованиях, но прежде всего, с самого начала истории - в мифах. От философии нельзя уйти. Вопрос только в том, осознана она или нет, хороша или плоха, запутана она или ясна. Кто отверга­ ет философию, тот и сам занят философией, не осознавая этого.

Что же в этом случае есть философия, которая проявляется столь универсально и заявляет о себе в столь необычных образах?

Греческое слово «философ» (Philosophos) образовано в противовес слову «софос». Оно означает: любящий познание (суть вещей), в от­ личие от того, кто, обладая знанием, называл себя знающим. Этот

смысл слова сохраняется до сегодняшнего дня: поиск истины, а не обладание истиной составляет суть философии, даже если она часто

предавала это в угоду догматизму, т.е. выраженному в предложениях

конечному, завершенному и наставническому знанию. Философия означает быть в пути. Ее вопросы более сущностны, чем ее ответы, и каждый ответ превращается в новый вопрос.

Но это в-пути-бытие - судьба человека во времени - таит в себе возможность глубокого удовлетворения, а в высшие мгновения - со­ вершенства. Таковое никогда не окажется внутри выразимого знания, предложений и утверждений, ибо оно обретает свое место в истори­ ческом осуществлении (Verwirklichkeit) бытия человека, которому от­ крывается само бытие. Обрести эту действительность (Wirklichkeit) в ситуации, в которой в тот или иной момент оказывается человек, - в этом суть философствования.

Продвигаться вперед в поиске или обретать спокойствие и завер­ шенность мгновения - это не определения философии. В филосо­ фии нет ничего вышестоящего, ничего второстепенного. Ее нельзя вывести из чего-либо другого. Всякая философия определяет себя

Мудрость сострадания, мудрость любвн

самое посредством своего осуществления. Узнать, что есть филосо­ фия, можно лишь путем испытания, из собственного опыта. Тогда философия - одновременно осуществление живой мысли и рефлек­ сия по поводу этой мысли, или деяние и говорение по поводу оной. Только собственное усилие, испытание помогут воспринять то, что нам в мире встречается как философия.

Но мы можем привести и другие формулировки относительно смысла философии. Ни одна из них не исчерпывает этого смысла, и ни одна не оказывается единственной. От древнейших времен до нас дошло следующее: философия (согласно ее предмету) есть познание божественных и человеческих вещей, познание сушего как сущего. далее (согласно ее цели) она есть учение умирания, есть стремление мысли к обретению блаженства, уподобление божественному, нако­ нец, она (по своему объемлющему смыслу) есть наука всех наук, ис­ кусство всех искусств, наука вообще, не направленная на какую-то отдельную область.

Сегодня о философии, видимо, возможно говорить в следующих формулировках; смысл ее в том, чтобы:

узреть действительность в ее истоках; охватывать действительность так, как я, мысля, обхожусь с самим

собой посредством внутреннего действия; открывать себя простору объемлющего;

в любящей борьбе вступать в коммуникацию, идущую от челове­

ка к человеку, опосредствованную смыслом истины; терпеливо и неустанно сохранять разум бодрствующим как перед

тем, что есть наиболее чуждого, так и перед тем, что вступает в борьбу. Философия - ЭТО то, посредством чего человек становится са­ мим собой, в то время как он становится сопричастным действи­

тельности.

Хотя философия, будучи выражена в форме простых и действен­ ных мыслей, способна взволновать любого человека, даже ребенка, ее сознательная разработка есть задача, никогда не завершающаяся и каждый раз возникающая вновь, постоянно осуществляющая себя как присутствующее в настоящем целое; такая философия является нам в произведениях великих философов и как их отголосок - у ме­ нее значительных мыслителей. Сознание этой задачи будет жить в какой угодно форме, пока люди остаются людьми.

Философия сегодня не впервые подвергается радикальным напад­ кам и отрицается в целом как ненужная и вредная. К чему она нам? Она ведь окажется несостоягельной в годину испытаний.

Церковно-авторитарный способ мышления отринул самостоя­ тельную философию, так как она якобы отдаляет людей от Бога, обольщает земным, обращаясь к ничтожному, портит душу. Полити­ ко-тоталитарный способ мышления предъявил иск: философы толь-

к. Ясперс. Введение в философию

ко различным образом интерпретировали мир, дело, однако, заклю­ чается в том, чтобы его изменить. И тот и другой типы мышления считали философию вещью опасной, так как она, дескать, разлагает порядок, требует духа независимости и тем самым - возмущения и неповиновения, она вводит в заблуждение и отвращает человека от его реальной задачи. Заставить философию угаснуть - это желание наличествует как у сил, вовлекающих нас в высвеченную божествен­ ным откровением потусторонность, так и у власти безбожной посю­ сторонности, которая все требует только для самой себя.

К этому добавляется свойственное здравому человеческому рас­ судку элементарное требование полезности, которому философия не

удовлетворяет. Фалес, которого считают древнейшим из греческих философов, был осмеян служанкой, видевшей, как он упал в коло­

дец наблюдая за звездным небом. Почему он ищет столь удаленное,

если он так неловок в делах самых обыденных и знакомых!

