Экзамен зачет учебный год 2023 / Пределы осуществления гражданских прав - Братус С. Н

С. Н. Братусь,

Доктор юридических наук

О пределах осуществления гражданских прав

(ст. 5 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик)

Согласно ч. I ст. 5 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик субъективные гражданские права подлежат защите, если они осуществляются в соответствии со своим назначением, т. е. в соответствии с целями, для достижения которых эти права уста­новлены в социалистическом обществе в период строительства комму­низма. В ч. I ст. 5 Основ содержится то же положение, которое было сформулировано в ст. 1 ГК РСФСР 1922 г. Однако правило ч. I ст. 5 Основ не является простым воспроизведением ст. 1 ГК, изданного в начальный период нэпа. Как правильно отметил В. А. Рясенцев,¹ ст. 1 ГК РСФСР 1922 г. относилась только к имущественным правам, а ч. I ст. 5 Основ касается всех гражданских прав, в том числе и неимущест­венных. Разумеется, и содержание охраняемых советским гражданским законодательством субъективных прав граждан и организаций ныне иное, чем оно было в условиях нэпа.

Ст. 1 ГК РСФСР 1922 г. вызвала в свое время довольно широкие отклики в юридической литературе. Едва ли в настоящее время есть не­обходимость воспроизводить зачастую разноречивые оценки этой статьи. Можно лишь отметить, что, наряду с неправильными попытками тракто­вать ее в духе теории социальных функций права (работы А. Г. Гойхбарга и его последователей в первой половине 20-х годов), в судебной практике и в литературе установилось в целом правильное понимание содержащегося в ней правила (что связано прежде всего с именем П. И. Стучки). В период проведения новой экономической политики эта норма рассматривалась как один из правовых инструментов, направ­ленных против злоупотребления нэпом со стороны частнокапиталистиче­ских элементов. В дальнейшем, после того как социалистическая система хозяйства окончательно победила, ст. 1 ГК служила средством борьбы против попыток использования личной собственности и иных граждан­ских прав в целях извлечения нетрудовых доходов, а также в тех слу­чаях, когда нерадивое отношение к имущественным правам противоре­чило общественным интересам (например, при бесхозяйственном содер­жании жилого дома личным собственником). Круг случаев применения ст. 1 ГК после победы социализма в стране резко сократился. Объясня­лось это не только изменившимися социально-политическими условия­ми, но и тем, что законодатель довольно детально конкретизировал в специальных правовых нормах содержание права личной собственности и иных гражданских прав граждан и организаций и тем самым опреде­лил границы осуществления этих прав. Поэтому ст. 1 ГК, будучи общим правилом, рассчитанным на тот случай, если отсутствуют специальные нормы, конкретизирующие социально-хозяйственное назначение какого-либо гражданского права, уступала место специальным нормам. Этим, на наш взгляд, объясняется и то отрицательное отношение к ст. 1 ГК, которое начало проникать в советскую цивилистическую литературу с конца 30-х годов.

Наиболее яркое выражение эта позиция отрицания необходимости и полезности ст. 1 ГК нашла в одной из работ М. М. Агаркова.² По его мнению, ст. 1 ГК стала анахронизмом, не соответствующим современно­му состоянию советского права, и утратила всякое значение для судеб­ной практики. В некоторых первоначальных проектах Гражданского ко­декса СССР, подготовлявшихся в период между 1947 и 1952 гг., норма, аналогичная правилу ст. 1 ГК, отсутствовала. Высказывались сомнения и относительно того, целесообразно ли включать такую норму в Основы гражданского законодательства. Но подавляющее большинство тех, кто принял участие в обсуждении проекта Основ (имеются в виду мнения учреждений, практических работников, ученых), высказалось за сохра­нение в новом законе принципа, провозглашенного в ст. 1 ГК РСФСР 1922 г. Этот принцип и был сформулирован в ч. I ст. 5 Основ. Рассмотрим доводы противников сохранения этого принципа в гражданском законодательстве. Почему закон отказывает в защите гражданского права, осуществляемого в противоречии с его социальным назначением? Можно ли вообще отказать кому-либо в защите права, если его носитель действует в рамках этого права? Не является ли не­надежным такой критерий противоправности осуществления права, как использование его не в соответствии с социальным назначением? Каза­лось бы, если право предоставлено, значит поведение управомоченных соответствует цели, назначению права. А гражданские права, как из­вестно, направлены на обеспечение и развитие имущественных и связан­ных с ними личных неимущественных отношений в целях создания ма­териально-технической базы коммунизма и все более полного удовле­творения материальных и духовных потребностей граждан. Почему же в определенных случаях надо отказывать в защите права тому, кто дей­ствует «в своем праве»? Это положение и было решающим в системе аргументов, выдвинутых М. М. Агарковым против включения в новое гражданское законодательство нормы, аналогичной ст. 1 ГК 1922 г. Автор писал о бессмысленности, о нелогичности самого понятия злоупо­требления правом.

