“Y•\‘¸[]_ ÃY`][]¶Y\_”¼•\Z]
правления аграрного вопроса, хотя бы при этом пришлось поломать установившиеся учрежденияa и растоптать интересы миллионов людей. Когда у нас была провозглашена революция и радикалы считали себя всесильными, они первым делом обосновали свою политическую программу на плане экспроприации частных собственников. Теперь, когда власть в руках так называемых консерваторов и реакционеров, предпринимается грандиозная экспроприация общественных союзов в интересах усиления консервативных устоев в стране. О планах трудовиков и кадетов нет в настоящее время особенной надобности распространяться; зато тем важнее присмотреться к законодательной деятельности консерваторов. Чем объясняется чисто революционная решительность, с которой они разрушают традиционные формы народного экономического быта?
Вызвано ли это спешное и решительное законодательство не терпящей отлагательства нуждой и крайностью положения? Объяснительная записка к закону 9 ноября действительно ссылается на затруднения при производстве операций крестьянским банком, на желательность развязывать руки крестьянам при приобретении нужных им земель и т. п. Но едва ли можно придавать особенное значение таким мотивам. Образ действия правительства, издавшего закон, предрешающий одним из коренных вопросов русской жизни путем исключительным, с применением 87-й статьи¹, и поведение большинства третьей Думы, предпочитающего обсуждать этот вопрос не самостоятельно, а по намеченному правительству плану, заставляют скорее предполагать, что дело идет прежде всего об использовании благоприятной политической конъюнктуры, о создании совершившегося факта, с которым впоследствии ничего не могли бы поделать противники. Так действуют не люди, уверенные в своей силе
иправе, а случайные победители, опасающиеся потерять приобретенный ими перевес.
Быть может, однако, экономическая необходимость разрушения общины так очевидна, что нет надобности в долгих изысканиях и осторожных мерах?
Не говоря уже о том, что даже с точки зрения земледельческой техники, закон 9 ноября не выдерживает критики, так как закрепляет личною собственностью главные недостатки общинного хозяйства — чересполосицу, зависимость от соседей по севообороту
идлинноземелье, совершенно ясно, что мобилизация собственности сгонит с земли более слабых крестьян и быстро создаст массы сельского пролетариата. Так было везде, где разрушалась община,
итак будет и у нас. А готова ли наша страна к тому, чтобы пристроить
301
“. µ. Z‘[]µ•Y¶]Z
иутилизировать эти освободившиеся толпы рабочего и безработного люда? Располагает ли русская промышленность такими капиталами, такими рынками, такой организацией, чтобы вознаградить безземельных работников за утрату земли? Готово ли законодательство о бедных, которое дало бы возможность отобрать беспомощных для действительного призрения и направить праздных на производительный труд? Лет триста тому назад, во время земледельческого кризиса в Англии, Тюдоры² считали необходимым развить обширное законодательство о бедных. В России же xx века мы уже теперь присутствуем при проявлениях нищенства, достойных Средних веков, и нет надобности в особом полете фантазии, чтобы представить себе, что будет совершаться, когда сельские наделы ускользнут хотя бы частью из рук их теперешних владельцев. Странно лишь, что правительство и партии, которые поставили себе главной задачей успокоение страны, остаются слепы к этому угрожающему наводнению бездомных безработных дикарей.
Но ведь пример западной Европы показывает, что общинные формы сменяются частновладельческими… Да, сменяются, но как
икакие формы? Законодатели, собирающиеся покончить с передельной общиной в России, едва ли пошли далее очень поверхностного знакомства с историей процесса разложения общинного землевладения на Западе. Ведь процесс этот тянется там уже тысячу лет, совершается в пределах разверстки не передельной общины, а долевой, идет путем постепенного проникания капиталов и технических улучшений, обходится минимумом государственного вмешательства
ипринуждения. В Западной Европе не думали «разрубать гордиев узел», а скорее разматывали клубок, облегчая выход из общинного союза, всячески содействуя сельскохозяйственным улучшениям, заботясь о рациональном соединении полос и формировании участков, но не совершая внезапных законодательных переворотов.
