11046

рациональности. Она составляет одно из важнейших, хотя и редко прямо отмечаемых качеств проектной культуры как таковой… Ценностная отзывчивость, чуткость, согласность с данными культурного предания и природного окружения – вот что ценится теперь в концепциях любого рода" [1]. Да, добавим, ценится, но сложности и парадоксы с таким смещением оценок лишь начинаются.

Что на самом деле происходит с ценностями в проектном мышлении

– большая загадка. С одной стороны, очевидна несменяемость ценностей в ходе проектного акта: это цели могут меняться и вообще проявлять ветреный характер (но могут быть упрямы и "упёрты" – ещё неизвестно, что хуже). На фоне динамики событий проектного акта, ценности – устои, утёсы умудрённого спокойствия. Если уж что и достойно осуществления – это ценности. Но такой дискурс неточен – он пришёл из мира целей, где факт достижения цели квалифицируется как осуществление целевых интенций: "Цель достигнута!". В этом смысле, хорошей метафорой для понимания различия природы целей и ценностей могут служить современные военные технологии с их терминологией "захвата цели", "преследования множества целей", слоганом "Выстрелил - и забыл!". С ценностями подобным образом поступить нельзя, не получится. Ценности не переводятся в режим автоматического сопровождения, они требуют постоянного интенционального напряжения. Ценности содержательны, а потому зачастую конфликтны - много их одновременно не бывает. Ценности, если они есть, уже существуют; аксиологические же интенции не осуществляются, они способны лишь подтверждаться в повторяющихся циклах их воспроизводства, что очень значимо для социума, для традиции и для культуры, но недостаточно для проектной мысли. Проектная мысль тем и отличается от социальной, научной или философской, что подрывает списки назначенного ей в осуществление, тем самым… осуществляет (обновляет, витализирует, артифицирует) их. Поэтому проектирование долго избегало принятия на себя миссии осуществления или продвижения ценностей - в своих целестремительных и рационалистических редакциях оно слишком грубо и "смело" обращалось со всякими ценностями, а потому предпочитало вообще не рефлектировать осуществляемое им [2]. Оно, в лице своих склонных к манифестациям и теоретизированию представителей, предпочитало заявлять о преследовании социальных целей, задач развития, прогресса, роста производства и обеспечения благами, et cetera, не утруждая себя вопросами о ценностной осмысленности всего этого, принимая ценности ясными по умолчанию. Но это ложный и лукавый путь: молчащие ценности вытесняются чем-то совсем иным и умирают.

В последние десятилетия стало окончательно понятно (впрочем, ещё не всем), что ценностный горизонт не охватывается привычным профессионализмом и, с другой стороны, умение дать сказаться в

550

проектировании ценностям - это особый и совершенно новый аспект архитектурно-проектного профессионализма. Речь, таким образом, идёт об изменении профессиональной нормы, о необходимости освоения новых практик, стратегий, техник действования. В частности, соучаствующее проектирование, со всеми его генетическими сложностями и родовыми травмами, остаётся столь актуально; его необходимо развивать и совершенствовать, а не редуцировать - симптомы чего уже, увы, заметны (в т.ч. в появлении нелепого представления о том, что соучастие - это передача ответственности за принятие решений некомпетентным лицам). Изменения в проектной культуре идут, новая его парадигма зреет. Сегодня, когда конфликты ценностей становятся всё масштабней, зреть новой парадигме проектирования приходится с ускорением, поскольку кроме неё надеяться не на что. Именно обновляющееся проектирование (в т.ч. и включающее в себя конфликтологические методы) способно сегодня действовать с ценностями как ничто иное, в нём может быть разрешён пресловутый кризис ценностей, неразрешимый в нейтральных и отстранённых научных дисциплинах, вроде "социальной философии".

