9524

120

как игра - нет»1. При оценке культурологии противоположность вышеуказанной концепции истолкованию игры у Й. Хейзинга здесь очевидна.

Если вначале признавалась возможность игротворческой деятельности только в форме «мыследеятельности», то теперь говорится о ее переносе на почву новейшей технической, научно-технической «революции» (на Западе принято говорить о «технологическом повороте»). Оказывается, что не познание имеет свою цель в практике, а игротворческая деятельность. Это потому, что она как раз составляет сущность современной науки. Наука перестала быть «познанием», выказывая себя как игротворческая деятельность. Это объясняет ее превращение из формы «мыследеятельности» в сфере чистой науки в реальную деятельность «технологического поворота». Вместе с таким превращением игротворческая деятельность порождает уже самый настоящий новый, техногенный или искусственный космос, с которым нужно бороться. Это значит, что мышлению задана известная нам установка на борьбу противоположностей, в надежде, что победа может достаться человеку, а не технике. Категория игры появляется здесь вторично.

В чем видится смысл «второго акта» игры как мировоззренческой формы мысли? Вот выразительный и лапидарно краткий ответ на этот вопрос: «Опасны творческие игры? Так пусть играют!». Но (самое важное!) без доведения ее, игры до претворения в действительность. То есть без

гипостазирования, гносеологического и, что важно, онтологического. «Социум» должен заботиться о «нереализации». Тогда творчество окажется понастоящему «самоценным». То есть «герметизированным», не нарушающим ход мирового процесса и «традиции». Подобно тому как «герметизировали», например, в саркофаг опасные элементы после взрыва на Чернобыльской АЭС. Творчество вновь, как в прошлые века, сблизится с искусством, не порождая нового, искусственного мира, грозящего уничтожением естественному миру. Разумеется, что это – настоящая утопия, она не соответствует тенденции развертывающихся событий, идет от них вспять, в отличие, например, от

1 Кутырев В.А. Естественное и искусственное: борьба миров. Нижний Новгород, 1994. С. 184.

121

утопии Томаса Мора, которая просто опережала ход событий, не будучи способной соответствовать им достаточно точно, хотя тенденция к «социализации» ла ведущей в историческом процессе, пробиваясь сквозь все «уклонения».

Если продумать последовательно этот подход, то мы увидим попытку герметизации «искусственного», которая позволила бы человеку, как в прошлом, существовать в мире естественного. Это выражается в призыве к ученым, суть которого – оторвать их от практики, поощрять тенденцию к науке без реализации, поскольку живому биологическому человеку для длительного существования и взаимодействия с миром техники исповедовать «игровое отношение к реальности» не годится. Напротив, такое отношение надо всячески «выкорчевывать»1.

Наиболее слабым местом данной концепции является запрет человеку становиться субъектом, именуя любые попытки этого рода «своеволием» и т.п. Отсюда стремление к ограничению человека, например, со стороны религиозных идей – божественной воли, ограничивающей способности человека как субъекта, хотя он и признается «подобием» Бога. И это вовсе не удивительно. Ведь философия ориентируется здесь на союз с религией. Лишь, как говорят дети, «понарошку» можно разрешить человеку становиться субъектом. Во всяком случае, автор данной концепции берет человека исключительно в форме объекта, в форме орудия/средства, призванного выполнить предначертания Бога и его «промысла». Ради сохранения его биологической жизни. Это именуется гуманизмом. Хотя религиозные мыслители негативно относятся к гуманизму, видя в нем угрозы любви к богу.

Эта философия считает претензии модернистского мировоззрения с его культом разума завышенными. Она, как и философия эпохи постмодернизма, обнаружила, что вместо райского комфорта человек на Земле оказался в плену своих собственных продуктов – созданий, в которых воплотился его собственный разум, как разум отчуждений. Чтобы освободить человека от

1 Кутырев В.А. Естественное и искусственное: борьба миров. Нижний Новгород, 1994. С. 184-185.