Быть может, наконец, правовой характер совершающегося переворота вытекает из таких бесспорных положений, что нет надобности в щепетильном отношении к общинной организации? Едва ли, однако, порядок, державшийся, по крайней мере, в течение трех-че- тырех столетий, сросшийся со всеми привычками и условиями народного быта, может послушно исчезнуть сразу, потому что законодатели в Петербурге признают его негодность и подлежащим отмене. Без тяжелой борьбы, без обострения сельских отношений дело не обойдется у нас, как оно не обошлось в Германии, когда правительство стало вводить в судах чуждые народу, хотя и прекрасные, принципы римского права²¹. Ладить с крестьянами вообще нелегко. Они каждый день
302
“Y•\‘¸[]_ ÃY`][]¶Y\_”¼•\Z]
показывают, насколько они разошлись с так называемыми правящими классами, как плохо они понимают эти классы и как мало им доверяют. Удивительно, что такие опыты, как производимые в настоящее время, предпринимаются без всякого предвидения того раздражения и смуты, которые, несомненно, последуют, если аграрное законодательство третьей Думы получит реальное осуществление. В свое время дело дошло до раскола из-за исправления книг. По земельному вопросу раскол тоже есть, и надвигающаяся земельная реформа его, конечно, не прекратит, а увеличит. Между тем одним из главных побудительных соображений при проведении этой реформы была идея, что создание частной, личной собственности на землю остановит напор крестьян на помещичье землевладение, прекратит земельный голод. Боюсь, что эти надежды основаны на недоразумении. Крестьянство ищет земли не потому, что живет на общинном праве, а потому, что не признает права на землю за собственниками, землю не обрабатывающими. Это чувство грубое и неправильное, но оно факт, и когда крестьяне будут собственниками, их враждебное отношение к «господам» едва ли изменится. Французские крестьяне, расхватавшие земли эмигрантов и церкви, были не общинники, а мелкие частные владельцы, и нет надобности даже обращаться к историческим и заграничным примерам, чтобы наблюдать ненависть мелких частных владельцев к крупным. Стоит подумать об отношениях в остзейских губерниях или хотя бы в Малороссии. Во всяком случае, если превращение общинных владений в частные, наверное, не покончит с историческим антагонизмом между крестьянами и помещиками, зато процесс скоротечного, до некоторой степени насильственного превращения подольет масла в огонь и еще более осложнит и без того напряженные отношения в деревне.
Указывая на все эти затруднения, я нисколько не имею в виду высказаться за безусловное сохранение общины. Я полагаю, что в России предстоит распадение традиционной общины и что аграрное законодательство должно по возможности облегчить и разумно направить этот неизбежный переход. Можно, пожалуй, высказать и некоторые предположения относительно желательных форм законодательного воздействия. Оно получит смысл лишь под условием тесной связи между преобразованиями юридических форм и сельскохозяйственными улучшениями. Дело не в отрицательной мере отмены общинных прав, а в более рациональном распределении участков и хозяйства на них. Поэтому как раз закрепление разбросанных полос в личную собственность является особенно нежелательным и выход из общины должен быть нормально связан с образованием так на-
303
“. µ. Z‘[]µ•Y¶]Z
зываемых отрубных участков, притом по соображениям и указаниям самих крестьянских обществ. Можно облегчить условия для расторжения общинного союза его членами, поставить его, напр[имер], в зависимость от требований половины членов. Но во всяком случае освобождение от общины должно совершаться по собственной инициативе участников, без прямого или косвенного принуждения, без юридического насилия вроде игнорирования частных переделов, как проявление общинного права на землю. Эти и многие иные соображения могут быть выставлены с значительной степенью убедительности. Но цель моей статьи не в том, чтобы проводить то или другое из этих соображений, а в том, чтобы высказаться в пользу более спокойного, обдуманного, беспристрастного, государственного способа разработки аграрного вопроса, рокового вопроса, от правильного разрешения которого зависит будущность России.
РОССИЯ И «АРМАГЕДДОН»
РОССИЯ: ПСИХОЛОГИЯ НАЦИИ
Вэто время кризиса, когда столкновение идей кажется не менее неистовым, чем сражение войск, обязанность тех, кто располагает достоверной информацией по тому или иному пункту спора, высказаться твердо и ясно. Я хотел бы представить некоторые наблюдения
онемецкой и русской концепциях сущности культуры. Мое притязание быть услышанным основано на том факте, что я обладаю привилегией быть тесно связанным с русской, немецкой и английской жизнью. Как русского либерала, вынужденного отказаться от почетного положения дома из-за своих убеждений, меня едва ли можно заподозрить в раболепии перед русской бюрократией.
Я поражен той настойчивостью, с которой немцы представляют свое участие в этой всемирной борьбе как дело цивилизации, противостоящее московскому варварству; и я не уверен, что некоторые из моих английских друзей не чувствуют нежелания встать на сторону подданных царя [в борьбе] против соотечественников Гарнака ²² и Эйкена ²³. Однако хотелось бы узнать, с каких пор немцы заняли такую позицию? Они не были столь щепетильны во время «войны за освобождение», в ходе которой родилась современная Германия.
