учебный год 2023 / Алексеев, Восхождение к праву

ветственности человека. Словом, как раз в данной области реализуется стремление Канта возвысить "человека над сами собой (как частью чувственно воспринимаемого мира)"1.

Два обстоятельства при этом достойны особого внимания.

П е р в о е . Моральные принципы и идеалы во внутреннем мире человека приобретают категорический характер. Вовсе не случайно поэтому мыслители прошлого времени при характеристике морали довольно часто использует термин "закон" и даже "законодательство". Это, в частности, следует иметь в виду, когда речь идет о широко известном и часто используемом кантовском положении о том, что все "видели, что человек своим долгом привязан к законам, но не догадывались, что он подчинен только своему собственному и однако же всеобщему законодательству и что он обязан действовать, только сообразуясь со своей собственной волей, всеобщезаконодательной, однако, согласно цели природы"2. Надо заметить, что подчас этому положению неосновательно придается весьма широкое значение (распространяется и на "законодательство" в строгом юридическом значении), т. е. без учета его "территориальной" относимости только

кдуховному миру человека.

Вт о р о е. В связи с тем, что многогранность духовного мира человека, выражается и в разнородности его моральных принципов и идеалов, представляется принципиально важным особо выделить те из них, которые относятся к глубоким ("трансцендентным", внечувственным) началам, высшим духовным идеалам, к свободе "по ту сторону" представлений о природе.

Философская позиция Канта по этому вопросу предстает во всей своей исключительной важности. Верно, конечно, что "если вы посмотрите рассуждения Канта о том, что первично в человеке, зло или добро, считать ли

1Кант И. Соч. Т. 4. Ч. 1. С. 413.

2Кант И, Сочинения на немецком и русском языках. Т. 3. С. 179—181.

человеческое существо по природе добрым или злым, то увидите, что Кант проходит по краю пропасти этой неразрешимой проблемы"1. Но эта проблема действительно неразрешима или даже, быть может, разрешима в пользу зла, если брать духовный мир современного человека в полном виде, во всей его многогранности, когда основные его пласты непосредственно обусловлены природными ("биологическими", или, что то же самое, "зоологическими") факторами, сугубо чувственным восприятием окружающей действительности.

Но в плоскости трансцендентных (внечувственных) начал — начал чистого разума в духовном мире человека на первое место выступают такие духовные начала, как добро и совесть, а также, понятно, сокровенная светлая суть разума. Точно сказано: "Человек, поскольку он не только эмпирический индивидуум, но и трансцендентальный субъект, не подвержен необходимости и, следовательно, свободен. И лишь в этом качестве, т. е. в своей трансцендентальности, человек выступает как разумное,

разумно действующее, нравственное, свободное существо"2.

Мы в нашем постсоветском Отечестве, оглушенные "диалектическим материализмом", так до сих пор и не поняли, что без учета глубоких духовных основ нашей жизни, находящихся "по ту сторону" представлений о природе, ни о какой действительной свободе личности, свободе воли, прав человека, ответственности и личной вине не может быть и речи.

И если уж искать высокий, истинно человеческий смысл в религии, то его нужно видеть не в ритуальных церемониях и мифах, а в глубоких трансцендентных началах нашего духовного мира, понять которые, возможно, является самой трудной и самой великой задачей фи-

; Мамардашвили М. Указ. соч. С. 86. И тут же автор замечает: "...как философы мы можем понять, что склонности к добру в натуральном смысле этого слова не может быть".

2 Ойзерман Т. И. К характеристике трансцендентального идеализма И. Канта: метафизика свободы // Вопросы философии. 1996. № 6. С. 67.

лософии. Впрочем, в то же время нужно не упускать из поля зрения и негативные стороны средневековых ортодоксально религиозных восприятий и трактовок "добра" и "совести", которые выступали в качестве основы патерналистского сознания и образа жизни.

3. Высокие духовные начала права. А теперь вопрос:

насколько все же кратко изложенные положения о глубоких моральных основах духовного мира человека (положения, несомненно, спорные, в любом случае требующие осмысления, отработки, не для всех приемлемые вообще) имеют значение для понимания права, в том числе, для понимания права в современную эпоху? Ведь, что ни говори, удел (территория) права — это область внешних отношений, внешней свободы людей, которая по большей части только опосредованно связана с моральной жизнью человека.