Проектная мысль способна взойти до подлинных оснований человеческих ценностей. Но проектной мысли в отношении даже самых интимных и устойчивых ценностей необходим… трансцензус, то есть сдвиг в Иное. Этимология слова "трансцензус" отнюдь не запрещает интерпретацию его как ницшеанской "переоценки ценностей" или кастанедийского "перепросмотра", но проектный опыт опровергает школярское понимание трансцензуса как непременного оставления зоны имманенции. Ценностный план придаёт новый горизонт, дополнительное "измерение" повседневности - за счёт осознания и принятия её, повседневности, глубины и подлинности. Ценности тогда лишь остаются сами собой, когда не утрачивают симпатическую связь с повседневностью, т.е. когда в их отношении остаётся невозможна процедура отчуждённого квалиметрического измерения и нормирования. Ведь последнее означало бы в нашем случае стремление к верификации ценностей – наиболее бессмысленное занятие в отношении ценностей, какое только можно вообразить. Поэтому, ценности – то, что осуществляется через нас; то, что осуществляет нас; чем осуществляемся мы. Ценности – субъективны, они не позволяют впадать в излишний объективизм.

Ценности лишь в инвентаристском сознании выглядят чем-то рядоположенным с другими компонентами деятельности (так, они нередко, через запятую, упоминаются наряду с целями, знанием, et cetera). Но они, напротив, изрядны; они – двигатель любого полноценного (!) проектирования. Ориентация на ценности – не видовая особенность той или иной разновидности проектирования, но центральная характеристика проектирования вообще. И хотя О.И. Генисаретский со свойственной ему политкорректностью сообщает: "В 80-е годы выделилось еще две ветви

551

проектирования: аксиологическое, где проектирование опять сближается с представлением о творчестве как создании ценностей разного рода, а проект трактуется в качестве ценностного замысла, подобного художественному; и мифопоэтическое проектирование, находящее проектные эквиваленты глубинным архетипическим структурам, воплощаемым в проектнозначимых символах и энергемах" [3], мы сегодня вообще не склонны принимать в ряды проектных дисциплин или ветвей всё, что не ориентировано на аксиологию, равно как и то, что глухо к мифопоэтике. И, напротив, утверждаем, что конструктивированная аксиология и отрефлектированная мифопоэтика составляют не различные ветви, но самое "ствол" современной проектной мысли.

Подлинное, обретающее место в проектировании, нетождественно истинному как категории научного познания или здравого смысла, несводимо к его резонам. У подлинного нет эталонов, нет готовых решений, оно не поддаётся однозначной верификации. Оно и не самодостаточно, как самодостаточна логика. Но в отличие от голой и холодной научной истины, от логической абстракции, подлинное живо, "горячо" и фактурно. Несомненность подлинного очевидна для сознания, погружённого в него – ведь в проектировании погружение сохраняет способность к критической рефлексии и не только видит феномены, но и оценивает их. По словам В.Л. Глазычева, проектирование отличается "абсолютной внутренней дисциплинированностью, методологической дисциплинированностью" [4]. Поэтому феномен подлинности опознаётся очень ярко, и легко находит себе символическое воплощение – О.И. Генисаретский не случайно говорит в данном контексте об энергемах. Подлинное не может быть безразлично к ценностям, как и ценности не способны игнорировать подлинность, хотя бы как проблему.

Литература 1. Генисаретский О.И. Проектная культура и концептуализм

[Электронный ресурс]. - Режим доступа: https://gtmarket.ru/laboratory/expertize/2006/2682

2.Капустин П.В. К анализу проектной рефлексии модернизма // Архитектурные исследования. Научный журнал. - Воронеж: ВГТУ. - 2019.

-№ 1 (17). - С. 4 - 13.

3.Генисаретский О.И. Деятельность проектирования и проектная

http://www.glazychev.ru/courses/2003-03-15_lecture_4eboksary.htm

552

П.В. Капустин

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования "Воронежский государственный технический университет", г. Воронеж

"ПРЕДПРОЕКТНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ": К КРИТИКЕ И ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЮ ТЕРМИНА

В последние годы о концепте "предпроектных исследований" сказано достаточно много критического. Концепт этот сегодня можно смело счесть как минимум ошибочным. Основной рефрен критики – темпоральная или ритмическая наивность концепта. В самом деле, он предполагает, по меньшей мере, два неприемлемых сегодня допущения: поступательность развёртывания проектного процесса и локализацию исследований в этом поступательном развёртывании.

