Игры в водорослях

Серые киты обычно ничего не едят на своем

ежегодном шести-девятитысячекилометровом пути до

калифорнийских лагун, где они размножаются. Идя

поодиночке или маленькими группами круглые

сутки со скоростью около семи километров в час, они

совершают этот переход за четыре месяца.

Впрочем, показанная на этих страницах самка почему-то прервала свое путешествие у мыса Лома

(Калифорния) и целый день резвилась среди

водорослей (снимок внизу), прежде чем двинуться

дальше на юг.

В середине прошлого века серые киты были пред¬

метом интенсивного промысла в районе Южной Калифорнии. Капитан китобойного судна Чарлз

Скаммон, открывший места размножения серых

китов, записал тогда в своем дневнике: «В сезон

1858 1859 годов китоловами кишели не только лагуны и заливы сплошная череда китобойных

судов протянулась вдоль всего побережья от Сан-

Диего на юг до мыса Сан-Лукас». Правда, теперь

стадо в какой-то мере возродилось, однако в последнее время серым китам изрядно докучает множество бороздящих лагуны мощных катеров с

любителями понаблюдать за этими животными.

Горбатый кит

Горбатый кит неторопливое дородное существо

длиной до 15 метров и около 12 метров в

окружности. Он плавает медленнее большинства других

китообразных, развивая скорость от четырех до

девяти километров в час, а когда уходит от

преследования, то и все 20 километров в час.

Горбачи предпочитают прибрежные воды, часто

заходят в гавани, даже поднимаются в устья

больших рек. Эта особенность, наряду с тихоходностью,

делает их чрезвычайно уязвимой мишенью. Хотя

Международная китобойная комиссия взяла горбача

под свою охрану с 1966 года, вид этот по-прежнему

считается редким и подверженным угрозе полного

уничтожения. Известны три обособленных

популяции: в Северной Атлантике, на севере Тихого океана

и в южном полушарии, но четкие признаки

возрождения отмечены только для североатлантической

популяции.

Горбач на самом деле вовсе не горбатый, а свое

название получил из-за привычки перед

погружением выставлять над водой большую часть спины,

что и создает впечатление горба. Ныряя, горбач

взмахивает в воздухе хвостом (снимок внизу); при

этом видны окаймляющие хвостовые лопасти

зазубрины.

предотвратить это... не стой, двигайся! кричи! Эй,

на мачтах! Видите, мой сынок машет ручкой с

холма?.. Безумец... Эй, наверху! хорошенько

следите за вельботами; .замечайте, куда идет кит!.. Хо!

Опять? Отгоните прочь этого ястреба! глядите!

помощник указывал на багряный флаг, реющий

над грот-мачтой. Ха! он взмыл ввысь, он уносит

его! Где сейчас капитан?.. Видишь ли ты это, о

Ахав? Трепещи! трепещи!

Вельботы не успели еще отойти далеко от судна,

когда по условному жесту дозорных по

опущенной вниз руке Ахав узнал о том, что кит ушел под

воду; но стремясь очутиться поближе к нему, когда он снова всплывет, Ахав направил свою лодку

прежним курсом, в сторону от корабля; и гребцы

его, точно заколдованные, хранили глубочайшее

молчание под рокот волн, которые ударялись с

разгона о нос упрямого суденышка.

Вбивайте, вбивайте свои гвозди, о волны!

По самые шляпки загоняйте их! Все равно вы

заколачиваете то, что не имеет крышки. А у меня

не будет ни гроба, ни катафалка; и только пенька

может убить меня! Ха! ха!

Вдруг вода вокруг них медленно заходила

широкими кругами; потом вспучилась и ринулась вниз,

словно скатываясь по склону подводной ледяной

горы, внезапно всплывшей на поверхность.

Послышался низкий, глухой рокот, точно подземный

гул, и у всех перехватило дыхание, ибо огромная

туша, обвитая веревками, увешанная гарпунами

лодкам, расшвыривая их своим могучим хвостом.

Он выбил у обоих помощников все гарпуны и

остроги, выломал спереди доски в бортах их вельботов;

но вельбот Ахава почти не получил повреждений.