Вто время народ Восточной Пруссии с нетерпением ждал появления казаков как предвестников русских войск, которые должны были освободить его от ига Наполеона. Думали ли пруссаки и австрийцы об унизительности союза с московитами и о превосходстве «Гражданского кодекса», когда русская гвардия стояла как скала у Кульма* про-
* Кульм. После того, как Наполеон нанес поражение союзникам под Дрезденом в 1813 году, французский корпус Вандамма появился у них в тылу. Он успешно отрезал линию коммуникаций с Прагой, отступление союзников могло обернуться беспорядочным бегством. Первый полк русской гвардии получил приказ остановить Вандамма, и он сделал это под Кульмом 29 августа, несмотря на трехкратное превосходство [противника] в численности и потерю почти половины людей убитыми и ранеными. На следующий день подошли прусские и австрийские войска, и Вандамм сдался с остатками корпуса. Сражение стало
305
“. µ. Z‘[]µ•Y¶]Z
тив отчаянной атаки Вандамма²? Возможно к этому времени жители Берлина уже стерли барельеф в Аллее победителей, который представляет принца Вильгельма Прусского², будущего победителя при Седане², искавшего спасения в каре Калужского полка!*² Русская кровь проливалась в многочисленных битвах за дело немцев и австрийцев. Возможно, нынешнего Армагеддона можно было бы избежать, если бы царь Николай i оставил без поддержки габсбургскую монархию в 1849 году и не сокрушил неблагоразумно независимость Венгрии². На нашей памяти доброжелательный нейтралитет России защитил Германию от атаки с тыла противниками Садовы². Могут ли все эти факты оправдывать себя лишь на том основании, что презренные московиты могут быть полезны от случая к случаю как «пушечное мясо», но становятся виновными в святотатстве, как только они выступают против немецких вахмистров в «блестящих доспехах». Старшие поколения Германии еще не пришли к такому удобному выводу. Последним советом, который основатель Германской империи дал своему внуку на смертном одре, был совет сохранять добрые отношения с той самой Россией, которую теперь объявляют худшей смесью отвратительных черт Византии, татар и московитов.
К счастью, ход истории не зависит от неистовых преувеличений фанатиков. Мир не классная комната, в которой послушные нации распределены в соответствии с произвольными стандартами немецких педагогов. Европа восхищена патриотическим выступлением испанских, тирольских и русских крестьян против тирании Наполеона. Существуют другие стандарты культуры, помимо навыков в исследованиях и склонности к систематической работе. Резня в Лувене², отвратительная жестокость немцев в отношении к мирному населению — упомяну только одно или два ужасных события этих последних недель — пролили зловещий свет на истинный характер немецкой культуры двадцатого века. «По плодам их узнаете их»³, — сказал Господь; и высказывание, которое Он адресовал книжникам и фарисеям, действительно приложимо к защитникам нынешней немецкой
поворотным пунктом кампании 1813 года. Король Пруссии наградил Железным крестом всех, кто участвовал в этом отчаянном сражении; с тех пор русские называют Железный крест «Кульмским крестом».
*Принц Вильгельм Прусский и Калужский полк. Будущий завоеватель Седана, будучи еще семнадцатилетним мальчиком, впервые участвовал в сражении при Бар-сюр-Об (27 февраля 1814 г.). В этом сражении он вступил в русский пятый пехотный (Калужский) полк, почетным полковником которого он стал впоследствии.
