Геополитика.-7

вывести из голых фактов распределения сил в системе государств. Такая информация приобретает смысл, только если сделать определенные допущения о природе обществ, составляющих систему, а именно: что, по крайней мере,

некоторые из них стремятся не только к самосохранению, но и к признанию» (с.

385-386).

Несовместимость доктрины «политического реализма» с

концепцией легитимности (от лат. legitimus–законный; признание или подтверждение законности каких-либо прав, полномочий, действий и т. д.).

Наиболее ярким образчиком связи между силой и концепцией легитимности для Ф. Фукуямы был опыт изменений в Восточной Европе на рубеже 1980- 1990-х гг. Распад Варшавского договора, объединение Германии привели к такому сдвигу баланса сил, который не наблюдался ранее в мирное время. Но при этом, считал Ф. Фукуяма, не произошло никаких перемен в материальном балансе, так как «ни один танк в Европе не был уничтожен в бою или даже перемещен…Сдвиг произошел целиком за счет изменений стандартов легитимности…И не важно, сколько танков и самолетов есть у страны, если ее

танкисты и летчики не желают стрелять в гражданских демонстрантов…Реалисты, которые рассматривают только способности, но не намерения, оказываются в невыигрышном положении, когда намерения меняются столь радикальным образом» (с. 389).

Слабость «политического реализма», проистекающая из того, что

«он не учитывает историю». Доказательством этого для Ф. Фукуямы было то,

что «реализм рисует международные отношения как изолированные в лишенном времени вакууме, иммунные к происходящим вокруг эволюционным процессам. Но эта кажущаяся одинаковость международной политики от Фукидида до «холодной» войны на самом деле маскирует значительные отличия в образе действий, с помощью которых государства добиваются усиления, контролируют силу и реагируют на нее» (с. 390).

Отстаивая свою точку зрения в полемике с «политическими реалистами», Ф. Фукуяма утверждал, что империализм и война – это пережиток

231

ранних эпох эволюции человека, «атавистические пережитки

аристократических обществ», а также «проекция национализма в мировом масштабе». Ф. Фукуяма считал национализм явлением недавним и случайным,

порожденныи индустриальным обществом. Закат национализма, как такового,

по мнению американского политолога, наиболее наглядно демонстрировали европейские страны, пережившие ужасы двух мировых войн. От борьбы за признание европейские страны обратились к экономической деятельности,

создав общества потребления, и в качестве альтернативы национализму выдвинули всеобщее равное и взаимное признание. Ф. Фукуяма подчеркивал,

что в рамках Европейского Сообщества продолжают существовать отдельные виды национализма, «уже весьма одомашненные разновидности, и они куда как далеки от той силы, что увлекла народы в две мировые войны» (с. 408). Ф.

Фукуяма считал, что национализм в либеральных странах ждет судьба религии,

которая за несколько веков оказалась отодвинута из политической жизни европейцев в сферу частной жизни. «Национальные группы, - писал Ф.

Фукуяма,-могут сохранять свой язык и чувство идентичности, но эта идентичность будет выражать себя главным образом в культуре, а не в политике. Пусть французы смакуют свои вина, а немцы – свою колбасу, но это все будет делаться в сфере частной жизни» (с. 409).

Наиболее вероятными регионами сохранения национализма в обозримом будущем Ф. Фукуяма считал бывшие социалистические страны Восточной Европы и СССР и страны третьего мира. Американский политолог оптимистично утверждал, что хотя «окончательная политическая нейтрализация национализма может не произойти при жизни нашего поколения или следующего,…этот факт…не отменяет перспективы, что она когда-нибудь случится» (с. 415).

В своей монографии Ф. Фукуяма развил дальше тезис, высказанный им еще в статье «Конец истории?», о разделе мира на историческую и постисторическую части. Взаимодействие на международной арене постисторического, либерального мира и исторического мира с его

232

религиозными, национальными и идеолгическими конфликтами, в котором по-

прежнему будет проводиться «политика с позиции силы», будет, по мнению Ф.

