философия 1-40 / Аспиранты вопросы 1-40 / 1

15

1. Архаическая науки и её специфика

Существует гипотеза, согласно которой из Древнего Египта пришли основные знания и тайные, оккультные учения, оказав­шие сильное влияние на мировосприятие всех рас и народов, от­куда заимствовали свои знания и Индия, и Персия, и Халдея, и Китай, и Япония, и даже Древняя Греция и Рим. Уже в 6—4-м тысячелетии до н. э. цивилизация Древнего Египта располагала глубокими знаниями в области математики, медицины, геогра­фии, химии, астрономии и др. Почти одновременно возникшие в Древнем Египте многообразные области человеческого знания — геометрия, анатомия, акустика, музыка, магия и философия — имеют самый древний возраст из всех ныне известных и суще­ствующих систем.

В 4-м тысячелетии до н. э. Древний Египет переживал активное развитие. Основой древнеегипетского хозяйства было ирригаци­онное земледелие. Природно-климатические условия страны, в частности происходившие с точной периодичностью разливы Нила, обусловили ритмичность и цикличность мировосприятия древних египтян, стабильный ритм жизнедеятельности страны. Геродот называл Египет «даром Нила», подчеркивая этим зна­чение реки в жизни страны.

Развитие земледелия повлекло за собой развитие землемерия, как раньше называлась геометрия. Возникли и географические карты, отвечающие потребностям землемерия, т.е. геометрии. Однако это традиционное, исходящее из социальной природы познания объяснение возникновения той или иной области знания. В кон­тексте же египтологии существует версия, согласно которой ос­новные знания точных наук египтянам были переданы от более древней цивилизации; иногда упоминают об атлантах и Атлан­тиде, впрочем, подобные исторические свидетельства упирают­ся в тупик, имя которому — легенда.

Древнеегипетская цивилизация, датируемая 6—4-м тысячеле­тием до н. э., представлена интереснейшей и во многом необычайной концепцией освоения мира. Вряд ли ее, как и древнегречес­кую цивилизацию, можно назвать «детством человечества». На­против, мощь и инаковость древнеегипетской цивилизации по­ражает и ставит вопрос о логике преемственности в культурном развитии человечества. Ведь греки, обязанные своему «древне­греческому чуду» (как именовалась греческая цивилизация), зна­ниям, вывезенным из Древнего Египта и с Востока, не особен­но распространялись об источниках и авторстве.

Известно, что даже знаменитый Пифагор изучал священную ма­тематику — науку чисел или всемирных принципов в храмах еги­петских жрецов. Он даже носил египетскую одежду и пурпурную повязку на лбу. И правильнее было бы говорить о священном зна­нии Древнего Египта, удочерившего Элладу.

По мнению египтолога И. Шмелева, в настоящее время можно определенно сказать, что не греки были первооткрывателями фун­даментальных законов, на которых держится связь миров. За тысячи лет до талантливых мужей Эллады жрецы Древнего Египта в совершенстве изучили и овладели секретами, которые заново открывали впоследствии. Египетские математики установили фор­му отношения длины окружности к диаметру (то самое «пи», рав­ное 3,14), производили исчисления с дробями, решали уравне­ния с двумя неизвестными. Если следовать утверждению, что наука началась тогда, когда начали мерить, то этот критерий приемлем и к науке древнеегипетской цивилизации. Вклад еги­петской математики в мировую сокровищницу бесценен, несмотря на существующее представление, что потребности в математике не выходили за пределы элементарных, связанных с обыденной жизнедеятельностью.

Основой египетской математики считаются единичные дроби. Особое значение придавалось операции сложения, к которой сво­дятся действия умножения, а также двоичный принцип умножения, который сейчас выполняют вычислительные машины. Египетские дроби — это всегда единичные дроби. Исследователи делают вывод, что в математике египтян выделяются два принципа: строгая адди­тивность и широкое использование естественных дробей.

Ответ на вопрос, чем же так оригинальна, кроме своего бес­спорно древнейшего возраста, древнеегипетская преднаука, най­ти непросто из-за отсутствия полных и систематических источ­ников.

