Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Обзор правовых позиций Верховного Суда РФ по вопросам процессуального права за апрель — май 2020 г.

Обзор подготовил А.Е. Солохин, государственный советник юстиции РФ 3-го класса, преподаватель факультета повышения квалификации судей Российского государственного университета правосудия.

Практика Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ

Определение Верховного Суда РФ от 15.05.2020 № 305-ЭС19-24867

Поскольку сроки согласования графика платежей в мировом соглашении не установлены, а его согласование является обстоятельством, относительно которого неизвестно, наступит оно или нет, в целях сохранения договоренности сторон необходимо толковать данное соглашение в пользу действительности и исключения возможности недобросовестного поведения одной из сторон, в том числе путем необоснованного затягивания момента наступления срока выплаты (п. 43, 44 постановления Пленума ВС РФ от 25.12.2018 № 49 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации о заключении и толковании договора»).

Практика Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ

Определение Верховного Суда РФ от 19.05.2020 № 38-КГ20-1

Обращение к мировому судье с заявлением о выдаче судебного приказа не могло быть основанием для изменения порядка исчисления срока исковой давности по требованию, превышающему сумму взыскания по судебному приказу.

56

Дайджесты

Обзор правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации и Верховного Суда Российской Федерации по налоговым спорам за апрель — май 2020 г.1

Обзор подготовили Д.М. Щекин, доцент кафедры финансового права юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, управляющий партнер юридической компании «Щекин и партнеры», кандидат юридических наук; Л.И. Машков, ведущий юрист юридической компании «Щекин и партнеры».

Практика Конституционного Суда РФ

УПЛАТА, ВЗЫСКАНИЕ И ВОЗВРАТ НАЛОГОВ

Определение Конституционного Суда РФ от 26.03.2020 № 543-О

Соответствует Конституции РФ законодательное регулирование, согласно которому если налогоплательщик не подал заявление о возврате возмещаемой из бюджета суммы НДС в налоговый орган до принятия решения об отказе в возмещении НДС, а возврат был осуществлен на основании решения суда, то проценты на не возвращенную вовремя сумму налога не начисляются.

НАЛОГОВЫЙ КОНТРОЛЬ

Определение Конституционного Суда РФ от 23.04.2020 № 823-О

Нормы НК РФ устанавливают обязательный для налоговых органов порядок использования котировок информационно-ценовых агентств при применении метода сопоставимых рыночных цен, в связи с чем они не противоречат Конституции РФ.

1В Обзор включаются наиболее интересные выводы КС РФ и ВС РФ, ставшие доступными в соответствующем месяце.

57

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

АКЦИЗЫ

Постановление Конституционного Суда РФ от 29.04.2020 № 22-П

Не противоречит Конституции РФ законодательное регулирование о том, что если налогоплательщик не представил надлежащие доказательства уничтожения недостающего подакцизного товара, то он считается реализовавшим этот товар без права применять нулевую ставку акциза.

НАЛОГ НА ДОХОДЫ ФИЗИЧЕСКИХ ЛИЦ

Определение Конституционного Суда РФ от 26.03.2020 № 546-О

Обложение НДФЛ материальной выгоды при выплате процентов по валютному кредиту по ставке ниже 9% годовых соответствует Конституции РФ даже в случае, когда пониженная процентная ставка была направлена на исключение кабальности условий договора в связи с ростом курса валюты и избежание тяжелого имущественного положения должника.

НАЛОГ НА ИМУЩЕСТВО ОРГАНИЗАЦИЙ

Определение Конституционного Суда РФ от 23.04.2020 № 818-О

Не противоречит Конституции РФ то, что арбитражный суд при рассмотрении спора об обоснованности доначисления налога на имущество не имеет полномочий применить кадастровую стоимость объекта, уменьшенную на сумму НДС, поскольку это не препятствует собственнику оспорить результаты определения кадастровой стоимости.

ЗЕМЕЛЬНЫЙ НАЛОГ

Определение Конституционного Суда РФ от 23.04.2020 № 821-О

Не противоречит Конституции РФ взимание земельного налога с повышающим коэффициентом с земельного участка для жилищного строительства, на котором не построен объект жилой недвижимости, даже если строительство было невозможно в силу объективных причин.

Определение Конституционного Суда РФ от 26.03.2020 № 541-О

Неприменение с обратной силой нового порядка действия для целей налогообложения измененной кадастровой стоимости при ее оспаривании (начиная с даты действия оспоренной кадастровой стоимости) не противоречит Конституции РФ.

58

Дайджесты

Определение Конституционного Суда РФ от 23.04.2020 № 822-О

Не противоречит Конституции РФ взимание земельного налога с участка, которым налогоплательщик не мог пользоваться в предпринимательских целях в результате действий третьих лиц, поскольку налогоплательщик не лишен возможности инициировать процедуру возмещения вреда с таких третьих лиц.

Практика Верховного Суда РФ

ПРИВЛЕЧЕНИЕ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА НАРУШЕНИЕ НАЛОГОВОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

Постановление Верховного Суда РФ от 12.03.2020 № 5-АД20-14

Генеральный директор управляющей компании не может быть привлечен к административной ответственности в качестве должностного лица за непредставление управляемой организацией документов в налоговый орган.

Практика Апелляционной коллегии Верховного Суда РФ

НАЛОГ НА ДОБАВЛЕННУЮ СТОИМОСТЬ

Апелляционное определение Верховного Суда РФ от 19.03.2020 № АПЛ20-49

Письмо ФАС России, разъясняющее вопросы включения (исключения) из госконтрактов условий об обложении НДС в зависимости от системы налогообложения, применяемой исполнителем, ввело новое нормативное правовое регулирование, противоречащее Федеральному закону от 05.04.2013 № 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд». Более того, оно издано в нарушение полномочий ФАС России.

НАЛОГ НА ДОБЫЧУ ПОЛЕЗНЫХ ИСКОПАЕМЫХ

Апелляционное определение Верховного Суда РФ от 19.03.2020 № АПЛ20-26

Письмо Минфина России от 29.12.2017 № 03-06-05-01/89037 о том, что показатель, характеризующий особенности добычи нефти (Дм), может принимать отрицательное значение и увеличивать налоговую ставку по НДПИ, соответствует действительному смыслу разъясняемых положений закона.

59

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

ЗЕМЕЛЬНЫЙ НАЛОГ

Апелляционное определение Верховного Суда РФ от 07.04.2020 № АПЛ20-45

Несмотря на то, что Методические указания о государственной кадастровой оценке связаны с формированием налоговой базы по земельному налогу, они не относятся к законодательству о налогах и сборах и не должны следовать его принципам, закрепленным в ст. 3 НК РФ.

Практика Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ

ПРАВОВЫЕ ПРИЕМЫ БОРЬБЫ С УКЛОНЕНИЕМ ОТ УПЛАТЫ НАЛОГОВ

Определение Верховного Суда РФ от 14.05.2020 № 307-ЭС19-27597

1.Один лишь факт неисполнения обязанности по уплате НДС контрагентом налогоплательщика или (и) поставщиками предыдущих звеньев в той мере, в какой это указывает на отсутствие экономического источника вычета (возмещения) налога, не может быть достаточным, чтобы считать применение налоговых вычетов покупателем неправомерным.

2.Достоверность налоговой отчетности поставщика налогоплательщика не может опровергаться лишь незначительностью итоговой суммы НДС, исчисленной к уплате в бюджет, или большой долей заявленных поставщиком налоговых вычетов.

3.Критерии проявления должной осмотрительности не могут быть одинаковыми для случаев ординарного пополнения материально-производственных запасов и ситуаций, когда налогоплательщиком приобретается дорогостоящий актив либо привлекается подрядчик для выполнения существенного объема работ.

4.Распределение бремени доказывания факта проявления должной осмотрительности между налоговым органом и налогоплательщиком не является одинаковым.

5.При доказанности реальности сделки и отсутствии опровержения факта создания бюджетного источника для вычета НДС само по себе наличие сомнений в подписании счетов-фактур уполномоченными лицами не имеет правового значения при решении вопроса об обоснованности налоговой выгоды.

Определение Верховного Суда РФ от 28.05.2020 № 305-ЭС19-16064

Если в рамках рассмотрения спора об обоснованности налоговой выгоды суд первой инстанции не принял во внимание обстоятельства, которые могут свидетельствовать об осведомленности налогоплательщика об участии в схеме по уклонению

60

Дайджесты

от уплаты НДС, а апелляционный суд принял соответствующие доводы налогового органа без их должной оценки, то судебные акты по делу подлежат отмене с направлением дела на новое рассмотрение.

СПЕЦИАЛЬНЫЕ НАЛОГОВЫЕ РЕЖИМЫ

Определение Верховного Суда РФ от 18.05.2020 № 304-ЭС20-1243

Индивидуальный предприниматель, который приобрел объекты недвижимости как физическое лицо, использовал их в своей предпринимательской деятельности, облагаемой ЕНВД, после чего перешел на УСН и продал их в первый год применения УСН, не может быть лишен права на учет расходов, понесенных для приобретения данных объектов недвижимости. При этом исключается возможность повторного (двойного) учета той части расходов, которые ранее были учтены при применении иного режима налогообложения.

Практика Судебной коллегии по административным делам Верховного Суда РФ

НАЛОГ НА ДОБАВЛЕННУЮ СТОИМОСТЬ

Кассационное определение Верховного Суда РФ от 25.03.2020 № 5-КА19-76

Ни законодательство об оценочной деятельности, ни налоговое законодательство не предусматривают, что при определении рыночной стоимости объекта недвижимости для целей установления кадастровой стоимости НДС является ценообразующим фактором и увеличивает ее размер.

НАЛОГ НА ДОХОДЫ ФИЗИЧЕСКИХ ЛИЦ

Кассационное определение Верховного Суда РФ от 18.03.2020 № 5-КА19-83

Если в отношении объекта недвижимости не была установлена кадастровая стоимость, то при получении его в дар сумма НДФЛ должна определяться по инвентаризационной стоимости, а не на основании оценочной экспертизы, назначенной в рамках выездной налоговой проверки. Обязанность устанавливать рыночную стоимость и учитывать ее в качестве облагаемого дохода в такой ситуации налоговым законодательством не предусмотрена.

61

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Мария Александровна Александрова

доцент кафедры гражданского права СПбГУ, кандидат юридических наук

Сергей Александрович Громов

доцент кафедры гражданского права СПбГУ, кандидат юридических наук

Татьяна Сергеевна Краснова

доцент кафедры правовой охраны окружающей среды СПбГУ, кандидат юридических наук

Наталия Юрьевна Рассказова

заведующая кафедрой нотариата СПбГУ, кандидат юридических наук

Антон Дмитриевич Рудоквас

профессор кафедры гражданского права СПбГУ, доктор юридических наук

Андрей Олегович Рыбалов

доцент кафедры гражданского права СПбГУ, кандидат юридических наук

Юрий Кириллович Толстой

профессор кафедры гражданского права СПбГУ, доктор юридических наук, академик РАН

Заключение кафедры гражданского права СПбГУ на проект изменений раздела о вещных правах ГК РФ1

Идею кардинального реформирования вещного права нельзя признать удачной, поскольку в этой сфере эволюционный путь развития более предпочтителен, чем путь революционный. Однако даже если согласиться с необходимостью данной реформы, то ее реализация в том виде, как она представлена в обсуждаемом проекте изменений ГК РФ, вызывает как целый ряд возражений концептуального характера, так и многочисленные замечания по частным вопросам. Данное обстоятельство заставляет считать принятие этого законопроекта нежелательным.

Ключевые слова: поправки в ГК, вещное право, реформа

1Проект отзыва обсужден и дополнен на расширенном заседании кафедры гражданского права 5 марта 2020 г. с участием преподавателей кафедры правовой охраны окружающей среды и кафедры нотариата.

62

Свободная трибуна

Maria Aleksandrova

Associate Professor at the Civil Law Department of the Saint Petersburg State University, PhD in Law

Sergey Gromov

Associate Professor at the Civil Law Department of the Saint Petersburg State University, PhD in Law

Tatiana Krasnova

Associate Professor at the Environmental Law Department of the Saint Petersburg State University, PhD in Law

Nataliya Rasskazova

Head of Notary Department of the Saint Petersburg State University, PhD in Law

Anton Rudokvas

Professor at the Civil Law Department of Saint Petersburg State University, Doctor of Laws

Andrey Rybalov

Associate Professor at the Civil Law Department of Saint Petersburg State University, PhD in Law

Yuriy Tolstoy

Professor at the Civil Law Department of Saint Petersburg State University, Doctor of Laws, Academician of the Russian Academy of Sciences

Opinion of the Civil Law Department of St. Petersburg State University on the Draft Amendments to the Section on Property Rights of the Civil Code of the Russian Federation

It is not a good idea to fundamentally reform property law in one step since in this sphere the evolutionary way of development is more preferable than the revolutionary one. However, even if one agrees with the necessity of this reform, its realisation as presented in the draft amendments to the Civil Code of the Russian Federation under discussion raises a number of conceptual objections as well as numerous comments on minor issues. This fact makes us consider the enactment of this draft law undesirable.

Keywords: amendments to the Civil Code, property rights, reform

1.Общие замечания

Кчислу общих рекомендаций, касающихся законопроекта № 47538-6/5 (второе чтение) «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации»2, могут быть отнесены следующие.

2Проект Федерального закона № 47538-6/5 «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации». URL: http://privlaw.ru/sovet-po-kodifikacii/projects/.

63

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Крайне спорной представляется сама идея революционного реформирования вещного права. Нет никаких сомнений в том, что предлагаемые изменения надолго повергнут правоприменительную практику в хаос, причем произойдет это в сфере, защищаемой конституционными гарантиями собственности. Очевидно, что на практическую обкатку столь серьезных институтов, как, например, эмфитевзис или суперфиций, уйдут годы. Вряд ли подобные эксперименты уместны в не самой простой экономической ситуации, в которой сейчас оказалась Россия.

Более безопасным и ответственным видится путь постепенного, эволюционного развития вещного права. Именно такое развитие в этой области мы и наблюдаем в последние десять лет. Например, наша судебная практика разработала развернутое учение о владении, в ней же значительно развился институт приобретательной давности и т.д. Именно такой путь постепенного развития и накопления судебной практики представляется оптимальным. Кроме того, в настоящее время многие положения вещного права в мировой науке частного права подвергаются критическому переосмыслению — например, базовые представления о праве собственности в связи с развитием законодательства о фидуциарных договорах. В таких условиях поспешное внедрение в наше право конструкций полуторавековой давности может иметь не прогрессивный, а регрессивный эффект.

Бросается в глаза игнорирование разработчиками того опыта, который наработан судебной практикой, при всей, казалось бы, очевидности того, что именно эти наработки должны были бы ложиться в основание реформ. Так, полностью проигнорированы сложившиеся подходы к пониманию владения, к возможности принудительного выкупа незначительной доли и т.д. (конкретные примеры будут приведены далее при обсуждении соответствующих положений Проекта).

Кроме того, Проект совершенно не учитывает те значительные изменения законодательства, которое произошли с 2012 г. Например, в ЗК РФ появились положения о выкупе имущества для публичных нужд, о так называемых публичных сервитутах, об аренде земельных участков для строительства наемных домов и т.д. (конкретные примеры будут приведены далее). Таким образом, Проект не встраивается в систему действующего законодательства, и при этом ничего не говорит о приведении его в соответствие с предлагаемым регулированием. Складывается ощущение, что рука разработчиков не касалась Проекта после 2012 г.

Некоторые темы, проблемность которых выявлена как раз судебной практикой,

вПроекте проигнорированы. Некоторые же вопросы, безусловно актуальные для отечественного права, остались не замеченными авторами Проекта. В частности,

внем ни слова не говорится о возможности участников соседских отношений устанавливать обладающие свойством следования негативные обязательства, которые могли бы урегулировать многие проблемы в этой области.

Список предлагаемых Проектом ограниченных вещных прав свидетельствует о том, что его разработчики внедряют в наше гражданское право так называемую немецкую модель построения системы вещных прав, хотя до настоящего времени для отечественной доктрины гражданского права привычной являлась иная мо-

64

Свободная трибуна

дель — франко-голландская3. Формирование этих разных моделей было обусловлено многовековым путем исторического развития, ведь все великие правовые системы современности складывались столетиями. Проект же предлагает нам совершить скачок из одной системы, которая в нашем праве худо-бедно существовала до сих пор, в другую без каких-либо к тому объективных предпосылок.

Подобные метания, не основанные на историческом опыте и складывавшихся десятилетиями судебной практике и научной школе, не могут привить уважение к правовой системе, тем более если такие изменения касаются принципиально важной части общественных отношений — отношений собственности.

Во-первых, едва ли ни во всех разделах Проекта прослеживается желание разработчиков отразить в нем то, что в различных правовых системах представляется им оптимальным. К сожалению, этот путь чреват целым рядом нежелательных последствий, которые могут отразиться как на самом проектируемом законе, так и на практике его применения. Иными словами, это может внести разнобой в правоприменительную деятельность. В частности, это относится к понятию владения, раскрытию содержания которого в Проекте уделено особое внимание.

Во-вторых, в Проекте наблюдается вторжение в смежные отрасли законодательства, которые давно сложились как относительно самостоятельные со своим понятийным аппаратом. А это, в свою очередь, вызовет дополнительные трудности в применении как обновленного ГК, так и соприкасающихся с ним других кодексов и иных законодательных актов.

В-третьих, наблюдается известный разрыв между материальным правом и процессуальным законодательством. В частности, предлагая узаконить владельческую защиту, авторы Проекта не продумали, каким должен быть процессуальный механизм применения этого института.

То же относится и к институту приобретательной давности. Открытым остается вопрос о том, к какому виду гражданского судопроизводства должны относиться дела, связанные с применением норм о приобретательной давности.

В-четвертых, известной неопределенностью отличается подход к тому, каково место залога в системе гражданского законодательства. В Проекте закрепляется разрыв норм об ипотеке и общих положений о залоге как об одном из способов обеспечения обязательств. Ипотеке уготовано место в вещном праве, общим положениям о залоге — в обязательственном (в главе о способах обеспечения обязательств). Какой бы путь законодатель в конечном счете ни избрал, необходимо, чтобы нормы об ипотеке не коллидировали с общими положениями о залоге.

В-пятых, крайне неудачно решен вопрос о субъектах права собственности. К сожалению, не воспринято вполне разумное предложение Е.А. Суханова о подразделении всех видов и форм собственности, существующих в нашем обществе, на публичную и частную. В этом случае разработчики легко смогли бы определить

3См.: Akkermans B. Concurrence of Ownership and Limited Property Rights // European Review of Private Law. 2010. № 2. P. 259–284.

65

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

место собственности государственных корпораций в ряду других видов и форм: без каких бы то ни было затруднений ее можно было бы отнести к публичной собственности.

2. Замечания к главе 6.1 «Недвижимые вещи»

В п. 1 ст. 141.2 Проекта дано определение земельного участка, которое не соответствует определению земельного участка, содержащемуся в п. 3 ст. 6 ЗК РФ. В частности, в Проекте идет речь о том, что земельным участком может признаваться только та часть поверхности земли, границы которой определены в порядке, установленном законом, и в отношении которого осуществлен государственный кадастровый учет. В то же время в ЗК РФ указано, что земельным участком может быть признана часть земной поверхности, имеющая характеристики, позволяющие определить ее в качестве индивидуально-определенной вещи. Тем самым во втором случае не говорится об обязательном определении границ земельного участка в установленном законом порядке и о государственном кадастровом учете земельного участка для того, чтобы считать его объектом гражданских прав.

Определение земельного участка, схожее с тем, которое сегодня предлагается в Проекте, ранее существовало в действующем законодательстве, но законодатель отказался от него по целому ряду причин (в том числе налоговых). В связи с этим возникает вопрос: п. 1 ст. 141.2 Проекта — это умышленный возврат к ранее действовавшему регулированию?

3. Замечания к подразделу 1 «Владение»

3.1. Замечания к главе 13 «Понятие и виды владения»

3.1.1.Проект устанавливает, что объектами владения являются вещи (п. 1 ст. 211). Это само по себе не вызывающее возражений утверждение вступает в неразрешимое логическое противоречие с принятым в Проекте пониманием недвижимых вещей. В частности, земельный участок признается недвижимой вещью с момента государственной регистрации права собственности на него (п. 2 ст. 141.2). В то же время до момента формирования и проведения государственного кадастрового учета (участка под домом. — Прим. авт.) собственники помещений вправе владеть и пользоваться этим земельным участком (п. 2 ст. 2986). Таким образом, Проект предлагает собственникам помещений владеть и пользоваться тем, чего, по мысли Проекта, еще не существует.

3.1.2.В связи с появлением института владельческой (поссессорной) защиты в Проекте появилась легальная дефиниция владения, которой в действующем ГК РФ нет. В абз. 1 п. 1 ст. 209 Проекта указывается, что владение представляет собой фактическое господство лица над объектом владения и сохраняется до тех пор, пока владелец имеет свободный доступ к объекту владения. То есть, логически рассуждая,

66

Свободная трибуна

владение равнозначно свободному доступу к объекту владения. Однако определение владения исключительно через фактическое господство (без учета такого фактора, как воля владеть), будучи неадекватно реальности, закономерно приводит к непоследовательности и противоречиям в Проекте.

Так, определяя субъектов владения, Проект в п. 2 ст. 210 указывает, что одновременное владение одним объектом несколькими лицами не допускается, если иное не предусмотрено законом, договором или не вытекает из существа отношений между этими лицами. Однако как оно может допускаться или не допускаться, если владение — это фактическое состояние? Оно либо фактически есть, либо его фактически нет. Если авторы Проекта дали определение владения, то всякая подпадающая под это определение фактическая ситуация будет в юридическом смысле владением. Если они определили фактическое владение как наличие беспрепятственного доступа к объекту владения, то всякий, кто имеет этот беспрепятственный доступ, будет владельцем. Если таких лиц несколько, то вне зависимости от того, совпадает ли это с замыслом разработчиков Проекта, несколько независимых друг от друга лиц будут владельцами. Если же этот пункт отражает идею о том, что владельцем будет считаться тот, кто первым получил свободный доступ к владению, а остальные, получившие такой доступ впоследствии, даже не ведая о наличии более раннего владельца, окажутся в положении лиц невладеющих, то такой подход еще раз демонстрирует неадекватность данного разработчиками Проекта определения владения исключительно как фактического господства.

Далее, в п. 1 ст. 212 Проекта указано, что владение приобретается установлением фактического господства над вещью, в частности в результате ее вручения приобретателю или поступления вещи во владение приобретателя иным способом. Из этого определения со всей очевидностью следует, что для случаев, когда вручение невозможно физически, закон может вводить юридическую фикцию фактического господства (которое таким образом все-таки превращается в господство юридическое). Причем это касается не только недвижимости. Однако если владение, по задумке разработчиков, это именно фактическое господство, то оно только вручением и может достигаться. Если же законодатель уже при создании нормы

п.1 ст. 212 понимал, что вручение в физическом смысле применительно к большинству объектов невозможно, допускал существование неких функциональных суррогатов (фикций) вручения как передачи фактического господства (например,

п.4 ст. 212 Проекта), то это значит только одно: владение является не фактическим господством, а юридическим отношением, а данное в Проекте определение владения содержит неустранимое логическое противоречие.

В том, что для владения все-таки необходим волевой акт приобретения владения посредством демонстративного отстранения третьих лиц, включая прежнего владельца, от объекта владения (лишения их доступа к нему), а сохранение владения в дальнейшем означает обусловленное этим актом завладения право требовать от любого третьего лица воздерживаться от несанкционированного владельцем воздействия на объект владения, еще больше убеждает абз. 2 п. 1 ст. 209 Проекта, где утверждается, что в целях защиты владения нарушенное владение не считается утраченным, если лицо в установленном порядке воспользовалось защитой владения. Иными словами, пока сохраняется возможность возврата утраченного владения (восстановления свободного доступа), владение не утрачено. Это значит, что

67

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

втечение срока давности для владельческого иска владельцем продолжает оставаться тот, кто фактически его утратил, а не тот, кто им фактически владеет.

3.1.3.В силу п. 4 ст. 210 Проекта не считаются владельцами лица, которые имеют доступ к объекту владения на основании семейных или трудовых отношений с владельцем,

втом числе работники юридического лица — владельца данного объекта. В этом пункте, очевидно, вводится известная германскому праву фигура «владеющего слуги» (Besitzdiener). При этом возникают два закономерных вопроса: (1) почему

вэтом перечне отсутствуют лица, которые имеют доступ к объекту владения на основании гражданско-правового договора и которые могут осуществлять господство над этим объектом от имени и в интересах владельца точно так же, как и его работники (например, по договору сторожевой охраны или перевозки), и (2) почему, признав в рассматриваемом случае возможность владения через другое лицо (посредством «владеющего слуги»), авторы Проекта отказываются от конструкции производного владения в качестве общего принципа, как бы она ни называлась (бином «владение — держание» или «опосредованное владение — непосредственное владение»)?

3.1.4.Предлагаемое Проектом определение владения4, похоже, не позволяет говорить о возможности существования двойного владения: например, собственник безусловно лишен возможности свободного доступа к своей вещи в случае сдачи ее

варенду или передачи эмфитевту, а потому должен признаваться утратившим владение. Двойное же владение подразумевает возможность осуществления опосредованного владения через производного владельца, прямо контролирующего вещь, но признающего производный (т.е. не «как своим») характер своего временного владения.

Предлагаемая Проектом концепция не соответствует ни современным представлениям о владении, ни уже сложившейся отечественной судебной практике.

Например, Модельные правила европейского частного права (Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference; DCFR) предлагают куда более сложную модель владения. В ст. VIII.-1:205 владение характеризуется как «наличие прямого или опосредованного физического контроля над вещами», т.е. уже на уровне определения допускается двойное владение. Далее в DCFR разворачивается очень сложная картина владения. Владением признается и оригинарное владение «как своим» (ст. VIII.-1:206), когда лицо осуществляет прямой или опосредованный физический контроль над вещами с намерением поступать с ними, как собственник, и владение, осуществляемое производным владельцем в своем интересе, который, в свою очередь, может обладать прямым или опосредованным физическим контролем над вещами (ст. VIII.-1:207). Такое развернутое представление о владении можно считать классическим для современного частного права.

В ходе своего развития отечественная правоприменительная практика также выработала понятия прямого и производного владения, несмотря на отсутствие со-

4«Владение означает фактическое господство лица над объектом владения и сохраняется до тех пор, пока владелец имеет свободный доступ к объекту владения» (ст. 209 ГК).

68

Свободная трибуна

ответствующих категорий в законе. Например, владение арендодателя в судебной практике обыденно именуется опосредованным. В частности, признано, что передача давностным владельцем имущества во временное владение другого лица не прерывает давностного владения (абз. 5 п. 15 постановления Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 29.04.2010 № 10/22 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав»; далее — постановление № 10/22). Поскольку ст. 234 ГК для приобретения права собственности совершенно недвусмысленно требует наличия владения, это может означать только одно: признание возможности «двойного владения», когда могут сосуществовать и прямой, и опосредованный владельцы. Постановление № 10/22 дает нам и другой общеизвестный пример двойного владения: если спорное имущество ответчиком по виндикационному иску было передано третьему лицу лишь во временное владение, то это лицо привлекается в качестве соответчика, но не заменяет ответчика первоначального (абз. 2 п. 32). Например, в определении ВС РФ от 29.05.2019 № 301-ЭС19-2351 указывается: «Владельцем, надлежащим ответчиком необходимо считать не только обладателя вещи, но и того, кто передал вещь во временное владение. Владение спорным имуществом обществом хранителем является производным, временным, целиком зависящим от воли ответчика, который оплачивает расходы на хранение». Большое практическое значение категория двойного владения получила при рассмотрении исков о признании зарегистрированного права отсутствующим.

Двойное владение оказалось востребованным судебной практикой (при полном молчании закона!) по сугубо практическим соображениям, и обращение к этой фигуре в решениях судов свидетельствует о необходимости двойного владения. Упрощенный подход к владению отбросит наше право на несколько лет назад.

Как ни парадоксально, при отказе от конструкции производного владения остается открытым вопрос, в чью пользу может течь приобретательная давность при сдаче вещи в аренду. Она вроде бы не может течь в пользу арендодателя, поскольку он не является владельцем, но она не может течь и в пользу арендатора, поскольку он не может юридически относиться к вещи как к своей (никто не властен сам изменить себе основание своего владения). При этом мы имеем в виду тот случай, когда сам арендодатель до сдачи вещи в аренду выступал как давностный владелец. То же относится и к другим случаям, когда стороны связаны по поводу вещи договорным обязательством, не направленным на смену собственника.

3.1.5.Согласно п. 4 ст. 211 владение частью недвижимой вещи допускается, если можно определить границы этой части. Учитывая, что на практике до сих пор смешивают объект, часть объекта и долю в праве на объект, предложенная формулировка породит проблемы при правоприменении. Части вещей начнут рассматривать как объекты сделок. Опасная формулировка. И если уж принять такой подход, то почему его невозможно распространить на движимость? Границу можно нарисовать и в шкафу, и на столе и т.д.

3.1.6.В п. 3 ст. 210 Проекта определено, что субъекты права общей собственности могут владеть принадлежащим им объектом одновременно. Формулируя это правило, разработчики Проекта не хотят замечать, как опасно ставить признание или не-

69

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

признание факта владения в зависимость от наличия того или иного права на владение. Если само признание лица владельцем будет увязано с определением того, управомочен ли он на владение, то это неизбежно обессмысливает институт владельческой защиты, поскольку он сконструирован как раз для того, чтобы владение оперативно и эффективно защищалось безотносительно к управомоченности или неуправомоченности владельца на владение.

3.1.7.Неясно, какой смысл авторы Проекта вкладывают в положение п. 5 ст. 212 о том, что факты приобретения или утраты владения могут быть установлены судом. Упомянутые факты должны быть установлены судом в порядке особого производства по делам об установлении фактов, имеющих юридическое значение? Но установление факта приобретения или утраты владения неизбежно будет связано со спором о праве, а значит, это заявление должно рассматриваться в порядке искового производства, в рамках которого установление наличия или отсутствия определенных юридических фактов необходимо для обоснованного суждения юрисдикционного органа о правах и обязанностях сторон спора.

По вышеуказанным причинам представляется, что адекватной альтернативой соответствующим положениям Проекта являются положения о владении и способах его приобретения, закрепленные в ст. 9 Модельного закона для государств — участников Содружества Независимых Государств «О праве собственности и его защите»5 (далее — Модельный закон о праве собственности и его защите).

3.2.Замечания к главе 14 «Защита владения»6

3.2.1.В п. 3 ст. 215 Проекта говорится, что защита владения может осуществляться владельцем самостоятельно (самозащита), посредством обращения к уполномоченным государственным органам или органам местного самоуправления, а также в судебном порядке. В п. 1 той же статьи защита владения определяется исключительно как возврат вещи во владение лицу, которое его лишилось. Иными словами, этот пункт допускает самоуправство, направленное на возврат владения без обращения к юрисдикционным или иным уполномоченным государством органам. При этом согласно п. 4 той же статьи самозащита владения может осуществляться любым способом, не противоречащим ст. 14 Кодекса. Такая модель владельческой защиты, допускающая и санкционирующая самоуправное отобрание владения у захватчика прежним владельцем, существует в настоящее время в Германии. За это соответствующие положения ГГУ в свое время были подвергнуты резкой критике И.А. Покровским как поощряющие самоуправство7.

5Принят в Санкт-Петербурге 17.05.2012 постановлением 37-9 на 37-м пленарном заседании Межпарламентской ассамблеи государств — участников СНГ.

6Подробнее см.: Рудоквас,А.Д. Владение и владельческая защита в Концепции развития законодательства о вещном праве // Вестник ВАС РФ. 2009. № 5. С. 22–53; Он же. Владение и владельческая защита в проекте изменений Гражданского кодекса РФ // Правоведение. 2011. № 5. С. 118–130.

7См.: Покровский И.А. Основные вопросы владения в новом германском уложении // Вестник права. 1899. Кн. 1. С. 92–120.

70

Свободная трибуна

3.2.2.Неясно, каким образом может осуществляться защита владения органами местного самоуправления, не обладающими ни силовым аппаратом для принуждения нарушителя владения к возврату владельцу захваченного имущества, ни аппаратом дознания, который мог бы заниматься установлением факта владения и факта нарушения владения. Следует отметить также, что наличие самой возможности альтернативных методов защиты владения различными правоохранительными органами с учетом сложности установления факта владения и факта его нарушения (особенно применительно к объектам недвижимости) чревато столкновением государственных и муниципальных органов, выступающих на стороне различных участников конфликта, связанного с владением одним и тем же объектом.

3.2.3.Вызывает вопросы и положение п. 5 ст. 215 Проекта. Выделение владения в самостоятельную категорию, отличную от любого вещного права, содержащего правомочие владения, оправдывается только существованием института владельческой защиты. Если малолетний или недееспособный не может прибегнуть к владельческой защите ни сам, как видно из положений п. 5 ст. 215 Проекта, ни через представителей, как видно из самого определения владения как чисто фактического состояния в п. 1 ст. 209 Проекта, то в чем смысл признания его владельцем? Основания для аналогичного упрека дает положение абз. 2 п. 2 ст. 215 о том, что к защите владения могут прибегать и лица, которые владельцами не признаются. В чем тогда логика не признавать их владельцами?

Обсуждаемые положения ст. 215 Проекта имеют смысл, только если владение считается волевым, а не фактическим отношением, и тогда за волей лица в одних случаях признается самостоятельное значение, а в других — нет. Но такой подход, как отмечалось выше, противоречит легальной дефиниции владения, данной

вПроекте.

3.2.4.Следует счесть ошибкой признание в ст. 219 Проекта срока давности по требованию о защите владения исковой давностью, а не преклюзивным сроком. Срок исковой давности по требованию о защите владения устанавливается равным одному году с момента утраты владения или — при предъявлении требования в порядке, указанном в п. 4 ст. 216, — с момента совершения действий, которые создают угрозу утраты владения (ст. 219 Проекта). Но ведь тогда на владельческий иск распространяются все положения, касающиеся перерыва и приостановления, а также восстановления исковой давности, что вносит крайнюю нестабильность

воборот, а равно и в статус самих владельцев. С одной стороны, это лишает владельческую защиту той оперативности, которая является необходимым условием существования данного института, с другой — с течением времени утрачиваются не только доказательства прав на имущество, но и тем более доказательства фактического владения, которое ранее имело место. Соответственно, затруднительность доказывания по прошествии многих лет существовавшего когда-то в прошлом факта владения лишило бы владельческую защиту того упрощенного характера, который является другим аргументом в ее пользу. Для владельческих исков речь должна идти только о пресекательном сроке, течение которого начинается с момента состоявшегося завладения имуществом третьим лицом. Этот срок не подлежит перерыву, приостановлению или восстановлению. Его истечение погашает само право на владельческий иск, и он применяется судом ex officio, а не по заявлению ответчика.

71

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

3.2.5.В п. 3 ст. 217 Проекта указано, что, в отличие от прочих владельцев, законный владелец (ст. 213) и добросовестный владелец (ст. 214) вправе требовать защиты своего владения независимо от времени владения вещью. Но ведь такая дифференциация с необходимостью предполагает рассмотрение в процессе по иску о защите владения вопроса о правовом основании владения истца, что делает процесс о защите владения сходным до степени смешения со спором о защите права собственности! При этом, с одной стороны, рассмотрение титула владения лишит владельческую защиту той оперативности и простоты в практическом применении, которые теоретически должны отличать ее от иных правовых средств, направленных на защиту права собственности, а с другой стороны, истцу не нужен особый владельческий иск, если он может получить защиту как собственник.

3.2.6.По смыслу п. 2 ст. 215 Проекта лицо, к которому предъявлено требование о защите владения, не вправе в качестве возражения ссылаться на доказательства принадлежности ему права на объект владения, но в то же время ст. 218 Проекта допускает предъявление встречного петиторного иска, наличие которого, впрочем, не может приостановить рассмотрение владельческого иска, но заставляет захватчика владения отдать вещь в секвестр (п. 1 ст. 218). При этом вызывают недоумение несколько деталей:

1)почему в перечне возможных возражений не указано возражение о порочности владения? Ведь самозащита как способ защиты владения допускается. Иными словами, если А захватило владение у Б, тот его отобрал назад в порядке самозащиты, а А потом предъявляет к нему владельческий иск, то Б не вправе ссылаться на то, что А ранее сам выступил в роли захватчика? В чем тогда смысл допущения самозащиты владения?

2)почему все расходы по встречному требованию независимо от результатов его рассмотрения несет лицо, его заявившее, даже если оно прáво и на самом деле является собственником (п. 2 ст. 215 Проекта)?

3)о каком именно встречном требовании о защите вещного права идет речь в комментируемой статье?

4)как авторы Проекта представляют себе передачу в секвестр объектов недвижимости (например, предприятий непрерывного цикла) и куда следует поселять жильцов дома, переданного в секвестр, в случае возникновения спора о владении между ними?

Следует отметить, что проводимая в Проекте идея недопущения петиторного возражения в споре о владении базируется исключительно на тезисе о том, что его рассмотрение из-за трудностей в доказательстве права ответчика на владение и необходимости рассмотрения представленных им доказательств будет затягивать процесс, что лишит владельческую защиту необходимой оперативности, которая является одним из основных аргументов в пользу ее существования. Однако этот аргумент родился много веков назад в иных социально-экономических условиях. Сейчас нередко право собственности доказать очень просто, например, предъявив выписку из ЕГРН, что, между прочим, сделать гораздо легче, чем доказать факт владения, который иначе как путем опроса свидетелей зачастую установить

72

Свободная трибуна

невозможно. Между тем свидетельские показания часто противоречивы и двусмысленны.

3.2.7.Лицо, к которому предъявлено требование о защите владения, обязано доказать, что нарушение им владения произошло по воле заявителя (п. 4 ст. 217 Проекта), т.е. презюмируется выбытие из владения против воли предшествующего владельца. Поскольку ответчиком по владельческому иску согласно п. 3 ст. 216 Проекта может быть добросовестно заблуждавшееся третье лицо, которому обстоятельства выбытия вещи из владения истца по владельческому иску просто неизвестны, представляется, что на практике такое распределение бремени доказывания наверняка приведет к многочисленным злоупотреблениям.

3.2.8.С учетом того, что согласно п. 2 ст. 215 Проекта владение защищается независимо от наличия или отсутствия права на него, вызывает недоумение положение п. 7 этой статьи о том, что владелец вправе требовать от лица, самоуправными действиями которого нарушено владение, возмещения причиненного вреда (ст. 1064 ГК РФ). Какой именно вред авторы Проекта предлагают компенсировать, например, вору, если владение украденной вещью было у него отобрано третьим лицом и эта вещь погибла, находясь в обладании отобравшего ее нарушителя владения? Ведь незаконное завладение вором чужой индивидуально-определенной вещью не приводит к обогащению его как фактического владельца. Эта вещь остается в собственности другого лица. По этой причине и ее гибель приводит к уменьшению имущества не вора, в чьем владении она находилась до того, как попала к третьему лицу, а собственника, который в результате получает деликтное притязание против виновника гибели принадлежащего ему имущества.

3.2.9.Согласно п. 1 ст. 216 Проекта требование владельца о защите владения подлежит удовлетворению судом, если установлено, что вещь выбыла из его владения в результате хищения, самоуправства или иным путем помимо воли владельца. Буквальное применение положений Проекта приведет к абсурдной ситуации истребования по владельческому иску потерянной вещи (или потерявшегося животного), собственником которой (которого) уже стал ответчик в силу положений ст. 252 и 255 Проекта.

3.2.10.Столь же парадоксальным представляется наличие в ст. 220 Проекта («Расчеты при удовлетворении требования о защите владения») отсылки к ст. 229 Проекта, посвященной расчетам между истцом и ответчиком при виндикации, для решения вопроса о возврате истцу по владельческому иску доходов и возмещении расходов ответчика на вещь. Неясно, какое право на доходы подразумевает ст. 220 Проекта. Очевидно, что не всякий владелец имеет право на доходы от вещи. Недобросовестный владелец такого права не имеет. Следовательно, практическое применение рассматриваемого положения заставит правоприменителя устанавливать в поссессорном процессе правовые основания владения истца, чтобы выяснить, есть ли у него право на доходы. Кроме того, уместно заметить, что выяснение добросовестности или недобросовестности владельца по крайней мере предполагает установление того, что он не собственник. Следовательно, авторы Проекта все же допускают рассмотрение вопроса о праве истца и ответчика в рамках владельческого процесса. Это означает, что на практике процесс по владельческому иску будет не более оперативным, чем по иску виндикационному, и что доказательная база в обоих случаях потребуется одна и та же.

73

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Логически еще более абсурдный результат даст попытка применить указанную статью в ситуации, когда ответчиком по владельческому иску является собственник, отобравший свою собственную вещь у незаконного и недобросовестного владельца. Между тем как раз этот случай — едва ли не единственный, где владельческая защита может найти самостоятельное применение для защиты владения вещью «как своей», поскольку, исходя из содержания п. 2 ст. 213 Проекта, во всех остальных случаях будет вполне достаточно основанной на презумпции правомерности владения виндикации8.

В связи с вышеизложенным можно предложить убрать институт владельческой защиты из Проекта, заменив его основанной на презумпции правомерности владения виндикацией, притом что эта презумпция может быть опровергнута только доказательством права собственности ответчика9.

4. Замечания к подразделу 2 «Общие положения о вещных правах»

4.1. Замечания к главе 15 «Основные положения»

4.1.1.Прежде всего хотелось бы отметить неудачу авторов законопроекта в построении целостной системы вещных прав, на необходимость чего указывалось при разработке концепции реформирования гражданского законодательства. Так, например, ипотека Проектом отнесена к ограниченным вещным правам, а общие положения о залоге (по отношению к которому ипотека является видовым понятием) расположены в разделе, посвященном обязательствам (подробнее см. Замечания к главе 20.4 «Ипотека» и главе 23 «Обеспечение исполнения обязательств» ниже).

4.1.2.Выстроить непротиворечивую систему вещных прав не удалось. Логические недостатки предлагаемой системы лежат на поверхности. Определение вещного права сформулировано в Проекте (п. 1 ст. 221) следующим образом: вещное право предоставляет лицу непосредственное господство над вещью и является основанием осуществления вместе или по отдельности правомочий владения, пользования и распоряжения ею в пределах, установленных настоящим Кодексом. Вещное право непосредственно обременяет вещь и следует за вещью.

Это довольно типичное определение, к нему самому претензий быть не может. Например, в ст. 1882 Гражданского и торгового кодекса Аргентины указано: «Вещное право есть юридическая власть, самостоятельно осуществляемая непосредственно над объектом и предоставляющая правообладателю правомочия преимущества и следования за вещью, а также иные, предусмотренные Кодексом».

8Очевидно, что при наличии закрепленной в п. 2 ст. 213 Проекта презумпции законности владения как таковая владельческая защита может понадобиться только незаконному владельцу в ситуации, когда нарушитель владения способен опровергнуть эту презумпцию. В ином случае, опираясь на нее, любой владеющий вещью «как своей» вправе будет использовать виндикацию, не прибегая к владельческому иску.

9Подробнее см.: Рудоквас А.Д. О презумпции правомерности владения при виндикации // Вестник ВАС РФ. 2009. № 2. С. 6–29.

74

Свободная трибуна

Однако подобное определение, если следовать привычной для отечественной цивилистики классификации субъективных прав, означает, что вещные права признаются Проектом абсолютными правами, ведь декларируемое «непосредственное господство» подразумевает прежде всего возможность управомоченного лица самостоятельно извлекать пользу из вещи, не прибегая к помощи обязанных лиц (т.е. владеть и пользоваться, как и предлагается Проектом).