Однако с М. М. Агарковым можно было бы согласиться лишь в том случае, если бы содержание каждого субъективного права было настоль­ко конкретизировано соответствующими нормами права в виде перечня допустимых определенных действий, что никаких возможностей для про­явления инициативы в совершении иных действий (или путем заявления требований о воздержании от действий других лиц) у лица не остава­лось. Но дело обстоит иначе. Какова бы ни была степень конкретиза­ции действий, входящих в содержание субъективного права, она не мо­жет исчерпать всех возможных его проявлений, поскольку соответствую­щая норма права остается общим правилом поведения. Закон — не пе­речень всех возможных актов поведения, им предусмотренных. Поэтому возникает необходимость определить границы осуществления субъективного права, т. е. установить критерий, которым следует руководствовать­ся при оценке правомерности тех или иных действий носителя этого пра­ва. Такой критерий и установлен в ч. I ст. 5 Основ: это такое осуществле­ние права, которое соответствует его назначению в социалистическом обществе в период строительства коммунизма.

Этот критерий имеет общее значение и действует, как было уже отмечено выше, в том случае, когда в отдельных гражданскоправовых нормах или институтах, регулирующих те или иные виды имущественных и личных неимущественных отношений, не определено назначение пре­дусмотренных этими нормами и институтами конкретных субъективных прав. Если же это назначение определено в законе, надо руководство­ваться соответствующими нормами и нет необходимости ссылаться на ч. I ст. 5 Основ.

Так, для того чтобы установить, надлежащим ли образом осуще­ствляет свои права личный собственник, надо руководствоваться не ст. 5, а ст. 20 Основ (ст. 105 ГК РСФСР 1964 г.), которая исчерпываю­щим образом определяет назначение права личной собственности. При­надлежащее гражданину имущество предназначено для удовлетворения его материальных и культурных потребностей и не может использовать­ся для извлечения нетрудовых доходов.

Иначе обстояло бы дело, если бы социальное назначение права лич­ной собственности не было указано в законе. В этом случае при опре­делении границ осуществления этого права следовало бы руководство­ваться ч. I ст. 5 Основ. Именно потому, что в ГК 1922 г. назначение права личной собственности не было определено, судебная практика применяла в необходимых случаях ст. 1 ГК.³

Из сказанного следует сделать вывод, что ч. I ст. 5 Основ должна применяться тогда, когда социальное назначение отдельного права и возможный круг действий, составляющих его содержание, не определены в относящейся к этому праву норме, а могут быть установлены лишь исходя из общих принципов и смысла гражданского законодательства. Например, в законе не определено социальное назначение права автора на псевдоним и не указано каких-либо условий, ограничивающих при­своение автором того или иного псевдонима. Очевидно, надо исходить из того, что опубликование произведения под псевдонимом не должно противоречить общему смыслу авторского права — поощрению творче­ства и охране его результатов в соответствии с интересами автора и общества. Но если, как правильно отметил В. А. Рясенцев, в качестве псевдонима малоизвестным автором будет взята фамилия другого авто­ра, весьма известного в той же области литературы или искусства, то такое осуществление права будет противоречить его назначению.⁴