122

этого пленения религиозная философия выдвигает идею о существовании сверхчеловеческого – сверхразумного и сверхрационального – « начала», с помощью которого обещают наконец-то одолеть беды современного человечества1. По сути дела, место, которое в философии постмодернизма отдавалось под категорию «игры», передается для «божественного творчества». Таким образом, человеку отказывается в праве стать «всамделишним» субъектом, а не исполнителем-средством божественной воли, т. е. анонимной «целеполагающей деятельности» (разумеется, высшего) «разума», который обещает, что когда наступит Апокалипсис, конец старого мира, то эта высшая «Целеполагающая Деятельность» исполнит данное через Откровение апостола Иоанна Богослова обещание о создании «нового неба и новой земли», пригодных для существования человека разумного и, возможно, изменит его собственную природу.

С такой точки зрения человек оказывается явлением без сущности, а его сущностью должна стать «целеполагающая деятельность» как божественная процессуальность, которая, поселившись в нем как в своей функциональной оболочке, превращает его в существо с априорно «заданной программой». При этом условии ему сохраняется его биологическая природа, его телесная оболочка. Уж не это ли имел в виду также Вл. Косарев, когда писал о том, что искусственный интеллект, даже во много раз превзойдя по уровню своих возможностей способностей человека, «будет все равно заинтересован в существовании и совершенствовании биологических форм жизни»2?

Нельзя остаться на точке зрения гуманизма и отчуждать у человека право быть/стать личностью, субъектом, превращая его в бессубъектное существо, или в безличностный псевдосубъект. Ведь главным в содержании гуманизма является идея «разотчуждения» человека, идея обретения им статуса субъекта, личности, идет ли речь об отдельно взятом человеке или о группе людей – этносе, классе и т.п. личностно подобном субъекте. Уже Т. Гоббс, рассуждая с

1Павленко А.Н. Возможность техники: взгляд из Лавры и голос из Марбурга // Историко-философский ежегодник-2002, М.: ИФРАН. С. 386–408.

2Косарев Вл. AI - укротитель людей // Литературная газета, 18.IX. 1996. С. 12.

123

позиций гуманизма, рассматривая человека, как гражданина, члена сообщества, государства, писал о договорной, добровольной передаче человеком части своих прав в общее ведение государству, чтобы обеспечить право на свободу каждому человеку ради сохранения жизни, но без устранения «персоны». Здесь неявно, но выражена идея о том, что свободное и всестороннее развитие каждого есть условие свободного и всестороннего развития всех. К гуманизму скорее можно прийти, не отчуждая черт субъекта у человека, а признавая их даже у природы.

Глава 7.

ИГРА «ПО ТУ СТОРОНУ» ДВИЖЕНИЯ И РАЗВИТИЯ

В предыдущем изложении основное внимание было сконцентрировано на различиях вышеупомянутых позиций западной и отечественной философии ХХ в. Однако различия и даже противоположности не исключают общности. Отсюда вытекает необходимость и возможность продолжить анализ категории игры, чтобы выявить ее обобщенный образ.

Категория игры, ее понимание и отношение к ней связаны с рассмотрением модели мироотношения. Этот вопрос не следует путать с вопросом о единстве мира, который, как известно, приводил к противостоянию материализма и идеализма, усматривавших единство мира в материальности или в идеальности. Вопрос о модели мироотношения не идентичен вопросу о единстве мира. Онтогносеологически человек «вводится» в мир посредством категорий движения и развития, ибо он возникает в ходе естественного развития «самого» мира, подобно другим явлениям. Отличия же человека от других явлений выражаются категорией деятельности. Деятельность, если не отчуждать человека от мира, обозначая одну из форм самодвижения и саморазвития мира, выражает способ специфически человеческого бытия. Как выяснилось, деятельность есть не «голое» изменение Гераклита, но изменение вместе с целью: в него введено сознание, которое не только отражает мир, но и

124

творит его.