Прежде всего гипотеза, ранее уже упомянутая [II. 11. 2]. Допустимо предположить, что логика мысли по проблеме глубоких предпосылок права может пойти дальше признания его известных биосоциальных корней. Ведь свобода человека ("величайшая свобода"), конечно же, не только необходимое звено восходящего развития человеческого рода. Свобода и сама по себе самодостаточная великая ценность, уходящая в область трансцендентного порядка, т. е. за пределы суровой прагматики, опыта, чувственного восприятия, словом, в область "сверхчувственного мира". Но признание этого одновременно означает пусть пока по статусу гипотезы, что и право по своей глубинной сути может быть отнесено не только к глубинно природным явлениям, но и к категориям трансцендентального характера. Впрочем, этот вопрос требует особой и тщательной научной проработки.

Вданной же работе — всего лишь некая заявка и намек ответа на поставленный выше вопрос, соображение вот какого порядка.

Встатье Т. И. Ойзермана, посвященной кантовским идеям о метафизике свободы, обращено внимание на то, что "отправным пунктом" философии права в кантовском

понимании истории человечества является "противопоставление свободной моральной воли, согласующейся с нравственным законом, т. е. с законом, который она сама создает (или добровольно принимает), и беззаконной, чуждой нравственной мотивации внешней свободы.."*. Верное, основательное соображение. К этому надо бы добавить, пожалуй, лишь то, что "беззаконность" внешней свободы (по критериям нравственных законов) или "чуждость" ее к ним по своей мотивации требует по логике истории человечества того, чтобы в жизнь общества всту-

пили положительные законы, или внешнее, т. е. позитивное, право, обладающее мощной социальной силой и в то же время глубоко разумными, истинно духовными, моральными началами.

И вот здесь, отмечая качественное различие исторической (мирозданческой) миссии права в плоскости "замысла" природы и в связи с духовным миром человека, надо вместе с тем видеть, что обе эти плоскости находятся в глубокой внутренней связи. И эта связь не сводится к одному лишь традиционно понимаемому взаимовлиянию права и морали (чисто внешним и не всегда корректным характеристикам) и даже к более основательной стороне их функционирования — к их взаимодополнительности (философски глубокой и плодотворной характеристике).

Самое существенное, что в немалой степени определяет место и назначение права в жизни и судьбе человеческого рода, в том, что позитивное право способно дать опору для возвращения людям, притом в области внешней свободы, на "земле", в нашем грешном мире, где теряется нравственная мотивация поступков, — тем не менее способно дать опору для в о з в р а щ е н и я и с ю д а н р а в с т в е н н ы х з а к о н о в , о б о г а щ е н - н ы х Р а з у м о м .

Возвращения, надо обратить внимание, не в развернутом, содержательном виде, а в виде опоры в жестком

1 Ойзерман Т. И. К характеристике трансцендентального идеализма И. Канта: метафизика свободы // Вопросы философии. 1996. № 6. С. 67.

мире внешних отношений, но все же хотя бы таким путем открывающей путь к такому возвращению.

Возможно, именно тут, в данной стороне соотношения трансцендентных правовых начал и позитивного права, а также взаимосвязи морали и права, могут быть найдены наиболее глубокие основания естественного права и отсюда те существенные стороны миссии позитивного права в обществе, которые относятся к действительной свободе человека1. Причем уже при таком восприятии и понимании "добра" и "совести", "подвижничества" и "вины", когда они в поле действия позитивного права уже не являются основой патерналистского отношения к людям и их образа жизни.

Глава пятнадцатая Права человека

§ 1. Права человека — противоречивая, тревожная судьба

1. Противоречивая судьба. Права человека с давних времен традиционно понимаются в сугубо "личностном" значении — как статус, прирожденные, неотъемлемые права и свободы личности, индивида.

В этом своем значении права человека получили высокое общественное признание и имеют качество исторически знаковой категории. Они выражают на языке права поворот в развитии человечества от традиционных к пос-

1 Знаменательно, что даже в обстановке сложного отношения к Канту, характерного для советского общества, в конце концов, притом со ссылкой на слова философа о "возвышенном характере нашего собственного сверхчувственного существования" (см.: Соч. В 6 т. Т 4. Ч. 1. С. 415), было признано и даже как-то увязано с идеями коммунизма, что с позиции Канта "морали и этике принадлежит особая роль в возвышении человека, в отстаивании его высокого предназначения и достоинства" (см.: Кант и кантианцы. М.: Наука, 1978. С. 332).