Философия, таким образом, стоит перед необходимостью оправды­ вать себя. Это невозможно. Она не может оправдывать себя, исходя из чего-то такого, на что она, в силу своей пригодности, имеет, мол, пра­

во. Единственное, что она может, - это обращаться к силам, которые в действительности подвигают каждого человека к философствованию. Ей должно знать, что она занимается лишенным цели, свободным от

вопроса о пользе и вреде в мире делом человека как такового и что она будет осуществлять себя, пока живут люди. Далее, враждебные фило­

софии силы не могут не мыслить присущий им самим смысл и созда­ вать затем целенаправленные мыслительные конструкции, как бы за­

меняющие философию, но в действительности подчиняюшиеся

намеренному воздействию: это такие силы, как марксизм, фашизм. Но и эти мыслительные конструкции подтверждают неизбежность фило­

софии для человека. Философия присутствует всегда.

Она не может бороться, не прибегает к доводам в свою защиту, но

она может сообщать себя. Философия не оказывает сопротивления

там, где ее отвергают, она не торжествует там, где ей внимают. Фи­

лософия живет в состоянии единодушия, которое в лоне человечества

может соединять всех со всеми.

Философия с большой буквы в систематически разработанной вза- имосвязиужедвас половинойтысячелетия существуетнаЗападе, в Ки­ тае и в Индии. Мы слышим голос великого предания, обращенный к

нам. Многоликость философствования, противоречия и исключающие

друг друга притязания на истину не в состоянии помешать тому,~что в основе философии действует нечто Единое, что не является ничьеи соб­

ственностью и вокруг чего во все времена сосредоточиваются все серь­ езные усилия: некая вечная философия, philosophia perennis. Мы не мо­

жем оторваться от этого исторического основания нашего мышления, если хотим мыслить с самым ясным сознанием и сущностно.

Мудрость сострадания, мудрость любви

2. ИСТОКИ фИЛОСОфии

История философии как методическое мышление имеет своим нача­

лом время, отстоящее от нас на два с половиной тысячелетия, а как

мифологическое мышление она существовала много раньше.

Но начало - это нечто иное, чем исток. Начало исторично и не­

сет последующим поколениям растущее множество предпосылок че­ рез посредство уже проделанной мыслительной работы. Исток же _

это всегда родник, откуда исходит импульс к философствованию.

Лишь благодаря этому импульсу философия данной эпохи становится сущностной и бывает понята предшествующая философия.

Это изначальное - многолико. ИЗ удивления следуют вопрос и по­ знание, из сомнения в познанном - критическая проверка и полная уверенность, из потрясения человека и сознания его потерянности

возникает вопрос о нем самом. Рассмотрим сначала эти три мотива. Во-первых. Платон говорил, что исток философии есть удивление.

Наш глаз «сделал нас причастными зрелищу звезд, солнца и небесного свода». Это созерцание дало нам «потребность в исследовании Вселен­ ной. Из этого для нас выросла философия, величайшее благо, которое было даровано богами смертным людям». Аристотель, со своей сторо­ ны, утверждал: «Ибо удивление есть то, что толкало людей к философ­

ствованию: вначале они удивлялись, когда сталкивались со странными вещами, со временем постепенно шли дальше, задавая вопросы о пре­ вращениях луны, солнца, звезд и о возникновении Вселенной».

Удивление настоятельно ведет к познанию. В удивлении я осоз­ наю свое незнание. Я ищу знание, но ради самого знания, а не «в силу какой-то общей потребности».

Философствование - это как освобождение от стесненности жиз­ ненными потребностями. Пробуждение осуществляется в свободном от цели взирании на вещи, на небо и мир, в вопросах: что это все оз­

начает и откуда все это происходит, - вопросах, ответ на которые не должен быть направлен на практическую пользу, но приносит удов­

летворение сам по себе.

Во-вторых. Едва мои удивление и изумление нашли удовлетворе­

ние в познании сущего, как вскоре заявляет о себе сомнение. Хотя объем знаний и растет, но при критической проверке ничто не оста­ ется несомненным. Чувственные восприятия обусловлены нашими органами чувств и обманчивы, во всяком случае, они не совпадают с

тем, что вне меня, независимо от моего восприятия, существует само по себе. Формы, в которых мы мыслим, принадлежат нашему чело­

веческому рассудку. Они сплетаются в неразрешимые противоречия. Повсюду утверждения противопоставлены утверждениям. Философ­ ствуя, я прибегаю к сомнению, пытаюсь радикально воплотить его в жизнь, но либо в жажде отрицания путем сомнения, перед которым

К. Ясперс. Введение в философию

ничто не устоит, но которое, в свою очередь, не может сделать и шага вперед, либо задаваясь вопросом: где же обрести уверенность, непод­ властную никакому сомнению и способную выдержать любую добро­ совестную критику?