Все ли права, названные в Проекте вещными, соответствуют этому критерию? Нет. Например, право вещной выдачи есть право на периодическое получение от собственника недвижимой вещи имущественного предоставления в форме товара, денег, работ или услуг, а в случае неполучения такого предоставления — право распорядиться этой вещью путем обращения на нее взыскания в порядке, предусмотренном для ипотеки (п. 1 ст. 305). При этом порядок имущественного предоставления определяется правилами о соответствующих видах договоров, на основании которых передаются такие товары, выполняются работы или оказываются услуги (п. 2 ст. 3051). В случае нарушения собственником недвижимой вещи обязанности по имущественному предоставлению к отношениям сторон применяются правила об ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательств (п. 1 ст. 3055). Обращение же взыскания на недвижимую вещь, обремененную правом вещной выдачи, возможно, лишь если после удовлетворения судом требования о понуждении к имущественному предоставлению обязанность по внесению имущественного предоставления вновь была нарушена (п. 3 ст. 3055). Таким образом, содержание этого права сводится к получению конкретным лицом от конкретного лица (определяемого как собственник вещи) предоставления в форме товара, денег, работ или услуг, порядок которого устанавливается правилами о соответствующих видах договоров. К исполнению этой обязанности применяются правила об обязательствах. К предоставлению можно понуждать и, если обязанность не исполняется, можно обращать взыскание на вещь, которая — как предмет залога — служит обеспечением исполнения обязательства. Перед нами типичное реальное обязательство, обеспеченное ипотекой, т.е. феномен, хорошо известный европейским «негерманским» правопорядкам и отличаемый от вещных прав. В германском же праве отнесение вещных выдач к вещным правам имеет прежде всего исторические причины, отсутствующие в нашем правопорядке.

Право приобретения чужой недвижимой вещи (глава 205) предоставляет лицу исключительное перед другими лицами право на приобретение этой вещи в свою собственность. Эти права не соответствуют признакам абсолютного права, поскольку они всегда направлены против конкретного субъекта (собственника определенной вещи) и не могут (в регулятивном своем виде) быть реализованы правообладателем самостоятельно.

Ипотека же, которая Проектом также отнесена к ограниченным вещным правам (и упоминается в связи с вещными выдачами), — лишь частный случай залога, общие положения о котором находятся в разделе, посвященном обязательствам. Залог в общем виде, конечно, не является обязательством, несмотря на свою локализацию в тексте Кодекса, однако возможность залога требований, например, со всей очевидностью свидетельствует, что «залог вообще» вещным правом не является. Странная получается система, в рамках которой вид одного рода оказывается отнесенным к другому роду.

75

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Таким образом, предлагаемое общее легальное определение не охватывает указанные в том же Проекте конкретные случаи.

Какой выигрыш от этого смешения? Неужели он состоит в придании свойства следования названным выше неабсолютным правам? Но для этого не нужно называть их вещными. Нашему праву прекрасно известны и обязательства, которые следуют за вещью. Например, никем не оспаривается свойство следования требования об уплате рентных платежей. Более того, частному праву хорошо знакома и категория реальных обязательств, следующих за вещью.

Зачем вообще нужна эта попытка дать легальное определение вещных прав? Проект придерживается строгого следования принципу numerus clausus, согласно которому перечень вещных прав указан в законе и участники оборота не вправе устанавливать иные вещные права или иначе определять их содержание. Проект идет даже немного дальше — прерогативу установления перечня вещных прав предлагается передать только ГК, но не иным законам. Но если мы становимся на путь столь жесткого следования принципу numerus clausus, то легальное определение вещных прав не несет никакой смысловой нагрузки: все вещные права и так перечислены в законе, для практического применения определение не нужно. Таким образом, легальное определение вещных прав при установлении принципа numerus clausus избыточно.

И это не схоластический спор о понятиях, а проблема, которая имеет реальные и серьезные практические последствия. Попытка включить в список вещных прав те субъективные права, которые объективно не обладают соответствующими характеристиками, может быть вызвана желанием обосновать наличие у этих прав свойства следования, т.е. их сохранения при перемене собственника вещи. Такой путь теоретически возможен, однако при его выборе необходимо отдавать себе отчет в том, что свойство следования может быть присуще не только вещным правам (например, сейчас оно есть у рентных платежей). Искусственное же ограничение ареала прав со свойством следования только вещными правами приведет к невозможности существования в российском праве тех институтов, которые известны современному частному праву и несомненно востребованы отечественной практикой.

При этом принцип numerus clausus принят во многих, но далеко не во всех правопорядках. Как показывает практика, оборот порой сталкивается с необходимостью формирования участниками оборота или судебной практикой новых ограниченных вещных прав. Такие примеры есть и в отечественной практике10. Подобный подход позволяет не указывать на то, что вещными могут быть только права, прямо признанные таковыми ГК, оставив тем самым судебной практике определенную свободу маневра (так называемый принцип numerus apertus, который с учетом на-

10Например, права бывших членов семьи собственника приватизированного жилого помещения, если в момент приватизации данного жилого помещения они имели равные права пользования этим помещением с лицом, его приватизировавшим (ст. 19 Федерального закона от 29.12.2004 № 189-ФЗ «О введении в действие Жилищного кодекса Российской Федерации»; далее — Закон о введении в действие ЖК РФ), судебной практикой были признаны вещными (постановление Пленума ВС РФ от 02.07.2009 № 14 «О некоторых вопросах, возникших в судебной практике при применении Жилищного кодекса Российской Федерации»).

76

Свободная трибуна

личия публичных реестров и онлайн-доступа к ним не таит особых сложностей для практики). В данном случае, однако, уже возникает потребность в легальном определении. Таким образом, в случае принятия более осторожной позиции по вопросу о numerus clausus в ст. 221 действительно можно было бы закрепить определение вещного права.

4.1.3.Нормирование тех отношений, которые разработчики Проекта предлагают регулировать при помощи новых для современного российского права институтов эмфитевзиса и суперфиция, сейчас осуществляется при помощи института аренды, который прошел долгий путь развития. В настоящее время накоплен большой опыт применения этого института, сформирована доктрина, а его потенциал еще далеко не исчерпан. Владение и пользование земельными участками, которые и должны выступать объектами предлагаемых эмфитевзиса и суперфиция, сегодня достаточно развернуто регулируются положениями ЗК РФ и общими положениями об аренде, содержащимися в Гражданском кодексе. Предлагаемые Проектом изменения, предоставляющие участникам оборота какие-то новые возможности, вполне могли бы быть реализованы в порядке развития существующего института, а не введения новых. С учетом положений Проекта нетрудно предугадать, какая судьба уготована его разработчиками аренде: по всей видимости, ее ждет лишение свойства следования и защиты вещными исками, что приведет фактически к замораживанию этого института и откату нашего права на позиции, существовавшие в середине XIX в. Такое возможное исключение из числа работающих частноправовых институтов хорошо защищенного права на владение и пользование чужим участком (которое может быть востребовано, в частности, на срок меньший, чем сроки существования эмфитевзиса и суперфиция), не может быть оправдано ка- кими-либо рациональными аргументами.

4.2. Замечания к главе 16 «Защита вещных прав»

4.2.1.Проект не дает прямого ответа на вопрос, может ли обладатель ограниченного вещного права виндицировать вещь у ее собственника в том случае, если последний неправомерно завладел вещью. Представляется, что без прямого указания на такую возможность (или невозможность) в правоприменительной практике вероятны серьезные колебания.

4.2.2.Положения о защите вещных прав не содержат каких-либо специальных норм, посвященных защите прав сервитуария. Нет таких норм и среди положений о сервитутах. При этом в соответствии с п. 3 ст. 230 Проекта «Устранение нарушений вещного права, не связанных с лишением владения» лицо, имеющее ограниченное вещное право, включающее в свое содержание правомочие владения, вправе предъявить негаторный иск к собственнику или к лицу, имеющему ограниченное вещное право, если собственник или такое лицо нарушает защищаемое вещное право. Таким образом, вновь (как и при действующем законе) может возникнуть вопрос: каким образом должен защищать свое право сервитуарий в случае нарушения его права со стороны собственника служащего участка, ведь сервитут не предоставляет обладателю этого права правомочия владения? Разумеется, защита прав сервитуария должна строиться как негаторный иск собственника господству-

77

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

ющего участка. Тем не менее на это лучше прямо указать в Проекте, поскольку действующий ГК уже выявил самые разные точки зрения по этому поводу11.Такое указание можно было бы сделать как в общих положениях о вещном праве, так и среди положений о сервитуте.

4.2.3.Согласно п. 3 ст. 231 Проекта если вещь, на которую наложен арест, подлежит принудительной продаже, то при предъявлении требования об освобождении вещи от ареста суд может приостановить ее продажу. Полагаем, вопрос о возможности продажи такой вещи может быть решен лишь после того, как суд рассмотрит по существу требование об освобождении ее от ареста. Поэтому приостановление продажи вещи в случае предъявления данного требования должно быть не правом, а обязанностью суда.

4.2.4.Среди способов защиты вещных прав не упомянут иск о признании зарегистрированного права отсутствующим, который был выработан судебной практикой и востребованность которого доказана жизнью.

4.2.5.Статья 228 Проекта об истребовании вещи у добросовестного приобретателя не учитывает позицию КС РФ, высказанную в постановлении от 22.06.2017 № 16-П по делу о проверке конституционности положения пункта 1 статьи 302 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина А.Н. Дубовца. В постановлении указывается, что возможность истребования жилого помещения не должна предоставляться публично-правовому образованию — собственнику данного имущества на тех же условиях, что и гражданам и юридическим лицам. В Проекте это не учтено.

4.3. Замечания к главе 17 «Общие положения о праве собственности»

4.3.1.В ст. 236 Проекта «Субъекты права собственности» в качестве собственников указаны граждане, юридические лица, а также Российская Федерация, субъекты Российской Федерации и муниципальные образования. Не упомянуты в ней иностранные государства, административно-территориальные единицы иностранных государств, международные организации.

В подразделе 3 Проекта «Право собственности» ничего не говорится о находящейся на территории Российской Федерации иностранной собственности. Не содержатся положения о ней и в разделе VI «Международное частное право» ГК РФ. Между тем вопрос о собственности иностранных государств нуждается в специальной регламентации, в частности в связи с распространяющимся на нее иммунитетом.

4.3.2.Статья 2952 Проекта, посвященная ограничению права собственности на земельный участок в публичных интересах, в п. 6 закрепляет, что возмещение убытков

11См., напр.: Ананьев А.Г. Сервитутное право и правоотношение. Рязань, 2006. С. 154; Люшня А.В. Проблема применимости негаторного иска для защиты сервитутов в российском праве // Законодательство. 2006. № 1. С. 17–20; Он же. Защитные возможности негаторного иска // Закон. 2007. № 2. С. 141–150. Рудоквас А.Д. Частные сервитуты в гражданском праве России // Вестник ВАС РФ. 2009. № 4. С. 203–205.

78

Свободная трибуна

возможно, лишь если установление ограничений приводит к невозможности использования земельного участка. В этом случае собственник участка вправе требовать его выкупа или предоставления равноценного земельного участка, а также возмещения причиненных убытков.

Сейчас ст. 57 и 57.1 ЗК РФ предусматривают возмещение в полном объеме убытков, в том числе упущенной выгоды, причиненных ограничением прав собственников земельных участков, землепользователей, землевладельцев и арендаторов земельных участков, в том числе в связи с установлением зон с особыми условиями использования территорий, т.е. имеются в виду не только случаи невозможности использования, а любые ограничения.

Таким образом, Проект предлагает снижение достигнутого уровня гарантий права собственности.

4.4. Замечания к главе 18 «Приобретение права собственности»

4.4.1.Предлагаемый в законопроекте подход к добросовестному приобретению права собственности от неуправомоченного отчуждателя (ст. 241 Проекта), подразумевающий включение судебного решения в качестве одного из элементов сложного юридического состава такого приобретения (с приданием ему обратной силы), не имеет аналогов в развитых правопорядках зарубежных стран12. Более того, он является очевидным регрессом даже по сравнению с современной ситуацией в отношении недвижимости, поскольку сейчас по букве абз. 2 п. 2 ст. 223 ГК РФ добросовестный приобретатель недвижимости13 при наличии элементов сложного юридического состава, необходимость которых вытекает из содержания ст. 302 ГК РФ, становится собственником в момент регистрации приобретенного им права на основании заключенной им сделки с неуправомоченным отчуждателем без всякого судебного решения. Это положение по аналогии закона применяется и к движимым вещам14.

Кроме того, включение судебного решения об отказе в удовлетворении виндикационного иска в качестве необходимого реквизита приобретения права собственности добросовестным приобретателем приводит к тому, что такое приобретение всецело ставится в зависимость от воли собственника. Если последний не предъявляет виндикационный иск, то добросовестный приобретатель не может стать собственником и вынужден ждать истечения срока приобретательной давности.

12Подробнее см.: Рудоквас А.Д. Приобретательная давность и защита добросовестного приобретателя в Концепции развития законодательства о вещном праве // Вестник ВАС РФ. 2009. № 7. С. 94–113.

13За исключением жилого помещения, для которого новеллой Федерального закона от 16.12.2019 № 430-ФЗ в п. 3 ст. 223 ГК РФ предписан иной механизм его приобретения в собственность добросовестным возмездным приобретателем, а именно тот, который предлагается в качестве общего подхода в обсуждаемом Проекте.

14См.: п. 13 постановления № 10/22.

79

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Проще и логичнее по примеру большинства развитых правопорядков романогерманской группы закрепить в новой кодификации общее положение о приобретении добросовестным приобретателем (при наличии определенных условий) права собственности непосредственно в результате состоявшегося приобретения от неуправомоченного отчуждателя. В тех случаях, когда добросовестному приобретению недостает иных необходимых для приобретения права собственности элементов сложного юридического состава (возмездность приобретения, выбытие имущества из владения собственника по его воле, отсутствие у отчуждательной сделки иных пороков, помимо неуправомоченности отчуждателя), остается сфера для применения приобретательной давности.

По вышеуказанным причинам адекватной альтернативой соответствующим положениям Проекта могут быть положения о добросовестном приобретении права собственности от неуправомоченного отчуждателя, закрепленные в ст. 9–10 Модельного закона о праве собственности и его защите.

4.4.2.В п. 1 ст. 240 Проекта устанавливается, что право собственности может быть приобретено на вещь впервые или независимо от права предшествующего собственника, в том числе в силу приобретательной давности (первоначальное приобретение права собственности), либо на вещь, находящуюся в собственности другого лица (производное приобретение права собственности).

В случае производного приобретения права собственности на вещь ограниченные вещные права, установленные до перехода права собственности, сохраняются, если иное не предусмотрено законом.

Прежде всего необходимо отметить, что по приобретательной давности право собственности тоже приобретается на вещь, находящуюся в собственности другого лица; и такое приобретение считается первоначальным, хотя у вещи был собственник.

В целом же, похоже, Проект исходит из того, что первоначальное приобретение права собственности должно приводить к прекращению ранее существовавших ограниченных вещных прав на эту вещь. «Юриспруденция понятий» в данном случае, наверное, такова: ограниченные вещные права суть права производные и зависимые от материнского права собственности; при оригинарном приобретении право собственности прекращается у прежнего собственника и вновь возникает у другого; производные же права не сохраняются, поскольку прекратилось материнское право. Такой механистический подход не может быть принят.

На практике это может привести к несправедливым решениям. Например, добросовестный приобретатель стал собственником вещи в порядке ст. 302 ГК (в действующей редакции), что считается первоначальным способом. Если на приобретенную им вещь была зарегистрирована ипотека (а авторы Проекта полагают ее вещным правом), то приобретатель в момент заключения сделки, разумеется, о ней знал или должен был знать. Однако, узнав впоследствии о неуправомоченности отчуждателя, приобретатель может заявить о свободе вещи от залога по причине первоначальной природы приобретения. Строгое следование предлагаемой норме приведет к выводу, что право собственности получено без обременений,

80

Свободная трибуна

несмотря на очевидное знание приобретателя о залоге. Можно привести и другой пример. Допустим, добросовестный приобретатель купил жилое помещение, правом пользования которым обладает третье лицо (например, на основании ст. 19 Закона о введении в действие ЖК РФ). При совершении сделки приобретателю было известно о существовании права пользования, но позднее, узнав об оригинарном характере приобретения права, покупатель предъявил иск к пользователю о выселении на том основании, что его право прекратилось. Должен ли суд удовлетворить это требование?

Поведение приобретателя вещи, знавшего об обременении, но ссылающегося на его отпадение вследствие отсутствия правопреемства, вступает в очевидный конфликт с требованием добросовестного поведения и запретом извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения. Объяснимо ли практически вводимое новой нормой оправдание такого недобросовестного поведения в ущерб основным началам гражданского законодательства?

По всей видимости, для справедливого решения вопроса о сохранении ограниченных вещных прав важно лишь одно: знал ли приобретатель о наличии обременений. Именно такой подход, видимо, можно считать современным. Согласно ст. VIII.-3:102 DCFR добросовестный приобретатель получит право собственности свободным от обременений только в том случае, когда он добросовестно заблуждался на счет их отсутствия. В комментариях разработчиков приводятся примеры того, что большинство европейских правопорядков придерживаются такого же подхода. Неоднократно высказывалось это мнение и в отечественной юридической литературе15.

4.4.3.Известные сомнения вызывает подход разработчиков к приобретательной давности (ст. 242 Проекта). Они предлагают отказаться от такого ее реквизита, как добросовестность владельца. Откровенно говоря, мы не видим в этой конструкции особых преимуществ по сравнению с тем, что предусмотрено в ст. 234 действующего ГК. К тому же, как уже отмечено, не разработан механизм применения норм о приобретательной давности в процессуальном законодательстве.

Институт приобретательной давности, равно как и любые нормы, защищающие интересы добросовестного приобретателя, служит в первую очередь для защиты интересов оборота в целом и в этом смысле является обоюдоострым инструментом, который может быть использован в ущерб интересам отдельных собственников. Чрезмерный акцент на поощрении оборота такими средствами всегда оборачивается прямо противоположными результатами, лишая собственников уверенности в прочности и незыблемости своих прав на имущество.

Как подсказывает иностранный опыт, разумнее всего было бы ввести дифференцированные виды приобретательной давности — обычную (ординарную) для добросовестных владельцев и гораздо более продолжительную экстраординарную для владельцев недобросовестных, с тем, однако, чтобы приобретение владения посредством уголовно наказуемого деяния в любом случае исключало приобретательную давность.

81

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Кроме того, авторы законопроекта полагают необходимым лишить давностного владельца той защиты, которая ему гарантирована ныне действующим п. 2 ст. 234 ГК РФ, представляющим собой реинкарнацию известного со времен римского права вещного иска — actio in rem Publiciana16, заменив его владельческой защитой, предоставляемой любому, а не только давностному владельцу. Такой подход явно снижает защиту давностного владения.

По вышеуказанным причинам представляется, что адекватной альтернативой соответствующим положениям Проекта являются положения о приобретательной давности, закрепленные в ст. 11–13 Модельного закона о праве собственности и его защите.

4.4.4.Не лишена недостатков и ст. 248 Проекта, посвященная спецификации. Хотя она и очень близка по своим формулировкам ст. 220 актуальной редакции ГК РФ, именно по этой причине она воспроизводит в п. 1 и 3 то противоречие, которое имеется в п. 1 и 3 ст. 220 ГК РФ. Ведь если в п. 1 говорится о приобретении права собственности на результат переработки собственником материалов, то в п. 3 утверждается, что собственник материалов приобретает лишь право «требовать передачи новой вещи в его собственность». Иными словами, между п. 1 и 3 имеется необъяснимое логическое противоречие, устранения которого как раз естественно было бы ожидать от проекта рекодификации отечественного вещного права.

4.4.5.Приходится с сожалением отметить, что по большей части «мертворожденные» нормы о кладе действующей редакции ГК РФ в очередной раз не подвергаются серьезной ревизии в Проекте. Так, в ст. 257 Проекта не устранен один из наиболее заметных недостатков существующего правового регулирования в этой сфере, заключающийся в отсутствии указания на необходимость предъявлять обнаруживаемые в составе кладов вещи уполномоченным органам для целей верификации их бесхозяйности и возможного отнесения их к категории культурных ценностей.

Положения о кладах, как и нормы о брошенных вещах, находке, являют собой упрощенный в сравнении с нормами о приобретательной давности порядок приобретения права собственности на бесхозяйные вещи (законом не предъявляются требования об истечении установленного срока владения, иных реквизитах владения и проч.). Тем не менее для приобретения права собственности на большинство иных бесхозяйных вещей элементарного завладения ими недостаточно — необходима верификация бесхозяйности вещей уполномоченными государственными органами17. Представляется, что отсутствие сформулированной в рассматриваемой норме Проекта обязанности обнаружившего клад лица совершать активные действия по установлению собственника клада, в том числе обращаться в компетентные органы, не имеет под собой каких-либо здравых политико-правовых оснований.

16Подробнее см.: Рудоквас А.Д. Пункт 2 статьи 234 ГК РФ: Публицианов иск или владельческая защита? // Вестник ВАС РФ. 2007. № 11. С. 20–32; № 12. С. 18–51.

17В отношении «дорогих» (стоимостью выше 3000 руб.) брошенных вещей такая верификация осуществляется судом (ст. 250 Проекта). Применительно к найденным вещам проверку осуществляют органы местного самоуправления или иные уполномоченные органы (ст. 251 Проекта).

82

Свободная трибуна

Иностранный опыт и здравый смысл подсказывают, что обязанность обращаться

вкомпетентные органы должна возникать и для целей оценки вещей, входящих

всостав клада, на предмет их отнесения к культурным ценностям. Правоприменительная практика свидетельствует о том, что даже эксперты далеко не всегда едины во мнении относительно атрибуции тех или иных вещей в качестве культурных ценностей. Очевидно, что лица, не обладающие специальными знаниями, такую атрибуцию осуществить надлежащим образом не могут. Тем не менее

вположениях п. 2 ст. 257 Проекта, как и в ныне действующей редакции соответствующей нормы, парадоксальным образом отсутствуют какие-либо указания на то, кто должен решать вопрос об отнесении обнаруженных вещей к культурным ценностям. В рассматриваемой норме не установлена обязанность обнаружителя и (или) собственника имущества предъявить обнаруженные в составе клада вещи уполномоченным органам для решения этого вопроса. Можно предположить, что, по мнению законодателя, обнаружитель и (или) собственник имущества,

вкотором клад был сокрыт, должны сами определить, относятся обнаруженные

всоставе клада вещи к культурным ценностям или нет. Однако такое толкование противоречит здравому смыслу в условиях существования описанной в действующем законодательстве системы экспертной оценки культурных ценностей18. Ситуация усугубляется тем, что обнаружителю клада и собственнику имущества,

вкотором клад был сокрыт, совершенно невыгодно атрибутировать обнаруженные вещи в качестве культурных ценностей, поскольку это неизбежно приведет к утрате указанными лицами возможности стать собственниками клада. В таких условиях трудно рассчитывать на то, что культурные ценности в составе кладов будут выявляться в принципе.

Очевидно также, что собственники имущества, в котором клад был сокрыт, а также обнаружители клада, не заявившие о нем или пытавшиеся его утаить, должны претерпевать неблагоприятные последствия такого поведения. Как отмечалось ранее, в нормах ст. 257 Проекта отсутствует обязанность по предъявлению обнаруженных в составе кладов вещей уполномоченным органам. Кроме того, передача вещей в собственность Российской Федерации происходит только при условии их отнесения к культурным ценностям. Если обнаруженные вещи не предъявлены и не атрибутированы как культурные ценности, в публичную собственность они не поступят. Следует обратить внимание на то, что в положениях о находке такие неблагоприятные последствия неправомерного поведения находчика установлены (см. абз. 2 п. 2 ст. 253 Проекта). Предлагаемая же редакция ст. 257 вновь никаких неблагоприятных последствий подобного неблаговидного поведения не содержит, что практически полностью дезавуирует возможность адекватного применения норм о кладах в целом.

4.4.6.Вызывает сомнения обоснованность изменения наименования ст. 266 Проекта — «Выкуп бесхозяйственно содержимых объектов культурного наследия (культурных ценностей)» и корректность использования соответствующих терминов. Специальное законодательство о культурных ценностях отличается противоречивым понятийным аппаратом. Тем не менее систематическое толкование положений различных нормативно-правовых актов в этой сфере позволяет прийти в выводу о том, что термин «культурные ценности» является базовой категорией для вещей

83

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

такого рода19. В то же время далеко не все культурные ценности поставлены на государственный учет и охраняются государством. Относящиеся к культурным ценностям недвижимые вещи, в отношении которых законодателем установлен специальный правовой режим, именуются объектами культурного наследия (памятниками истории и культуры)20. Поставленные на государственный учет движимые культурные ценности, находящиеся в частной или муниципальной собственности, именуются законодателем «музейными предметами, зарегистрированными в негосударственной части музейного фонда РФ»21. Из сказанного следует, что использованные в наименовании ст. 266 Проекта термины «объекты культурного наследия» и «культурные ценности» не являются синонимами, но соотносятся как часть и целое. В таких условиях предлагаемое в Проекте наименование статьи представляется менее корректным, чем наименование ныне существующей нормы — ст. 240 ГК РФ. Действующая норма нуждается не в изменении наименования, а лишь в уточнении того, на какие конкретные категории культурных ценностей распространяется ее действие. Очевидно, что рассматриваемая норма должна распространяться на культурные ценности, охраняемые государством и в силу этого поставленные на государственный учет.

Из предлагаемой редакции ст. 266 Проекта такой вывод не следует. Во-первых, формулировка, содержащаяся в абз. 1 рассматриваемой нормы («вещь которая вследствие своей культурной или исторической ценности отнесена в соответствии с законом к объектам культурного наследия (культурным ценностям)»), отличается тем же терминологическим недостатком, который был описан применительно к наименованию статьи, — приведенные в ней термины используются некорректно и нуждаются в уточнении.

Во-вторых, если не воспринимать термины, использованные в тексте предлагаемой нормы как синонимы (хотя написание в скобках свидетельствует об обратном), может сложиться впечатление, что сфера применения нормы сформулирована неадекватно широко, т.е. норма распространяется на все виды вещей, обладающие хоть какой-нибудь культурной ценностью. С политико-правовой точки зрения такой подход представляется бесперспективным. Думается, что принудительное прекращение права собственности должно быть доступно исключительно в отношении вещей, которые признаны государством в установленном законом порядке значимыми с культурной точки зрения и потому поставлены под государственную охрану.

В-третьих, указание исключительно на объекты культурного наследия ограничивает сферу применения этих положений только недвижимыми вещами, исключая из орбиты действия данной нормы поставленные на государственный учет движимые культурные ценности. Такой подход противоречит нормам специального

19Так, в соответствии со ст. 3 Основ законодательства о культуре, утв. ВС РФ 09.10.1992 № 3612-1, под культурными ценностями, в частности, понимаются «имеющие историко-культурную значимость здания, сооружения, предметы».

20См.: ст. 3 Федерального закона от 25.06.2002 № 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации» (далее — Закон об ОКН).

21См.: ст. 3 Федерального закона от 26.05.1996 № 54-ФЗ «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации» (далее — Закон о музеях).

84

Свободная трибуна

законодательства. Принудительное прекращение права собственности на бесхозяйственно содержимые вещи sui generis доступно как в отношении недвижимых объектов, так и в отношении движимостей, поставленных на государственный учет22.

4.4.7.Пункт 3 ст. 263 Проекта устанавливает, что «отказ от права собственности на недвижимую вещь, обремененную ограниченными вещными правами третьих лиц, не допускается». С учетом того, что ограниченное вещное право может быть бессрочным (эмфитевзис), такое ограничение прав собственника может оказаться чрезмерным. Не проще ли сказать, что при отказе от права собственности и приобретении этого права другим лицом ограниченное вещное право сохраняется? Поскольку ограниченное вещное право внесено в реестр, говорить о нарушении прав нового собственника в такой ситуации не приходится.

4.4.8.Согласно п. 2 ст. 269 Проекта при конфискации ограниченные вещные права на конфискуемые вещи и иные обременения соответствующего имущества прекращаются. Справедливо ли такое решение? Конфискация преследует цель наказания собственника, совершившего правонарушение, а не цель максимально упрощенного приумножения государственного имущества. Обладатели ограниченных прав на конфискуемое имущество никакого правонарушения не совершали. Например, в случае незаконной рубки лесных насаждений с применением механизмов, автомототранспортных средств, самоходных машин и других видов техники возможна конфискация орудия совершения административного правонарушения (ч. 2 ст. 8.28 КоАП). Допустим, такое правонарушение совершено с использованием лесозаготовительного комбайна, являющегося предметом залога. Очевидно, что прекращение залога в этой ситуации нарушает интересы кредитора, который ничего противоправного не совершил.

Предлагаемый текст нормы может быть механическим следствием квалификации конфискации как первоначального способа приобретения права собственности, что как минимум спорно. Однако как бы ни оценивать природу конфискации, если государству известно (должно быть известно) о существующих обременениях, их прекращение вследствие конфискации представляется неоправданным.

Напомним, что Б.Б. Черепахин категорически утверждал, что конфискация есть производный способ, при котором залог сохраняется. Он писал: «При переходе к государству права собственности на конфискованное имущество производный характер правоприобретения подтверждается ясно выраженной зависимостью права приобретателя от права предшественника. <…>

В обоснование наличия правопреемства при конфискации можно указать также на сохранение в силе залоговых обременений в пользу кредитных учреждений, установленных на имущество до его конфискации.

22В специальном законодательстве имеются нормы, описывающие аналогичные механизмы принудительного прекращения права собственности как в отношении недвижимых вещей (объектов культурного наследия) (см. ст. 54 Закона об ОКН), так и в отношении движимостей (музейных предметах, зарегистрированных в негосударственной части музейного фонда») (см. абз. 3 ст. 25 Закона о музеях).

85

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Таким образом, государство приобретает при производстве конфискации определенную совокупность прав и обязанностей от бывшего собственника.

Производный характер приобретения права собственности государством не должен ставиться под сомнение. <…> …односторонний характер приобретения [приводил] некоторых авторов к ошибочному выводу о первоначальном характере приобретения государством права социалистической собственности на конфискуемое имущество»23. Не будем забывать также, что объектом конфискации может оказаться и жилое помещение, обремененное узуфруктом, возникшим, например, на основании ст. 19 Закона о введении в действие ЖК РФ.

Кроме того, сомнения вызывает согласованность норм о конфискации с иными положениями Проекта. В п. 2 ст. 269 Проекта указывается: «При конфискации ограниченные вещные права на конфискуемые вещи и иные обременения соответствующего имущества прекращаются». Означает ли это, что при конфискации участка, обремененного суперфицием, последний прекратится с вытекающим из этого прекращением и права собственности на здание? Тот же вопрос возникает и в случае с правом ограниченного владения участком лицом, которому принадлежит здание на этом участке.

Таким образом, предлагаемое Проектом решение противоречит основным началам гражданского законодательства.

4.4.9.Положения Проекта о таком принудительном основании прекращения права собственности, как выкуп земельного участка для государственных или муниципальных нужд (подп. 8 п. 2 ст. 261, ст. 296), во многом схожи с положениями об этом институте, содержавшимися в «старом» Проекте изменений ГК РФ 2012 г. Между тем в 2015 г. была произведена серьезная реформа института изъятия земельных участков для публичных нужд — соответствующие нормы ГК РФ (ст. 279–281) были изменены и приведены в соответствие с новой главой VII.1 ЗК РФ.

Сложно утверждать, что земельная реформа 2015 г. прошла безболезненно. Однако, несмотря на отрицательные экспертные заключения Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства на Федеральный закон от 31.12.2014 № 499-ФЗ «О внесении изменений в Земельный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации», обновленный институт изъятия земельных участков для публичных нужд начал функционировать и за истекший период зарекомендовал себя как работоспособный. Данный институт хоть и не лишен недостатков, но, во-первых, ориентирован на поиск баланса частных и публичных интересов в этой сфере, вовторых, опирается на исторический и международный опыт.

Исходя из изложенного, полагаем необоснованным возвращение преимущественно частноправового регулирования выкупа земельных участков для публичных нужд. В любом случае положения об этом институте из Проекта нуждаются в детальном соотнесении с положениями главы VII.1 ЗК РФ, а также в обосновании необходимости вновь изменять регулирование этого института.

23Черепахин Б.Б. Правопреемство по советскому гражданскому праву // Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву. М., 2001. С. 315–316.

86

Свободная трибуна

4.5. Замечания к главе 191 «Общая собственность»

4.5.1.Согласно ст. 271 Проекта общая собственность возникает при поступлении в собственность двух или нескольких лиц имущества, которое не может быть разделено без изменения его назначения либо не подлежит разделу в силу закона. Общая собственность на делимое имущество возникает в случаях, установленных законом (п. 4). Это правило, отметим, относится и к земельному участку, т.е. его, как правило, в общую собственность не приобрести. Такой подход значительно ограничивает возможности возникновения общей собственности в сравнении с действующим законодательством: согласно п. 4 ст. 244 ГК РФ общая собственность на делимое имущество возникает в случаях, предусмотренных законом или договором. Есть ли разумные основания для подобного ограничения? В реальной жизни полно примеров, когда некоторое делимое имущество можно приобрести только в складчину, что подразумевает в качестве разумного последствия возникновение общей собственности. Наверное, логичнее было бы предусмотреть в ГК дополнительные способы консолидации права собственности — например, переход выморочной доли другим сособственникам и проч.

Ныне действующая редакция ГК в части положений об общей собственности содержит норму, истолкование которой нелегко далось судебной практике. Речь идет об абз. 2 п. 4 ст. 252 ГК и о допущении возможности принудительного выкупа незначительной доли по иску других собственников. Действующая редакция этого абзаца буквально говорит лишь о том, что если доля заявившего о выделе собственника незначительна, не может быть реально выделена и он не имеет существенного интереса в использовании общего имущества, то суд может и при отсутствии согласия этого собственника на замену выдела его доли в натуре денежной компенсацией обязать остальных участников долевой собственности выплатить ему компенсацию. Иными словами, другие собственники вроде бы не могут требовать принудительного выкупа незначительной доли по своей инициативе.

Между тем позиция Верховного Суда принципиально иная. Еще в определении Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 03.04.2012 № 5-В11-134 было отмечено: «Защита нарушенных прав и законных интересов собственника значительной доли в праве на имущество К. возможна в силу п. 4 ст. 252 ГК РФ путем принудительной выплаты участнику долевой собственности С. денежной компенсации за ее долю с утратой ею права на долю в общем имуществе». Решение было включено в Бюллетень ВС № 11 за 2012 г., что недвусмысленно указывает на то, что именно такой подход представляется Верховному Суду правильным. Этот подход устоял, и в настоящее время Верховный Суд постоянно указывает на то, что отсутствие волеизъявления ответчика на выдел своей доли из общего имущества не является безусловным основанием для отказа в удовлетворении направленных на выкуп незначительной доли исковых требований, постольку действие п. 4 ст. 252 ГК распространяется как на требования выделяющегося собственника, так и на требования остальных участников общей долевой собственности24.

Практика КС последних лет по жалобам, в которых абз. 2 п. 4 ст. 252 ГК обжалуется как допускающий принудительный выкуп незначительной доли у лица, которое

24См.: определения СКГД ВС РФ от 03.07.2018 № 59-КГ18-9, от 27.06.2017 № 56-КГ17-13, от 30.08.2016 № 78-КГ16-36, от 26.07.2016 № 18-КГ16-65, от 17.01.2017 № 117-КГ16-10 и др.

87

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

само требование о выделе своей доли в натуре не заявляло, однообразна. В отказных определениях говорится, что обжалуемая норма не может расцениваться как нарушающая конституционные права заявителя, а установление и оценка фактических обстоятельств, имеющих значение для разрешения конкретного дела, в том числе свидетельствующих об отсутствии либо наличии у собственника существенного интереса в использовании общего имущества, определении его доли как незначительной, являются прерогативой суда общей юрисдикции и к компетенции Конституционного Суда не относятся25.

Сложившийся в практике Верховного Суда подход представляется совершенно оправданным, поскольку, будучи направленным на консолидацию права собственности, он повышает эффективность использования собственности, предотвращает споры и злоупотребление правом — особенно с учетом возможности распоряжения общим имуществом лишь с общего согласия. Такое решение вроде бы соответствовало и нелюбви к общей собственности разработчиков Проекта, которые, например, выступают за ограничение возможности возникновения общей собственности на делимые вещи.

Тем не менее предлагаемая Проектом норма практически повторяет положения абз. 2 п. 4 ст. 252 ГК РФ: «Выплата участнику долевой собственности остальными собственниками компенсации вместо выдела его доли в натуре допускается с его согласия. В случаях, когда доля собственника незначительна, не может быть реально выделена и он не имеет существенного интереса в использовании общего имущества, суд может и при отсутствии согласия этого собственника обязать остальных участников долевой собственности выплатить ему компенсацию» (абз. 2 п. 4 ст. 280).

Таким образом, Проект полностью игнорирует сложившийся подход Верховного Суда. Коль скоро судебная практика показала востребованность этого механизма, не лучше ли было бы в Проекте вместо воспроизведения старой нормы подробно описать механизм принудительного выкупа незначительной доли? Во всяком случае можно было бы предусмотреть какие-то ограничители для обладателя незначительной доли в сфере участия в распоряжении общей вещью.

В связи с этим представляется необходимым внесение ясности в этот вопрос на уровне Гражданского кодекса.

4.5.2.В п. 2 ст. 263 целесообразно указать, что отказ от права общей собственности одним из сособственников невозможен (это может привести к нарушению прав других сособственников).

4.5.3.Положения п. 6 ст. 271 позволяют изменять режим супружеской собственности договором, совершенным в простой письменной форме. Вряд ли эта новелла оправданна, поскольку нотариальное удостоверение брачного договора, которым только и может быть изменен законный режим супружеской собствнности в настоящее время согласно ст. 42 Семейного кодекса РФ, создает известные гарантии свободного и осознанного волеизъявления супругов, предотвращая последующие

88

Свободная трибуна

споры. В любом случае данную новеллу необходимо согласовать с Семейным кодексом.

4.5.4.Нуждается в доработке п. 5 ст. 271 «Понятие и основания возникновения общей собственности». Как показывает зарубежный опыт, регулирование правовых последствий соединения, слияния и смешения (ссыпки) требует более дифференцированного подхода, чем подход, продемонстрированный в Проекте. Кроме того, требуется единообразное по своим исходным предпосылкам регулирование последствий не только соединения, слияния и смешения (ссыпки), но и присоединения движимой вещи к недвижимости и соединения различных движимых вещей.

По вышеуказанным причинам представляется, что адекватной альтернативой соответствующим нормам Проекта являются положения о правовых последствиях соединения, слияния и смешения, закрепленные в ст. 17 Модельного закона о праве собственности и его защите.

4.6. Замечания к главе 192 «Право собственности на земельные участки и иные природные объекты»

4.6.1.Согласно ст. 294 Проекта собственник земельного участка обязан, если соглашением с собственником (владельцем) соседнего земельного участка не предусмотрено иное, не осуществлять / осуществлять определенные действия (соседские запреты и обязанности). При этом из Проекта неясно, какие правоотношения возникнут между соседями в случае заключения указанного соглашения. В дореволюционном российском праве такие правоотношения рассматривались как порождающие сервитутные отношения. Однако перечень возможных сервитутов в Проекте закрыт (п. 5 ст. 301), и не все из возможных соглашений о перераспределении соседских прав в него попадут.

По существу соглашения о перераспределении соседских прав являются соглашениями об установлении «сервитутов удобств» (или «добровольных сервитутов»), о которых будет сказано далее. В результате таких соглашений возникают права ограниченного пользования чужой недвижимостью в отсутствие объективной необходимости для господствующей недвижимости, но при наличии большего удобства или приятности для этой недвижимости.

4.6.2.В качестве соседского права п. 1 ст. 294 Проекта рассматривает обязанность собственника земельного участка допускать на него владельца соседнего участка для земляных и иных работ в целях доступа к зданию или сооружению, расположенному на соседнем земельном участке, при необходимости его ремонта, если такие работы не могут быть осуществлены иным способом. Одновременно п. 2 ст. 3017 Проекта предусматривается строительный сервитут для производства земляных работ в целях доступа к подземной части здания или сооружения, являющегося господствующей вещью, с последующим восстановлением служащей вещи. Полагаем, что в обоих случаях по существу возникает ограниченное вещное право пользования чужой недвижимостью, которое должно регламентироваться едино-

89

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

образно — нормами о сервитутах. В доктрине гражданского права последовательно обоснована недопустимость пересечений соседских и сервитутных прав.

4.6.3.Содержание ст. 2952 Проекта 2019 г. практически идентично содержанию ст. 2952 Проекта 2012 г. При этом не учитывается, что в 2018 г. прошла масштабная реформа земельного законодательства, касающаяся публичных сервитутов.

Проект 2012 г. был нацелен на то, чтобы перенести «старые» нормы о публичных сервитутах из Земельного кодекса в Гражданский кодекс, тем самым официально переквалифицировав публичный сервитут из ограниченного вещного права в границы (пределы) права собственности. Как известно, этот Проект принят не был. В последующем реформа земельного законодательства 2018 г., во-первых, ввела два вида публичных сервитутов: в пользу неопределенного круга лиц (ст. 23 ЗК РФ) и в пользу определенных лиц (глава V.7 ЗК РФ); во-вторых, закрепила правило о том, что к правоотношениям, возникающим в связи с установлением, осуществлением и прекращением действия публичных сервитутов, положения ГК РФ не применяются (п. 3 ст. 23 ЗК РФ). С такими решениями можно не соглашаться, но ясно одно — законодатель посчитал, что нормы о публичных сервитутах должны быть вынесены за пределы ГК РФ. Полагаем, для этого были веские политикоправовые причины.

Однако в ст. 2952 Проекта 2019 г. мы видим положения, которые по существу схожи с положениями о публичных сервитутах в пользу неопределенного круга лиц. Возникают вопросы: что будет с аналогичными положениями ст. 23 ЗК РФ? Институт, который сегодня обозначается как «публичный сервитут в пользу неопределенного круга лиц», все-таки будет подлежать частноправовому регулированию?

Кроме того, копируя положения подп. 2 и 9 п. 3 ст. 23 ЗК РФ в редакции, действовавшей до 01.09.2018, Проект предусматривает границы (пределы) права собственности на недвижимость в интересах неопределенного круга лиц в виде возможности доступа на служащий земельный участок для ремонта коммунальных, инженерных, электрических и других линий и сетей, объектов транспортной инфраструктуры; размещения межевых и геодезических знаков, подъездов к ним; проведения геологического изучения недр, научно-исследовательских и проектно-изыскательских работ. Полагаем, что здесь в принципе не может быть речи об установлении границ (пределов) права собственности на недвижимость в интересах неопределенного круга лиц, поскольку указанные правомочия могут осуществлять только определенные категории лиц — собственники линий, сетей, объектов транспортной инфраструктуры; лица, размещающие и обслуживающие межевые и геодезические знаки; лица, осуществляющие геологическое изучение недр, научно-исследовательские и проектно-изыскательские работы. В таких случаях устанавливаются обременения права собственности на недвижимость — сервитуты26.

Как бы то ни было, такая непоследовательность законодателя и неопределенность нормативного материала не могут быть оправданы.

26Применительно к научно-исследовательским и проектно-изыскательским работам о сервитутах можно вести речь, если данные работы проводятся не сами по себе, а в пользу господствующей недвижимости.

90

Свободная трибуна

4.6.4.Статьи 2964–2966 Проекта содержат положения о принудительном прекращении права собственности на земельный участок, который не используется в соответствии с его целевым назначением или используется с нарушением законодательства. В качестве самых общих замечаний к этим нормам отметим следующее.

Во-первых, в отсутствие однозначно выраженной в законодательстве позитивной обязанности использовать земельные участки остается спорным введение частноправовой санкции в виде принудительного прекращения права собственности на них. Во-вторых, из ст. 2965 Проекта исключено такое основание прекращения права собственности на земельный участок, как возведение или создание самовольной постройки и невыполнение предусмотренных законом обязанностей по ее сносу или приведению в соответствие с установленными требованиями. Означает ли это, что законодатель отказывается от такого основания прекращения права собственности на земельный участок и многочисленные нормы ЗК и ГрК РФ на эту тему также будут исключены? В-третьих, по-прежнему не вполне ясно, как соотносятся ст. 2964–2966 Проекта.