ледовательно демократическим, либеральным цивилизациям, к персоноцентристскому обществу, и поэтому трактуются начиная с эпохи Просвещения, особенно Французской революции, в качестве знамени Свободы.

Раскрывая свою естественно-правовую природу в определениях "неотъемлемые", "прирожденные", права человека при таких определениях "зазвучали" в общепринятом для личности юридическом значении — в виде права на жизнь, права на свободу слова, права на творчество, права на свободу получения и использования информации, права на частную жизнь и т. д., словом, в виде субъективных прав — возможностей индивида, неотделимых от конкретной личности.

После Французской революции (и утверждения североамериканской демократической государственности в конце XVIII в.) развитие идей о неотъемлемых правах человека пошло в нескольких направлениях. Главное из них — позитивные тенденции.

К ним относится прежде всего утверждение в общественном сознании в качестве непреложных основных ценностей по правам человека, рассматриваемых ныне в качестве аксиоматических. И надо признать, что есть нечто по мирозданческим меркам глубокое, исторически и по своей сути знаменательное в том, что определенные неотъемлемые права и свободы человека, получив значение фундаментальных (или основных) прав сразу же в эпоху Великой Французской революции, сохранили свое значение до настоящего времени. Это слова Декларации независимости США 1776 г.: "Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью". Это и положения, содержащиеся во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г.: "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах", при этом "цель всякого политического союза — обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека", прежде всего таких "неотчуждаемых и свя-

щенных" прав, как свобода, собственность, безопасность личности.

Положительной тенденцией является и то, что неук-

лонно происходит правовая институализация рассмат-

риваемой категории, обретение ею все большей юридической значимости. Вслед за провозглашением революционной демократией в конце XVIII в, и утверждением в мировом общественном мнении неотъемлемых прав человека как прав личности они приобрели общепризнанный характер, получили в XX в. юридическое закрепление, стали символом и адекватным юридическим аналогом индивидуальной свободы человека, его твердой защищенности от произвола власти. И именно в таком изначальном (первородном) качестве права человека шаг за шагом получали юридическое закрепление в международном и во внутригосударственном праве демократических стран.

А это означает, что основные, фундаментальные человеческие права, признанные мировым сообществом, непосредственно, причем независимо от воспроизведения или упоминания о них в национальных законодательных документах (и в условиях верховенства закона, и в развитом прецедентном праве), напрямую входят в содержа-

ние действующей юридической системы и имеют в стране непосредственное юридическое действие. Характерно при этом, что решающую роль сыграли здесь учреждения правосудия, судебная деятельность, позволившая независимо от законодательных установлений с одной лишь опорой на ценности демократии воплощать в жизнь принципы прав человека. А. Барак, раскрывая основы судейского правотворчества (по словам автора "судья творит права"1), говорит: "... судейское творчество выводит свою силу из основных принципов самой демократии. Эти принципы уравновешивают господство большинства с господством основных ценностей народа. Судья, который, осуществляя свое усмотрение, выражает это равновесие,

1 Барак А. Судейское усмотрение. Пер. с англ. М., 1999. С. 354.

действует в рамках демократической концепции общества"1.

Именно тут нужно искать объяснение тому обстоятельству, что в современных условиях неотъемлемые права человека по своей юридической силе не только не уступают в современных демократических государствах установлениям национальных законов всех рангов, но и в принципе имеют по отношению к ним приоритетное юридическое действие.

Отмечая указанные положительные тенденции, нельзя упускать из поля зрения и другую, уже негативную линию, связанную с развитием идей о неотъемлемых правах человека.

Это не только упадок, чуть ли не полное забвение идеологии прав человека во второй половине XIX в.2, но и наряду с отмеченными положительными современными тенденциями нарастающая утрата этой основополагающей гуманитарной и демократической ("исторически знаковой'') категорией своего истинного и высокого социального и юридического значения.

Здесь, прежде всего бросается в глаза то обстоятельство, что ныне, на пороге нового, третьего тысячелетия христианской эры, идеи прав человека, столь воз-

1 Барак А. Указ. соч. С. 355. В другом месте уже по более конкретной юридической проблеме автор пишет: "... хотя мы и стремимся к истине в судебном процессе, мы не готовы достигать истины, принося в жертву человеческое достоинство. Нанося обвиняемому жестокие удары, можно получить от него правдивое... признание, но демократическое общество уже может сделать выбор в пользу освобождения такого обвиняемого, чтобы не поощрять насилия против него и других, находящихся в подобном положении. В конечном счете мы озабочены тем, чтобы достичь равновесия между потребностью демократического общества в раскрытии истины и настоятельным требованием этого же общества о сохранении иных ценностей, которые оно считает достойными защиты".

