новая папка 1 / 640080
.pdf«ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КРУГ» КАК ОСНОВА ТЕХНОЛОГИИ
АНАЛИЗА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА В ШКОЛЕ
Бобылев Б. Г. (г. Орел, Россия)
Статья посвящена описанию и демонстрации технологии «филологического круга» на примере анализа текста повести «Шинель» Н.В. Гоголя
Ключевые слова: анализ текста, филологический круг, Гоголь, повесть «Шинель», приращение смысла, выдвижение, обольщение формой
The article is devoted to the description and demonstrate the "philological circle" in the example of text analysis the story "the Overcoat" N. In. Gogol
Key words: text analysis, linguistic circle, Gogol story "the Overcoat", the increment of meaning, extension, seduction form
Анализ художественногo текста в современной школе должен ставить
своей целью целостное рассмотрение произведения, |
определение тех |
«приращений смысла» [Ларин, 1974], которые появляются в значении слов под
влиянием творческого контекста писателя [Махмудов,1965; Джилкибаев,1984]:
«принцип – раздвижение пределов, а не выход за них» [Шпет, 1927, с.202].
При этом возникает необходимость поиска интенсивной технологии,
которая позволила бы достигнуть экономности анализа, и, вместе с тем,
обеспечила бы целостность подхода к художественному тексту. Решить эти две
трудно совместимые задачи помогает технология филологического круга,
предложенная Л. Шпитцерем [См.: Шпитцер, 1928; Степанов, 1965, с.355;
Арнольд, 1973, с.28].
Данная технология, если отбросить гипертрофированный психологизм,
характерный для самого Шпитцера, обладает значительной объясняющей
силой. Она позволяет обеспечить единство рационально-логического и
эмоционально-интуитивного, подходов к художественному тексту, позволяя на
каждом этапе анализа сохранить представление о нем как о единой (хотя и
внутренне расчлененной) целостности.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
На первом, индуктивном этапе анализа исследователь художественного произведения (разумеется, после неоднократного замедленного чтения текста с
«лингвистическим микроскопом») сосредоточивает внимание на какой-то необычной языковой особенности или художественной детали. Это может быть яркая метафора, нарушение законов грамматической и лексической сочетаемости, звукопись, синтаксический параллелизм и др. Затем ищется объяснение замеченным «отклонениями» от нормы», проверяется, не поддержаны ли они другими выразительными средствами. После этого выдвигается некоторое общее положение, гипотеза об идейно-эстетической обусловленности целого.
Следующий, дедуктивный, этап анализа состоит в проверке и конкретизации выдвинутой гипотезы путем выделения языковых черт различного уровня, определения их системной связи и взаимообусловленности.
В результате выдвинутое общее положение принимается, дополняется или опровергается. В последнем случае выдвигается новая гипотеза.
Данная технология обеспечивает своеобразное «семантическое восхождение» от абстрактного рассудочного представления об идее произведения к конкретному пониманию его целостного образного смысла,
высшей точкой которого является постижение «образа автора».
Попытаемся продемонстрировать описанную технологию на примере анализа конкретного текста – повести Н.В. Гоголя «Шинель». Рассмотрим следующий отрывок:
«Итак, в одном департаменте служил один чиновник; чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват,
несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам и цветом лица, что называется,
геморроидальным...»1.
1 См., Гоголь Н.В. Шинель. Собр.соч.: В 7-ми Т.: Т.2., М., 1977. В дальнейшем все ссылки – по этому изданию.
Наиболее яркая, бросающаяся в глаза черта в этой фразе – концентрация негативных определений; отрицание здесь выражается при помощи отрицательных частиц, приставок и суффикса неполноты качества -оват.
Выразительный эффект усиливается повторением одних и тех же слов («одно», «один», «несколько»), в данном случае создается пучок стилистических приемов с целью выделения, подчеркивания одной мысли. Но какой? Для
выяснения этого обратимся к другим частям текста.
«В департаменте не оказывалось к нему никакого уважения. Сторожа не только не вставали с мест,- когда он проходил, но даже не смотрели на
него, как будто бы через приемную пролетела простая муха»
Сопоставление этого примера с предыдущим позволяет предположить.