Однако В. А. Рясенцев полагает, что в данном случае право на псев­доним может быть оспорено потому, что его употребление несовмести­мо с правилами социалистического общежития. По нашему же мнению, назначение права вытекает из тех общественных отношений, которые закреплены в данных нормах права, обеспечиваются этими нормами. Если в приведенном случае в качестве псевдонима используется фами­лия известного писателя, нельзя не признать, что защита права на такой псевдоним противоречила бы охарактеризованному выше социаль­ному назначению этого права. Разумеется, такая защита противоречила бы и принципам нашего общества. Однако главное состоит в том, что такое использование псевдонима просто неправомерно: носитель субъективного права может претендовать на его защиту, если использование права соответствует двум необходимым условиям: содержанию права и его социальному назначению. Иначе говоря, субъективное право вклю­чает в себя не только содержание, но и его социальное назначение. Это два взаимосвязанных между собой компонента.

Поэтому нельзя согласиться с авторами, усматривающими суть проблемы в том, что отказ в защите субъективного права обусловлен несоответствием поведения его носителя содержанию права.⁵В этом случае забывается назначение права. Ведь если поведение не соответ­ствует содержанию права — налицо противоправное поведение и ни­какой сложности здесь нет. Ч. I ст. 5 Основ имеет в виду иное: поведение лица соответствует содержанию, но не отвечает социальной цели права. В таком случае и наступает отказ в защите права.

В этой связи трудно согласиться также с утверждением, что осуще­ствление права в противоречии с его социальным назначением следует квалифицировать как злоупотребление правом. По мнению М. О. Бару, «злоупотребление правом всегда внешне опирается на субъективное право и формально не противоречит объективному праву».⁶ Мы пола­гаем, однако, что прав М. М. Агарков, указывавший на внутреннюю про­тиворечивость понятия злоупотребления правом. Во-первых, опасно про­тивопоставлять форму и содержание в праве в тех случаях, когда пове­дение не противоречит объективному праву, т. е. закону. Такое проти­вопоставление может повести к нарушению законности, к неоснователь­ному расширению судейского усмотрения. Во-вторых, и это главное, нет необходимости в таком противопоставлении: если право осуществляется вопреки его назначению, то это свидетельствует о том, что требования закона нарушены и такое осуществление права противоречит объектив­ному праву. Проблема решается в рамках законности — отходов исполь­зовании права от его социального назначения есть отступление от зако­на со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Предложенное решение устраняет и второй недостаток, которым, на наш взгляд, иногда грешит не только практика применения ч. I ст. 5 Основ (ранее ст. 1 ГК), но и теория. Речь идет о неосновательном рас­ширении круга случаев, на которые считают возможным распространить общее правило, запрещающее использование права в противоречии с его назначением.

Выше уже отмечалось, что это правило не следует распространять на те права, содержание и назначение которых определены конкретными институтами и нормами гражданского права. Не следует применять ч. 1 ст. 5 и в тех случаях, когда вопрос о правомерности или неправомерности действий или воздержания от них может и должен быть решен на осно­вании иных норм права.

В упомянутой статье В. А. Рясенцева приведен ряд случаев (казу­сов), на которые, по мнению автора, распространяется действие ст. 5 Основ. На наш взгляд, не все эти примеры удачны. Так, В. А. Рясенцев полагает, что бездействие, выразившееся в неустранении собственником дома таких неисправностей в строении, которые грозят безопасности других лиц, охватываются правилом ст. 5.⁷ Нам представляется, что в приведенном случае налицо невыполнение прямых обязанностей собст­венника жилого дома по поддержанию в безопасном для окружающих лиц состоянии дома и поэтому нет необходимости для обоснования этих обязанностей опираться на ст. 5.

Едва ли можно согласиться с данной В. А. Рясенцевым оценкой и следующего случая. Павлов, собственник загородного дома и фрукто­вого сада, находясь в больнице и чувствуя приближение смерти, решил завещать свое имущество государству для устройства детских яслей. Врач, желавший рассеять мрачные мысли больного, отказался вызвать к нему нотариуса. Тогда Павлов попросил друга, навестившего его в больнице, записать принятое им решение относительно судьбы указан­ного имущества. Сестры Павлова пытались в суде оспорить завещание, поскольку оно не имело нотариальной формы. Народный суд, однако, от­казал в удовлетворении иска, указав, что «воля умершего не только не противоречит нашим законам, но еще и предопределена моральным ко­дексом строителя коммунизма».⁸ В. А. Рясенцев считает, что иск сестер Павлова имел с формальной точки зрения правовые основания и суд в данном случае не только отказал в защите возникшего у них наслед­ственного права, но и лишил их этого права ввиду проявленного ими неуважения к подлинной воле брата, который распорядился имущест­вом, следуя принципам коммунистической морали. В. А. Рясенцев пола­гает, что это решение суда опирается на ст. 5 Основ.⁹