Ивот когда Дэггу и Квикег пытались заткнуть

пробоины, а кит, отплывая прочь, повернулся к ним

с ходу своим белым боком, громкий вопль

вырвался у моряков. Накрепко прикрученный к спине

чудовища, распластанный под тугими петлями

линя, которые кит намотал на себя за ночь, им

открылся наполовину растерзанный труп парса; его

черное одеяние было изодрано в клочья; его

вылезшие из орбит глаза устремлены прямо на Ахава.

Гарпун выпал из руки капитана.

Одурачен! Одурачен! вскричал он, с

трудом втягивая в легкие воздух. Твоя правда,

парс! Я опять вижу тебя. Да, и ты идешь впереди

меня; и вот он, оказывается, тот катафалк, о

котором ты говорил! Но я ловлю тебя на слове. Где

же второй катафалк? Назад, Стабб и Фласк,

возвращайтесь на корабль, ваши вельботы уже не

пригодны для охоты; исправьте их, если сумеете, и тогда

придете мне на помощь; если же нет, довольно

будет умереть и одному Ахаву... Назад, мои гребцы!

В первого, кто попытается выпрыгнуть из этой лодки, я сразу же всажу гарпун. Вы уже больше не

люди, вы мои руки и ноги; и потому подчиняйтесь

мне. Где кит? опять ушел под воду?

Но он искал его слишком близко от вельботов;

а Моби Дик между тем, казалось, спешил унести

прочь у себя на спине мертвое тело и, словно считая

место их последней встречи лишь пройденным

Одетая прозрачной туманной пеленой, она на

какую-то долю секунды повисла в радужном

воздухе, а затем со страшным всплеском обрушилась на

воду. На тридцать футов кверху взметнулись

языки волн, точно высокие фонтаны, а потом опали

дождем пенных хлопьев, открыв белые, точно

парное молоко, круги, расходящиеся от

мраморного китового туловища.

Навались! вскричал Ахав гребцам, и

вельботы стремительно понеслись в атаку; но

разъяренный вчерашними гарпунами, что ржавели теперь,

впившись ему в бока, Моби Дик был, казалось,

одержим всеми ангелами, низринутыми с небес.

Широкие полосы узловатых жил, охватывающих

его лоб под прозрачной кожей, были словно

насуплены, когда головой вперед он ринулся навстречу

подветренную сторону и уже почти поравнялся с кораблем,

который все это время двигался ему навстречу,

но теперь лег в дрейф. Он мчался со страшной

скоростью своей прямой дорогой, словно ни до

чего на свете не было ему больше дела.

на третий день, не поздно остановиться. Взгляни!

Моби Дик не ищет встречи с тобой. Это ты, ты в

безумии преследуешь его!

Подставив парус под струю крепчавшего ветра,

одинокий вельбот ходко бежал по волнам,

подгоняемый и веслами и парусиной. И вот когда Ахав

пролетел мимо корабля, так близко, что лицо Стар-

бека, перегнувшегося за борт, было ему отчетливо

видно, он крикнул своему помощнику, чтобы тот

разворачивал судно и на небольшом расстоянии

Почти в ту же секунду, весь неослабное

напряжение молниеносной воли, Белый Кит рванулся прочь по взбаламученной зыби. Но когда Ахав

крикнул рулевому, чтобы тот выбрал немного линя и закрепил его; когда он приказал своей команде повернуться на банках лицом вперед и

подтягивать лодку к киту предательский линь

напрягся под этим двойным натяжением и лопнул,

взвившись высоко в воздух!

Что это поломалось во мне? Жилы трещат!..

Но нет, все цело опять! Весла! Весла на воду! За

ним!

Услышав шумное приближение вельбота,

рассекающего волны, кит развернулся, чтобы

подставить ему свой страшный лоб, но, поворачиваясь,

он вдруг заметил черный корпус

приближающегося судна и, видимо разгадав в нем источник всех

своих гонений, признав в нем, быть может, более

достойного противника, он внезапно устремился

ему навстречу, лязгая челюстями в бешеных

потоках пены.

Ахав пошатнулся, рука его взметнулась к лицу.

Я слепну, руки мои! протянитесь передо мною,

чтобы я мог ощупью искать свой путь. Может быть,

ночь наступила?