3 Как заметил И. А. Покровский, "... реакция против естественного права вызвала в начале XIX в. отрицательное отношение ко всякому философскому элементу в юриспруденции. Только историческое и догматическое исследование положительного права признавалось достойным имени научного; все, что выходило за пределы этих позитивных исследований, отметалось как незаконное детище старого естественноправового направления" (см.: Покровский И. А. Указ. соч. С, 73).

высившиеся по своей сути, тем не менее в последние годы фактически все более теряют свой престиж и влияние на умы и дела людей. Повторяющиеся изо дня в день во всех секторах социальной жизни стереотипные положения, цитаты и заклинания по поводу "прав человека", в немалом числе случаев далеко не во всем, а порой никак не согласующиеся с реальной жизненной практикой, в представлениях все большего числа людей постепенно переходят на уровень формальных пропагандистских (и стереотипных "пиаровских") лозунгов. Кажется, теперь уже никто, вплоть до деятелей откровенно авторитарной политической ориентации, не страшится произносить подобные лозунги и заклинания, вносить их в свои декларации и даже юридические документы, представлять себя в качестве "поборника", а то и "гаранта" прав и свобод человека, истинного "правозащитника". Заметна и тревожна тенденция перехвата государственной властью правозащитных организационных форм, ее попыток, порой небезуспешных, создавать под своей эгидой и своим контролем учреждения "по защите прав человека", "уполномоченных" на сей счет, что призвано придавать властителям, нередко весьма авторитарного типа, ореол поборников высших гуманитарных ценностей.

Чем все это можно объяснить?

Здесь, конечно же, дает о себе знать коварство и изощренность государственной власти, носители и служители которой во все века использовали благообразные для данного времени лозунги и модные, престижные формулы для того, чтобы прикрыть свою истинную суть, представить себя в наилучшем свете.

К тому же, как свидетельствуют события последнего времени, и демократически развитые страны, как будто бы поставившие в самый центр своей политики идейные принципы прав человека (и "по максимуму", а на деле в противоречие их сути реализовав их по отношению к отдельным государствам, как это произошло в 1999 г. в отношении Югославии), в иных случаях придерживаются "двойного стандарта", закрывая глаза во имя политичес-

ких и экономических расчетов на грубые нарушения фундаментальных прав человека в своей собственной стране и в других, избранных странах.

Главное же фактическое состояние дел в области права (и прежде всего в области прав человека) решающим образом связано с реальным утверждением в общественной жизни институтов современного гражданского общества, истинной демократии, всех элементов развитой юридической системы.

Есть тут и проблемы прав человека как таковых.

§ 2. Проблемы. Новые горизонты

1. Проблемы. В сложных процессах демократического развития стран, вставших на путь перехода к цивилизациям последовательно демократического, либерального типа (и в не меньшей степени стран, остающихся в условиях традиционных цивилизаций), возникли новые нелегкие проблемы.

Первая и, думается, весьма острая среди них — это

обескровливание, размывание прав человека в политичес-

кой жизни, в науке, в общественном мнении и, увы, в правовых, законодательных документах. Основанием для такого "размывания", как это нередко бывает, стали реальные процессы, происходившие в XIX—XX вв. в человеческом обществе в связи с нарастающей модернизацией общества в условиях экономических и политических свобод, гигантским научно-техническим, общественным прогрессом, что потребовало совершенствования либеральных воззрений, в том числе углубления представлений о правах человека.

Как это ни покажется неожиданным, а на деле в полном согласии с марксистской тактикой "перехвата идей", решение указанного вопроса было дано в контексте марксистской доктрины, причем в ее большевистской, сталинской интерпретации. В советской Конституции

1936 г.,. призванной по замыслу ее отцовразработчиков (сначала Бухарина, затем Сталина) возвестить о торжестве "социалистической демократии7', были закреплены "великие социально-экономические права трудящихся": "право на труд", "право на отдых", "право на образование", "право на социальное обеспечение" и т. д.

