Опыт российского правоприменения

России не известны ни основное, ни вторичное производства, ни тем более искусственное вторичное производство, ни вопросы координации банкротства трансграничных групп компаний. Тем самым, конечно, практика российских судов не столь богата на разнообразные кейсы в рассматриваемой сфере.

Но, как уже неоднократно отмечалось, отсутствие правового регулирования не останавливает развития правоотношений. И, как представляется, правоприменитель в России действительно сталкивается с очень многими из тех проблем, что знакомы его коллегам за рубежом, - это вопросы признания иностранных банкротств и обеспечения их трансграничного эффекта, недопущения обхода иностранной банкротной процедуры через российскую юрисдикцию, защиты прав отечественных кредиторов при трансграничном банкротстве должника. Ниже мы проиллюстрируем этот тезис рядом дел*(14), причем обратим внимание на новейшую судебную практику уже 2016 г.

Признание иностранных банкротств и проблема обеспечения универсального эффекта производства

В качестве небольшого экскурса в суть вопроса отметим следующее. Трансграничный эффект банкротства в России может быть достигнут посредством института признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений. Необходимо сказать, что применительно к банкротствам в России существуют два режима экзекватуры: общий, предусмотренный главой 31 АПК РФ и предназначенный для широкого круга судебных актов по гражданским делам, и специальный, предусмотренный п. 6 ст. 1 Федерального закона от 26.10.2002 N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее - Закон о банкротстве).

Названные положения Закона о банкротстве предусматривают возможность признания иностранных решений по делу о банкротстве на основе международного договора РФ, а в его отсутствие - на основе принципа взаимности. Апеллирование к взаимности в тексте Закона долгое время делало специальный режим признания иностранных банкротств более прогрессивным по сравнению с общим, поскольку последний не закреплял законодательно взаимность как условие экзекватуры, упоминая только международный договор РФ. Ряд судов были склонны строго толковать данное положение, что приводило к сужению круга потенциально исполнимых в России судебных актов, поскольку искомых специальных международных соглашений, прямо предусматривающих возможность экзекватуры, у России не так много. В иных случаях суды руководствовались принципом взаимности. Отсутствие единообразия в судебной практике не способствовало правовой определенности.

Большой прорыв произошел в 2013 г. после принятия знакового Постановления Президиума ВАС РФ от 08.10.2013 N 6004/13, которым было допущено признание иностранных судебных решений на основе не только специальных международных договоров, но и межгосударственных соглашений максимально общего характера (соглашений о партнерстве и сотрудничестве и т.д.). Общий режим признания иностранных судебных решений стал заметно более открытым и сразу же приобрел, возможно, даже большую привлекательность в сравнении со специальным режимом признания иностранных банкротств как минимум по двум причинам.

Прежде всего, несмотря на возможность признания иностранного банкротства на основе взаимности, специальный режим при строго формальном толковании п. 6 ст. 1 Закона о банкротстве допускает экзекватуру только финальных судебных актов по делу - решений о признании лица несостоятельным. Соответственно, из данного круга выпадают (а) судебные акты, вынесенные в рамках дела о банкротстве и решающие по существу вопрос о правах и обязанностях лиц, т.е. финальные по сути, но не по форме, а также (б) судебные акты, не решающие вопрос о правах и обязанностях участвующих лиц, но влияющие на процесс рассмотрения дела (акты о введении той или иной процедуры, о введении моратория и т.д.). И если у первой группы есть шанс быть признанными в рамках общей процедуры признания иностранных судебных решений, то второй группе экзекватура в России остается недоступной.

Такую позицию российские суды заняли еще со времен давнего дела о банкротстве украинской компании "Энергоатом" (дело N А56-7455/2000), в котором мораторий в отношении украинского должника не получил распространения на территории России по причине того, что был введен определением иностранного суда, т.е. нефинальным судебным актом.

Вторая сложность, связанная со специальным механизмом признания иностранного банкротства, вытекает из той же характеристики, которая позволяла нам выше отнести этот механизм к прогрессивным: из принципа взаимности как условия экзекватуры. Дело в том, что нет ясности, кто и каким образом должен доказывать наличие такой взаимности и может ли она презюмироваться.

С этих позиций примечательно недавнее определение АС г. Санкт Петербурга и Ленинградской области от 21.01.2016 по делу N А56-42444/2015, которым суд признал в России решение суда первой инстанции Кюрасао о признании банкротом иностранного частного фонда (финальный судебный акт).

Данный судебный акт вызывает интерес по нескольким причинам. Во-первых, он демонстрирует, что в рамках, заданных п. 6 ст. 1 Закона о банкротстве, правовой инструментарий признания иностранных банкротств может работать вполне эффективно. Во-вторых, он содержит позицию суда по вопросу об установлении взаимности как условия экзекватуры: суд опирался на предоставленное заявителем заключение специалиста по данному вопросу, а также на судебные решения о признании российского банкротства в Нидерландах.

Нерешенными остаются вопросы о том, можно ли признать судебный акт в случае, если в государстве места его вынесения еще не было опыта по признанию российских банкротств.

Иначе говоря, может ли Россия быть первой в формировании взаимности с тем или иным государством, исходя, например, из отсутствия там отказов в признании российских судебных решений по делу о несостоятельности?

Видится, что рассматриваемый судебный акт - еще одна метка, проводящая в России демаркационную линию между универсализмом и территориальностью, т.е. между теми случаями, в которых государство готово придать трансграничный эффект иностранному банкротству, и теми, где это не предполагается.