О поступательности или линейных развёртках проектного акта сказано в последние годы достаточно, в т.ч. в [1 - 3]. Никакая живая мысль, в т.ч. и проектная, не движется подобно локомотиву – от станции к полустанку, от инстанции к инстанции. Она, напротив, развёртывается симультанно, что при внешнем анализе можно фиксировать как череду возвращений и регрессий, опережений и прогрессий. Сведение проектного процесса к линии и свойственному линии поступательному перемещению делает исследователя совершенно беспомощным в описании феноменов проектной мысли, ведь последние проявляют себя в темпоральных парадоксах – в сбивке и сшивке времён и пространств.

Но стремление к локализации исследований, тем более, когда оно подкреплено методическими предписаниями по их проведению и служебным расписанием, пагубно вдвойне. Исследованию отводится определённое место, что означает: 1) явное требование полноты исследования, осуществлённого в этом именно месте проектного процесса; 2) неявный запрет на проведение исследований вне этого места. Оба эти допущения чрезмерны и нереалистичны. Нет никакой технической возможности (как нет и необходимости) описать ситуацию проектирования с исчерпывающей полнотой до начала осуществления самого акта проектирования. Нет никакого технического смысла в отказе всем последующим этапам проектного процесса в исследовательской или аналитической компоненте, включая этап завершения проекта или даже его рефлексию постфактум. Природа подобных требований заключается в их научном и научно-инженерном происхождении и в долгой и ошибочной ориентации проектирования на стандарты научного исследования (разумеется, в их формализованном и выхолощенном варианте). В инженерном мышлении, которое более счастливо интегрировалось с

553

наукой, нежели проектирование, нет противоречия или сбоя в ритме дыхания "локомотива": сначала узнал, потом – сделал. Всё дело в том, что инженерное мышление делает только то, что знает. И ему даже удобнее, если знает кто-то на стороне, прежде всего – заказчик (так, инженерия способна разрабатывать новые материалы с заданными свойствами). Проектирование же всегда потенциально создаёт немыслимое, даже занимаясь какой-нибудь "мелочью" – в этом его грех, его риск и его стезя. Делая несуществующее, созидая небывалое, проектирование может опереться на исследования (а они до сих пор и почти всегда - по умолчанию - предполагаются научными, то есть объективными, предметными и отчуждёнными) только как на повод, как на временную подножку, причём способ опирания больше похож на исчерпание и преодоление, чем на позитивное утверждение и реализацию. Можно было бы, казалось, в этом смысле, согласиться с мнением о том, что исследования должны предшествовать проектному акту: начальная подножка в безопорном par excellence движении, в мюнхгаузеновском вытаскивании себя за волосы – небесполезная подмога, своевременная подставка под ногу. Согласиться можно, многие согласны хотя бы на это, да вот беда: подставка оборачивается подставой. Сервисы в проектировании вообще подобны зверюшкам "королевского крокета" Льюиса Кэрролла: в самый неподходящий момент обнаруживают свою истинную суть. Истинная суть научных знаний и, в частности, результатов т.н. "предпроектных исследований", состоит в том, что они стремятся навязать свою предметную логику свободному и беспредметному проектному мышлению; отчуждают "объекты" из мира интенциональностей; преждевременно объективируют содержания, принципиально сохраняемые проектным воображением в необъективированном и распредмеченном состоянии. И начальность "предпроектных" знаний тем более пагубна, а то и фатальна, что, если принять их за несомненную истину, они вымещают из проектного воображения всё непосредственное, живое и подлинное именно на начальном этапе его развёртывания, тем самым, задавая ложный тон всему последующему процессу. К счастью, в проектном творчестве почти никогда и никакие "предварительные" знания не принимаются за истину в последней инстанции.