Эти социально-экономические права были сразу же объявлены коммунистической пропагандой "социалистическими", намного превосходящими формальные буржуазные права, некие абстрактные права человека, служащие интересам эксплуататорских классов (хотя и они частично были закреплены в сталинской Конституции, но в марксистской обработке — как второстепенные и в своем применении непременно увязываемые с "интересами социализма"). И вот именно эти социально-экономи- ческие права долгое время, вплоть до крушения коммунизма в России, служили, а порой служат и сейчас своего рода знаменем побед социализма, показателем невиданных преимуществ социалистической демократии.

Между тем такого рода социально-экономические права со строго юридической стороны представляют собой не субъективные права, имеющие непосредственно юридическое значение, действие и охрану, а идеологополитические категории, которые в лучшем случае представляют собой идеалы, намерения, лозунги-задачи и которые в их реальном значении в условиях демократического общества могут обозначаться как принципы деятельности государства, выступающего в качестве института "общественного служения" ("социального государства")1.

1 В отношении граждан они под известным углом зрения могут быть обозначены (впрочем, и это не бесспорно) как "общие публичные права" (О категории публичных прав см.: Кистяковский Б. А. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права. М., 1916. С. 579—581. Характерно, что Кистяковский придавал категории публичных прав социалистический характер.) — права именно в политическом ракурсе, т. е. возможности требовать от государства через политико-правовые институты его действий в области "общественного служения".

Но для того, чтобы такое общественное служение могло приобрести реальное значение, необходим ряд условий, в том числе перевод общих принципов на уровень конкретных юридических прав и обязанностей, да и само общество должно достигнуть достаточно высокого уровня материального и духовного развития, богатства.

Этих условий, особенно в обстановке конца 30-х гг., в Советском Союзе не существовало. Реальность здесь была негативная, со знаком минус. К тому же лишь на очень ограниченных участках жизни они были переведены на уровень конкретных прав и обязанностей (например, при приеме на работу беременных женщин). И потому указанные широковещательные "права" в социалистическом обществе не только не работали в их действительном значении (т. е. как принципы, идеалы и даже как политические права), но по сути дела представляли собой характерные для "общества социализма" демагогию, мифы, грубую мистификацию. Словом, то, что плоть от плоти марксистской революционной идеологии, постулатов коммунистического права.

А дальше с категорией социально-экономических прав случилось нечто странное, с гуманитарной и юридической сторон до сих пор ни в науке, ни в общественном мнении до конца, на мой взгляд, достаточно не понятое, не оцененное. С конца 40-х гг. гордость социализма — социально-экономические права внезапно превратились в "неотъемлемые права человека", их "второе поколение" во Всеобщую декларацию прав человека 1948 г. К счастью, отдельно от основных прав в ряде последующих ооновских документов в состав прав человека были включены — с известными коррективами, без ограничительных записей "социалистического" порядка и с большими, нежели в советской Конституции, акцентами юридического свойства (насколько это оказалось возможным) — социально-экономические права, которые и были обозначены правами человека "второго" поколения (что как по цепочке повлекло за собой декла-

рирование "прав человека" "третьего" и даже "четвертого" поколений1).

Такого рода нарастающий процесс "обогащения" и расширения категории неотъемлемых прав человека вызывает серьезную тревогу.

Главное здесь — соображения принципиального порядка, относящиеся к самой сути прав человека, их исконной природе. Ведь по исторически исходному значению, первородной сути неотъемлемые права человека призваны утверждать самоценность человека, его высокое достоинство и свободу, его центральное место в жизни общества, основополагающие духовные и нравственные начала личности и в этом отношении защищать человека от произвола и насилия, прежде всего от произвола самой могущественной силы в обществе — власти, ее стремления господствовать над личностью.

Те же социально-экономические и иные "права", которые относятся ко "второму" и "третьему" поколени-

1 Мало кто при этом принял во внимание то обстоятельство, что подобное расширение общепризнанной гуманитарной категории имело политизированный характер, произошло в ООН в результате прямого и настойчивого идеологического и дипломатического воздействия советского государства, руководящие инстанции которого преследовали цель лишить категорию прав человека "буржуазной" трактовки и, напротив, сообщить ей "социалистический" характер, "обогатить" ее достижениями сталинской Конституции, постулатами марксистской идеологии.

