учебный год 2023 / Алексеев, Восхождение к праву

правовые ценности и идеалы не просто учреждаются декларациями "сверху" (что во многих случаях на долгое время оставляет их сугубо "бумажными" или даже пропагандистскими формулами), а формируются и утверждаются в самом процессе решения юридических дел судом, судебной практикой и по своим результатам прямо "входят" в действующую юридическую систему, а отсюда и в практику правовой и политической жизни.

Есть весомые основания полагать, что перед нами — с а м о е з н а ч и т е л ь н о е явление в процессе преобразования права при переходе человечества к цивилизациям последовательно демократического, либерального типа.

Сейчас, на пороге нового тысячелетия, при всей значительности самого этого качественного перелома в мире права мы пока находимся в первых фазах указанного процесса. Сам переход человечества к цивилизациям последовательно демократического, либерального типа происходит в ходе сложнейших столкновений, противоречий, переплетения разнообразных факторов, социальных сил, исторических зигзагов. И это, конечно же, накладывает свою печать на правовое развитие, нередко резко осложняет, деформирует его. Но принципиально важно, что "рубикон" здесь перейден, сам этот "качественный перелом" в мире права определился с должной строгостью, а

главное — уже реально происходит.

Причем факты последнего времени свидетельствуют, что в такого рода перенастройку юридических систем в практическом отношении вовлекаются новые сектора права. Так, вслед за весьма определенным решением вопросов, связанных с нарушением неотъемлемых прав человека, относящихся по своему профилю к уголовному правосудию (и по делу бывших руководителей ГДР, и по делу Пиночета), в судебной практике Германии, ряда других стран намечается аналогичная линия по проблематике частного права.

И вот здесь важен масштаб подхода к рассматриваемому явлению. Наряду с отработкой юридических механизмов, всего правового инструментария в соответствии

с идеалами и критериями права человека (многотрудная работа, которая, по всем данным, потребует долгих лет упорного труда) первостепенное, на мой взгляд, значение принадлежит ключевому звену — самому факту должного осознания того, что человечество вступает, в новую поло-

су бытия права, в новую эру права, и отсюда более высокой и более значимой ступени правовосприятия и правово-

го мышления и} следовательно, самой трактовки всего комплекса юридических институтов, принципов и идеалов, тенденций и перспектив их развития.

Глава шестнадцатая Право в нашей жизни, в судьбе людей

§ 1. Право как цепь

По утверждению Канта — философа, на историческую долю которого выпала разработка важнейших философских основ перехода человечества к современному правовому гражданскому обществу, право в мироздании, в существовании и в развитии человечества представляет собой цель общества, находящегося в гражданском

состоянии1.

По мнению Канта, гражданское устройство, воплощающее право, которое "само по себе есть цель", составляет "безусловный и первейший долг во всех вообще внешних отношениях между людьми"2. По его словам, право ■— это "высший принцип, из которого должны исходить все максимы, касающиеся общества"3, и, стало быть, оно, право, призвано получить в обществе "верховную власть"4.

1Как полагает немецкий философ Б. Тушлинг, комментирующий фило софскую суть сочинений Канта, последний вообще "анализирует пра во как конечную цель человеческого рода" (см.: Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 35).

2Там же. С. 281.

3Там же. С. 307.

4Там же. С. 421.

Надо признать, что эти суждения и оценки знаменитого философа у большинства людей не могут не вызвать по крайней мере сомнения. Если уже применима категория "цель" в отношении общества, то разве не экономика, не устойчивое, восходящее экономическое и социальное развитие, а отсюда материальное и социальное благополучие граждан составляет цель общественной жизни? К этому же, к цели общественной жизни, несомненно, относится демократия, решение социальных проблем, затрагивающих все население страны. Ясно также, что первостепенное значение в жизни человека, "высшим принципом" для него являются совесть, добро, высокая мораль, для многих людей — вера в Бога, Христовы заповеди, высшие моральные критерии поведения в соответствии с постулатами других религиозных верований.

Обратим, однако, внимание на то, что Кант, придавая праву столь высокое значение, говорит об обществе,

находящемся в гражданском состоянии. То есть речь идет не о назначении права в отношении любого общества, назначении, также, конечно, весьма важном (обеспечение организованности, дисциплины, порядка, борьба с преступностью), а о г р а ж д а н с к о м о б щ е с т в е , которое характеризуется утверждением в нем последовательно демократических, либеральных ценностей и идеалов.