Знаменитое выражение Декарта «Я мыслю, следовательно, суще­ ствую» было для него неоспоримо достоверным, даже если все другое он ставил под сомнение. Ведь даже собственное полное заблуждение в познании, которого я, быть может, не замечаю, не может вводить меня в заблуждение также относительного того, что я ведь суще­

ствую, даже если мое мышление находится на ложном пути.

Сомнение в качестве методического сомнения становится источ­ ником критической проверки любого знания. Отсюда следует: без ра­ дикального сомнения не может быть истинного философствования. Но решающая проблема заключается в том, как и где посредством сомнения как такового возводится фундамент достоверности.

И в-третьих. Посвятив себя познанию предметов в мире, осуще­

ствлению сомнения как пути к достоверности, я оказываюсь при ве­

щах, помышляю не о себе, не о своих целях, счастье, благополучии. Скорее, я самозабвенно удовлетворен процессом этого познания.

Все это меняется, когда я начинаю осознавать себя самого в сво­ ей ситуации.

Стоик Эпиктет говорил: «Исток философии - В обнаружении соб­ ственных слабости и бессилия», Каким образом я помогу себе в своем бессилии? Его ответ был таким: если все, что не находится в моей власти, я стану рассматривать как безразличное для меня в его необ­

ходимости и, напротив, все, что зависит от меня, а именно характер

исодержание моих представлений, посредством мышления приведу

всостояние ясности и свободы.

Внимательно всмотримся в наше положение как людей. Мы посто­ янно переживаем какие-то ситуации. Ситуации меняются, возникают новые обстоятельства. Если их упустить, они более не возвращаются. Я могу сам работать над изменением ситуации. Но есть ситуации, ко­ торые неизменны в своей сути, если даже меняется их сиюминутный облик, и их всеодолевающая сила как бы скрыта под покровом; это: я должен умереть, я должен страдать, я должен бороться, я во власти случая, на мне неумолимо лежит вина, я к ней причастен. Эти основ­ ные ситуации нашего тут-бытия мы называем пограничными ситуаци­ ями. То есть это ситуации, выйти из которых, перешагнуть через кото­ рые мы не в состоянии, мы не можем их изменить. После удивления и сомнения осознание этих пограничных ситуаций есть глубинный исток философии. В простом тут-бытии мы часто отстраняемся от них, закрывая глаза и живя так, словно их нет. Мы забываем, что мы дол­ жны умереть, забываем о нашей вине и о том, что мы отданы на про­ извол случая. И тогда мы имеем дело лишь с конкретными ситуация-

Мудрость сострадания, мудрость любви

ми, которые мы обращаем себе на пользу и на которые реагируем, строя планы и действуя в мире, подталкиваемые интересами нашего тут-бытия, На пограничные же ситуации мы реагируем, либо вуалируя их, либо, если мы их действительно постигаем, через отчаяние и вос­ становление: мы становимся самими собой в преображении нашего сознания бытия.

Попробуем уяснить для себя наше положение людей иным обра­ зом, исходя из ненадежного бытия мира.

Если мы не задаемся вопросом о мире, то мы принимаем его про­ сто как бытие. В счастливые моменты нашей жизни мы ликуем, пол­ ны бездумного доверия, не знаем ничего, кроме нашего настояшего. В моменты боли, слабости, бессилия мы испытываем отчаяние. И

когда все это пережито, и мы сами живы, мы вновь позволяем себе безоглядно скатываться в безмятежную жизнь.

Но в результате этого опыта человек поумнел. Угроза заставляет его обезопасить себя. Овладение природой и человеческое сообще­

ство должны гарантировать тут-бытие.

Человек завладевает природой, чтобы поставить ее себе на служ­ бу; природа, благодаря познанию и технике, должна стать надежной.

И все же в деле овладения природой остается элемент непредсказу­

емости и тем самым сохраняется постоянная угроза, а затем и возмож­ ность неудачи в целом: тяжелый мучительный труд, старость, болезнь и смерть устранить нельзя. Вся нынешняя надежность подчиненной при­ роды есть лишь частный случай в рамках обшей ненадежности.

И люди объединяются в сообщество, чтобы ограничить бесконеч­ ную борьбу всех против всех и в итоге исключить ее вовсе; во взаи­ мопомощи человек хочет обрести уверенность.

Но и здесь существует предел. Только в таком государстве, где каж­ дый гражданин относится к другому так, как этого требует абсолютная солидарность, могли бы быть обеспечены в целом справедливость и свобода. Ибо только тогда другие, случись несправедливость, выступа­ ют против нее как один. Но такого никогда не было. В действительно­ сти это - всегда ограниченный круг людей или же только единицы, которые в исключительных ситуациях, в том числе в момент бессилия, действительно поддерживают друг друга. Никакое государство, ника­ кая церковь, никакое общество не предоставляют абсолютной защиты. Такая защита оставалась прекрасным заблуждением спокойных вре­

мен, когда этот предел оставался завуалированным.

