книги / Экономическая социология переходной России. Люди и реформы

В 1992 г. угрозу безработицы отмечали уже 30% (5-е ме­ сто) [21]. Рост озабоченности этой проблемой отражал объективные процессы, которые шли в стране, — отказ го­ сударства от дотаций, спад производства, приближающую­ ся угрозу банкротств. На смену успокаивающим данным федеральной службы занятости о динамике безработицы пришли суровые данные исследования, проведенного по ме­ ждународным стандартам, подтвержденные Госкомстатом. Согласно этим данным, общее количество безработных (полностью и частично) на конец ноября 1993 г. составило 7,8 млн. человек, или 10,4% экономически активного насе­ ления страны. На 1 февраля 1994 г. общая численность пол­ ностью и частично безработных достигла 10,2 млн. человек, или 13,7% экономически активного населения. Эксперты отмечали, что безработица превратилась в реальную угро­ зу для социально-политической стабильности.

Социальное значение этой ситуации двойственное. С од­ ной стороны, по общемировым стандартам безработица — это показатель очевидного неблагополучия в стране. По данным ВЦИОМа, за 1995 — 1996 гг. около 70% из опро­ шенных безработных отмечали резкое ухудшение матери­ ального положения их семей; 23% из них ощущали также потерю чувства собственного достоинства [22—24]. С дру­ гой стороны, для России с ее безрыночным прошлым без­ работица — это необходимое лекарство от социальных бо­ лезней прошлого: традиционной иждивенческой психоло­ гии, беззаботности в части перспектив занятости, отсутст­ вия инициативы по переобучению, приобретению дополни­ тельных специальностей. И главное — это лекарство от безразличия к качеству и эффективности труда.

Для работников, воспитанных в СССР, отказ от гаранти­ рованной занятости означает коренное изменение социаль­ ного статуса. Из “тружеников социалистического общест­ ва”, находившихся под опекой КПСС и советского государ­ ства, советские люди стали превращаться в наемных работ­ ников. Это предполагает их вступление в две новые систе­ мы взаимоотношений: во-первых, с новыми собственниками предприятий, купившими их рабочую силу, и, во-вторых, со всеми потенциально возможными новыми покупателями их рабочей силы на рынке труда. Оба типа взаимоотношений

— абсолютно новые как для работников, так и для работо­ дателей. На основе этих взаимоотношений должны начать складываться механизмы конкуренции за рабочие места, за работников дефицитных профессий. Естественно, это тре­ бует от людей новых социальных качеств — высокой ком­ петентности и ответственности, общей культуры, позволя­

ющей общаться с западными коллегами, знания иностран­ ных языков, жизнестойкости, инициативности, новаторско­ го духа.

Если учесть, что такого рода качества работников в рос­ сийской экономике только начинают формироваться, мас­ совая безработица здесь опаснее, чем в развитых капитали­ стических странах. Причина большей опасности заключает­ ся не только в неразвитости рынка труда и связанных с ним институтов, способных стимулировать создание новых ра­ бочих мест, поощрять негосударственные формы занято­ сти, развивать надомные и общественные работы и др. Осо­ бая опасность безработицы в России связана с психологи­ ческой неготовностью людей к положению безработных [24]. И дело тут не только в неумении приспособиться к си­ туации, когда твой труд обществу не нужен. Но и в том, что положение безработного с точки зрения традиционных советских ценностей чрезвычайно унизительно. Именно по­ этому страх перед безработицей стал одним из сильных факторов антирыночных настроений в России.

Другое тяжелое социальное последствие рыночных ре­ форм — массовое забастовочное движение. К осени 1993 г. к забастовкам в стране все привыкли. Ежедневные сводки о волнах забастовок в “горячих” отраслях производства, о “за­ бастовочной готовности” в разных регионах страны, о реше­ ниях начать или отменить забастовки стали привычными.

Чтобы оценить значение этого факта, достаточно вспом­ нить сравнительно недавнюю ситуацию в бывшем СССР.