И вот тут, соглашаясь с идеями Канта о праве как цели, нужно видеть, что право в своих высших значениях, т. е. как право человека, — и только право! (и только право ч е л о в е к а ! ) — способно осуществить коренную историческую миссию цивилизации на высоких ступенях развития человеческого рода — обеспечить свободу людей, раскрепостить активность человека и невиданную силу Разума, а отсюда привести ко всесторонней и глубокой модернизации общества, всех сторон жизни людей, к достижению высокого уровня благосостояния общества, достойной жизни каждого человека на высоких гуманис-

тических началах, полной, насколько возможно, реализации его индивидуальности.

Есть достаточные основания полагать, что именно здесь, в своей "исторической предназначенности" стать целью общества, право в полной мере и раскрывает свои

уникальные социальные возможности (способности) и,

следовательно, при их практической реализации — уни-

кальные, не имеющие альтернатив функции.

Таких функций у права в обществе, находящемся в гражданском состоянии, три. Это:

в о - п е р в ы х , право способно и призвано быть

носителем и гарантом свободы человека в оптимальных разумных формах. Иного института регуляции, кроме права, способного по максимуму выразить, закрепить, гарантировать и тем самым обеспечить в соответствии с высокими требованиями цивилизации реальность индивидуальной свободы каждого человека, в жизни общества, в составе его институтов просто нет. Ни морали, ни корпоративным нормам, ни обычаям и традициям, никаким иным способам социальной регуляции осуществление такой задачи "не дано", не под силу, не в этом их предназначение;

в о - в т о р ы х , назначение права, определив условия и границы свободы человека, отсечь от нее "яв-

ления зла и несчастья" — вольницы, злоупотреблений, преступлений во всех их разновидностях. И дело не только в том, что в праве заложена потенция противостоять произволу, насилию и вместе с тем юридические институты создают надлежащие, цивилизационные условия для профилактической и карательной деятельности правоохранительных государственных органов, оформляют эту деятельность с максимальным учетом прав людей, но и в значении самой формы (права как формы) которая, по словам М. Мамардашвили, именно в правовом своем значении не содержит в себе "оснований зла и несчастья"1;

1 Мамардашвили М. Указ. соч. С. 93.

в - т р е т ь и х (пункт, к которому хотелось бы привлечь внимание), право оказывается способным — и это тоже качество уникального порядка — переводить

"свободу вообще" в деловую активность, в творчество, в

созидательное дело. Сами по себе правовые институты собственности, контрактного права, возмещения причиненного вреда, компенсаций и многие другие (в силу конструктивной расстановки прав, обязанностей, ответственности), втягивая людей при оформлении и реализации тех или иных отношений в соответствующие юридические конструкции, тем самым вводят их в такие социальные структуры, где оптимальным вариантом поведения является созидательная деятельность по достижению позитивного результата.

Достойно внимания, что уже в наше время (причем, что характерно, в годы пришествия на российскую землю большевизма с его коммунистическим правом) глубокое единство свободы и права отмечено русскими философами, правоведами-мыслителями. По мнению И. А. Ильина, "свобода должна быть принята, взята и верно осуществлена снизу" и "человек должен понять ее природу: ее правовую форму, ее правовые пределы, ее взаимность и совместность, ее цель и назначение", и если этого не будет, то он 'превратит свободу в произвол, в "войну всех против всех" и в хаос. И трагедия ее утраты начнется сначала"1. Приведу и слова И. А. Покровского, произнесенные в 1918 г. (как бы в подтверждение его ранее, до большевистского переворота, сформулированных идей о ценности права), о том, что любой желанный социальный строй (значит — сколь угодно провозглашаемый как "свободный") "должен быть оправдан как строй правый и справедливый"; без этого он будет ощущаться всеми "как голое насилие"2.

2. Есть доказательство! Существуют достаточные основания полагать, что события второй половины XX в.,

1Ильин И. Л. Путь к очевидному. Собр. соч. М., 1994. Т. 3. С. 510.

2Из глубины. Сборник статей о русской революции. С. 230.

происшедшие в демократических странах после окончания второй мировой войны, дали убедительное доказательство могущества современного права — права человека! — в решении сложнейших проблем экономического и социального развития.

Ведь во второй половине XIX — начале XX в. в условиях продолжающегося процесса перехода человечества к цивилизациям последовательно демократического, либерального типа, все более стали проявляться пороки, изъяны промышленного капитализма, базирующегося на экономической свободе по стандартам "вольницы". И становилось очевидным, что сами по себе существовавшие в то время демократические институты и гражданские законы при всем своем позитивном значении во многом оказываются бессильными, немощными. Раскрыв широкий простор для экономической свободы, они вместе с тем развязывают и разрушительную стихию, не в состоянии в полной мере переключить "энергию свободы" в творческое, созидательное русло и тем самым способствовать устойчивому восходящему развитию и одновременно стать преградой на пути разрушительных последствий, нарастающих гибельных процессов, порожденных необузданным демоном "вольного", а точнее, дикого, разбойничьего капитализма.