НО общей ненадежности мира все же противостоит иное: в мире

есть нечто достоверное, вызывающее доверие, несущее основание: родина и ландшафт - родители и прародители - братья, сестры и друзья - супруга. Есть историческое основание традиции, живущее

в родном языке, в вере, в творчестве мыслителей, поэтов и художни­ ков. Но и эта совокупная традиция не дает никакой безопасности,

к. Ясперс. Введение в философию

никакой абсолютной надежности. Ибо то, в виде чего она к нам об­ рашена, все есть дело рук человеческих, нигде не зрим Бог в мире. Традиция в то же время всегда остается вопросом. Имея ее в поле зрения, человек постоянно должен из собственного истока находить то, что для него есть достоверность, бытие, надежность. Но в нена­ дежности миробытия, в его совокупности есть некий предостерегаю­ щий знак. Он запрещает искать в мире конечное удовлетворение; он указывает на иное. Пограничные ситуации - смерть, случай, вина и ненадежность мира - говорят мне о крахе. Что же я предпринимаю перед лицом этого абсолютного краха - ибо при честной позиции в отношении настоящего я не могу не видеть его?

Совет стоика положиться исключительно на собственную свободу в независимости мышления оказывается недостаточным. Стоик заблуж­ дался, когда он недостаточно радикально оценивал бессилие человека. Он не распознал зависимого характера мышления, которое само по себе лишено содержания, обусловлено тем, что ему дано, не учел он также возможности безумия. Стоик оставляет нас безутешными перед лицом голой независимости мышления, так как это мышление лишено всякого содержания. Он оставляет нас без надежды, потому что здесь отсутству­ ют всякая попытка обратиться к спонтанности внутреннего преодоле­ ния, возможность осуществления чего-либо через посредство самоотда­ чи в любви, нет пребывающего в надежде ожидания возможного.

Но то, чего хочет стоик, есть подлинная философия. Исток в по­ граничных ситуациях дает основополагающий импульс для того, что­ бы в крахе отыскивать путь к бытию.

Решающим для человека является то, как он познает неудачу: ос­ тается ли она для него сокрытой и всей своей тяжестью обрушивается на него фактически на финише, подавляя его, или он способен ви­

деть ее в неприкрытости и постоянно осознает ее как границу свое­ го тут-бытия; прибегает ли он к фантастическим решениям и успоко­

ительным заверениям или честно переносит все в молчании перед необъяснимым. То, как человек переживает свое поражение, обосно­

вывает его становление.

В пограничных ситуациях перед человеком обнаруживается либо Ничто, либо для него становится ощутимым то, что вопреки и поми­ мо всего исчезающего в миробытии является подлинным. Даже отча­ яние, в силу своей фактичности, в силу того, что оно возможно в

мире, становится указателем, выводящим за пределы мира.

Иными словами: человек ищет спасения. Спасение предлагают великие, универсальные религии спасения. Их отличительный при­ знак - объективная гарантия истины и реальности спасения. Их путь ведет к акту морального обращения отдельной личности. Этого фи­ лософия дать не в состоянии. И все же всякое философствование есть

преодоление мира, аналог спасения.

Мудрость сострадания, мудрость любви

Обобщим сказанное: исток философствования находится в удив­ лении, в сомнении, в сознании потерянности. В каждом случае оно

начинается с переживаемого человеком потрясения, и всегда, исхо­

дя из этого состояния и устремляясь вовне, он ищет цель.

Платон и Аристотель искали, исходя из опыта удивления, суть бытия.

Декарт в бесконечности неизвестного искал строго достоверное. Стоики в муках тут-бытия искали покой души.

Каждая из этих попыток решить задачу содержит свою истину, об­

лаченную в соответствующее историческое одеяние своих представ­ лений и своего языка. Усваивая это историческое, мы пробиваемся к

тем истокам, которые еще присутствуют в нас.

Порыв устремляется к надежной опоре, к глубинам бытия, увеко­

вечиванию.

Но, быть может, ни один из этих истоков и для нас не является уходящим в самую изначальность, безусловным. Открытость бытия

нашему изумлению дает нам возможность перевести дух, но и вызы­ вает в нас искушение уйти от человека и впасть в чистую, чарующую метафизику. Сфера принуждаюшей достоверности ограничена ори­ ентированием в мире посредством научного знания. Неколебимую

твердость души в стоицизме мы воспринимаем только как переход в ситуацию беды, как спасение на пороге полного упадка, но сама эта твердость остается без содержания, без жизни.

Три действенных мотива - удивление и постижение, сомнение и

достоверность, потерянность и самостановление - не исчерпывают того, что волнует нас в современном философствовании.

В эту эпоху радикальнейшего исторического перелома, невидан­

ного распада и лишь смутно представляемых шансов три до сих пор действовавших мотива хоть и сохраняют свое значение, но не явля­ ются достаточными. Теперь они связаны условием - условием КОМ­

муникации между людьми.