Единичные забастовки тщательно скрывались. Ими занима­ лся КГБ [25], население страны о них не знало. Поэтому первые забастовки, связанные с перестройкой, вызвали в обществе шок. Как реагировать на них, не знали ни “вер­ хи”, ни “низы”.

Постепенно общество взрослело. Например, если гово­ рить о забастовках шахтеров, то, начав с критики отделов и служб, парткомов и профкомов шахт, рабочие постепен­ но углубляли требования и адресовали их ко все более вы­ соким уровням управления. Выражая недоверие сначала лишь низовым начальникам, они вскоре перешли к прямым требованиям к руководителям партии и государства. Еще в декабре 1989 г. на страницах первого номера “Нашей газе­ ты”, созданной “Союзом трудящихся Кузбасса”, члены со­ вета рабочих комитетов дали резкую критику правительст­ венной программы экономической реформы. Они критико­ вали ее за затягивание сроков, нежелание ломать ведомст­ венные структуры, за стремление найти оправдание их без­ деятельности. Обвиняя правительство в забвении интересов

народа, они писали: “Нам нужна своя система налогообло­ жения, и не с 1991 года, а с нынешнего... Для Кузбасса еди­ ная союзная система налогообложения есть издевательство над здравым смыслом”. Газета сообщала, что «разногласия членов правительственной комиссии на переговорах с обла­ стным советом рабочих комитетов из сферы экономических интересов перенесены в область политики и даже полити­ ческих обвинений всему рабочему движению Кузбасса. Че­ рез ряд натяжек В. Ольховой (тогдашний заместитель на­ чальника отдела Госкомцен СССР. — Р.Р.) приписывает рабочим комитетам стремление поставить на колени или сместить советское правительство с помощью гражданской войны... Нам известна ситуация в рабочих коллективах. Ожидание реальных перемен, неудовлетворенный спрос на радикальную перестройку в экономике исчерпали все тер­ пение. И подбрасывание идейки “гражданской войны” вы­ глядит не чем иным, как провокацией. Начиная с сентября 1989 г. рабочие комитеты сделали очень многое для стаоилизации обстановки в Кузбассе, сумели направить спонтан­ ное, часто непредсказуемое развитие событий, как это бы­ ло в жарком июле, в организованное русло хотя и острой, но все же управляемой политической борьбы трудящихся за перестройку».

И вот через четыре года на повестку дня встала совсем другая проблема: институционализация забастовок, разра­ ботка механизма “социального партнерства”, способного регулировать массовое забастовочное движение, вводить его в конституционные рамки [26]. В переходе от первых стихийных взрывов недовольства шахтеров к системе “со­ циального партнерства”, бесспорно, проявилось взросление двух основных субъектов трудовых взаимоотношений — власти и народа. Как будет показано далее (раздел VI), миллионы людей “меняют кожу”: переходят от поведения по принципу “начальству виднее” к пониманию, что за свои интересы надо бороться. Может быть, впервые за всю ис­ торию не только СССР, но и России люди начали не толь­ ко напрямую говорить с государством, но и диктовать ему свои условия [27; 28]. Что бы ни говорили о подстрекатель­ ской роли профсоюзов, о том, что забастовки — это “раз­ менная карта в политической игре”, забастовки конца 80-х годов — это показатель перелома в сознании и поведении миллионов людей.

Конечно, этот перелом произошел не в обычной, а в стрессовой ситуации. Она подогревала людей, заставляла искать пути выживания, толкала на новые действия. Силь­ нее всего в этом направлении влияли два фактора: ухудше­

ние материального положения и страх перед безработицей. Судя по самооценкам, которые видны из опросов ВЦИО­ Ма, в 1989—1992 гг. материальное положение населения ухудшалось: доли положительных оценок неуклонно сни­ жались, отрицательных — росли (табл. 3).