Словом, человечество в конце XIX в. и в первые же десятилетия XX в. оказалось перед вызовом времени. Этот вызов во всей своей жуткой наготе выступил в виде кровавой бойни первой мировой войны, Великой депрессии начала 30-х гг., подведшей человеческое общество к черте тотального разрушения цивилизации, ее ценностей, разложения культуры и морали. Обанкротились и те течения общественной жизни, которые в представлении немалого числа людей, казалось бы, давали ответ на вызов времени, — коммунистический строй и фашистские режимы. Напротив, тот и другой варианты общественного развития при всем их действительном и кажущемся различии, породив некоторые приметы модернизации, а еще более видимость благополучия и даже иллюзию буд-

то бы близкого "грандиозного будущего", обернулись на деле порядками диктатуры, беззакония и мракобесия. Режимом рабства и истребления целых народов, наций — по идеологии и практике фашизма.

И уж совсем похоронным маршем общественному прогрессу стала новая мировая бойня 1939—1945 гг., по сути кровавая схватка фанатичных идей, безумия вооруженного насилия, принявшая невиданный в истории истребительный характер. К счастью, в согласии с логикой Истории эта новая мировая бойня завершилась в 1945 г. разгромом цитадели насилия и истребления народов, наций — фашизма. В какой-то мере оказалась подорванной и коммунистическая идеология, так как борьба Советского Союза с фашистской Германией, сыгравшего в разгроме фашизма решающую роль, проходила в союзе с демократическими странами под общими лозунгами "свободы" и "демократии".

Но в целом все же многие регионы нашей планеты после второй мировой войны оказались в состоянии разрухи, тотального экономического упадка, морального падения.

И вдруг спустя одно-два десятилетия после окончания разрушительной второй мировой войны в ряде демократических стран (притом оказавшихся "полем" наиболее обширных разрушений, и прежде всего стран, сбросивших иго фашистских диктатур — таких, как Германия, Италия, Испания) началось стремительное возрождение, быстрое восстановление экономики, переход ее на постиндустриальную стадию, на стадию устойчивого экономического и социального развития. В чем дело? Каковы причины этого поразительного феномена?

Конечно, одна из причин — это то, что еще в предвоенные годы, во время войны начал набирать силу, а в 50—60-е гг. ворвался в жизнь общества многих стран могучий поток научно-технической мысли, открытий, изобретательских свершений во всех сферах техники, охватывающих источники энергии, материалы, машинную технику, электронику и т. д., а главное — технологию, ин-

форматику, управленческое дело. И это стало существенным фактором резкого повышения производительности труда, экономии энергии и материалов, быстрой и плодотворной "товарной отдачи" от производительной активности, предприимчивости, творчества.

Новый вопрос: каковы основания для этой производительной активности, предприимчивости, творчества? И вот здесь, на мой взгляд, в условиях утверждающихся демократических институтов, ценностей, идеалов и про-

явило свою творческую энергию право, которое как раз в 50—60-е гг. стало все более утверждаться в качестве права человека.

Важно то, что в условиях мощного научно-техни- ческого прогресса упрочилась объективная потребность в развитом гражданском обществе. И, что особо существен-

но, упрочился настрой на право, а значит — на правовое

гражданское общество. Причем такое право и такое правовое гражданское общество, центром которого должен стать человек-творец и созидатель — гражданин, личность с высоким статусом, достоинством и неотъемлемыми правами.

Вот и совпали, совместились, как это часто происходит в истории, два, казалось бы, довольно отдаленных друг от друга процесса в жизни общества — мощный взлет научно-технического прогресса со всеми вытекающими из него поразительными экономико-социальными последствиями и одновременно развитие культуры прав человека.

Получилось, стало быть, что ключевыми, поворотными для права в середине и во второй половине XX в. оказались события 50—60-х гг., явившиеся как результатом общего постиндустриального прогресса общества, так' и процессом утверждения гуманистических ценностей, своего рода правовой реакцией на кровавый кошмар фашистского и сталинского тоталитаризма. Именно тогда и произошли крупные перемены в праве, оказавшие столь существенное влияние на выход экономико-социальных систем из тупика и последующее всестороннее обществен-

23 Восхождение к праву

686 Часть III. Философско-правовые проблемы

ное развитие. Перемены, затронувшие юридические системы развитых демократических стран и означавшие, по сути дела, не что иное, как их вхождение в принципиально новую стадию, отвечающую требованиям новой эпохи, в стадию, как было показано ранее, права человека как объективной реальности.