До наших дней в истории существовало само собой разумеющееся единение человека с человеком в надежных сообществах, институтах, во всеобщем умонастроении. И одинокий в своем одиночестве как бы ощущал поддержку. Ныне распад наиболее заметен в том, что все больше людей не понимают друг друга, встречаются и расходятся в

разные стороны, равнодушные друг к другу; в том, что верность и чув­

ство общности более не являются чем-то бесспорным и надежным. Теперь для нас та общая ситуация, которая фактически существо­

вала всегда, становится решающе важной: а именно, что я могу быть с другими единым в истине и могу не быть; что моя вера именно в момент, когда я осознаю себя, наталкивается на иную веру: что, как кажется, где-то на границе всегда остается только борьба без надеж­ ды на единство, с порабощением или уничтожением как итогом; что

К. Ясперс. Введение в философию

мягкость и непротивление ведут безверных или к слепому подчине­ нию или к упрямому протесту - все это не столь неэиачительно и

несущественно.

Все это могло бы быть таковым, если бы для меня, пребывающего в изоляции, существовала истина, которая была бы для меня дос­ таточной. То страдание от недостаточной коммуникации и то един­

ственное в своем роде удовлетворение в подлинной коммуникации сделало бы нас в философском смысле не такими ранимыми, если бы

я для себя самого, в абсолютном одиночестве, был уверен в истине.

Однако я есмь только с другим, один я - ничто.

Коммуникация - не просто от рассудка к рассудку, от духа к духу, а от экзистенции к экзистенции - обретает свое безличностное содержа­

ние и значение только в качестве медиума. Оправдания и нападки в этом случае служат не утверждению своей власти, а сближению. Борь­ ба эта- любящая борьба, в ходе которой каждый обезоруживает себя

перед другим. Достоверность подлинного бытия присутствует един­ ственно в той коммуникации, в которой человек свободно противобор­

ствует свободе посредством сотрудничества с другим, где всякое совме­ стное пребывание с другим есть только первый шаг, но что касается решающих вопросов, то и от того и от другого требуется все, вопроша­ ние требует дойти до самых корней. Только в коммуникации выкрис­

таллизовьшается и осуществляет себя вся другая истина, единственно в ней я есмь я сам, я не просто живу, а осуществляю жизнь. Бог являет себя лишь не прямо, и не без любви человека к человеку; принуждаю­ щая достоверность частична и относительна, подчинена целому; сто­ ицизм превращается в бессодержательную и закосневшую установку.

Основная философская установка, мыслительное содержание ко­ торой я до вас довожу, коренится в озабоченности по поводу отсут­

ствия коммуникации, в стремлении к подлинной коммуникации и в возможности любяшей борьбы, которая объединяет глубинным обра­

зом одно самобытие с другим самобытием.

И это философствование сосредоточено одновременно в тех трех видах философской озадаченности, которые все поставлены перед условием: что они значат для коммуникации, идущей от человека к

человеку, помощники они ей или враги.

Итак, хотя исток философии и обретается в способности удивляться,

в сомнении, в опыте пограничных ситуаций, но в конечном счете, вклю­ чая все это в себя, он - в воле к подлинной коммуникации. Это с само­ го начала проявляется уже втом, что вся философия принуждает кобще­ нию, выражает себя, хотела бы быть услышанной, что ее сущность есть сама сообщаемость, а эта последняя неотторжима от бытия истинного.

Лишь в коммуникации достигается цель философии, когда нахо­ дит окончательное обоснование смысл всех целей: постижение бы­

тия, раскрытие любви, осуществление спокойствия.

Мудрость сострадания, мудрость любвн

П.С. Гуревич

Философия в контексте человеческого существования

Понимание философии Ясперсом в той или иной степени освещалось в отечественной литературе различными исследователями, в том числе п.п. Гайденко, М.А. Кисселем, З.И. Кодуа, ТА. Кузьминой, З.Ю. Со­ ловьевым и др. Однако узловые моменты этой его концепции не полу­ чили достаточного истолкования. Между тем проблемы, поставленные немецким мыслителем, - практична ли философия? возможна ли фи­ лософия без науки? как отличить философию от нефилософии? - приобретают особую значимость в контексте современных дискуссий.

Философия, по мнению Ясперса, проявляется универсально и об­ наруживает себя в уникальных образах. Он вместе с тем отмечает, что философская истина не может рассматриваться как единственная в мире. Наука и религия также претендуют на раскрытие картины мира. В анализе научного познания и религиозной веры как раз и проступает предназначение философии, ее специфичность. Прослеживая истоки философии, Ясперс обращается не только к этимологии слова. Он ищет зарождение философии в человеческой субъективности, в нео­ бычных свойствах, присущих человеку как живому существу. Вывод Ясперса окончателен: человек не может обойтись без философии.

Однако какие человеческие свойства позволяют вызвать к жизни философию? Ответ на этот вопрос дает Ясперсу основание для опре­ деленной типологии, в рамках которой европейская философия де­ монстрирует различные версии генезиса философии. Платон и Ари­ стотель видели исток философии в человеческом удивлении перед бытием. Именно это чувство позволило человеку войти в многомер­ ный мир метафизики, обрести любовь к мудрости.