В обстановке почтительной эйфории, которая была характерна для отношения к Советскому Союзу после его победы над гитлеровским фашизмом в первые послевоенные годы (а также настойчивости и ухищрений советских дипломатов и идеологов, перетянувших на свою сторону многих представителей стран "третьего мира"), и возникли предпосылки, на основе которых наряду с причинами объективного порядка и было достигнуто включение в состав неотъемлемых прав человека при записи соответствующих положений в ооновских документах социально-экономических прав "второго", а потом и "третьего" поколений. (К правам "третьего" поколения обычно относят коллективные и солидарные права — права народов (право на мир, на здоровую окружающую среду, право на коммуникацию и др.), а также, по мнению отдельных авторов, такие экстравагантные "права человека", как право не быть убитым во время войны, право на сон, право на самообразование и т. д. В литературе даже высказано предположение о возможности "четвертой волны" в понимании прав человека, когда этой категорией могут быть охвачены права, связанные с запретом абортов, и право на эвтаназию.)

ям, во многих случаях ставят человека не только в зависимость от уровня развития общества, его богатства, но и в зависимость от власти, от ее состояния и усмотрения чиновников.

Так что, казалось бы, благое дело — расширение каталога прав человека, на деле обескровливает эту основополагающую гуманитарную категорию. Приводит, если угодно, к устойчивому настроению по дискредитации самой категории прав человека — процессу, происходящему в результате включения в нее с помощью междуна- родно-правовых документов и научных деклараций все новых "поколений", вплоть до "права на самообразование", "права на сон".

Между тем проблемы углубления представлений о неотъемлемых (фундаментальных) правах человека со временем в клубке разворачивающихся многотрудных процессов перехода к цивилизациям последовательно демократического, либерального типа не только не утратили своего значения, но еще более обострились.

И дело не только в сложности этих процессов (усугубляемых живучестью, жесткой, порой агрессивной "самосопротивляемостью" традиционных, архаичных порядков и традиций, основанных на приоритете власти), но и в не меньшей степени в том, что обретение свободы, раскрепощение личности, всплеск ее активности и связанная с этим взрывная модернизация общества, зигзаги капиталистического развития, магия потребительства — все это, как оказалось, сопровождается также и негативными явлениями, вызывает к жизни новые социальные трудности и беды.

С особой силой эти трудности и беды обрушились на людей в XX в., обернулись жестокими истребительными мировыми и "малыми" войнами, глобальными экономическими потрясениями, кровавыми тоталитарными режимами, вакханалиями насилия и террора, особо острыми на почве идеологических догм, этнических страстей, распада империй, жажды присвоения власти и собственности, изощренных потребительских благ. В такой обстанов-

ке произошло "новое" (после режимов традиционных обществ) возвеличение государственной власти, повсеместная ориентировка на "реальные политические интересы", на всемогущество власти, а отсюда — на некое "оправдание" ущемления статуса и прав личности, подспудная, а подчас открытая смена приоритетов в шкале социальных ценностей, все больший расчет на самоценность политических институтов как таковых, "крепкую государственность", "державность".

В этой обстановке, переходящей в XXI в., в новое тысячелетие христианской эры, оказалось в высшей степени важным не только восстановление и сохранение категорий неотъемлемых прав человека в их исконном, истинном, первородном значении (и не только, надо добавить, их развитие и конкретизация именно в таком исконном значении), но и углубление самого их понимания, раскрытие и утверждение новых граней в представлениях и практической деятельности, и прежде всего

вплоскости соотношения фундаментальных прав человека с политической властью.

2.Идеи диктует сама жизнь. И вот тут, в условиях

XX—XXI вв., процесс углубления самой трактовки прав человека пошел и идет в основном не по тому пути, который был проложен в эпоху Просвещения и Великой Французской революции. То есть не по пути, как это было в годы Просвещения и последующих демократических революций, сначала теоретической и публицистической разработки соответствующих категорий и принципов, а уж затем их практической реализации, внедрения в конституции, политические декларации, законы, судебную практику (как это, например, случилось с идеями Ш. Монтескье о разделении властей, буква в букву воплощенными

вКонституции США 1789 г.).

Главным путем углубленного понимания прав человека (во многом утонченного, с высвечиванием принципиально новых граней) оказался в условиях XX—XXI вв. путь самой жизни, реальной практики. Более того, страшные беды XX в. — гибель и немыслимые страдания миллионов

людей, происшедшие в результате истребительных мировых и "малых" войн, всеобщих репрессий в обстановке тоталитарных режимов, экономических потрясений, этнических чисток и государственного терроризма, — нередко прикрывались некими общими формулами (такими, как формула "правовое государство", использованная фашистской Германией, или "открытые процессы" в годы большого террора — кровавых вакханалий сталинского режима).