И главное здесь то, что культура прав человека в том виде, в каком она стала выстраиваться в 1950— 1960

гг., р е з к о в о з в ы с и л а , п р и д а л а н о в о е в ы с о к о е к а ч е с т в о ю р и д и ч е с к и з а щ и - щ е н н о м у с т а т у с у ч е л о в е к а , сообщила пр очность и на дежно сть его " сувер енности", само стоя - тельно сти и независи мо сти, увер енность во всех сто ро -

на х его а кти вно го тво р ческо го по ведени я, п ер со на льную

ответственность за него. В том числе поведения в сфере современного "рынка", основанного на риске и персональной ответственности человека за результаты его деятельности.

Словом, в экономическую и социальную жизнь обще-

ства вступил надежно защищенный и высокоответствепный человек со значительным потенциалом энергии, активности, гражданского долга. Человек, действующий в

"поле" и в согласии с началами современного гражданского общества.

И именно здесь (наряду и в связи с гигантским взлетом научно-технического прогресса) следует видеть одно из главных оснований, которое вслед за стабилизацией политической жизни, упрочением демократических ценностей, необходимыми упорядочивающими государственными мерами стало решающим фактором для преодоления тупика, порожденного промышленным капитализмом,

азатем и для нынешнего экономического и социального успеха в демократических странах.

Выходит, в действительности передовую экономическую и социальную значимость имеет не "просто рынок",

арынок, развивающийся на основе научно-технического прогресса, в условиях утверждающегося современного гражданского общества и потому облагороженный совре-

менным правом, единым с культурой прав человека (ког-

да корректнее утверждать не о рыночной экономике", а о

ч а с т н о п р а в о в о й о р г а н и з а ц и и н а р о д н о г о

хозяйства, о чем еще в начале XX в. говорил замечательный русский правовед-мыслитель И. А. Покровский).

Благодаря "такому" праву экономическая свобода (свобода защищенной, уверенной, ориентированной на право личности) не соскальзывает по некоему общему бесовскому проклятию в базарно-разбойничью вольницу, а в полной мере оказывается способной раскрыть природные творческие силы человека: его производительную активность, нацеленность на напряжение сил и ума, нацеленность идти на риск во имя экономического успеха, персональную ответственность за результаты собственного дела.

Если промышленный капитализм определяет при помощи демократических институтов и классических гражданских законов главным образом "рамки" для произвольного экономического поведения со всеми возможными и, увы, сбывающимися отрицательными последствиями, то гражданские законы на новой стадии развития права — законы, возвышенные культурой прав человека, играют для экономики социальной жизни более глубокую и притом изначально позитивную роль. Здесь экономическая свобода по своим потенциям и "настроенности" переводится в созидательную активность, напряжение сил и ума, экономический риск и творчество, соединенные с персональной ответственностью за результаты собственного дела. Да и необходимое упорядочение, "обуздание" экономической свободы происходит в этом случае не только через внешние государственно-властные меры, а преимущественно через самого человека, его творческую активность, которая сама по себе представляет собой мощное внутреннее регулирующее начало.

В итоге поразительные результаты частноправовой экономики демократически развитых стран во второй половине XX в. — это эффект, надо сказать еще раз, не просто "рынка", а результат функционирования рыночной экономики как составной части современного правового гражданского общества (в соединении с гигантским

научно-техническим прогрессом), где на первое место вышел человек, его достоинство и неотъемлемые права.

4. Роковой просчет. В связи с изложенными положениями о роли права в современной модернизации общества — о главной (с точки зрения автора этих строк) причине неудач реформирования России.

По-видимому, важнейший из просчетов при развертывании в 1991—1992 гг. "кардинальных рыночных преобразований" состоял прежде всего в недоучете того обстоятельства, что к этому времени основные условия и факторы естественного, частноправового развития общества оказались в России, как это и планировали коммунисты, "до основания" разрушенными, изничтоженными строем коммунизма. И это при вдумчивом, основательном научном подходе к сложившейся ситуации требовало не стремительного рывка в процветающий капитализм, а в первую очередь аккуратного восстановления условий и факторов нормального, естественного частноправового развития — воссоздания производительной, пусть пока мелкой и средней, частной собственности, элементов конкуренции, предпринимательского дела, формирования хотя бы первичных элементов гражданского общества1.