Кит! Корабль! в ужасе вопили гребцы.

Весла! Весла! Выгнись откосом до самых

глубин, о море! чтобы, покуда еще не поздно, Ахав

мог в последний, самый последний раз соскользнуть

по нему к своей цели! Вижу! корабль! Корабль!

Вперед, мои люди! Неужели вы не спасете мой

корабль?

Но когда лодка рванулась вразрез бьющим

кувалдам валов, треснувшие доски на ее носу

проломились, и в следующее мгновение она уже

погрузилась в волны по самые борта, и матросы по

колено в воде начали метаться, пытаясь чем

попало заткнуть пробоину и вычерпать хлынувшее через

нее море.

Вэтот миг замер на грот-мачте молоток Тэштиго;

ибагряный флаг, перекинувшийся ему через

плечо, наподобие плаща, вдруг вырвался и заструился

по воздуху прямо перед ним, точно самое его

стремящееся вперед сердце; а Старбек и Стабб,

стоявшие внизу на бушприте, одновременно с индейцем

заметили мчащегося на корабль зверя.

Кит! Кит! Руль на борт! Руль на борт! О вы,

ему суждена, по-мужски, в твердом сознании.

Руль на борт, говорю я! Глупцы, разве вы не видите

этой пасти! Неужели вот он, плод всех моих

жарких молитв? Плод всей моей верной жизни? О Ахав,

Ахав, взгляни на дело рук твоих. Так держать,

рулевой, так держать. Нет, нет! На борт! Снова

на борт! Он разворачивается, чтобы кинуться на

нас! О, его неумолимый лоб надвигается прямо на

человека, которому долг не позволяет покинуть

поле битвы. Пребуди же со мною, господи!

Пребуди не со мною, а подо мною, кто бы ни

был, кому вздумается помочь теперь Стаббу, ибо

Стабб тоже не намерен отступаться. Я насмехаюсь

над тобой, ты, ухмыляющийся кит! Кто когда

поддерживал Стабба, кто не давал Стаббу уснуть,

если не его собственное недремлющее око? А теперь бедняга Стабб укладывается спать на матрасе,

который для него чересчур мягок; эх, лучше бы уж

он был набит хворостом! Я насмехаюсь над тобой,

ты, ухмыляющийся кит! Взгляните, солнце,

звезды и луна! Вы убийцы превосходнейшего парня,

не хуже любого, кому когда-либо приходилось

испускать дух. И все же я бы еще чокнулся с вами,

если бы только вы протянули мне кубок! О! о! ты,

ухмыляющийся кит, скоро нам предстоит как

следует нахлебаться! Почему ты не спасаешься

долой башмаки и куртку к ним в придачу; пусть Стабб умирает в одних штанах! До чего же, однако, плесневелая и пересоленная эта смерть... Эх, вишни, вишни! О Фласк,

отведать бы нам хоть по одной вишенке перед

смертью!

Вишни? Неплохо было бы, если бы мы

очутились сейчас там, где они растут. Ох, Стабб, я

надеюсь, моя бедная матушка успела получить

хотя бы мое жалованье; если же нет, то теперь ей

достанется лишь несколько медяков, потому что

наше плавание закончено.

Почти все матросы, как они оторвались от своих

разнообразных занятий, так и стояли теперь,

праздно столпившись на носу и еще держа в руках

бесполезные молотки, обрезки досок, остроги и гарпуны.

Все взоры, точно прикованные, устремлены были на кита, который мчался им навстречу, зловеще

потрясая своей погибельной головой и посылая

перед собой широкий полукруг разлетающейся

пены. Расплата, скорое возмездие, извечная злоба

были в его облике; наперекор всему, что бы ни

попытался предпринять смертный человек,

глухая белая стена его лба обрушилась с правого борта

на нос корабля, так что задрожали и люди и мачты.

Многие упали ничком на палубу. Головы

гарпунеров вверху дернулись на бычьих шеях, будто

выбитые клотики на мачтах. И все услышали, как

хлынула в пробоину вода, точно горный поток по

глубокому ущелью.

Корабль! Катафалк!.. Второй катафалк!

воскликнул Ахав, стоя в своем вельботе, и

сколоченный только из американской древесины!