Фукуямы, незначительным. Однако он выделил несколько направлений, по которым постисторический и исторический миры будут сталкиваться:

1) Нефть, добыча которой, по-прежнему, будет сосредоточена в историческом мире. Ф. Фукуяма считал, что нефть в современном мире

«остается единственным товаром, производство которого достаточно сосредоточено для того, чтобы ее рынком можно было манипулировать в политических целях, и обрушение этого рынка приведет к немедленным опустошительным последствиям в постисторическом мире» (с. 418).

2)Проблема иммиграции «из бедных и нестабильных стран в богатые и безопасные». Любые попытки ограничить поток мигрантов наталкиваются на проблему дефицита в либеральных странах некоторых видов неквалифицированного или малоквалифицированного труда, «которого в третьем мире неисчерпаемые запасы». Ф. Фукуяма усматривал в проблеме миграции еще один аспект – «трудности при попытке сформулировать любой справедливый принцип недопущения иностранцев, который не был бы расистским или националистическим, то есть не нарушал бы универсальный принцип прав, которому привержены либеральные демократии» (с. 419).

3)Проблема предотвращения распространения опредленных технологий (ядерное оружие, баллистические ракеты, химическое и биологическое оружие и др.) в исторический мир, поскольку для него характерны конфликты и насилие. Ф. Фукуяма допускал, что в данном контексте постисторические демократии должны быть готовы защищать себя от внешних угроз и продвигать дело демократии в страны, где ее пока еще нет.

Учитывая реальные события, произошедшие в различных регионах как западного, так и восточного полушария за истекшие более чем десять лет после публикации книги Ф. Фукуямы в США, следует подчеркнуть его высокий профессионализм и аналитические способности. Однако вызывают обоснованные возражения утверждения Ф. Фукуямы о неспособности

233

Организации Объединенных Наций обеспечить мировой порядок потому, что в ней много нелиберальных государств. Надежды на поддержание мира Ф.

Фукуяма в большей степени связывал с Североатлантическим блоком, а не с ООН. По этому поводу он писал, что структура, избавленная от «фатальных недостатков прежних организаций … более похожа на НАТО, чем на ООН – то есть лига по-настоящему свободных государств, собранных воедино своей общей приверженностью к либеральным принципам» (с. 426). Ф. Фукуяма считал оправданным для НАТО применять силу против недемократических стран, если либеральные государства усмотрят угрозу своей безопасности.

Вызывает также возражение вывод Ф. Фукуямы о том, что

«либеральный международный порядок…возник в период «холодной» войны под защитным зонтиком таких организаций, как НАТО, Европейское Сообщество и др., предварительным условием членства в которых является либеральность» (Там же). Не выдерживает критики и вывод Ф. Фукуямы об исключительно мирном поведении Соединенных Штатов Америки и других

«демократических стран», которые подаются как защитники «демократии в мире и ее распространения туда, куда это возможно и позволяется расчетом».

Ф. Фукуяма откровенно писал о том, что после крушения коммунизма в Восточной Европе и Советском Союзе, именно этот регион привлекает внимание либеральных американских политиков, так как решается вопрос о том, «кто станет наследником восточноевропейского коммунизма». Для Ф.

Фукуямы своеобразной гарантией упрочения позиций Запада на международной арене является процветание либеральной демократии в воссоединенной Германии и «экономически доминирующей Японии».

