Объект и классификация преступных действий

Понятие об объекте преступления в праве московского государства (по сравнению с Русской Правдой и судными грамотами) значительно меняется: уголовный закон не только ограждает права физических лиц, но и защищает строй, установленный государством, церковью, нравственным учением и кодексом бытовых приличий. Кроме того, уголовный закон (в Уложении) определяет немало новых видов преступлений путем запрета неразумных деяний. Законодательство не задается мыслью об основаниях и правильности классификации преступных деяний, но Уложение царя Алексея Михайловича, согласно своей классификации, в такой последовательности (хотя и не без отступлений) излагает уголовные преступления: преступления против религии (гл. I) и против государства (гл. II), против порядка управления (гл. IV, V, VI, VII, IX) и суда (гл. X, XIV), против законов о состояниях (гл. XIX), против прав частных лиц (гл. XXI, XXII).

Как же в Соборном Уложении рассматриваются преступления против религии и церкви? Несмотря на то, что Московское государство приняло в значительной степени теократический характер, оно по сравнению с современными ему католическими и протестантскими странами, отличается меньшим вмешательством в дело веры. По крайней мере преступления против веры, никак не рассматриваемое в судебниках, впервые упоминаются лишь в Уложении царя Алексея Михайловича. Закон не допускает “хулы” на святыню христианскую (Христа, Святую Богородицу, Святой крест, святых), считая это “богохульством”. Однако такое преступление могло быть совершено не только христианами, но и людьми других вероисповеданий (“будет кто иноверцы какия-нибудь веры, или и русской человек возложит хулу на господа…”), и мера наказания была им очень суровая (“…того сжечь”; гл. I, ст. 1). “Совращение” (именно в мусульманскую веру — обрезание) из православия “насильством” или по согласию — “обманом”, безразлично, ведет совратителя к смертной казни через сожжение (гл. XXII, ст. 24). Закон умолчал о совращении в другие религии (буддизм, иудаизм), потому что не предполагал практической возможности подобных случаев, но о совращении в другие христианские вероисповедания он мог умолчать намеренно; между тем практика распространяла применение этой статьи и на последний род деяний. “Вероотступничество” не подлежало уголовному суду государства: совращенный отдавался на суд церкви.

“Насильственное обращение в православие” не предусматривается в кодексах, но определяется в наказах воеводам (астраханским 1628 г.): “Наказати всякими мерами и накрепко с угрозами, чтобы тайн в неволю не крестили”. В этом выразилась древняя русская веротерпимость, которая постепенно ослабевала в Московском государстве, огромная масса подданных исповедовала нехристианские религии.

“Волхвование и чародеяние”, на которые ранее было обращено внимание (в церковных уставах и в практике), теперь не так интересует государство; впрочем, постановления Стоглава о них были подтверждены особым указом: “К волхвам бы и к чародеям, и к звездочетам волхвати не ходили” под угрозой царской великой опалы и ответственности перед духовным судом. В Уложение это постановление не вошло. В Московском государстве редко встречались случаи уголовного преследования волшебства, что объясняется ослаблением языческих верований. Мысль о волшебстве направляется на успехи научных знаний и изобретений. “Ереси и расколы” также не входят в круг предметов уголовного законодательства, что указывается в Уложении.

“Умышленный перерыв литургии”, за который Уложение (ст. 1, 2) полагает смертную казнь, есть не только преступление против церковного благочиния, но может быть и проявлением фанатизма неверующих. Этим можно объяснить тяжесть наказания сравнительно с деянием, определяемым следующей статьей Уложения (ст. 1, 3), а именно: оскорбление священнодействующих в церкви и произведенный этим “мятеж” — тот же перерыв богослужения, карается лишь торговой казнью — наказанием, повторяемым несколько раз на торгу при большом скоплении народа (объект данного преступления сложный — церковь и права чести частных лиц). “Несоблюдение церковных обрядов” признано деянием наказуемым в отдельных указах, принятых после Уложения: так, указом 1674 года предписаны хождение в церковь, исповедь и причащение под угрозой наказания, род которого определен (ПЗС, ст. 570).

В светских законодательных памятниках московского периода отражен довольно верный взгляд на преступления против нравственности. В главе XXII Уложения запрещается сводничество (ст. 25) и косвенно — блуд (ст. 26).