А кит нырнул под осевший корпус судна и

проплыл вдоль содрогнувшегося киля; затем,

развернувшись под водой, снова вылетел на поверхность,

но уже с другой стороны, в отдалении, и,

очутившись в нескольких ярдах от лодки Ахава, на какое-

то время в неподвижности замер на волнах.

Я отвращаю тело мое от солнца. Э-гей!

Тэштиго! что же я не слышу, как стучит твой молоток?

О вы, мои три непокоренные башни; ты, крепкий

киль! корпус, не устоявший лишь под божьим ударом! ты, прочная палуба, и упрямый штурвал,

и нос, устремленный к Полюсу; о мой славный

корабль, осиянный смертью! Неужели ты должен

погибнуть, и погибнуть без меня? Неужели я

лишен последнего капитанского утешения,

доступного самым жалким неудачникам? О одинокая смерть

в конце одинокой жизни! Теперь я чувствую, что

все мое величие в моем глубочайшем страдании.

Э-ге-гей! из дальней дали катитесь теперь сюда,

вы, буйные валы моей минувшей жизни, и

громоздитесь, перекрывая вздыбленный, пенный вал

моей смерти! Прямо навстречу тебе плыву я, о все

сокрушающий, но не все одолевающий кит; до

последнего бьюсь я с тобой; из самой глуби

преисподней наношу тебе удар; во имя ненависти

изрыгаю я на тебя мое последнее дыхание. Пусть

все гробы и все катафалки потонут в одной пучине!

уж если ни один из них не достанется мне, пусть

тогда я буду разорван на куски, все еще преследуя

тебя, хоть и прикованный к тебе, о проклятый кит!

Вот так бросаю я оружие!

чтобы освободить его; он его освободил; но

скользящая петля успела обвить его вокруг шеи; и

беззвучно, как удавливают тетивой свою жертву

турки в серале, его унесло из вельбота, прежде чем

команда успела хватиться своего капитана. А

мгновение спустя толстый огон на свободном конце

опустевшей кадки, сбил с ног одного гребца и, хлестнув по воде, исчез в бездонной пучине.

На секунду команда вельбота застыла в

оцепенении; затем все обернулись. «Корабль! Великий

боже, где корабль?» И вот сквозь мглистую,

зловещую пелену они увидели вытянутый призрак

судна, исчезающего, словно туманная

фата-моргана; одни только мачты торчали еще над водою;

а на них, пригвожденные безумием, преданностью

или же судьбою, все еще стояли дозором трое язычников гарпунеров. В это мгновение

концентрические круги достигли последнего вельбота, и он,

вместе со всей командой, с плавающими

поблизости веслами и рукоятками острог, со всем, что

ни было на нем одушевленного и неодушевленного,

закрутился, завертелся в огромной воронке, в

которой скрылось до последней щепки все, что было

некогда «Пекодом».

Но когда волны уже заплескали, смыкаясь над

головой индейца, стоявшего на грот-мачте, от

которой виднелось теперь над водой только

несколько дюймов вместе с длинным развевающимся

флагом, что спокойно, словно в насмешку, колыхался

влад со смертоносными валами, едва не касаясь

краснокожая рука с молотком и размахнулась, еще прочнее

прибивая флаг к быстро погружающейся стеньге.

Ястреб, который со злорадством провожал

последний клотик вниз от самого его исконного жилища

среди звезд, клюя флаг и мешая Тэштиго, нечаянно

просунул свое широкое трепещущее крыло между

стеньгой и молотком; и в этот миг, словно

почувствовав трепет воздуха над собой, с последним своим

вздохом дикарь из-под воды крепко прижал

молоток к стеньге; и птица небесная, с

архангельским криком вытянув ввысь свой царственный

клюв ивапутавшись пленным телом во флаге Ахава,

скрылась под водой вместе с его кораблем, что,

подобно свергнутому Сатане, унес с собой в

преисподнюю вместо шлема живую частицу неба.

Птицы с криком закружились над зияющим

жерлом водоворота; угрюмый белый бурун ударил

в его крутые стены; потом воронка сгладилась;

и вот уже бесконечный саван моря снова

колыхался кругом, как колыхался он пять тысяч лет назад.