4.7.Замечания к главе 193 «Право собственности на здания и сооружения»

В соответствии со ст. 2971 собственник здания или сооружения, не имеющий иного вещного права на земельный участок или договора с собственником земельного участка, вправе владеть и пользоваться земельным участком в объеме, необходимом для обеспечения его доступа к указанному зданию или сооружению (п. 2). Он вправе сносить здание или сооружение (п. 4). Повреждение (гибель) здания или сооружения не влечет прекращения прав собственника (sic!) здания или сооружения на земельный участок; это право прекратится, если указанное лицо не приступило

квосстановлению здания или сооружения в течение пяти лет с момента его повреждения (гибели) (п. 5). Собственник здания или сооружения вправе требовать от собственника участка предоставления ему права застройки, эмфитевзиса или права аренды на земельный участок (п. 6). Наконец, право ограниченного владения не подлежит государственной регистрации и сохраняет силу до приобретения иного права на земельный участок. В таком случае запись о праве собственности на здание или сооружение должна содержать сведения о наличии у собственника права ограниченного владения земельным участком.

Прежде всего отметим, что норма фактически говорит о том, что может существовать «собственник погибшего здания или сооружения», который в силу этого статуса имеет на что-то право.

Право это, однако, не подлежит государственной регистрации, что довольно трудно объяснить. Например, Конституционный Суд в постановлении от 24.03.2015 № 5-П по делу Богатырева недвусмысленно указал на необходимость государственной регистрации вещных прав. Каких-то разумных обоснований для такого исключения ради права ограниченного владения нет. Сведения о наличии у собственника права ограниченного владения участком в записи о праве собственности на здание или сооружение до конца проблему не решают. Гибель здания (сооружения) и последующее исключение соответствующей записи из реестра оз-

91

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

начают отсутствие всяких следов существования этого права, и такое положение может затянуться: у владельца есть пять лет после гибели здания и бесконечность после начала строительства.

Интересно и содержание этого права ограниченного владения после гибели здания. Пока здание было на месте, содержание права, видимо, можно было как-то определить с учетом характеристик здания. Но каково его содержание после гибели здания — и ведь это длительный срок? Оно изменится после постройки нового здания? Получаем незарегистрированное вещное право с неопределенным содержанием — не зря же вводится замкнутый перечень.

4.8. Замечания к главе 194 «Право собственности на помещения»

4.8.1.Следует приветствовать содержащееся в п. 6 ст. 2985 Проекта положение о том, что если иное не предусмотрено ГК РФ, другими законами или не вытекает из существа отношений, правила об общем имуществе здания применяются к общему имуществу собственников земельных участков, расположенных в пределах территории малоэтажной жилищной застройки.

Вто же время неясно, распространяется ли это правило на отношения, возникающие на основании Федерального закона от 29.07.2017 № 217-ФЗ «О ведении гражданами садоводства и огородничества для собственных нужд и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Это важно, поскольку, как свидетельствует судебная практика, большое количество споров связано с приобретением в единоличную частную собственность так называемых земельных участков общего пользования садоводств и огородничеств. Кроме того, исходя из систематического толкования норм, п. 6 ст. 2985 Проекта — это решение проблемы на будущее. Тем самым в законодательстве по-прежнему отсутствует правовой инструмент выхода из уже сложившихся непростых ситуаций с нахождением указанных земельных участков в единоличной частной собственности.

Входе настоящей реформы такой инструмент следовало бы предложить.

5. Замечания к подразделу 4 «Ограниченные вещные права»

5.1. Замечания к главе 20 «Право постоянного землевладения»

5.1.1.Статья 41 ЗК РФ сейчас определяет спектр прав арендатора земельного участка даже шире, чем определены права эмфитевта в Проекте. Договор аренды может быть заключен на срок, сопоставимый со сроком, допустимым для эмфитевзиса; арендатору предоставлена и возможность пользоваться вещными исками. Эмфитевзис отличается в выгодную сторону от аренды (в том виде, в каком она существует в нынешней редакции ГК РФ) тем, что при неопределенности срока пользования собственник не может в одностороннем порядке прекратить действие договора. Впрочем, практическое значение этого обстоятельства, на наш взгляд,

92

Свободная трибуна

невелико: стороны договора аренды, заключенного на определенный срок, могут установить его достаточно долгим, чтобы арендатор чувствовал себя уверенно.

Таким образом, предлагаемые новеллы вполне могли бы быть реализованы и в рамках существующего института аренды — в частности, путем увеличения максимально допустимых сроков там, где они ограничены, увеличения сроков заморозки арендной платы и подобных мер, способствующих укреплению положения арендатора. Такой путь предпочтительнее, поскольку эволюционные пути предпочтительнее революционных.

5.1.2.Проект не позволяет эмфитевту на основании принадлежащего ему права возводить на переданном ему земельном участке постройки: согласно абз. 2 п. 2 ст. 2991 возведение на земельном участке зданий или сооружений допускается при условии предоставления лицу, имеющему право постоянного землевладения, права застройки земельного участка (глава 201). Однако поскольку речь идет об институте, предназначение которого прежде всего в том, чтобы обеспечить долговременную обработку земли, возможность эмфитевта возводить обусловленные целями такой деятельности постройки (жилой дом, сараи) должна допускаться без установления суперфиция на тот же участок. По всей видимости, можно было бы разрешить эмифитевту возведение построек, необходимых для целевого использования земельного участка. Его права на эти постройки могут определяться при помощи норм о праве застройки. Стоит отметить, что в соответствии с п. 3 ст. 3019 Проекта («Горный сервитут») сервитуарий имеет право возводить на служащем участке сооружения и иные объекты недвижимости, которые поступают в его собственность. Получается, что права эмфитевта могут быть уже, чем права сервитуария.

5.1.3.Статью 2995 было бы логично дополнить положением о том, что прекращение права постоянного землевладения в силу совпадения в одном лице собственника и эмфитевта не должно приводить к прекращению аренды, установленной эмфитевтом.

5.2. Замечания к главе 201 «Право застройки»

5.2.1.В соответствии с подп. 2 п. 1 ст. 3004 Проекта плата за право застройки может устанавливаться в виде предоставления собственнику земельного участка в собственность либо во владение и пользование помещений в возведенных зданиях. В случае передачи собственнику земельного участка помещений в возведенных зданиях в собственность (с учетом положений п. 2 ст. 3005 Проекта) собственник земельного участка станет участником права застройки на свою вещь,либо такое приобретение приведет к перераспределению долей в праве застройки за счет доли, приходящейся на эти помещения. Это необходимо прямо предусмотреть в законе во избежание затруднений, связанных, например, с последующим отчуждением таких помещений.

5.2.2.Судя по всему, Проект не предусматривает возможности установления права застройки для эксплуатации уже существующего объекта. Такой подход, по всей

93

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

видимости, можно считать традиционным для нашего права. Возможность установления права застройки для эксплуатации уже существующих построек противоречила бы самой природе института в том виде, в котором он сконструирован в Проекте. Возможны, однако, и другие подходы. Теоретически допустимо и установление суперфиция в отношении уже существующих построек. Эта проблема не носит принципиального характера, если при последующей модернизации гражданского законодательства не пострадает институт аренды. Между тем с учетом позиции разработчиков можно предполагать, что права арендаторов в будущем могут лишиться свойства следования и вещной защиты, которыми они обладают в настоящее время. Если действительно предполагается «исправить» аренду в таком ключе, то следовало бы прямо распространить положения о праве застройки и на существующие постройки (и помещения). Возможно, в таком случае было бы разумным изменить название института (по российскому Закону о праве застройки 1912 г. и по ГК 1922 г. право предоставлялось лишь для постройки, а не для пользования уже существующими постройками).

5.2.3.Проект не предоставляет права преимущественной покупки права застройки собственнику земельного участка, как то делает ряд зарубежных правопорядков. Между тем установление механизмов, помогающих собственнику консолидировать право собственности в случае отчуждения ограниченного вещного права, предоставляющего на длительный срок возможность владения и пользования вещью, можно только приветствовать.

5.2.4.Проект не предусматривает прямо в качестве основания прекращения права застройки совпадение в одном лице застройщика и собственника земельного участка. Это желательно закрепить в законе (в частности, в связи с проблемой, возникающей при приобретении собственником участка помещения, о которой говорилось выше в п. 5.2.1).

5.2.5.В действующем законодательстве уже есть нормы, которые фактически устанавливают институт суперфиция. Это право предусмотрено в ГрК и ЗК РФ, где речь идет о предоставлении публичного земельного участка для строительства и эксплуатации наемного дома. В соответствии с нормами ГрК и ЗК застройщику предоставляется в аренду земельный участок для строительства дома. Застройщик обязуется построить наемный дом и осуществлять его эксплуатацию. При этом дом становится собственностью застройщика и находится на арендованной земле. Срок действия договора может быть установлен не менее чем на 20 и не более чем на 49 лет. Итак, на основании рассматриваемой конструкции застройщик получает на праве аренды публичный земельный участок, возводит на нем наемный дом, становится собственником этого дома и обязуется использовать его по определенному назначению в течение срока договора (от 20 до 49 лет). Это классический суперфиций.

В Проекте указывается, что в случаях, предусмотренных законом или договором, здание или сооружение, возведенное на основании права застройки, является составной частью права застройки. При отчуждении это право переходит к приобретателю вместе со зданием или сооружением в качестве его составной части (п. 4 ст. 300). Из текста предлагаемой нормы трудно понять, что составной частью чего является. Допустим, мы установили договором, что здание есть составная часть

94

Свободная трибуна

права застройки. Тогда исчезает право собственности на здание — оно ведь больше не самостоятельный объект. Затем отчуждаем право застройки. При таком отчуждении, говорит Проект, право застройки переходит к приобретателю уже как составная часть здания. Но ведь здание уже стало частью права и тем самым не может в качестве своей составной части иметь это право застройки? Или же указание на здание как на «часть права» — это лишь красивый оборот, своего рода подношение идеалам пандектистики?

5.3. Замечания к главе 202 «Сервитут»

5.3.1.Сомнение вызывают положения Проекта, посвященные основаниям установления сервитута. Положения п. 1 и п. 4 ст. 301 не вполне совместимы друг с другом. Так, в соответствии с п. 1 сервитут может быть установлен только в том случае, если использование господствующего земельного участка, здания или сооружения по назначению невозможно без установления сервитута. Пункт 4 в то же время говорит о возможности установления сервитута договором. Буквальное понимание этих положений приводит к выводу, что собственники соседних участков своим соглашением не могут установить сервитут, без которого пользование господствующим участком было бы пусть и затруднено, но возможно. Кроме того, уже установленный и зарегистрированный сервитут всегда будет находиться под угрозой предъявления собственником служащей вещи иска о признании соответствующего договора недействительным в силу того, что на самом деле сервитуарий на момент заключения договора об установлении сервитута не был лишен возможности хоть как-то пользоваться своим участком. Таким образом, приведенные положения препятствуют установлению «сервитутов удобства».

По всей видимости, лучше было бы предоставить сторонам возможность договором устанавливать сервитуты, которые могли бы улучшать характеристики господствующего участка; при этом установление сервитутов судом можно было бы допустить лишь в тех случаях, когда использование господствующего земельного участка, здания или сооружения по назначению действительно невозможно без установления сервитута.

Если на решение поставленных задач направлен абз. 4 п. 1 ст. 301 Проекта о том, что «правило [правила?] настоящего пункта применяются, если иное не предусмотрено соглашением собственников служащей и господствующей вещей», то об этом следовало написать однозначно.

5.3.2.Согласно абз. 3 п. 1 ст. 301 Проекта «сервитут не лишает собственника служащей вещи владения и распоряжения ею». По общему правилу сервитут не лишает собственника служащей вещи и пользования ею. Ограниченность пользования вещью при установлении сервитута состоит в том, что право сервитуария не препятствует собственнику служащей вещи владеть, пользоваться и распоряжаться ею, а только стесняет его в осуществлении правомочия пользования. Предполагается своеобразное разделение правомочия пользования между сервитуарием и собственником служащей вещи, при котором сервитуарий самостоятельно и в своем интересе осуществляет эксплуатацию чужого имущества в определенных границах, а соб-

95

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

ственник этого имущества воздерживается от совершения каких-либо действий в этих же границах27.

5.3.3.Поспешным выглядит решение о внедрении в наше право так называемых отрицательных сервитутов. Согласно п. 1 ст. 3011 Проекта отрицательный сервитут позволяет собственнику господствующей вещи запрещать собственнику служащей вещи пользоваться такой (служащей) вещью определенным образом. От обычных отрицательных обязательств (т.е. обязательств, в которых кредитор имеет право требовать от должника воздерживаться от совершения определенных действий) подобное правоотношение, видимо, по замыслу авторов Проекта, должно отличаться лишь свойством следования, т.е. право «запрещать пользоваться» должно сохраняться и при смене собственника служащей вещи. Между тем этот результат достижим и при помощи наделения свойством следования обязательственного права — права кредитора в таком отрицательном обязательстве; зарубежное право знает примеры подобных обязательств — это так называемые обязательства propter rem28.

Выбор в пользу причисления подобных отношений к сервитутам приводит прежде всего к неопределенности в вопросе о том, насколько вообще возможны отрицательные сервитуты при условии, если сервитуты могут устанавливаться только тогда, когда без них использование господствующего земельного участка, здания или сооружения по назначению невозможно. Если же допустить существование отрицательных сервитутов без строгого соблюдения указанного условия, то нет ясности в том, как должны защищаться права «отрицательного» сервитуария. Негаторный иск (которым может воспользоваться собственник господствующего участка при нарушении его прав) подразумевает возможность физического воздействия на чужую недвижимость в порядке исполнительного производства. Действительно ли Проект допускает такую возможность в случае установления «отрицательных» сервитутов, без которых использование господствующей недвижимости в принципе возможно?

Кроме того, в соответствии с положениями Проекта виды сервитутов и порядок их установления определяются настоящим Кодексом, установление сервитутов, не предусмотренных настоящим Кодексом, не допускается (п. 5 ст. 301); но в перечне допустимых сервитутов, приводимых Проектом, нет ни одного отрицательного сервитута. Самого этого обстоятельства достаточно для того, чтобы задуматься о необходимости легального выделения такой категории, как отрицательный сервитут.

5.3.4.Неясно соотношение абз. 2 п. 1 ст. 301, п. 2 ст. 3011 и п. 4 ст. 3015 Проекта в свете положения абз. 4 п. 1 ст. 301. Можно ли предусмотреть в соглашении собственников служащей и господствующей вещей положение, например, о том, что сервитут мо-

27См., напр.: Гамбаров Ю.С. Особенная часть. Вещное право. СПб., 1909. Отд. III. С. 10; Горонович И. Исследование о сервитутах. СПб., 1883. С. 10–12; Рудоквас А.Д. Частные сервитуты в гражданском праве России // Вестник ВАС РФ. 2009. № 4. С. 201–202; Толстой Ю.К. Понятие права собственности // Проблемы гражданского и административного права: сб. ст., посвященный памяти А.В. Венедиктова. Л., 1962. С. 148–150, 192.

28См., напр.: Report on Real Burdens by Scottish Law Commission. URL: www.scotlawcom.gov.uk/download_ file/view/402/.

96

Свободная трибуна

жет быть установлен, если он лишает собственника служащей вещи возможности использовать ее по назначению либо затрудняет ее использование настолько, что служащая вещь утрачивает свое назначение?

5.3.5.Статья 3019 Проекта, посвященная горному сервитуту, устанавливает, что такой сервитут позволяет производить на служащем земельном участке работы по геологическому изучению недр, разведке или добыче полезных ископаемых, размещать оборудование и создавать объекты недвижимости, необходимые в целях геологического изучения недр, разведки или добычи полезных ископаемых. При этом согласно п. 3 рассматриваемой статьи сооружения и иные объекты недвижимости, созданные сервитуарием на земельном участке, принадлежащем ему на условиях горного сервитута, поступают в его собственность. Тем самым сервитуарий получает право пользования чужим земельным участком, которое — в силу расположения на нем принадлежащей ему недвижимости — фактически равняется с суперфицием. Такое положение дел противоречит природе сервитута, который традиционно определяется как право ограниченного пользования чужой недвижимостью. При этом Проект не определяет судьбу возведенной на чужом участке недвижимости после окончания существования сервитута. Не будет ли логичнее подобные отношения урегулировать в рамках института права застройки?

5.3.6.Пункт 3 ст. 3011 Проекта, а также его толкование в системе со ст. 2241, п. 5 ст. 301, п. 5 ст. 3011 свидетельствуют о том, что реформаторы отказались от конструкции «вещные обязательства» (или obligationes propter rem, qualitative obligations) при регулировании сервитутных отношений. Под вещными обязательствами понимаются те, в которых обязанными выступают любые субъекты, являющиеся собственниками определенных вещей или обладателями иных вещных прав на них. Считается, что такие обязательства всегда акцеcсорны по отношению к вещным правам и переходят вместе с ними, из-за чего подобное обязательство также называют «блуждающим» (obligatio ambulatoria)29. Вещные обязательства широко распространены в иностранных правопорядках, есть примеры таких обязательств и в российском праве.

Полагаем, что отказ от вещных обязательств не соответствует интересам участников гражданского оборота. При реализации связанных с сервитутом обязательственных прав безразлично, кто конкретно будет совершать те или иные действия в отношении служащей и господствующей вещей. Более того, можно утверждать, что как вещные, так и обязательственные правоотношения, возникающие при установлении сервитута, в итоге опосредуют связь между участниками гражданского оборота по поводу вещи. На основании вещного права сервитуарий получает возможность ограниченно пользоваться чужим имуществом; на основании обязательственного права он же получает возможность требовать от собственника служащей вещи совершения определенных действий, необходимых для ограниченного пользования; на основании обязательственного права собственник служащей вещи получает возможность требовать от сервитуария вознаграждение за ограниченное пользование. Тем самым вещное право делает возможным господство сервитуария над чужим имуществом, а обязательственные права сервитуария

97

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

и собственника служащей вещи — над чужим поведением. Но господство над чужим поведением предоставляется исключительно для продуктивного и результативного господства над чужим имуществом.

Таким образом, по нашему мнению, в ГК РФ следует предусмотреть однозначную норму, согласно которой при смене субъектов сервитута как вещное, так и сопутствующие обязательственные права сохраняются. Об ином относительно обязательственных прав все заинтересованные лица должны договориться отдельно. При этом следует конкретизировать, что по общему правилу должны сохраняться обязательственные права, носящие объективный вспомогательный характер (например, обязанности вносить определенную плату за сервитут, чинить дорогу на служащем земельном участке). Тем самым обязательственные права, носящие субъективный личный характер (например, включать музыкальное сопровождение при каждом проезде сервитуария по служащему земельному участку), сохраняться не должны.

Для полноценной реализации данного правила государственная регистрация должна осуществляться как в отношении вещного права, так и в отношении подлежащих сохранению обязательственных прав субъектов сервитута. Сегодня далеко не все условия сервитута (в том числе далеко не все обязательственные права субъектов сервитута) отображаются в ЕГРН. Кроме того, получить сведения обо всех условиях сервитута для среднестатистического третьего лица может быть непросто.

Следует также обратить внимание на одно противоречие. С одной стороны, п. 3 ст. 3011 Проекта предусматривается, что на основании сервитута на собственника служащей вещи не может быть возложена обязанность выполнять какие-либо действия (в том числе работы или услуги) для обладателя сервитута или в его интересах. С другой стороны, в п. 4 ст. 3017 Проекта закрепляется положение о том, что собственник служащей вещи обязан содержать ее в надлежащем состоянии, поскольку это необходимо для осуществления сервитута опоры без ухудшения условий пользования.

5.3.7.В п. 6 ст. 3012 Проекта говорится о том, что порядок расчета размера платы за сервитут может быть определен законом или в установленном им порядке. Не вдаваясь в подробности проблемы определения соразмерной платы за сервитут, обратим внимание на то, что конкретные методические рекомендации об определении размера такой платы должны быть даны если не в ГК РФ, то в законе или в установленном им порядке. Как свидетельствует судебная практика, в отсутствие таких нормативных ориентиров определить справедливую плату за сервитут крайне сложно.

5.3.8.Пункт 8 ст. 3015 Проекта предоставляет возможность в случаях существенного изменения обстоятельств, вызвавших необходимость установления сервитута, по требованию собственника служащей или собственника господствующей вещи изменить условия сервитута. При этом дается ссылка на ст. 451 ГК РФ. Непонятно, каким образом могут быть изменены условия как сервитута, установленного по соглашению сторон, так и сервитута, установленного решением суда. Такой подход может вступить в противоречие с сущностью сервитутов удобств (или до-

98

Свободная трибуна

бровольных сервитутов), а также с содержанием ст. 451 ГК РФ, говорящей об изменении или расторжении договора, но не судебного решения.

5.4. Замечания к главе 203 «Право личного пользовладения»

5.4.1.В версии Проекта, подготовленной ко второму чтению, законопроект сохраняет основные характерные черты законопроекта, принятого в первом чтении, в части ограничений сферы применения права личного пользовладения (узуфрукта):

1)круг объектов, в отношении которых может быть установлен узуфрукт, ограничен недвижимыми вещами (п. 1 ст. 302, ст. 3021);

2)круг субъектов, которым может принадлежать такое право, ограничен физическими лицами и (при наличии специального разрешения законодателя) некоммерческими организациями (п. 1 ст. 302);

3)цели использования ограничены некоммерческой деятельностью (п. 2 ст. 302).

Столь существенное сужение сферы применения данного института — в свете отсутствия в нем элементов, экономически рассчитанных исключительно на некоммерческий сектор гражданского оборота или способных спровоцировать злоупотребления в коммерческом секторе, — не представляется обоснованным.

Следует отметить, что Модельный закон «Об ограниченных вещных правах», принятый Межпарламентской ассамблеей государств — участников СНГ 27.11.2015 (далее — Модельный закон об ОВП), не предполагает подобных ограничений в части субъектов и сферы применения (глава 5), допуская установление узуфрукта в отношении как движимых, так и недвижимых вещей (ч. 3 ст. 37), а также нематериальных объектов (ч. 4 ст. 37).

В целом Модельный закон об ОВП в значительной степени следует классической модели данного института (которая во многом воспринята большинством европейских правовых систем), и отсутствие в комментируемом законопроекте признаков знакомства его разработчиков с данным модельным актом (не говоря уже о следовании ему) представляется серьезным концептуальным недостатком Проекта.

Как на явный пробел Проекта следует указать на отсутствие регулирования в нем судьбы потребляемых вещей, которые могли бы быть признаны принадлежностями главной недвижимой вещи, передаваемой в пользовладение. Для этих целей в европейских правовых системах традиционно используется конструкция квазиузуфрукта, однако в законопроекте она не используется.

Соотнесение п. 4 ст. 302 с п. 3 ст. 221 Проекта приводит к выводу об отсутствии у его составителей четкости и последовательности в выяснении соотношения роли

99

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

ГК и специальных законов в определении содержания и регулировании осуществления прав, а также критериев отграничения «определения содержания» от «регулирования осуществления» вещных прав.

Проект предполагает возможность установления права пользовладения в отношении не объекта прав, а его части — одной или нескольких комнат в квартире или жилом доме (абз. 2 п. 1 ст. 3021). Практическая востребованность реализации данной идеи не вызывает сомнений. Вместе с тем требуется гармонизация этого положения с правилами п. 1–4 ст. 2982 Проекта. Кроме того, представляется необходимой корректировка терминологии. Кодекс не относит к числу объектов гражданских прав такие активы, как части вещей, если только не считать их «иным имуществом» (ст. 128 ГК). Поэтому при передаче в пользовладение комнаты в квартире, не являющейся коммунальной, именно квартира как недвижимая вещь в целом, а не ее часть становится не только объектом обременения, что верно отражено в комментируемой норме30, но и объектом собственно ограниченного вещного права. При этом его содержание сводится к возможности владения и пользования (с правом извлечения плодов) как конкретной комнатой, так и общим имуществом квартиры.

Проект содержит правило, согласно которому субъект права личного пользовладения зданием приобретает право пользования соответствующим земельным участком на тех же условиях, что и собственник здания (п. 2 ст. 3021 и дублирующий его дословно абз. 2 п. 3 ст. 3021). Если собственник здания пользуется участком на праве, отличном от собственности, то смысл этой нормы представляется ясным. (Вместе с тем требует прояснения вопрос, относятся ли затраты, связанные с пользованием участком, к бремени содержания здания.) Если же участок принадлежит собственнику здания на праве собственности, то не вполне понятно, на каких условиях будет пользоваться участком узуфруктуарий.

Новым в Проекте положением является указание на возможность специального регулирования жилищным законодательством отношений, связанных с осуществлением права личного пользовладения жилым помещением (п. 4 ст. 3021). В свете этой нормы и ввиду особой значимости отношений в жилищной сфере представляется необходимым одновременно с новой редакцией раздела II ГК принимать соответствующие изменения в ЖК РФ во избежание коллизий между ними, не оставляя эту проблему на разрешение судебной практики. Возможно, более удачным было бы исключение из ЖК специальных норм о вещных правах на жилые помещения с включением системного и исчерпывающего регулирования вещных отношений в жилищной сфере в соответствующие главы раздела II ГК.

В качестве оснований возникновения узуфрукта Проект указывает договор и завещание (абз. 1 п. 1 ст. 3022). На основании завещания, надо полагать, узуфрукт может возникнуть, если завещание устанавливает завещательный отказ. С одной стороны, в свете включения в главу 62 ГК РФ института наследственного договора (который также может содержать завещательный отказ; п. 1 ст. 11401 ГК РФ) норма Проекта требует включения этого нового вида сделок в число оснований

30Ср. также: абз. 3 п. 9 постановления Пленума ВАС РФ от 17.11.2011 № 73 «Об отдельных вопросах практики применения правил Гражданского кодекса Российской Федерации о договоре аренды».

100

Свободная трибуна

возникновения узуфрукта. С другой стороны, для узуфрукта в отношении жилых помещений, возникающего на основании завещания, основы режима установлены (ст. 33 ЖК РФ), при этом аналогичный режим установлен для владения и пользования помещением на основании договора пожизненного содержания с иждивением (ст. 34 ЖК РФ). В этом контексте требуется прояснение (пусть и не в тексте закона), является ли такой договор (ст. 601 ГК РФ) договором об установлении узуфрукта по смыслу ст. 2241 и п. 1 ст. 3022 Проекта. Каким предполагается соотношение комплексов прав и обязанностей узуфруктуариев и собственников с одной стороны и получателей и плательщиков ренты — с другой? Нормы какого института будут применяться преимущественно, а какого — субсидиарно?

Правила об установлении узуфрукта не содержат указания на механизм и порядок возникновения права пользовладения после заключения договора или открытия наследства. Требуется ли для возникновения права передача вещи узуфруктуарию? Как она должна оформляться? Значительное число европейских кодексов содержат правила о передаче имущества в пользовладение по описи (ср. ст. 561 ГК РФ).

Модельный закон об ОВП в отношении установления узуфрукта предусматривает применение тех же правил, что и при отчуждении вещи, являющейся предметом узуфрукта (ч. 2 ст. 37), и распространение узуфрукта на все принадлежности вещи, предоставленной в узуфрукт, а также на всё, что присоединяется к ней или включается в ее состав (ч. 5 ст. 37). Отсутствие подобных правил в главе 203 Проекта представляется существенным пробелом.

Не вполне ясно, может ли это право возникнуть без передачи вещи (просто в силу внесения записи в ЕГРН).

Каким образом возникает право пользовладения на основании завещания? Сохранится ли норма о праве легатария потребовать государственной регистрации права пользования жилым помещением, возникающего из завещательного отказа (ч. 3 ст. 33 ЖК РФ), подразумевающая, что такое право возникает и помимо регистрации? Кроме того, представляется целесообразным (особенно ввиду распространенности алиментной функции узуфрукта) закрепление конструкции виндикационного легата с вещным действием, в силу которого право пользовладения возникало бы у легатария с момента принятия наследником наследства, а не в результате исполнения им обязательства, составляющего содержание легата, в пользу легатария.

Предмет регулирования ст. 3023 шире ее заголовка, поскольку касается не только актива позиции узуфруктуария (собственно содержания прав, т.е. правомочий), но и пассива — обязанностей, бремени содержания, риска случайной гибели и повреждения.

Проект возлагает этот риск на узуфруктуария (п. 4 ст. 3023) в изъятие из общего правила о несении этого риска собственником (ст. 235 Проекта). Когда рассматриваемый риск возлагается на собственника, речь идет о том, что в силу правила casum sentit dominus негативные последствия вредоносного инцидента могут быть сосредоточены в имущественной сфере самого собственника, если повреждение или утрата вещи оказались случайными, т.е. не стали последствием виновного

101

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

(по общему правилу) причинения вреда третьим лицом. В этом случае отвечать перед собственником некому, а существо регулирования сводится к констатации отсутствия у собственника притязаний к кому-либо в связи с инцидентом. В такой ситуации все негативные последствия инцидента сосредоточатся в имущественной сфере самого собственника и не могут быть перенесены в имущественную сферу иного участника оборота.

В случае возложения риска на узуфруктуария возникает вопрос: какой смысл вкладывают в эту формулу разработчики законопроекта? Они имеют в виду, что и узуфруктуарий при случайной гибели и повреждении вещи не будет иметь связанных с этим притязаний к кому-либо, включая собственника? Или в силу этой нормы собственник, претерпевая убыток от подобного инцидента, наделяется правом перенести его негативный эффект в имущественную сферу носителя риска, т.е. узуфруктуария? Иными словами, следует ли эту норму толковать как дающую собственнику притязание против узуфруктуария на возмещение убытков, причиненных гибелью или утратой вещи?

Тесно к вопросу о распределении рисков примыкает вопрос о страховании вещи. Представляется целесообразным возложить на узуфруктуария обязанность страховать и нести издержки по страхованию вещи, а также определить судьбу страхового возмещения.

Кроме того, нуждается в регулировании вопрос о судьбе возмещения, которое подлежит выплате публичным собственником в случае возмездного изъятия имущества в социально оправданных целях или которое подлежит выплате лицом, причинившим ущерб вещи, переданной в пользовладение (если она не застрахована).

Проект возлагает на узуфруктуария обязанность «содержать обремененную правом личного пользовладения вещь надлежащим образом, не допуская ее ухудшения, и нести все издержки по ее содержанию» (абз. 1 п. 2 ст. 3023). Вместе с тем в документе, с одной стороны, не используется категория «бремя содержания» (ср. п. 1 ст. 234 Проекта), а с другой стороны, возложение упомянутых обязанностей не совпадает дословно с нормой о возможности возложения на собственника обязанности «содержать принадлежащую ему вещь в надлежащем состоянии и нести связанные с этим расходы» (ср. п. 2 ст. 234 Проекта). Ввиду этого возникает вопрос: идет ли речь в абз. 1 п. 2 ст. 3023 и ст. 234 об одних и тех же обязанностях и их перенесении с собственника на пользовладельца или разница в терминологии должна означать и разницу в объемах и содержании обязанностей обоих субъектов? В первую очередь интерес вызывают те элементы бремени содержания, которые предполагают обязанность поддержания вещи в состоянии, безопасном для третьих лиц, и алгоритм определения лица, ответственного за причинение вреда третьим лицам вследствие нарушения этой обязанности.

Если спроецировать на отношения собственника и узуфруктуария нормы о содержании арендованной вещи (ст. 616 ГК РФ), то обязанности по содержанию вещи включают текущий и капитальный ремонт. Подразумевает ли возложение обязанностей по содержанию вещи на узуфруктуария также вменение ему обязанности производить капитальный ремонт и вправе ли собственник требовать от узуфруктуария проведения ремонтных работ?

102

Свободная трибуна

С учетом различных функций, которые может выполнять в обороте узуфрукт, представляется допустимым дифференцировать распределение бремени содержания по критерию основания возникновения узуфрукта: если он устанавливается на основании завещания, есть основания полагать, что наследодатель путем учреждения этого права рассчитывал предоставить узуфруктуарию (легатарию) возможность использования определенного имущества без отягощения бременем его содержания. Поэтому в отсутствие в завещании иного указания представляется логичным бремя содержания вещи, обременяемой узуфруктом в силу завещательного отказа, возложить на собственника (наследника). В случае установления узуфрукта на основании договора следовало бы диспозитивно соединить в лице узуфруктуария как выгоды, так и издержки пользовладения имуществом.

Отдельного регулирования (правда, за рамками ГК РФ, но путем принятия дополнений к НК РФ одновременно с принятием новой редакции раздела ГК РФ о вещном праве) заслуживает вопрос о том, кто — собственник или узуфруктуарий — должен нести бремя налоговых платежей, связанных с обладанием переданной в пользовладение вещью.

Серьезным пробелом законопроекта представляется отсутствие в главе 203 нормы о принадлежности узуфруктуарию плодов и доходов от использования вещи (и правомочия на их извлечение как элемента содержания права пользовладения), тогда как общие нормы (ст. 136 ГК РФ и отсылающий к ней п. 3 ст. 240 Проекта) устанавливают принадлежность плодов, продукции, доходов, полученных в результате использования вещи, собственнику вещи. Между тем само происхождение названия данного ограниченного вещного права и в первую очередь его экономическое назначение подразумевают необходимость включения в число правомочий узуфруктуария права на извлечение плодов. Например, подобное указание содержится в Модельном законе об ОВП (ч. 2 ст. 36 с дальнейшей конкретизацией в ст. 38 и 40).

В развитие проблемы принадлежности плодов и доходов следует отметить отсутствие определенности в вопросе о праве узуфруктуария сдавать вещь в возмездное или безвозмездное пользование, что также представляется пробелом (ср. ст. 38 Модельного закона об ОВП).

Кроме того, в свете п. 3–4 ст. 221 Проекта и в отсутствие в его главе 203 нормы о возможности исключения отдельных видов пользования из содержания узуфрукта при его учреждении как наследодатель (при установлении узуфрукта легатом), так и стороны (при заключении договора) лишаются требуемой гибкости при определении видов использования имущества. В этом также видится серьезный пробел законопроекта (ср. ч. 3 ст. 36 Модельного закона об ОВП).

В числе оснований прекращения права пользовладения Проект называет «систематическое невнесение платы» за это право (абз. 1 п. 1 ст. 3025). Категория «систематическое невнесение» представляется оценочной и потребует уточнения, во всяком случае на практике. Во избежание длительного периода обретения ориентиров в определении этой категории представляется необходимым сформулировать данное основание прекращения права более конкретно.

103

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Кроме того, в качестве одного из оснований прекращения права пользовладения в Проекте (абз. 2 п. 1 ст. 3025) приводится существенное изменение обстоятельств (ст. 451 ГК РФ). Причем в тексте документа отсутствует дифференциация по критерию основания возникновения (из договора или из завещания). Поэтому не вполне ясно, вправе ли наследник — собственник вещи, обремененной узуфруктом в силу завещательного отказа, требовать прекращения узуфрукта по основаниям, перечисленным в ст. 451 ГК РФ?

Основания прекращения права пользовладения во многом совпадают с основаниями прекращения аренды (ср. ч. 1 ст. 619 ГК РФ). При этом порядок обращения в суд с требованием о прекращении права пользовладения (в отличие от правил об аренде) не предполагает ни предупреждения о необходимости устранения нарушений (ср. ч. 3 ст. 619 ГК РФ), ни соблюдения обязательного досудебного порядка урегулирования (ср. п. 2 ст. 452 ГК РФ). Отсутствие подобных норм в корпусе правил, регулирующих отношения, весьма сходные с арендой, представляются существенным пробелом.

Всё вышесказанное, по существу, подводит к основному вопросу применительно к прекращению узуфрукта, возникшего из договора: как соотносятся институты прекращения договора (глава 29 ГК) и прекращения узуфрукта из договора (ст. 3025 Проекта)?

В законопроекте отсутствует и общее решение на случай совпадения в одном лице собственника и субъекта ограниченного вещного права, и частное решение применительно к узуфрукту. Представляется целесообразным указать на прекращение в таком случае узуфрукта с возможностью исключений для ситуаций, когда того требуют интересы собственника.

Законопроект обходит молчанием возможность возложения на узуфруктуария, получившего вещь в пользовладение на основании легата, тех или иных обязанностей перед кредиторами наследодателя.

Из текста Проекта не вполне понятно, может ли узуфрукт, будучи, несомненно, активом узуфруктуария, стать объектом взыскания по его обязательствам. Запрет правопреемства (п. 3 ст. 302) предполагает существенную вероятность отрицательного ответа на этот вопрос, однако исключение подобной возможности способно породить соблазн для недобросовестных участников оборота «спрятать» ценное недвижимое имущество от взыскания кредиторов путем установления узуфрукта. Учреждение пользовладения может оцениваться с позиций п. 2 ст. 612 Федерального закона от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)», но следует достоверно убедиться, что института конкурсного оспаривания будет достаточно для пресечения использования конструкции узуфрукта во вред интересам кредиторов. Кроме того, необходимость инициировать возбуждение дела о банкротстве узуфруктуария или учредителя узуфрукта с целью оспаривания установления пользовладения существенно увеличит издержки кредитора по получению исполнения.

К числу пробелов законопроекта следует отнести отсутствие указания на возможность установления пользовладения в пользу нескольких лиц последовательно,

104

Свободная трибуна

а также отсутствие регулирования отношений, возникающих при предоставлении одной вещи в пользовладение одновременно двум или более лицам (например, одного жилого дома нескольким детям наследодателя).

5.4.2.Желательно установить для узуфрукта правило, аналогичное тому, что установлено для эмфитевзиса в п. 2 ст. 2997: в случае прекращения узуфрукта по причине изъятия вещи для государственных или муниципальных нужд либо ее реквизиции (п. 7 ст. 2996 Проекта) производится выплата соразмерной компенсации субъекту права узуфрукта наряду с выплатой компенсации собственнику и по тем же (что установлены в отношении собственника) правилам.

5.4.3.Пункт 4 ст. 302 («правомочия пользовладельца определяются настоящим Кодексом и иными законами») и п. 4 ст. 3021 («правила настоящей главы применяются… с особенностями, установленными жилищным законодательством») противоречат п. 3 ст. 221, согласно которому содержание вещных прав определяется ГК.

5.5. Замечания к главе 204 «Ипотека» и главе 23 «Обеспечение исполнения обязательств»

5.5.1.Как отмечалось выше, принципиальное возражение вызывает закрепление в законе двух видов права залога: права залога как вещного права и права залога, не являющегося вещным.

Во-первых, природа залога как обеспечительного инструмента не меняется в зависимости от предмета залога: интерес залогодержателя всегда защищается путем получения преимущества перед другими кредиторами должника. Именно поэтому и ипотека, и право залога движимой вещи соответствуют определению вещного права, включенному в п. 1 ст. 221. По той же причине защита права залога любой вещи осуществляется с помощью одинаковых способов защиты, что прямо следует из ст. 30313 Проекта и ст. 347 ГК РФ. Сказанного достаточно, чтобы отказаться от создания двух самостоятельных режимов правового регулирования залога.

Во-вторых, введение системы учета залогов движимого имущества обеспечивает публичность залога движимости. Это еще больше сближает положение залогодержателей, права которых обременяют недвижимость с теми, чьи права обременяют движимость. Соответственно, объяснить наличие двух режимов регулирования вряд ли удастся.

В-третьих, с позиции политики права двойное регулирование залогов вредно, так как создает ошибочное представление об отсутствии у залога движимости вещноправовых преимуществ. Это спровоцирует представление о меньшей практической ценности такого залога, а потому повредит развитию кредита.

В-четвертых, с точки зрения юридической техники предложенный подход усложняет создание согласованной системы норм. Так, несовпадение определений ипотеки и залога (ср. ст. 303 Проекта и ст. 334 ГК РФ) затуманивает соотношение

105

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

логических объемов понятий «залог», «ипотека», «право залога», «залоговое обязательство». Можно привести еще один пример, указывающий на более серьезную проблему. В обоих разделах, касающихся залога (§ 3 главы 23 ГК РФ и глава 204 Проекта), ослабление акцессорности залога решается одним и тем же путем — описанием существенных условий договора о залоге (ст. 339 ГК РФ) и ипотеки (ст. 3031 Проекта). В силу ст. 303 Проекта нельзя исключить, что правила ст. 339 ГК могут применяться и к ипотеке. Однако между положениями названных статей есть явное несовпадение, которое не подчиняется какой-либо логике. Это существенно затруднит применение этих новых и явно востребованных практикой норм.

Институт залога должен регулироваться целостно. Регулирование следует основывать на четком разграничении понятий «залоговое обязательство» и «право залога». На залог иных, помимо вещей, объектов правила о залоге как вещном праве должны распространяться с учетом существа этих объектов.

5.5.2.Толкование п. 1 ст. 3034 Проекта в связи с п. 2 ст. 336 ГК РФ («Договором залога, а в отношении залога, возникающего на основании закона, законом может быть предусмотрен залог имущества, которое залогодатель приобретет в будущем») приводит к выводу, что возможно заключение договора ипотеки имущества, которое зарегистрировано в реестре на имя его собственника, притом что залогодатель приобретет это имущество в будущем. Между тем такая же формулировка содержится в действующем Федеральном законе от 16.07.1998 № 102-ФЗ «Об ипотеке (залоге недвижимости)», но практика толкует Закон ограничительно: залогодатель должен быть собственником предмета ипотеки не в момент возникновения ипотеки, а в момент заключения договора ипотеки. Законодателю следует определиться с тем, оправданно ли такое ограничение, и четко сформулировать ответ в тексте нормы.

5.5.3.Статья 3031 Проекта фиксирует только две крайности в способе описания обеспечиваемого требования: или жесткая привязка к конкретному обязательству, или обеспечение долга «вообще» (независимая ипотека). Целесообразно изменить формулировку таким образом, чтобы допустить востребованные практикой варианты примерного описания обеспеченного требования (тем более что Проектом допускается заключение рамочных договоров). Образцом может послужить формулировка ст. 339 ГК.

5.5.4.Вопрос о моменте возникновения ипотеки нуждается в более глубокой проработке. Правило п. 2 ст. 3033 («Если зарегистрированная в установленном порядке ипотека обеспечивает обязательство, которое возникнет в будущем, ипотека возникает в момент возникновения этого обязательства») в связи с правилом о старшинстве вещных прав (п. 3 ст. 225) во многих случаях сводит на нет преимущество залогодержателя. Тем более, когда речь идет о независимой ипотеке. Положение осложняется тем, что на практике кредитное обязательство считается возникшим с момента предоставления денежных средств. Таким образом, кредитор не будет иметь преимущества перед обладателями ограниченных вещных прав, возникших в период с момента регистрации ипотеки до момента предоставления денежных средств. Положение явно направлено против развития кредита. Оно должно быть изменено с учетом того, что в развитии регулируемых отношений следует различать (1) момент возникновения права залога, (2) действие залога против различных категорий лиц и (3) момент, с которого возможна реализация залогового права залогодержателя.

106

Свободная трибуна

5.5.5.Ипотека помещений (ст. 3038 Проекта) предполагает ипотеку любого права на земельный участок. Ипотека здания возможна без ипотеки права на земельный участок (п. 2 ст. 3035). Кроме того, в отличие от действующего законодательства, на право аренды недвижимости не распространяются правила об ипотеке (ст. 3034). Противоречие должно быть устранено.

5.5.6.Термин «независимая ипотека» нельзя признать удачным. Ведь такая ипотека сохраняет акцессорность, пусть и ослабленную (реализация прав залогодержателя осуществляется при подтверждении неуплаты долга). Между тем понятие «независимое обеспечение» используется как альтернатива понятию «акцессорное обеспечение». Можно предложить термин «ипотека долга» или «генеральная ипотека».

5.6. Замечания к главе 205 «Право приобретения чужой недвижимой вещи»

5.6.1.Положения главы не дают ответа на вопрос, каков механизм реализации права приобретения чужой недвижимой вещи. Что означает фраза: «На основании права приобретения чужой недвижимой вещи лицо имеет исключительное перед другими лицами право на приобретение этой вещи»? В чем заключается эта исключительность? Ведь буквально следующее положение говорит о том, что вещь может быть приобретена и другим лицом: «В случае перехода права собственности на недвижимую вещь к иному лицу к такому лицу переходят все права и обязанности перед лицом, имеющим право приобретения этой вещи» (п. 2 ст. 304).