что концентрация отрицательных частиц при характеристике Акакия Акакиевича не является случайной, выступает средством «выдвижения» [
Арнольд, 2013, с.205] , нарушения |
автоматизма восприятия, |
помогая |
приблизиться к пониманию идеи образа |
«незамечательного» чиновника и всей |
|
повести в целом. Данный стилистический прием поддерживается на лексическом уровне сравнением Акакия Акакиевича с мухой. И, наконец,
сравнение с мухой в комбинации с рядом отрицательных определений появляется при описании смерти чиновника:
«Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое,
ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя внимания и естествоиспытателя, не пропускающего посадить на булавку обыкновенную муху и рассмотреть ее в микроскоп...»
Использование отрицательных частиц, суффиксов неполноты качества,
сравнение Акакия Акакиевича с мухой и т.д. – все эти стилистические приемы призваны подчеркнуть ничтожность, незначительность гоголевского героя. Это составляет стержень характеристики образа Акакия Акакиевича и позволяет выдвинуть предположение, что ведущей идеей повести является идея умаления личности человека, стирание и нивелировка ее под воздействием системы отношений между людьми в бюрократическом государстве. Но, может быть,
эта идея касается только характеристики Акакия Акакиевича, выражает смысл только его образа?
Для проверки нашей гипотезы обратимся к характеристике другого центрального образа повести, который выступает антиподом Акакия Акакиевича – «значительного лица»:
«Нечего делать, Акакий Акакиевич решился идти к значительному лицу.
Какая именно и в чем состояла должность значительного лица, осталось до сих пор неизвестным. Нужно знать, что одно значительное лицо недавно сделался значительным лицом, а до того времени он был незначительным лицом. Впрочем, место его и теперь не почиталось значительным в сравнении с другими, еще значительнейшими. Но всегда найдется такой круг людей, для которых незначительное в глазах прочих есть уже значительное».
Внешне эта характеристика, казалось бы, представляет полную противоположность описанию Акакия Акакиевича. Основу ее составляет многократно повторяемый эпитет «значительный». Но вместе с тем бросается в глаза полное отсутствие конкретных деталей в описании «значительного» лица. Значительность оказывается немотивированной, и «значительное лицо» представляется для восприятия еще более пустым местом, чем Акакий Акакиевич. Это связано с семантической «выветренностью», неконкретностью значения определяемого «лицо». Но еще более важно то, что тема незначительности, представленная в различных описаниях Акакия Акакиевича,
скрыто – в сравнении его с мухой, в негативных определениях и оценочных наименованиях – получает здесь открытое выражение во фразе: «Нужно сказать, что одно значительное лицо недавно сделался значительным лицом, а
до того был незначительным лицом».
При внимательном рассмотрении обнаруживается противоречивость в смысле фразы. Одно и то же «лицо» определяется при помощи антонимичных эпитетов: «значительное» и «незначительное». Впечатление противоречивости усиливается приемом нарушения грамматической совместимости. При слове
«лицо» по законам грамматической координации главных членов предложения
сказуемое, выраженное глаголом в форме прошедшего времени, должно ставиться в среднем роде («лицо сделалось»), тогда как в гоголевском тексте мы находим форму мужского («лицо сделался»). Приемы семантического контраста и грамматической несовместимости оказываются усиленными путем нарочитого косноязычия – повторения одних и тех же слов – значительный и незначительный. При этом серьезный тон рассуждения контрастирует с абсурдным смыслом фраз. Этот тон и специфическая логика, воспринимаемая нами как абсурд, принадлежит к изображаемому Гоголем миру бюрократии. «Значительный» в терминах этого мира – обладающий большим чином, «незначительный» – не имеющий такового. Но вместе с тем авторская ирония,
воздействие всей стилистической системы контекста придает слову
значительный прямо противоположный смысл: «значительное лицо» по своей человеческой сущности ничтожен, и в этом он сопоставляется с Акакием Акакиевичем, оказываясь еще ничтожнее его. Скрытое, подтекстное сопоставление значительного лица с Акакием Акакиевичем, который, как мы помним из повести Гоголя, был титулярным советником, осуществляется в
следующем отрывке:
«Говорят даже, какой-то титулярный советник, когда сделали его правителем какой-то отдельной небольшой канцелярии, тотчас же отгородил себе особенную комнату, назвавши ее «комнатой присутствия», поставил у дверей каких-то капельдинеров с красными воротниками, галунах, которые брались за ручку дверей и отворяли ее всякому входившему, хотя в «комнате присутствия» насилу мог установиться обыкновенный письменный стол».