Наконец, нельзя не отметить порочность идеи всего "пред" – всего якобы предшествующего проектированию и его, якобы, обеспечивающего. Проектирование средствиально и методологически самодостаточно, если это действительно проектирование. Его можно, конечно, обеспечить материалом для апофатики (для обозначения неприемлемого, т.е. для отрицания, опровержения, преодоления), но ведь научное исследование не согласно на такую роль. И уж тем более наивно представление о том, что научное и бесстрастное исследование способно задать основу или канву

554

проектному поиску как чему-то правильному и решающему внутренние проблемы самой науки. Проектное творчество может, в принципе, дать ответ на проблемы того или иного научного предмета, но не в этом его собственная задача: проектирование имеет дело с реальностью, а наука - с организацией знаний в своей собственной действительности.

Здесь нельзя путать результаты "предпроектных исследований" с заданием или заказом, хотя по месту в акте развёртывания проектных интенций они очень близки. "Предпроектные исследования" призваны компенсировать ригоризм заказа и, как правило, научно и "объективно" его "обосновать". То есть они вторичны уже по процедуре. По процедуре,

заметим, принятия решений, которое само во многом оппозиционно проектированию и проектному типу мышления, что до сих пор редко осознаётся. Вот в идеологии принятия решений "предпроектные исследования" и находят себе хоть какие-то оправдания, а обычное смешение понятий переносит их в мир проектирования. Ведь для чиновника проектирование - это реализация принятых им решений, ничего более.

В мире проектирования "предпроектные исследования", однако, никого особенно не воодушевляют. Здесь очевидно, что исследовательская компонента тесно и прямо зависит от "пространства решений", то есть исследуется только то, что нужно под то или иное решение, уже, как правило, принятое. Достаточно давно в строгих методологических исследованиях установлено, что даже данные геологических изысканий под строительство уже исходят из представления о возможных проектных решениях, которые они якобы должны были предварять и регламентировать, но по факту - лишь "подстраиваются" под предполагаемую по умолчанию проектную стратегию [4]. Очевидно и то, что исследование, уж если оно, в самом деле, проводится до проектного акта, - скорее всего, пустая трата средств и времени. Тем более, если это исследование объективное и отчужденное, то есть отвечающее критерию научности. Оно не нужно в мире проектирования никому вообще (нет уверенности в том, что оно нужно и во всех остальных мирах, кроме ведомостей оплаты труда). Но нужны именно включённые в проектное пространство исследования, изыскания и анализы, проводимые как по специальным заданиям проектировщиков, так и ими самими непосредственно и субъективно (ведь проектировщик исследует не для постороннего актора, не для передачи кому-то обезличенного и не прохваченного живой созидающей проблематизацией "знания", но для собственного, текущего, акта мышления и творчества, в котором именно он (в т.ч. и коллективный проектировщик) удерживает полноту будущей реальности, за которую именно он отвечает - как она сложится в мышлении, а затем и в убедительных знаковых формах проекта). Самый тип исследования, его предмет (или его беспредметность), его

555

направленность и его связь с движением проектной мысли – вопросы если и не неисповедимые, то уж точно не объективируемые до поры и, несомненно, не предвидимые никаким "предпроектным" сознанием. Здесь надо бы высказать полное недоверие самой претензии на обладание сознанием, способным предвидеть всё возможное или значимое содержание проектирования – таким сознанием в человеческом мире не обладает никто и ничто, и уж тем более наука и её прикладные приложения. Кажется, на сегодня уже достаточно ясно, что проектное мышление пока ничто не превосходит в принципе.

При всём количественном размахе программ "научных обоснований" проектирования в те годы, когда такие программы были государственным делом, бросается в глаза их качественная и содержательная скудость. В область научного внимания попадала (и попадает сегодня) лишь малая часть из обширного объёма вопросов, которые приходится решать проектировщикам. Это также можно трактовать как непростительную монополию, как дерзкий вызов науке. Но наука остаётся бессильна в решении проектных задач, а проектирование решать или снимать проблемы науки способно (причём, не обязательно входя при этом в роль сервилистической инженерии).