Критикуя «политических реалистов» за отсутствие историзма в их подходах, когда международные отношения рассматривались ими как

«иммунные к происходящим вокруг эволюционным процессам», Ф. Фукуяма,

фактически, впал в аналогичную ошибку, говоря о либерализме. Провозглашая

«конец истории» и связывая его с торжеством либеральных ценностей буржуазных революций XVIII–XIX вв., Ф. Фукуяма обходил молчанием тот

234

факт, что сам либерализм за истекшие два века претерпел изменения и в ХХ в. вобрал в себя идеи и принципы, свойственные социалистическому идеалу и социалистическому направлению общественно-политической жизни (Более подробно об эволюции либерализма см. Макаренко В. П. Главные идеологии современности. – Ростов н/Д: Издательство «Феникс», 2000, с. 7-43; Замошкин Ю. А. «Конец истории»: идеологизм и реализм // Вопросы философии, 1990, № 3, с. 148-155). Правомерно задать вопрос: насколько обоснованы претензии Ф. Фукуямы считать либеральную идеологию и ценности общечеловеческими, и возможно ли вообще создать некую универсальную идеологию, совершенную и приемлемую для различных стран и народов, составляющих человечество.

3. 3. 5. Теория «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона

Глобальные перемены, вызванные распадом СССР и мирового социалистического содружества, окончание «холодной войны», начало нового этапа геополитического развития человечества требовали теоретического осмысления происходящего. В желающих проделать эту работу недостатка не было. Однако резонанс от различных зарубежных публикаций был разным. Наибольшее внимание специалистов и читающей публики вызвала теория «столкновения цивилизаций» профессора Гарвардского университета (США) Сэмюэла Хантингтона, изложенная им в журнале «Foreign Affairs» в 1993 г. (Русский перевод: С. Хантингтон. Столкновение цивилизаций? // ПОЛИС, 1994, № 1). (сноска: Сэмюэль Филлипс Хантингтон родился в Нью-Йорке в 1927 г. Изучал политическую философию в престижном Йельском университете, где получил степень бакалавра в 1946 г. Продолжил образование в чикагском университете и получил там степень магистра в 1948 г. В 1951 г. защитил диссертацию и получил степень доктора философии в Гарвардском университете, где преподавал до 1958 г. В 1959-1962 гг. работал заместителем и директором Института изучения войны и мира при Колумбийском университете. Затем вновь работал в Гарварде, занимал различные административные и научные посты. В 1970 г. С. Хантингтон основал

235

ежеквартальный журнал «Внешняя политика» («Foreign Policy»). До 1977 г.

являлся со-редактором журнала, ставшего одним из наиболее авторитетных мировых политологических изданий. Как считают некоторые его биографы, его карьера типична для современных высококвалифицированных западных интеллектуалов, сочетающих преподавание в университетах, деятельность в правительственных структурах, руководство научными центрами, активную научно-исследовательскую деятельность и публикацию исследований, многие из которых получили широкую известность не только в США, но и в других странах. В 1967-1971 гг. Хантингтон возглавлял кафедру политологии в Гарвардском университете. В 1973 г. работал заместителем директора Центра международных отношений; в 1977-1978 гг. – координатором отдела планирования Совета национальной безопасности при презеденте США; в

1978-1989 гг. – директором Центра международных отношений. С 1989 г. С.

Хантингтон занял пост директора Института стратегических исследований им.

Джона Олина при Гарвардском университете. Показателем высокой оценки его трудов в политологии явилось его избрание вице-президентом (1984-1985 гг.), а

затем президентом (1986-1987 гг.) Американской Ассоциации политических наук. С 1996 г. С. Хантингтон возглавил Гарвардскую Академию международных и региональных исследований. Его монографии, часто вызывавшие неоднозначные оценки, принесли ему всемирную известность.

Наиболее известными научными трудами С. Хантингтона являются: «Солдат и государство: теория и практика взаимоотношений гражданских властей и военных» (1957 г.), «Всеобщая оборона: стратегические программы в национальной политике» (1961 г.), «Политический порядок в меняющихся обществах» (1968 г.), «Американская политика: мощь дисгармонии» (1981 г.), «Третья волна: демократизация в конце двадцатого века» (1991 г.), «Столкновение цивилизаций и создание мирового порядка» (1996 г.), «Кто мы?

