новая папка 1 / 292102

Т. С. Есенова (Элиста, Россия)

ОБРАЗНЫЙ КОМПОНЕНТ КОНЦЕПТА «МвРН/КОНЬ»

Конь является излюбленным животным калмыков, о чем свидетельствуют данные фольклора, в том числе пословица хойринг еертхдг - куукн эрдни, хол Назр ввртхдг - кулг эрдни 'две мест-

ности сближает конь, а двух людей - огонь любви'. В калмыцком языке существуют разнообразные средства объективации концепта <шб»рм/конь», указывающие на заметное место концепта в картине мира калмыков [см.: Есенова 2013]. Предмет настоящей работы - образная составляющая данного ментального образования.

Изучение текстов, в которых дается характеристика рассматриваемого объекта, позволяет создать четкий образ мврн. Это животное, имеющие определенные приметы головы, туловища и ног. Приметы головы: рот широкий, уши торчком, как у волка, лоб широкий и ровный, челка на нем короткая и густая, глаза большие и ясные, передние зубы ровные, клыки длинные, узкие, закругленные, еще лучше, если клыки, как у лисы. Приметы туловища: шея тонкая, грудь высокая, лопатки длинные и ровные, спина прямая, как у рыбы, бедра, как у зайца, ребра выделяются резко. Приметы ног: копыта круглые и плоские, голени тонкие, жилы толстые, резко выделяются, коленные суставы широкие, берцовые кости длинные. Если сядешь верхом, хвост поднимает. Задние ноги поднимает высоко [Эрендженов 1985: 22].

С лошадьми у калмыков связаны эстетические чувства, что зафиксировано в многочисленных фольклорных и художественных текстах. Так, легендарный аранзал эпического героя Джангара является его главным помощников и, благодаря своим выдающимся характеристикам, предметом восхищения окружающих. Он «наделен силой, резвостью, выносливостью, мудростью, даром речи» [Сарангаева 2009: 85]. Вот как описывается в эпосе легендарный аранзал.

Аранзал, что ветер, летуч, Поскакал он пониже туч. Повыше коленчатого ковыля. Всем бы такого коня в пути! На расстояние дня пути Задние ноги выбрасывал он, Передние ноги забрасывал он На расстояние двух дней.

Поддерживал он грудью своей Подбородок, что на скаку Соприкасался с черной землей. Опалял он дыханьем траву - Становилась она золой. Задевая слегка мураву, Зайцем сизо-белым скакал

Длиннохребетный конь Аранзал (из эпоса «Джангар»).

Предмет любования - особая иноходь коня Джангара: арнзд

Зеердинь будун евсиг бвкилЬл уга, нэрн ввсиг нээхлулл уга, таптцту.чтц сайгар Поена аранзал Рыжко, толстые травы не согнув, тон-

кие травы не помяв, идет, покачиваясь, особой иноходью. Языковой материал указывают на пересечение ментальных

полей «калмык» и «конь»: конь упоминается в материалах, связанных с жизнеобеспечением, образом жизни, досугом, эстетическими и моральными воззрениями народа. Дело в том, что вся жизнь кочевников была связана с лошадью, которая была главным средством передвижения на необъятных степных пространствах. Лошадь участвовала в ежедневном трудовом процессе кочевников: верхом на лошадях скотоводы пасли свои стада, на лошадях перевозили вещи во время перекочевок. Лошадь занимала важное место в жизнеобеспечении: конину употребляли в пищу, из шкур делали одежду, обувь, головные уборы, ремни и разную домашнюю и хозяйственную утварь. Здесь уместно привести цитату из путевых заметок А. Дюма, который дает высокую оценку блюда, приготовленного из калмыцкой конины: «Когда мы въехали во двор замка, двор был полон народа; там собралось более трех сотен калмыков. Князь давал им пир в мою честь и велел забить для них лошадь, двух коров и 10 баранов. Филейные части конины, рубленные с луком, перцем и солью, надлежало съесть сырыми, в виде закуски. Князь презентовал нам порцию этого национального блюда, уговаривая его отведать; каждый из нас снял с него пробу величиной с орех, и должен сказать, что оно показалось лучше, чем некоторые блюда, которыми нас угощали большие русские сеньоры» [Ьйр:// \у\уу/ЛоигЫо§8ег.ги/Ыо§/а1ек5апс1г-<1уиша-«12-раг12Ьа-\-а51гакЬап- 5уе2Ые-урес11а11еп1уа-о1-ри1езЬез!У1уа-у-гоз51уи».Ь1т1].