Что касается страха безработицы, то в 1990—1993 гг. по мере роста числа безработных в стране, ухудшения ситуа­ ции на предприятиях этот страх нарастал. Причем люди очень мало надеялись на то, что государство поддержит безработных. В проведенном Н.П. Поповым специальном опросе безработных в ответ на вопрос, будет ли, по мне­ нию опрашиваемого, государство помогать им, ответ “да” дали только 9%, “нет” — 34 %, 46% выразили сомнение, что государство будет это делать [24].

Если с учетом этих настроений безработных оценивать интересы работников государственных предприятий, то яс­ но, что они заинтересованы в сохранении рабочих мест. Ведь при всех “надеждах на себя” все понимают: если на кого-то сегодня еще можно надеяться, то только на свое предприятие. В то же время отставание роста оплаты тру­ да от роста цен и невыполнение государством своих обяза­ тельств перед трудовыми коллективами создают психологи­ ческий климат, при котором рабочие, служащие, ИТР при­ обретают устойчивое состояние “потенциальной готовно­ сти” к участию в забастовке.

Однако наряду с факторами, толкающими трудящихся на забастовки, есть и другие факторы, которые, в принци­ пе, действуют в противоположном направлении. Это мо­ ральные факторы, связанные с выполнением профессио­ нального долга. В опросах учителей, врачей, работников Московского метрополитена мы часто слышали: “Нам бас­ товать нельзя!” Так говорили учителя, врачи, машинисты локомотивных депо метрополитена, работники службы коммунального хозяйства, имея в виду тот прямой вред, ко­ торый понесет население от их забастовок.

Однако постепенно это моральное ограничение ослабля­ ется, особенно у работников, положение которых в послед­ ние годы сильно ухудшилось. В частности, мы наблюдали ослабление моральных критериев у учителей России, кото­ рые опрашивались в ноябре 1992 г. во время их перевода на оплату по единой тарифной сетке [27]. В период обследо­ вания они находились в сложной, противоречивой ситуа­ ции. Около 70% считали материальное положение своих се­ мей плохим или очень плохим, 84% считали, что их поло­ жение за последний год ухудшилось, 96% не устраивала по­ лучаемая зарплата. Разрыв между размером зарплаты, по­ лученной в ноябре 1992 г., и зарплатой, которую сам учи­ тель считал нормальной, был пятикратным. К этому добав­ лялось, что только 17% учителей надеялись на способность государства в перспективе улучшить их положение.

Вместе с тем 44% учителей были довольны своей рабо­ той. Выявилось весьма хорошее отношение учителей к сво­ ей профессии: лишь 16% хотели бы сменить ее, 43% опро­ шенных, напротив, хотели повысить свою квалификацию, 12% — освоить новый предмет. На вопрос, выбрал бы ли опрашиваемый профессию учителя в случае, если бы ему пришлось “начать жизнь с начала”, ответ “да” дали 48%, “нет” — 25% (27% затруднились ответить).

Однако в ответах на вопросы, касавшиеся отношения об­ щества к учителям, выявилась нота, которую можно на­ звать драматической: 96% учителей считали, что государст­ во недостаточно ценит их профессию, 57% не ощущали ува­ жения общества (табл. 4).

Итак, при острейшей неудовлетворенности зарплатой и недооценкой их труда 48% учителей идентифицированы со своей профессией, 44% — довольны своей работой.

Каким же было в этой ситуации отношение учителей к забастовке? Учителям задавалась серия вопросов, касаю­ щихся правомерности и вероятности забастовок в школах. На первый вопрос ответы учителей оказались следующими: “правомерны” — 65%, “не правомерны” — 17%, “не знаю”

— 18%. На вопрос “Можно ли ожидать общероссийской

Таблица 4

ОЦЕНКА УЧИТЕЛЯМИ ОТНОШЕНИЯ К НИМ ГОСУДАРСТВА И ОБЩЕСТВА (в %)

забастовки учителей в ближайшее время?” ответы были ме­ нее радикальными: “да” — 28%, “нет” — 27%, затруднились ответить 45%. Как видно, та половина опрошенных, кото­ рая имеет мнение, раскололась. Люди оказались между двумя тяжелыми для них перспективами: и бастовать тяже­ ло, и жить на зарплату тяжело. Отсюда раздвоенность в отношении к забастовке.