Его можно лишь реконструировать, опираясь на оставшиеся па­мятники мудрости древних: «Книга мертвых», «Тексты пирамид», «Тексты саркофагов», «Книга коровы», «Книга часов бдений», «Книга о том, что в загробном мире», «Книга дыхания», «Адмуат», а также труды античных авторов: Геродота, Плутарха (I—II вв. н. э.), оста­вившего подробный труд «Об Исиде и Осирисе». Имеющийся в рас­поряжении исследователей Большой папирус Харриса составляет 45 метров в длину.

Формой правления в древнеегипетской цивилизации была фараонская деспотия. Ее с полным правом можно назвать правле­нием посвященных, ибо главнейшую роль играли жрецы. Выс­ший и низший жреческие советы хранили свою науку, делали истину недоступной профанам. Была выработана практика за­хоронения фараонов. Как «сын» солнца, фараон не мог уйти на тот свет незамеченным. Поэтому строились гигантские пирами­ды — места захоронения фараонов, и сама процедура погребения обставлялась захватывающими и символически значимыми ри­туалами. Восемьдесят пирамид, искусно сложенных из огромных, нередко многотонных каменных глыб, остались в наследство от Древнего Египта.

Однако существует точка зрения, в соответствии с которой предназначение пирамиды как места захоронения фараона — вто­ростепенное и сопутствующее. Пирамиды предназначались прежде всего для деятельности жречества в целях осуществления интен­сивной и обширной программы тотального управления страной средствами психотехники. Согласно преданиям, существовали такие сооружения «Озаряющего Света», в пространстве которых медитативный сеанс мог протекать в высшей степени успешно благодаря усиливающему воздействию биоритмически структу­рированного пространства храма. Храм играл роль синтезатора, генерирующего стационарное поле (внутри оболочки в виде сте­новых ограждений и кровельного покрытия), которое позволя­ло сохранить устойчивую глубину транса.

Возле пирамиды Хеопса возведено прекрасное и загадочное изваяние — знаменитый сфинкс с телом льва и головой челове­ка, являющийся главным символом Древнего Египта. Разгадка тайны сфинкса, смотрящего в никуда, есть одновременно попытка постижения безмерного и бесконечного человеческого микро­косма.

К достижениям древнеегипетской цивилизации относят стро­ительное искусство, которое сопровождалось развитием металлур­гии меди, совершенствованием деревообделочного, камнеобрабатывающего и гончарного мастерства.

Как отмечает Дж. Бернар, наши стулья, столы не изменились с тех пор, как их создали первые египетские мастера. Кресла с плетеными сиденьями и гнутыми ножками были известны 4500 лет назад. Особое место занимали обработка папируса, кож и выделка льня­ных тканей. Изобретение гончарного круга привело к «массовому» производству керамических изделий. Древние египтяне обладали глу­бокими знаниями о сплавах и металлах, изобретали и совершенство­вали красители. Широко описываемые в древнеегипетской мифо­логии весы были выдающимся достижением хозяйственной прак­тики. Особое значение имело изобретение паруса— первый шаг в использовании энергии ветра.

Специалист по египетской истории Б. Тураев отмечает, что уже в Древнем царстве — один из исторических периодов раз­вития египетской цивилизации — в связи с практикой мумифи­цирования накопилось много знаний в области анатомии и ме­дицины, которые обусловили появление врачей различных спе­циализаций. Древнеегипетские врачи знали анатомию, систему кровообращения, изучали роль мозга как центра человеческого тела (паралич ног связывали с повреждением мозга), могли де­лать трепанацию черепа, что является чрезвычайно сложной опе­рацией и в наше время, с легкостью пломбировали зубы, чего не умели делать даже в XVIII в. (не зря этот век вошел в исто­рию под названием «щербатый»). Имелись руководства и для ветеринаров. Рецепты доказывают значительные познания в об­ласти химии. В Египте существовали и специальные учебные заведения, так называемые дома жизни, в которых, по мнению некоторых ученых, составлялись священные книги и велись изыс­кания в области медицины. Египетские медики точно описыва­ли течение многих болезней, а искусство бальзамирования тру­пов и изготовления лечебных средств до сих пор поражает сво­им эффектом. Найденные при раскопках гробниц различные хирургические инструменты свидетельствовали о высоком уровне развития хирургии.

Мифология Древнего Египта развивалась на базе достаточно высокой цивилизации и сопровождалась изобретением письмен­ности.