1 Но дело не только и, пожалуй, даже не столько в разрушенности, порой в полном отсутствии после многодесятилетнего коммунистического господства условий и факторов естественного, частноправового развития общества. А в том еще (что вскоре, как только начались "кардинальные реформы", приобрело решающее значение), что на их месте в советском обществе в результате насилия и фанатизма, упорной работы по "строительству социализма и коммунизма" была создана искусственная, уродливая и вместе с тем всеохватная огосударствленная экономико-социальная система, названная строем "победившего социализма". То есть в сущности утвердилась система "одной фабрики", где отдельные предприятия представляют собой не более чем "единицы" одного хозяйственного организма. Где его основой под именем "всенародной государственной собственности" стало присвоение властью всего прибавочного неоплаченного продукта каторжного труда людей, которым через бюджет, как и природными ресурсами, иными богатствами, бесконтрольно распоряжались высшие круги партократической власти. Где в плотном единении с такой "одной фабрикой" функционировала уже упомянутая ранее гигантская социальная инфраструктура, настроенная на предоставление социалистических льгот, благодатных милостей от "партии и государства", И где господствовали не персональные инициатива, реальный успех в труде и ответствен-

А вот теперь (в связи с только что сказанным) — о наиболее существенном просчете. О наиболее роковой причине неудач.

ность, а преданность вождям и руководителям, угодничество, формальные показатели "успехов", бумажная отчетность и рапорты.

Главное же — все эти элементы всеохватной огосударствленной экономико-социальной системы основательно укоренились в жизни. Советские люди в основном приспособились ко всевозможным гарантиям и минимуму благ, которые они во многом получали независимо от реальных результатов труда и персональной ответственности (пусть этот "минимум" и не более чем некая "пайка", квартирка в блочном доме да участок в коллективном саду) и к тому же при отсутствии действительных гражданских прав и свобод.

А наиболее существенное с точки зрения сути и перспективы реформ вот что. Скромные политические преобразования в конце 80-х гг. в СССР, затем более решительные, в ходе всплеска демократического движения и борьбы за власть в начале 90-х гг. в РСФСР (России) не затронули указанную махину, само содержание грандиозной экономи- ко-социальной системы в целом. Эта система по главным свои параметрам и элементам сохранилась, да и в силу своей укорененности в сознание, в нравы и образ жизни большинства людей не могла не сохраниться, причем, по всем данным, на относительно долгое время, во всяком случае до той поры, пока ей на смену не придут более благоприятные условия для нормальной жизни человека.

При такого рода обстоятельствах самые что ни на есть "кардинальные меры" по "созданию рынка" сами по себе ничего не могли решить. Более того, первая и наиболее решительная из таких мер — введение в январе 1992 г. "свободных цен", породив рыночную вольницу, привела к такому положению дел в огосударствленной экономике, когда при отсутствии необходимых законов возобладало "право сильного" — фактическое господство в хозяйстве номенклатуры и криминала, сосредоточивших в своих руках основные устои национального богатства, собственности. Неудачной оказалась и позднее проведенная официальная приватизация, она не затронула основу государственной собственности — саму налогово-бюджетную систему; плюс позор ваучеров и сплошное акционирование, заведомо ущербное, так как акционерные общества — правовая форма, вообще не приспособленная и по самой своей сутине способная быть способом приватизации. И потому приводящая по преимуществу к одной смене вывесок да к бесконтрольному хозяйствованию чиновников и директоров, неважно — "красных" или "белых".

В такой обстановке поначалу успешное дело — стабилизация рубля, как продемонстрировал август 1998 г., в конце концов не дало ожидаемых результатов. Неудачная приватизация не привела к росту производства, курс рубля пришлось поддерживать внешними заимствованиями да финансовыми пирамидами типа ГКО. Бюджетные же расходы по поддержанию сохранившейся грандиозной социальной махины (дабы еще более не углубить обнищание людей, не вызывать еще большего всплеска страстей в итоге того страшного, что именуют "социальным взрывом") оказались столь значительными, что надежды и на финансовую стабилизацию в полной мере не оправдались.

На мой взгляд, главная причина неудачи идущих в нашей стране реформ наряду с упречным пониманием либерализма вообще и отсутствием действительно научного подхода к реформам, — это н е д о о ц е н к а п р а в а . Права как решающего средства и важнейшего элемента формирующегося гражданского общества. А отсюда и как решающего средства формирования и опреде-

ляющего элемента современной рыночной экономики (частноправового хозяйства).