Ирония Гоголя усиливается здесь благодаря эффекту «обманутого ожидания» (термин Р. Якобсона), который создает в данном отрывке упоминание о «капельдинерах с красными воротниками, в галунах». Картина пышно одетых капельдинеров – театральных служителей – у дверей канцелярии титулярного советника гротескна и нелепа. Немалое значение играет здесь, как и в других местах повести, звуковая семантика. Восприятие как бы отталкивается от внешней звуковой оболочки скова «капельдинер», не
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
проникая в значение слова, а затем задерживается и продлевается постпозитивными определениями со значением цвета, контрастирующими с описанием серого мира канцелярии
Не касаясь других элементов языковой формы повести, обратимся к заглавию. «Шинель» выступает в повести в качестве ключевого слова. В итоге образно-оценочного переосмысления слово «шинель» приобретает ряд дополнительных созначений. На базе прямого предметно-логического значения: «шинель» – форменная одежда чиновников возникает приращение смысла: шинель – знак включенности человека в иерархию служебно-
бюрократических отношений, которая предполагает полное отвлечение от личных особенностей. В свою очередь, это приращение смысла служит для создания вторичного значения огромной обобщающей силы: шинель – символ отрицания, отчуждения человека от своей подлинной сущности, замены человека формой1. Человек при этом как бы «выворачивается наизнанку»,
внутреннее и внешнее меняются местами, и потеря шинели для героя Гоголя оказывается равнозначной потере души, приводит его к смерти.
Таким образом, применение метода филологического круга позволяет нам выйти на новый уровень понимания. Первоначальное наше предположение, гипотеза об идее целого существенно дополняется, уточняется в результате прохождения следующего, дедуктивного этапа анализа. Умаление личности человека, вплоть до ее исчезновения, смерти, происходит не только в результате внешнего воздействия на нее, давления социально-государственных обстоятельств и отношений (вспомним марксистское определение личности как совокупности социальных отношений), но и в результате свободного выбора человека, при котором он сам, по своей воле поддается обольщению внешним,
формой, уходит от себя, от своего «Я» и тем самым обрекает себя на гибель.
Безусловно, подобное толкование идеи повести Гоголя не является исчерпывающим, окончательным и представляет собой лишь некоторый шаг на
1 Эта форма в то же время становится объектом любви. обожания Акакия Акакиевича, «эрос разгорается по поводу шинели» [Зеньковский, 1997, c.59].
пути восхождения к идее целого. Данное восхождение предполагает переход о простых, «низших» уровней смысла к более сложным, «высшим» уровням, при этом филологический круг принимает вид «филологической спирали».
Литература
Арнольд И.В. Интерпретация английского художественного текста. –
Л., 1983 – 303с.
Арнольд И.В. Интерпретация художественного текста: типы выдвижения и проблема экспрессивности // И. В. Арнольд Семантика.
Стилистика. Интертекстуальность. – М., 2013 – 448 с.
Джилкибаев Б.М. Стилистическая система и контекст автора //
Исследование языкового мастерства писателя.– Алма-Ата, 1984. – С.3-12.
Зеньковский Василий, профессор-протоиерей. Гоголь. – М.: Р.И.Ф. Школа
«Слово», 1997. – 224 с.
Ларин Б.А. Эстетика слова и язык писателя. – М.: Художественная литература, 1974. – 288 с.
Махмудов Х.Х. Некоторые вопросы теоретической стилистики. //
Филологический сборник. Вып. IV. – Алма-Ата: Изд-во Казахского университета, 1965. – С.3-91.
Степанов Ю.С. Французская стилистика. – М..: Высшая школа, 1965. –
354 с.
Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова: этюды и вариации на тему Гумбольдта. – М.: ГАХН, 1927.– 219 с.
Шпитцер Л. Словесное искусство и наука о языке. // Проблемы литературной формы. – Л., 1928. – С.191-218