Однако дешифровать египетские иероглифы крайне трудно. Не­которые папирусные свитки, хранящиеся в европейских музеях, и по сей день не разгаданы. Можно понять, что в них речь идет о маги­ческих операциях, магических текстах, заговорах, заклятиях, но что этим достигается, остается непонятым. К наиболее понятным папи­русам относится «магический папирус Гарриса» — его основное со­держание составляли заклинания, служащие для защиты живых.

К основателям египтологии причисляют Ж.Ф. Шампильона (1790—1832), которому удалось прочесть древнеегипетские иероглифы, первоначально применявшиеся для обозначения собствен­ных имен и цифр. Считается, что в Египте благодаря хозяйствен­ной практике система письменности сложилась уже к Раннему царству.

Широкое применение находила астрономия — и в теории сол­нечных часов, и в математической географии. Создав солнечный календарь, древние египтяне внесли существенный вклад в аст­рономию.

Календарь разделял год на три сезона по 4 месяца каждый. Три­дцатидневный месяц делился на декады. В году было 36 декад, по­священных особым божествам, созвездиям. В конце года добавля­лось 5 дней.

Возникновение календаря также обусловливалось потребно­стями практической жизнедеятельности, необходимостью знать периодичность разлива Нила. Наблюдатели заметили, что раз­лив Нила знаменуется появлением на рассвете после долгого перерыва звезды Сириус. Однако они не согласовали календар­ный и астрономический год, т.е. не учли високосные годы. По­этому утренний восход Сириуса расходился с Новым годом на 1 день. Через 120 лет эта ошибка стала весьма ощутимой. Вмес­те с тем любопытно отметить, что даже Коперник использовал египетский календарь в лунной и планетной таблицах.

Деление суток на 24 часа — тоже вклад египтян, но весьма свое­образный. Египетский счет часов предполагал 10 часов дневных, 12 часов ночных и 2 часа сумеречных. В результате получалось 24 часа неравной продолжительности.

Египтяне создавали карты неба, группировали созвездия, вели наблюдения за планетами. Все завоевания древнеегипетской ци­вилизации были щедрыми дарами для последующего развития культуры всех народов.

Трудности в изучении египетских знаний объясняются еще и тем, что они были тайной, строго охраняемой жрецами. Жрецы следили за тем, чтобы сокровенные знания о Вселенной и чело­веке держать в секрете от профанов и передавать только учени­кам, посвященным.

Об этом свидетельствуют отдельные фрагменты из «Книги мер­твых», в которой строго запрещается совершать при свидетелях опи­сываемые там церемонии, даже в присутствии отца и сына покой­ного. Строго наказывалась каждая попытка завладеть священными магическими книгами, а тем более употреблять их для каких-либо целей. Этим объясняется и ставшее известным изречение древне­египетских жрецов: «Все для народа, но через народ ничто».

И.П. Шмелев делает предположение, что если в Древнем Египте жезлы были инструментами фиксации знания, то не ука­зывает ли их геометрия на шифр, заложенный в самих жезлах? Сравнивая иероглифы и рисунки на уцелевших композициях комплекса древних панелей из захоронения древнеегипетского зодчего Хеси-Ра, можно получить аргументированные свидетель­ства того, что жезлы — не только символы знатности, их назна­чение является более широким.

Во многом неполна и сама версия о преднауке в столь отда­ленный период. Хотя возможны аналогии. Корпус посвященных весьма напоминает «герметичность» деятельности научных со­обществ, вход в которые также закрыт для профанов; принцип наставничества, научного руководства — это поныне действую­щий принцип процесса подготовки научных кадров; секретность полученных знаний — требование, весьма актуальное и по сей день с учетом последних разработок в сферах генетики и кло­нирования. Вся своеобразная система древнейших знаний, по­гребенная под толщей мистических иносказаний, интересна тем, что имеет тенденцию к воспроизведению и обнаружению своей значимости в новейших, парадоксальных открытиях энергоин­формационных технологий.