Игра связана с выделением человека из реального мира в особый «мир». Это значит, что «деятельностный подход к развитию», который ответствен за «размывание созерцательной натурфилософской парадигмы»1, есть такой же «жареный снег» или «круглый квадрат», как и понятие «опережающее отражение действительности», возникшее, как мы помним, в процессе победного шествия и триумфа категории «творчество» над категорией «отражение». В данном случае можно и нужно говорить об аналогичном «победном шествии» Деятельности по отношению к Движению и Развитию. Иначе говоря, деятельность отныне не признается формой движения или развития «самой» объективной реальности. Или, что есть одно и то же, моментом самодвижения и саморазвития субстанционально (самостоятельно) существующего мира. Такой «деятельностный подход» взрывает самодвижение и саморазвитие мира. Он опровергает всеобщий характер категорий движения и развития, которые до этого претендовали не только на необходимость, но и надостаточность их для исчерпания процессуальных форм (разнообразных форм процесса). От них и «отпочковывается» категория деятельности, которая прежде признавалась не более, чем одной из форм субстанциального мирового процесса движения и развития. Категория деятельности в таком случае противопоставляется им как «само» движение или самодвижение, которое строит себя из бесконечного многообразия наличных форм движения и развития.

Оказывается, что не деятельность есть «продолжение, модификация, часть, представитель и т.п.» движения и развития, а, напротив, движение и развитие во всем многообразии своих проявлений суть «моменты» деятельности как таковой. Таким образом, отношение между ними инвертируется и движение с развитием превращаются в «продолжение, модификацию, часть, представителя и. т. п.» деятельности «как таковой».

При этом изменяется смысл категории самодвижения. Отныне эта категория указывает не на принадлежность (атрибутивность) движения и

1 Кутырев В.А. Естественное и искусственное: борьба миров. Нижний Новгород, 1994. С. 177-179.

125

развития «самой» субстанции (материи, к которой как бы приложено или придано движение как способ ее бытия); она обозначает не самодвижение материи как causa sui, не нуждающейся в каких-либо трансцендентных источниках «для подключения» изменений; отныне она указывает на деятельность. Иначе говоря, категория деятельности означает отрицание субстанциональности, означает признание мира лишь в качестве «материала», из которого деятельность способна «приготовить» нечто принципиальное новое, «иное бытие», какой бы природой этот «материал» ни обладал – материальной или идеальной.

Как известно, с точки зрения субстанционализма, движение, оторванное от материи как субстанции, «протаскивает» мысль о движении сознания, заменяя материализм идеализмом. Повторю известное: оторвать движение от материи равнозначно тому, чтобы заявить о его «принадлежности» другой разновидности субстанции, какой в условиях противостояния материализма и идеализма признается сознание, идеальная субстанция, признается идеализмом. Поэтому здесь предполагается отмеченный «автоматизм»: отрываете движение от одной субстанции, «придаете/передаете» его другой субстанции1. Не то в случае игры. Как было показано, здесь безразлична природа субстанции. Для игры главным является вопрос о зависимости (независимости) человека как деятельного субъекта от мира и его субстанции. Вопрос о характере субстанции, в которой «растворяется» человек в качестве разумного существа, значения не имеет, оказываясь второстепенным.

Игра, таким образом, обнаруживает тождество материализма и идеализма, усматривая это тождество в монизме и субстанционализме обоих.

Игра отвергает монизм и субстанциализм. Игровой характер деятельности обнаруживает себя в философии Н.А. Бердяева как учении о свободе человека от мира и о творчестве2. Игра вырывает человека из «плена» у мира

1Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 281-284.

2Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989; его же: Самопознание. Опыт философской автобиографии. М.: Книга, 1991. Анализ этой концепции см.: Прохоров М.М. Философия Н. Бердяева как учение о сознании свободы и творчества (интенциональный анализ) // Философия сознания в XX веке: проблемы и решения. Межвуз. сб. н. ст. Иваново: ИвГУ, 1988.

126

посредством изъятия деятельности из числа форм самодвижения и саморазвития этого мира и инверсии отношения между ними.