То, что остаётся за пределами "научного обеспечения проектирования", оказывается гораздо нужнее, но оно не получает до сих пор никакой заботы со стороны инстанций обеспечения. Проектирование действительно способны обеспечить проектные же знания, прежде всего – рефлексивные и "понимающие", эмпатические. Проектирование способно использовать и знания наук, причём часто весьма неожиданным, причудливым образом. Таково, например, ассоциативное "прочтение" или морфологизация бестелесных категорий науки, или натуралистическое воплощение её моделей и схем. Проектирование умеет гораздо больше гитик, нежели наука. И кто кого обеспечивает – вопрос открытый.

Литература

1.Степанов А.В., Иванова Г.И., Нечаев Н.Н. Архитектура и психология. - М.: Стройиздат, 1993. - 295 с.

2.Goldschmidt G. Serial Sketching: Visual Problem Solving in Designing. In R. Trappl, editor, Cybernetics and Systems: An International

Journal, 23, 1992.

3. Капустин П.В. Проектное мышление и архитектурное сознание. Критическое введение в онтологию и феноменологию архитектурного проектирования (монография). – Saarbrucken, Germany:

Lambert Academic Publishing, 2012. – 252 с.

4. Рац М.В. Что такое экология или как спасти природу (взгляд методолога). – М.: Касталь, 1993. – 180 с.

556

В.И. Тур, А.В. Тур

Ульяновский государственный технический университет, г.Ульяновск

РЕШАЕТ ЛИ ПРОБЛЕМУ КАЧЕСТВА ОБРАЗОВАНИЯ СОПРЯЖЕНИЕ ФГОС И ПС

Конфликт на рынке труда между спросом и предложением на профессии и квалификации приводит к большой турбулентности реформ высшего образования в России. Это в значительной мере обусловлено

называемый «болонский формат: бакалавр-магистр». За прошедшие годы принятая система высшего образования и прежде всего профессионального, показала свою несостоятельность по многим параметрам профессиональной деятельности. И поэтому в обществе и прежде всего в реальной экономике сформировался запрос и требования на повышение качества трудовых ресурсов и в первую очередь выпускников вузов тех специальностей, которым предстоит в ближайшем будущем развивать экономику конкретного предприятия и страны в целом.

Одним из достаточно спорных путей решения данной проблемы является продолжение реформирования системы высшего образования введением очередного ФГОСа, но уже с «изюминкой», сопряженного с профессиональными стандартами (ПС), которые также появились не от хорошей жизни, а как следствие поиска со стороны реального сектора экономики путей формирования квалифицированных специалистов.

Планируется, что после этой «несложной» процедуры «сопряжения» все должно заработать как нужно и страна получит высококлассных специалистов. Однако, возможно ли в принципе, при нынешнем уровне и качестве ФГОС и ПС данное сопряжение и именно в те сроки и на тех условиях, что указаны в соответствующих постановлениях правительства. Формально да. И эта задача чиновниками будет решена, хотя процесс уже сейчас существенно «пробуксовывает» как по времени, так и по готовности документов. Содержательно же решить данную задачу при нынешних исходных данных невозможно. И этому есть несколько

содержательной части, терминологии, методологии, методики и т.д. ФГОС и ПС разрабатывались в разной идеологии и методическом

инструментарии и совершенно не взаимодействующими коллективами. ФГОС основан на компетенциях, а в основе ПС лежат виды деятельности

557

и напрямую установить взаимосвязь между ними невозможно ввиду разного понятийного аппарата.

