Геополитика.-6

После второй мировой войны К. Шмитт был подвергнут остракизму академическим миром, лишен возможности преподавать и публично заявить о себе (остракизм–гр. оstrakismos–черепок: 1) в Древней Греции – изгнание граждан, опасных для государства, решавшееся путем тайного голосования посредством черепков, на которых писались имена изгоняемых; 2) изгнание, гонение). Его имя предали забвению и он стал просто «фигурой умолчания» на многие годы, одним «из живых символов н е м е ц к о й в и н ы, глубокого падения и безусловной ответственности интеллектуала» (Там же, с.269). В этот период времени – 40 - 50 – е гг. ХХ в.–Шмитт обратился к геополитической тематике. Одним из его первых геополитических трактатов явилась работа 1939 г. «Порядок больших пространств в праве народов, с запретом на интервенцию для чуждых пространству сил». Целью этой работы было оправдание экспансии нацистской Германии в Европе. В 1942 г. увидела свет небольшая брошюра К. Шмитта «Земля и море. Созерцание всемирной истории». После окончания второй мировой войны К. Шмитт опубликовал в 1950 г. работу «Новый «номос» Земли», а в 1959 г. «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Земли и Моря».

Известность вернулась к К. Шмитту в середине 1960-х гг. Его 70– летие и 80–летие были отмечены изданием юбилейных сборников. 90– летний юбилей К. Шмитта был отмечен выпуском специального номера «Европейского журнала по социальным наукам». За послевоенный период библиография работ К. Шмитта и работ о нем достигла фантастических размеров (Там же, с. 312). Умер К. Шмитт в 1985 г. в возрасте девяноста семи лет.

171

2. 2. 3. 1. Политические взгляды К. Шмитта

Политические взгляды К. Шмитта сформировались под влиянием кризиса, который переживала западная цивилизация, основанная на либеральных ценностях свободы и прав личности, подчинения общественных и государственных интересов интересам и потребностям индивида. В первые десятилетия ХХ в., когда в качестве альтернативы либерализму выступили коммунистическая и фашистская идеология, голос К. Шмитта не сливался с общим критическим хором. В работе «Политическая теология», изданной в 1922 г., К. Шмитт писал о противоречиях буржуазно-либерального общества. Он ссылался на своих предшественников, испанского дипломата и политика XIX в. Доносо Кортеса и прусского консерватора Ф. Й. Шталя, которые отмечали двойственность либеральной буржуазии. «Ненависть к монархии и аристократии тянет либерального буржуа влево, - писал К. Шмитт, - страх за свое имущество, которому угрожает радикальная демократия и социализм, тянет его снова вправо к могущественной королевской власти, войско которой способно его защитить; так он колеблется между обоими своими врагами и хотел бы обмануть обоих» (К. Шмитт. Политическая теология /В кн.: К. Шмитт. Политическая теология. Сборник, с. 90-91).

Продолжая тему противоречивости либеральной буржуазии, К. Шмитт отмечал, что «она требует свободы и равенства и, несмотря на это, ограничения избирательного права имущими классами, чтобы обеспечить образованию и собственности необходимое влияние на законодательство, как будто образование и собственность дают право угнетать бедных и необразованных людей; она упраздняет аристократию крови и семьи и допускает бесстыдное господство денежной аристократии, глупейшую и вульгарнейшую форму аристократии; она не желает ни суверенитета короля, ни суверенитета народа. Так чего же она собственно хочет?» Отвечая на этот вопрос, К.

172

Шмитт усмотрел политический идеал либеральной буржуазии, по крайней мере европейской, в парламентаризме и свободе слова и печати, которые из лозунга превратились, по его мнению, в религию. «…Либерализм дискутирует и переговаривается по поводу каждой политической частности…идеал политической жизни состоит в том, чтобы дискутировала не только законодательная корпорация, но и все население, чтобы человеческое общество превратилось в огромный клуб, а истина, таким образом, получалась бы сама собой путем голосования» (Там же, с. 93). К. Шмитт считал, что такой подход идеально обеспечивает уклонение и уход от ответственности, в то время как в политической жизни важно принятие решений.