Вызовы американской национальной идентичности» (2004 г.). Как отмечали комментаторы, «Столкновение цивилизаций» стала одним «из самых популярных геополитических трактатов» 90-х гг. ХХ в., которая по-новому

236

описывала политическую реальность и давала «прогноз глобального развития всей земной цивилизации».

Что же послужило побудительным мотивом для С. Хантингтона выдвинуть свою гипотезу? Сам он объяснял это наличием нескольких парадигм мировой политики, сформулированных его коллегами в период с конца 1980-х

гг. и в последующий период. Эти концепции мировой политики имели, по мнению С. Хантингтона, определенные концептуальные недостатки и вызывали у него интеллектуальную неудовлетворенность. С. Хантингтон проанализировал четыре направления историографии международных отношений, которые сложились достаточно давно, и представители которых пытались дать трактовку современному им этапу развития.

Наибольшее количество критических замечаний С. Хантингтон адресовал сторонникам «единого мира», самым последним манифестом которых стала теория о «конце истории» Ф. Фукуямы. С. Хантингтон отмечал,

что подобные теории возникают в переломные эпохи с их ожиданием возникновения единого мира. Однако в конкретной ситуации периода окончания «холодной войны» иллюзию гармонии, считал С. Хантингтон,

рассеяли многочисленные этнические конфликты, возрождение неокоммунистических и неофашистских движений, усиление религиозного фундаментализма и др. Свой вердикт подобным взглядам гарвардский профессор резюмировал следующим образом: « Парадигма гармоничного мира слишком оторвана от реальности, чтобы быть полезным ориентиром в мире после «холодной войны» (С. Хантингтон. Столкновение цивилизаций / Пер. с

англ. Т. Велимеевой, Ю. Новикова. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2003, с.

32).

Второй подход, характеризующийся различением «мы» и «они»,

существует давно и использует пары «Восток-Запад», «Север-Юг», центр-

периферия. В мусульманской традиции существует деление на «обитель мира»

(дар аль-ислам) «обитель войны» (дар аль-гарб) и др. Американские авторы,

придерживающиеся такого подхода, поделили мир на «зоны мира» и «зоны

237

беспорядка». В первую зону вошли Запад и Япония, составляющие примерно

15 % мирового населения, во вторую – все остальное человечество. С.

Хантингтон писал в связи с этим: «В зависимости от того, какое определение дается этим частям, состоящая из двух частей картина мира может в какой-то мере соответствовать реальности» (Там же). Слабыми сторонами такой концепции, по мнению С. Хантингтона, было различение по степени экономического благосостояния (богатый Север и бедный Юг) или акцентированиеразличий в основополагающих ценностях и стиле жизни

(Восток-Запад). Такой подход представлялся С. Хантингтону малопродуктивным, поскольку «богатые страны могут вести торговые войны друг с другом». Что касается разделения мира по культурному признаку, оно представлялось С. Хантингтону «еще менее полезным», так как, если Запад является в какой-то степени единым, то у не-западных обществ «мало общего в религии, социальной структуре, общественных организациях и превалирующих ценностях». Из этого С. Хантингтон делал вывод: «Мир слишком сложен,

чтобы его можно было в большинстве случаев просто разделять в экономическом плане на Север и Юг и в культурном – на Восток и Запад» (Там же, с. 34).

Третья концепция, анализируемая С. Хантингтоном, это теория

«политического реализма», которую он оценивал достаточно высоко и считал,

что эта «парадигма представляет нам ориентиры в более реалистической картине глобальной политики, чем одноили двухполюсные концептуальные схемы» (с. 35). Реализм этой концепции виделся С. Хантингтону в том, что в ней основными действующими лицами на международной арене выступали отдельные государства, главной целью которых являлось обеспечение внешней безопасности своих стран. Для достижения этой цели они наращивают свою мощь, вступают в альянсы с другими государствами, участвуют в международных организациях и т. д. Однако продолжением этих достоинств были недостатки теории «политического реализма», как они виделись С.