По нашему мнению, для обоснования правильности решения народ­ного суда по этому делу не надо прибегать к ст. 5 Основ. В данном случае речь не может идти об осуществлении сестрами Павлова при­надлежащего им наследственного права в противоречии с его социаль­ным назначением, так как такого права у истиц не возникло. Суд отка­зал им в иске потому, что не признал за ними такого права. Право на наследство, по мнению суда, возникло у государства в соответствии с явно выраженной волей покойного. Суд должен был признать, что в той обстановке, в которой находился умирающий (врач отказался вызвать к больному нотариуса), выраженное в простой письменной форме заве­щательное распоряжение не могло быть удостоверено в нотариальном порядке. Это один из тех интересных и редких случаев, когда требование соблюдения определенной формы совершения сделки отступает на вто­рой план; возникает такой разрыв между содержанием сделки и ее оформлением, при котором побеждает содержание.

Не следует также прибегать к ст. 5 Основ (ранее к ст. 1 ГК) и в том случае, когда в целях снижения суммы алиментов, уплачиваемых на содержание детей, оставшихся с матерью, состоявшей до развода в браке с отцом этих детей, последний после вступления в новый брак и появления у него детей от этого брака фиктивно разводится со своей супругой. В статье М. О. Бару этот казус приводится в качестве приме­ра злоупотребления правом. По нашему мнению, здесь налицо просто фиктивный акт, совершенный с целью обхода закона, и на этот акт уместно распространить по аналогии те последствия, которые влечет за собой признание мнимой сделки недействительной. Ссылаться же на ст. 1 ГК РСФСР 1922 г. (ныне ст. 5 Основ), как это делает М. О. Бару, не следует. Не следует привлекать эту статью и в том случае, когда один из родителей, оставивший своих детей в младенческом возрасте и ни­когда впоследствии не оказывавший им материальной поддержки, в старости предъявляет к ним иск о взыскании алиментов; речь здесь может идти о несовершенстве, несправедливости законодательства, не содержащего специальной нормы об отказе в удовлетворении подобного рода исков в соответствии с социалистическим правосознанием, о не­обходимости изменения законодательства, но не об отказе в иске по основанию, предусмотренному ст. 5 Основ (ранее ст. 1 ГК РСФСР 1922 г.).

В отличие от ст. 1 ГК РСФСР 1922 г. ст. 5 Основ дополнена ч. II, говорящей о том, что при осуществлении прав и исполнении обязан­ностей граждане и организации должны соблюдать законы, уважать правила социалистического общежития и моральные принципы общест­ва, строящего коммунизм.

Указанные выше и иные могущие возникнуть при толковании и при­менении ч. I ст. 5 Основ ошибочные суждения объясняются главным образом тем, что правило ч. II этой статьи рассматривается лишь как критерий оценки правомерности осуществления права в соответствии с его назначением. Между тем, по нашему глубокому убеждению, ч. II ст. 5 Основ имеет самостоятельное значение, и правило, в ней сформу­лированное, не связано непосредственно с правилом ч. I этой статьи.

Обратимся к анализу ч. II ст. 5 Основ. К чему сводится ее содержа­ние? Требование соблюдать законы настолько бесспорно, что никаких затруднений на практике не вызывает. Тот, кто при осуществлении пра­ва и исполнении обязанности (в ч. I ст. 5 Основ, кстати, речь идет только об осуществлении прав) нарушает закон, тот действует незаконно, про­тивоправно. Это — истина, не требующая доказательств.