В такой обстановке реальное углубление представлений о правах человека происходит в основном в виде фактических преобразований в государственно-правовых отношениях и институтах демократических обществ, которые социально в ы с т р а д а н ы , оказались неизбежными в силу тяжкой и горькой практики, жестокой прозы бытия людей, и притом так, что действительные преобразования непосредственно связываются с решением кон-

кретных юридических проблем.

Впечатляющим подтверждением именного такого развития представлений о правах человека могут, пожалуй, служить примеры конституционного развития европейских стран, переживших в 20—40-е гг. ужасы фашистских режимов, — Германии, Испании, Италии. Именно в этих странах в отличие от всех других государств с, казалось бы, предельно совершенными, устоявшимися демократическими порядками сразу же после крушения тоталитарных фашистских режимов в первых же послевоенных конституциях были выделены в качестве решающей и действенной гарантии против тоталитаризма "основные права человека". И главное — основные права человека были в конституционных текстах указанных стран поставлены на первое место (внимание! — впереди общих деклараций и положений о государстве!), что при-

дало этим исходным гуманитарным нормам основополагающее значение в построении и в функционировании всей государственно-правовой системы.

Критическим временем, когда со всей строгостью определились итоги такого "реального развития" идей-

ных основ прав человека, стали 50—60-е гг. — годы "второй революции" в праве ("первая", напомню, — это коренное преобразование права в соответствии с принципами и идеалами Великой Французской революции), порожденной очевидной для всего человечества нетерпимостью дальнейшего существования государственно-правовых порядков фашистского, коммунно-репрессивного типа и жесткой необходимостью надежных гарантий против тоталитарных режимов. Гарантий, которые по горькому опыту государственно-правовой жизни XIX—XX вв. не имели иных альтернатив и иных решений, кроме утверждения в качестве твердой юридической реальности системы фундаментальных прав человека. Прав в том их качестве и значении, которые оказались выстраданными человечеством к концу второго тысячелетия христианской эры, т. е. как основы всего государственно-правового строя страны, претендующей на то, чтобы реально иметь статус "демократического" и "правового" государства.

3. Феномен И. А. Покровского. А вот сейчас уместно на какое-то время прервать характеристику "реального развития" практики и представлений о правах человека в XX и наступившем XXI в. и сказать о том, что в эту же пору все же происходило известное развитие научных знаний по данной проблематике. И не только в тех в основном тупиковых представлениях, базирующихся на коммунистической идеологии, с выработкой новых "поколений" прав человека, но и по ряду существенных вопросов государственно-правового развития, в том числе по вопросам правозаконности, деятельности правоохранительных учреждений.

Именно здесь, по данной группе вопросов, представляется важным привлечь внимание к философско-право- вым разработкам, которые выдвинуты в начале XX в. русским правоведом-мыслителем, цивилистом Иосифом Алексеевичем Покровским.

Почему эти разработки достойны повышенного внимания? Да потому, что перед нами поистине феномен,

на первый взгляд трудно объяснимый прорыв мысли в такие глубины понимания проблемы, которые только сейчас, спустя почти столетие, начинают в силу требований жизни пробивать себе дорогу. И плюс к тому автор — цивилист, юрист, по устоявшемуся мнению, узкой специализации. Большинство современных гуманитариев, философов и социологов, с великой охотой воспроизводящих высказывания дореволюционных правоведов (П. Новгородцева, Б. Кистяковского, С. Гессена) с одними и теми же перекочевывающими из публикации в публикацию цитатами из их трудов, об Иосифе Алексеевиче даже не упоминают.

Между тем И. А. Покровский в начале XX в., в условиях, когда само понятие "неотъемлемые права человека" признавалось большинством гуманитариев с известной осторожностью (сам автор выражение "неотъемлемые права" нередко заключает в кавычки), выдвинул на основе конкретных юридических данных, связанных с гражданским правом, ряд основательных взаимосвязанных соображений. Да к тому же таких, которые заложили, по моему убеждению, важнейшие блоки философс-

ких основ современной теории неотъемлемых прав человека, отвечающих передовым демократическим представлениям нынешнего периода — времени конца XX —

начала XXI е. и в полной мере раскрывающих свою научную и практическую значимость именно сейчас, в наши дни.