Игра, возводя деятельность в самодвижение (взамен самодвижения материи как субстанции), разрушает иерархическую упорядоченность категории миропонимания, в котором лидирующее положение занимает понятие субстанции (материи), а движение рассматривается как атрибут, «при– лагательное» к основополагающей категории, которое выражает «всего лишь» способ существования этой самой субстанции. Чтобы изъять деятельность из числа форм самодвижения и саморазвития мира, прежде нужно «освободить» движение от зависимости со стороны субстанции. Эту особенность можно видеть в философии деятельности уже у Аристотеля, соединяющего в неразрывное целое движение и цель в ходе критического переосмысления им учений Гераклита и Платона. Ее же можно видеть и у Н.Ф. Федорова, соединяющего подобным же образом старый космос как символ бесцельного изменения с человеком, как символом бессильной разумности, чтобы избавить космос от бессмысленного существования, а человека – от бессилия

созерцательности.

Данная особенность очевидна, если сравнить философские учения Аристотеля и Н.Ф. Федорова, с одной стороны, с учением Б. Спинозы, с другой стороны. Хорошо известно, что Б. Спиноза был озабочен соединением мышления и протяженности как двух атрибутов единой субстанции, являющейся одновременно материальной (Природой) и идеальной (Богом). Б. Спиноза уверен, что указанные атрибуты суть два противоположных свойства, под личинами которых выступает одна и та же субстанция как causasui. Оба атрибута есть два разных способа ее существования и, соответственно, две формы (про)явления субстанции. Известно, что движение Б. Спиноза не считал, собственно говоря, атрибутом, т. е. неотъемлемым свойством или способностью causa sui, отнеся его к модусам, т.е. необязательным, «отъемлемым» свойствам субстанции. Во многом аналогичным образом поступал Л. Фейербах, перенося акцент на человека и воспроизводя главные

127

аргументы философии Б. Спиноза против картезианского дуализма. Это обстоятельство раскрыто Э.В. Ильенковым1.

Игротворческая деятельность, казалось, возможна только в мире «чистой мысли», т. е. как «мыследеятельность». Ведь наука вынуждена считаться со свойствами объектов, их объективными законами движения и развития, с необходимостью отражения, познания тех и других. Новое время показало, что человек освобождается от такой точки зрения как «созерцательной». От «миропонимания» человек переходит к «миропреобразованию», вырабатывая иную мировоззренческую концепцию. При этом человек освобождается от созерцательной концепции (от «миропонимания») не только в «метафизическом» смысле. Освобождение такого рода распространяется на искусство, технику и т. д. Так, по Г. Башляру, «истинный гравер начинает свою работу с мечты о покорении. Он – труженик. Он – творец. Ему принадлежит вся слава мастера». Материал – лишь слабый соперник «творящей руки»2. Читатель, сравните это заявление со следующими двумя высказываниями из библейской «Книги Премудрости Соломона». В первом из них говорится о «...всемогущей руке Твоей, создавшей мир из необразного вещества»3. Во втором утверждается, что «...вся тварь снова свыше преобразовалась в своей природе, повинуясь особым повелениям, дабы сыны Твои сохранились невредимыми»4.

Человек все более самостоятельно переходит от равенства со всеми вещами и процессами, от «уравнивания в нищете», к богатству, происходящему из его собственного творчества, а не из объективно-отчужденного движения и развития «самого» мира. Поэтому не случайно, Г. Лейбниц называет Человека маленьким Богом, И. Кант делает его высшим законодателем природы, а И. Фихте более категорично заявляет: «Я» – это «все сущее вообще». Но если здесь все еще идет речь об освобождении в метафизическом смысле, то русские космисты утверждают освобождение человека от мира, следовательно, от его

1Ильенков Э.В. Диалектическая логика. Очерки истории и теории. Изд. 2-ое. М.: Политиздат, 1984. С. 139-149.

2Башляр Г. Новый рационализм. М.: Прогресс, 1987. С. 325.

3Библия. М., 1992. Книга премудрости Соломона. Гл. II, ст. 18.

4Библия. М., 1992. Книга премудрости Соломона. Гл. 18, ст. 6.