Это значит, что в России не оказалось необходимой социально-правовой основы для сколько-нибудь существенных, действительно демократических преобразований, для свободной конкурентной цивилизованной рыночной экономики. Той основы, которая выражается как раз в фак-

тическом прочном утверждении в реальной жизни современного гражданского законодательства, построенного на частном праве.

Ибо к 1991—1992 гг., хотя и было издано несколько "рыночных" законов, но вся укорененная в реальном бытии махина огосударствленной экономико-социальной системы сохранилась. Когда же в 1994—1996 гг. Гражданский кодекс РФ (в двух основных своих частях) был издан, он уже не сыграл (и не мог сыграть) той роли, которая уготована ему историей и самой логикой формирования современного гражданского общества.

§2. Право и высокие духовные ценности

1.Мораль — основа оценки права. Характеристика права как цели связана с его общественным признанием, которое основывается на морали.

Хотя в ходе общественного развития происходит высвобождение (отдифференциация) правовых средств от иных средств регуляции, и прежде всего от моральных императивов [II. 6. 4], моральные критерии остаются основой оценки права. И, как это ни парадоксально, имен-

но через моральные идеалы и ценности происходит об-

щественное признание права.

Ведь мораль — не только регулятор; она одновременно выступает в качестве высоких духовных идеалов и ценностей. А это уже не только категории высокого, трансцендентного духовного мира, законы духовной свободы, но и в связи с этим принципы, призванные придавать надлежащий духовный ранг, духовный статус тем или иным явлениям. В том числе в области внешних отношений, внешней свободы.

И самое знаменательное здесь заключается в том, что мораль, которая в немалой степени отторгается правом на уровне регуляции внешних отношений (такова уж логика права!), дает праву максимально высокую социальную оценку, придает ему высокую духовную значимость.

Такой эффект достигается на основе особой категории, выражающей моральную оценку права, — правовой долг.

2. Категория "правовой долг". Приведу сначала вы-

держку из сочинения Канта "К вечному миру", а затем в ходе разбора суждений философа попытаюсь обосновать мысль о том, что именно через категорию "правовой долг" реализуется высшая моральная оценка права.

Вот что пишет Кант: "И любовь к человеку, и уважение к праву людей есть долг; первое, однако, только обус-

ловленный, второе же напротив — безусловный, абсо-

лютно повелевающий долг; и тот, кто захочет отдаться приятному чувству благосклонности, должен вначале полностью убедиться, что он не нарушил этого долга". И вслед за тем: "Политика легко соглашается с моралью в первом смысле (с этикой), когда речь идет о том, чтобы подчинить право людей произволу их правителей, но с моралью во втором значении (как учением о праве), перед которой ей следовало бы преклонить колени, она находит целесообразным не входить в соглашение, предпочитая оспаривать всю ее реальность и всякий долг истол-

ковывать лишь как благоволение". И здесь, замечает Кант, дает о себе знать "коварство боящейся света политики"1.

Необходимо сразу же заметить, что, по Канту, уважение к праву для людей не просто долг, а долг — без-

условный, абсолютно повелевающий. Более того, Кант до-

вольно жестко противопоставляет его долгу "любить человека" — одному из центральных постулатов христианской религии, рассматривает его в качестве лишь "обусловленного долга", словом, возвышает долг людей в плоскости права (в другом месте он прямо называет его "правовым долгом"2) даже над важнейшим и поистине великим религиозным началом, относящимся к самой сути христианства.

Почему же именно правовой долг имеет безусловный, абсолютно повелевающий характер? Тем более в условиях, когда происходит и закономерно нарастает разъединение морали и права3.

И вот здесь обретает глубокий смысл то обстоятельство, что конструирование понятия "правовой долг" оказывается возможным и оправданным только в гражданском обществе. В том обществе, где в силу природы и логики его экономической, политической и духовной жизни право, раскрывая смысл последовательно демократической, либеральной цивилизации, становится целью общественной жизни. В том обществе, в котором право возвышается над властью (политикой), ставит в центр общественной жизни человека, его достоинство, высший статус и неотъемлемые права. И именно тогда в сфере мора-

1Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 475.

2Там же. С. 455.