Но удивление - не единственное человеческое свойство, которое рождает философию. Другой трудноуголимый импульс, неотвратимо ве­ дущий к философствованию, - жажда познания. Результаты познания хотя и накапливаются, но не дают никакой гарантии относительно ко­ нечности полученных результатов. Сомнение, которое одушевляло ис­ кания Декарта, - типологически иной (по сравнению с удивлением) путь прорыва к неизбывной потребности философствования.

Если первая версия генезиса философии могла удовлетворить, скажем, философского антрополога, а вторая - философа-рационалиста, то, само собой понятно, экзистенциалист ищет другие истоки философии, кото­ рые он усматривает в самом человеческом существовании. Сравним раз­ мышленияЯсперса, допустим, с тем, как трактует проблему философии К. Поппер. Последний, обращаясь к «Апологии» Платона, подчеркива­ ет, что в мужественном и гражданском поведении Сократа он усматривает также и апологию философии. Представления Платона, самого велико-

П.С. Гуревич. Философия в контексте человеческого существования

го, глубокого и одаренного из всех философов, о человеческой жизни ка­ жутся Попперу отталкивающими и поистине шокирующими. В той же мере английский философ критически рассматривает и рационалистичес­ кую традицию, ее он пытается оградить от стихии страстей.

Ясперс, напротив, убежден в том, что специфическое объективное знание о вещах и о себе как о существовании необходимо человеку для его деятельности во всех ситуациях и при любой профессии. Но объек­ тивного знания абсолютно недостаточно. Ибо оно становится осмыс­ ленным лишь в том, кто им обладает. Лишь мое собственное воление определяет, как я это знание использую. Поэтому, согласно Ясперсу, то, что действительно происходит, может быть изменено не улучшением объективного знания, но посредством бытия человека. Истоком того, что он совершает, служит его внутреннее отношение, способ того, как он осознает себя в своем мире, содержание того, что его удовлетворяет.

Вот почему Ясперс рассматривает еще одну, третью, версию генезиса философии. Он обращается к стоической традиции, предлагая нам ос­ мыслить критически-тупиковые, Т.е. пограничные, ситуации. Речь идет о таких положениях, выйти из которых мы не в состоянии. Осознание этих пограничных ситуаций, после удивления и сомнения, - подлин­ ный исток философии. В простом тут-бытии мы часто отстраняемся от них, закрывая глаза и организуя жизнь так, будто их нет.

Согласно Ясперсу, человек отрезан от своих корней, он видит себя лишь в исторической ситуации человеческого бытия и чувствует, что не может сохранить бытия. Что я предпринимаю перед лицом абсо­ лютной неудачи? Совет стоика таков: положиться исключительно на собственную свободу. Но, по мнению Ясперса, стоик ошибался, ког­ да он недостаточно радикально оценивал бессилие человека.

По мнению Ясперса, философское сознание испокон веку способство­ вало проникновению сознания в глубочайшие основы человеческого бы­ тия. Оно секуляризировало религию и сделало действительностью незави­ симость свободного индивида. Человек не потерял основу, она лишь глубже освещалась в своей абсолютной историчности. Сомнительной эта действительность бытия индивида оставалась лишь потому, что этот свет

мог угаснуть и опустеть в чистом сознании, лишенном экзистенции.

С этой точки зрения следует остановиться на понятии «ситуация», как оно трактовано Ясперсом. Под ним подразумевается чувство того, что всякий вопрос ставится исходя из определенной экзистенциальной ситуации. Познание в этом случае перестает быть созерцанием и ста­ новится завербованностью - ведущим понятием экзистенциализма. У Ясперса теория «предельной ситуации», Т.е. неоспоримых данностей существования, переводит философское мышление в иное русло, на­

ходящееся в стороне от классических тем.

По мнению Ясперса, человеческая самость (экзистенция, необъек­ тивируемая свободная воля человека) с неслыханной глубиной обна-

Мудрость сострадания, мудрость любви

руживается в пограничных ситуациях: смерти, страдания, вины и т.д,

Смерть, Страдание, Борьба, Ошибка - это принципы философии. Философствование, следовательно, - основа подлинного бытия чело­ века. Человек, который никогда не может удовлетвориться самим со­ бой как бытием, все время стремится выйти за свои пределы.

Исследователи отмечали, что гегелевская система была торжеством общего Разума, которому, казалось, ничто уже не могло быть противо­ поставлено: Разум был Бытием, Всеобщностью, Свободой. Между тем с точки зрения экзистенциализма, который бросил вызов гегелевско­ му панлогизму, бытие человека (его экзистенция) недоступно рацио­ нальному познанию и открыто непосредственному переживанию. Ин­ дивид знает, что у Разума есть ответ на все. Но в своей субъективности человек отвергает холодные умозрительные абстракции.