При всей сдержанности и неопределенности мнения о возможности в ближайшее время забастовки учителей по­ лученный прогноз участия в ней коллективов школы от­ нюдь не был спокойным. На вопрос “Если начнется забас­ товка, то какая примерно часть коллектива вашей школы поддержит ее?” ответы выявили среднюю по массиву опро­ шенных часть — 71%. На вопрос “Если начнется забастов­ ка, то будете ли Вы лично участвовать в ней?” ответ “да” дали 57% опрошенных, “нет” — 19%, 24% затруднились от­ ветить. Этот прогноз поведения коллективов школ и самих опрошенных противоречит приведенному выше прогнозу вероятности забастовок учителей в целом по стране. Это объяснимо: прогнозировать свое собственное поведение, как и поведение людей, которые окружают опрашиваемого, легче, чем прогнозировать вероятность общероссийской за­ бастовки. И этот “малый” прогноз показывает, что забасто­ вочная готовность есть и что “забастовочный потенциал” на момент опроса был большим.

Выше уже шла речь о моральных ограничениях. Что ду­ мают об этом учителя? Мы выясняли это с помощью интер­ вьюирования как самих учителей, так и работников Мини­ стерства образования. Приведу мнение одного из руково­ дящих работников Министерства образования России: “Старые учителя возмущаются: как может бастовать учи­ тель?! Но основная масса считает иначе: их затраты долж­ ны окупаться. Я тоже думаю, что забастовки правомерны. Государство пока не доказало, что может улучшить поло­ жение учителей. Поэтому министерство поддерживает за­ бастовки. Мы понимаем справедливость требований и под­ держиваем. Но вообще забастовки на руку плохим учите­ лям. Наиболее активны в забастовке те, кто хуже работа­ ет”. Все это так. Но важнее Другое — ослабление мораль­ ных запретов. Похоже, что серьезных моральных ограниче­ ний на забастовки у учителей нет. Некоторые эксперты, ссылаясь на западный опыт, говорили, что забастовки учи­ телей — это нормальное явление, тогда как отказ от них — особенность российских, точнее сказать, советских, учите­ лей. Похоже, эта особенность у них постепенно исчезает.

Иная ситуация была выявлена на метрополитене, где сло­ жилась очень жесткая отрицательная установка по отноше­ нию к забастовке. Причем установка всеобщая — сверху до­ низу: от администрации и руководства профсоюза до рядо­ вых рабочих депо, цехов, бригад. На вопросы об отношении к забастовкам везде отвечали одно и то же: “Мы относимся отрицательно, нам забастовка не нужна” [28; 29].

Отрицательное отношение к забастовке на метрополите­ не (как и на обследованных предприятиях “Мосэнерго” и “Мосводоканала”) формировалось под влиянием комплекса факторов. Сказалась (первый фактор) боязнь противоза­ конных действий, т. е. участия в забастовках там, где по за­ кону они запрещены. Второй фактор — гражданская оза­ боченность судьбой клиентов. Вот один из часто повторя­ ющихся доводов на метрополитене: “Стоит нам на два часа остановиться — вся промышленность в Москве встанет”. Или доводы работников “Мосводоканала”: “Водопровод — это жизнь. Если мы забастуем, оставим город без воды, то через три дня люди в городе начнут умирать”. “Если кана­ лизация забастует — начнутся эпидемии”. Третий фактор

— консенсус между рабочими, с одной стороны, админист­ рацией и профсоюзами — с другой. Администрация и профсоюзный аппарат ныне активно отстаивают интересы рабочих. Поскольку администрация и профсоюзные деяте­ ли напрямую связаны fc правительственными структурами и поскольку рабочие видят, что профсоюзы действительно пытаются им помочь, “забастовочный потенциал” работни­ ков снижается. Аппарат профсоюзов сегодня четко пони­ мает, за чей счет он живет и что должен делать. Вот типич­ ная оценка: “Профсоюзные работники полностью на сторо­ не рабочих. Ведь рабочие кормят нас, мы живем на их взносы. Поэтому мы должны на них работать”.