306
•]••‘’: “•‘Æ]”]µ‘’ [YË‘‘
цивилизации. Никто не собирается преуменьшать того вклада, который немецкий народ внес в дело европейского прогресса; но те, кто знал Германию на протяжении лет, последовавших за достижениями 1870 года, заметили с ужасом рост того надменного самомнения, которое греки называли ύβρις ³¹. Хладнокровное варварство, защищаемое Бернгарди ³², циничный взгляд на международные соглашения и торжественные обязательства немецкого канцлера ³³ — в этих делах проявляется дух, который едва ли можно определить как признак прогресса. Одним из последствий такого образа мыслей может стать ослепление его жертв. Этот симптом проявил себя в глупых и грубых ошибках немецкой дипломатии. Последователи Бисмарка оттолкнули от себя своих естественных союзников, таких как Италия и Румыния, и подтолкнули Англию к этой войне вопреки очевидным намерениям английских радикалов. Но немцы превратно поняли даже более важные вещи. Они пустились в авантюру в уверенности, что Англия будет охвачена гражданской войной и не сможет принять действенного участия в схватке; и они принуждены узнать кое-что из того, чему их не учили все их писатели, — что существует дух нации, оберегающий безопасность и величие Англии, дух, в чьей власти свести на нет все партийные различия и расовые споры. Точно так же они рассчитывали на неподготовленность России вследствие внутренних разногласий и административной слабости, не обращая внимания на любовь всех русских к России, на их преданность многострадальному великану, чья кровь пульсирует в их венах. Немцы ожидали, что столкнутся с необученными и медлительными войсками под командованием временщиков-интриганов и военных Гамлетов, чьим «родным цветом решимости» был «болезненный o’er с бледным оттенком мысли». Вместо этого они столкнулись с солдатами такого же типа, как те, которыми восхищался Фридрих Великий и Наполеон, во главе с командирами, достойными своих подчиненных. И за этими солдатами они обнаружили нацию. Осознали ли они теперь, какую силу они разбудили? Поняли ли они, что непоколебимая, неукротимая решимость, презирающая театральную позу, движет русскими войсками? Даже если бы русские генералы доказали свою посредственность, даже если бы предстояло множество печальных дней, нация не изменила бы своей истории. Она видела не одну захватническую армию, разгромленную в прежние времена. Татары и поляки, шведы Карла xii ³ , прусаки Фридриха Великого, Великая армия Наполеона были не менее грозными, чем кайзеровские войска, но задача порабощения единой России оказалась им не по плечу. Немцы рассчитывали на братоубийственную вра-
307
“. µ. Z‘[]µ•Y¶]Z
жду между поляками и русскими, на чувство обиды евреев, на симпатии мусульман к Турции и т. д. Они вынуждены, хотя и с опозданием, понять, что евреи сплотились вокруг отчизны, что лучшие из них не могут поверить, что Россия будет по-прежнему отказывать им в справедливом и гуманном отношении, которое давно признано необходимым лидерами русской мысли. Еще более важно то, что немцы прочли обращение великого князя к полякам³ и вынуждены были услышать о том, как оно было воспринято в Польше, о восторженной поддержке, оказанной русскому делу. Даже если бы больше ничего не произошло в результате этого великого исторического потрясения, кроме восстановления дружеских отношений между русскими и их благородными родственниками поляками, то жертвы, которых требует этот кризис, не были бы слишком большой ценой за такой результат.
Но час испытания обнаружил и другое. Он обратился к лучшим чувствам и лучшим элементам русской нации. Он поразительным образом выявил основополагающую тенденцию российской политической жизни и сущность русской культуры, которые многие народы не могли воспринять из-за накипи на их поверхности. Россия уже выходит из тяжкого кризиса. По словам Манифеста 17/30 октября 1905 года, форма существующего строя стала слишком узкой и тесной для развития общества с его растущими потребностями, с его изменившимся пониманием прав и обязанностей, с его изменившимися отношениями между правительством и народом. Результатом стала глубоко укоренившаяся политическая болезнь, которая дала о себе знать во время русско-японской войны, когда русское общество в массе своей отказывалось проявлять какой бы то ни было интерес к судьбам армии, затем лихорадочная гонка за «свободами», последовавшая за поражением в войне, и последующее воцарение анархии и репрессий, отбросивших мрачную тень на российскую жизнь в последние годы. Но напряжение народной борьбы лишило значения все эти разногласия и беды, как в Великобритании призыв общего отечества лишил значения разногласия между юнионистами и сторонниками гомруля³. Российские партии не отреклись от своих стремлений, русские либералы, в частности, верят в самоуправление и господство права столь же твердо, как прежде. Но они все как один поняли, что эта война не авантюра, спровоцированная лишенными нравственной почвы амбициями, а решающая схватка за независимость и существование; и они счастливы сомкнуть свои ряды со своими противниками из консервативного лагеря. Мой друг, такой же либерал, как и я, пишет мне из Москвы: «Это великое, неза-
308
•]••‘’: “•‘Æ]”]µ‘’ [YË‘‘
бываемое время; мы счастливы быть заодно!» И из рядов наиболее несчастных детей России, из прибежищ политических изгнанников
вПариже, приходят известия, что Бурцев³, один из наиболее выдающихся революционных лидеров, обратился к своим товарищам, призывая их всеми силами поддерживать свою страну*.