Человек, который чувствует, верует, существует, не поддается ти­ рании разума. В то же время и рациональная наука не способна по­ нять существование, которое является для нее крайней точкой позна­ ния, на границе непознаваемого. Конкретного человека интересует именно экзистенция. Он пытается понять, кто он такой, чем является внутри собственной субъективности, которая есть источник, напря­ жение, замысел. Субъективность не самодовлеюща. Это - порыв к трансцендентному, личное влечение к другому, к ценностям, к Богу. Следовательно, субъективная истина гораздо объемнее, глубже, чем рациональное доказательство, потому что она представляет собой

опыт, прожитую жизнь, существование.

Практична ли в этом смысле философия? С одной стороны, она не приносит каких-либо результатов, одинаково годных для всех. Не­ смотря на тысячелетние усилия, философия в отличие от науки не указала на общезначимое и полезное. Напротив, она представляет собой некий процесс, в ходе которого мыслители продвигаются к смыслу философии. Не более того. Тот вид определенности, к кото­ рому стремятся философы, не связан с наукой, Т.е. он не равнозна­ чен для любого рассудка.

Свою философию Ясперс называет «философской верой». Она про­ тивостоит традиционному мышлению Декарта, Фихте, Гегеля и других мыслителей, которые в своем философствовании исключали или пре­ одолевали веру. Ясперс не отказывается от достижений разума, от ана­ литического продвижения к истине. В этом смысле он остается в рус­ ле философии, как она складывалась на протяжении веков. Однако при этом в позиции Ясперса возникает новый принципиальный мо­ мент - опора на веру.

Что же такое вера? Это то, что наполняет сокровенные глубины че­

ловека, что движет им, через что человек возвышается над самим со­ бой, соединяясь с истоками бытия. Человек не может жить без веры, ибо он не просто существо, руководимое инстинктом, не просто вме-

П.С. Гуревич. Философия в контексте человеческого существования

стилище рассудка. Человек сопричастен всеобъемлющему, и это при­ косновение к таинству делает его самим собой. Выходя за собственные пределы, человек, по существу, возвращается к самому себе.

Вера не только противостоит философии, она является также ее неотторжимым слагаемым. Но вместе с тем вера не отрекается от ра­ зума, который нередко сопутствует ей, дополняет ее. Так рождается особый тип постижения бытия, который Ясперс называет «философ­ ской верой». Не отвергая аналитического рассуждения, она демонст­ рирует удивление перед тайной, предполагает, что загадка остается нерасшифрованной, сохраняет статус сфинкса. Чтобы осмыслить проблему, надо мобилизовать не только разум, но и ресурсы веры.

Способна ли на это наука? По мнению Ясперса, не способна, по­ тому что она не охватывает глубин экзистенции, не может судить о предельном, бесконечном. Здесь научная истина наталкивается на собственные пределы, ощущает свою невосполненность. Тогда, мо­ жет быть, религия, будучи верой, соприкасается с тайнами бытия? Религии откровения, несомненно, близки философской вере, но не отождествляются с нею, так как отвергают показания разума. Нео­ спорим, однако, вклад мировых религий, сменивших мифологичес­ кое сознание, в обоснование философской веры. Последняя помеща­ ет себя между мировыми религиями и научным мышлением.

Философия Ясперса не противостоит христианским догматам. Правда, по мнению Г. Марселя, немецкого философа можно упрек­ нуть в непозволительной профанации религиозных понятий. Важно,

однако, подчеркнуть, что «гуманизм личности» невозможно полнос­

тью отождествить с христианским гуманизмом. В то же время целе­ сообразно отличать от хайдеггеровской и сартровской линии тенден­ цию, которая окрашена в религиозные тона; понятие свободы опирается в ней на трансцендентность, и в этом плане человек по­ мнит о христианской душе.

Ясперс задает вопрос: возможна ли вообще вера вне религии? По его мнению, в постановке такого вопроса возникает философствова­ ние. Смысл рефлексии состоит в том, чтобы увериться, исходя из собственной основы, в своей независимой вере. Там, где религия ут­ рачена, а она, по словам немецкого мыслителя, может быть только церковной, существуют либо фантазия и фанатизм суеверия, либо философствование. Но есть иная вера - вера на основе лишь своего понимания и благодаря ему. Мыслящая философия стремится систе­

матически доводить эту веру до ясности и связно говорить то, что действительно может быть узнано лишь в экзистенции.

Развернув критическое рассмотрение различных версий филосо­ фии, как они сложились в европейском сознании, Ясперс отмечает недостаточность охарактеризованных им трех действенных моти­ вов - удивления и постижения, сомнения и достоверности, потерян-

Мудрость сострадаиия, мудрость любви

ности И самостановления. По его мнению, лишь в коммуникации до­ стигается смысл философии, в котором наконец обоснован смысл

всех смыслов: постижение бытия, раскрытие любви, осуществление СПокойствия.

