3.3. Робастные формы

Пришлось принимать срочные меры. Произошёл перенос самого места стоянки в саванну. Тем самым, площадь территории возле стоянки увеличивается в 2 раза (чтобы .

Где же в саванне можно заночевать? Первый вариант – баобаб. Если устроить на нём стоянку, до гоминид дотянутся только жирафы. Второй вариант – скальные выходы, в которых бывают пещеры. Саванны располагаются в основном на нагорьях. Там периодически встречаются места, где скалы выступают из почвы. Хищники не умели охотиться в пещерах, и чтобы научиться этому, им требовалось долгое время. У австралопитеков обучаемость (возможность усложнять поведение) была гораздо выше, чем у всех остальных животных саванны. Поэтому процесс освоения ими новых условий протекал быстро.

Баобабы растут в такой саванне, где даже в сухой сезон случаются осадки и в целом вода более доступна. Австралопитековые, жившие в этих условиях, мало отличались от исходных форм (признаки двуногости у них становились всё более выраженными, но происходило это довольно медленно). В антропологии их обычно называют «грацильными». А те, которые переселились в каменные пещеры, изменялись гораздо быстрее. Они существенно увеличили размеры (по деревьям им лазить было не нужно, а чем больше размеры, тем быстрее животное перемещается). Питались они более грубыми кормами – растениями более засушливых условий. Соответственно, его пищеварительная система стала больше по объёму, а челюсти – мощнее, позволив перемалывать более жёсткие коренья.

Чем более засушливым становился климат, тем быстрее росли размеры животных. Появился Бойсов австралопитек (Australopithicus boisei – по фамилии открывшего его Роберта Бойса) – самый крупный из ранних гоминид⁶². Весом и ростом он был близок к горилле и азиатскому аналогу гориллы – гигантопитеку, самому крупному антропоиду, обитавшему в Южной Азии.

Но увеличение размеров тела – это последний механизм, который антропоиды смогли использовать, чтобы противостоять изменениям климата. Около миллиона лет назад возможности этого механизма были исчерпаны, и практически одновременно вымерли робастные австралопитеки в Африке и гигантопитеки в Азии⁶³. Ещё раньше вымерли многие грацильные африканские австралопитеки. Исчезли почти все австралопитековые, но нашлись такие, которые ещё раз усложнили своё поведение и смогли сделать важнейший шаг.

Глава 4. Орудие без труда

4.1. Вороны.

Специфика австралопитековых, как мы уже упоминали, заключалась в том, что они обитали на границе двух экониш (в одной живут, в другой пищедобывают)⁶⁴. В попытках убежать от катастрофических последствий засухи путём усложнения поведения некоторые популяции австралопитеков обнаружили ещё одну «пограничную» нишу, пригодную для обитания. Такую границу представлял собой берег реки.

Вдоль реки в саванне росли низкий кустарник и трава. Когда австралопитеки переселились на берег реки, для них открылся новый источник ресурсов, связанный с гидрофитными растениями. Их клубни скрыты под водой, и недоступны ни для рыб, ни для копытных, а вот австралопитеки с помощью палки легко могли их откопать и съесть. Кроме того, на берегу реки растёт много осоковых трав. Центральная жилка осоковых покрыта стеклянными⁶⁵ шипиками, поэтому ни одно копытное ими питаться не может (рискует разрезать язык). Тогда как австралопитек мог, дёрнув за верхушку листа, обнажить мягкое, сочное основание, которое уже вполне съедобно (иголок на нём нет).

Тем самым, жизнь на берегу куда сытнее, чем на баобабах. Кроме того, на берегу самки с детёнышами защищены от хищников. В саванновой реке не водятся крокодилы – им там негде прятаться, а наземные хищники не охотятся в воде, так что от них можно вполне прятаться в реку.

Таким образом, на берегу самки с детёнышами находят и пищевые ресурсы, и возможность эффективного оборонительного поведения. Им уже не надо рыскать по саванне, истекая потом, в поисках хоть каких-нибудь корешков. Конечно же, для того, чтобы освоить все эти стратегии, необходимо было существенно усложнить поведение. Такое усложнение заняло около полумиллиона лет, но когда оно произошло, появился новый вид, который антропологи относят уже к новому роду, не Австралопитекус (Australopithecus), а Хомо (Homo)– собственно человек. Вид назвали Хомо хабилис(Homo habilis)– человек умелый.

За что такая честь? Что он умел специфически человеческого. Рассмотрим подробнее.

Представим себе картину. Самки гуляют по мелководью. Течение достаточно быстрое, – не особенно погуляешь, не особенно и рыбу половишь. Тем не менее, самки проводят в воде большую часть времени. Детёныши играют на берегу и когда играют, время от времени наблюдают картину: на берег садится врановая птица (упрощённо говоря, ворона), хватает раковину и взмывает с нею вверх. Птица, набрав высоту, разжимает когти – раковина падает, бьётся о камни и раскалывается. По камням расплёскивается содержимое раковины. Тем, что остаётся от птичьей трапезы, может полакомиться детёныш хабилиса. Язык гораздо эффективнее справится с такой задачей, чем клюв, им удобнее собирать мелкие остатки пищи. Такие наблюдения продолжались долго, примерно сто тысяч лет, пока один из детёнышей не начал сам бросать раковину на камни (в порядке игрового подражания). Правда толку от этого было мало, но когда-то у одного из детёнышей раковина раскололась, и всё содержимое сразу досталось детёнышу.

Эта стратегия закрепилась в популяции и, несколько поколений спустя, все детёныши начали играть в бросание раковин. Сокращая изложение, констатируем, что затем возникли существенные дополнения: детёныши начали не раковины бросать на камни, а камни на раковины. Надо сказать с меткостью у них было не очень хорошо и для повышения эффективности, они начали бить камнем по раковине.

У хабилисов, так же, как у всех антропоидов большой палец был очень коротким: держать камень такой кистью не очень удобно, удар получался достаточно слабым и не очень точным. Камень периодически соскальзывал с раковины и ударялся о соседние камни. В результате от той гальки, которая зажата в лапе, могли откалываться кусочки, появлялся острый край. Оказалось что, продолжая стучать острым краем, гораздо легче разбить раковину. Так появилось то, что археологи в последствие назовут гордым именем «каменного орудия труда». Из сказанного ясно, что не труда ине орудия, но то, что эффективность пищедобывания повысилась, – это факт. Достаточно ли этого, чтобы называть «умельца» именем Homo? Можно ли считать «умение» оббивать гальку достаточным условием «человечности»? Оставим вопрос открытым.