Уязвимое место либерализма К. Шмитт усматривал в апологетике частных и субъективных хозяйственных интересов, которые стремятся подчинить себе политическую сферу и ведут с ней борьбу. Авангардом этой борьбы К. Шмитт считал американских финансистов, «техников индустрии», которые принимают политическую идею «лишь тогда, когда удается указать тот круг лиц, который имеет очевидный экономический интерес, чтобы воспользоваться ею к своей выгоде» (Там же, с. 97). Такому подходу К. Шмитт противопоставлял собственное видение политической сферы. В работе «Римский католицизм и политическая форма», впервые опубликованной в 1923 г., он писал о противостоянии римского католицизма и англосаксонского протестантизма. Справедливости ради следует сказать, что К. Шмитт называл оппозиционным римскому католицизму и православное христианство, однако его внимание было сосредоточено на противостоянии двух первых сил. Это противостояние, по его мнению, проистекало из фундаментального различия в оценке значимости политической и экономической сфер.

Протестанты и сторонники либерализма считали экономическую деятельность–производство и потребление–главной, определяющей все

173

сферой. Стремление к получению прибыли, как основа буржуазного общества, теснило в тень сферу политического и власть, как нечто производное. Неограниченная свобода предпринимательства от какоголибо вмешательства государства и политической власти объявлялись главной ценностью либералов. В начале ХХ в. К. Шмитт, отдавая приоритет политическому перед экономическим, писал: «…капиталистические предприниматели и социалистические пролетарии единодушно расценивают это притязание политического как неосновательную претензию и, исходя из своего мышления, воспринимают господство политиков как «необъективное». С последовательно политической точки зрения это, конечно, только означает, что определенные социальные группировки власти – могучие частные предприниматели и организованные рабочие определенных предприятий или отраслей промышленности – используют свою позицию в процессе производства, чтобы получить в свои руки государственную власть. Если они обращаются против политиков и политики как таковой, то имеют в виду конкретную, временно стоящую у них на пути политическую власть. Если им удается отбросить ее в сторону, то и конструкция противоположности между экономическим и политическим мышлением потеряет для них интерес и возникнет новый род политики новой, основанной на экономическом базисе власти. Но заниматься они будут именно политикой…ни одна великая социальная противоположность не может быть разрешена экономически» (К. Шмитт. Римский католицизм и политическая форма/Там же, с. 122-123).

По мнению К. Шмита, католицизм и католическая церковь всегда были ориентированы на политическую сферу: « …римско-католическая церковь как исторический комплекс и административный аппарат продолжает универсализм Римской империи…» При этом «политическая власть католицизма не основывается ни на экономических, ни на военных средствах, а чудовищных размеров

174

иерархический аппарат управления» контролирует религиозную жизнь (Там же, с. 104, 124, 101). К. Шмитт считал, что главное в католицизме – «соединение противоположностей», а «тактические коалиции с самыми разнообразными группировками», использование любых политических форм и возможностей как инструментов для реализации идеи – все это говорит о том, что сущность католицизма–политическая.

Более ярко свой взгляд на политическую сферу К. Шмитт изложил в работе «Понятие политического», опубликованной в 1927 г. Он исходил из примата политики над всеми другими областями человеческой деятельности и дал определение понятия «политического» через выявление специфически политической категории. К. Шмитт считал, что в каждой сфере–экономической, моральной, эстетической–действуют свои противоположности: в области морали-«доброе» и «злое», в эстетической сфере- «прекрасное» и «безобразное», в экономической–«полезное» и «вредное», «рентабельное» и «нерентабельное». По поводу политической сферы К. Шмитт писал следующее: « Специфически политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы,-это различение «д р у г а» и «в р а г а». Смысл различения друга и врага состоит в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности соединения или разделения, это различение может существовать независимо от того, используются ли одновременно все эти моральные, эстетические, экономические или иные различения. …Политическое различение привлекает для поддержки все пригодные для этого различения. Это ничего не меняет в характере этих противоположностей. А отсюда следует и обратное: морально злое, эстетически безобразное и экономически вредное от этого еще не оказывается врагом; морально доброе, эстетически прекрасное и экономически полезное еще не становится другом в специфическом, т.е. политическом смысле слова» (К. Шмитт. Понятие политического /

175

Антология мировой политической мысли. В 5-ти тт. т. 2. Зарубежная политическая мысль. ХХ век. М.: Мысль, 1997, с. 292-293). К. Шмитт предостерегал, что понятие «враг» не следует понимать как метафору и символ, также как и в частно индивидуалистическом смысле, как выражение личных чувств–врага в политическом смысле не требовалось лично ненавидеть.