Решающими условиями этого перехода — факто­рами, осуществившими прорыв мифо-поэтического сознания и объективно способствовавшими образова­нию зачатков структур, приведших к последующему расцвету рациональной мысли, были:

— отказ от «оборотнической логики» мифа, препят­ствующей оформлению столь фундаментальных принципов научной идеологии, как непротиво­речивость, универсальность, инвариантность и т. п. Известно, что основу отношений к действи­тельности народов, находящихся на низших ста­диях развития интеллекта, образует чувственная наглядность, исключающая возможность офор­мления картины номологически самодостаточ­ной, внутренне связанной, самотождественной действительности. В частности, представители племени арантатипологизируютмир, используя оппозицию «вижу— не вижу», которая, как нетрудно видеть, обусловливает его самонетож-дественность/ Самонетождественноеть мира в такого рода сознании предопределена своеоб­разной дупликацией миров, вытекающей из спо- собности человека мыслить предмет в качестве существующего помимо «видимого» еще и в «невидимом» мире.

• Подобна этому и система типологизаций мира, принятая в рамках мифа. Мифологическое сознание отождествляет предмежхлбразом, данностью предме­та человеку, в зависимости от его рецепций заставляя «оборачиваться» предмет, претерпевать чуждые ему метаморфозы. Поэтому в уме носителя мифологичес­кого сознания, которое на ранних стадиях филогенеза также наличествует у ребенка, все сливается в единое целое, все трансформируется во все, в нем не прово­дится границы между реальным и нереальным, объек­тивным и субъективным, подлинным и мнимым — все этому уму «представляется разрозненным, случайным и, пожалуй, только возможным и действительным, а никак не необходимым»¹. Отсюда следует, что разло­жение и объективный отказ от «оборотнической логи­ки» мифа, причины которого мы ввиду обширности вопроса оставляем за пределами работы, явился вели­чайшей революцией в мышлении, утвердившей карти­ну «нераздваивающейся», «инвариантной» и т. п., т. е. в зависимости от свойств человеческой психики не испытывающей произвольные превращения-бифурка­ции действительности;

— замена духовно-личностного отношения к дей­ствительности объектно-субстанциальным. Разрушение мифологического тождества чело­века и действительности, имевшее итогом эман­сипацию последней, привело к становлению «объексной^идеологии». Существенным являет­ся то, что действительность в ее рамках предста­ла уже не как духовный, но как вещный объект, самодостаточное внесубъективное образование, независимое от «зигзагов» чувств и сознания и подлежащее в силу этого объективному рассмот­рению. Утверждение этой идеологии незамедли­тельно способствовало возникновению много численных максимально приближенных к нау­ке по своему познавательному статусу конст­рукций. Таковы, к примеру, разветвленные тео-гонические системы, которые в отличие от мифологических систем не непосредственно чувственны — эстематичны, а опосредованно дискурсивны — ноэматичны. Они содержат в себе уже некий ингредиент научности, сказыва­ющийся хотя бы в предполагаемых ими прин­ципах рационального конструирования мира «из него самого», а не из перцепций индивида; — формирование естественного истолкования со­бытий. Под этим понимается качественный сдвиг в познавательном процессе, который происходит под давлением требования апелли­ровать не просто к любым надсубъективным основаниям в ходе категоризации явлений дей­ствительности, а исключительно к природным, вещественным, органическим и т. п. основани­ям. Существо этого сдвига наглядно иллюстри­руется примером трансформации принципов истолкования событий в рамках тео- и космо­гонии. Анализ факторов «гонии» в одном и дру­гом случае показывает динамику семантичес­ких ресурсов, которая подчиняется закону пос­ледовательной замены всего сверхприродного, неестественного, реально неудостоверяемого и т. п. на противоположное (природное, есте­ственное и т. п.).

В связи с этим нельзя не коснуться такого важного момента, как становление причинно-следственной типологизации явлений действительности. Мифологичес­кое сознание,' основанное на непосредственной про­екции человеческих чувств, страстей, переживаний на действительность, очевидной анимизации мира, при­бегало к типологии «причина-значение». Иного и не могло быть, т. к. всякое событие, будучи одухотворено, представлялось не как естественное, а как символизи­рующее нечто в отношении к воспринимающему: оно рассматривалось как знак чего-то им обозначаемого, за ним скрытого, которое каким-то образом взаимосвязано с субъектом восприятия. На этом фоне склады­вался своеобразный символический параллелизм эмо­ций и событий с неизменными спутниками — «оборот-нической логикой» и отождествлением мысли и дей­ствительности. Однако постепенный отход от одного и другого, о чем говорилось выше, одновременно разру­шал основу для типологии «причина-значение». В самом деле, если действительность независима от субъектив­ных аффектов, если субъективное и объективное не тождественны, то «основание» явлений действительно­сти следует искать не в субъекте, а в дед^самой. Одно­временно идея самодостаточности действительности навязывала вопрос о механизме ее внутренней органи­зованности, целостности, связанности, что при учете перехода к истолкованию действительности через есте­ственные факторы привело к оформлению причинно-следственной типологизации явлений, которая выступа­ет краеугольным камнем научного интеллекта.