В соответствии с п. 2 ст. 3041 Проекта право приобретения чужой недвижимой вещи может возникать из любого договора, предусматривающего отчуждение недвижимой вещи. В п. 6 ст. 304 идет речь о том, что право приобретения чужой недвижимой вещи осуществляется по правилам о договоре, из которого оно возникло. Чем в таком случае это право отличается от прав «обычного» покупателя по договору купли-продажи недвижимости? Только тем, что исполнение этого договора может растянуться на десять лет? По всей видимости, предполагалось, что право приобретения чужой недвижимой вещи — это возможность правообладателя своим односторонним волеизъявлением превратить себя в покупателя вещи: либо приобрести обязательственное право требовать передачи права собственности, либо без «обязательственного» этапа обратиться за государственной регистрацией своего права собственности на основании заключенного прежде договора, которым было установлено право приобретения чужой недвижимой вещи, и волеизъявления реализовать это право. Проект не устанавливает такого механизма, из-за чего очень трудно представить, как эта конструкция будет работать.

5.7.Замечания к главе 207 «Право оперативного управления»

Вэтой главе определен правовой режим имущества государственных и муниципальных предприятий (унитарных предприятий), а также учреждений, независимо от того, кем учреждение образовано.

107

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Роднит их то, что как государственные и муниципальные предприятия, так и учреждения, кем бы они ни были образованы, выступают в качестве унитарных юридических лиц. Они не покоятся на членстве, имущество закрепляется за ними не на праве собственности, а на праве оперативного управления, их учредители не становятся ни их участниками, ни их членами. Имущество унитарных юридических лиц не может быть распределено по вкладам (долям, паям), в том числе и между их работниками.

В ГК и других законодательных актах закреплена классификация как унитарных предприятий, так и учреждений, которые, подчеркнем еще раз, также являются унитарными.

Унитарные предприятия классифицируются по двум основаниям: 1) в зависимости от того, кто их учредил, они подразделяются на государственные и муниципальные; 2) на казенные и на предприятия, не являющиеся казенными.

Более дробной является классификация учреждений. В зависимости от того, кто их учредил, они подразделяются на частные с одной стороны и государственные и муниципальные — с другой. Частные учреждения создаются юридическими лицами и гражданами; государственные и муниципальные — Российской Федерацией, субъектом РФ, муниципальным образованием. Государственные и муниципальные учреждения, в свою очередь, подразделяются на казенные, бюджетные и автономные.

Государственные и муниципальные предприятия относятся к коммерческим организациям; учреждения, независимо от того, кто их создал, — к некоммерческим.

При определении правового режима имущества предприятий и учреждений крайне важно различать положения, которые относятся к ним всем (например, за всеми ними имущество закрепляется на праве оперативного управления), и положения, которые относятся только к одной организационно-правовой форме предприятий или учреждений или, во всяком случае, не ко всем (например, только к казенным предприятиям или только к автономным учреждениям).

Такие положения и границы их применения зачастую размыты, а потому бывает трудно установить, относятся ли они ко всем интересующим нас в данном случае организационно-правовым формам юридических лиц или только к отдельным из них. К сожалению, этот недостаток полностью не устранен, что сказалось и на главе 207 Проекта. Нередко приходится гадать при определении границ применения того или иного положения.

Проще обстоит дело с применением ст. 306 Проекта. Очевидно, положения, закрепленные в ее п. 1 и 2, распространяются на все государственные или муниципальные предприятия и на все учреждения, как частные, так государственные и муниципальные, а положения, закрепленные в ее п. 3, — на все учреждения. Однако при определении границ применения положений ст. 3061 мы уже сталкиваемся с известными трудностями.

108

Свободная трибуна

Положения п. 1 ст. 3061, как и положения п. 1 и 2 ст. 306, относятся ко всем предприятиям и учреждениям. Что же касается положения п. 2 ст. 3061, то оно в силу прямого указания закона относится лишь к предприятиям, не являющимся казенными, хотя по заложенному в нем смыслу оно тем более должно относиться к казенным предприятиям, поскольку правовой режим их имущества более ограничен по сравнению с правовым режимом предприятий, не являющихся казенными, а следовательно, права собственника на получение части прибыли таких предприятий еще более широки. Это находит косвенное подтверждение применительно к казенным предприятиям в п. 3 ст. 3061, поскольку собственнику предоставлено право устанавливать порядок распределения их доходов, полученных за счет разрешенной им деятельности. Тут же, однако, возникает вопрос касательно распоряжения доходами учреждений, ответ на который получить затруднительно. Вот что сказано в п. 3 ст. 3061: «Собственник имущества казенных предприятий или учреждений, за исключением казенных учреждений, вправе устанавливать порядок распределения их доходов, полученных за счет разрешенной им приносящей доходы деятельности»

Здесь возникают по крайней мере два вопроса: 1) идет ли речь лишь о бюджетных или автономных учреждениях или также о частных учреждениях; 2) почему собственник не вправе устанавливать порядок распределения доходов казенных учреждений, а в отношении других учреждений, как бюджетных, так и автономных (частных?), он этим правом располагает?

Вызывают вопросы и правила ст. 3062 Проекта, а именно основания и порядок изъятия неиспользуемого или используемого не по назначению имущества. И здесь возникает вопрос: на какой круг предприятий и учреждений эти правила не распространяются? Поначалу сказано, что эти правила затрагивают казенные предприятия и учреждения, не относящиеся к автономным. Из этого в качестве argumentum a contrario можно сделать вывод о том, что они не распространяются на предприятия, не относящиеся к казенным, и на автономные учреждения (последнее прямо прописано в законе). Для остальных предприятий и учреждений эти правила действуют. Вопрос в том, распространяются ли они на частные учреждения, остается открытым. По-видимому, так же должен определяться круг соответствующих предприятий и учреждений, где они обезличены. Это происходит в ст. 3062 трижды — как в завершающей части п. 1, так и в п. 2 и 3.

Целый ряд претензий в том же ключе может быть адресован и ст. 3063. Вроде бы не заслуживает упрека в этом отношении лишь п. 1 этой статьи, если бы его правила не вступали в известную коллизию с ее п. 4 применительно к автономным учреждениям. Ведь если оставаться в границах правил п. 1, то автономное учреждение вправе с согласия собственника распоряжаться недвижимым имуществом. Если же обратиться к первому предложению п. 4, то автономное учреждение вообще не вправе распоряжаться ни недвижимым имуществом, ни особо ценным движимым имуществом. Правда, при систематическом толковании первого и второго предложения п. 4 можно прийти к выводу, что таким имуществом с согласия собственника оно все-таки может распоряжаться, и тогда коллизия между п. 1 и 4 ст. 3063 вроде бы снимается. Однако во избежание разноречий эти правила следовало бы все же скорректировать.

109

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

В п. 4 ст. 3063 открытым остается вопрос, каким остальным имуществом автономное учреждение вправе распоряжаться самостоятельно. Относится ли к нему недвижимое имущество или особо ценное движимое имущество, если оно приобретено или получено за счет разрешенной законом деятельности или пожертвований?

References

Akkermans B. Concurrence of Ownership and Limited Property Rights. European Review of Private Law. 2010. No. 2. P. 259–284.

Ananiev A.G. Servitude Law and Legal Relationship [Servitutnoe pravo i pravootnoshenie]. Ryazan’, Parus, 2006. 177 p.

Cherepakhin B.B. Succession under Soviet Civil Law [Pravopreemstvo po sovetskomu grazhdanskomu pravu], in:

Cherepakhin B.B. Works on Civil Law [Trudy po grazhdanskomu pravu]. Moscow, Statut, 2001. 162 p.

Gambarov Yu.S. The Special Part. Law of Property [Osobennaya chast’. Veschnoe pravo]. Litografiya Trofimova, 1909. 339 p.

Goronovich I. Survey of Servitudes [Issledovanie o servitutakh]. Saint Petersburg,Tipografiya Pravitelstvuyuschego Senata, 1883. 108 p.

Lyushnya A.V. The Defense Characteristics of actio negatoria [Zaschitnye vozmozhnosti negatornogo iska]. Statute [Zakon]. 2007. No. 2. P. 141–150.

Lyushnya A.V. The Problem of Applicability of an actio negatoria to the Protection of Servitudes in Russian Law [Problema primenimosti negatornogo iska dlya zaschity servitutov v rossiiskom prave]. Legislation [Zakonodatelstvo]. 2006. No. 1. P. 17–20.

Pokrovskiy I.A. Main Issues of Possession in the New German Code [Osnovnye voprosy vladeniya v novom germanskom ulozhenii]. The Herald of Law [Vestnik prava]. 1899. Book 1. P. 92–120.

Rudokvas A.D. Ownership and Protection of Possession in the Concept for the Development of the Legislation on the Law of Property [Vladenie i vladelcheskaya zaschita v Kontseptsii razvitiya zakonodatelstva o veschnom prave]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2009. No. 5. P. 22–53.

Rudokvas A.D. Private Servitudes in Russian Civil Law [Chastnie servituty v grazhdanskom prave Rossii]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2009. No. 4. P. 186–205.

Rudokvas A.D. Ownership and Protection of Possession in the Draft Amendments to the Civil Code of the Russian Federation [Vladenie i vladelcheskaya zaschita v proekte izmeneniy grazhdanskogo kodeksa RF]. Yurisprudence [Pravovedenie]. 2011. No. 5. P. 118–130.

Rudokvas A.D. On the Presumption of Legality of Possession in Vindication [O prezumptsii pravomernosti vladeniya pri vindikatsii]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2009. No. 2. P. 6–29.

Rudokvas A.D. Acquisitive Prescription and Protection of a Good Faith Purchaser in the Concept for the Development of the Legislation on the Law of Property [Priobretatelnaya davnost’ i zaschita dobrosovestnogo priobretatelya v Kontseptsii razvitiya zakonodatelstva o veschnom prave]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2009. No. 7. P. 94–113.

Rudokvas A.D. Paragraph 2 of Article 234 of the Civil Code: Actio in rem Publiciana or Protection of Possession? [Punkt 2 stat’i 234 GK RF: Publitsianov isk ili vladelcheskaya zaschita?]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2007. No. 11. P. 20–32; No. 12. P. 18–51.

Rudokvas A.D. Controversial Issues in the Doctrine of Acquisitive Prescription [Spornye voprosy ucheniya o priobretatelnoi davnosti]. Мoscow, Zakon, 2011. 304 p.

Rybalov A.O. Brief Review of the Building Rights Provisions [Kratkiy obzor polozheniy o prave zastroiki]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2012. No. 10. P. 6–21.

Tolstoy Yu.K. Notion of the Right of Ownership [Ponyatie prava sobstvennosti], in: Problems of Civil and Administrative Law: Collected Articles Devoted to A.V. Venediktov’s Memory [Problemy grazhdanskogo i administrativnogo prava: sb. st., posvyaschennyi pamyati A.V. Venediktova]. Leningrad, Izdatelstvo Leningradskogo universiteta, 1962. P. 136–213.

110

Свободная трибуна

Information about authors

Maria Aleksandrova — Associate Professor at the Civil Law Department of the Saint Petersburg State University, PhD in Law (e-mail: m.aleksandrova@spbu.ru).

Sergey Gromov — Associate Professor at the Civil Law Department of the Saint Petersburg State University, PhD in Law (e-mail: s.gromov@spbu.ru).

Tatiana Krasnova — Associate Professor at the Environmental Law Department of the Saint Petersburg State University, PhD in Law (e-mail: t.s.krasnova@spbu.ru).

Nataliya Rasskazova — Head of Notary Department of the Saint Petersburg State University, PhD in Law (e-mail: n.rasskazova@spbu.ru).

Anton Rudokvas — Professor at the Civil Law Department of Saint Petersburg State University, Doctor of Laws (e-mail: a.rudokvas@spbu.ru).

Andrey Rybalov — Associate Professor at the Civil Law Department of Saint Petersburg State University, PhD in Law (e-mail: arybalov@ya.ru).

Yuriy Tolstoy — Professor at the Civil Law Department of Saint Petersburg State University, Doctor of Laws, Academician of the Russian Academy of Sciences (e-mail: gr_pravo@jurfak.spb.ru).

111

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Иван Сергеевич Чупрунов

старший юрист «Линклейтерз СНГ», старший преподаватель РШЧП

Влияние одобрения акционеров на ответственность директора перед корпорацией1

Развернутый комментарий к определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 17.09.2019 № 305-ЭС19-8975

В статье подробно разбирается вопрос о том, какое влияние на ответственность директора перед корпорацией оказывает одобрение его действий со стороны акционеров. Автор на примере комментируемого определения анализирует подходы, складывающиеся в российской судебной практике по этой проблематике, и сравнивает их с решениями, имеющимися в зарубежных правопорядках. В результате делается вывод о необходимости корректировки существующих подходов: одобрение акционеров по общему правилу должно освобождать директора от ответственности, но при этом должен быть ряд исключений из данного правила. В статье предлагается набор факторов, которые должны учитываться при принятии решения о том, обладает ли одобрение акционеров освобождающим эффектом. Кроме того, автор рассматривает связанные вопросы, касающиеся влияния одобрения на освобождение от ответственности за нарушение обязанности действовать добросовестно, возможности распространения предложенных подходов на одобрения в публичных акционерных обществах и на одобрения со стороны советов директоров, а также возможной ответственности акционеров, одобривших действия директора.

Ключевые слова: ответственность директора, одобрение акционеров, корпоративное право

1Автор благодарит А.Г. Карапетова и А.Ю. Глазунова за ценные советы и замечания, данные в ходе подготовки текста. Позиция, отраженная автором в настоящей статье, может не совпадать с позицией юридической фирмы «Линклейтерз СНГ».

112

Свободная трибуна

Ivan Chuprunov

Managing Associate at Linklaters CIS, Senior Lecturer at Russian School of Private Law

Effect of Shareholders’ Approval on the Director’s Liability to the Company

A Detailed Case Comment to the Judgment of the Chamber for Commercial Disputes of the SC RF No. 305-ЭС19-8975, 17 September 2019

The article provides a detailed examination of the effect that approval of director’s actions by shareholders should have on the director’s liability towards the company. The author analyses the approaches to this issue existing in Russian judicial practice, including the indicated judgment, and compares them to the concepts existing in foreign law. As a result of this critical analysis, it is concluded that the existing approaches need to be adjusted: as a general rule, shareholders’ approval should exempt the director of liability, though there should be a set of exceptions to this rule. The article proposes a number of factors that should be taken into account when deciding whether the shareholders’ approval exempts the director. In addition, the author examines related issues regarding the approval’s effect on exemption from liability in case of a breach of duty of loyalty, extension of the proposals made in the article to approvals in public joint-stock companies and approvals by a board of directors, as well as the potential liability of shareholders who approved the director’s actions.

Keywords: director’s liability, shareholders’ approval, corporate law

1. Введение. Описание проблемы

Непосредственным поводом для написания настоящей статьи стало принятие Судебной коллегией по экономическим спорам (далее — СКЭС) ВС РФ определения от 17.09.2019 № 305-ЭС19-8975 по делу ЗАО «Капитал Ре», правопреемником которого является ПАО СК «Росгосстрах» (далее — дело КР), которое впоследствии, очевидно, легло в основу позиции, зафиксированной в п. 16 Обзора судебной практики по некоторым вопросам применения законодательства о хозяйственных обществах, утвержденного Президиумом ВС РФ 25.12.2019 (далее — Обзор).

В данном деле ключевым стал вопрос, имеющий чрезвычайную важность с точки зрения как теории корпоративного права вообще, так и выстраивания системы ответственности генерального директора в частности2: должен ли директор возмещать убытки, причиненные совершенной им сделкой, если она была одобрена общим собранием акционеров (участников)3?

2В настоящей статье (если иное прямо не указано) в дальнейшем под директором будет иметься в виду генеральный директор корпорации.

3В настоящей статье (если иное прямо не указано) в дальнейшем под акционерами будут иметься в виду как акционеры, так и участники обществ с ограниченной ответственностью, поскольку с точки зрения рассматриваемой проблематики между ними нет никаких различий. По вопросу о том, обладают ли публичные акционерные общества (ПАО) какой-либо спецификой в контексте рассматриваемой проблематики, см. раздел 9.

113

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Представим ситуацию, при которой общее собрание акционеров одобряет некую крупную сделку по отчуждению одного из направлений бизнеса общества. Мажоритарные акционеры, голосовавшие за одобрение, полагают, что продажа осуществляется по рыночной цене, поскольку прибыль от этого направления бизнеса в ближайшем будущем начнет снижаться ввиду развития альтернативных технологий. Миноритарные акционеры, голосовавшие против одобрения, наоборот, считают, что данная сделка крайне невыгодна для общества, так как продаваемый бизнес исторически показывал высокие темпы роста прибыли, а альтернативные технологии еще только начинают выходить на рынок. В связи с этим миноритарные акционеры направляют в адрес директора общества требование отказаться от совершения заведомо невыгодной сделки, поскольку в противном случае они потребуют от директора возмещения всех убытков, причиненных ею обществу.

Вописанной ситуации директор общества оказывается в весьма непростом положении. С одной стороны, сделка по продаже была одобрена в порядке, предусмотренном законодательством и уставом, а потому, по крайней мере на первый взгляд, у него нет оснований ее не совершать. С другой стороны, если директор заключит одобренную сделку, то велика вероятность, что к нему на самом деле будут предъявлены исковые требования со стороны миноритарных акционеров (действующих от имени общества). Что же он должен делать?4 И как вообще должны действовать директора в ситуации, когда совершаемые ими сделки были ранее одобрены общим собранием акционеров?

У Верховного Суда в деле КР была уникальная возможность уточнить подход к ответу на данный вопрос, сформулированный в п. 7 постановления Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» (далее — постановление № 62). Тем не менее Суд, к сожалению, не только ею не воспользовался, но даже дополнительно «усугубил» положение директоров, действующих на основании решения акционеров (о чем более подробно пойдет речь ниже).

Врамках настоящей статьи мы рассмотрим сначала все обстоятельства дела КР и выводы СКЭС (раздел 2), а затем предшествующую российскую судебную практику (раздел 3). После этого разберем основные подходы к решению данной проблематики, существующие в зарубежных правопорядках (раздел 4). Потом проанализируем ключевые аргументы за и против позиции, занятой Верховным Судом в деле КР (раздел 5), и сформулируем предложения по тому, какие именно факторы должны приниматься во внимание при решении вопроса о том, освобождает ли директора от ответственности решение акционеров (раздел 6). Затем мы рассмотрим, насколько результаты проведенного анализа (который в первую очередь будет касаться случаев нарушения обязанности действовать разумно) могут быть распространены на случаи одобрения акционерами действий директора, нарушающих обязанность действовать добросовестно (лояльно) в отношении корпорации (раздел 7), а также на случаи, когда действия директора одобрены советом директоров (а не собранием акционеров) (раздел 8) или когда речь идет об одобрении

4Парадоксальность данной ситуации состоит еще и в том, что директор не может и просто снять с себя полномочия, поскольку такие действия потенциально также могут причинить обществу убытки, если в их результате будет сорвано заключение одобренной сделки.

114

Свободная трибуна

в публичном акционерном обществе (раздел 9). Наконец, мы затронем вопрос о том, как соотносятся между собой ответственность акционеров и ответственность директора (раздел 10).

2. Описание дела КР

Для того чтобы оценить точность решения, принятого СКЭС, а также его мотивировки, необходимо начать с подробного рассмотрения всех деталей дела КР.

2.1. Фактические обстоятельства

1 августа 2017 г. состоялось внеочередное общее собрание акционеров КР, в котором приняли участие ЗАО «КС-Холдинг» и ООО «РГС-Активы», владеющие вместе 100% акций КР. На данном собрании был переизбран генеральный директор КР, а также было принято решение об одобрении увеличения уставного капитала

ООО «РГС Мед-Инвест» (далее — РГС МИ), в котором на тот момент КР принадлежала доля в 1% уставного капитала, за счет внесения 100% долей ООО «Медис» (далее — Медис), полностью принадлежавшего КР. При этом, судя по всему, решение общего собрания не устанавливало размер доли в уставном капитале РГС МИ, которую КР должно было получить после внесения Медиса в уставный капитал РГС МИ.

Из судебных актов невозможно с достоверностью установить, были ли данные решения общего собрания одобрены единогласно.

3 августа 2017 г. новый генеральный директор КР (Д.В. Джениа) подал заявление об увеличении уставного капитала РГС МИ, в соответствии с которым доля КР в уставном капитале РГС МИ после внесения Медиса должна была составить 3,8957%. Впоследствии были предприняты все необходимые корпоративные и иные действия, направленные на внесение Медиса в уставный капитал РГС МИ. 100% долей в Медисе были для этих целей оценены в 659 862 000 руб.

В ходе разбирательства Д.В. Джениа не смог представить доказательства того, что размер увеличения уставного капитала РГС МИ был каким-либо образом согласован с акционерами.

При этом 19 мая 2017 г. (по-видимому, в связи с предстоящим увеличением уставного капитала РГС МИ) мажоритарный участник РГС МИ получил отчет оценщика, в соответствии с которым рыночная стоимость 100% долей в Медисе составляла 659 862 000 руб., а рыночная стоимость 100% долей в РГС МИ — 3 274 770 000 руб.

16 октября 2017 г. произошла смена генерального директора ЗАО «КС-Холдинг».

После этого ЗАО «КС-Холдинг» как акционер КР обратилось в суд от имени КР с иском к Д.В. Джениа о возмещении убытков в размере разницы между балансовой

115

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

стоимостью активов Медиса за 2016 г. и стоимостью доли КР в РГС МИ, поскольку размер доли КР в уставном капитале РГС МИ после его увеличения был непропорционален стоимости внесенного КР имущества.

2.2. Решение суда первой инстанции5

Арбитражный суд г. Москвы пришел к выводу, что действия Д.В. Джениа не отвечали интересам общества и не имели экономической ценности, так как сделка была совершена на заведомо невыгодных для КР условиях. Вместо актива, являвшегося основным источником прибыли, КР получило обязательственные права по отношению к РГС МИ6. При этом КР, обладая долей в размере 3,8957% в РГС МИ, не может повлиять на решения в отношении Медиса другого участника общества — РГС Ассетс Лимитед, обладающего долей в размере 95,9331% уставного капитала общества). Суд также специально отметил, что Д.В. Джениа не оспорил факт причинения убытков истцу и не дал никаких объяснений касательно того, по какой причине его действия могли бы быть признаны добросовестным и разумным поведением. На этом основании суд полностью удовлетворил требования истца.

Обосновывая размер возмещаемых убытков, суд указал на то, что КР после увеличения уставного капитала РГС МИ утратило корпоративный контроль над Медисом (являвшимся прибыльным), получив взамен дополнительную долю в 2,89% в РГС МИ, не предоставляющую какого-либо объема корпоративных прав, а потому не имеющую фактической ценности. При этом РГС МИ «не осуществляет никакой деятельности, состоит из одного человека в штате и с 2013 г. по 2015 г. получает чистый убыток».

Суд первой инстанции решил, что участники РГС МИ, принимая решение об увеличении уставного капитала за счет внесения Медиса, руководствовались оценкой Медиса, произведенной 19.05.2017. В связи с этим суд пришел к выводу, что и рыночная стоимость долей в РГС МИ также должна устанавливаться на основе той же самой оценки7. Как следствие, путем арифметических расчетов суд заключил, что КР получило долю в РГС МИ стоимостью в 153 281 458,82 руб. ((3 274 770 000 + 659 862 000) × 3,8957%)8, что значительно ниже как стоимости Медиса, определенной оценщиком (659 862 000 руб.), так и его балансовой стоимости (827 584 000 руб.).

5См.: решение АС г. Москвы от 13.07.2018 по делу № А40-5992/18-138-43.

6С теоретической точки зрения крайне любопытно, что суд первой инстанции прямо квалифицировал корпоративные права в качестве имеющих обязательственную природу (с чем, конечно, нельзя не согласиться).

7Впрочем, никакого обоснования в пользу этого вывода АС г. Москвы не привел.

8Суд первой инстанции также специально отметил, что в соответствии с данными бухгалтерского учета стоимость имущества, полученного КР в результате внесения вклада в уставный капитал, ниже размера годовой чистой прибыли ООО «Медис». Делая такой вывод, однако, суд все равно, по сути, руководствовался результатами оценки стоимости РГС МИ от 19.05.2017.

116

Свободная трибуна

В результате суд взыскал в пользу истца убытки в размере 827 584 000 руб., т.е. балансовую стоимость Медиса на предшествующий сделке 2016 г. При этом суд никак не пояснил, почему он (а) руководствовался именно балансовой стоимостью Медиса (хотя стоимость доли в РГС МИ определял на основе оценки 2017 г.) и

(б) посчитал, что доля в РГС МИ не имеет никакой ценности (не учел ее при расчете размера убытков).

Стоит особо подчеркнуть, что суд первой инстанции не уделил никакого внимания тому факту, что внесение Медиса в уставный капитал РГС МИ было одобрено акционерами КР. В решении также нет никаких ссылок на п. 7 постановления № 62. Можно лишь предположить, что Арбитражный суд г. Москвы решил полностью проигнорировать одобрение именно на том основании, что в решении общего собрания не были указаны ценовые параметры сделки по внесению вклада

вуставный капитал.

2.3.Решение суда апелляционной инстанции9

9См.: постановление Девятого ААС от 25.09.2018 № 09АП-45786/2018.

117

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

2.4. Позиция СКЭС

СКЭС отменила решения нижестоящих судов и направила дело на новое рассмотрение, мотивируя это следующими соображениями.

Во-первых, в решении Арбитражного суда г. Москвы отсутствуют выводы в отношении того, какие действия Д.В. Джениа свидетельствуют о его неразумном и/или недобросовестном поведении при внесении дополнительного вклада в уставный капитал РГС МИ (и других сделок, направленных на вывод активов), а также в отношении обоснования размера возмещаемых убытков.

Во-вторых (что более важно для целей настоящей статьи), СКЭС не согласилась с доводами Девятого ААС об освобождении директора от ответственности ввиду наличия одобрения со стороны акционеров. В обоснование своей позиции судьи ВС РФ привели следующие аргументы:

–«решения общего собрания акционеров, содержащие согласия на совершение сделок, сами по себе не являются основанием для безусловного их исполнения единоличным исполнительным органом общества, который обладает неотъемлемой автономией в принятии непосредственных решений о совершении сделок»;

–даже если бы устав КР наделял общее собрание акционеров полномочиями по даче обязательных указаний в адрес директора10, «лицо, осуществляющее полномочия единоличного исполнительного органа, вправе не выполнять указания, содержащиеся в решениях общего собрания акционеров, если это принесет вред интересам общества, поскольку наличие указаний общего собрания акционеров не освобождает такое лицо от обязанности действовать добросовестно и разумно»;

–«единоличный исполнительный орган не может ссылаться на то, что он действовал во исполнение решения общего собрания, поскольку оценка в ходе управления обществом, насколько те или иные действия выгодны для общества и не причинят ли они вреда, составляет часть его обязанностей»;

–СКЭС, прямо сославшись на п. 7 постановления № 62, повторила тезис о том, что сам по себе факт одобрения действий директора решением коллегиальных органов юридического лица, а равно его учредителей (участников), не является основанием для освобождения его ответственности, «поскольку директор несет самостоятельную обязанность действовать в интересах юридического лица добросовестно и разумно».

При этом СКЭС особо подчеркнула, что решение собрания от 01.07.2017 не содержало условий, на которых доли в Медисе должны были быть внесены в уставный капитал РГС МИ. Однако Коллегия не обратила никакого внимания на то, было ли соответствующее решение одобрено единогласно (комментируемое определение, как и акты нижестоящих инстанций, не позволяет это установить).

10Данная идея, высказанная СКЭС, представляется весьма любопытной и в значительной мере новаторской, подробнее об этом речь пойдет в разделе 6.7.

118

Свободная трибуна

В целом позицию СКЭС можно резюмировать следующим образом: одобрение сделки со стороны акционеров само по себе не является основанием, исключающим ответственность директора перед обществом, поскольку директор должен самостоятельно проверять, насколько одобренные действия соответствуют интересам общества.

2.5. Отражение позиции по делу КР в Обзоре

Важность дела КР для ВС РФ с точки зрения формирования практики нижестоящих судов подчеркивает тот факт, что соответствующая правовая позиция была также воспроизведена в п. 16 Обзора, аннотация которого гласит буквально следующее:

«Лицо, осуществляющее полномочия единоличного исполнительного органа, вправе не выполнять указания, содержащиеся в решениях общего собрания акционеров, если это принесет вред интересам общества (пункт 3 статьи 53 ГК РФ). Ссылка единоличного исполнительного органа на то, что он исполнял решение общего собрания, не освобождает его от ответственности за убытки, причиненные обществу».

При этом в фабуле дела, изложенного в п. 16 Обзора, можно без труда узнать обстоятельства дела КР, описанные выше.

Из любопытного стоит отметить следующее:

–аннотация п. 16 Обзора достаточно категорично говорит о том, что решение общего собрания не освобождает директора от ответственности, и не использует при этом конструкцию «само по себе» (см. подробнее об этом ниже);

–Президиум ВС РФ повторил тезис СКЭС (вложив его в уста некоторого суда кассационной инстанции) о том, что «решения общего собрания акционеров, содержащие согласия на совершение сделок, сами по себе не являются основанием для безусловного их исполнения единоличным исполнительным органом общества, который обладает неотъемлемой автономией в принятии непосредственных решений о совершении сделок»;

–п. 16 разграничивает согласие на совершение сделки и указание совершить сделку, полномочия на дачу которых могут быть теоретически закреплены за общим собранием акционеров в непубличном обществе11;

–при этом как для случаев действий на основании согласия, так и для случаев выполнения указаний со стороны акционеров Президиум ВС РФ формулирует, видимо, общее правило: «Единоличный исполнительный орган не может ссылаться на то, что он просто исполняет решение общего собрания, как на основание осво-

119

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

бождения его от ответственности за убытки, причиненные обществу, поскольку это часть его обязанностей — оценивать в ходе управления обществом, насколько те или иные действия выгодны для общества и не причинят ли они вреда». При этом формально аннотация п. 16 говорит только об «указаниях, содержащихся в решениях общего собрания акционеров», что, впрочем, стоит толковать широко — как охватывающие ситуации и дачи согласия, и дачи указаний, что подтверждается ссылкой на п. 7 постановления № 62 в основном тексте;

–цель подхода, закрепленного в п. 16, состоит в том, чтобы воспрепятствовать единоличному исполнительному органу «избегать ответственности, передавая вопросы на рассмотрение общего собрания акционеров»12;

–для взыскания убытков с директора не требуется оспаривать решение акционеров, одобряющее его действия;

–специально отмечается, что в рассматриваемом деле акционер, подающий иск от имени корпорации, голосовал против одобрения сделки в виде внесения вклада в целях увеличения уставного капитала. По-видимому, таким образом Президиум ВС РФ хотел косвенно дать понять, что в данном споре действия директора не были одобрены единогласно. Впрочем, в п. 16 не разъясняется, какое юридическое значение следует придавать этому факту.

Таким образом, п. 16 Обзора в концентрированном виде повторяет логику, которая уже была отражена в определении СКЭС по делу КР, но при этом почему-то в своей аннотации не использует конструкцию «само по себе» (с чем попробуем разобраться более детально позднее).

3. Предшествующая российская судебная практика

Российская судебная практика по вопросу о том, как одобрение акционеров влияет на ответственность директора, может быть разделена на два периода — до и после принятия постановления № 62.

До 2013 г. судебная практика, по-видимому, преимущественно шла по пути освобождения директоров от ответственности в ситуации, когда совершенные ими действия были одобрены общим собранием акционеров. Так, в качестве характерного примера можно привести постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 29.10.2010 по делу № А53-22184/2009. Окружной суд прямо указал, что, поскольку генеральный директор «реализовывал волю общего собрания, его действия не мо-

12Этот пассаж п. 16 Обзора вызывает некоторые вопросы. Российское право традиционно исходит из закрытого перечня вопросов компетенции акционеров. Поэтому директор не может произвольно передавать вопросы на рассмотрение общего собрания, если те прямо не отнесены к полномочиям последнего. Следовательно, если директор созывает собрание акционеров для разрешения некоторого вопроса, он в первую очередь выполняет положения закона и (или) устава (и не имеет права их не выполнить). Вряд ли вполне справедливо упрекать директора в том, что он в таком случае еще и преследует цель «избежать ответственности» с учетом отсутствия какой-либо дискреции на его стороне.

120

Свободная трибуна

гут быть признаны противоправными на момент совершения сделки»13. Аналогичный подход можно встретить и в ряде иных судебных решений14.

Принятие постановления № 62 в 2013 г. кардинальным образом изменило практику судов. В его п. 7 было закреплено следующее правило, которое, безусловно, стоит процитировать полностью:

«Не является основанием для отказа в удовлетворении требования о взыскании с директора убытков сам по себе тот факт, что действие директора, повлекшее для юридического лица негативные последствия, в том числе совершение сделки, было одобрено решением коллегиальных органов юридического лица, а равно его учредителей (участников), либо директор действовал во исполнение указаний таких лиц, поскольку директор несет самостоятельную обязанность действовать в интересах юридического лица добросовестно и разумно (пункт 3 статьи 53 ГК РФ)».

Таким образом, п. 7, вопреки предшествующей практике судов, лишает директора возможности ссылаться на одобрение со стороны акционеров (или иного коллегиального органа юридического лица) как на почти стопроцентное основание для отказа в иске.

При этом ключевое в п. 7 — это то, что решение акционеров не освобождает от ответственности лишь само по себе. По-видимому, Пленум ВАС РФ исходил из того, что в некоторых ситуациях одобрение со стороны акционеров может влечь отказ во взыскании убытков с директора, но только при наличии каких-то дополнительных факторов. Впрочем, постановление № 62 не разъясняет, что это должны быть за факторы. В то же время, если читать п. 7 буквально, получается, что одного лишь решения акционеров никогда не будет достаточно, чтобы директор смог освободиться от ответственности.

На практике российские суды зачастую игнорируют оборот «сам по себе», очевидно не понимая, какие именно обстоятельства должны наличествовать для того, чтобы одобрение акционеров все же приобрело освобождающую функцию (см. об этом подробнее в разделе 5.3).

Едва ли не единственный фактор, который суды нередко принимают во внимание, рассматривая споры с директором, — это то, не были ли его действия одобрены единогласным решением акционеров (вне зависимости от того, имеется в обществе

13При этом данное дело вообще-то рассматривалось в рамках процедуры банкротства корпорации, поэтому есть серьезные сомнения в верности отказа в иске со ссылкой на наличие одобрения акционеров в ситуации, когда речь идет уже о защите прав кредиторов. Если акционеры и дали одобрение директору на продажу автомобиля, купленного в восемь с лишним раз дороже за год до этого, то кредиторы корпорации, очевидно, никакого согласия не давали. См. об этом подробнее в разделе 5.1.

14См., напр.: постановления ФАС Северо-Кавказского округа от 26.12.2011 по делу № А53-5353/2011 (суд отказал в иске к директору по той причине, что его действия были одобрены 80% голосов участников

ООО); ФАС Восточно-Сибирского округа от 19.06.2013 по делу № А33/12782/2012 (суд обратил внимание в том числе на то, что действия директора были совершены на основании неоспоренного решения общего собрания участников); ФАС Западно-Сибирского округа от 16.11.2011 по делу № А45-63/2011 (совершение сделки с согласия общего собрания свидетельствует об отсутствии противоправности в действиях директора); ФАС Северо-Западного округа от 02.07.2012 по делу № А13-3725/2008.

121

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

единственный или несколько акционеров)15. В таких случаях в исках к директору нередко отказывают, мотивируя это тем, что интересы общества не могут противостоять интересам 100% акционеров, одобривших некоторые действия директора (более подробно эту аргументацию мы рассмотрим в разделе 6.3)16. При этом иногда даже при единогласном одобрении сделки акционерами суды все равно привлекают директора к ответственности17.

Востальных же случаях (т.е. тогда, когда одобрение акционеров не было единогласным) на текущий момент наличие одобрения со стороны акционеров не оказывает никакого влияния на шансы директора выиграть спор: суды механически ссылаются на магическую формулировку п. 7 постановления № 62, удовлетворяя соответствующие иски.

Вэтом смысле определение СКЭС по делу КР не стало исключением: Коллегия, пускай и более развернуто, но лишь повторила идеи, заложенные в п. 7 постановления № 62. СКЭС не стала разбираться, было ли одобрение единогласным (и вообще имеет ли это какое-либо значение в данной категории споров), а также, что более важно, не дала судам дополнительных ориентиров при разрешении соответствующих споров.

Пункт 16 Обзора идет дальше и в своей аннотации несколько модифицирует п. 7 постановления № 62. Как мы уже отмечали, во втором предложении «забыт» оборот «сама по себе»: из этого потенциально следует, что одобрение акционеров никогда не освобождает директора от ответственности в принципе, а не только «само по себе», как указано в п. 7 постановления № 62. При этом далее в п. 16 Обзора цитируется п. 7 постановления № 62 в неизменном виде, в связи с чем возникает очевидное противоречие между аннотацией пункта и остальным его текстом18.

Сложно сказать наверняка, что в данном случае имел в виду Президиум ВС РФ. Однако, вероятно, более правильным вариантом толкования является тот, при котором аннотацию следует читать в совокупности с основным текстом пункта

15См. об этом: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Ответственность директора перед корпорацией за причиненные ей убытки в судебной практике. М., 2018. С. 116–117.

16См., напр.: постановления АС Восточно-Сибирского округа от 19.05.2015 по делу № А33-19152/2013 (действия директора не могли противостоять интересам общества, где он являлся единственным участником; «спор по существу возник за рамками корпоративных правоотношений, а вытекает из отношений… по купле-продаже 100% доли в уставном капитале ООО «ЭРГО»); АС Западно-Сибирского округа от 30.01.2015 № А45-6793/2014 (суд пришел к выводу о том, что сделка, заключенная директором, была одобрена обоими участниками, а потому он не должен отвечать перед корпорацией); АС Центрального округа от 06.09.2016 по делу № А08-3569/2015.

17См., напр.: постановления АС Волго-Вятского округа от 20.02.2019 № Ф01-6980/2018 (суд удовлетворил иск о взыскании убытков с директора, одновременно являвшегося и единственным участником

ООО); АС Московского округа от 14.10.2014 по делу № А41-48570/13 (суд взыскал убытки с директора, одновременно являвшегося единственным участником общества, по иску, предъявленному от имени

ООО женой директора, ставшей его участницей после раздела общего имущества супругов); АС За- падно-Сибирского округа от 03.12.2014 № Ф04-326/2013 (суд взыскал убытки солидарно с директора и единственного участника).

18Что, впрочем, не является редкостью для обзоров судебной практики, одобряемых Президиумом ВС РФ (а ранее — для информационных писем Президиума ВАС РФ).

122

Свободная трибуна

и с учетом того, что там буквально воспроизводится п. 7 постановления № 62, включая оборот «сам по себе» (иными словами, использовать системное толкование п. 16). В таком случае п. 16 надлежит рассматривать как всего лишь повторное напоминание (следом за делом КР, рассмотренным СКЭС) нижестоящим судам

осуществовании п. 7 постановления № 62 и необходимости его применения.

4.Иностранный опыт

Если российская судебная практика на текущий момент не склонна придавать ка- кое-либо самостоятельное юридическое значение одобрению действий директора со стороны акционеров (хотя при этом согласно п. 5 ст. 53.1 ГК ответственность директора за неразумные действия в непубличной корпорации может быть заранее ограничена соглашением), то в иностранных правопорядках данный вопрос чаще всего решается иначе, хотя и нельзя сказать, что какое-либо решение является универсально признанным.

Можно выделить несколько основных вариантов освобождения директора от ответственности. Во-первых, возможно ограничение ответственности в уставе в отношении каких-то общих категорий действий (раздел 4.1). Во-вторых, возможно освобождение директора от ответственности применительно к конкретным действиям либо ex ante (раздел 4.2), либо ex post (в формате отказа корпорации от требований к директору) (раздел 4.3)19.

При этом нельзя не отметить, что в некоторых странах законодательство вообще не предоставляет акционерам возможности ограничить ответственность директора ни ex ante, ни ex post (раздел 4.4).

4.1.Ограничение ответственности в уставе

Внекотором не слишком значительном числе стран допускается включение в устав положений, которые бы ex ante ограничивали ответственность директора в отношении каких-то общих категорий случаев отступления от фидуциарных обязанностей.

Примерами могут служить право штата Делавэр, Бельгии, Эстонии, Финляндии, Литвы, Люксембурга, Польши, Румынии и Израиля20.

19Также ответственность директора может быть фактически ограничена за счет использования иных контрактных механизмов, таких как страхование его ответственности (D&O страхование) или предоставление indemnity в пользу директора. См. об этом, напр.: Gerner-Beuerle C., Paech P., Schuster E.P. Study on Directors’ Duties and Liability. London, 2013. P. 182–184.

20См.: Kirshner J.A. Directors’ and O cers’ Liability in the United States // Directors and O cers (D&O) Liability / S. Deakin, H. Koziol, O. Riss (eds.). Vienna, 2018. P. 733; Comparative Company Law. A Case-Based Approach / M. Siems, D. Cabrelli (eds.). London, 2015. P. 51–52; Latui E. Directors’ Duties and Liability in Belgium // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. London, 2013. P. A48, A51; Laidvee N. Directors’ Duties and Liability in Estonia // Ibid. P. A245, A252; Barth M. Directors’ Duties and

123

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Содной стороны, такой подход позволяет стимулировать принятие директором более рискованных предпринимательских решений, что может быть обоснованно для определенных сфер бизнеса (например, венчурные инвестиции). Даже если принятое директором решение причиняет корпорации убытки, акционеры заранее согласны нести соответствующие более высокие риски, дающие при этом надежду и на более высокую доходность инвестиций, а потому отказываются от предъявления к нему претензий.

Сдругой стороны, ex ante освобождение от ответственности за некоторые категории нарушений может подталкивать директора к принятию чересчур рискованных решений. При этом акционеры лишаются возможностей по контролю над соответствующими решениями. Кроме того, крайне неоднозначным является вопрос о возможности ex ante отказаться от требований к директору в связи с нарушением обязанности действовать добросовестно, т.е. избегать конфликтов между интересами корпорации и своими интересами (duty of loyalty).

Видимо, по этой причине лишь в малом числе юрисдикций прямо допускается включение в устав положений, заранее ограничивающих ответственность директора (такие ограничения обычно в любом случае не исключают ответственность за умышленные нарушения)21. Во многих же странах это прямо признается невозможным22. Так, в Соединенном Королевстве устав корпорации не может ограничивать ответственность директора или устанавливать обязательство о возмещении потерь (indemnity) в его пользу, кроме как в исключительных случаях, перечисленных в законе23.

Liability in Finland // Ibid. P. A276; Filonovas E. Directors’ Duties and Liability in Lithuania // Ibid. P. A532; Mousel E. Directors’ Duties and Liability in Luxembourg // Ibid. P. A562; Machnikowski P., Podleś M. Directors’ and O cers’ Liability in Poland // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 450–451 (ограничение при этом невозможно в отношении умышленных нарушений); Muresan I. Directors’ Duties and Liability in Romania // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A720–A721 (но такое ограничение невозможно в отношении обязанности действовать добросовестно); Gilead I. Directors’ and O cers’ Liability in Israel // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 223–224 (но такое ограничение не может охватывать умышленные действия или нарушения, совершенные директором в собственном интересе).

21См. примеры в предыдущей сноске.

22См.: Karollus M., Riedler K. Directors’ and O cers’ Liability in Austria // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 45; Gouvêa C.P., Pargendler M. Directors’ and O cers’ Liability in Brazil // Ibid. P. 94; Georgiev G.V. Directors’ Duties and Liability in Bulgaria // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A89; Bilić A. Directors’ Duties and Liability in Croatia // Ibid. P. A154; Wagner G., Klein F. Directors’ and O cers’ Liability in Germany // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 174; Klappstein V. Directors’ Duties and Liability in Germany // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A344 (более того, соответствующие правила, запрещающие подобные ограничения ответственности, являются императивными); Hrádek J. Directors’ and O cers’ Liability in the Czech Republic // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 134–135; Tsirmpa N.-I. Directors’ Duties and Liability in Greece // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A377; Shanahan E. Directors’ Duties and Liability in Ireland // Ibid. P. A443; Grech Y. Directors’ Duties and Liability in Malta // Ibid. P. A596; Teixeira A. Directors’ Duties and Liability in Portugal // Ibid. P. A690 (при этом в доктрине существует позиция, в соответствии с которой ограничение ответственности в уставе все же возможно, но только для случаев простой неосторожности); Olmo P., del. Directors’ and O cers’ Liability in Spain // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 505–506 (хотя закон прямо говорит о невозможности ограничения в уставе ответственности только в отношении обязанности действовать лояльно, в доктрине все положения об ответственности директоров толкуются в качестве императивных).