Ямогу добавить, что каковы бы ни были недостатки и просчеты российского правительства, благом является то, что русские имеют крепко связывающую организацию и традиционный центр власти в самодержавии царя. Нынешний император выступает как национальный лидер, не в исторической позе военачальника, а со спокойным достоинством понимания своего долга. Он все верно сказал и сделал, и его подданные все как один последуют за ним. Мы уверены, что он вспомнит в час победы о безграничной преданности и жертвах всех народностей и партий его обширной империи. Это наше твердое убеждение, что грустная повесть о реакции и угнетении в России подходит к концу, и что наша страна выйдет из этого важного кризиса с пониманием и силой, необходимыми для конструктивного и прогрессивного государственного переустройства,
вкотором она так нуждается.
Не вдаваясь в детали политической и социальной реформы, [можно задать вопрос]: является ли обновление России благом или угрозой европейской цивилизации? Заявления немцев столь же ошибочны в этом отношении, как и во всех других. Классические произведения русской литературы доступны теперь в переводах, и низкопробные насмешки таких, людей как Бернгарди, оборачиваются против них самих. Нацию, представленную Пушкиным, Тургеневым, Толстым, Достоевским в литературе, Крамским³, Верещагиным³, Репиным , Глинкой¹, Мусоргским², Чайковским³ в искусстве**, Менделеевым, Мечниковым , Павловым в науке, Ключевским и Соловьевым в истории не стыдно внести в список международного соревнования за призы культуры. Но немецким историкам следовало бы научить своих учеников тому, что в мире идей важно не такое сорев-
*Бурцев, выдающийся русский революционный лидер. Мне приятно отметить, что Бурцев полностью поддерживает мою точку зрения в письме в «Таймс» (выпуск 18 сентября 1914 г.).
**Крамской, Верещагин, Репин и др. Только несколько имен выбраны совершенно наугад. Конечно, ни описание картин, ни характеристика художников не может вызвать адекватного впечатления. Те, кто хочет иметь представление о русском изобразительном искусстве, должны съездить в Москву и посетить Третьяковскую галерею.
309
“. µ. Z‘[]µ•Y¶]Z
нование. Нация, развитие которой сдерживалось географическими условиями, может начать его позже, и все же результаты будут относительно лучше, чем у ее находящихся в более благоприятных условиях соседей. Чтение обличений русской отсталости вызывает удивление, когда вспоминаешь, что каких-нибудь пятьдесят лет назад Австрия и Пруссия жили при режиме, который едва ли можно считать более просвещенным, чем нынешнее правление в России. Итальянцы в Ломбардии и Венеции все еще хранят живые воспоминания об австрийских целях; что касается прусского милитаризма, то не нужно далеко ходить за примерами, достаточно вспомнить о «героизме» цабернского гарнизона, чтобы представить его суть . Учитывая это, не приходится особенно удивляться тому, что восточный сосед Австрии и Пруссии в какой-то мере пошел по тому же пути.
Но общее направление эволюции России не вызывает сомнения. Западные исследователи ее истории вместо того, чтобы прилежно собирать дискредитирующие свидетельства, лучше бы обратили внимание на укрепление университетов, на упорные усилия земств, на независимость и усердие прессы. Немецким исследователям следовало бы прочесть яркое описание Герценом «идеалистов сороковых»*. А что скажете об истории освобождения крепостных или об обновлении судопроизводства? «Реформы шестидесятых»** —хо- рошо известное в России выражение, несомненно, они являются самым выдающимся успехом, из когда-либо достигнутых нацией в деле нравственного усовершенствования.
Заглядывая еще глубже, какое право имеют немцы говорить о своих идеалах как более высоких по сравнению с русскими? Они вы-
*Идеалисты сороковых. Они описаны Герценом в его «Былом и думах» в связи с интеллектуальной жизнью в Москве. И западники, такие как Грановский,
Станкевич, Кетчер, сам Герцен, и славянофилы, такие как И. Киреевский
и Хомяков, ярко охарактеризованы в этой блестящей автобиографии.
**Реформы шестидесятых. Они включают в себя великие реформы, проведенные с редким патриотизмом и пониманием в ранний период правления Александра ii. Главными среди них были: освобождение крестьян (1861 г.), реорганизация судебной системы (1864 г.) и создание земского самоуправления (1864 г.). Помимо этого был проведен ряд других реформ: принятие университетского устава 1863 г. и закона о печати 1865 г., частичная отмена телесных наказаний в 1863 г. и т. п. Многие из этих реформ были извращены последующими изменениями, но течение прогресса нельзя было обратить вспять. В европейской истории нет более славных имен, чем имена Н. Милютина, Д. Милютина, князя Черкасского, Ю. Самарина, Унковского, Зарудного и их сотрудников.
310