Хантингтону. Он считал, что интересы государств определеяются не только с

238

точки зрения мощи, но «также и с точки зрения многого другого» - системы ценностей, культуры, законов, международных норм. Кроме этого, полагал С.

Хантингтон, «эта многоцентровая модель не поможет нам понять, насколько глобальная политика после «холодной войны» будет отличаться от глобальной политики во время и до «холодной войны». Причина этого в том, писал американский политолог, что хотя «страны остаются ключевыми игроками на поле международной политики, они также могут утратить суверенитет,

государственные функции и власть. Сейчас международные институты отстаивают право судить о том, что государства могут делать на своей территории, и ограничивать их в этом. В определенных случаях (наиболее это заметно в Европе) международные институты приобрели важные функции,

ранее принадлежавшие государству…В мировом масштабе сейчас имеет место тенденция утраты власти центральным аппаратом государственного управления из-за передачи оной субгосударственным, региональным,

провинциальным и местным политическим образованиям» (с. 37).

Еще одну модель глобальной политики С. Хантингтон назвал

«всемирной анархией» или «всемирным хаосом». Наиболее убедительно, как он отмечал, она была описана в книге Зб. Бжезинского «Вне контроля». Согласно этому подходу современный мир характеризуют «усиление межплеменных,

этнических и религиозных конфликтов; появление международных криминальных мафиозных структур; рост числа беженцев до десятков миллионов; распространение ядерного и другого оружия массового поражения;

расползание терроризма» (с. 38). Однако, несмотря на узнаваемость описанного положения дел на международной арене, признавал С. Хантингтон, эта

«картина всеобщей и недифферецированной анархии дает нам мало ключей к пониманию мира и не помогает…предвидеть тенденции в этой анархии,…разрабатывать руководящие принципы для государственных политиков» (Там же).

С. Хантингтон исходил из того, что в мире одновременно

разворачиваются две тенденции – дробления и интеграции. Ни одна из

239

рассмотренных им выше концепций, по его мнению, не располагала для их изучения адекватным познавательным потенциалом. Эти концепции невозможно было соединить ввиду их несовместимости. С. Хантингтон писал: «Мир не может быть одновременно единым и фундаментально разделенным на Восток и Запад или Север и Юг. Не может и национальное государство быть краеугольным камнем международных отношений, если оно дробится или разрывается разрастающейся гражданской войной. Либо мир един, либо их два, либо это 184 государства, либо это бесконечное количество племен,

этнических групп и национальностей» (с. 39). В такой ситуации, считал он,

необходима парадигма, «которая будет рассматривать более значительные события и давать лучшее понимание тенденций». С. Хантингтон предложил рассматривать мир в парадигме взаимодействия нескольких цивилизаций, что

«обеспечивает довольно простую и ясную систему понимания мира и определения того, что важно и что неважно среди многочисленных конфликтов, предсказания будущего развития, а также дает ориентиры политикам» (Там же).

С. Хантингтон признавал, что идея цивилизаций принадлежит не ему.

Список ученых – выдающихся историков, социологов, антропологов, которые изучали истоки, возникновение, подъем, взаимодействие, достижения, закат и падение цивилизаций, полон блестящих имен: Макс Вебер, Эмиль Дюркгейм,

Освальд Шпенглер, Питирим Сорокин, Арнольд Тойнби, Фернан Бродель и др.

Опираясь на предшественников, Хантингтон работал над своей концепцией несколько лет. Впервые он публично изложил свои идеи о роли цивилизаций в современном мире в лекции, прочитанной им в Американском институте предпринимательства в Вашингтоне в октябре 1992 г. Затем при финансовой поддержке Фонда Смита-Ричардсона подготовил сообщение для проекта института им. Дж. Олина «Изменение среды безопасности и американских национальных интересов». Летом 1993 г. журнал «Foreign Affairs» опубликовал статью С. Хантингтона под названием «Столкновение цивилизаций?». По словам редакторов журнала, эта статья вызвала больший резонанс, чем любая

240