23См.: Moore M. Directors’ Duties and Liability in United Kingdom // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A881; Leahy B., Feld A. Directors’ Liabilities: Exemption, Indemnification, and Ratification // Company Directors. Duties, Liabilities, and Remedies / S. Mortimore QC (еd.). 3rd ed. Oxford, 2017. P. 504–507.

124

Свободная трибуна

В других юрисдикциях этот вопрос остается в высшей степени дискуссионным, в том числе по той причине, что ограничение ответственности директора уставом может размыть сущность фидуциарных обязательств, которые несет директор24.

Весьма любопытно в связи с этим, что российское право (традиционно достаточно консервативное в регулировании корпоративных отношений) допускает ex ante ограничение ответственности директора «соглашением», но только за неразумные действия и только в непубличной корпорации (п. 5 ст. 53.1 ГК). Правда, не совсем понятно, какое именно соглашение в данном случае имеет в виду законодатель. Идет ли речь о договоре, заключаемом между директором и корпорацией, или об уставе корпорации как некоем соглашении между акционерами? Если первое, то в каком порядке должно одобряться такое условие и кем? Какого-либо четкого ответа на эти вопросы российское законодательство и судебная практика пока не дают (что, скорее всего, связано в том числе с малой степенью востребованности конструкции, описанной в п. 3 ст. 53.1 ГК). Тем не менее с учетом того, что условия об ограничении ответственности директора имеют критическую важность для корпорации, правильным кажется разрешить закреплять их лишь на уровне устава (при условии надлежащего одобрения соответствующих изменений)25.

4.2. Одобрение конкретных действий ex ante

Другой механизм ограничения ответственности директора, который известен праву большинства стран Европы26, — это освобождение от ответственности при наличии одобрения со стороны акционеров. Отличие от предыдущего механизма состоит в том, что ответственность ограничивается лишь в отношении конкретных действий (ad hoc).

Соответствующее правило зафиксировано, в частности, в корпоративном законодательстве Германии. Так, ст. 93 (4) Закона Германии об акционерных обществах исключает ответственность директора, если тот действовал на основании законного решения акционеров27, а в GmbH участники могут давать директору обязатель-

24См.: Latui E. Op. cit. P. А58. Анализ данного вопроса в отношении Италии см.: Scarso A.P., Mattioni M. Directors’ and O cers’ Liability in Italy // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 270–271 (авторы предполагают, что допустимо включение в устав ограничения ответственности директора за неосторожные действия).

25Включение подобных ограничений ответственности директора в устав делает закономерным вопрос о том, должны ли они влечь необходимость выкупа несогласных миноритариев в силу абз. 3 п. 1 ст. 75 Федерального закона от 26.12.1995 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» (далее — Закон об АО). С учетом того, что такие ограничения прямо сказываются на праве акционеров взыскивать убытки с директора в пользу общества, ответ, по-видимому, скорее должен быть положительным.

26См.: Gerner-Beuerle C., Paech P., Schuster E.P. Op. cit. P. 182–183.

Аналогичным образом ситуация обстоит и за пределами Европы, см.: Leyens P.C., Gaure M.G. Directors’ and O cers’ Liability: Economic Analysis // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 795–796 (авторы указывают на то, что ex ante одобрение со стороны акционеров освобождает директора от ответственности в США, Канаде и Японии).

27См.: Klappstein V. Op. cit. P. A344.

125

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

ные указания, выполнение которых также по общему правилу освобождает его от ответственности28.

Аналогичные правила существуют и в других странах, чье акционерное законодательство в той или иной степени основывается на германском, в частности в Австрии (ст. 84 (4) Закона Австрии об акционерных обществах), Хорватии29 и Чехии30. Так, директор в Австрии не понесет ответственности за причиненные убытки, если соответствующие действия были одобрены законным решением акционеров как по запросу директора, так и в случае, если одобрение требовалось в силу закона31.

Закон о компаниях Соединенного Королевства также ограничивает ответственность директора, если его действия были заранее «авторизованы» акционерами32. Аналогичные правила существуют в штате Делавэр33 (правда, здесь нужно учитывать достаточно ограниченные полномочия акционеров в американском праве, а также наличие эффективного ex post судебного контроля, что в совокупности делает намного менее актуальным вопрос о влиянии их одобрения на ответственность директора).

Согласно компаративным исследованиям, ex ante одобрение со стороны акционеров освобождает директора от ответственности также в Бельгии, Греции, Латвии, Люксембурге, Португалии, Словакии, Словении, Швейцарии и Эстонии (обычно с оговоркой, что такое одобрение должно быть действительным)34.

28См., напр.: Wagner G., Klein F. Op. cit. P. 162; Roth G.H., Kindler P. The Spirit of Corporate Law. Core Principles of Corporate Law in Continental Europe. London, 2013. P. 102. Подробнее см. раздел 6.7.

29См.: Bilić A. Op. cit. P. A123.

30См.: Hrádek J. Op. cit. P. 136; Smlsalova J. Directors’ Duties and Liability in the Czech Republic // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A184.

31См.: Fritzberg N. Directors’ Duties and Liability in Austria // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A29.

32См.: Cabrelli D., McAlpine A. Directors’ and O cers’ Liability in the United Kingdom // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 703; Moore M. Op. cit. P. A880. Аналогичные правила действуют и в Ирландии (см.: Shanahan E. Op. cit. P. A443)

33См.: Kirshner J.A. Op. cit. P. 739; Comparative Company Law. A Case-Based Approach. P. 51.

34См.: Latui E. Op. cit. P. А58; Tsirmpa N.-I. Op. cit. P. A377; Comparative Company Law. A Case-Based Approach. P. 35; Paeglite Z. Directors’ Duties and Liability in Latvia // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A506; Mousel E. Op. cit. P. A563; Teixeira A. Op. cit. P. A691; Uzakova V., Kisely I. Directors’ Duties and Liability in Slovakia // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A751; Siraj M. Directors’ Duties and Liability in Slovenia // Ibid. P. A790; Krauskopf F., Sommer J.K., Märki R. Directors’ and O cers’ Liability in Switzerland // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 589–590; Laidvee N. Op. cit. P. A244.

Витальянском законодательстве нет прямого указания об освобождении директора от ответственности, однако в доктрине предлагается применять по аналогии правила о последующем одобрении (см.: Solinas M. Directors’ Duties and Liability in Italy // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. А475).

ВНорвегии ex ante одобрение формально не освобождает директора от ответственности, однако вероятность привлечения к ней становится крайне мала (при условии информированности соответствующего одобрения), см.: Skjefstad A., Strandberg M. Directors’ and O cers’ Liability in Norway // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 399.

126

Свободная трибуна

Хотя испанское корпоративное законодательство прямо не допускает возможность ограничения ответственности уставом или ex ante за счет одобрения конкретных действий ad hoc, в доктрине можно встретить идею о том, что директор не отвечает при наличии указаний, которые он обязан выполнять35.

При этом стоит оговориться, что в некоторых странах (например, в Болгарии36, Нидерландах37, Польше38 и Франции39) ex ante одобрение со стороны акционеров считается не освобождающим директора от ответственности, однако такие страны на сегодняшний день остаются в явном меньшинстве (что кажется немаловажным

вконтексте настоящего исследования).

4.3.Освобождение от ответственности в отношении конкретных действий ex post

35См.: Olmo P., del. Op. cit. P. 514; Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. М., 2017. С. 58.

36См.: Georgiev G.V. Op. cit. P. A89.

37См.: Wuisman I.S., Wolf R.A. Directors’ and O cers’ Liability in the Netherlands // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 337–338.

38См.: Machnikowski P., Podleś M. Op. cit. P. 453; Horwath O. Directors’ Duties and Liability in Poland // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A657–A658 (при этом в отчете указывается, что единственное возражение, которое теоретически доступно директорам в данной ситуации, — это ссылка на то, что в силу наличия решения акционеров корпорация (как кредитор) сама содействовала причинению убытков).

39См.: Comparative Company Law. A Case-Based Approach. P. 37–38. Подробнее об этом см. в разделе 4.4.

40См.: Fritzberg N. Op. cit. P. А33; Klappstein V. Op. cit. P. A344; Tsirmpa N.-I. Op. cit. P. 378; Fernandez J.C.G.

Directors’ Duties and Liability in Spain // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A824; Siraj M. Op. cit. P. A788–A789; Bilić A. Op. cit. P. A123–A124; Hrádek J. Op. cit. P. 135.

127

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

В некоторых юрисдикциях существует также правило о том, что в случае одобрения акционерами ежегодной отчетности корпорации они тем самым отказываются от требований к директору (которые вытекают из отчетности / были явно раскрыты директором)41.

Последующее одобрение, исключающее ответственность директора, также возможно в Дании42, Латвии43, Мальте44, Норвегии45, Польше46, Португалии (при одобрении большинством в 90%)47, Турции48, Швейцарии49, а также (если нет нарушения обязанности действовать лояльно) в Румынии50 и Израиле51.

Последующее одобрение допускается и в ряде стран общего права52. Так, в Соединенном Королевстве в соответствии со ст. 239 Акта о компаниях акционеры могут «ратифицировать» действия директора (в том числе простым большинством), т.е. отказаться от соответствующих требований53. При этом ратификация невозможна в отношении действий, выходящих за пределы правоспособности корпорации (что является в современном мире крайней редкостью) или совершения мошеннических сделок (включая распределение прибыли в нарушение закона)54.

В Эстонии последующая ратификация также возможна, если она явно выражена в решении акционеров, а также основывается на раскрытии директором всей необходимой информации55.

41См.: Latui E. Op. cit. P. A60; Paeglite Z. Op. cit. P. A506; Barth M. Op. cit. P. 276; Tsirmpa N.-I. Op. cit. P. A378; Mousel E. Op. cit. P. A559; Beurs S., de. Directors’ Duties and Liability in the Netherlands // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A628; Machnikowski P., Podleś M. Op. cit. P. 460; Eriksson H. Directors’ Duties and Liability in Sweden // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A858–A859. Однако одобрение годового отчета не во всех странах освобождает директора от ответственности. См., напр.: Paeglite Z. Op. cit. P. A506.

42См.: Bendjazia S. Directors’ Duties and Liability in Denmark // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A212.

43См.: Paeglite Z. Op. cit. P. A506.

44См.: Grech Y. Op. cit. P. A597.

45См.: Skjefstad A., Strandberg M. Op. cit. P. 404–405.

46См.: Machnikowski P., Podleś M. Op. cit. P. 460–461.

47См.: Teixeira A. Op. cit. P. A690.

48См.: Önay I. Directors’ and O cers’ Liability in Turkey // Directors and O cers (D&O) Liability. P. 654.

49См.: Krauskopf F., Sommer J.K., Märki R. Op. cit. P. 597–598.

50См.: Muresan I. Op. cit. P. A720–A721.

51См.: Gilead I. Op. cit. P. 223.

52См.: Shanahan E. Op. cit. P. A443.

53См.: Moore M. Op. cit. P. A880; Cabrelli D., McAlpine A. Op. cit. P. 699–700.

54См.: Moore M. Op. cit. P. A881; Hollington R. Hollington on Shareholders’ Rights. London, 2013. P. 46–48.

55См.: Laidvee N. Op. cit. P. A244–А245.

128

Свободная трибуна

В России отсутствуют нормы, которые регулировали бы отказ корпорации от существующих требований к директору. Это, естественно, не означает, что на текущий момент юридическое лицо не может реализовать подобный отказ, например, путем прощения соответствующего долга. Тем не менее de lege ferenda возникает вопрос: не должны ли появиться специальные правила, регулирующие порядок одобрения акционерами освобождения директора от ответственности за совершенные нарушения фидуциарных обязанностей? Ключевой момент состоит в том, чтобы определить, должно ли соответствующее одобрение акционеров требовать простого или квалифицированного большинства голосов. На первый взгляд второй вариант кажется заслуживающим большей поддержки, поскольку обеспечивает дополнительную защиту миноритариев в ситуации уже совершенного директором нарушения своих обязанностей.

4.4. Недопустимость ограничения ответственности директора

Количество стран, в которых в принципе отсутствует возможность ограничить ответственность директора ex ante или ex post (и где, в частности, заранее данное одобрение акционеров не освобождает директора от ответственности), крайне невелико.

Наиболее ярким примером выступает Франция. Ни включение в устав положений, ограничивающих ответственность директора, ни одобрение со стороны акционеров, будь оно дано ex ante или ex post, не оказывает никакого влияния на возможность взыскания убытков с директора: даже акционеры, голосовавшие за соответствующее решение, могут в последующем предъявить иски56. Как пишут французские исследователи, цель этих норм состоит в том, чтобы дать миноритариям возможность предъявлять иски в защиту корпорации, несмотря на одобрение мажоритарием действий директора57. При этом, правда, в доктрине отмечается, что суд может принять во внимание наличие одобрения акционеров при установлении того, имело ли место (и если да, то в какой степени) нарушение обязанности действовать разумно58.

Судя по всему, описанный подход обусловлен тем, что с 1960-х гг. во Франции произошел отход от квалификации ответственности директоров в качестве договорной (по сути, теперь она квалифицируется как специальная, или вытекающая из закона), что привело к отказу от применения общих принципов агентских отношений, в соответствии с которыми принципал может отказаться от требований к агенту59.

56См.: Dondero B. Droit des Sociétés. 6e éd. Paris, 2019. Para. 692 (в отношении SARL), 823 (в отношении SA); Dervogne C. Directors’ Duties and Liability in France // Annex to Study on Directors’ Duties and Liability. Country Reports. P. A304, A306.

57См.: Dondero B. Op. cit. Para. 692.

58См.: Comparative Company Law. A Case-Based Approach. P. 37–38.

59См.: Gerner-Beuerle C., Schillig M.A. Comparative Company Law. Oxford, 2019 (ch. 6.B.I.4); Dervogne C. Op. cit. P. A304.

Ср., однако: Dondero B. Op. cit. Para. 304 (автор проводит аналогию между обязанностями директора и обязанностями из договора ведения чужого дела).

129

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Похожая ситуация складывается также в Бразилии60 и Нидерландах61.

Тем не менее необходимо констатировать, что число стран, которые не позволяют освобождать директора от ответственности вообще и путем ex ante одобрения в частности, невелико. Однозначно преобладают юрисдикции, в которых с учетом определенных факторов (о которых речь пойдет ниже) решение акционеров ограничивает возможность взыскания с директора убытков.

5. Анализ подхода, зафиксированного в деле КР

5.1. Обоснование возможности освобождения директора от ответственности

Несмотря на то, что иные точки зрения также весьма распространены62, в западной научной литературе ответственность директора все-таки чаще всего квалифицируется в качестве договорно-правовой63.

Основная причина состоит в том, что директор рассматривается в качестве лица, ведущего чужое дело (управляющего чужим имуществом / агента / мандатария) и несущего все соответствующие фидуциарные обязанности, проистекающие из до-

60См.: Gouvêa C.P., Pargendler M. Op. cit. P. 94–99.

61См.: Wuisman I.S., Wolf R.A. Op. cit. P. 335.

62В российской литературе см., напр.: Егоров А.В., Усачева К.А. Субсидиарная ответственность за доведение до банкротства — неудачный эквивалент западной доктрины снятия корпоративного покрова // Вестник ВАС РФ. 2013. № 12. С. 34–38 (авторы поддерживают деликтноправовую квалификацию ответственности директора перед корпорацией как в рамках, так и за рамками банкротства); Алейникова В.В. Ответственность руководителей и страховые механизмы их защиты. М., 2018. С. 28 (автор квалифицирует ответственность директора перед корпорацией в качестве квазиделиктной).

63См.: Hrádek J. Op. cit. P. 123; Barth M. Op. cit. P. A275; Scarso A.P., Mattioni M. Op. cit. P. 256; Mousel E. Op. cit. P. A557–A559; Grech Y. Op. cit. P. A574; Skjefstad A., Strandberg M. Op. cit. P. 393; Teixeira A. Op. cit. P. A679; Muresan I. Op. cit. P. A715; Olmo P., del. Op. cit. P. 485–486; Fernandez J.C.G. Op. cit. P. A824; Dondero B. Op. cit. Para. 304; Ключарева Е.М. Стандарты доказывания по делам о привлечении к ответственности членов органов управления юридических лиц в праве России, Германии, Великобритании и штата Делавэр (США): дис. … магистра юриспруденции. М., 2015. С. 9–16.

При этом в юрисдикциях, допускающих конкуренцию исков, директор может быть привлечен и к деликтной ответственности. См., напр.: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 104. Впрочем, ряд авторов считают, что споры о договорной или деликтной природе ответственности директора в действительности не имеют практической релевантности, см.: Wagner G., Klein F. Op. cit. P. 164.

Кроме того, (квази-)деликтные иски в некоторых ситуациях могут быть предъявлены к директору третьими лицами (например, при нарушении обязанностей в отношении составления проспектов или раскрытия информации), см.: Gerner-Beuerle C., Schillig M.A. Op. cit. (сh. 6.B.I.3).

В российской науке из договорно-правовой природы ответственности директора исходит, в частности, А.А. Маковская (см.: Маковская А.А. Основание и размер ответственности руководителей акционерного общества за причиненные обществу убытки // Убытки и практика их возмещения: сб. ст. М., 2006 С. 351 (автор ссылается на то, что условия о разумности и добросовестности всего лишь конкретизируют применительно к директорам общее положение об исполнении обязательства, сформулированное в ст. 309 ГК).

130

Свободная трибуна

говора между корпорацией и директором64. «Хозяином дела» в данном случае непосредственно выступает сама корпорация, а опосредованно — ее акционеры, за счет решений которых в первую очередь и формируется ее воля65. Директора рассматриваются в качестве агентов (или фидуциаров), получающих полномочия на управление корпорацией от акционеров как исходных носителей корпоративной власти66.

Так же, как и при иных формах действий в чужом интересе, если «хозяин дела» дает лицу, ведущему его дело, некоторые инструкции, последний по общему правилу должен их выполнять67. Это входит в содержание соответствующего обязательства: агент должен действовать в интересах принципала, формулируемых именно самим принципалом68.

С этой точки зрения весьма характерными представляются положения германского Закона об обществах с ограниченной ответственностью, который содержит прямую норму, обязывающую директора выполнять указания участников GmbH69. Аналогичные нормы можно найти и в законодательстве Австрии, Испании, Норвегии и Польши70. Так же, как принципал может давать инструкции агенту, акционеры могут давать указания директору, которые тот должен выполнять.

Подобные указания обычно не могут даваться в публичных корпорациях71, однако одобрение со стороны акционеров выступает ровно таким же выражением воли «хозяев дела» в отношении совершения директором определенных действий72.

64См., напр.: Gerner-Beuerle C., Schillig M.A. Op. cit. (сh. 6.A.II); Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 77, 79 (авторы демонстрируют, как многие из обязанностей директора происходят из аналогичных обязанностей в рамках агентского договора); Solinas M. Op. cit. P. A467 (директор, хотя и не является агентом корпорации, несет по отношению к ней фидуциарные обязанности); Uzakova V., Kisely I. Op. cit. P. A732; Siraj M. Op. cit. P. A786; Eriksson H. Op. cit. P. A846.

65См.: Andenas M., Wooldridge F. European Comparative Company Law. Cambridge, 2009. P. 305.

Или за счет решений органов (совета директоров), которым акционеры фактически делегировали часть своих полномочий по управлению корпорацией. См. об этом, в частности: Hollington R. Op. cit. P. 92.

66См.: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 77, 80, 95; Gerner-Beuerle C., Paech P., Schuster E.P. Op. cit. P. 63. При этом авторы отмечают, что в некоторых странах доктрина исходит из того, что подобное наделение директоров полномочиями происходит в силу указания закона (в лучших традициях юридического позитивизма). См. также: Cahn A., Donald D.C. Comparative Company Law. Cambridge, 2010. P. 333–335.

67См., напр.: Hansen J.L. The Role of Shareholders in Public Companies in the Nordic Countries // German and Nordic Perspectives on Company Law and Capital Markets Law / H. Fleischer, J.L. Hansen, W.-G. Ringe (eds.). Tübingen, 2015. P. 85–86; Skjefstad A., Strandberg M. Op. cit. P. 399–400.

68При этом интересы корпорации не исчерпываются интересами акционеров, а также включают интересы иных стейкхолдеров, в частности кредиторов (в том числе работников) и общества в целом (см., напр.: Armour J, Hansmann H., Kraakman R. Agency Problems and Legal Strategies // The Anatomy of Corporate Law. A Comparative and Functional Approach. 3rd ed. Oxford, 2017. P. 29–31, 89–100; Cahn A., Donald D.C. Op. cit. P. 335–336).

69См.: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 79.

70См.: Karollus M., Riedler K. Op. cit. P. 49–50; Olmo P., del. Op. cit. P. 510–512; Skjefstad A., Strandberg M. Op. cit. P. 399–400 (авторы пишут, что директора не несут ответственности, поскольку собрание акционеров является высшим органом корпорации в том числе для целей дачи одобрения и представляет собой корпорацию); Machnikowski P., Podleś M. Op. cit. P. 454.

71См. раздел 9 в отношении нюансов, касающихся публичных корпораций.

72О соотношении решения-одобрения и решения-указания см. в разделе 6.7.

131

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Раз ответственность директора имеет договорную природу, а ее бенефициаром выступают в первую очередь акционеры общества, то при выполнении ряда условий акционеры должны иметь возможность как ex ante, так и ex post освободить директора от ответственности73. Предшествующий компаративный анализ демонстрирует, что такая возможность существует в большинстве юрисдикций с развитым корпоративным законодательством.

При этом, безусловно, такое освобождение не должно негативным образом сказываться на интересах третьих лиц, а потому не будет иметь силы в отношении кредиторов корпорации (ведь те не давали своего согласия на освобождение директора от ответственности). Как следствие, даже если акционеры решили освободить директора от ответственности (в том числе единогласно), кредиторы сохранят возможность потребовать возмещения причиненных убытков, например в случае банкротства корпорации, если директор заключает явно невыгодные сделки (прикрываясь решением акционеров).

Подход ВС РФ в деле КР формально вписывается в изложенные выше рассуждения: СКЭС не утверждает, что одобрение акционеров никогда не обладает освобождающим эффектом, — оно не освобождает директора от ответственности лишь «само по себе». Следовательно, теперь необходимо оценить, насколько оптимальным является такой подход к регулированию ответственности директора, в том числе с учетом предшествующего компаративного анализа.

5.2.Аргументы в пользу подхода, зафиксированного в деле КР

Впервую очередь стоит отметить, что в российской научной литературе положения п. 7 постановления № 62 (логически продолженные в деле КР и в п. 16 Обзора) находят значительную поддержку74.

Так, Д.И. Степанов и Ю.С. Михальчук, в целом положительно относящиеся к рассматриваемому правилу, находят его корни в давней (берущей начало в ветхозаветной этике) моральной максиме «нет посланника во грехе»: по мнению авторов, правонарушитель не может быть освобожден от ответственности со ссылкой на то, что он выполнял указание или приказ другого75.

Ключевой аргумент в пользу подхода, изложенного в п. 7 постановления № 62 и поддержанного в деле КР, состоит в том, что, действительно, одобрение акционеров не может выступать в качестве абсолютной индульгенции для директора. Есть целый ряд случаев, когда суд должен полностью игнорировать наличие предше-

73Впрочем, стоит оговориться, что даже в тех странах, где договорно-правовая квалификация ответственности директора ставится под сомнение, зачастую также существуют способы ее ex ante ограничения.

74См.: Кузнецов А.А. Комментарий к постановлению Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» // Вестник ВАС РФ. 2013. № 10. С. 56–58.

75Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 115.

132

Свободная трибуна

ствующего или последующего решения акционеров. И речь здесь не только и не столько о том, что такое одобрение не всегда будет влиять на право третьих лиц взыскивать с директора причиненные убытки (в первую очередь в рамках банкротства), о чем уже упоминалось выше.

Во-первых, легко представить ситуацию, когда директор действует в сговоре с мажоритарным акционером и заботится исключительно о его выгоде, полностью игнорируя интересы корпорации в целом и/или миноритарных акционеров. При доказанности такого сговора (а он может в том числе предполагаться, если соответствующая сделка совершается между корпорацией, действующей в лице директора, и акционером) директор не должен иметь возможности ссылаться на одобрение со стороны акционеров как на основание для освобождения от ответственности (как и указывает п. 7 постановления № 62). В подобном случае вполне правомерно ставить вопрос о привлечении самих акционеров к ответственности, в том числе солидарно с директором (см. анализ соответствующих вопросов в разделе 10 ниже)76.

Во-вторых, одобрение акционеров может само обладать определенными дефектами, которые не позволяют считать его имеющим полноценный освобождающий эффект. Например, хотя акционеры и дали свое одобрение на совершение сделки, но только по той причине, что директор скрыл от них наличие возможности ее совершения с другим контрагентом по более выгодной цене77.

В-третьих, решение акционеров, как и любая иная сделка, может оказаться явно незаконным78. Директор, выполнивший такое решение, очевидно, не должен иметь возможности избежать ответственности, ссылаясь на одобрение акционеров.

Приведенные примеры наглядно демонстрируют, что в п. 7 постановления № 62 и позиции, занятой СКЭС в деле КР, безусловно, есть рациональное зерно. Одобрение акционеров — это не непробиваемый щит, которым директор может закрыться от любых исков о возмещении убытков.

5.3. Аргументы против подхода, зафиксированного в деле КР

Позиция, занятая СКЭС в деле КР, обладает двумя ключевыми недостатками.

Прежде всего Коллегия полностью проигнорировала тот факт, что директор — это все-таки агент, действующий главным образом в интересах принципалов-акцио- неров. Именно акционеры в соответствии с системой управления, зафиксированной в корпоративном законодательстве и/или уставе, во многих случаях формируют волю корпорации касательно совершения (или несовершения) определенных

76См. об этом: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 120–121.

77См. подробнее в разделе 6.3 ниже.

78См. подробнее в разделе 6.4 ниже.

133

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

действий. Поскольку вопрос относится к компетенции общего собрания акционеров, именно они и только они должны решать, насколько конкретное решение / действие соответствует интересам корпорации79.

Например, только акционеры могут принять решение об одобрении крупной сделки (п. 2.1 ст. 48 Закона об АО). Если акционеры приняли такое решение, то может ли директор по общему правилу проигнорировать волю корпорации, сформированную в соответствии с законом? СКЭС в деле КР ориентирует суды на то, чтобы требовать от директора независимой проверки выгодности управленческих решений общества в силу наличия «самостоятельной обязанности действовать в интересах юридического лица добросовестно и разумно». Однако насколько директор вправе в принципе проводить такую полноценную проверку в отношении тех вопросов, которые в принципе не входят в его компетенцию, а находятся в компетенции акционеров как основного источника воли в корпорации?

Возвратимся к примеру, приведенному в начале статьи. Если акционеры одобрили совершение некоторой сделки, как того требует закон или устав, значит, воля корпорации по данному вопросу была сформирована. При этом никаким иным образом она в принципе не может быть сформирована, поскольку никто иной не обладает полномочиями по принятию соответствующего решения. Как следствие, директор по общему правилу должен эту волю реализовывать80, т.е. в приведенном примере продать одно из направлений бизнеса общества. Напротив, если он от нее отступит и откажется заключать договор купли-продажи, то вполне мыслимо предъявление к нему исков от имени корпорации о возмещении убытков, причиненных срывом выгодной сделки81.

Вкачестве аргумента против приведенных выше рассуждений можно было бы сослаться на то, что принятое частью акционеров решение может нарушать интересы другой части акционеров, которые корпоративное право также должно учитывать и защищать. Насколько директор, обязанный действовать в интересах корпорации вообще, вправе игнорировать это обстоятельство? Не на это ли и ориентирует суды позиция СКЭС в деле КР: директор должен быть главным «оком корпорации» и блюсти интересы всех акционеров?

Вответ на это можно привести несколько возражений.

Во-первых, нельзя забывать, что в корпорации действует принцип большинства: приобретая акции, каждый акционер соглашается с тем, что для него могут стать

79См.: Paeglite Z. Op. cit. P. A506.

80См. аналогичную логику в решении Верховного суда ФРГ: 150 BGH, Judgment of 15 May 2003 (Ebert), LSK 2003, 230107 (директор должен выполнять волю акционеров, поскольку он не обладает автономной компетенцией). См. также: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 102; Hrádek J. Op. cit. P. 136 (автор указывает, что у директора фактически отсутствует дискреция в отношении того, выполнять ли решение акционеров).

81Аналогичную критику см.: Бойко Т.С. Ответственность членов органов управления юридических лиц. Комментарий к отдельным положениям проекта Постановления Пленума ВАС РФ «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» // Закон. 2013. № 6. С. 90.

134

Свободная трибуна

обязательными решения, за которые он не голосовал. И хотя этот принцип не позволяет мажоритарию узурпировать всю власть в корпорации и полностью игнорировать волю миноритариев, общее правило состоит в том, что решение, принятое большинством, имеет юридическую силу и выражает волю корпорации. Оспаривание решений по причине необоснованного нарушения интересов части акционеров — это все же лишь исключение из данного принципа82, которое нельзя забывать, но которое не может затмевать собой сам принцип83.

Более того, правило защиты делового решения (business judgement rule) вообще-то должно защищать не только действия директора, но и решения, принимаемые акционерами, от их пересмотра в суде по существу, кроме исключительных ситуаций, когда такие решения явно нарушают интересы корпорации84. Если даже суд не должен подменять собой акционеров в принятии бизнес-решений, то почему же это вправе делать директор (и речь не идет о явной незаконности или невыгодности соответствующих действий)?

Как следствие, директор по общему правилу должен действовать по воле большинства акционеров, выполняя соответствующее решение.

Во-вторых, у миноритарных акционеров есть целый ряд других средств защиты, помимо предъявления иска о возмещении убытков к директору. Так, одобрение наиболее важных для корпорации решений требует квалифицированного большинства, а также дает несогласным акционерам возможность потребовать выкупа их акций (долей) (т.е. право выхода из корпорации). Почему в случае, если крупная сделка была таки одобрена необходимым повышенным количеством голосов, у миноритарных акционеров (для которых такое решение является обязательным) должно появляться еще одно средство защиты в виде иска к директору, хотя тот всего лишь действовал на основании этого одобрения? Если миноритарий и должен иметь право на иск о возмещении убытков, то ответчиком по нему должны быть акционеры, голосовавшие за такое одобрение, при условии что при этом те нарушили фидуциарные обязанности по отношению к обществу (см. об этом в разделе 10).

По этой причине не могу согласиться с идеей Д.И. Степанова и Ю.С. Михальчук о том, что директор не вправе ссылаться на одобрение акционеров, так как «нет посланника во грехе». Образность этого утверждения не может скрыть неточность аналогии. С точки зрения третьих лиц (кредиторов общества), которые потенциально терпят убытки от совершения директором сделки, одобренной акционерами, директор — это такой же причинитель вреда, как и акционеры (вот тут действительно «нет посланника во грехе»). Для самой же корпорации директор — это

82См.: Gerner-Beuerle C., Schillig M.A. Op. cit. (сh. 5.C.III); Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 137 (авторы справедливо указывают, что возможность инициировать проверку существа любого решения акционеров судом свела бы к абсурду значение принципа большинства). См. об этом также в разделе 10.2.

83См.: Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров) // Корпоративное право в ожидании перемен: сб. ст. к 20-летию Закона об ООО / отв. ред. А.А. Кузнецов. М., 2020. С. 199, 226.

84См.: Там же. С. 219. См. также: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 142.

135

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

как раз тот самый «посланник», который в ряде случаев лишь выполняет волю этой корпорации, сформированную акционерами, а потому если и совершает «грех», то с согласия (или по воле) того, чьим «посланником» он выступает.

Таким образом, подход, зафиксированный в п. 7 постановления № 62 и поддержанный в деле КР, должен быть переформулирован зеркальным образом: по общему правилу директор должен освобождаться от ответственности, если действует на основании решения акционеров. Компаративный анализ, приведенный в разделе 4.2, демонстрирует, что именно такой подход закреплен во многих иностранных правопорядках, включая в первую очередь Германию, Великобританию и США. Как представляется, только подобное общее правило способно в полной мере учесть то, как распределяются полномочия между акционерами и директором (агентскую природу взаимоотношений между директором и корпорацией / ее акционерами) и формируется воля в корпорации.

Важно подчеркнуть, что это должно быть лишь общее правило. Одобрение не всегда освобождает от ответственности — из этого правила могут и должны быть исключения, частично упомянутые в разделе 5.2 и подлежащие более подробному рассмотрению в разделе 6.

В этом смысле можно полностью согласиться с А.А. Кузнецовым, который со ссылкой на немецкую доктрину справедливо указывает на то, что директор (правление) не является слепым проводником воли акционеров85. Однако это не должно делать зеркальным общее правило и лишать одобрение акционеров всякого влияния на ответственность директора.

Второй принципиальный недостаток позиции, зафиксированной в деле КР и п. 7 постановления № 62, состоит в том, что из нее совершенно не ясно, при каких обстоятельствах одобрение акционеров все же может освобождать директора от ответственности. Пункт 7 лишь говорит о том, что согласия акционеров самого по себе недостаточно. Но что же тогда дополнительно нужно, чтобы директор не был обязан в конкретном споре возмещать убытки корпорации?86

Неидеальность использованных формулировок проявляется и в том, что, как отмечалось выше, суды нижестоящих инстанций на практике зачастую просто игнорируют пассаж «сам по себе» из п. 7 и полагают, что одобрение акционеров фактически никогда не может освободить директора от ответственности (кроме случаев единогласного одобрения)87. В этом смысле весьма характерным кажется постановление АС Северо-Кавказского округа по конкретному спору, включающее буквально следующий пассаж: «То обстоятельство, что договор купли-прода- жи заключен ответчиком на основании решения совета директоров, не является основанием для отказа во взыскании с ответчика убытков, понесенных обществом в связи с заключением данной сделки, на что указано в пункте 7 постановления

85См.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 58.

86Указание на этот недостаток п. 7 постановления № 62 см.: Лиханов А.С., Согбатян А.Г. Ответственность теневого директора за причиненные корпорации убытки // Закон. 2017. № 3. С. 140.

87См. об этом также в разделе 3.

136

Свободная трибуна

№ 62»88. Как нетрудно заметить, кассационный суд в данном случае вообще не заметил слов «сам по себе» в п. 7 постановления № 6289. Аналогичное прочтение п. 7, к сожалению, крайне распространено и в юридической литературе90. Более того, как уже отмечалось выше91, в аннотации п. 16 Обзора также оказался «забыт» оборот «сам по себе» (что, правда, хочется надеяться, можно «излечить» за счет системного толкования п. 16).

Безусловно, в первую очередь этот упрек должен быть направлен в адрес именно постановления № 62: все-таки именно данный акт обладает нормативным характером, а потому формулирует правила общего применения. Тем не менее тот же недостаток присущ и решению СКЭС по делу КР: хотя Коллегия и рассматривала конкретный спор (и, возможно, разрешила его единственным справедливым образом), в мотивировочной части она совершенно не артикулировала, по какой именно причине в этом споре решение акционеров не защитило директора. Таким образом, высшая судебная инстанция не воспользовалась шансом четче разъяснить, что должно наличествовать или отсутствовать для того, чтобы решение акционеров имело хотя бы какое-то значение в споре о взыскании убытков с директора. Более того, Президиум ВС РФ в Обзоре не только не внес ясности по этому вопросу, а, возможно, дополнительно запутал нижестоящие суды из-за упоминавшегося противоречия между аннотацией и основным текстом п. 16.

Можно предположить, что в деле КР для судей Верховного Суда ключевым аргументом в пользу привлечения директора к ответственности было то, что в решении общего собрания акционеров КР не содержалось оценки, по которой Медис должен был вноситься в капитал РГС МИ. Если обстоятельства дела в этом отноше-

88Постановление АС Северо-Кавказского округа от 22.12.2015 по делу № А53-22943/2014.

89Примером аналогичного «прочтения» п. 7 постановления № 62 могут также служить постановления ФАС Западно-Сибирского округа от 01.11.2013 по делу № А46-29467/2012 и АС Северо-Кавказского округа от 02.10.2014 по делу № А32-34191/2013 («То обстоятельство, что договор купли-продажи… заключен ответчиком от имени общества на основании решения общего собрания участников… не является основанием для отказа во взыскании с ответчика убытков, понесенных обществом в связи с заключением данной сделки, на что указано в пункте 7 постановления Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 30.07.2013 № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица»).

90В этом смысле весьма характерны рассуждения Д.И. Степанова и Ю.С. Михальчук на данный счет. Авторы сначала цитируют п. 7 постановления № 62, а затем указывают, что «во многих случаях суды пришли к прямо противоположному подходу (курсив мой. — И.Ч.): наличие явно выраженного одобрения спорной сделки со стороны участников юридического лица, а иногда даже и молчаливого согласия, снимает с директора ответственность за убытки» (Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 115– 116). Иными словами, авторы считают, что освобождение директора от ответственности при наличии решения акционеров — это прямо противоположное решение тому, что записано в п. 7 постановления

№ 62, т.е. как будто не замечают оборота «само по себе».

Аналогичное толкование (т.е. с игнорированием слов «само по себе») п. 7 постановления № 62 см.: Глухов Е.В. Корпоративный договор: подготовка и согласование при создании совместного предприятия. М., 2017. С. 295–296 (раздел 7.359); Габов А.В. Об ответственности членов органов управления юридических лиц // Вестник ВАС РФ. 2013. № 7. С. 67 («Указанные разъяснения приводят к выводу о том, что, если единоличный исполнительный орган действовал во исполнение решения коллегиальных органов управления и даже при соблюдении всех требований закона об одобрении сделки, он все равно несет ответственность»).

137

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

нии в судебных актах изложены верно, получается, что директор КР действовал за рамками одобрения, т.е. принимал решение об определении стоимости, в которую оценен Медис, на свой страх и риск, не опираясь при этом на решение акционеров. Именно это и должно было послужить ключевым аргументом в мотивировочной части в пользу направления дела на новое рассмотрение92. Вместо этого СКЭС лишь указала на самостоятельность фидуциарных обязанностей директора и необходимость проведения им независимой проверки выгодности сделки, что, во-первых, плохо согласуется с идеей о том, что директор — это агент корпорации, а во-вторых, не дает никаких ориентиров в отношении того, какими именно свойствами должно обладать решение акционеров, чтобы директор все-таки смог полностью на него полагаться.

Вернемся на секунду к примеру из начала статьи. Предположим, что директор заключил договор купли-продажи, а миноритарии все же предъявили к нему косвенный иск о возмещении убытков. Как распределяется в этом случае бремя доказывания? Истец должен продемонстрировать, что директор нарушил обязанность действовать разумно и вследствие его действий обществу причинены убытки (п. 1 постановления № 62). Допустим, что миноритарии представили в суд заключение оценщика, в соответствии с которым имущество продано по заниженной цене, и указали, что директор не мог этого не осознавать, так как то же самое заключение они направляли ему перед заключением договора купли-продажи.

Что в такой ситуации делать директору и какие возражения он может приводить? По-видимому, в первую очередь он может сослаться на то, что его действия были одобрены акционерами. Однако этого, очевидно, мало, так как обычная реакция российских судов на такое возражение — это цитирование п. 7 постановления № 62 (и СКЭС в деле КР не исключение): «Одобрение само по себе не освобождает от ответственности».

Что дальше может сделать директор? Какие еще возражения он может выдвинуть? Ввиду складывающейся судебной практики (если только решение не было одобрено единогласно) ему остается лишь перейти к доказыванию того, что он, по существу, действовал разумно. Решение СКЭС по делу КР, кстати, ориентирует суды именно на это: «…оценка в ходе управления обществом, насколько те или иные действия выгодны для общества и не причинят ли они вреда, составляет часть его [директора] обязанностей».

Что это означает на практике? Предположим, что решение большинства акционеров о продаже бизнеса в рассматриваемом примере основывается на определенном заключении оценщика. Должен ли директор, прежде чем исполнить волю акционеров, заказать еще одну оценку продаваемого бизнеса, чтобы исполнить тем самым свои «независимые» фидуциарные обязанности? Или же он может провести самостоятельный анализ выгодности сделки на основе уже имеющейся оценки? При этом подчеркну еще раз, что с точки зрения корпоративного права директор не может определять условия соответствующей сделки, поскольку этот вопрос относится к компетенции собрания акционеров.

92И логично было бы, чтобы на это же делался бы акцент в п. 16 Обзора, а не на обязанность директора самостоятельно проверять разумность соответствующей сделки.

138

Свободная трибуна

Некритическая реализация позиции, изложенной в п. 7 постановления № 62, приведет к тому, что директор должен будет перепроверять буквально все решения, принимаемые акционерами, а это значительно исказит всю систему корпоративного управления, а также приведет к значительному повышению трансакционных издержек и замедлению оборота. Если довести это до абсурда, получится, что, например, при принятии акционерами решения об обращении с заявлением о делистинге директор должен будет проводить серьезный анализ того, насколько такое решение соответствует интересам общества (не является ли сохранение листинга все же более выгодным для корпорации в долгосрочной перспективе), поскольку в противном случае он может быть обвинен в совершении неразумных действий.

Безусловно, правило обычного делового (предпринимательского) риска (business judgement rule в российском его понимании — см. п. 1 постановления № 62)93 несколько снижает остроту проблемы: суд не во всех случаях будет иметь возможность переоценивать экономическую целесообразность решений директора. Соответственно, если одобренные акционерами действия директора находились в пределах обычного делового риска, то даже при полном игнорировании судами эффекта одобрения директор сможет защититься от иска. Однако, как только директор совершает сделку, которая несет повышенный уровень риска (например, корпорация начинает приобретать производные финансовые инструменты с повышенной степенью риска, хотя ни она, ни аналогичные общества обычно не занимаются такой рискованной деятельностью), важность того, действовал ли он на основании одобрения со стороны акционеров, невозможно переоценить. Если мы не придаем значения данному акционерами согласию на заключение указанной сделки (вообще или «самому по себе»), то директор будет лишен возможности ссылаться на business judgement rule. Стоит специально оговориться, что в абсолютном большинстве иностранных правопорядков, где ex ante одобрение акционеров освобождает директора от ответственности, признается также и ограничение ответственности директора через business judgement rule — это наглядное подтверждение того, что одно из этих правил не может заменить другое, поскольку они имеют разную сферу действия (хотя и выполняют общую функцию по ограничению ответственности директора).

Гиперболизация обязанности директора перепроверять решения акционеров (в соответствии с позицией СКЭС по делу КР) приведет к тому, что директора будут чаще оказываться крайними при возникновении любого корпоративного конфликта между акционерами. Директор, безусловно, должен действовать разумно, но лишь с точки зрения проверки того, является ли решение акционеров законным (см. об этом раздел 6.1): если оно законно, то дальше он не отвечает94. В противном случае будет игнорироваться business judgement rule, но уже в отношении ре-

93См. об этом, напр.: Ключарева Е. Особенности распределения бремени доказывания по делам о привлечении членов органов управления юридического лица к ответственности за причиненные ему убытки: Россия, Германия, Великобритания, штат Делавэр (США) // Корпоративное право: проблемы и решения / сост. и отв. ред. И.С. Чупрунов. М., 2020. С. 304–305.

94См.: Laidvee N. Op. cit. P. A244, A251. Ср.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 59 (автор со ссылкой на испанскую доктрину утверждает: «Директору отводится роль своеобразного фильтра, поскольку он обязан не только исполнять указания общего собрания, но и проверять такие указания на предмет их соответствия закону и отсутствия в решении общего собрания грубой небрежности, которая может повлечь убытки для общества»); Olmo P., del. Op. cit. P. 514.

139

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

шений акционеров: директор должен будет подвергать их более строгой проверке, чем даже суд, который по общему правилу не должен анализировать суть принятого решения, если только не имеет место выход за пределы обычного делового риска (например, общее собрание принимает решение, которое явно соответствует интересам лишь части акционеров)95.