Аналогична позиция администрации. Значительная часть ее усилий теперь направлена на “выбивание” зарплаты, дру­ гих экономических и социальных благ для своих коллекти­ вов. В результате складывается следующий механизм: 1) ад­ министрация и профсоюзы “выбивают” финансирование; 2) рабочие, понимая, что оплата их труда зависит от того, “выбьет” или “не выбьет” начальство финансирование, под­ держивают администрацию. На этой основе складывается тот консенсус, который наблюдался на метрополитене. Ра­ бочие понимают, что начальству необходимы нормальные результаты работы, а руководители понимают, что рабочим нужна нормальная зарплата. Этот механизм сегодня впол­ не естествен. Именно он снижает социальную напряжен­ ность в отрасли.

Как ни парадоксально, но нагрузка, которая ложится ныне на руководителей предприятий, по-видимому, больше, чем она была при административно-командной системе. То­ гда руководители “выбивали” только фонды для поддержа­ ния производства, теперь же они должны “выбивать” еще и деньги для оплаты труда работников. Правда, все это — с точностью до “нецелевого использования” бюджетных средств самими же директорами предприятий. Так что тру­ дности у них в 90-е годы стали принципиально другими, включая и трудности “руки нагреть” и в то же время на своем месте усидеть. Но в любом случае руководители жизненно заинтересованы в нормальной работе коллекти­ вов. И для поддержания стабильности прилагают немалые усилия, что также формирует негативное отношение рабо­ чих к забастовкам.

Четвертым фактором отрицательного отношения к заба­ стовкам является распространенность среди рабочих мне­ ния о том, что «забастовки делают “сверху” ». Один из ма­ шинистов так и сказал: «Забастовка нам не нужна. Ее де­ лают “сверху”. Там несколько лагерей. Они борются за власть, за свое влияние. И куда ветер подует, так оно и бу­ дет. Специально все делается. Дефицит ведь искусственный, специально, чтобы все были недовольны правительством, тем правительством. За счет народа хотят в рай въехать». Если учесть это мнение рабочих, то'получается, что тезис “нам забастовка не нужна” объясняется их политическим негативизмом. Они не хотят участвовать в политических иг­ рах, тем более оказаться инструментом в руках политиков.

Пятый фактор — инертность людей, отсутствие автори­ тетных лидеров, неспособность к самоорганизации. Ссыл­ ку на этот фактор во время опросов мы слышали много­ кратно.

Таковы те факторы, которые сформировали постоянно повторяемые высказывания о том, что “нам забастовки ни к чему”. Широкая распространенность таких заявлений да­ ет администрации основание говорить о своих коллективах как о разумных и выдержанных. Какова сила каждого из факторов? Что сильнее всего влияет на декларируемое от­ ношение к забастовкам — страх перед законом, боязнь по­ ссориться с администрацией, жалость к населению Москвы или понимание собственного бессилия, неспособность отстоять свои права, добиться выполнения своих требований? Влияет все это, вместе взятое. Но надо иметь в виду, что негативное отношение к забастовкам — это состояние соз­ нания, причем то, которое было на момент опроса. Однако динамика реальных условий нередко меняет сознание. В ре­

зультате реальные действия оказываются подчас очень да­ лекими от того, что провозглашали люди.

Проведенный нами анализ индивидуальных и групповых интервью показал, что возможны три разных вида забасто­ вочных действий. Первый — активная забастовка: создание стачкомов в организациях и официальное объявление об остановке работы. Готовность работников к таким действи­ ям проявлялась в ситуациях, когда заходила речь об основ­ ной “болевой точке” — зарплате. В этих ситуациях люди начинали говорить о том, что, если зарплату не прибавят, они начнут забастовку. В одном из интервью был задан во­ прос: “Каких последствий можно ожидать, если в ближай­ шее время не будет подписано тарифное соглашение?” Оп­ рашиваемый, председатель одного из профкомов на метро­ политене, ответил: “Если Москвой не будет подписано та­ рифное соглашение, я собираю инициативную группу. Мы пойдем на Правительство России, Верховный Совет. Уже однозначно. Мы просто должны пройти все эти инстанции. Крайний срок нашего терпения — октябрь...”