В системе преступлений особое место занимают государственные (политические) преступления. Соборное Уложение довольно точно определяет три вида таких преступлений:

1. “Оскорбление величества” делом. Об оскорблении словом Уложение молчит, однако известно, что “за поносные слова, бив кнутом, вырезывают язык”. Объектом этого преступления признан не только государь, но и его двор. Общие преступления и проступки, совершенные на государевом дворе, согласно Уложению, подлежат большему наказанию, чем совершенные в другом месте (гл. III). Зато Уложение не распространяет понятие этого преступления на других лиц и на предметы (например, подделка монеты), что нередко можно встретить в законах других народов.

2. “Верховная измена” — покушение на ниспровержение власти (заговор и бунт), реализованное составлением сообщества и собором вооруженных людей (гл. II, ст. 2); здесь Уложение отступает от своей осторожности и имеет в виду нападение как на верховную власть, так и на подчиненные органы управления (Думу, воевод) (гл. II, ст. 20, 21); недонесение о замысле преступлений такого рода карается смертью (ст. 18, 19).

3. “Земская измена” — передача неприятелю части территории, помощь неприятелю и сношения с ним для этой цели, побег в неприятельскую землю или армию (гл. II, ст. 2; гл. VII, ст. 20).

Все эти три вида преступлений Уложение иногда объединяет и трактует как “измену”, что соответствует римскому понятию “perduellio”, перешедшему к нам из Литовского статута, но также и состоянию государственного права в Московском государстве, когда государево и думское дело отождествлялись.

Другое серьезное преступление, согласно Соборному Уложению, — должностное преступление или “преступление по службе”. К ним относились лихоимство (взяточничество, неправомерные поборы, вымогательство), неправосудие (заведомо несправедливое решение дела, обусловленное корыстью или личной неприязнью), подлоги по службе (фальсификация документов, сведений, искажения в денежных бумагах и пр.), воинские преступления (нанесение ущерба частным лицам, мародерство, побег из части).

Особое место в системе преступлений занимают преступления против порядка управления. “Бунт” против административных властей в Уложении сравнен с верховной изменой. К этому разряду правонарушений отнесены нарушения карантинных норм и устава о проезжих грамотах (гл. VI, ст. 4). В законодательстве большое внимание уделялось преступлениям против “финансовых прав” государства, в первую очередь “кормчеству”, которое, впрочем, сначала рассматривалось как преступление против нравственности: церковная власть (а за ней и государственная) запрещала его потому, что “в корчмах беспрестанно души погибают без покаяния и без причастия”. В XVII веке уже очевидна двойственная точка зрения на это преступление, с преобладанием финансового элемента (гл. XXV), т. к. винная продажа окончательно стала монополией государства. Ответственными лицами признаются “корчемники” (самовольные продавцы спиртного), винопроизводители, сбывающие питье в незаконные корчмы и “питухи”, т. е. потребители в таких корчмах. Если нарушение совершалось во второй или в третий раз, наказание становилось более суровым, а после 4 раза следовала ссылка преступника в дальние города и конфискация имущества.

В Русском государстве распространенным преступлением было фальшивомонетчество. Если царь Михаил Федорович вначале смягчил за него наказание, установив вместо залития горла расплавленным железом вечное тюремное заключение, то с увеличением числа подобных преступлений он в 1637 году восстановил смертную казнь в ее прежней форме — для “пущие воров” (главных виновников) и простую — для пособников, укрывателей и сбытчиков. Царь Алексей Михайлович ужесточил меры за пособничество. Пособников карали отсечением руки, урезанием ноздрей и т. д.

Из преступлений, вводящих судебную власть в заблуждение и ведущих к неоправданным решениям, “лжеприсяга” занимает в праве московского государства первое место. Понятие о ней как о преступлении не могло сложиться раньше, когда присягали стороны и их послухи, прибегая к “роте как к суду Божию — безапелляционному и недопускающему поверки”. В XVI веке, когда послушество обратилось в простое свидетельское показание, стало возможным принесение лживой присяги. В постановлениях Стоглава и в Уложении она имеет двойственный объект — как преступление против религии и государственной власти; в Уложении эта двойственность выразилась в противоречащих постановлениях двух его глав (XIV и XI): в одной из них выписываются постановления кормчей книги, в которых за лжеприсягу полагаются церковные эпитимии (“два лета да плачется, три лета да послушает Святое писание”); в другой главе московский закон дает свое простое определение: “бить его кнутом по торгам, посадить в тюрьму на год” и лишить права исков.