В ситуации, когда действия директора были одобрены акционерами, разумным кажется распределить бремя доказывания следующим образом. Сначала директор должен доказать, что он действовал в соответствии с решением акционеров и строго в его рамках. Если директор преуспел в этом, то уже истцу надлежит привести аргументы в пользу того, почему суд не должен принимать одобрение акционеров во внимание (см. раздел 6 о соответствующих факторах). Если же истец не смог доказать, что одобрение акционеров обладает какими-либо «дефектами», то в иске к директору должно быть отказано. Однако это не означает, что миноритарии остаются без защиты: они не лишены возможности подать иск к тем из акционеров, кто голосовал за принятие соответствующего корпоративного решения, если те нарушили свои фидуциарные обязанности (подробнее об этом см. в разделе 10)96.

5.4. Промежуточные выводы

Правило, сформулированное в п. 7 постановления № 62 и поддержанное СКЭС в деле КР, а также п. 16 Обзора, не отражает распределения полномочий между акционерами и директорами и необоснованно преувеличивает независимость фидуциарных обязанностей директора. Кроме того, практика вышестоящих судебных инстанций не сумела сформулировать какие-либо ориентиры для судов в отношении того, когда одобрение акционеров все же может освобождать директора от ответственности. Это приводит к тому, что за редкими исключениями суды полностью игнорируют решения акционеров как фактор, влияющий на ответственность директора.

Общее правило должно быть «перевернуто» в сравнении с тем, как оно записано в п. 7 постановлении № 62: иск к директору не подлежит удовлетворению, если тот действовал в соответствии с решением акционеров. При этом истец должен иметь возможность представить доказательства того, что имеются обстоятельства, лиша-

95См., напр.: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 139–141; Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 231–233.

Впрочем, в Обзоре не везде системно проведена идея о том, что business judgement rule должно распространяться и на решения общего собрания, в силу чего бремя доказывания того, что некоторое решение акционеров не соответствует интересам корпорации, должно лежать строго на истце. См., в частности, п. 12 Обзора, где фактически на ответчика было возложено бремя доказывания того, что увеличение уставного капитала, приведшее к размытию доли истца, соответствует интересам ООО (что не вполне отвечает идеям business judgement rule).

96При этом мыслимо предъявление соответствующего иска как по модели косвенного (в интересах корпорации), так и прямого (в интересах пострадавших миноритариев), с учетом, правда, ряда сложностей, с которыми сопряжена конструкция прямого иска акционера к акционеру. Подробнее см.: Глазунов А.Ю. Отраженные убытки в корпоративном праве // Вестник экономического правосудия РФ. 2020. № 2. С. 140–172.

140

Свободная трибуна

ющие одобрение освобождающего эффекта, а потому суд должен в конкретном споре проигнорировать решение акционеров.

Следующий шаг анализа — разобраться, о каких же именно обстоятельствах в данном случае может идти речь.

6. Факторы, влияющие на освобождение директора от ответственности при наличии одобрения акционера

Какие обстоятельства должен принимать во внимание суд при разрешении вопроса о том, обладает ли одобрение акционеров освобождающим эффектом?

Если внимательно проанализировать российскую и иностранную литературу, то можно заметить, что есть некоторый набор факторов, которым обычно придается значение (обоснованное или не столь обоснованное) при анализе этого вопроса.

6.1.Действия директора в рамках данного одобрения

Впервую очередь стоит обратить внимание на то, действует ли директор в рамках одобрения, данного акционерами. Именно на это прямо ориентирует ст. 93 (4) германского Закона об акционерных обществах.

По-видимому, этот фактор был также ключевым в деле КР, о чем упоминалось выше. СКЭС исходила из того, что в одобрении акционеров КР не содержалось информации о том, на каких именно условиях Медис вносится в уставный капитал РГС МИ. Как следствие, формально директор действовал полностью самостоятельно, когда принимал решение по данным вопросам. По этой причине он должен был независимо (в рамках своих фидуциарных обязанностей) оценивать, отвечают ли его соответствующие решения интересам корпорации97. Подобная логика определения СКЭС по делу КР (если, конечно, она была правильно реконструирована в настоящей статье) не вызывает никаких вопросов и может быть полностью поддержана.

Остается непонятным лишь то, почему ни СКЭС в деле КР, ни Президиум ВС РФ в п. 16 Обзора не сконцентрировали свое внимание именно на данном обстоятельстве. Как представляется, это лишь размывает четкость мотивировки соответствующих решений и дополнительно лишает нижестоящие суды ориентиров при оценке того, когда одобрение акционеров освобождает директора от ответственности, а когда — нет.

97См. также: постановление АС Западно-Сибирского округа от 19.05.2017 № Ф04-936/2017 (суд взыскал убытки с директора, поскольку хотя тот и действовал на основании решения единственного участника, но соответствующее решение не определяло цену, по которой он произвел отчуждение имущества, принадлежащего корпорации).

141

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

6.2. Законность решения

Во многих правопорядках ключевое требование, которому должно отвечать решение акционеров, чтобы освободить директора от ответственности, — это его законность. Такое требование содержится, в частности, в праве Германии, Австрии, Словении и др.98

Ключевой вопрос, который при этом возникает, связан с тем, что следует понимать под «незаконным» решением акционеров. Идет ли речь только о ничтожных решениях? Или сюда должны подпадать и оспоримые решения?

Судя по всему, в ряде юрисдикций незаконность толкуется широко и охватывает в том числе оспоримые решения, принятые с нарушением процедурных правил их принятия99. В то же время в некоторых странах директор не может ссылаться в свое оправдание лишь на ничтожные решения100. Так, в Португалии в корпоративном законодательстве прямо указано, что оспоримость решения акционеров не лишает его освобождающего эффекта. При этом в португальской доктрине есть полукомпромиссная позиция, в соответствии с которой директор будет отвечать и при оспоримости решения акционеров, если для него было очевидно, что оно будет оспорено и соответствующие действия причинят корпорации убытки101.

Какой из подходов заслуживает поддержки?

Более сбалансированной представляется позиция, при которой суд может игнорировать одобрение акционеров лишь тогда, когда оно было заведомо ничтожным (например, принято в отсутствие кворума или по вопросу, не относящемуся к компетенции акционеров)102. Неразумно возлагать на директора обязанность исследовать, имеются ли какие-либо процедурные или субстантивные нарушения при принятии решения, а уж тем более пытаться предсказать, какой будет позиция суда при оценке действительности такого оспоримого решения. В пользу этой идеи говорит и правило делового решения (business judgement rule): ни суд, ни директор не может по общему правилу пересматривать коммерческое содержание решения, принятого акционерами.

Так, примером спора, где суд вполне правомерно проигнорировал наличие решения акционеров в силу его заведомой ничтожности, является дело, рассмотренное АС Уральского округа103. В этом деле директор ООО несколько лет не предпринимала шагов по выплате действительной стоимости доли наследнику

98См.: Andenas M., Wooldridge F. Op. cit. P. 311; Karollus M., Riedler K. Op. cit. P. 49; Fritzberg N. Op. cit. P. A29;

Skjefstad A., Strandberg M. Op. cit. P. 399–400; Siraj M. Op. cit. P. A790; Hrádek J. Op. cit. P. 136.

99См.: Fritzberg N. Op. cit. P. A29.

100См.: Teixeira A. Op. cit. P. A691; Bilić A. Op. cit. P. A123.

101См.: Teixeira A. Op. cit. P. A691.

102См.: Krauskopf F., Sommer J.K., Märki R. Op. cit. P. 590–591.

103См.: постановление АС Уральского округа от 15.02.2016 № Ф09-11525/15.

142

Свободная трибуна

умершего участника. В этот период оставшиеся участники в нарушение прямого запрета закона (абз. 3 п. 1 ст. 29 Федерального закона от 08.02.1998 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью»; далее — Закон об ООО) приняли решение о распределении прибыли в свою пользу. Несмотря на наличие решения общего собрания участников, директор была привлечена к ответственности по возмещению убытков в пользу ООО (солидарно с каждым из этих участников) вследствие выполнения данного решения (по-видимому, ввиду явной его незаконности).

Другим примером может быть дело, при рассмотрении которого АС Северо-Кав- казского округа пришел к выводу о том, что директор должен отвечать перед обществом в том числе по той причине, что он не мог не знать об отсутствии кворума на общем собрании участников, одобрившем его действия, поскольку знал об отсутствии полномочий у представителя мажоритарного участника104.

При этом стоит отдельно проанализировать, не должно ли одобрение акционеров иметь освобождающий эффект, если для директора очевидны его оспоримость, а также явно высокие шансы его оспаривания кем-то из несогласных миноритариев. В подобном случае директор, по-видимому, должен отказаться выполнять соответствующее решение, а также не может в последующем ссылаться на него как на возражение в процессе о взыскании убытков в пользу корпорации.

Важно особо подчеркнуть, что если решение не являлось очевидно ничтожным (или оспоримым с высоким шансом оспаривания), то последующее подтверждение судом его недействительности ничего не должно менять в положении директора. Если он в своих действиях полагался на решение акционеров, то данное полагание подлежит защите, а суд не может ex post переоценивать поведение директора

илишать одобрение акционеров освобождающего эффекта.

6.3.Большинство, которым принято решение

Как отмечалось ранее, российские суды склонны прислушиваться к возражениям директора о том, что он действовал на основании решения акционеров, только тогда, когда соответствующее одобрение было единогласным105. На это обстоятельство часто обращают внимание и в научной литературе106.

Впрочем, даже фактор единогласия не всегда спасает директора от ответственности. В некоторых случаях суды удовлетворяют иски даже тогда, когда сделка, за-

104См.: постановление АС Северо-Кавказского округа от 02.10.2014 по делу № А32-34191/2013.

105В практике можно встретить случаи «почти единогласного» одобрения (99%), избавляющего директора от ответственности, однако это является скорее исключением из общего правила (см.: постановление АС Волго-Вятского от 21.11.2017 по делу № А43-3196/2017).

106См.: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 116–117.

В отношении практики немецких судов, также обращающих внимание на то, было ли решение принято единственным участником, см.: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 102.

143

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

ключенная директором, была одобрена всеми акционерами107, что формально соответствует принципу, заложенному в п. 7 постановления № 62 («одобрение само по себе не освобождает»), однако выглядит очень спорным решением.

Стоит отметить, что п. 16 Обзора (в отличие от определения СКЭС по делу КР) также косвенно затронул данный вопрос, указав, что решение акционеров в рассматриваемом споре не было единогласным (акционер, обратившийся с иском к директору от имени корпорации, голосовал против соответствующего решения). Впрочем, стоит ли это толковать таким образом, что если бы решение акционеров, о котором идет речь в п. 16, было принято единогласно, то в иске к директору было бы отказано? Очевидно, что нет: директор действовал за рамками одобрения акционеров, а потому должен был бы возмещать убытки независимо от того, каким большинством было принято соответствующее решение.

Почему при единогласном одобрении по общему правилу не должно возникать никаких сомнений в том, что директор не причиняет убытки обществу? Ответ крайне прост: в данном случае невозможно противопоставлять интересы корпорации и интересы ее отдельных участников108. Если за конкретное решение проголосовали все, то невозможно выделить ни одного пострадавшего миноритария. Как следствие, невозможно утверждать, что выполнение такого решения может нарушить интересы корпорации (которые в этом контексте полностью совпадают с интересами проголосовавших). В то же время, как уже неоднократно отмечалось, подобное одобрение (пусть даже единогласное) не освобождает директора от ответственности перед иными группами интересов, которые могут пострадать от соответствующих действий (в первую очередь речь о кредиторах)109.

Должны ли быть дифференцированы случаи, когда решение акционеров было одобрено единогласно, и случаи, когда оно было одобрено иным большинством, которое требовалось в силу закона и/или устава?

Как было указано выше110, ответ на этот вопрос должен быть отрицательным, но с некоторыми нюансами.

Да, когда мы сталкиваемся с единогласным решением акционеров, нам легче прийти к выводу, что воля и интересы корпорации не могут отличаться от воли и интересов участников, голосовавших «за». Тем не менее и когда одобрение было принято меньшим (но достаточным с точки зрения закона и/или устава) большинством голосов, ситуация не становится кардинально иной. В силу принципа большинства, действующего в корпоративном праве, мы приравниваем волю и интерес корпорации к воле и интересу тех, кто проголосовал за соответствующее решение. Безусловно, в некоторых ситуациях злоупотребление мажоритария может дать основа-

107См. сн. 15.

108См.: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 116.

109Характерный пример — постановление АС Восточно-Сибирского округа от 08.02.2018 № Ф02-299/2018 (при рассмотрении иска к директору в рамках процедуры банкротства суд полностью проигнорировал аргументы ответчика о том, что его действия были одобрены единственным участником корпорации).

110См. раздел 5.3.

144

Свободная трибуна

ние для оспаривания такого решения (и/или потенциально для привлечения его к ответственности)111. Но с точки зрения вопроса ответственности директора здесь не должно быть различий: вне зависимости от того, каким большинством принято решение, оно равным образом выражает волю корпорации и поэтому предоставляет директору эффективное возражение против иска о взыскании убытков112.

Эта идея изредка, но поддерживается и в российской судебной практике: так, с директора не была взыскана выплаченная им в свою пользу премия, одобренная всеми присутствующими незаинтересованными участниками (но не единогласно всеми участниками вообще)113.

При этом нужно оговориться, что освобождающий эффект единогласного одобрения может быть шире, чем согласия со стороны меньшего большинства акционеров. Так, если все акционеры одобряют заведомо невыгодную сделку, то при единогласии директор, предупредивший акционеров о ее невыгодности, не должен отвечать (поскольку невозможно противопоставить интересы корпорации и интересы всех акционеров), а при ином большинстве он не может возражать против возмещения убытков со ссылкой на такое одобрение114.

6.4. Информированность одобрения

Следующий фактор, который в зарубежных правопорядках традиционно принимается во внимание при оценке того, освобождает ли ex ante одобрение директора от ответственности, — это информированность акционеров, принимающих соответствующее решение.

Так, в ряде стран директор не освобождается от ответственности, если он предоставил заведомо неверную или неполную информацию115.

Объяснение того, почему решение акционеров в данном случае не имеет освобождающего эффекта (притом вне зависимости от процента акционеров, одо-

111См. п. 12 и 13 Обзора.

112Иную точку зрения см.: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 117–118 (авторы исходят из того, что поскольку «интерес части участников юридического лица не тождествен интересу юридического лица в целом», неединогласное одобрение не освобождает директора от ответственности; я не могу согласиться с такой позицией, поскольку она нивелирует смысл принципа большинства, являющегося основополагающим при принятии корпоративных решений).

113См.: постановление АС Северо-Западного округа от 21.03.2018 № Ф07-1407/2018 (при этом не до конца понятно, насколько это решение справедливо по сути, так как есть вероятность, что таким образом директор, являвшийся одним из участников общества, выводил из него активы при наличии корпоративного конфликта с одним из миноритариев (чего истцу доказать не удалось)).

114См. об этом также раздел 6.6.

115См.: Karollus M., Riedler K. Op. cit. P. 48–49; Fritzberg N. Op. cit. P. A29; Bilić A. Op. cit. P. A123; Hrádek J. Op. cit. P. 137; Wagner G., Klein F. Op. cit. P. 180; Teixeira A. Op. cit. P. A691; Krauskopf F., Sommer J.K., Märki R.

Op. cit. P. 589.

145

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

бривших сделку), очень простое: директор не может извлекать выгоды из непредоставления акционерам всей доступной ему информации в отношении предмета одобрения.

Аналогичным образом, если для директора (как профессионального управляющего чужим имуществом, т.е. имуществом корпорации) очевидно, что сделка является невыгодной, но он не сообщает об этом акционерам, одобрение акционерами этой сделки (будь оно единогласное или нет) не может считаться полностью информированным. Поэтому при взыскании убытков с директора истец должен будет доказать, что сделка была бы явно невыгодной для любого директора схожих корпораций (с учетом масштабов их деятельности), а потому одобрение не освобождает директора от ответственности.

6.5. Наличие сговора

Как упоминалось выше, директор не должен освобождаться от ответственности, если он действовал в сговоре, например, с мажоритарным акционером, одобрившим соответствующее решение.

Этот фактор обычно не упоминается в западной литературе, однако российская судебная практика богата примерами, в которых директор предпринимал действия, явно направленные к выгоде мажоритарного акционера и во вред обществу (по сути, выводил активы)116.

Вполне возможно, что разработчики, формулируя текст п. 7 постановления № 62, держали перед глазами именно эти примеры из практики (т.е. фактически случаи сговора и/или заведомого причинения убытков корпорации), а потому стремились максимально снизить значение одобрения, которое мажоритарий дает «своему» директору для вывода активов из корпорации. Однако вряд ли общее правило о том, как решение акционеров влияет на ответственность директора, может формулироваться с оглядкой исключительно на описанные случаи злоупотреблений.

Как бы то ни было, если миноритарий сумеет представить обоснованные доказательства наличия сговора между мажоритарием и директором (наличие которого должно, в частности, презюмироваться, если директором или контрагентом по сделке является сам мажоритарий или его аффилированное лицо), то директор не сможет избежать ответственности (а мажоритарий должен быть привлечен к ответственности солидарно с директором)117.

116См., напр.: постановление АС Уральского округа от 09.04.2015 по делу № А71-10688/2013 (директор произвел отчуждение ключевых активов общества по цепочке аффилированным лицам мажоритарного участника).

117Нельзя не отметить, что доказывать наличие сговора в российских судах, тяготеющих к тому, чтобы придавать значение лишь письменным доказательствам, крайне непросто. Остается надеяться, что судебная практика отойдет от такого формального подхода к решению данной проблемы.

146

Свободная трибуна

6.6. Очевидность ущерба

Одобрение акционеров не освобождает директора от ответственности, если тот совершает сделку, которая явно не соответствует интересам корпорации.

Хорошим примером может служить решение АС Уральского округа, которым директор был привлечен к ответственности, поскольку он не мог не знать о явном занижении платы при сдаче имущества ООО в аренду на основании договора, одобренного общим собранием участников118.

Единственное исключение из данного правила — это случай, когда явно невыгодная сделка была одобрена всеми акционерами. Поскольку в подобной ситуации интересы корпорации отождествляются с интересами всех акционеров, голосовавших за дачу согласия на совершение сделки, директор не может быть привлечен к ответственности119. При этом должно выполняться следующее дополнительное условие: акционеры должны были осознавать явную невыгодность сделки — она должна быть либо очевидна для любого участника оборота, либо доведена до сведения акционеров самим директором.

6.7. Соотношение одобрения и указаний

Важный вопрос, который не имеет четкого ответа ни в западной, ни в российской юридической литературе, — это вопрос о соотношении между собой одобрения (или согласия) со стороны акционеров и указаний, даваемых акционерами директору.

Конструкция обязательных к исполнению указаний участников/акционеров известна многим правопорядкам. Так, немецкое право позволяет участникам GmbH давать указания директору (при этом в акционерных обществах аналогичное право отсутствует)120. В качестве примера можно также привести Австрию, Нидерланды, Японию, Португалию, Испанию, Словению, Швейцарию и Чехию121.

118См.: постановление АС Уральского округа от 30.01.2018 № Ф09-7327/17.

119Это, однако, не исключает возможности предъявления требований к директору со стороны кредиторов в рамках банкротства корпорации.

120См.: Wagner G., Klein F. Op. cit. P. 162; Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 102.

121См.: Karollus M., Riedler K. Op. cit. P. 49; Fritzberg N. Op. cit. P. A29; Fleischer H. Comparative Corporate Governance in Closely Held Corporations // The Oxford Handbook of Corporate Law and Governance / J.N. Gordon, W.-G. Ringe, eds. Oxford, 2018. P. 694; Olmo P., del. Op. cit. P. 510–512; Siraj M. Op. cit. P. A780;

Krauskopf F., Sommer J.K., Märki R. Op. cit. P. 590; Hrádek J. Op. cit. P. 135; Smlsalova J. Op. cit. P. A173, A179.

В Италии вопрос о юридическом эффекте решений-указаний остается открытым и продолжает дискутироваться в доктрине, см.: Comparative Company Law. A Case-Based Approach. P. 39–40; Scarso A.P., Mattioni M. Op. cit. P. 274.

В Нидерландах также есть споры о том, обязаны ли директора выполнять указания акционеров, см.:

Wuisman I.S., Wolf R.A. Op. cit. P. 337–338.

147

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Обозначенная выше проблема в первую очередь актуальна для тех стран, корпоративное законодательство которых закрепляет право акционеров давать указания директору, но при этом прямо не указывает на то, что директор, действующий в соответствии с решением акционеров, не несет ответственности перед корпорацией122. Характерный пример — Испания, где директор в непубличной корпорации, с одной стороны, обязан следовать указаниям участников, а с другой стороны, не может ссылаться на наличие одобрения как на основание для освобождения от ответственности123. В доктрине есть разные позиции в отношении того, освобождает ли выполнение указаний от ответственности. Одни авторы полагают, что директор обязан всегда проверять законность указаний, а потому никогда не может их слепо выполнять. Вместе с тем существует позиция, согласно которой директор освобождается от ответственности, если он действовал на основании указаний акционеров и при этом с его стороны не было никаких злоупотреблений (например, сокрытия информации)124.

Актуальна ли эта проблематика для российского права?

Самостоятельная категория указаний исторически неизвестна российскому корпоративному законодательству125. Решения акционеров традиционно рассматриваются либо как представляющие собой согласие на совершение сделки от имени корпорации, либо как порождающие определенные иные правовые последствия (например, решение о ликвидации юридического лица — см. ст. 62 ГК).

Тем не менее и определение СКЭС по делу КР, и п. 16 Обзора указывают, что устав акционерного общества может наделить общее собрание акционеров полномочиями по даче обязательных указаний в адрес директора (хотя Закон об АО прямо не упоминает о такой возможности). Эта идея является крайне важной по двум причинам.

Во-первых, это косвенное подтверждение того, что свобода договора в сфере корпоративного права имеет значительно более широкие границы, чем принято считать, а нормы специальных корпоративных законов могут быть диспозитивными даже тогда, когда в них нет ссылки на то, что иное регулирование может быть согласовано в уставе. При анализе императивности/диспозитивности норм корпоративного права должны учитываться те же самые факторы, которые перечислены

122См. об этом применительно к Италии: Comparative Company Law. A Case-Based Approach. P. 39–40.

123Olmo P., del. Op. cit. P. 510–512.

Аналогичная ситуация складывается также в Бразилии, см.: Gouvêa C.P., Pargendler M. Op. cit. P. 96 (авторы описывают неопределенность, связанную с тем, что директора, с одной стороны, в силу закона должны следовать указаниям, даваемым согласно корпоративному договору, но, с другой стороны, не освобождаются от ответственности при выполнении таких указаний).

124Подробный анализ см.: Olmo P., del. Op. cit. P. 510–512, 514; Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 58–59.

125Пункт 7 постановления № 62, конечно, упоминает, что директор не может ссылаться на указания как на основание для освобождения от ответственности, но тем и ограничивается.

См., однако: постановление АС Московского округа от 26.12.2016 № Ф05-4668/2014 (суд посчитал неразумными действия директора, выразившиеся в неисполнении указаний, данных единственным участником ООО в соответствии с уставом).

148

Свободная трибуна

в постановлении Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 № 16 «О свободе договора и ее пределах», включая защиту особо охраняемых законом интересов (интересов слабой стороны правоотношений, третьих лиц, публичных интересов и т.д.), недопущение грубого нарушения баланса интересов сторон и др. Весьма примечательно, что впоследствии аналогичный подход к толкованию норм Закона об ООО СКЭС продемонстрировала и в определении от 11.06.2020 № 306-ЭС19-24912, прямо сославшись на «презумпцию диспозитивности, положенную в основу регулирования общества с ограниченной ответственностью».

Во-вторых, возникает вопрос о том, как между собой соотносятся решения-одо- брения и решения-указания с точки зрения влияния на ответственность директора.

Формально решение-одобрение — это лишь согласие на совершение сделки в смысле ст. 157.1 ГК. Его отсутствие может влечь оспоримость соответствующей сделки, однако само по себе наличие согласия на сделку, по-видимому, еще не влечет возникновения жесткой обязанности ее совершить.

Решение-указание — это, получается, уже нечто большее, а именно инструкция, адресованная директору совершить некоторое действие. Видимо, по мысли Верховного Суда, в данном случае директор по общему правилу обязан его выполнять.

Есть ли различия между решением-одобрением и решением-указанием для целей настоящей статьи?

В случае, когда директор действовал на основании решения акционеров (выполнял его), различий быть не должно126. Будь то одобрение или указание, если соответствующее решение было законным, информированным и т.д. (см. иные факторы, перечисленные в разделе 6), директор может в равной степени полагаться на него с точки зрения освобождения от ответственности. Причина этого была описана выше и лежит в разграничении компетенции между акционерами и директором: если общее собрание полномочно давать указания директору, то тот, в свою очередь, по общему правилу обязан их выполнять127. В подтверждение этого тезиса можно сослаться на опыт Германии и иных стран, где выполнение указаний (кроме нарушающих ограничения закона, защищающие третьих лиц, например о распределении прибыли) освобождает директора от ответственности128, а потому с точки зрения освобождающего эффекта между решением-указанием и решени- ем-одобрением фактически нет разницы.

Если же директор не совершил (отказался от совершения) действий, в отношении которых было вынесено решение акционеров, то различия между одобрением и указанием все же могут быть.

126Кстати, на это же ориентирует и п. 7 постановления № 62, и позиция СКЭС в деле КР, и п. 16 Обзора.

127Как указывалось выше, из этого правила есть исключения, но их наличие должно быть доказано в суде именно истцом.

128См.: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 102; Karollus M., Riedler K. Op. cit. P. 49–50; Smlsalova J. Op. cit. P. A173, A179.

149

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Поскольку решение-одобрение — это лишь согласие, его невыполнение может служить основанием для привлечения директора к ответственности лишь тогда, когда это явно не соответствует интересам корпорации (в полном согласии с business judgement rule). Иными словами, в примере, приведенном в начале статьи, при незаключении директором сделки, одобренной акционерами, убытки с него могут быть взысканы, если только истец докажет, что это явно причинило убытки обществу.

В случае же с невыполнением решения-указания подход, по-видимому, должен быть иным129. Здесь именно директор должен представить доказательства того, что он не нарушал свои фидуциарные обязанности (например, в силу того, что соответствующее указание было незаконным), т.е. действия директора, не выполнившего указания акционеров, презюмируются неразумными, пока тот не смог доказать иное130.

6.8. Изменение обстоятельств

Директор не может пользоваться одобрением акционеров как щитом, защищающим его от исков о взыскании убытков, если после получения одобрения обстоятельства изменились таким образом, что сделка стала явно убыточной.

Например, вскоре после принятия решения акционерами кардинальным образом изменяется макроэкономическая обстановка в стране и курс валюты падает в несколько раз, что делает совершение сделки на одобренных условиях совершенно невыгодным. Соответственно, если даже директор в качестве возражения против взыскания с него убытков сошлется на одобрение акционеров, суд тем не менее должен будет удовлетворить иск, если истец продемонстрирует, что в силу изменившихся обстоятельств для директора убыточность сделки должна была быть очевидной.

6.9.Инициатор вынесения вопроса на одобрение акционеров

Влитературе можно встретить аргумент, в соответствии с которым ответственность директора должна зависеть от того, кто инициировал совершение соответствующей сделки и вынес ее на одобрение акционерами131. Если сделка была инициирована акционерами, то одобрение освобождает директора от ответственности. Если же это директор решил заключить некоторый договор от имени корпорации и вынес вопрос на рассмотрение акционеров, то он должен нести полную ответственность за свои действия.

Этим идеям созвучна позиция А.А. Кузнецова, который следом за испанской доктриной опасается того, что, если одобрение акционеров будет по общему правилу

129Обсуждение данного вопроса в чешской доктрине см.: Smlsalova J. Op. cit. P. A182.

130Похожую логику рассуждений см.: постановление АС Московского округа от 26.12.2016 № Ф054668/2014.

131См.: Габов А.В. Указ. соч. С. 68; Жукова Ю.Д. Указ. соч.

150

Свободная трибуна

обладать освобождающим эффектом, директора будут повсеместно выносить все мало-мальски спорные договоры на одобрение акционеров, чтобы подстраховаться и не нести соответствующих рисков132.

Вряд ли можно полностью согласиться с описанными мнениями.

Во-первых, вне зависимости от того, кто инициировал одобрение сделки (а до этого вел переговоры, согласовывал ее условия и т.д.), такое одобрение либо входит в компетенцию акционеров (и тогда только они могут принять соответствующее решение), либо не входит (и тогда их мнение по данному вопросу не имеет юридического значения). Следовательно, любое законное решение акционеров (принятое в рамках их компетенции) будет давать директору одинаковую степень защиты несмотря на то, каким образом был выстроен процесс инициации соответствующих корпоративных процедур.

Во-вторых, de lege ferenda нет ничего принципиально страшного в том, чтобы у директора была возможность прийти к акционерам и получить их согласие по вопросам, прямо не отнесенным к их компетенции. Так, в Австрии акционеры могут принимать решения в том числе по операционным вопросам, вынесенным на рассмотрение директоров, и такое одобрение освобождает директора от ответственности133. В Латвии в обществах с ограниченной ответственностью директор может обратиться за предварительным одобрением любых действий, и оно, по-видимому, также должно освободить его от ответственности134.

В Чехии же действует любопытная дополнительная система балансировки интересов: после принятия акционерами решения директора могут поднять вопрос о том, что оно хотя и является законным, но потенциально может иметь негативные последствия для корпорации; в таком случае акционеры могут повторно подтвердить принятое решение, после чего (а) директора должны его исполнять (закон возлагает на них обязанность следовать указаниям акционеров) и (б) они не несут ответственности за эти действия135.

Таким образом, с точки зрения освобождения директора от ответственности в целом не должно быть никакой разницы, кто инициировал принятие решения акционеров (при условии, конечно, что оно находится в их компетенции).

6.10.Влияние последующего отчуждения акций

Всудебной практике можно встретить отдельную категорию споров, когда вскоре после смены контроля над корпорацией новые акционеры подают иски к дирек-

132См.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 58. Аналогичная идея зафиксирована и в п. 16 Обзора (см. раздел 2.5).

133См.: Karollus M., Riedler K. Op. cit. P. 47–48.

134См.: Paeglite Z. Op. cit. P. A506–A507.

135См.: Smlsalova J. Op. cit. P. A184.

151

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

тору о взыскании убытков, хотя соответствующие действия были одобрены предыдущими акционерами.

К сожалению, практика судов по этому вопросу не единообразна136. В некоторых случаях суды удовлетворяют иски, поданные к директору от имени корпорации новым акционером, даже несмотря на то, что соответствующие сделки были одобрены единственным акционером137.

Вдействительности на ответственность директора никак не должно влиять то, были ли его действия одобрены бывшими или новыми акционерами. Любое одобрение должно иметь одинаковый эффект с точки зрения ответственности перед корпорацией. По общему правилу правопреемник получает акции со всеми теми правами, которые принадлежали правопредшественнику. Следовательно, если прежний акционер не мог взыскать убытки с директора, поскольку соответствующие действия были одобрены общим собранием (и, возможно, самим прежним акционером)138, то и приобретатель акций не имеет такой правовой возможности.

Всвязи с этим может возникнуть вопрос: не открывает ли такой подход дверь для злоупотреблений со стороны продавцов акций и директоров? Например, незадолго до передачи акций мажоритарный акционер может одобрить все сделки по выводу активов из корпорации, которые совершил директор.

Безусловно, подобные злоупотребления могут иметь место на практике. Однако бороться с ними нужно не средствами корпоративного права (например, через взыскание убытков с директора), а за счет использования механизмов договорного права. Покупатель акций должен защищать свои интересы путем включения в договор купли-продажи надлежащих инструментов, в том числе описания всех качеств, которые должны наличествовать у приобретаемого бизнеса, согласования детальных заверений об обстоятельствах и т.д.139

Данная идея находит поддержку и в судебной практике. Так, в деле, рассмотренном АС Волго-Вятского округа140, после смены единственного участника ООО

136См. об этом: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 118–119.

137См., напр.: постановления АС Волго-Вятского округа от 20.02.2019 № Ф01-6980/2018 (суд удовлетворил иск о взыскании убытков с директора, одновременно являвшегося и единственным участником

ООО); АС Северо-Западного округа от 21.10.2015 по делу № А56-85928/2014 (хотя сделка была одобрена предыдущим единственным участником, ООО солидарно взыскало убытки с генерального директора и указанного участника); АС Уральского округа от 28.07.2014 № Ф09-4828/14 (с лица, являвшегося единственным участником и генеральным директором, взыскали убытки в пользу корпорации после отчуждения долей в пользу третьего лица)

138В подтверждение данного тезиса см.: постановление АС Центрального округа от 06.09.2016 по делу № А08-3569/2015.

139В связи с этим также возникает следующий вопрос: может ли покупатель предъявить иск к продавцу ввиду нарушения последним своих фидуциарных обязанностей по отношению к корпорации? Ответ должен, по-видимому, быть отрицательным: покупатель приобретает акции ровно с теми же правами, что были у продавца; раз продавец голосовал своими акциями за одобрение действий директора, то покупатель не может теперь пытаться реализовывать права из тех же акций вопреки предшествующим действиям продавца (эстоппель). Подробнее о фидуциарных обязанностях акционеров см. в разделе 10.

140См.: постановление АС Волго-Вятского округа от 04.08.2017 по делу № А43-13487/2016.

152

Свободная трибуна

предъявило иск к бывшему генеральному директору о взыскании убытков, причиненных в связи с изъятием средств из кассы и отсутствием отчета об их расходовании. При этом, что важно, бывший генеральный директор на соответствующий момент времени являлся также и единственным участником ООО. Суд отказал в иске, мотивируя это, во-первых, недоказанностью убытков, а во-вторых, тем, что покупатель 100%-ной доли в ООО с капиталом в 20 000 руб., заплативший за нее 20 000 руб., должен был осознавать «фактическое отсутствие у предприятия ликвидных активов, в том числе и денежных средств на счетах или в кассе». Иными словами, кассационная инстанция стала анализировать заявленные требования в контексте взаимоотношений между продавцом и покупателем, а не с точки зрения ответственности директора (или бывшего участника) перед корпорацией, в которой произошла смена акционеров.

Описанный подход представляется абсолютно верным и заслуживающим поддержки: если одобрение, данное предшествующим акционером, освобождало директора от ответственности (в том числе было свободно от дефектов, описанных в разделе 6), то оно должно связывать и любого последующего акционера141.

6.11. Соотношение формального и неформального одобрения со стороны акционеров

С практической точки зрения важным является вопрос о том, оказывает ли какоелибо влияние на ответственность директора неформальное одобрение со стороны акционеров. Предположим, что акционерам было прекрасно известно о совершении директором некоторых невыгодных для корпорации действий (выплате премии в свой адрес или продаже имущества по низкой цене), и они выражали свое согласие с такими действиями (например, ставили резолюции на приказах о выплате премии или договорах), но формально не одобряли их на общих собраниях. Может ли в такой ситуации директор ссылаться на то, что он действовал на основании фактического согласия акционеров, а потому не должен нести ответственность перед корпорацией?

По-видимому, ответ должен быть положительным. В силу известного российскому праву принципа эстоппель (или запрета на противоречивое поведение (venire contra factum proprium))142 вряд ли стоит проводить какое-либо принципиальное различие между формальным одобрением действий директора и таким поведением акционеров, которое дает директору основания добросовестно полагаться на подразумеваемое согласие акционеров с совершенными им действиями. Иной подход необоснованно преувеличивал бы значение формы, при этом несправедливо нарушая доверие директора к действиям акционеров. Однако важно оговориться, что соответствующие действия должны быть со стороны такого большин-

141Применительно к приобретению доли в ООО посредством не купли-продажи, а внесения вклада в уставный капитал, см.: постановление АС Поволжского округа от 19.07.2019 № Ф06-49138/2019.

142См.: Основные положения гражданского права: постатейный комментарий к статьям 1–16.1 Гражданского кодекса Российской Федерации / отв. ред. А.Г. Карапетов. М., 2020. С. 744–758 (авторы комментария к ст. 10 — А.Г. Карапетов и Д.В. Федоров).

153

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

ства акционеров, которого было бы достаточно для одобрения (если бы оно было оформлено в качестве отдельного решения в полном соответствии с процедурой, предусмотренной законом).

Практика судов подтверждает описанную логику: суды нередко исходят из того, что фактическое поведение, свидетельствующее о согласии акционеров с действиями директора, исключает возможность взыскания убытков с последнего143.

7. Влияние одобрения акционеров на обязанность действовать добросовестно (лояльно)

Рассуждения выше касались главным образом влияния одобрения акционеров на ответственность директора за нарушение обязанности действовать разумно (duty of care). В какой степени они актуальны для ответственности за нарушение обязанности действовать добросовестно (duty of loyalty)?

Начать стоит с того, что в российском праве отсутствует единое понимание соотношения указанных обязанностей директора. Если в абсолютном большинстве западных юрисдикций есть четкое разграничение duty of care (обязанности действовать с определенной степенью заботы) и duty of loyalty (обязанности избегать конфликтов между своими интересами и интересами корпорации)144, то в отечественной доктрине ситуация намного более запутанная. Связано это во многом с тем, что термины «разумно» и «добросовестно» имеют в русском юридическом языке тысячу разных значений в зависимости от контекста.

С одной стороны, существует позиция, согласно которой неразумность директора — это проявление неосторожной формы вины, а недобросовестность — умышленной145. В поддержку данного подхода нередко ссылаются на п. 5 ст. 53.1 ГК, который не позволяет заранее ограничить ответственность директора за недобросовестные действия и в котором, соответственно, видят частное проявление общего принципа, закрепленного в п. 4 ст. 401 ГК. Кроме того, при прочтении п. 2 и 3 постановления № 62 также может возникнуть ощущение, что под недобросовестностью Пленум ВАС РФ понимал умысел (например, директор скрывает информацию о совершенной сделке или заключает заведомо невыгодную сделку — см. подп. 3 и 5 п. 2), а под неразумностью — скорее неосторожность (например, директор не предпринял действий, направленных на получение необходимой и достаточной для принятия решения информации, — см. подп. 2 п. 3).

143Соответствующую практику см.: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 117.

144При этом круг обязанностей директора зачастую этим не исчерпывается, однако они, безусловно, являются ключевыми.

145Возможно, одна из причин этого состоит в многозначности термина «добросовестность» в российском праве и некоторой бессистемности его использования. Это проявляется в том числе в не самых удачных формулировках ст. 10 ГК, запрещающих «заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав» и тем самым как бы способствующих отождествлению «умышленных» и «недобросовестных» действий. Подробный анализ проблемы см.: Нам К. Принцип добросовестности. Система и бессистемность // Вестник гражданского права. 2019. № 1. С. 43–44.

154

Свободная трибуна

С другой стороны, есть мнение, что российское право должно следом за правом почти всех западных юрисдикций четко разделять duty of care и duty of loyalty и что нет более удачного способа этого добиться, чем приравнять первое к обязанности действовать разумно, а второе — к обязанности действовать добросовестно146.

Вторая позиция однозначно заслуживает большей поддержки. Существует целый ряд фундаментальных различий между duty of care и duty of loyalty, которые принципиально неверно игнорировать. В частности, duty of care — это обязанность по приложению максимальных усилий (а не достижению результата), конкретное наполнение которой может различаться в том числе в зависимости от масштабов деятельности корпорации147. Duty of loyalty — это обязанность, любое формальное нарушение которой может влечь обязанность возмещать убытки и наполнение которой является неизменным вне зависимости от того, о какой корпорации или о каком директоре идет речь (например, обязанность не конкурировать с обществом будет единой для генерального директора булочной и крупной нефтяной компании). Как следствие, более верно и в рамках российского права разграничивать указанные обязанности и использовать для этого обозначения «разумность» и «добросовестность».

При этом постановление № 62 не создает никаких препятствий для подобного разграничения. Пункты 2 и 3 не содержат описания того, что есть «неразумность» или «недобросовестность», — они лишь распределяют бремя доказывания в конкретных ситуациях148. Поэтому тот факт, что, например, при совершении сделки с фирмойоднодневкой мы презюмируем недобросовестность директора (подп. 5 п. 2 постановления № 62), не говорит о том, что была нарушена именно обязанность действовать добросовестно. Мы в этой ситуации лишь предполагаем, что, скорее всего, имела место сделка с конфликтом интересов (хотя, вероятно, не можем доказать его наличие), а потому перебрасываем бремя доказывания отсутствия убытков на директора.

Логика регулирования обязанности действовать добросовестно (duty of loyalty) состоит как раз в том, что соответствующие сделки / иные действия, совершенные с конфликтом интересов, могут быть одобрены акционерами149. Одобрение со стороны акционеров — это как раз один из наилучших способов разрешения агентской проблемы, возникающей в связи с потенциальным нарушением обязанности действовать лояльно150. Такие действия могут не причинять никаких убытков обществу, однако, поскольку на директоре лежит обязательство избегать конфликта интересов, он не может их совершить без согласия акционеров151 (в противном случае с него могут быть взысканы убытки).

146Достаточно четкое разграничение данных понятий см., напр.: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 14–45; Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 63–67 (автор в ходе анализа приравнивает обязанность действовать добросовестно к duty of loyalty).

147См.: Ключарева Е.М. Стандарты доказывания... С. 31–32.

148См., напр.: Кузнецов А.А. Комментарий к постановлению Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 № 62... С. 48–50.

149См.: Langford R.T. Company Directors’ Duties and Conflicts of Interests. Oxford, 2019. P. 341–342.

150См.: Leyens P.C., Gaure M.G. Op. cit. P. 785–786.

151Или совета директоров. См. анализ влияния одобрения совета директоров на ответственность директора в разделе 8.

155

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Соответственно, в большинстве стран Европы вопрос о том, освобождает ли одобрение акционеров директора от ответственности за нарушение обязанности действовать добросовестно, решается на основе специальных правил152. Например, в Германии наблюдательный совет может освободить члена правления от обязанности не конкурировать с обществом153.

Аналогичный подход должен быть воспринят и в России: если действия директора были согласованы в соответствии со специальными правилами, применимыми к обязанности действовать добросовестно, дальнейшее предъявление исков к директору в связи с этим должно быть невозможно. Так, если сделка, в совершении которой заинтересован директор, была одобрена в порядке, установленном законодательством, такое одобрение должно исключать возможность взыскания с директора каких-либо убытков154.

При этом должны приниматься во внимание все дополнительные факторы, описанные в разделе 6 выше. Например, если директор раскрыл не всю информацию о сделке или действует в сговоре с формально незаинтересованным мажоритарным акционером, то одобрение сделки не должно иметь освобождающего эффекта.

8. Применимость описанных подходов к одобрению со стороны совета директоров

В целом ряде юрисдикций законодательство или доктрина прямо указывают на то, что одобрение со стороны наблюдательного совета не освобождает директора от ответственности. В частности, такое правило существует в Германии155, Австрии156, Хорватии157, Латвии158, Словакии159 и Словении160.

152См.: Gerner-Beuerle C., Paech P., Schuster E.P. Op. cit. P. 183.

153См.: Klappstein V. Op. cit. P. A344.

154Здесь, правда, стоит оговориться, что в силу положений закона и прямого указания п. 24 постановления Пленума ВС РФ от 26.06.2018 № 27 «Об оспаривании крупных сделок и сделок, в совершении которых имеется заинтересованность» решение об одобрении сделки с заинтересованностью имеет ограниченный юридический эффект: формально оно имеет силу, но тем не менее не исключает дальнейшее оспаривание соответствующей сделки (хотя и может повлиять на распределение бремени доказывания). Подобный подход в целом выглядит несколько странным, так как, по сути, забирает право контроля над тем, выгодна ли сделка для общества, несмотря на конфликт интересов (а ведь именно для этого сделки с заинтересованностью вообще одобряются), у акционеров / совета директоров и передает его суду. Тем не менее, даже если решение акционеров de lege lata обладает ограниченным эффектом с точки зрения оспаривания сделки, оно должно иметь полный эффект в плане освобождения директора от ответственности. В связи с этим см.: постановление АС Северо-Западного округа от 21.03.2018 № Ф07-1407/2018.

155См.: Andenas M., Wooldridge F. Op. cit. P. 311.

156См.: Karollus M., Riedler K. Op. cit. P. 48; Fritzberg N. Op. cit. P. A29.