Очевидно, суть положения ч. II ст. 5 Основ состоит в другом — в требовании уважать правила социалистического общежития и мораль­ные принципы общества, строящего коммунизм. Правила социалистиче­ского общежития — это моральные нормы. Известно, что нормы права и нормы морали многое объединяет. И те и другие — нормы социальные, регулирующие поведение людей. Но между этими двумя видами соци­альных норм имеются и существенные различия, важнейшее из которых заключается в том, что нарушение норм морали не влечет за собой при­менения государственного принуждения по отношению к нарушителю. Право и мораль взаимодействуют, но не сливаются друг с другом.

Появление правила, сформулированного в ч. II ст. 5 Основ, можно объяснить, на наш взгляд, лишь следующим образом. Действующее гражданское законодательство включает в себя некоторое число норм, которые в силу содержавшихся в них указаний могут быть применены, реализованы на практике лишь при помощи принципов или норм мора­ли. Иначе говоря, правовая норма конкретизируется моральной нор­мой — правилом социалистического общежития, которое, так сказать, облекает юридическую норму в плоть и кровь, превращает ее в дей­ственный инструмент регулирования общественных отношений. Правила социалистического общежития в указанных случаях входят в качестве необходимого элемента в содержание юридических норм. А это означает, что учитывать правила социалистического общежития, оценивать пове­дение участников правоотношений, руководствуясь этими правилами, должны не только они сами, но и суд, арбитраж и иные юрисдикционные органы. Иначе говоря, соблюдение или несоблюдение правил социа­листического общежития в предусмотренных законом случаях служит необходимым критерием оценки правомерности или неправомерности поведения лиц, на которых распространяется юридическая норма.

Из текста ч. II ст. 5 Основ, казалось бы, надо сделать вывод, что действия по осуществлению любых гражданских прав и исполнению обязанностей, в особенности при наличии спора, могут и должны оцени­ваться как правомерные или неправомерные с точки зрения их соответ­ствия или несоответствия не только закону, но и правилам социалисти­ческого общежития и моральным принципам советского общества.

Но если бы это было так, пришлось бы прийти к выводу, что мо­ральные нормы и принципы во всех случаях юридически защищены, обеспечены государственным принуждением, т. е. являются правовыми нормами. Однако такой вывод явно неправилен. Известно, что мораль­ные нормы поддерживаются общественным мнением, что их нарушение влечет за собой общественное осуждение, а не юридические санкции. В ч. II ст. 5 Основ речь идет о соблюдении законов и об уважении пра­вил общежития и моральных принципов. Эта формулировка весьма близка к тексту ст. 130 Конституции СССР.

Поэтому необходимо прийти к выводу о том, что — поскольку речь вдет о значении правил общежития и моральных принципов в регулиро­вании имущественных и личных отношений — ч. II ст. 5 Основ и содер­жит лишь общее пожелание, рекомендацию и не влечет за собой непо­средственных юридических последствий. Такие последствия возникают только тогда, когда правила общежития и моральные принципы рассмат­риваются в качестве элементов содержания субъективного права и субъективной обязанности, т. е. тогда. когда это записано в иных нормах гражданского законодательства.

При сопоставлении чч. I и II ст. 5 Основ можно легко установить между ними существенное различие, которое состоит в том, что осуще­ствление гражданских прав в соответствии с их назначением является необходимым условием охраны этих прав: закон отказывает в их защи­те при его нарушении (ч. I ст. 5 Основ), в то время как уважение к пра­вилам социалистического общежития и моральным принципам не рас­сматривается в качестве необходимого условия защиты осуществляемо­го права и исполняемой обязанности (ч. II ст. 5 Основ). Отсюда можно сделать вывод, что уважение правил социалистического общежития и моральных принципов становится юридически значимым только тогда, когда оно конкретизировано указанием на обязательность его соблю­дения в отдельных нормах и институтах гражданского права. В этих случаях такое предписание становится необходимым и обязательным критерием оценки поведения лица при решении вопроса о том, подлежит или не подлежит защите осуществляемое им право и надлежащим ли образом исполняется возложенная на них обязанность. Так, закон пред­усматривает выселение нанимателя или членов его семьи без предостав­ления другого жилого помещения, если они систематическим нару­шением правил социалистического общежития делают невозможным для других проживание с ними в одном жилом помещении, а меры преду­преждения и общественного воздействия оказались безрезультатными (ст. 333 ГК РСФСР). В этом случае, суд при вынесении решения о вы­селении должен руководствоваться теми моральными требованиями, ко­торые предъявляются к поведению граждан, совместно проживающих в одном доме или в одной квартире.