Понятие политического К. Шмитт тесно связывал с понятием государства, которое он определял как «политический статус народа, организованного в территориальной замкнутости» (Там же, с. 291). По его мнению, различение «друг–враг» действует на уровне внутригосударственном и межгосударственном. Различения внутри государства могут быть привязаны к конкретным ситуациям, крайним выражением которых является гражданская война или революция, когда разделение «друг–враг» проявляется особенно четко. Но по мере преодоления этих крайних ситуаций, становится призрачной абстракцией разделение «друг-враг». В таких условиях, считал К. Шмитт, в обиход входят новые понятия: государство, республика, общество, суверенитет, правовое государство, диктатура, план и т. д. Он утверждал, что такие категории абстрактны и непонятны, так как «неизвестно, кто конкретно должен быть поражен, побежден, подвергнут отрицанию и опровергнут посредством именно такого слова» (Там же, с. 296).

Что касается уровня межгосударственного общения, К. Шмитт полагал, что невозможно отрицать явное и очевидное – «…то, что народы группируются по противоположности «друг-враг», что эта противоположность … дана каждому политически существующему народу» (Там же, с. 295). Что же означает это последнее? К. Шмитт отвечал на этот вопрос следующим образом: «Покуда народ существует в сфере политического, он должен – хотя бы и только в крайнем случае – определить различение друга и врага. Если у него больше нет

176

способности или воли к этому различению, он прекращает политически существовать. Если он позволяет, чтобы кто-то чужой предписывал ему, кто есть его враг и против кого ему можно бороться, а против кого нет, он больше уже не является политически свободным народом, и подчинен иной политической системе или же включен в нее» (Там же, с.305). К. Шмитт предостерегал о негативных последствиях веры, «что один отдельный народ мог бы, объявив дружбу всему миру или же посредством того, что он добровольно разоружится, устранить различение друга и врага. Таким образом, мир не деполитизируется и не переводится в состояние чистой моральности, чистого права или чистой хозяйственности. Если некий народ страшится трудов и опасностей политической экзистенции (лат. еxistentia–существование), то найдется именно некий иной народ, который примет на себя эти труды, взяв на себя его «защиту против внешних врагов» и тем самым политическое господство» (Там же, с.305).

К. Шмитт разделял мнение, высказанное неоднократно и задолго до него, о невозможности поддержания статуса вечного союзника (друга) или вечного врага. Невозможным для К. Шмитта представлялась также перспектива создания на Земле некоей общепланетарной системы в духе мондиализма. К. Шмитт считал политической спекуляцией употребление понятия «человечество» применительно к политической сфере. «Понятие «человечество», - писал он, - исключает понятие «враг», ибо и враг не перестает быть человечеством, и тут нет никакого специфического различения. То, что войны ведутся во имя человечества … имеет лишь ярко выраженный политический смысл. Если государство во имя человечества борется со своим политическим врагом, то это не война человечества, но война, для которой определенное государство пытается в противоположность своему военному противнику оккупировать универсальное понятие, чтобы идентифицировать себя с ним (за счет противника), подобно тому, как можно злоупотребить

177

понятиями «мир», «справедливость», «прогресс», «цивилизация», чтобы истребовать их для себя и отказать в них врагу. «Человечество» - особенно пригодный идеологический инструмент империалистических экспансий (и в своей этически–гуманитарной форме это специфическое средство экономического империализма)» (Там же, с. 306).