157См.: Bilić A. Op. cit. P. A123.

158См.: Paeglite Z. Op. cit. P. A506.

159См.: Uzakova V., Kisely I. Op. cit. P. A751.

160См.: Siraj M. Op. cit. P. A790.

156

Свободная трибуна

Должен ли этот вопрос аналогичным образом регулироваться и в российском праве?

По-видимому, ответ должен быть отрицательным. Не стоит забывать о специфике роли и функций наблюдательного совета в корпорации в тех странах, где он существует одновременно с правлением (в первую очередь речь о Германии и иных странах, реципировавших германскую «дуалистическую» систему корпоративного управления). Наблюдательный совет обладает достаточно специфическими полномочиями, которые сводятся в первую очередь к тому, чтобы осуществлять контроль над деятельностью правления (в частности, речь об одобрении некоторых сделок между корпорацией и правлением). Как отмечают немецкие исследователи, между правлением и наблюдательным советом фактически отсутствует какаялибо иерархия161. Как следствие, видимо, с этим и связано общее правило, зафиксированное в ст. 93 (4) германского Закона об акционерных обществах, которое не допускает ограничение ответственности (прежде всего за неразумные действия) члена правления за счет одобрения со стороны наблюдательного совета.

В России роль совета директоров значительно отличается от роли наблюдательного совета в странах с «дуалистическим» корпоративным управлением, как в Германии. Российский совет директоров обладает значительными полномочиями по одобрению сделок корпорации с третьими лицами (в первую очередь крупных сделок и сделок с заинтересованностью) и, как традиционно считается, объединяет в себе элементы как управления, так и контроля162. Соответственно, с точки зрения российского права не должно быть какой-то принципиальной разницы между одобрением действий директора со стороны акционеров (как высшего органа корпорации) или совета директоров (как органа, которому акционеры добровольно делегировали часть полномочий по управлению корпорацией).

Стоит отметить, что такой подход известен и некоторым иностранным правопорядкам, где законодательство допускает одновременное существование наблюдательного совета и правления. Так, в Чехии решение наблюдательного совета (принятое в рамках его компетенции) освобождает директора от ответственности163. Аналогичным образом данный вопрос решается в Эстонии164.

Таким образом, все подходы, описанные выше, должны быть применимы и в ситуации, когда действия директора были одобрены не акционерами, а советом директоров. Если соответствующие действия причиняют убытки обществу, то иск должен подаваться именно к членам совета директоров, а не к генеральному директору165.

161См.: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 92.

162См., в частности: Суханов Е.А. Сравнительное корпоративное право. М., 2014. Раздел 4.1.3 (приводится по СПС «КонсультантПлюс»).

163См.: Smlsalova J. Op. cit. P. A184.

164См.: Bendjazia S. Op. cit. P. A244.

165При этом текущая судебная практика относится к одобрению со стороны совета директоров точно так же, как и к одобрению акционеров, т.е. не придает ему никакой освобождающей силы с точки зрения ответственности генерального директора. См., напр.: постановление АС Северо-Кавказского округа от 22.12.2015 по делу № А53-22943/2014.

157

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

9. Применимость описанных подходов к одобрениям в публичных акционерных обществах

Актуальны ли рассуждения, изложенные в настоящей статье, для публичных корпораций?

При ответе на этот вопрос стоит обратить внимание на то, что ряд иностранных законодательств, допуская дачу обязательных указаний в адрес директора в непубличных корпорациях, не предоставляет акционерам публичных корпораций аналогичных полномочий166. Насколько это должно иметь значение для проводимого анализа?

По-видимому, основная цель указанных норм состоит в том, чтобы уменьшить степень контроля акционеров над действиями менеджмента. Это, в свою очередь, делает директоров более независимыми от влияния со стороны каких-либо конкретных групп акционеров: даже мажоритарий не будет иметь юридической возможности давать указания директорам (за счет принятия решения на общем собрании акционеров). Кроме того, рассматриваемые нормы позволяют добиться большей стандартизации системы управления в публичной корпорации, что важно с точки зрения биржевых рынков: участникам торгов не требуется проверять какие-либо особенности управления при принятии инвестиционных решений.

Если так, то запрет давать указания в пользу менеджмента преследует в публичных корпорациях совершенно иные цели, нежели лишить директоров права полагаться на одобрение акционеров. Как следствие, любое решение акционеров публичного акционерного общества, принятое в рамках их компетенции, должно иметь ровно такой же эффект с точки зрения освобождения директоров от ответственности перед обществом.

В этом смысле совсем не случайно, например, немецкое законодательство об акционерных обществах, хотя и не наделяет акционеров правом давать указания в адрес менеджмента (в отличие от законодательства об обществах с ограниченной ответственностью), тем не менее прямо закрепляет уже упоминавшееся правило, исключающее ответственность директоров, действующих в рамках согласия, данного акционерами.

С точки зрения российского права решение рассматриваемого вопроса должно быть ровно таким же: нет никаких нормативных или политико-правовых аргументов в пользу того, чтобы проводить какие-либо различия между публичными и непубличными корпорациями в плане влияния одобрения акционеров на ответственность директора перед корпорацией.

166См.: Wagner G., Klein F. Op. cit. P. 162; Karollus M., Riedler K. Op. cit. P. 49; Machnikowski P., Podleś M. Op. cit. P. 454–455; Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 92.

158

Свободная трибуна

10. Могут ли акционеры быть привлечены к ответственности за одобрение действий директора?

Тезис о том, что одобрение акционеров по общему правилу освобождает директора от ответственности, порождает закономерный вопрос: не приведет ли такое решение к тому, что причиненные корпорации убытки будет фактически не с кого взыскивать? Не пострадает ли от этого как (напрямую) сама корпорация, так и (косвенно) те акционеры, которые голосовали против принятия соответствующего решения на общем собрании?

Без сомнения, каждый из поставленных вопросов заслуживает самостоятельного подробного исследования, однако постараюсь дать ответы на них по крайней мере в первом приближении и в той степени, в которой они важны для тематики настоящей статьи.

Как указывалось ранее, тот факт, что директор не отвечает перед корпорацией, не исключает возможности привлечения к ответственности акционеров, одобривших соответствующие действия директора (например, голосовавших за дачу согласия на совершение крупной сделки).

Ключевая проблема, возникающая в связи с этим, — это определение стандартов ответственности акционеров, одобрявших соответствующую сделку.

10.1.Применимость постановления № 62 к акционерам

Впервую очередь следует разобраться, могут ли правила, установленные для директоров в постановлении № 62, быть распространены на акционеров?

Внаучной литературе можно встретить позицию, в соответствии с которой акционеры (как члены коллегиального органа — собрания акционеров) должны отвечать по тем же правилам, что и директора. На это якобы прямо указывает п. 7 постановления № 62, говорящий о солидарной ответственности директора и членов коллегиальных органов, одобривших действия директора или дававших ему указания167.

167См.: Гутников О.В. Корпоративная ответственность в гражданском праве: монография. М., 2019. Раздел 3.3 (приводится по СПС «КонсультантПлюс»); Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Указ. соч. С. 120– 121; Кузнецов А.А. Комментарий к постановлению Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 № 62... С. 45–46. При этом в более поздней публикации А.А. Кузнецов выражает несколько иную точку зрения, в соответствии с которой к участнику-мажоритарию должны применяться менее высокие стандарты поведения в части разумности, нежели к директору (см.: Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 232–233).

Весьма противоречивую позицию по данному вопросу занимает Ю.Д. Жукова, полагающая, что собрание акционеров является коллегиальным органом в смысле п. 7 постановления № 62, но при этом утверждающая, что если общее собрание в корпорации выполняет функции совета директоров, то акционеры должны отвечать по правилам постановления № 62, а если оно действует в пределах собственной компетенции, то об ответственности акционеров речи идти не должно: «Акционеры вправе полагаться на грамотность решений менеджмента, если они сами в него не входят» (Жукова Ю.Д. Правовые основания разграничения субъектов ответственности при совершении руководителем сделки на основании решения или одобрения коллегиального органа: проблемы применения пункта 7 Постановления Пленума ВАС РФ № 62 // Гражданское право. 2017. № 1 (цит. по: СПС «КонсультантПлюс»).

159

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

С этой точкой зрения нельзя полностью согласиться по трем причинам.

Во-первых, при работе над проектом постановления № 62 никогда не шла речь о распространении на акционеров общих стандартов ответственности, применимых к директорам, — предлагалось лишь зафиксировать правило, в соответствии с которым акционеры отвечают за действия «заведомо в ущерб интересам юридического лица» (т.е. более узкие основания для ответственности)168. Тот факт, что это специальное правило было исключено из итогового текста из-за наличия разных мнений на его счет (и того, что данный вопрос выходил за рамки тематики ответственности директоров)169, естественно, не может толковаться как аргумент в пользу применения к любому участнику (особенно миноритарному) тех же правил ответственности, что действуют для директоров.

Во-вторых, странно требовать от акционера, несмотря на размер его участия в капитале корпорации, того же стандарта поведения (разумности и добросовестности), что и от директора (профессионально ведущего чужое дело).

В-третьих, с чисто формальной точки зрения в первом предложении п. 7 постановления № 62 «решения коллегиальных органов» и «решения учредителей (участников)» юридического лица упоминаются одновременно в связи с тем, что ни те ни другие сами по себе не освобождают директора от ответственности. Во втором же предложении п. 7, устанавливающем правила о солидарной ответственности, упоминаются лишь «члены указанных коллегиальных органов» (со ссылкой на конкретные нормы специальных законов), но не учредители (участники) корпорации. Это также подтверждает вывод, что Пленум не предполагал ставить знак равенства между ответственностью членов коллегиальных органов (правления или совета директоров) и ответственностью акционеров170.

Таким образом, следует признать, что постановление № 62 прямо не говорит ничего о стандартах ответственности акционера, а потому они по общему правилу нерелевантны для того, чтобы понять, может ли корпорация взыскать убытки с акционеров, голосовавших за одобрение действий директора.

Тем не менее судебная практика по данному вопросу складывается весьма противоречивая. С одной стороны, есть решения, в которых судьи приравнивают акционеров к членам коллегиальных органов и взыскивают с них убытки солидарно с генеральным директором (часто вне зависимости от доли участия в уставном капитале)171.

169См. обсуждение данного вопроса на заседании Президиума ВАС РФ от 14.03.2013 (часть 2). URL: https://www.youtube.com/watch?v=EtJpTXDEoic (в пользу того, чтобы не включать в акт, посвященный ответственности директоров, положения об ответственности участников, в частности, высказывались А.А. Иванов, А.В. Габов и Ю.В. Тай).

170В поддержку данной идеи см.: Ключарева Е.М. Ответственность за убытки, причиненные обществу недобросовестными и неразумными действиями членов их органов управления: особенности субъектного состава в непубличных обществах // Корпоративное право в ожидании перемен: сб. ст. к 20-летию Закона об ООО / отв. ред. А.А. Кузнецов. М., 2020. С. 184.

171См.: постановления АС Волго-Вятского округа от 29.08.2019 № Ф01-2445/2019 (суд взыскал убытки солидарно с генерального директора и участника с долей в капитале в 50%); АС Уральского округа от

160

Свободная трибуна

С другой стороны, в ряде случаев суды после системного толкования положений постановления № 62 приходят к верному выводу о том, что соответствующие правила не касаются акционеров, поскольку те не являются членами органов управления в смысле этого постановления172.

В связи с этим остается лишь надеяться, что ВС РФ при пересмотре конкретных дел или в рамках дачи разъяснений общего порядка укажет нижестоящим судам на неправильность механического распространения норм об ответственности директоров на акционеров.

10.2. Стандарты ответственности акционеров вообще

Это, безусловно, не означает, что акционеры вообще не несут фидуциарных обязанностей по отношению к корпорации173. Однако указанные обязанности имеют намного меньшую степень интенсивности, чем в случае с директором. Если директор управляет чужим имуществом, то каждый акционер, голосуя за какоелибо решение на общем собрании, управляет имуществом, которое в определенной доле принадлежит и ему. Соответственно, в отличие от директора, акционеры вправе принимать во внимание в первую очередь собственные личные интересы, а не только интересы корпорации174 (что еще раз подтверждает неверность тезиса о том, что стандарты, установленные в постановлении № 62, могут быть без ка- ких-либо изъятий распространены на акционеров). Это, в свою очередь, порождает одну из ключевых проблем корпоративного права (которая различным образом

30.01.2018 № Ф09-7327/17 (суд, обосновывая солидарную ответственность и директора, и участника с долей в 50%, сослался одновременно и на ст. 1080 ГК, и на п. 7 постановления № 62); АС ЗападноСибирского округа от 03.12.2014 № Ф04-326/2013 (суд взыскал убытки солидарно с директора и единственного участника).

172См.: постановления АС Поволжского округа от 30.06.2016 № Ф06-9842/2016 (при этом в остальном данное решение вряд ли можно счесть вполне верным, так как спор касался отчуждения директором в пользу одного из участников имущества корпорации по заниженной цене — в такой ситуации, очевидно, подлежали применению нормы о сделках с заинтересованностью, сговоре между директором и участником, а также об ответственности участника на основании п. 3 ст. 53.1 и/или абз. 5 п. 4 ст. 65.2 ГК), от 19.07.2019 № Ф06-49138/2019 (законодательство не предусматривает возможности взыскания убытков с бывшего единственного участника ООО), от 06.07.2017 № Ф069842/2016 (суд взыскал убытки с директора, но отказал во взыскании убытков с участника); АС Восточно-Сибирского округа от 18.09.2015 № А33-13616/2014 (расширительное толкование п. 7 постановления № 62 признано ошибочным). Аналогичную позицию применительно к периоду до принятия постановления № 62 см.: постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 29.10.2010 по делу № А53-22184/2009.

173См., напр.: Fleischer H. A Guide to German Company Law for International Lawyers // German and Nordic Perspectives on Company Law and Capital Markets Law / H. Fleischer, J.L. Hansen, W.-G. Ringe (eds.). Tübingen, 2015. P. 21–22.

В российской литературе см. об этом: Ключарева Е.М. Ответственность за убытки... С. 184–185; Бойко Т.С. Защита прав и интересов миноритарных участников непубличного общества в праве России, США. М., 2019; Она же. Ответственность членов органов управления юридических лиц...

С. 91–92.

174См. об этом: Hollington R. Op. cit. P. 97–99; Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 223–224; Ключарева Е.М. Ответственность за убытки... С. 185.

161

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

решается в разных юрисдикциях175) — нахождение баланса между правом акционера заботиться о собственных интересах и защитой интересов (а) корпорации и

(б) остальных акционеров.

Не претендуя на исчерпывающий характер анализа этой проблематики, отметим следующее.

Акционер, в отличие от директора, должен лишь не злоупотреблять возможностью заменять своей волей волю корпорации при принятии решений на общем собрании, т.е. не совершать действия, заведомо направленные на причинение вреда корпорации (абз. 5 п. 4 ст. 65.2 ГК). В случае вопиющего злоупотребления корпоративными правами он может быть признан нарушающим свои фидуциарные обязанности по отношению к корпорации. Следствием этого может быть в том числе

(а) исключение такого акционера из непубличной корпорации (хорошо известное российскому праву)176, (б) оспаривание принятого корпоративного решения (например, об одобрении сделки, совершаемой директором)177 и (в) взыскание убытков в пользу корпорации178.

Поэтому к акционерам, голосовавшим за одобрение действий директора, может быть предъявлен, в частности, иск о возмещении убытков. Однако он будет удовлетворен только в том случае, если истец докажет, что принятое решение явно не соответствует интересам корпорации. Таким образом, в данной ситуации также подлежит применению принцип защиты делового решения (business judgement rule): суд не вправе вмешиваться в оценку существа решения (будь оно принято директором или акционерами), если только оно не является очевидно не отвечающим интересам корпорации179.

175Так, в английском праве акционер по общему правилу не может быть привлечен к ответственности за то, что при принятии решений принимал во внимание лишь свои интересы, см., напр.: Cabrelli D., McAlpine A. Op. cit. P. 703.

176См., напр.: Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. М., 2014. С. 139–140; Ключарева Е.М. Ответственность за убытки... С. 185–186.

177См., напр.: Gerner-Beuerle C., Schillig M.A. Op. cit. (сh. 7B); Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 138–139; Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 217–226. Данная идея находит отражение и в Обзоре — см. п. 12 и 13.

178В поддержку данного тезиса см., напр.: Ключарева Е.М. Ответственность за убытки... С. 186.

Также допустимым является взыскание убытков в пользу иных акционеров, когда, например, возмещение косвенных убытков в пользу корпорации не возымеет практического эффекта (поскольку мажоритарный акционер вновь получит фактический контроль над соответствующими средствами и сможет распоряжаться ими). Однако использование этого способа защиты сопряжено с целым рядом оговорок и сложностей, связанных с тем, что возмещение производится не в пользу корпорации, а в пользу акционеров, а следовательно, нужно (а) обеспечить интересы каждого из акционеров (право на участие в процессе в качестве истца) и кредиторов (в частности, ограничения на распределение имущества корпорации) и (б) избежать двойного возмещения через использование одновременно прямого и косвенного иска. Подробный анализ соответствующей проблематики см.: Глазунов А.Ю. Указ. соч.

179Анализ иностранного опыта демонстрирует, что бремя доказывания при оспаривании корпоративных решений должно лежать на истце-миноритарии, кроме специально обозначенных в законе случаев, когда именно мажоритарий должен обосновывать причины принятия соответствующего решения (как, например, ограничение преимущественных прав при увеличении уставного капитала), см.: Roth G.H., Kindler P. Op. cit. P. 139–141.

162

Свободная трибуна

Хороший пример подобного спора — дело, рассмотренное АС Уральского округа, в котором к ответственности был привлечен в том числе участник ООО, обладавший долей в 50% в капитале, из-за голосования которого было одобрено заключение корпорацией договора аренды на явно нерыночных условиях (выгоду от чего как раз и извлек сам этот участник)180.

Таким образом, акционер, голосовавший за одобрение действий директора, может быть обязан возместить корпорации убытки, если для любого участника оборота было очевидным, что соответствующее решение является для нее невыгодным, т.е. речь идет практически о заведомом причинении вреда (в смысле абз. 5 п. 4 ст. 65.2 ГК)181.

Впрочем, если истец сможет доказать указанные обстоятельства, то он сможет взыскать убытки (в солидарном порядке) также и с директора: в подобной ситуации для последнего как для профессионального управляющего чужими активами невыгодность решения для корпорации должна быть тем более явной, в силу чего суд должен будет проигнорировать освобождающий эффект одобрения акционеров (см. раздел 6.6 выше).

10.3. Пункт 3 ст. 53.1 ГК

Если же речь идет не об акционере вообще, а о лице, имеющем возможность определять условия деятельности корпорации (п. 3 ст. 53.1 ГК), то к нему подлежат применению иные стандарты ответственности182. Такое лицо обладает той же степенью контроля над обществом, что и формальный директор, а потому, будучи де-факто директором, должно нести такие же (или крайне схожие) фидуциарные обязанности183.

При этом стоит оговориться, что неверно автоматически приравнивать любого мажоритарного акционера к лицу, обозначенному в п. 3 ст. 53.1 ГК: не во всех случаях преобладающая доля участия в уставном капитале свидетельствует о наличии абсолютного контроля над корпорацией (например, устав или корпоративный договор может требовать единогласия акционеров для назначения генерального директора и принятия иных корпоративных решений).

180См.: постановление АС Уральского округа от 30.01.2018 № Ф09-7327/17 (при этом суд привлек участника к ответственности на основе норм постановления № 62, что представляется концептуально неверным, о чем речь шла выше).

181Аналогичный подход в иностранных правопорядках см.: Gouvêa C.P., Pargendler M. Op. cit. P. 95.

182Анализ этой категории см., напр.: Севрюк О. Понятия аффилированности и контроля в корпоративном законодательстве // Корпоративное право: проблемы и решения / сост. и отв. ред. И.С. Чупрунов. М., 2020. С. 347–416; Сурков О. Фактическая возможность определять действия юридического лица как основание ответственности за причиненные ему убытки // Там же. С. 417–479.

183См.: Ключарева Е.М. Ответственность за убытки. С. 191 (при этом автор разграничивает стандарты ответственности фактического и «теневого» директора — поскольку на практике сделать это обычно крайне затруднительно, любое подобное разграничение имеет высокую степень условности).

163

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Если истец смог доказать, что ответчик действительно фактически контролировал действия корпорации (п. 3 ст. 53.1 ГК), то к последнему, по-видимому, должны применяться именно те стандарты ответственности, которые изложены в постановлении № 62: де-факто директор должен отвечать так же, как и обычный директор. При этом одобрение действий директора со стороны указанного ответчика должно сохранять освобождающий эффект (с учетом всех факторов, описанных в разделе 6, включая отсутствие сговора).

11. Выводы

164

–между влиянием одобрения на случаи нарушения обязанности действовать разумно (duty of care) и обязанности действовать добросовестно (duty of loyalty);

–освобождающим эффектом одобрения / указаний / иного корпоративного решения, непосредственно создающего юридические последствия;

–одобрениями, данными акционерами и советом директоров (в рамках соответствующей компетенции);

–одобрением в публичной и непубличной корпорации;

References

Aleinikova V.V. Management Responsibility and Insurance Mechanisms for Their Protection [Otvetstvennost’ rukovoditeley i strakhovye mekhanizmy ikh zaschity]. Мoscow, Issledovatelskiy tsentr chastnogo prava, 2018. 267 p.

Andenas M., Wooldridge F. European Comparative Company Law. Cambridge, CUP, 2009. 648 p.

Armour J, Hansmann H., Kraakman R. Agency Problems and Legal Strategies, in: The Anatomy of Corporate Law. A Comparative and Functional Approach. 3rd ed. Oxford, 2017. Р. 29–48.

Boyko T.S. Protecting the Rights and Interests of Minority Participants in Non-Public Company in Russian and US Law [Zaschita prav i interesov minoritarnykh uchastnikov nepublichnogo obschestva v prave Rossii, SShA]. Moscow, Statut, 2019. 253 p.

Boyko T.S. Responsibility of Members of Management Bodies of Legal Entities. Commentary on Certain Provisions of the Draft Ruling of the Plenum of the SAC of the Russian Federation ‘On Some Issues of Indemnification of Losses by Persons Who Are Members of Bodies of a Legal Entity’ [Otvetstvennost’ chlenov organov upravleniya yuridicheskikh lits. Kommentariy k otdelnym polozheniyam proekta postanovleniya Plenuma VAS RF «O nekotorykh voprosakh vozmescheniya ubytkov litsami, vkhodyaschimi v sostav organov yuridicheskogo litsa»]. Statute [Zakon]. 2013. No. 6. P. 83–92.

Cabrelli D., McAlpine A. Directors’ and Officers’ Liability in the United Kingdom, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 669–721.

Cahn A., Donald D.C. Comparative Company Law. Cambridge, CUP, 2010. 1094 p.

Dondero B. Droit des Sociétés. 6e éd. Paris, Dalloz, 2019. 963 p.

Egorov A.V., Usacheva K.A. Subsidiary Responsibility for Bringing to Bankruptcy is a Poor Equivalent of the Western Doctrine of Removal of Corporate Veil [Subsidiarnaya otvetstvennost’ za dovedenie do bankrotstva — neudachnyi ekvivalent zapadnoi doktriny snyatiya korporativnogo pokrova]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2013. No. 12. P. 6–61.

165

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Fleischer H. A Guide to German Company Law for International Lawyers, in: Fleischer H., Hansen J.L., Ringe W.-G., eds. German and Nordic Perspectives on Company Law and Capital Markets Law. Tuebingen, Mohr Siebeck, 2015. P. 3–25.

Fleischer H. Comparative Corporate Governance in Closely Held Corporations, in: Gordon J.N., Ringe W.-G., eds. The Oxford Handbook of Corporate Law and Governance. Oxford, OUP, 2018. P. 679–720.

Gabov A.V. On Liability of Members of Management Bodies of Legal Entities [Ob otvetstvennosti chlenov organov upravleniya yuridicheskikh lits]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2013. No. 7. P. 36–79.

Gerner-Beuerle C., Paech P., Schuster E.P. Study on Directors’ Duties and Liability. London, LSE Enterprise, 2013. 427 p.

Gerner-Beuerle C., Schillig M.A. Comparative Company Law. Oxford, OUP, 2019. 1010 p.

Gilead I. Directors’ and Officers’ Liability in Israel, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 207–248.

Glazunov A.Yu. Reflective Losses in Corporate Law [Otrazhennye ubytki v korporativnom prave]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2020. № 2. С. 140–172.

Glukhov E.V. Corporate Agreement: Preparation and Approval for the Establishment of a Joint Venture [Korporativnyi dogovor: podgotovka i soglasovanie pri sozdanii sovmestnogo predpriyatiya]. Мoscow, M-Logos, 2017. 672 p.

Gouvêa C.P., Pargendler M. Directors’ and Officers’ Liability in Brazil, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 81–108.

Gutnikov O.V. Corporate Liability in Civil Law: A Monograph [Korporativnaya otvetstvennost’ v grazhdanskom prave: monografiya]. Мoscow, Kontrakt, 2019. 488 p.

Hansen J.L. The Role of Shareholders in Public Companies in the Nordic Countries, in: Fleischer H., Hansen J.L., Ringe W.-G., eds. German and Nordic Perspectives on Company Law and Capital Markets Law. Tuebingen, Mohr Siebeck, 2015. P. 81–110.

Hollington R. Hollington on Shareholders’ Rights. London, Sweet and Maxwell, 2013. 524 p.

Hrádek J. Directors’ and Officers’ Liability in the Czech Republic, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 109–158.

Karapetov A.G., ed. Basic Provisions of Civil Law: Article-by-Article Commentary on Articles 1–16.1 of the Civil Code of the Russian Federation [Osnovnye polozheniya grazhdanskogo prava: postateinyi kommentariy k stat’am 1–16.1 Grazhdanskogo kodeksa Rossiiskoi Federatsii]. Мoscow, M-Logos, Statut, 2020. 1471 р.

Karollus M., Riedler K. Directors’ and Officers’ Liability in Austria, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 25–80.

Kirshner J.A. Directors’ and Officers’ Liability in the United States, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 723–768.

Klyuchareva E. Peculiarities of Allocating the Burden of Proof in Cases of Bringing Members of Governing Bodies of a Legal Entity to Liability for Damages Caused to Them: Russia, Germany, Great Britain, Delaware (USA) [Osobennosti raspredeleniya bremeni dokazyvaniya po delam o privlechenii chlenov organov upravleniya yuridicheskogo litsa

k otvetstvennosti za prichinennye emu ubytki: Rossiya, Germaniya, Velikobritaniya, shtat Delaver (SShA)], in: Chuprunov I.S., ed. Corporate Law in Anticipation of Changes: A Collection of Articles to the 20th Anniversary of the Law on LLC [Korporativnoe pravo: problemy i resheniya]. Moscow, RShChP, 2020. P. 292–314.

Klyuchareva E.M. Liability for Losses Caused to the Company by Bad Faith and Unreasonable Actions of Members of Their Governing Bodies: Peculiarities of the Subject Composition in Non-Public Companies [Otvetstvennost’ za ubytki, prichinennye obschestvu nedobrosovestnymi i nerazumnymi deistviyami chlenov ikh organov upravleniya: osobennosti sub’ektnogo sostava v nepublichnykh obschestvakh], in: Kuznetsov A.A., ed. Корпоративное право в ожидании перемен: сб. ст. к 20-летию Закона об ООО [Korporativnoe pravo v ozhidanii peremen: sb. st. k 20-letiyu Zakona ob OOO]. Moscow, M-Logos, Statut, 2020. P. 179–198.

Klyuchareva E.M. Standard of Proof in Cases of Bringing to Liability Members of Governing Bodies of Legal Entities in the Law of Russia, Germany, Great Britain and the State of Delaware (USA): Master’s Degree Thesis in Law [Standarty

dokazyvaniya po delam o privlechenii k otvetstvennosti chlenov organov upravleniya yuridicheskikh lits v prave Rossii, Germanii, Velikobritanii i shtata Delaver: dis. … magistra yurisprudentsii]. Moscow, 2015. 126 p.

Krauskopf F., Sommer J.K., Maerki R. Directors’ and Officers’ Liability in Switzerland, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 561–620.

Kuznetsov A.A. Commentary to the Ruling of the Plenum of the SAC of the Russian Federation of 30.07.2013 № 62 ‘On Some Issues of Compensation of Losses by Persons Who Are Members of Bodies of a Legal Entity [Kommentariy k postanovleniyu Plenuma VAS RF ot 30.07.2013 No. 62 «O nekotorykh voprosakh vozmescheniya ubytkov litsami, vkhodyaschimi v sostav organov yuridicheskogo litsa»]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2013. No. 10. P. 42–65.

Kuznetsov A.A. Challenging Decisions of General Meetings of Participants (Shareholders) [Osparivanie resheniy obschikh sobraniy uchastnikov (aktsionerov)]., in: Kuznetsov A.A., ed. Corporate Law in Anticipation of Changes: A Collection of Articles to the 20th Anniversary of the Law on LLC [Korporativnoe pravo v ozhidanii peremen: sb. st. k 20-letiyu Zakona ob OOO]. Moscow, M-Logos, Statut, 2020. P. 199–271.

166

Свободная трибуна

Kuznetsov A.A. Limits of Autonomy of Will in Corporate Law: A Short Essay [Predely avtonomii voli v korporativnom prave: kratkiy ocherk]. Мoscow, Statut, 2017. 160 p.

Langford R.T. Company Directors’ Duties and Conflicts of Interests. Oxford, OUP, 2019. 528 p.

Leahy B., Feld A. Directors’ Liabilities: Exemption, Indemnification, and Ratification, in: Mortimore S., QC, ed. Company Directors. Duties, Liabilities, and Remedies. 3rd ed. Oxford, OUP, 2017. 1392 p.

Leyens P.C., Gaure M.G. Directors’ and Officers’ Liability: Economic Analysis, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 769–808.

Likhanov A.S., Sogbatyan A.G. Shadow Director’s Liability for Losses Inflicted to the Corporation [Otvetstvennost’ tenevogo direktora za prichinennye korporatsii ubytki]. Statut [Zakon]. 2017. No. 3. P. 137–142.

Machnikowski P., Podleś M. Directors’ and Officers’ Liability in Poland, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 425–476.

Makovskaya А.А. Grounds and Amount of Responsibility of the Joint Stock Company’s Managers for Losses Incurred by the Company [Osnovanie i razmer otvetstvennosti rukovoditeley aktsionernogo obschestva za prichinennye obcshestvu ubytki], in: Losses and Practice of Their Compensation: Collection of Articles [Ubytki i praktika ikh vozmescheniya: sb. st.]. Moscow, Statut, 2006. P. 329–371.

Nam K. The Principle of Good Faith. System and Its Absence [Printsip dobrosovestnosti. Sistema i bessistemnost’]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2019. No. 1. P. 28–74.

Oenay I. Directors’ and Officers’ Liability in Turkey, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 621–668.

Olmo P., del. Directors’ and Officers’ Liability in Spain, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 477–560.

Roth G.H., Kindler P. The Spirit of Corporate Law. Core Principles of Corporate Law in Continental Europe. London, Beck — Hart — Nomos, 2013. 220 p.

Scarso A.P., Mattioni M. Directors’ and Officers’ Liability in Italy, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 249–294.

Sevryuk O. Notions of Affiliation and Control in Corporate Legislation [Ponyatiya affilirovannosti i kontrolya v korporativnom zakonodatelstve], in: Chuprunov I.S., ed. Corporate Law: Problems and Solutions [Korporativnoe pravo: problemy i resheniya]. Moscow, RShChP, 2020. P. 347–416.

Siems M., Cabrelli D., eds. Comparative Company Law. A Case-Based Approach / M. Siems, D. Cabrelli. London, Hart Publishing, 2015. 584 p.

Skjefstad A., Strandberg M. Directors’ and Officers’ Liability in Norway, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 373–424.

Stepanov D.I., Mikhalchuk Yu.S. Case Law on Director’s Liability to the Corporation for the Damages Caused [Otvetstvennost’ direktora pered korporatsiey za prichinennye ei ubytki v sudebnoi praktike]. Moscow, Statut. 207 p.

Sukhanov E.A. Comparative Corporate Law [Sravnitelnoe komparativnoe pravo]. Moscow, Statut, 2014. 456 p.

Surkov O. The Actual Possibility to Determine the Actions of a Legal Entity as the Basis for Liability for Losses Incurred by It [Fakticheskaya vozmozhnost’ opredelyat’ deistviya yuridicheskogo litsa kak osnovanie otvetstvennosti za prichinennye emu ubytki], in: Chuprunov I.S., ed. Corporate Law: Problems and Solutions [Korporativnoe pravo: problemy i resheniya]. Moscow, RShChP, 2020. P. 417–479.

Wagner G., Klein F. Directors’ and Officers’ Liability in Germany, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 159–206.

Wuisman I.S., Wolf R.A. Directors’ and Officers’ Liability in the Netherlands, in: Deakin S., Koziol H., Riss O., eds. Directors and Officers (D&O) Liability. Vienna, De Gruyter, 2018. P. 295–372.

Zhukova Yu.D. Legal Grounds for Differentiation of Subjects of Responsibility for a Bargain Concluded by a Director based on a Decision or Approval of a Collegiate Body: Problems of Application of Point 7 of the Resolution of the Plenum of the

SAC of the Russian Federation No. 62 [Pravovye osnovaniya razgranicheniya sub’ektov otvetstvennosti pri sovershenii rukovoditelem sdelki na osnovanii resheniya ili odobreniya kollegialnogo organa: problemy primeneniya punkta 7 Postanovleniya Plenuma VAS RF No. 62]. Civil Law [Grazhdanskoe pravo]. 2017. No. 1. P. 15–18.

Information about the author

Ivan Chuprunov — Managing Associate at Linklaters CIS, Senior Lecturer at Russian School of Private Law (e-mail: ivan.chuprunov@linklaters.com).

167

Судебная

практика

Ольга Игоревна Романова

студентка 4-го курса бакалавриата СПбГУ

Практика применения норм о зачете при уступке требования

В настоящей статье анализируются проблемы, возникающие в арбитражной практике при применении норм о зачете при уступке требования. Значительная часть исследования посвящена тому, что суды понимают под основанием требования должника к цеденту, а также под сроком исполнения данного требования. В работе также получили отражение подходы судов к таким дискуссионным вопросам, как допустимость зачета при банкротстве цедента, а также возможность зачета при уступке путем подачи встречного иска. В статье затронуты и иные проблемы, имеющиеся в арбитражной практике, которые настоятельно требуют решения, но, к сожалению, пока игнорируются высшей судебной инстанцией.

Ключевые слова: зачет, уступка, зачет при уступке, судебный зачет

168

Судебная практика

Olga Romanova

Fourth-Year Student of the Saint Petersburg State University

Offset against an Assigned Claim in Court Practice

This article analyses the problems that arise in court (arbitrazh) practice when applying the rules of offset when a claim is assigned. A significant part of the study is devoted to how the courts understand the basis of the debtor’s claim to the assignor, as well as the time frame for fulfilling that claim. The work also reflected the courts’ approach to such controversial issues as the permissibility of offset in the event of bankruptcy of the assignor, as well as the possibility of offset in case of assignment by filing a counterclaim. The article also touches upon other problems in arbitration practice, which urgently need to be solved but unfortunately are still ignored by the highest court.

Keywords: offset, assignment, offset after assignment, court offset

Введение

Статья 410 ГК РФ устанавливает позитивные предпосылки зачета, к которым относится в том числе встречность предъявляемых к зачету требований. Действующий ГК РФ тем не менее знает несколько исключений из предпосылки встречности, одной из которых является норма ст. 412, допускающая проведение зачета при уступке требования. Включение данного правила в ГК связано прежде всего с необходимостью обеспечить действие основного принципа цессионного права — недопустимости ухудшения положения должника при уступке1. В ситуации, когда должник может прекратить обязательство, использовав суррогат исполнения — зачет, лишение должника подобной возможности зачастую приведет к ухудшению его положения. Действующее законодательство, стремясь этого не допустить, устанавливает правила, при которых должник может, использовав свое требование к цеденту, заявить о зачете цессионарию.

Статья 412 ГК РФ предусматривает два условия, при которых должник может предъявить к зачету цессионарию свое требование к цеденту. Первым из них является существование требования должника к цеденту к моменту получения должником уведомления об уступке. Это предписание в основном не вызывает вопросов в научной литературе, в отличие от второго условия, согласно которому требование должника может быть предъявлено к зачету только в том случае, если срок по нему наступил до момента получения должником уведомления об уступке либо если этот срок не указан или определен моментом востребования. ВС РФ в п. 24 постановления Пленума от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки» (далее — постановление № 54) предложил толкование такого условия contra legem, указав, что в ситуациях, когда

1См.: Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307– 453 Гражданского кодекса Российской Федерации / отв. ред. А.Г. Карапетов. М., 2017. С. 783 (автор комментария к ст. 412 ГК РФ — А.А. Павлов).

169

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

требование должника к первоначальному кредитору возникло по основанию, существовавшему к моменту получения должником уведомления об уступке требования, однако срок этого требования еще не наступил, оно может быть предъявлено должником к зачету против требования нового кредитора лишь после наступления такого срока. Если основание требования должника к цеденту не существовало к моменту получения должником уведомления об уступке, должник не может заявить цессионарию о зачете.

Разъяснение ВС РФ является достаточно спорным2, и его использование может привести к ряду весьма неоднозначных решений. Тем не менее исследование практики применения арбитражными судами ст. 412 ГК РФ за период с января 2018 г. по февраль 2020 г. включительно показало, что ситуации применения судами п. 24 постановления № 54 в части, истолкованной ВС РФ contrа legem, очень немногочисленны. Дела, в которых должник предъявляет к зачету против цессионария имеющееся у него требование к цеденту по существующему основанию со сроком исполнения, наступившим после получения уведомления об уступке, рассматриваются достаточно редко. Однако это не означает, что суды не испытывают иных затруднений при применении ст. 412 ГК РФ. Обзор арбитражной практики показал, что правоприменители часто допускают ошибки, свидетельствующие о некорректном понимании природы и целей зачета при уступке. Наряду с очевидными упущениями в практике также можно обнаружить дела, в которых внимание уделяется проблемам, не имеющим, на наш взгляд, однозначного решения и, к сожалению, никак не разъясненным на уровне ВС РФ. Так, суды часто сталкиваются с трудностями при разрешении вопроса о существовании требования должника к цеденту (вопросы момента возникновения основания требования и наступления срока его исполнения), при определении допустимости прекращения обязательств зачетом на основании ст. 412 ГК РФ посредством подачи встречного иска, при решении вопроса о возможности зачета при банкротстве цедента. Эти и другие особенности правоприменительной практики будут освещены нами в рамках настоящего обзора.

1. Допустимость проведения зачета в отсутствие встречности

Несмотря на наличие в ГК РФ нормы, посвященной допустимости зачета при уступке требования, нередко суды не признают зачет состоявшимся или отказывают в проведении зачета при рассмотрении спора в суде. В качестве основания недопустимости проведения зачета суды обычно ссылаются на отсутствие перевода долга между цедентом и цессионарием. При этом говорится, что переход права к цессионарию не может сам по себе привести к переводу на него обязательств, добровольно принятых на себя цедентом, в связи с чем возложение на цессионария исполнения обязательств цедента, в том числе посредством зачета,

2Подробную критику см.: Байбак В.В., Ильин А.В., Карапетов А.Г. и др. Комментарий к Постановлению Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки» // Вестник экономического правосудия РФ. 2018. № 3. С. 95–100 (авторы комментария к п. 24 — А.Г. Карапетов, А.А. Павлов, В.В. Байбак, С.В. Сарбаш).

170

Судебная практика

невозможно3. Не вызывает сомнения ошибочность подобной практики, совершенно необъяснимой в условиях наличия прямого указания в законе на возможность осуществления зачета в отсутствие перевода долга. Стоит отметить, что большинство судов тем не менее избегают столь грубой ошибки и допускают применение положений ст. 412 ГК РФ, не связывая допустимость зачета с необходимостью перевода долга на цессионария.

2. Ошибочное отнесение зачета к разновидности возражений

Несмотря на то, что допустимость зачета при уступке требования, как уже ранее было отмечено, базируется на основополагающем принципе цессионного права — недопустимости ухудшения положения должника при уступке, зачет как способ прекращения обязательств не следует путать с возражениями. Тем не менее практически в каждом судебном решении можно встретить ссылку на ст. 386 ГК РФ в обоснование допустимости проведения зачета4. Возможно, такой подход судов вызван в том числе использованием ВС РФ в п. 24 постановления № 54 ссылки на ст. 386 ГК РФ в обоснование толкования ст. 412 ГК contra legem5. Однако не исключено, что суды некорректно отождествляют эти институты, не ориентируясь при этом на позицию ВС РФ. И хотя отнесение судами зачета к возражениям не приводит к вынесению неверного решения, подобная практика, несомненно, является ошибочной и не должна поощряться.

3. Определение существования требования должника к цеденту (момент возникновения основания, наступление сроков исполнения требования)

Правильное применение ст. 412 ГК РФ требует понимания того, что входит в содержание понятия «основание возникновения требования должника к цеденту»,

3См., напр.: постановления АС Северо-Западного округа от 29.01.2018 по делу № А56-90435/2016; АС За- падно-Сибирского округа от 11.09.2018 по делу № А45-25923/2017; Восемнадцатого ААС от 31.05.2018 по делу № А07-13316/2016; Четырнадцатого ААС от 20.02.2018 по делу № А66-2322/2017; решение АС Ярославской области от 02.05.2019 по делу № А82-19862/2018.

4Иногда суды лишь ссылаются на ст. 386 ГК РФ, прямо не указывая, что зачет является разновидностью возражения (см., напр.: постановления АС Волго-Вятского округа от 16.04.2018 по делу № А286273/2017, от 20.12.2019 по делу № А82-19862/2018; АС Уральского округа от 22.07.2019 по делу № А7625110/2018), а иногда прямо отмечают, что ст. 412 ГК РФ является разновидностью возражений (см.: постановления АС Западно-Сибирского округа от 29.10.2018 по делу № А46-1621/2017; Восемнадцатого ААС от 25.03.2019 по делу № А76-25110/2018). В то же время встречаются решения, в которых суды, исправляя ошибки нижестоящих инстанций, верно указывают на то, что зачет возражением не является (см., напр.: постановление Десятого ААС от 13.08.2019 по делу № А41-102428/18).

5Такое решение ВС РФ предположительно связано с желанием распространить на зачет при уступке действие новеллы ст. 386 ГК, согласно которой должник в разумный срок после получения уведомления об уступке обязан сообщить новому кредитору о возникновении известных ему оснований для возражений и предоставить ему возможность ознакомления с ними.

171

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

а также ясности с определением срока его исполнения. Оба аспекта заслуживают детального обсуждения.

3.1. Основание для требования

Итак, для зачета по правилам ст. 412 ГК в их интерпретации ВС РФ принципиально, чтобы требование должника к цеденту возникло по основанию, существовавшему к моменту получения уведомления об уступке. Но ни эта норма, ни п. 24 постановления № 54 не поясняют, что именно понимается под основанием требования должника к цеденту. Несмотря на отсутствие прямых разъяснений, нам кажется логичной необходимость одинакового понимания основания возникновения как для возражений в ст. 386 ГК РФ, так и для требования должника в ст. 412 ГК РФ, поскольку эти нормы преследуют одинаковую цель — недопустимость ухудшения положения должника при уступке. При таком подходе разъяснения п. 23 постановления об основании возражений должника могут помочь при определении содержания основания уже применительно к требованию должника к цеденту из ст. 412 ГК.

Главная неясность состоит в том, можно ли считать основание для выдвижения возражения или встречного требования существующим к моменту получения уведомления об уступке, если к этому моменту имелось лишь правовое основание для возражения должника против требования цедента (или правовое основание для встречного требования должника к цеденту), пусть даже полный фактический состав соответствующего возражения (требования) сложился позднее.

