VI. Римская юриспруденция и ее восприятие

Формирование науки частного права с этими характеристиками в республиканском Риме было, конечно, невозможно без рецепции греческой философии и теории науки (Wissenschaftslehre) <137>. Однако решающее значение имела и та роль, которую играл юрист-профессионал в применении и развитии права. Такого не знала, например, сама Греция. Греческое право было, грубо говоря, правом без юристов: ведь там правовой спор разрешался определенным количеством неспециалистов, избираемых по жребию, которые выносили приговор простым большинством голосов без прений и дополнительных вопросов при тайном голосовании по результатам устного разбирательства, в котором каждой из сторон предоставлялось строго ограниченное время на выступление <138>. Нетрудно заметить, что такое положение дел не дает плодородной почвы для возникновения специальной науки частного права.

--------------------------------

<137> Ср. обзорно Waldstein/Rainer (см. сноску 123). 134 ff.; подробнее об этом прежде всего Fritz Schulz. History of Roman Legal Science. 1946. 38 ff.; Franz Wieacker. Romische Rechtsgeschichte. Bd. I. 1988, passim, etwa 351 ff. (с дальнейшими перекрестными ссылками) и 618 ff.; Martin Schermaier. Materia. 1992. 35 ff.

<138> Ср., например: Ernst Heitsch. Beweishaufung in Platons Phaidon. Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Gottingen, Philologisch-historische Klasse, Jahrgang, 2000. Nr. 9. 493 ff.; Gerhard Thur в: Ulrich Manthe (Hrsg.). Die Rechtskulturen der Antike. 2003. 211 ff.

Для европейского значения римского права решающим было, конечно, кое-что, совершенно чуждое самому классическому римскому праву: обширный законодательный акт императора Юстиниана. По указанию Юстиниана в VI в. н.э. было подготовлено огромное собрание выдержек из классических работ юристов (Дигесты) и вместе с собранием императорских конституций и вводным учебником издано в качестве закона. Дигесты мыслились как всеобъемлющие (как это следует уже из их греческого названия "Пандекты"), что также, собственно говоря, представляет собой неримскую идею. "Да не посмеет ни один правовед в будущем, - предписал поэтому Юстиниан, - дополнять [наш труд] комментариями и [его] краткость... нарушать своей болтливостью" <139>. Но на это наивно было надеяться. Юстиниан был не в силах запретить науке превратить продукт научного творчества, в свою очередь, в объект научного исследования. Это оказалось необходимым не в последнюю очередь потому, что Юстиниан привнес в римский корпус источников еще один уровень сложности: по его указанию тексты, возраст которых к тому времени насчитывал уже многие столетия, были переработаны и приведены в соответствие с отношениями современной ему эпохи (так называемые интерполяции); он сообщил одинаковую юридическую силу текстам, созданным на различных стадиях развития римского права; он включил в свое собрание (законченное всего за три года!) множество текстов, которые адекватно отражали контроверзы римских юристов, но включенные в свод законов с неизбежностью должны были привести к едва ли разрешимым противоречиям.

--------------------------------

<139> C. 1.17.1.12; ср. также C. 1.17.2.21. Почти все понимали эти слова в смысле общего запрета на комментирование; ср. Hans-Jurgen Becker в: Handwbrterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. II. 1978. Sp. 963 ff. Однако сегодня этот взгляд оспаривается: полагают, что запрет касался исключительно записывания комментариев в сами издания законов; ср. Waldstein/Rainer (см. сноску 123). 252.