К. Шмитт категорически возражал против мондиалистского подхода о возможности создания единого мирового порядка на Земле на основе ценностей западной цивилизации: «Политическое единство (т.е. государство–Л. К.), - писал он, - предполагает реальную возможность врага, а тем самым и другое, сосуществующее политическое единство. Поэтому на Земле, пока вообще существует государство, есть много государств и не может быть обнимающего всю Землю и все человечество мирового «государства». Политический мир – это не универсум, а плюриверсум» (Там же, с. 305). Предсказывать, наступит ли на Земле такое объединение людей, когда борьба между ними станет немыслимой и невозможной, К. Шмитт считал бесчестной фикцией. Вместе с тем, глубокое знание и понимание анализируемого предмета позволили ему провидчески за несколько десятилетий до наших дней охарактеризовать модель поведения на международной арене «индивидулистического либерализма», т. е. западных, либеральных стран. К. Шмитт полагал, что либеральные силы, «попытаются ввести на Земле такое состояние, в котором они смогут беспрепятственно применять свои хозяйственные средства власти: эмбарго на кредиты, эмбарго на сырье, разрушение чужой валюты и т. д.»…а также технически совершенное современное оружие «для насильственного физического убиения», хотя из лексикона будет удалено понятие «война». Вместо него станут употребляться «санкции, карательные экспедиции, умиротворение, защита договоров, мероприятия по обеспечению мира. Противник больше не зовется врагом, но вместо этого он оказывается нарушителем мира и как таковой объявляется вне закона и вне человечности; война, ведущаяся

178

для сохранения или расширения экономических властных позиций, должна быть усилиями пропаганды сделана «крестовым походом» и «последней войной человечества» (Там же, с. 309). Подобного рода анализ, сделанный немецким политическим мыслителем восемь десятков лет назад, оказывается поразительно актуальным в свете развития международных отношений последних полутора десятков лет.

2. 2. 3. 2. Проблема структурирования пространства в работах К. Шмитта (1940-1950-е гг.). Концепция «номоса» Земли

При чтении работ К. Шмитта, написанных по геополитической проблематике, обращает на себя внимание отсутствие политической ангажированности и объективизм в изложении. Скорее всего, это объясняется положением самого К. Шмитта в академических кругах, о чем речь шла выше. Мотивы геополитиков, его предшественников и современников, определялись политическими потребностями государств, в которых они жили. К. Шмитт же мог позволить себе академизм даже при рассмотрении такой политически острой темы, как структурирование земного пространства. Этой проблеме посвящены работы «Земля и море. Созерцание всемирной истории»(1942 г.), «Новый «номос» Земли» (1950 г.), «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Земли и Моря» (1959 г.).

К. Шмитт подчеркивал многомерность значения самого понятия пространства в разных науках в разные периоды исторического времени: «Математическое пространство представляет собой нечто совсем иное, чем пространство электромагнитного поля, последнее в свою очередь совершенно отличается от пространства в психологическом или биологическом смысле». Но все же при отсутствии цельности и «изолированном сосуществовании различных понятий» К. Шмитт впервые употребил в геополитическом смысле понятие

179

«планетарная революция пространства». Что же он под ней понимал? К. Шмитт объяснил это следующим образом: «Каждый раз, когда…в поле зрения всего человечества попадают новые земли и океаны, изменяются также пространства исторической экзистенции. Тогда возникают новые масштабы измерения политико-исторического действия, новые науки, новые устроения, новая жизнь новых или возродившихся народов. Это распространение может быть настолько интенсивным и поразительным, что меняются не только меры, масштабы и пропорции, не только внешний окаем человека, но и сама структура понятий пространства. Тогда уже можно говорить о революции пространства» (К. Шмитт. Земля и море. Созерцание всемирной истории / В кн.: А. Дугин. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить пространством, с. 860-861).

С проблемой структурирования пространства также тесно связано еще одно понятие, которое ввел в геополитику К. Шмитт–это «номос». Немецкий теоретик впервые употребил его 1942 г. в работе «Земля и море». Хотя в греческом языке слово «nomos» означает «закон», в этой работе сам К. Шмитт вывел понятие «номос» от греческого глагола «Nemein» в трех его значениях: «…в первую очередь, «номос» означает «взятие», во вторую–«деление и распределение того, что взято», и, наконец, в третью–«эксплуатацию и использование того, что взято и распределено» (К. Шмитт. Новый «номос» Земли // Элементы, 1993, № 3, с. 27). «Захват–Распределение–Использование является в этой последовательности тремя основными понятиями каждого конкретного упорядочения…- продолжал К. Шмитт уже в другой работе.–Всякое упорядочение представляет собой упорядочение пространства… Действительное, истинное первичное упорядочение основано в своей важнейшей сущности на определенных пространственных границах и ограничениях, на определенных мерах и определенном разделе земли. В начале каждой великой эпохи происходит поэтому великий захват

180