Другой пример. В ч. I ст. 168 ГК РСФСР содержится правило о том, что обязательства должны исполняться надлежащим образом, при этом в ч. II этой статьи к каждой из сторон предъявляется требование испол­нять свои обязанности наиболее экономичным для социалистического народного хозяйства образом и оказывать другой стороне всевозможное содействие в исполнении ею своих обязанностей. И в данном случае речь идет об определенном моральном требовании, неисполнение которого может повлечь за собой признание того, что обязанность выполнена ненадлежащим образом, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Иного взгляда на соотношение чч. I и II ст. 5 Основ придерживается В. А. Рясенцев. Он полагает, что, в отличие от ст. 1 ГК РСФСР 1922 г., ч. II ст. 5 Основ указывает критерий оценки правомерности осуществле­ния прав в соответствии с их назначением. По мнению В. А. Рясенцева, ст. 5 Основ представляет собой действенное орудие в борьбе с пережит­ками капитализма в сознании, с остатками частнособственнической пси­хологии, с действиями, идущими вразрез с интересами общества, и слу­жит воспитанию нового человека.¹⁰

Разумеется, ст. 5 Основ служит этим целям, но и остальные нормы гражданского права в той или иной степени направлены на их осущест­вление, хотя гражданскоправовое регулирование имущественных и лич­ных отношений (включая и регулирование посредством ст. 5 Основ) пре­следует гораздо более широкие, отнюдь не только воспитательные зада­чи. Кроме того, как было показано выше, и это главное, ч. II ст. 5 Основ имеет самостоятельное значение; правило же, заключенное в ч. I ст. 5 Основ, содержит необходимый и достаточный критерий (назначение пра­ва) для оценки того, как используется принадлежащее лицу граждан­ское право — правомерно или неправомерно, заслуживает ли оно защиты или нет. Ни к каким дополнительным критериям прибегать для этого не надо.

В. А. Рясенцев в своей статье хорошо показал, что осуществление права в противоречии с требованиями ст. 5 Основ — противоправное действие, влекущее за собой соответствующие гражданскоправовые по­следствия (отказ в защите права, применение санкции в виде изъятия имущества и т. д.). Но, имея в виду его позицию по вопросу о соотно­шении чч. I и II ст. 5 Основ, можно прийти к выводу, что нарушение правил социалистического общежития и принципов морали также влечет за собой юридическую ответственность, применение юридических санк­ций. Это, конечно, ошибочный вывод.

¹В.А. Рясенцев. Условия и юридические последствия отказа в защите граж­данских прав. «Советская юстиция», 1962, № 9, стр. 7

²М.М. Агарков. Проблемы злоупотребления правом в советском гражданском праве. «Известия Академии наук СССР», отделение экономики и права, 1946, № 6, стр. 435.

³См., например: «Бюллетень Верховного Суда РСФСР», 1961, № 6, стр. 4—5.— Но и после принятия и введения в действие Основ в судебной практике наблюдались случаи, когда ст. 5 неосновательно привлекалась в обоснование решений и определений, направленных против использования личной собственности в целях извлечения нетрудовых доходов, (см., например: Е. Аюева и А. Барышев. Из практики применения ст.ст. 5, 14 и 25 Основ гражданского законодательства. «Советская юстиция» 1963, № 4).

⁴В.А. Рясенцев, ук. статья, стр. 9.

⁵См.:М.О. Бару. О ст.1 Гражданского кодекса. «Советское государство и право», 1958, № 12, стр.117, 118.

⁶Там же, стр. 118.

⁷В.А. Рясенцев, ук. статья, стр. 9.

⁸С. Колодко. Ответчики в ползунках. «Известия», 1962, 19 февраля.

⁹В. А. Рясенцев, ук. статья, стр. 10.

¹⁰ В. А. Рясенцев, ук. статья, стр. 7, 8.