По образному выражению, калмык рождается в седле. Кочевники с колыбели приучали детей обращению с животными, что постепенно вырабатывало у них все навыки великолепных скотоводов, А. Дюма отмечает: «Они (калмыки) верхом ездят с детства, можно даже сказать, с колыбели. Князь Тюмень велел показать мне

деревянное механическое приспособление, выдолбленное таким способом, чтобы в нем помещалась спина ребенка, с основанием, подобным тому, на какое навешивают седла при их изготовлении. Ребенка сажают верхом на заднюю луку своего рода, подкладывая белую тряпицу - остатки от колыбели; если он там стоит, то удерживается ремнями, которыми опоясывают грудь. Кольцо в задней части приспособления служит, чтобы к нему привязывать ребенка. Задняя лука полая, и в нее проходит все, от чего тот вздумает облегчиться. Покидая колыбель даже раньше, чем начинают ходить, маленькие калмыки оказываются на коне» [Ькр://у/улу.ргога. ш/2010/01 /29/899].

Многие путешественники восхищались калмыцкими детьми, мастерство обращения с лошадьми которых ничем не уступало искусству взрослых. Так, А.Ф. Писемский заметил: «самые знаменитейшие вольтижеры, сравнительно с маленьким калмычонком, ничего не стоят» [Писемский 1867: 25]. А. Дюма оставил запоминающееся описание скачек с участием детей: «Вихрем сорвалась с места сотня коней и вскоре исчезла за бугром. Прежде чем они показались вновь, послышался приближающийся галоп; потом появились один, два, шесть и остальные всадники, растянувшиеся на расстояние в четверть лье. Мальчишка 13 лет постоянно шел впереди и прибыл к финишу, на 50 шагов опередив второго соперника. Победителя звали Бука; он получил из рук княгини коленкоровый халат, слишком длинный для него, который волочился, как платье со шлейфом, а от князя - годовалого жеребенка. Как сразу надел халат, так же сразу, не теряя ни минуты, вскочил на конька и с триумфом проехал вдоль линии своих соперников - побежденных, но не завистливых» [Нйр:// лу\^.1оигЫо§ёегги/Ь1о8/а1ек5апс1г-с1уип1а-«12-раг1211а-у-а81гак11ап- $уегЫе-уресНа1:1еп1уа-о1-ри1ез11е51У1уа-у-го531уи».К1ш1].

Выросшие в вольной степи, калмыки гармоничны с ее миром. Об этом свидетельствуют путешественники, очарованные великолепными способностями калмыков обращаться с дикими лошадьми. Приведем воспоминания А. Дюма, которые, благодаря литературному гению писателя, Имеют самостоятельную художественную ценность: «По знаку князя, десяток всадников погнали перед собой и отбили к берегу небольшую партию лошадей - три-четыре сотни, может быть, из переправившихся через реку. Князь взял лассо, врезался в середину взбрыкивающего, кусающего, ржущего табуна, меньше всего обращая внимание на эти враждебные демонстрации; затем набросил лассо на ту из лошадей, которая показалась ему самой ретивой, несколькими рывками вовлек ее в галоп своего коня и вырвал из гущи ее компаньонок. Плененная лошадь