С философствованием, по мнению Ясперса, человек обретает свои истоки. С этим связано притязание фИЛОСОфии обрести смысл жиз­

ни поверх всех целей в мире. Ясперс Формулирует задачу: обосновать подлинный разум в своей экзистенции. Отсюда проистекает требова­ ние - никогда не низводить человека до средства достижения тех или иных целей. С тех пор как человек осознал себя философски, по мне­ нию Ясперса, в нем присутствует нечто вечное.

Однако становление философии будущего, как полагает Ясперс,

невозможно без преодоления неверия, нефилософских ухищрений философии. Характеризуя те формы мышления, осознания реально­

сти, которые никогда не достигают бытия, Ясперс отмечает, что ви­ Димость философствования проходит широким потоком через исто­ рию. В качестве примеров философского неверия он рассматривает

демонологию, обожествление человека и нигилизм. Характерно, что Ясперс прослеживает внутреннюю зависимость между этими видами

неверия. Мистагогия в демонологическом созерцании соединяется с сотворением кумиров в людях, которым подчиняются, и с нигилиз­

мом, позволяющим все это стереть. И вместе с тем немецкий фило­ соф ~peДOCTepeгaeT: в неверии все же скрыта некоторая истина, о ко­

торои В конечном счете следует помнить.

В нашем сознании вера обычно соотносится с религией. Однако само философское понимание веры гораздо шире. В философской

традиции от Августина до Владимира Соловьева это проявление че­ ловеческой субъективности оценивалось как вершинное, наиболее значимое. В нашем столетии мыслители заговорили о типе «научной веры» (Уайmхед) и «философской веры» (Ясперс).

Анализ демонологии у Ясперса интересен не только тем, что ха­ рактеризует тончайший слой культуры, который постоянно находит­ ся под угрозой воскрешения мифических образов мышления, возвра­ та к доосевому сознанию. Такого рода выводы, несомненно, могут

вызвать полемические страсти со стороны современных исследовате­ лей, видящих в Возрождении мифа кулыуросозидающий процесс. Ясперс же, в противовес Ницше, который усматривал в разрушении мифа фактор гибели КУльтуры, оценивает этот сдвиг в духовной жиз­

ни человечества позитивно.

Представляется весьма плодотворной мысль Ясперса о том, что

ситуация сегодняшнего дня требует возврата к тем более глубоким истокам нашего бытия, к тому истоку, когда вера пришла к челове­ ку в особых исторических образах. Человек не может без веры. Но ее исторические формы различны. Языческая вера, на воскрешении ко-

240

Л.с. Гуревич. Философия в контексте человеческого существования

торой настаивал в свое время Ницше, а сегодня французские «новые правые», таит в себе опасность неверия. Она не опирается на идею человека, следовательно, не оценивает веру как специфически чело­ веческое свойство. Древняя магия не персоналистична,

Ясперс предостерегает от возврата в мифическую эпоху, который, по его мнению, возможен, ибо культурный слой гуманизма еще очень непрочен. Если это произойдет, утратится самосознание человека. Да и сам он будет потерян. Тяга к архаическим формам сознания сегод­ ня выявилась отчетливо не только в богоискательском буме, в поис­ ках утраченных корней западной цивилизации, в возрождении мифа, но и в общем устремлении выявить архетипические основы бытия. Когда человека заменяет демон, благожелательный или злой, созида­ тельный или разрушительный, растворяется, по мнению Ясперса, и гуманизм. Демонология, по его словам, - это форма неверия.

Обожествление человека - второй вид неверия - Ясперс рассмат­ ривает, по существу, как форму демонологического воззрения. Как в безбожии обращаются к демонам, которые воплощают мнимую

трансценденцию, и в этом виде неверия происходит сотворение ку­ миров, фетишизация людей во плоти. Философская вера разоблача­ ет любое обожествление человека. Она ни на минуту не забывает о

конечности и незавершенности человека.

Если демонология и обожествление человека дают суррогат веры, то открытое неверие Ясперс называет нигилизмом. Этот тип нефило­ софии отвергает все содержание веры, всякое толкование мира и бы­ тия разоблачает как обман. Нигилизм в оценке Ясперса невыносим как явление. Отвержение ценностей ищет выхода в демонологии и обожествлении человека.

Как избежать архаических, языческих форм сознания, разрушаю­ щих идею личности? Ведь мы полагаем, что человечество проходит через различные исторические формы сознания, навсегда изживая те, которые остаются в прошлом. Между тем, как выясняется, ни миф, ни архаика не исчезают. Они живут в глубинах обшественного созна­ ния, словно выжидая возможности ворваться в сферу актуального бытия.

По-видимому, укорененность этих форм сознания определяется историческими запросами, верой, принявшей извращенный облик. Вот почему немецкий философ предлагает нам поразмышлять о бы­ тии человека. В действительности, не зная, что такое человек, как можно трактовать любовь к нему, как осознать его значимость? Ис­ тинное философствование, по словам Ясперса, не покидает сферы всеобъемлющего, не забывает о трансцендировании, остается откры­ тым бытию в пересечении со временем.

В работах Ясперса, как мы видим, освешен широкий круг вопро­ сов, непосредственно связанный с вопросом: что есть философия?