128

субстанциальности, отстаивая первичность собственной процессуальности. Тем самым инвертируется отношение между субстанцией и атрибутом, способом ее существования. Эта процессуальность объявляется, как мы видели при анализе философии русского космизма, провозглашается независимой от мироздания, как от его самодвижения, так и от его саморазвития1 – не только в метафизическом, но и в механическом смысле, не только в фантазии, но и

реально.

Так, А.В. Сухово-Кобылин указывает на «спекулятивность», на игровой характер, «вагонного движения», посредствам которого человек способен победить пространство, протяженность – те узы субстанции, которые уничтожают свободу человека. Он убежден, что «все развитие человечества идет на то, чтобы это пространство одолеть и эту негацию его подвижности устранить и потребить»2. Будучи одним из первых представителей русского космизма, он выступает уже глашатаем победного шествия игротворческой деятельности.

Это показывает узость получившего распространения в нашей литературе выражения «философия русского космизма», ибо ими, как и другими представителями русского космизма, утверждается освобождение человека от созерцательности не только в метафизическом или в философском смысле. Вопросы метафизического характера при этом занимают очень важное место. Так, А.В. Сухово-Кобылин перерабатывает учение Гераклита (учившего, что «все течет») «в свою противоположность». Он придает этому учению новый смысл – перехода, превращения движения и развития в игротворческую деятельность как свою противоположность.

Для А.В. Сухово-Кобылина, самодвижение есть уже не самодвижение какого-то субстанциально-самостоятельного мира, как у Гераклита, но как раз самодвижение человека, т.е. его игротворческая деятельность. Как таковое, считает мыслитель, «самодвижение есть негация протяженности и про-

1Вспомните, читатель, смысл понятия «космократии» у Н.Ф. Федорова, который прямо противоположен концепции Гераклита о «власти» Космоса, «одного и того же для всего существующего».

2Сухово-Кобылин А.В. Учение Всемир. Инженерно-философские озарения. М.: С.Е.Т., 1995. С. 65.

129

странства, т.е. летание» (над миром с его субстанцией и движением – М.П.)1. История человечества есть история «самодвижения – автокиния – человечества и создания человеком высочайшей механической спекулятивности2», в качестве которой и оказывается уже упомянутое выше «вагонное движение», т.е. создание «локомотива, более – создание велосипеда, т.е. летающей машины»3. Именно в таком контексте игрового=спекулятивного начала А.В. Сухово-Кобылин оценивает все человеческие изобретения вообще. «Горизонтально летающий на велосипеде человек есть уже двигающийся к формам ангела высший (т.е. самодвижущийся – М.П.) человек, который изобрел эти машины горизонтального летания, продвинулся этим изобретением к лику ангельскому или к идеальному (самодвижущемуся – М.П.) человечеству»4. Выхождение за пределы обычного пространства в игровое здесь очевидно. С точки зрения игрового начала, самодвижение и саморазвитие мира, как и его протяженность, теряют силу. Это так, если допустить, что игротворческая деятельность, т. е. самодвижение человека и человечества не есть одна из форм самодвижения мира, если она выделяется из мира и его самодвижения и им противополагается – как само движение или самодвижение «как таковое».

Если в действительности проблема состоит в том, возможно ли отчуждение деятельности человека от самодвижущегося и саморазвивающегося мира и инверсия отношений между ними, то для игротворческой деятельности такой проблемы вообще уже не существует и не возникает. Вот почему А.В. Сухово-Кобылин делает следующее немаловажное замечание по поводу игровой парадигмы человеческой культуры: «Практически, т.е. технически, не надо брать их по нулевому (варианту), а близко стоящему к пределу»5, т.е. учесть переход в противоположность, скачок, коренное качественное изменение. Считая возможным и неизбежным выделение деятельности из

1Там же. С. 71.

2По сути дела, этим термином в философии издавна обозначается игровое начало.

3Сухово-Кобылин А.В. Ук соч. С. 73.

4Сухово-Кобылин А.В. Ук соч. С.72.

5Там же. С. 73.