Резюмируя, отметим: наиболее отдаленными пред­посылками становления науки из донаучного сознания являются:

• упразднение мифологической логики абсурда, представляющей обобщение правил категори­зации действительности на основе типологии «причина — значение». Поскольку в соответ­ствии с этой типологией некоторое событие А расценивалось не в качестве самотождествен­ного (А=А), но в качестве символизирующего некое другое событие [АеВ, где «е» — знак эк­вивалентности), устанавливалась своеобразная логика абсурда, утверждающая обязательность многозначности. Совершенно ясно, что разру­ шение этой логики и переход к традиционной логике с законами тождества, непротиворечия и исключенного третьего являлись минималь­ным условием возникновения науки;

• оформление таких способов познания, которые, опираясь на дискурсивные рациональные ком­плексы и основания, конституируют элементы объектного мышления, ориентированного на получение знания об объективном сущем.

Переход от логоса к преднауке ассоциируется нами с формированием рецептурно-эмпирического, утили­тарно-технологического знания, функционирующего как система индуктивных генерализаций и техничес­ких навыков. В историческом времени этот гносеоло­гический процесс совпадает с функционированием древневосточной культуры.

1. Необходимо признать, что наиболее развитая по тем временам (до VI в. до н. э.) в аграрном, ремеслен­ном, военном, торговом отношении восточная цивили­зация (Египет, Месопотамия, Индия, Китай) выработа­ла определенные знания.

Разливы рек, необходимость количественных оце­нок затопленных площадей земли стимулировали раз­витие геометрии, активная торговля, ремесленная, строительная деятельность обусловливали разработку приемов вычисления, счета; морское дело, отправле­ние культов способствовали становлению «звездной науки» и т. д. Таким образом, восточная цивилизация располагала знаниями, которые накапливались, храни­лись, передавались от поколений к поколениям, что позволяло им оптимально организовывать деятель­ность. Однако, как отмечалось, факт наличия некото­рого знания сам по себе не конституирует науку. На­уку определяет целенаправленная деятельность по выработке, производству нового знания. Имела ли место такого рода деятельность на Древнем Востоке?

Знания в самом точном смысле вырабатывались здесь путем популярных индуктивных обобщений не­посредственного практического опыта и циркулирова­ли в социуме по принципу наследственного професси­онализма: а) передача знаний внутри семьи в ходе ус­воения ребенком деятельностных навыков старших; б) передача знаний, которые квалифицируются как иду­щие от бога — покровителя данной профессии, в рам­ках профессионального объединения людей (цех, кас­та), в ходе их саморасширения. Процессы изменения знания протекали на Древнем Востоке стихийно; отсут­ствовала критико-рефлексивная деятельность по оцен ке генезиса знаний — принятие знаний осуществлялось на бездоказательной пассивной основе путем «насиль­ственного» включения человека в социальную деятель­ность по профессиональному признаку; отсутствовала интенция на фальсификацию, критическое обновление наличного знания; знание функционировало как набор готовых рецептов деятельности, что вытекало из его уз­коутилитарного, практико-технологического характера.

2. Особенностью древневосточной науки является отсутствие фундаментальности. Наука, как указывалось, представляет не деятельность по выработке рецептур- но-технологических схем, рекомендаций, а самодостаточ­ ную деятельность по анализу, разработке теоретических вопросов — «познание ради познания». Древневосточная же наука ориентирована на решение прикладных задач. Даже астрономия, казалось бы, не практическое заня­ тие, в Вавилоне функционировала как прикладное искус­ ство, обслуживавшее либо культовую (времена жерт­ воприношений привязаны к периодичности небесных явлений — фазы Луны и т. п.), либо астрологическую (вы­ явление благоприятных и неблагоприятных условий для отправления текущей политики и т. д.) деятельность. В то время как, скажем, в Древней Греции астрономия пони­ малась не как техника вычисления, а как теоретическая наука об устройстве Вселенной в целом.