Причины же такого рода "феномена" кроются в той кажущейся парадоксальности, что И. А. Покровский — не только крупный ученый-правовед (во многом превосходящий, в том числе по уровню либеральных воззрений, обычно цитируемых дореволюционных российских философов и правоведов), но и специалист, основательно владевший самой обширной и социально значимой сферой юридических знаний — гражданским правом, цивилистикой. Именно той сферой, которая ближайшим образом касается статуса и прав человека в реальной, практической жизни и которая в силу этого подводит, при-

том с опережением, к передовым идеям в трактовке этой темы.

Есть тут и другое основание: Россия — и это с предельной очевидностью обнажилось как раз к 1917 г., когда был издан основной труд И. А. Покровского "Основные проблемы гражданского права", — всей своей историей и

вособенности событиями кануна большевистского переворота уже выстрадала правовой путь развития (то, что случилось с рядом европейских стран десятилетия спустя

вкачестве горького "итога" господства фашистских диктатур), а отсюда необходимость утверждения в российском обществе права в его высоком гуманистическом значении.

Окаких же идеях по проблематике прав человека, выдвинутых И. А. Покровским, идет речь?

Три научных положения русского правоведа-мысли- теля представляются наиболее существенными.

П е р в о е . Это мысль И. А. Покровского о соотнесении неотъемлемых прав человека не с теми или иными "органами власти", а с государством в целом. Отметив, что "абсолютизм отжил свой век, и в естественном праве взяло верх то течение, которое провозгласило верховным сувереном волю народа... а системе правительственной опеки противопоставило декларацию свобод, декларацию прав человека и гражданина", И. А. Покровский вместе с тем замечает, что это вовсе не означало, что гос ударст венная власть при таких декларациях "...п р и н ц и п и а л ь н о в чем-либо ограничена", "Все декларации прав, — пишет автор, — были направлены против о р г а н о в в л а с т и , но не против самой власти, не против власти народа; все они имели своей целью гарантировать свободу политическую, а не свободу индивидуальную"1. И тут же, отстаивая последовательно взгляд о верховенстве личности в обществе, он формулирует общий вывод: "...есть такие "неотъемлемые права человека", которые никаким законом уничтожены быть

Покровский И. А. Указ. соч. С. 81.

не могут, которые даже для государства в целом недосягаемы. Если всякое субъективное право, — продолжает правовед, — обеспечивает личность от произвола в л а с т е й, то идея "неотъемлемых прав" направляется против г о с у д а р с т в а к а к т а к о в о г о". "Самоутверждение личности, — пишет И. А. Покровский, — достигает здесь в юридическом отношении своего кульминационного пункта. Некогда безгласная овца в человеческом стаде, она заявляет теперь претензию на роль равноправной с государством державы с правом суверенитета на некоторой собственной территории"1.

Такое понимание неотъемлемых прав человека даже в передовом европейском и североамериканском политическом и правовом мышлении стало утверждаться только после чудовищных потрясений, вызванных Второй мировой войной, гитлеровской и коммунистической тираническими диктатурами, в 50—60-х гг. Да и то с такой определенностью, как это сделано русским правоведом в 1917 г., соответствующие положения нигде и никем не сформулированы2.

1Покровский И. А. Указ. соч. С. 309—310.

2С этой точки зрения становятся понятными те основания, которые приводят к отрицанию некоторыми режимами и деятелями универсаль ного характера самой категории неотъемлемых прав человека. Сюда можно отнести настойчивые усилия деятелей ряда стран, особенно восточных, представить категорию прав человека в качестве явлений сугубо "западных цивилизаций". Прискорбно, хотя и в чем-то знаме нательно, что подобные утверждения начинают звучать и в России, когда отвергается абсолютный характер прав и свобод человека и на первое место среди социальных ценностей, будто бы согласующихся с российской историей и культурой, выдвигаются идеи "государственно сти", "державности".

Впрактической же жизни таких стран, как Россия, подобный под-

ход, пробивавший себе дорогу при подготовке проекта Конституции, вновь уступил "государственническим" и "державным" тенденциям, а категории неотъемлемых прав человека в связи с этим остались в основном уделом неких, будто бы второстепенных законодательных формул, пропагандистских штампов и академических рассуждений. И если порой на практике возникает вопрос о правах человека, то по большей части он связывается не с общим положением личности, "равноправной с государством державы", а со взаимоотношением отдельного человека, во многом остающегося "безгласной овцой в человеческом стаде", с отдельными "органами власти", которые "кое-где", "порой" "нарушают".