выскочила из орды с пеной на губах, гривой дыбом, налитыми кровью глазами. Требовалась воистину высшая сила, чтобы противостоять метаниям, через которые она рвалась освободиться от лассо и вновь обрести свободу. Как только она была изолирована от своих, на нее набросились и ее повалили пять-шесть калмыков. Один из них насел сверху, другие сняли лассо, разом отошли, и - не единого движения. Мгновение лошадь оставалась неподвижной, видя, что за исключением одного избавилась от всех своих антагонистов, вскочила вдруг, считая себя свободной. Но конь становился рабом больше, чем был им прежде; вслед за материальной властью веревки и силы пришла власть искусства и разума. Тогда между диким животным, крестец которого никогда не знал груза,

итренированным всадником началась удивительная борьба. Конь взбрыкивал, вертелся, кружил, пытался укусить, кувырком бросался в реку, вновь взлетал по скользящему откосу, уносился с всадником, возвращал его на то же место, еще уносил, катался по нему на песке, вскакивал с ним, шел на задних ногах, опрокидывался - бесполезно; всадник прилип к его бокам. Через четверть часа конь, запыхавшись, лег и, укрощенный, просил пощады. Трижды повторилось то же самое испытание с разными конями и всадниками; трижды победил человек. В свою очередь, вышел 10-летний мальчик. При помощи лассо для него изловили самого дикого коня, какого можно было найти: ребенок сделал все, что делали мужчины. Несмотря на неприятную внешность эти всадники с обнаженным торсом великолепны в действии. Их кожа с бронзовым отливом, короткие конечности, дикий облик - все, до молчания статуи, которое они сохраняли в момент самой большой опасности, придавало им античный характер кентавра в ожесточенной схватке человека

изверя ("ЬКр://\у\у\у.ргога.ги/2010/01 /29/899].

Редкие минуты досуга степняков так же связаны с лошадьми: состязания в скачках, наездничестве давали возможность участникам проявить свои самые лучшие качества. А.Ф. Писемский отмечает: «Лошадиные скачки вряд ли не составляют в этом случае главнейшего и самого задорного удовольствия - при каждом почти празднике у нойона пригоняется табун совершенно диких лошадей (неуков), вы можете указать на любую из них, чтобы поймали ее, опытный в этом деле калмык закидывает на нее почти сразу аркан и, захвативши к себе на седло мальчишку лет 12-13, нагоняет ее» [Писемский 1867:25].

А. Дюма приводит описание табуна калмыцких лошадей, наблюдение за которым позволило писателю испытать самые яркие чувства: «Едва мы там оказались, как услыхали что-то такое, что

надвигалось с востока подобно буре, почувствовали, как земля стала дрожать под ногами. В то же время облако пыли, поднимаясь к небу, закрыло солнце. <...> Вдруг среди облака пыли я разглядел массовое движение. Различил силуэты четвероногих; узнал табунных лошадей. Так далеко, насколько хватало взгляда, степь была покрыта конями в необузданном беге к Волге. Издали доносились крики и хлопанье бича. Первые кони, достигнув Волги, колебались только мгновенье; теснимые сзади, они решительно бросались в воду. Низверглись все. Наперерез Волге, шириной в пол-лье в этом месте, со ржанием ринулись десять тысяч коней, чтобы перебраться с одного берега на другой. Первые были готовы выбраться на правый берег, когда последние были еще на левом берегу. Люди, которые гнали, - приблизительно 50 человек - прыгнули в воду за ними, но в Волге разом соскользнули со своих верховых лошадей, так как те не смогли бы сделать пол-лье, отягченные весом всадников, и схватились кто за гриву, кто за хвост. Я никогда не смотрел спектакля более великолепного по дикости и более захватывающего ужасом, чем этот: десять тысяч лошадей одним табуном переплывающих реку, что надеялась преградить им путь. Затерянные среди них пловцы продолжали издавать крики. Наконец, четвероногие и люди достигли правого берега и пропали в своеобразном лесу, передовые деревья которого, рассыпанные как пехотинцы, выходили к реке. Мы оставались в оцепенении. Не думаю, что южные пампасы и северные прерии Америки когда-нибудь показали путешественнику более волнующую картину. Князь извинился перед нами за то, что смогли собрать только десять тысяч лошадей. Его предупредили только два дня назад; если бы дали на два дня больше, то он собрал бы 30-тысячный табун» [ЬПр://\у\у\у.ргога. ги/2010/01/29/899].