3Отметив происшедшее в Европе "разведение" морали и права как факт, свидетельствующий о преодолении моральной нетерпимости (вы ступавшей в качестве духовной санкции насилия), А. А. Гусейнов счи

тает, что такое "разведение" выразилось в "возведении права в мо раль государства" (см.: Гусейнов А. А. Моральная демагогия как форма апологии насилия. Материалы конференции "Российско-германский диалог: насилие в посттоталитарных обществах" // Вопросы филосо фии. 1995. № 5. С. 12). Последнее из приведенных суждений требует, на мой взгляд, известных корректив. Оно, думается, приобретет положи тельное ценностное звучание, если "моралью государства" станет не вообще право, а право человека.

ли право и реализуется в долге, имеющем безусловный, абсолютно повелевающий характер.

Выходит, мораль, выраженная в правовом долге, в безусловном и категорическом уважении права людей, есть мораль гражданского общества — высшая мораль, моральмаксима.

Но долгие века в человеческом сообществе в условиях традиционных цивилизаций, в которых доминировали власть и ритуальные религии, господствующее положение имела адекватная им традиционная мораль, в которой первое место занимают власть (политика) и ритуальная религия, во многом подчиняющие себе и поглощающие право. И, стало быть, мораль, открывающая путь к тому, чтобы, по словам Канта, подчинить право людей произволу их правителей, когда господствует с точки зрения современных представлений — "право власти".

И когда Кант вполне справедливо говорит о том, что "политика должна преклонить колени перед правом человека"1, то пусть не пройдет мимо нашего внимания, что речь идет не вообще о праве, а именно о праве человека.

И не менее примечательно то обстоятельство, что это строгое, недвусмысленно определенное выражение в отношении политики (власти) — "преклонить колени" — Кант слово в слово применяет и в отношении морали, выраженной в правовом долге, в "учении о праве"2. Красноречива и такая деталь — с точки зрения Канта (и здесь вполне обоснованной, последовательной) политика, а значит — и власть, "легко соглашается с моралью", когда она освещает подчинение права людей произволу их правителей. А вот перед правом человека и моралью, выражающейся в правовом долге (моралью гражданского общества), власть, политика сникают, тушуются, робеют, понимая, что это большая, могучая, по логике общества доминирующая сила — явление ей, власти, глубоко органически чуждое, претендующее на первенство. Потому-

1Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 461.

2Там же. С. 475.

то в отношении "такой морали" (или "учения о праве") политика не спешит "преклонять колени", а переводит дело в иную плоскость — "находит целесообразным не входить в соглашение, предпочитая оспаривать всю ее реальность и всякий долг истолковывать как благоволение"1, когда, по Канту, и раскрывается коварство "боящейся света политики".

В другом месте, в комментарии древнеримской фор-

мулы — "Fiat iustitia, pereiat mundus", Кант обращает внимание на такую грань соотношения права и морали, связанную с правовым долгом. Он пишет, что политические максимы должны исходить "...из чистого понятия правового долга (из долженствования, принцип которого дан a priori чистым разумом)"2. Подчеркивая, таким образом, приоритет правовых категорий по отношению к политическим, он поясняет суть правового долга через моральное понятие "долженствование", но такое долженствование, основу которого образует принцип, данный a priori чистым разумом. То есть принцип чистого права, высоких чистых правовых начал, безусловного уважение права человека.

И теперь такое соображение. Одна из трудных проблем жизни человеческого общества, начиная с глубокой древности и до наших дней — это проблема взаимоотношения политики (власти) и морали, моральность политики.

Сам по себе "спор" морали и политики — бесперспективен: политика и мораль имеют свои основания общественной значимости, свои особые ниши бытия и могут каждая в "своей" сфере с немалым успехом отстаивать "свой приоритет" (увы, не считаясь — ибо при этом нет ущерба — с соседствующей сферой).

Но этот "спор" находит удовлетворительное решение, как только в него включается право, притом именно право человека как цель общества. В таких условиях

мораль, призванная придавать священный характер праву, занимает должное высокое место по отношению к власти, к политике. И тогда, по словам Канта, "истинная политика не может сделать шага, заранее не воздав должного морали". И тогда в любых жизненных перипетиях "право человека должно считаться священ-

ным, каких бы жертв ни стоило это господствующей власти"1.

Достоин упоминания еще один штрих, характеризующий моральность власти, политики. И вновь толчок к размышлениям по данному вопросу дают идеи Канта о праве. Для Канта, как и многих других мыслителей эпохи Просвещения, были очевидными негативные стороны, коварство и тяготы власти. И вытекающая отсюда необходимость умирения власти и даже — коль скоро речь идет о правителе как "наместнике Бога" — смирения в его душе,

И вот при обосновании такой необходимости (когда философом и была высказана мысль о праве как о "самом святом из того, что есть у Бога на земле", о чем речь впереди) Кант говорит о наиболее тяжкой миссии для правителя — блюсти право людей2. Да, верно, "наиболее тяжкой" во все времена, и особенно ныне, когда "права людей" выдвинулись в самый центр жизни общества и когда "блюсти права" стало для многих правителей вовсе не "миссией", а некоей обременительной повинностью.