3. Древневосточная наука в полном смысле слова не была рациональной. Причины этого во многом оп­ ределялись характером социально-политического уст­ ройства древневосточных стран. В Китае, например, жесткая стратификация общества, отсутствие демок­ ратии, равенства всех перед единым гражданским законом и т. п. приводило к «естественной иерархии» людей, где выделялись наместники неба (правители), совершенные мужи («благородные» — родовая арис­ тократия, государственная бюрократия), родовые об­ щинники (простолюдины). В странах же Ближнего Во­ стока формами государственности были либо откровен­ ная деспотия, либо иерократия, которые означали отсутствие демократических институтов.

Антидемократизм в общественной жизни не мог не отразиться на жизни интеллектуальной, которая также была антидемократичной. Пальма первенства, пра­во решающего голоса, предпочтение отдавались не рациональной аргументации и интерсубъективному доказательству (впрочем, как таковые они и не могли сложиться на таком социальном фоне), а общественно­му авторитету, в соответствии с чем правым оказывал­ся не свободный гражданин, отстаивающий истину с позиций наличия оснований, а наследственный арис­тократ, власть имущий. Отсутствие предпосылок обще­значимого обоснования, доказательства знания (при­чиной этого являлись «профессионально-именные» правила подключения человека к социальной деятель­ности, антидемократизм общественного устройства), с одной стороны, и принятые в древневосточном обще­стве механизмы аккумуляции, трансляции знания — с другой, в конечном счете приводили к его фетишиза­ции. Субъектами знания, или людьми, которые в силу своего социального статуса репрезентировали «уче­ность», были жрецы, высвобожденные из материаль­ного производства и имевшие достаточный образова­тельный ценз для интеллектуальных занятий. Знание же, хотя и имеющее эмпирико-практический генезис, оставаясь рационально необоснованном, пребывая в лоне эзотеричной жреческой науки, освященной боже­ственным именем, превращалось в предмет поклоне­ния, таинство. Так отсутствие демократии, обусловлен­ная этим жреческая монополия на науку определили на Древнем Востоке ее нерациональный, догматичес­кий характер, в сущности превратив науку в разновид­ность полумистического, сакрального занятия, священ­нодейство.

4. Решение задач «применительно к случаю», вы­полнение вычислений, носящих частный нетеорети­ческий характер, лишало древневосточную науку си­стематичности. Успехи древневосточной мысли, как указывалось, были значительными. Древние матема­тики Египта, Вавилона умели решать задачи на «урав­нение первой и второй степени, на равенство и подо­бие треугольников, на арифметическую и геомет­рическую прогрессию, на определение площадей треугольников и четырехугольников, объема параллелепипедов»,' им также были известны формулы объе­ма цилиндра, конуса, пирамиды, усеченной пирами­ды и т. п. У вавилонян имели хождение таблицы умно­жения, обратных величин, квадратов, кубов, решений уравнений типа х³ + х² = N и т. п.

Однако никаких доказательств, обосновывающих применение того или иного приема, необходимость вычислять требуемые величины именно так, а не ина­че, в древневавилонских текстах нет.

Внимание древневосточных ученых концентриро­валось на частной практической задаче, от которой не перебрасывался мост к теоретическому рассмотрению предмета в общем виде. Поскольку поиск, ориентиро­ванный на нахождение практических рецептов, «как поступать в ситуации данного рода», не предполагал выделение универсальных доказательств, основания для соответствующих решений были профессиональ­ной тайной, приближая науку к магическому действу. Например, не ясно возникновение правила о «квадра­те шестнадцати девятых, который, согласно одному папирусу восемнадцатой династии, представляет отно­шение окружности к диаметру»².

Кроме того, отсутствие доказательного рассмотре­ния предмета в общем виде лишало возможности вы­вести необходимую о нем информацию, к примеру, о свойствах тех же геометрических фигур. Вероятно, поэтому восточные ученые, писцы вынуждены руко­водствоваться громоздкими таблицами (коэффициен­тов и т. п.), позволявших облегчить разрешение той или иной конкретной задачи на непроанализированный типичный случай.