Во время групповых интервью многие рабочие говорили, что последующее повышение цен послужит толчком к заба­ стовке и что тогда она начнется. Некоторые руководители отмечали, что к забастовкам могут привести и дефекты распределения зарплаты между отдельными депо и внутри депо. Один из председателей профкома отметил, что по­ добная ситуация на метрополитене уже была и не исклю­ чена в будущем: “В феврале по метрополитену была над­ бавка в среднем в 3,7 раза. В управлении сказали — началь­ никам депо распределять самим. Получилось так, что один начальник дал больше надбавку цеху эксплуатации, другой

— цеху ремонта. Начались внутренние трения, рабочие ведь знают, где, кому и на сколько повысили зарплату. Ре­ монтники одного из депо резко остановили всю работу, как только узнали, что им меньше других повысили”.

Понятно, что, если дефекты системы распределения зар­ платы не будут устранены, такие ситуации будут повто­ ряться. Так что к остановке работы могут привести не только общие причины, связанные с ухудшением экономи­ ческой ситуации в стране, но и частные причины, состоя­ щие в ошибках и несогласованных действиях администра­ ции предприятий.

Однако к забастовкам могут привести не только эконо­ мические, но и политические причины. Так, во время одно­ го из групповых интервью выявилась важная деталь: рабо­ чие заявили о том, что теперь они не будут, как раньше, терпеть свои беды, поскольку политики, по их мнению, иг­

рают со страной, реализуют свои интересы. Рабочие гово­ рили, что пока Гайдар вел свою политику — было на что надеяться, а теперь — не на что. Поэтому надо самим бо­ роться за свои интересы. Вот мнение одного из них: “Рань­ ше мы терпели во имя чего-то... Сейчас же нам нет во имя чего терпеть. Раз пришел товарищ Геращенко и швырнул несколько миллиардов не знаю кому, военно-промышлен­ ному комплексу, то теперь они будут прекрасно получать. Во имя чего же мы будем на тяжелой подземной работе терпеть? Безусловно, мы желаем иметь больше, чем мы имеем”.

Забастовка возможна по инициативе как “сверху” (профсоюза, администрации), так и “снизу” (по инициативе рабочих). Они отмечали, что для успеха забастовки нужны согласованные действия нескольких коллективов. Поэтому встает вопрос о лидерах забастовочных выступлений. В пе­ риод обследований в воздухе носилось: если кто-то начнет, то другие коллективы тоже могут подняться. Вот мнение председателя профкома одного из депо: “Если только бу­ дет движение в каких-то депо, то и другие поддержат. Ес­ ли будет инициатива, тогда поддержат, вероятно, все”.

Особенность ситуации на момент обследования состоя­ ла в том, что возникавшие в отдельных коллективах забас­ товочные инициативы быстро погашались, администрация их не поддерживала. Социальная напряженность ограничи­ валась забастовками в отдельных коллективах, горизон­ тальных связей между взрывоопасными коллективами не возникало.

Итак, отношение к забастовкам — это один из “осел­ ков”, на котором формируются новые российские работни­ ки. Те, которые умеют не только просить у государства, но и на равных разговаривать с ним.

Из приведенного материала видно, что рыночные преоб­ разования действительно произвели революцию не только в сфере труда, но и во всей жизнедеятельности общества. Ес­ ли говорить о забастовках, то массовые выступления рабо­ чих всех отраслей производства и по всей стране волнуют даже тех, кто напрямую не участвует в них.

§3. Кризис неплатежей

Впроцессе рыночных реформ кризис неплатежей превра­ тился в одну из главных болезней не только российской экономики, но и всего общества. Поэтому я отношу его к числу социальных болезней российской экономики. На протяжении всех лет реформ делаются попытки ответить