Например, представим, что подрядчик уступает цессионарию требование к заказчику о взыскании спорного долга за предыдущий этап выполнения работ в рамках договора подряда, но после уступки подрядчик сам срывает сроки выполнения других работ и у заказчика возникает денежное требование о выплате неустойки к моменту получения уведомления об уступке. Может ли заказчик зачесть свое созревшее после получения уведомления об уступке требование к подрядчику о выплате неустойки против требования цессионария о погашении уступленного требования? Выходит, что к моменту получения заказчиком от цессионария уведомления об уступке правовое основание для требования заказчика о выплате неустойки уже существовало, так как имелся заключенный им с подрядчиком договор, предусматривающий выплату неустойки, но полный фактический состав, накопление которого приводило бы к возникновению (созреванию) данного требования, накопился уже после получения уведомления. Что имеет в виду законодатель под «основанием»: правовое основание для возникновения обязательства либо возражения или соблюдение всех условий для созревания требования или возражения?

В проекте постановления № 54 было указано, что под основаниями возражений должника следует понимать юридические основания для заявления соответствующего возражения, в том числе обязательства из договора, в соответствии с которым возникло переданное право, или из иных сделок между должником и перво-

172

Судебная практика

начальным кредитором6. Итоговая редакция постановления, однако, содержит более туманные формулировки, которые не позволяют с уверенностью заявить, что ВС РФ допустил возможность предъявления возражений, юридические основания которых возникли до момента получения уведомления об уступке, но полный фактический состав которых сложился после этого момента7. Таким образом, однозначно сказать, какого подхода к пониманию основания возражения придерживается ВС РФ, нельзя.

Судебная практика по-разному подходит к наполнению понятия «основания требования должника к цеденту».

Показательным здесь является отношение судов к допустимости предъявления должником к зачету неустойки8. Оценивая их подход к решению этого вопроса, можно понять, как суды наполняют понятие «основания требования должника

кцеденту». Так, в одном из дел9 цессионарий, уведомив должника об уступке, обратился в суд в связи с неисполнением последним обязательства. Должник подал встречный иск, предъявив к зачету против цессионария неустойку, начисленную в связи с нарушением цедентом связывающего его с должником договора, в том числе за период после получения уведомления об уступке. Подавая апелляционную жалобу на решение суда первой инстанции, который поддержал позицию должника, цессионарий указал на недопустимость зачета неустойки, начисленной после дня, когда должником было получено уведомление об уступке. Отказывая в удовлетворении апелляционной жалобы, суд отметил, что должник вправе предъявить к зачету новому кредитору имевшиеся у него встречные требования

кстарому кредитору, основание для возникновения которых возникло до получения должником уведомления об уступке права требования. Судя по всему, в этом деле суд занял позицию, согласно которой основанием для требования является наличие заключенного между должником и цедентом договора и, возможно, начало просрочки.

6Подробный анализ положений проекта постановления № 54, а также его итоговой редакции по вопросу о понимании оснований возражения должника см.: Байбак В.В., Ильин А.В., Карапетов А.Г. и др. Указ. соч. С. 91–93.

7Один из приведенных в абз. 2 п. 23 постановления № 54 примеров позволяет считать, что ВС РФ допускает подход, при котором в понятие «основание» включается ситуация наличия к моменту получения уведомления об уступке только правового основания в отсутствие сформировавшегося фактического состава. Так, ВС РФ отмечает, что если покупатель выявит недостатки качества товара после получения уведомления об уступке требования об оплате, он вправе выдвигать соответствующее возражение против нового кредитора. В примере не конкретизируется момент, в который совершается передача товара (до или после получения уведомления). Если допустить, что этим примером ВС РФ охватывал ситуацию передачи товара после получения должником уведомления об уступке, то допустимость выдвижения возражений при наличии к моменту получения уведомления лишь правового основания сохраняется и в итоговом тексте постановления.

8В контексте разъяснений о ретроактивности зачета, сделанных в п. 3 информационного письма Президиума ВАС РФ от 29.12.2001 № 65 (далее — письмо № 65), вопрос о зачете неустойки в ряде случаев в принципе не должен подниматься. Однако ввиду того, что нижестоящие суды зачастую игнорируют эти разъяснения, вопрос о моменте возникновения основания для взыскания неустойки приобретает особую значимость. Подробнее см.: Романова О.И. Анализ судебной практики по вопросу момента прекращения обязательств зачетом // Вестник экономического правосудия РФ. 2019. № 9. С. 172–188.

9См.: постановление Девятнадцатого ААС от 24.10.2019 по делу № А08-952/2019.

173

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Стоит отметить, что приведенный акт — не единственный пример, когда суды засчитывают против требования цессионария неустойку, начисленную должником цеденту в том числе за период после получения уведомления об уступке10. И хотя суды детально не поясняют, что они понимают под основанием требования должника к цеденту, наиболее вероятным вариантом видится именно правовое основание. Фактический состав при таком подходе может сформироваться после получения уведомления об уступке.

Думается, такой подход, хотя и создает определенные риски для цессионария, позволяет защитить должника. Особенно такая защита представляется адекватной в ситуациях, когда требования должника к цеденту и уступленное требование к должнику возникли из одного договора, поскольку в данном случае речь идет о взаимной связи двух требований11.

При обсуждении вопроса об основании требования должника к цеденту и сроке наступления исполнения этого требования стоит также обратить внимание на своеобразную практику арбитражных судов. Зачастую суды предпочитают сразу анализировать дело на соответствие разъяснениям Пленума, игнорируя буквальный текст ст. 412 ГК РФ. Так, в постановлении от 06.11.2018 по делу № А50-9136/2017 Семнадцатый ААС, признавая существование требования, тем не менее указал, что требование должника к цеденту возникло по основанию, существовавшему к моменту получения должником уведомления об уступке требования, и срок этого требования к моменту совершения заявления о зачете наступил. Таким образом, имея возможность признать зачет состоявшимся на основании буквального прочтения ст. 412 ГК РФ, суд решил сразу использовать критерии, предложенные в п. 24 постановления № 5412. Разумность и допустимость подобного подхода вызывает сомнения.

В то же время следует отметить, что в практике также встречаются решения, в которых правоприменители, словно не зная о существовании п. 24 постановления № 54, напротив, ссылаются лишь на буквальное толкование положений ст. 412 ГК РФ13, что также не может не вызывать вопросы.

3.2. Срок

Согласно п. 24 постановления № 54, когда требование должника к первоначальному кредитору возникло по основанию, существовавшему к моменту получения

10См., напр.: постановление АС Центрального округа от 21.11.2019 по делу № А54-4748/2014.

11Подробнее о подобном подходе к определению допустимости зачета при уступке см. видеозапись на- учно-практического круглого стола «Проблемные вопросы цессии и перевода долга (встреча третья)», организованного Юридическим институтом «М-Логос». URL: https://youtu.be/D20rlUNrvF8 (выступление А.А. Павлова с 38:30 до 40:15, с 42:04 до 43:13).

12Аналогичный подход см.: постановление Семнадцатого ААС от 02.07.2019 по делу № А60-52534/2014.

13См., напр.: постановления Седьмого ААС от 16.05.2019 по делу № А27-15410/2016, от 07.05.2019 по делу № А27-15371/2016; Восьмого ААС от 16.10.2018 по делу № А75-6833/2018.

174

Судебная практика

должником уведомления об уступке требования, однако срок этого требования еще не наступил, оно может быть предъявлено должником к зачету против требования нового кредитора лишь после наступления такого срока. Тем самым ВС РФ допустил предъявление должником к зачету своего требования к цеденту, которое уже возникло к моменту получения уведомления об уступке, но срок исполнения по которому наступил после этого. Главное, чтобы срок исполнения этого требования к цеденту наступил к моменту заявления должником зачета против требования цессионария.

Но надо сказать, что суды не всегда следуют этому разъяснению. В некоторых ситуациях суды на удивление отказывают в проведении зачета при наличии

кмоменту получения уведомления об уступке не только правового основания, но и сложившегося фактического состава требования должника к цеденту только лишь потому, что срок исполнения требования наступил после получения уведомления об уступке. Так, в постановлении Восемнадцатого ААС от 29.01.2019 по делу № А76-14453/2018 предметом рассмотрения являлась ситуация, в которой на момент получения уведомления об уступке должник имел требование к цеденту о возврате предоставленного займа, срок возврата которого должен был наступить через несколько дней после получения уведомления об уступке. Суд посчитал, что проведение зачета в подобных обстоятельствах невозможно, отметив, что по состоянию на дату заключения договора уступки должник не имел встречных требований к цеденту, срок которых наступил. Основание для реализации своих прав

кцеденту должник, по мнению суда, получил лишь в момент наступления срока возврата займа. Это дело представляется нам интересным по ряду причин.

Суд при разрешении спора допускает ошибки, которые являются довольно распространенными при применении положений ст. 412 ГК РФ. Прежде всего суд не видит разницу между моментом возникновения основания требования к цеденту и моментом наступления срока исполнения требования. В рассматриваемом деле очевидно, что основание требования должника к цеденту возникло в момент заключения договора займа, в то время как фактический состав сложился в момент выдачи займа (в реальном договоре займа эти моменты совпадут). Наступление срока возврата займа никак не может считаться основанием возникновения требования должника к цеденту. Помимо этого, суд ошибочно определяет наличие или отсутствие у должника требования к цеденту на момент заключения договора уступки, а не на момент получения должником уведомления о произведенной уступке. Подобный подход прямо противоречит ст. 412 ГК РФ, но, к сожалению, нередко встречается в судебных решениях14. Представляется, что при правильном понимании судом основания требования должника к цеденту, а также при верном применении разъяснений п. 24 постановления № 54 суд в подобной ситуации должен был допустить зачет, поскольку как правовое, так и фактическое основание требования должника к цеденту к моменту получения уведомления об уступке уже

14Часто при решении вопроса о существовании требования должника к цеденту суды рассматривают наличие или отсутствие требования у должника к цеденту на момент заключения договора уступки, а не на момент получения должником уведомления о состоявшейся уступке (см, напр.: постановления АС Уральского округа от 27.07.2018 по делу № А76-12064/2017; АС Центрального округа от 27.12.2019 по делу № А83-11191/2017 и др.). В ситуациях, когда требование существовало и к моменту заключения договора, и к моменту уведомления, подобный подход не влечет вынесения неверного решения, но в иных случаях может привести к неоправданному ухудшению положения должника.

175

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

существовали, а о зачете было заявлено после наступления срока исполнения обязательства цедента.

4. Определение судами существования требования должника к цеденту в контексте его бесспорности15

Одним из основных вопросов, который рассматривается судами при применении ст. 412 ГК РФ, является вопрос о том, существует ли требование должника к цеденту до момента его подтверждения вступившим в законную силу решением суда.

Суды часто указывают на то, что основание требования должника к цеденту не существует до момента вступления в силу решения суда, которое подтверждает обоснованность данного требования, или отмечают, что требование должника основано на вступившем в законную силу решении суда16. В таком случае, если решение суда вступает в силу после получения должником уведомления об уступке, суды отказывают в проведении зачета17.

Представляется, что подобный подход во многом связан с идеей бесспорности предъявляемых к зачету требований. Несмотря на то, что высшие судебные инстанции в своих разъяснениях применительно к зачету неустойки и убытков прямо говорили, что бесспорность не является условием проведения зачета18, в практике все еще можно встретить решения, где суды отказывают в признании или проведении зачета по этому основанию даже в тех случаях, когда к зачету предъявляются иные требования, отличные от неустойки и убытков. Так, в постановлении от 27.06.2019 по делу № А76-26924/2017 Восемнадцатый ААС указал, что до вступления в законную силу судебного акта имелась неопределенность относительно исполнимости сторонами обязательств, а в постановлении от 16.10.2018 по делу № А75-6833/2018 Восьмой ААС отметил, что с момента нарушения прав или законных интересов и до окончательного разрешения дела имеется состояние правовой неопределенности, в связи с чем посчитал, что должник не может предъявить к зачету требование до момента установления размера задолженности решением суда.

На наш взгляд, подход судов, требующих наличия судебного акта, подтверждающего требования должника к цеденту, является не просто ошибочным, а бросаю-

15В доктрине и судебной практике при использовании термина «бесспорность» прежде всего обсуждают вопрос о допустимости зачета неустойки и убытков против основного долга. В настоящем обзоре термин «бесспорность» понимается шире и используется для обозначения любых требований должника к цеденту, не подтвержденных судебным актом.

16См., напр.: постановления АС Центрального округа от 21.11.2019 по делу № А54-4748/2014; АС ВолгоВятского округа от 24.10.2019 по делу № А79-15430/2017.

17См., напр.: постановления Двенадцатого ААС от 06.12.2019 по делу № А57-10908/2018; Семнадцатого ААС от 23.12.2019 по делу № А60-29041/2019.

18См., напр.: постановления Президиума ВАС РФ от 07.02.2012 № 12990/11, от 19.06.2012 № 1394/12, от 10.07.2012 № 2241/12; Определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 25.09.2015 № 307-ЭС15-6545.

176

Судебная практика

щим откровенный вызов устоявшейся практике высших судов. Существование основания возникновения требования связано не с вынесением судебного решения и вступлением его в силу, а с наличием иных юридических фактов, возникающих в рамках различных по своему характеру гражданско-правовых отношений19. Например, АС Восточно-Сибирского округа в постановлении от 30.01.2018 по делу № А33-26524/2016 совершенно верно, на наш взгляд, отметил, что решение суда лишь подтвердило законность требований по ранее возникшим обязательствам, а не привело к установлению новой обязанности, не существовавшей ранее. АС Московского округа в постановлении от 06.06.2018 по делу № А40-12932/2017, рассуждая о значении судебного акта для существования требования должника к цеденту, подчеркнул, что судебные акты не породили требование к цеденту, а лишь выступили элементом принуждения к выполнению должником (в данном случае цедентом) своих обязанностей. По нашему мнению, приведенные подходы верно определяют роль судебного акта в формировании основания требования.

Однако следует признать, что встречаются ситуации, когда судебный акт является основанием для возникновения требования должника к цеденту. В качестве примера можно привести постановление АС Уральского округа от 12.12.2019 по делу № А76-26924/2017: требование должника к цеденту возникло в рамках заключенного между сторонами договора лизинга. В спецификациях стороны согласовали имущество, которое цедент (лизингодатель) в рамках договора лизинга должен был передать должнику (лизингополучателю). Но по ряду спецификаций оборудование в срок поставлено не было, хотя должник внес необходимые авансовые платежи. В связи с допущенными цедентом нарушениями должник обратился в суд с требованием о расторжении спецификаций. Решением суда первой инстанции, оставленным без изменения постановлением суда апелляционной инстанции, исковые требования должника были удовлетворены. Должник, получив 11.01.2017 уведомление об уступке требования к нему, предъявил цессионарию к зачету требование о возврате авансовых платежей по расторгнутым спецификациям. Казалось бы, в данном случае требование должника к цеденту о возврате авансовых платежей возникло именно в результате принятого судом решения о расторжении спецификаций. Но суд, анализируя допустимость зачета, пришел к иному выводу, указав, что к моменту получения должником уведомления об уступке требования уже существовала обязанность цедента по передаче лизингополучателю предмета лизинга по расторгнутым спецификациям. Здесь суд неверно определил момент возникновения обязательства должника к цеденту, по сути, допустив зачет неоднородных требований (ведь требование о передаче предмета лизинга не является однородным по отношению к денежному требованию цессионария).

В практике часто можно встретить ситуации, когда должники предъявляют к зачету требование, подтвержденное судебным актом, а также расходы по уплате государственной пошлины. Стоит отметить, что при решении вопроса о возможности зачета расходов по уплате государственной пошлины суды в основном верно определяют основание и момент возникновения требования должника к цеденту.

19Многие суды верно отмечают, что основание возникновения требования не привязано к вынесению решения судом и вступлению его в законную силу, см., напр.: постановления Двенадцатого ААС от 26.02.2019 по делу № А12-21706/2018; Четырнадцатого ААС от 09.09.2019 по делу № А05-4301/2018; Восьмого ААС от 12.07.2019 по делу № А46-22741/2018; Восемнадцатого ААС от 07.08.2019 по делу № А07-30657/2018.

177

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Суды указывают, что оно возникает у должника только в момент вступления решения суда в законную силу и, опираясь на эту дату, определяют наличие возможности зачесть такое требование против требования цессионария20. В то же время некоторые суды ошибочно признают требование существующим уже к моменту вынесения решения судом первой инстанции21. Подобный подход, на наш взгляд, является ошибочным. Поскольку у истца до момента вступления решения в законную силу отсутствует возможность его принудительного исполнения, а также имеется возможность оспорить решение суда в апелляционном порядке, основание требования о возмещении расходов по уплате государственной пошлины должно, как представляется, возникать в момент вступления решения суда в законную силу.

5. Зачет при последовательной уступке

В п. 24 постановления № 54 Верховный Суд РФ, к сожалению, оставил без внимания проблему применения ст. 412 ГК РФ при последовательной уступке требования к должнику.

Самым главным вопросом, который возникает в случае последовательной уступки, является вопрос о том, какие требования должник может предъявить к зачету против требования цессионария. В литературе можно встретить разные позиции на сей счет. Так, некоторые исследователи полагают, что должник может предъявить

кзачету только требование, имеющееся у него к кредитору, пустившему требование в оборот22. В то же время ряд авторов считают, что должник может предъявить

кзачету требование к любому из кредиторов, которому требование принадлежало в определенный момент времени23.

Практика также не может прийти к единообразному решению этого вопроса. Например, в решении от 16.04.2019 по делу № А32-42837/2017 АС Краснодарского края указал, что согласно буквальному смыслу ст. 412 ГК РФ в случае уступки права требования должник вправе зачесть против требования нового кредитора свое встречное требование к первоначальному кредитору, но не к каждому из последующих кредиторов. Вместе с тем буквальное толкование ст. 412 ГК РФ отнюдь не свидетельствует о недопустимости предъявления к зачету требований к любому из кредиторов, которым когда-либо принадлежало требование. В приведенном деле

20См., напр.: постановление Семнадцатого ААС от 22.08.2019 по делу № А50-6116/2018.

21См., напр.: постановление Восемнадцатого ААС от 07.08.2019 по делу № А07-30657/2018.

22См.: Бевзенко Р.С., Фахретдинов Т.Р. Зачет в гражданском праве. Опыт исследования теоретической конструкции и обобщения судебной практики. М., 2006. С. 29; Вавин Н.Г. Зачет обязательств. М., 1914. С. 19.

23См.: Павлов А.А. Позитивные предпосылки зачета // Сборник научных статей в честь 60-летия Е.А. Крашенинникова. Ярославль, 2011. С. 79; Вошатко А.В. Зачет при уступке требования // Очерки по торговому праву / под ред. Е.А. Крашенинникова. Ярославль, 2006. Вып. 13. С. 62–63; Егоров А.В. Германская модель зачета в приложении к российским реалиям: теория и практика // Вестник ВАС РФ. 2014. № 3. С. 12.

178

Судебная практика

суд кассационной инстанции24 отметил, что из ст. 412 ГК РФ не следует, что первоначальным кредитором в смысле этой нормы не может быть лицо, получившее право от первоначального правообладателя, а затем уступившее его новому лицу, предъявившему требование к должнику.

Последняя позиция была поддержана и в постановлении от 12.12.2019 по делу № А76-26924/2017, в котором АС Уральского округа отметил, что должник вправе зачесть против последнего кредитора все требования, которые он имел к его правопредшественникам. Иной подход, по мнению суда, вступает в противоречие с принципом недопустимости ухудшения положения должника в результате уступки, а потому не может считаться правомерным.

Остается только сожалеть, что ВС РФ не дал никаких разъяснений по этому вопросу в постановлении № 54 и не устранил существующую неопределенность в правоприменительной практике. Очевидно, что в случае последовательных уступок надлежит предоставить должнику право заявить требование к любому из кредиторов, обладавших требованием в тот или иной момент времени. Возможно, в данном случае нужно допустить применение по аналогии разъяснения абз. 3 п. 23 постановления № 54, согласно которому при нескольких последовательных переходах требования должник вправе выдвигать против требования нового кредитора возражения, основанные на правоотношениях с каждым из предыдущих кредиторов.

6. Зачет по ст. 412 ГК РФ при банкротстве цедента

Анализ практики показал, что наиболее неоднозначно суды подходят к решению вопроса о допустимости зачета по ст. 412 ГК РФ в ситуации, когда в отношении цедента возбуждена процедура банкротства.

Как известно, действующее законодательное регулирование вводит существенные ограничения на проведение зачета в процедуре банкротства. Так, в соответствии с положениями ст. 63 Федерального закона от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее — Закон о банкротстве) прекращение денежных обязательств должника в процедуре наблюдения путем зачета встречного однородного требования допускается, если при этом не нарушается установленная очередность удовлетворения требований кредиторов. Абзац 3 п. 8 ст. 142 Закона о банкротстве вводит ограничение на проведение зачета в процедуре конкурсного производства — зачет допускается только при условии соблюдения очередности и пропорциональности удовлетворения требований кредиторов.

Поскольку вопрос об обоснованности подобного запрета не является предметом настоящей статьи, при отражении подходов правоприменительной практики мы будем исходить из действующего регулирования, а также разъяснений высших судебных инстанций. Верховный Суд РФ ранее уже высказывался о допустимости проведения зачета в ситуации, когда в отношении должника возбуждена про-

179

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

цедура банкротства. Так, в определении от 25.05.2017 № 305-ЭС16-20375 Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ отметила, что ст. 410 и 412 ГК РФ гарантируют соблюдение прав должника, положение которого не должно ухудшаться в случае смены кредитора при уступке, и предоставляют ему возможность защищаться перед новым кредитором таким же способом, каким он мог бы защититься против требований прежнего кредитора. Если в силу законодательных ограничений должник не мог произвести зачет в отношении первоначального кредитора, то у него не может появиться такое право и в отношении нового кредитора. В связи с этим ВС РФ со ссылками на ст. 411 ГК РФ и вышеприведенные нормы Закона о банкротстве признал недопустимым осуществление зачета в ситуации, когда в отношении цедента была введена процедура конкурсного производства.

Иногда суды ссылаются на это определение ВС РФ, дословно цитируя приведенные высшей судебной инстанцией аргументы25. Однако можно встретить решения,

вкоторых суды пытаются самостоятельно сформулировать причины, по которым проведение зачета в ситуации банкротства цедента недопустимо. Так, в постановлении от 17.07.2018 по делу № А59-4672/2015 АС Дальневосточного округа отметил, что при переходе права требования объем возражений должника в отношении нового кредитора сохраняется в тех виде и объеме, которые существовали на момент уступки и могли адресоваться первоначальному кредитору. В связи с заменой взыскателя, по мнению суда, положение должника не претерпевает изменений ни

вхудшую для него сторону, ни в лучшую, в связи с чем, если на момент предъявления встречного требования к новому кредитору у должника отсутствовало право на зачет к первоначальному кредитору, находящемуся в банкротстве, такое право отсутствует у него и в отношении нового кредитора. Несмотря на то, что аргументация суда близка к использованной ВС РФ, определенные отличия заметить можно. Хотя суд ошибочно относит зачет к возражениям, что, как уже было отмечено ранее, отнюдь не редкость в арбитражной практике, он гораздо больше внимания уделяет тому, что в результате проведения уступки положение должника не может не только ухудшиться, но и улучшиться. Представляется, что это уточнение суда имеет немаловажное значение и, несомненно, должно приниматься во внимание при обсуждении допустимости подобного зачета.

Однако не все суды демонстрируют согласие с позицией ВС РФ. Обосновывая допустимость зачета, суды часто указывают, что спорный зачет происходит не между должником и находящимся в банкротстве цедентом, а между должником и цессионарием, правопреемником цедента. Последний в процедуре банкротства не находится, в связи с чем, по мнению судов, зачет на основании ст. 412 ГК РФ должен признаваться допустимым26.

Довольно развернутые рассуждения по этому вопросу можно обнаружить в постановлении АС Московского округа от 06.06.2018 по делу № А40-12932/2017. Суд указал, что целью такого зачета является прекращение требований к должнику, имеющихся у нового кредитора. При этом нормы Закона о банкротстве регулируют отношения между должником (в рассматриваемом деле — цедентом) и его кре-

25См., напр.: постановления Семнадцатого ААС от 05.06.2018 по делу № А50-24165/2017; от 12.02.2018 по делу № А60-29115/2014; Седьмого ААС от 12.03.2019 по делу № А03-767/2016.

26См., напр.: постановление АС Восточно-Сибирского округа от 30.01.2018 по делу № А33-26524/2016.

180

Судебная практика

диторами и не распространяются на иных лиц, не участвующих в процедуре банкротства, в связи с чем право должника на применение ст. 412 ГК РФ в отношении цессионария законодательством о банкротстве не ограничено. Суд также отметил, что по итогам проведения зачета в порядке ст. 412 ГК РФ фактически уменьшилось требование должника к цеденту-банкроту, при этом конкурсная масса цедента осталась без изменений, соответственно, права иных лиц (кредиторов цедента) не нарушены.

Анализируя эти доводы, хотелось бы обратить внимание на ряд спорных моментов. Во-первых, сам по себе факт, что зачет производится между цессионарием и должником, не может служить достаточным аргументом для того, чтобы его допускать. Бесспорно, что в рамках зачета прекращается требование цессионария к должнику, однако наряду с этим прекращается требование должника к цеденту. Уступка требования предполагает не только недопустимость ухудшения положения должника, но и невозможность его улучшения — положение должника должно остаться неизменным. Допущение проведения зачета в ситуации банкротства цедента, напротив, изменит положение должника в лучшую сторону. Ведь если бы уступка не состоялась, то должник в силу прямого указания ст. 411 ГК РФ и положений законодательства о банкротстве был бы лишен возможности прекратить обязательство зачетом.

Стоит отметить также ошибочность аргумента суда об отсутствии запретов на проведение подобного зачета в законодательстве. Положения ст. 411 ГК РФ, содержащей в том числе отсылку к иным законодательным актам, равным образом распространяются как на зачет по ст. 410 ГК РФ, так и на зачет при уступке, осуществляемый в соответствии со ст. 412 ГК.

Аргумент о том, что при допущении подобного зачета не нарушаются права иных кредиторов банкрота, также вызывает определенные сомнения. В литературе высказано мнение, что возможность прекращения обязательств зачетом при банкротстве цедента приведет к преимущественному удовлетворению должника перед другими кредиторами цедента (удовлетворение должника при этом неявное, состоит в том, что должник, будучи одновременно кредитором цедента, уменьшает свой пассив за счет требования к несостоятельному лицу, что не допускается законодательством о банкротстве)27. Этот довод заслуживает поддержки. Действительно, должник, заявляя цессионарию о зачете, имущественную массу цедента не уменьшает. Цедент более не имеет требования к должнику, следовательно, должник ничего конкурсной массе не должен. Однако в результате зачета нарушится некое равенство между кредиторами цедента-банкрота, ведь должник должен был нести риск выбора контрагента, получив в процедуре банкротства пропорциональное удовлетворение своих требований наряду с другими кредиторами. Посредством зачета против требования цессионария должник имеет возможность удовлетворить свои требования в большем объеме. Зачастую такое удовлетворение приведет к не совсем справедливому, на наш взгляд, распределению рисков: улучшив свое положение, должник может одновременно ухудшить положение цессионария, который теперь на основании ст. 390 ГК РФ будет пытаться восстановить свое нарушенное право в рамках процедуры банкротства. Тем не менее стоит отметить, что

181

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

последний довод является довольно спорным. Несмотря на то, что у должника в ряде случаев имелась возможность заявить о зачете и до банкротства, обвинить его в неразумном затягивании с реализацией его собственного права нельзя. В связи с этим вряд ли указанный аргумент должен быть решающим при решении вопроса о защите цессионария, который превентивно обезопасить себя от зачета не мог. Но, как представляется, совсем сбрасывать его со счетов не стоит.

7. Зачет по ст. 412 ГК РФ посредством предъявления встречного иска

В п. 1 письма № 65 Высший Арбитражный Суд РФ сформулировал позицию, согласно которой после предъявления иска к лицу, имеющему право заявить о зачете, зачет может быть произведен только при рассмотрении встречного иска. Практика показывает, что суды довольно активно придерживались этого разъяснения и отказывали в признании зачета состоявшимся, если после подачи иска в суд заявление о зачете было сделано в непроцессуальной форме.

Однако в случае уступки проведение зачета посредством встречного иска становится проблематичным. Так, в литературе отмечается, что применение позиции, закрепленной в п. 1 письма № 65, фактически блокирует возможность зачета по ст. 412 ГК РФ, поскольку подать встречный иск в данном случае невозможно28 — требование должника будет адресовано не цессионарию-истцу, а цеденту.

Попытка разрешить эту проблему была предпринята в постановлении от 26.11.2013 № 4898/2013, где Президиум ВАС РФ указал, что в случае подачи имеющего зачетный характер встречного иска состоявшаяся в ходе рассмотрения спора уступка требования по первоначальному иску сама по себе не является обстоятельством, ограничивающим применение в арбитражном процессе предусмотренного ст. 412 ГК РФ материального института зачета требования нового кредитора. Как видно, буквальное толкование этой позиции приводит к выводу о том, что зачет в процессе на основании ст. 412 ГК РФ возможен только в случае, если уступка состоялась уже после подачи первоначального и встречного исков. И действительно, некоторые суды воспринимали данную позицию буквально, отказывая в принятии встречного иска, направленного на зачет, в связи с тем, что уступка состоялась до обращения цессионария в суд29.

В практике можно встретить решения, в которых суды без ссылок на упомянутый акт Президиума ВАС РФ отказывали в удовлетворении требований должника по встречному иску и в проведении зачета. Так, в постановлении от 29.07.2019 по делу № А33-17653/2018 Третий ААС указал, что истец не является участником правоотношений, названных ответчиком в качестве оснований для встречного иска,

28См.: Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307–453 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 779 (автор комментария к ст. 410 ГК РФ — А.А. Павлов).

29См., напр.: постановление Десятого ААС от 13.08.2019 по делу № А41-102428/18.

182

Судебная практика

соответственно, заявленный ответчиком встречный иск не отвечает критериям, установленным в ст. 132 АПК РФ, в связи с чем отказался проводить зачет. Седьмой ААС в постановлении от 16.07.2019 по делу № А03-11439/2017 также отказал в проведении зачета путем подачи встречного иска, отметив, что в соответствии с ч. 3 ст. 132 АПК РФ встречный иск может быть предъявлен только к истцу, поскольку направлен к зачету первоначального требования и не может быть предъявлен к лицу, не являющемуся стороной — истцом по делу.

Иногда, напротив, суды толковали позицию ВАС РФ широко и, ссылаясь на нее, допускали предъявление встречного иска и последующий зачет не только в ситуациях, когда уступка произошла после обращения в суд и подачи встречного иска, но и в случаях, когда право к должнику было уступлено до обращения в суд30.

Существуют и более неоднозначные подходы к толкованию п. 1 письма № 65. Так, Восьмой ААС в постановлении от 16.10.2018 по делу № А75-6833/2018 указал, что должник должен заявить о зачете встречных обязательств первоначального кредитора в разумный срок после получения уведомления об уступке. Если же подобное заявление не будет сделано своевременно, то предъявление требования будет возможно лишь в ходе рассмотрения дела по иску нового кредитора путем предъявления встречного иска.

При всей неопределенности практики относительно зачета посредством подачи встречного иска стоит отметить один позитивный момент. В ситуациях, когда суды допускали подачу встречного иска и проведение зачета против цессионария, они указывали на то, что требования должника по встречному иску могут быть удовлетворены только в сумме заявленных первоначальных требований. Эту позицию справедливо обосновывают тем, что требование о взыскании долга заявляется должником в целях зачета требований к первоначальному кредитору по уступленному праву. Удовлетворение требований должника в полном размере и взыскание с цессионария суммы в размере, превышающем его требования, означало бы взыскание средств за нарушение обязательств с лица, которое не является стороной сделки31.

Нельзя не признать, что существовавшая ранее практика, согласно которой после предъявления иска по одному из требований внесудебный зачет не допускался, неоправданно ухудшала положение должника. В условиях неоднозначного подхода судов к допустимости предъявления должником встречного иска к цессионарию (т.е. в ситуации, когда встречность на самом деле отсутствует), а также с учетом иных ранее отмеченных проблем должник мог оказаться в ситуации, когда он не только не мог заявить о зачете вне процесса, но и лишался возможности подать встречный иск и прекратить обязательства зачетом непосредственно в ходе рассмотрения дела в суде.

30См., напр.: постановления АС Волго-Вятского округа от 05.03.2018 по делу № А17-5485/2016; АС Уральского округа от 28.09.2018 по делу № А07-13316/2016; АС Восточно-Сибирского округа от 23.08.2018 по делу № А33-20540/2017; Восемнадцатого ААС от 07.08.2019 по делу № А07-30657/2018.

31См., напр.: постановления Семнадцатого ААС от 01.08.2018 по делу № А60-71863/2017; Третьего ААС от 13.04.2018 по делу № А33-20540/2017; АС Уральского округа от 06.04.2018 по делу № А0719531/2017.

183

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Однако с принятием постановления Пленума ВС РФ от 11.06.2020 № 6 «О некоторых вопросах применения положений Гражданского кодекса Российской Федерации о прекращении обязательств» появилась надежда, что должник сможет беспрепятственно заявить о зачете цессионарию и после предъявления к нему иска (вне зависимости от того, кем будет предъявлен этот иск — цедентом или уже цессионарием). Так, в п. 19 этого постановления ВС РФ отошел от ранее действовавшей позиции письма № 65 и предоставил должнику право заявить о зачете после предъявления иска по одному из требований как во встречном иске, так и в возражении на иск. Поскольку ВС РФ признал за должником право после предъявления иска направить истцу заявление о зачете и указать в возражении на иск на прекращение требования зачетом, отмеченные ранее проблемы арбитражной практики, связанные с зачетом посредством встречного иска, могут в ближайшее время отпасть сами собой.

8. Применение ст. 412 ГК РФ в ситуациях, когда должник приобрел требование к цеденту после заключения договора об уступке, но до получения уведомления о состоявшемся переходе прав

Интересная проблема была затронута в постановлении Одиннадцатого ААС от 11.07.2019 по делу № А65-19018/2018. В этом деле цедент и цессионарий заключили договор уступки от 10.09.2018, однако уведомление о переходе права было получено должником только 03.12.2018. Параллельно с этим по договору от 25.10.2018 должник приобрел у третьего лица требование к цеденту, направив уведомление об уступке и о зачете цессионарию лишь 07.12.2018, т.е. после того, как узнал о состоявшемся переходе права требования к нему. Суд в рассматриваемом постановлении посчитал, что зачет на основании ст. 412 ГК РФ недопустим, поскольку до совершения уступки между цедентом и цессионарием должник не имел права на зачет и поэтому признание зачета правомерным повлечет неблагоприятные последствия для цедента в виде ответственности в порядке ст. 390 ГК РФ. Суд также отметил, что его выводы соответствуют п. 24 постановления № 54, и указал, что трактовка данных разъяснений должником в свою пользу противоречит обстоятельствам дела, согласно которым у должника не существовало право требования

к моменту получения уведомления об уступке.

Данное решение не может быть оценено однозначно. Прежде всего суд ошибочно анализирует наличие права на зачет на момент заключения договора уступки, а не на момент получения должником уведомления о замене кредитора (хотя впоследствии указывает также на то, что требование отсутствовало и к моменту получения уведомления). Стоит также обратить внимание на ошибочность позиции суда, согласно которой цедент может быть привлечен к ответственности по ст. 390 ГК РФ. На наш взгляд, в ситуации, когда должник приобретает требование к цеденту у третьего лица, основания для привлечения цедента к ответственности отсутствуют. Подобный вывод основан на том, что цедент не нарушил ни одно из предусмотренных п. 2 ст. 390 ГК РФ условий. В случае, когда должник приобретает требование к цеденту у третьего лица, нельзя в том числе сказать, что цедент совершил какое-либо действие, которое может служить основанием для возражений

184

Судебная практика

должника против уступленного требования32. На момент уступки право на зачет у должника отсутствовало, а предотвратить будущее приобретение должником права к цеденту у третьего лица цедент не в состоянии. В связи с этим основной конфликт интересов в анализируемой судом ситуации возникает между должником и цессионарием.

На первый взгляд в рассматриваемом деле соблюдены все закрепленные ст. 412 ГК РФ основания для проведения зачета: к моменту получения уведомления об уступке у должника имеется право требования к цеденту, поскольку переход права не связан с моментом уведомления об уступке. Ситуация, однако, осложняется тем, что цедент не был уведомлен о том, что должник приобрел право требования к нему.

Можно ли говорить о том, что недопущение зачета в данном случае ухудшает положение должника? С одной стороны, напрашивается положительный ответ на этот вопрос — должник имел право требования, которое мог предъявить к зачету против цедента. С другой стороны, несмотря на наличие права требования к цеденту, получить от него исполнение по приобретенному требованию, в том числе посредством зачета, до момента уведомления цедента об уступке должник не мог. Пока уведомление не состоялось, у цедента сохраняется видимость того, что надлежащим кредитором в его обязательстве является лицо, у которого должник приобрел требование. Однако подобное отсутствие фактической возможности получить от цедента исполнение не означает, что требования должника к цеденту не было: сам по себе переход права от уведомления не зависит, к тому же с момента приобретения требования к цеденту должник в любой момент мог направить цеденту уведомление об уступке и одновременно с ним заявление о зачете. Сказанное наталкивает на мысль о допустимости проведения зачета, но сомнения возникают в связи с тем, что прекращение обязательств цедента и должника приведет к невозможности цессионария компенсировать свои потери путем обращения к цеденту.

Аналогичная проблема будет возникать и в том случае, если должник приобретет требование к цеденту ранее заключения договора уступки права требования к нему, но уведомит о состоявшейся уступке после получения уведомления. По нашему мнению, эта проблема, бесспорно, нуждается в более подробном исследовании.

Стоит отметить, что если должник приобретает требование после получения уведомления об уступке, то суды, на наш взгляд, справедливо отказывают в принятии встречного иска и проведении зачета, несмотря на то что должник может предъявлять к зачету приобретенное требование по существующему основанию и с наступившим сроком исполнения33. Однако думается, правоприменитель использует при этом неверную аргументацию. В основном суды указывают на отсутствие взаимной связи между требованиями, наличие разных оснований предъявления требований и разный состав участников. Перечисленные аргументы тем не менее не могут быть достаточными для отказа в проведении зачета при уступке требования.

32Несмотря на то, что закон говорит о возражениях, эту норму следует толковать расширительно, допуская возможность привлечения цедента к ответственности, если у должника имелось право на зачет.

33См.: постановление Второго ААС от 18.11.2019 по делу № А82-3620/2019.

185

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 7/2020

Дело в том, что буквальный текст ст. 412 ГК, а также толкование, предложенное в п. 24 постановления № 54, не препятствуют предъявлению к зачету требования, приобретенного должником после получения уведомления об уступке. Представляется, что в таких ситуациях следует апеллировать к природе зачета при уступке и указывать, что этот институт направлен на то, чтобы не допустить ухудшение положения должника. В связи с этим должник может заявить о зачете цессионарию только в том случае, если у него имелась реальная или потенциальная возможность заявить о зачете цеденту. При приобретении требования к цеденту после получения уведомления об уступке такая возможность у должника отсутствовала.

9. Иные проблемы, возникающие в практике

Стоит отметить ряд точечных ошибок, которые также были обнаружены в арбитражной практике. Так, суды иногда путают возможность должника прекратить обязательство зачетом и предъявление должником самостоятельного иска к цессионарию. В постановлении от 25.03.2019 по делу № А76-25110/2018 Восемнадцатый ААС, согласившись с судом первой инстанции, признал допустимым предъявление иска должника к цессионарию (при этом иск был основан на требовании должника к цеденту) и удовлетворил заявленные требования. Только в кассационной инстанции АС Уральского округа исправил это, отметив, что необходимо различать право на заявление возражений, в том числе право на зачет как досудебный, так и судебный, осуществляемый путем подачи встречного искового заявления, и право на предъявление самостоятельного иска о взыскании неустойки не с должника, а с иного лица.

Также к досадным ошибкам судов можно отнести признание допустимости проведения зачета в случае ликвидации цедента. Так, в постановлении от 06.11.2019 по делу № А36-1153/2016 Девятнадцатый ААС посчитал, что ликвидация цедента никак не влияет на допустимость проведения зачета по ст. 412 ГК РФ, поскольку зачет проводится против требования не первоначального, а нового кредитора и его целью является прекращение требований к должнику, имеющихся у нового кредитора. Очевидно, что ликвидация цедента привела к прекращению требования должника к цеденту, в связи с чем у должника отсутствовало требование, которое он мог бы предъявить к зачету.

Несмотря на наличие подобных ошибок, радует, что они достаточно редки для современной правоприменительной практики.

Выводы

Проведенное исследование правоприменительной практики за период после выхода постановления № 54 показало, что суды прежде всего испытывают проблемы при решении вопросов, оставленных ВС РФ без внимания.

186

Судебная практика

Несмотря на спорность позиции, изложенной в п. 24 постановления № 54, опасность ее применения сглаживается как минимум отсутствием значительного числа дел, в которых должники предъявляют к зачету требование по основанию, существовавшему к моменту получения уведомления об уступке, но со сроком исполнения, наступившим позднее этого момента. Напротив, вопросы, связанные с определением основания возникновения требования должника к цеденту, зачетом при банкротстве цедента, зачетом в рамках судебного процесса, регулярно рассматриваются судами и получают неоднозначное решение. Значительные затруднения суды испытывают и при оценке роли судебного решения для целей признания требования должника к цеденту существующим. В таких обстоятельствах приходится только сожалеть об отсутствии разъяснений высшей судебной инстанции по этим вопросам и надеяться на их скорейшее прояснение.

References

Baybak V.V., Ilyin A.V., Karapetov A.G. et al. A Сommentary on the SC RF Plenary Ruling of 21 December 2017 No. 54 «On Certain Issues in the Application of RF Civil Code Chapter 24 on Contractual Assignment of Rights and Debts under an Obligation» [Kommentariy k postanovleniyu Plenuma VS RF ot 21.12.2017 No. 54 «O nekotorykh voprosakh primeneniya polozheniy glavy 24 Grazhdanskogo kodeksa Rossiiskoi Federatsii o peremene lits v obyazatelstve na osnovanii sdelki»]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2018. No. 3. P. 80–137.

Bevzenko R.S., Fakhretdinov T.R. Civil Law Offset. Experience of Study of the Theoretical Construction and Generalisation of Court Practice [Zachet v grazhdanskom prave. Opyt issledovaniya teoreticheskoi konstruktsii i obobscheniya sudebnoi praktiki]. Мoscow, Statut, 2006. 172 p.

Egorov A.V. The German Model of Offsetting Applied to the Russian Realities: Theory and Practice [Germanskaya model’ zacheta v prilozhenii k rossiiskim realiyam: teoriya i praktika]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2014. No. 3. P. 4–24.

Karapetov A.G., ed. Law of Contracts and Obligations (General Part): Article-by-Article Commentary to Articles 307–453 of the Civil Code of Russian Federation [Dogovornoe i obyazatel’stvennoe pravo (obshaya chast’): postateinyi kommentarij k stat’yam 307–453 Grazhdanskogo kodeksa Rossiiskoi Federatsii]. Moscow, Statut, 2017. 1120 p.

Pavlov A.A. Positive Preconditions of Offset // Collection of Scientific Articles in Honour of the 60th Anniversary of

E.A. Krasheninnikov [Sbornik nauchnykh statey v chest’ 60-letiya E.A. Krasheninnikova]. Yaroslavl’, Izdatelstvo YarGU, 2011. P. 71–90.

Romanova O.I. Analysis of Court Practice on the Termination of Obligations by Offset [Analiz sudebnoi praktiki po voprosu momenta prekrascheniya obyazatelstv zachetom]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2019. No. 9. P. 172–188.

Vavin N.G. Offset of Obligations [Zachet obyazatelstv]. Мoscow, Tipografoya Ryabushinskogo, 1914. 65 p.

Voshatko A.V. Offset after Assignment of Claim [Zachet pri ustupke trebovaniya], in: Essays on Trade Law [Ocherki po torgovomu pravu]. Iss. 13. Yaroslavl’, Izdatelstvo YarGU, 2006. P. 58–65.

Information about the author

Olga Romanova — Fourth-Year Student of the Saint Petersburg State University (e-mail: romanova.olia2011@yandex.ru).

187

Реклама