В.А. Гиляровский, имевший возможность наблюдать за жизнью степняков, отмечал особую привязанность калмыков к лошадям: «<... > бывают гнилые зимы, с оттепелями, дождями и гололедицей. Это гибель для табунов - лед не пробьешь, и лошади голодают. Мороза лошадь не боится - обросшие, как медведь, густой шерстью, бродят табуны в открытой степи всю зиму и тут же, с конца февраля, жеребятся. Но плохо для лошадей в бураны. Иногда они продолжаются неделями - и день и ночь метет, ничего за два шага не видно: и сыпет, и кружит, и рвет, и заносит моментально. Вот где начинается каторжная служба табунщика. Девиз калмыка такой: табун ушля - я ушля. Табун пропал - я пропал. Никогда, ни в какую вьюгу калмык не оставит табуна. Табун надо держать против ветра, а по ветру уйдет невесть куда и погибнет.

Целыми сутками, день и ночь, стоят три-четыре калмыка перед табуном, уговаривая и окрикивая, его. Если долго не идет смена, калмыки по нескольку суток проводят в седле, питаясь мерзлой кониной и иногда засыпая на лошади. Проведя такую работу, калмык сменяется и добирается до джулуна. Это маленькие кибиточки при табунах, специально для табунщиков. Зачастую калмыка закоченелого снимают с лошади, снимают заледеневшее платье, все сшитое шерстью вниз, к голому телу. Ему подносят деревянный ковш горячего конского сала из непрерывно кипящего котла. Он выпивает, согревается, и через несколько часов богатырского сна в джулуне он снова на коне перед табуном. У коневодов, богатых калмыков, лошади ниже средних. Это потому, что они не приливают чистой крови. Но зато у них крепки их «дербеты». Дербеты - настоящая калмыцкая лошадь, такая же дикая и малорослая и железная, как ее владелец. Зато уж никакая степная метель, никакие лишения не страшны ей. Дикая степь выработала их, диких, не боящихся ничего. Длинная грубая шерсть и необыкновенно толстая кожа спасают этих лошадей и от укуса насекомых, и от климатических невзгод» [1Шр://^и^уаг(1.го/11Ьгагу/^11агоУ5к1у/до1агоу5к1у_шо1_5к11ап1а.Ь1т1].

Изучение разнообразных источников позволяет заключить, что в художественных полотнах, как правило, калмыки запечатлены с лошадьми, что иллюстрирует их естественную природную связь. В полотнах художников, скульптурах изображается калмык-наезд- ник, калмык-пастух, калмык-воин, калмык-охотник. Так, на гравюре Г. Гейслера (XVIII в.) видим «калмыков на конях, увиденных среди восставших пугачевцев» [Борисенко 1982: 22]. Гравюра А. И. Зауэрвейда «Уральский казак и калмык» (XVIII в.) отображает интересный эпизод. «На переднем плане, ближе к зрителю, на возвышении, показаны два всадника в боевой готовности. Взгляд воинов направлен вдаль. Видимо, казак и калмык находятся в дозоре, они в любой момент готовы предупредить о грозящей опасности казачье соединение, готовящее переправу через реку» [Борисенко 1982: 22]. Калмыки в сопровождении своих любимых животных изображены на «Карте Ставропольского ведомства» (XVIII в.), картинах В.В. Верещагина «Калмык на лошади в степи», «Калмыцкий лама» (XIX в.), Н.Д. Дмитриева-Оренбургского «Калмык», «Калмычка». Кроме того, на картинах, изображающих сцены из жизни калмыков Е. Скотникова «Калмыцкая борьба» (XIX в.), Г. и Н. Чернецовых «Ставка калмыцкого владельца князя Тюменя» (XIX в.), Ю. Хелмоньского «Продажа коня» (XIX в.), так же присутствуют лошади. На гравюре XVIII в. Д. Ходовецкого «Уход калмыков», изображающей историческое событие - откочевку калмыков в