Отсюда предположение. Не в этой ли миссии — блю-

сти право людей, когда недопустимо даже "чем-либо задеть" со стороны правителя эту святыню — надо видеть высшее предназначение государственной власти в обществе? Если это предположение справедливо, то оно может служить еще одним подтверждением того высокого предназначения права, когда "природа неодолимо хо-

чет, чтобы право получило в конце концов верховную власть"1.

3. Общепринятые формулы и оценка высокого смыс-

лового значения. В настоящее время прочно вошли в обиход и на научном, и на публицистическом уровнях такие формулы, относящиеся к современному развитому гражданскому обществу, как "верховенство права" или "правление права". Формулы, в которых и содержится лестная для приверженцев права оценка этого социального института.

И все же наиболее яркое и точное, на мой взгляд, определение ценности права выражено в кантовском по-

ложении о том, что право человека является самым

святым из того, что есть у Бога па земле.

Вовсе не случайно в сочинениях Канта, затрагивающих вопросы права, неизменно присутствует слово "святое". Оно уже прозвучало в лекциях 1780—1782 гг., прочитанных в Кенигсбергском университете. "Наш долг, — говорил Кант, — состоит в том, чтобы глубоко уважать право других и как святыню чтить его"2. В последующих своих работах философ в ряде случаев использует указанное определение также в отношении субъективных прав — прав отдельных личностей, общностей и даже

1 Кант И, Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 419. И еще один знаменательный момент, выражающий жесткую позицию в отно шении людей, попирающих неотъемлемые права человека. По обосно ванному утверждению Канта, нарушение прав человека — явление отвратительное. Такое нарушение, по его словам, "есть зло и им оста ется, в особенности в преднамеренном взаимном нарушении самых свя щенных человеческих прав", "которое нельзя не ненавидеть" (С. 333).

Но какой должна быть реакция на подобное нарушение прав чело - века? В свою очередь причинить нарушителям зло? Нет, говорит Кант, признание нарушения прав человека явлением отвратительным "не означает причинять людям зло, это значит к а к м о ж н о м е н ь ше и м е т ь с н и м и д е л а (разрядка моя. — С. А.)" (Там же).

Да, именно так. Именно такой с философской, истинно человечес - кой, глубоко моральной стороны должна быть реакция на нарушителей священных прав человека. Как можно меньше иметь "с ними", такого рода правителями, дело! С правителями, несущими бремя власти, которая по самому своему назначению призвана утверждать и охранять права людей как незыблемую святыню.

2 Там же. С. 271.

всего человечества (Кант утверждает, например, что отказ от просвещения "тем более для последующих поколений, означает нарушение и попрание священных прав человечества"). Вместе с тем такую возвышенную характеристику Кант со временем все более распространяет на в с ю п р а в о в у ю м а т е р и ю , на объективное право.

Это относится и к обобщающему положению о том, что "право человека должно считаться священным"1. А главное — к тому приведенному выше положению, которое представляет собой оценку наиболее высокого смыслового значения, к положению о праве как самом святом из того, что есть у Бога на земле2.

Эту оценку наиболее высокого смыслового значения не следует понимать в ортодоксально-религиозной интерпретации. Тема Бога появилась у позднего Канта вообще как "тема согласованности множества частных и разнообразных, разнородных законов; согласованности, которая может быть приписана лишь воспроизводству некоторой производящей основы всех этих законов"3.

С таких позиций, возможно, есть основания утверждать и о том, что ссылка на Бога при характеристике ценности права позволяет придать человеку как разумному существу и праву человека значение своего рода "представителя" или носителя ценностей "производящей основы" духовного мира людей в области внешних, практических отношений. Весьма примечательно также и то, что в приведенном выше положении Кант столь возвышенно оценивает право в сопоставлении со "священностью" власти правителя. Он утверждает, что есть известный резон в суждениях, в соответствии с которыми "правитель — наместник Бога". Почему? Да потому, что такого рода, казалось бы, славословные суждения должны вызывать "в его душе смирение", так как — внимание! — вообще-то он, правитель, "взял на себя миссию

1Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 141, 461.

2Там же. С. 383.

3Мамардашвили М, Указ. соч. С. 151.