Декларируется, что ФГОС 3++ разработан с учетом появления и внедрения ПС, однако большинство ФГОС 3++ появились тогда, когда многие ПС были в разработке или вообще отсутствовали. Единственным инструментом заложенным во ФГОС 3++ для сопряжения с ПС является запись, что сопряжение должно быть реализовано на уровне примерных основных образовательных программ (ПООП), где якобы будут заложены профессиональные компетенции. Однако нигде не указано, что ПООП является частью ФГОС, что уже делает данную ссылку некорректной и не определяет статус ПООП. Более того добавление профессиональных компетенций в ПООП нисколько не решает вопрос сопряжения с ПС. Практически все ФГОС были разработаны в 2017 г. начале 2018г. Сейчас середина 2019 года, но до сих пор большинства ПООП нет, или они где- то на согласованиях. По крайней мере широкой общественности они не известны. А ПС развиваются своим путем – размножаются, корректируются, усложняются и т.д., без всякой увязки с существующими ФГОС. И так, основным инструментом сопряжения ФГОС и ПС становится ПООП, а далее вузами разрабатываются основные профессиональные образовательные программы (ОПОП). Таким образом процесс сопряжения становится трехуровневым. При этом ПООП разрабатывают ФУМО, или кто-то еще, т.к. в приказе Минобрнауки России от 28.05.2014г. № 594 «Об утверждении порядка разработки примерных основных образовательных программ, проведения их экспертизы и ведения реестра примерных основных образовательных программ» сказано: «14. Проекты примерных основных образовательных программ направляются разработчиками в учебно-методическое объединение в системе профессионального образования для организации проведения экспертизы». Следует понимать, что разработка ПООП это наиболее сложная, трудоемкая и ответственная часть сопряжения, т.к. предусматривает разработку примерных учебных планов по профилям бакалавриата и может быть магистратуры, примерные программы дисциплин, практик, оценочных средств и т.д. и т.п. Это требует времени и материальных ресурсов, которыми любое ФУМО располагает ограниченно. Возможно, наравне с методологической неопределенностью, это одна из причин отсутствия до сих пор ПООП по большинству направлений. Но после выхода ПООП проблемы не заканчиваются. Далее нужно разрабатывать ОПОП и возникают новые проблемы и вопросы, и прежде всего, а каков уровень «примерности» программ ПООП, что может и должен доработать вуз для превращения ПООП в ОПОП. При этом следует учитывать, что ПООП должен динамично следовать за изменениями ПС, а если ФГОСу соответствует несколько ПС, то динамика будет еще значительнее. И в конце этого удивительного

558

процесса стоят вузы со своими ОПОП. Когда тут заниматься наукой, студентами, совершенствованием учебного процесса. Написание программных документов становится непрерывным, но это гонка за «исчезающим лидером». Возникает вопрос: а нужна ли эта гонка и ведет ли она к улучшению ситуации на рынке труда. Вероятно ответ на этот вопрос будет отрицательным, т.к. есть еще одна существенная проблема, а именно та, что действующие ПС основаны на существующих специальностях [1] и это главный принцип их построения, а высшая школа должна готовить специалистов, которые должны уметь работать не только сегодня, но и через 5÷10 и более лет, да и сам цикл подготовки специалистов в вузе достаточно продолжительный и занимает 4÷5 лет. Поэтому сопряжение ФГОС и ПС не является главной задачей в повышении качества подготовки выпускников вузов.

Далее будем говорить о общеизвестных проблемах, но именно они, по нашему мнению, в значительной мере влияют на качество образовательного процесса в вузе. К сожалению, это качество постоянно ухудшается, что и отмечает реальный работодатель. Основные причины здесь не в том, что нет несоответствия ФГОС и ПС, эту проблему можно

сегодня практически любому слабому студенту гарантировано получение диплома и все это на фоне тотального введения дистанционных технологий преподавания. Известно, что в 2015г. [2] число выпускников заочной формы обучения в государственных высших учебных заведениях составило 51% ( без учета очно-заочной формы), а в негосударственных учебных заведениях – 85%. В последующие годы можно полагать, что эти проценты только увеличивались.

Все мы прекрасно понимаем, что при заочной, очно-заочной формах обучения говорить о индивидуально-образовательных технологиях, студентоцентрическом и проектном обучении, освоению компетенции и инновационно-образовательных технологиях не имеет смысла. Да, дистанционные формы обучения имеют свою нишу и прежде всего в гуманитарных, экономических специальностях, сфере сервиса и услуг, но для получения качественного инженерного образования эти формы обучения как показывает практика ведущих вузов за рубежом и в России применяются ограниченно.

Рассматриваемые проблемы на всех уровнях обсуждаются часто, но принимаемые решения по ним в основном носят иммитационный и декларативный характер.

559