Арбитраж 22-23 учебный год / ВЭП РФ, 2017, 6

Комментарии

Александр Игоревич Кондратюк

юрист, юридическая компания «Хренов и партнеры»

Екатерина Сергеевна Малинина

адвокат, магистр частного права, руководитель проектов, юридическая компания «Хренов и партнеры»

Отказ от присоединения к сети: какую компенсацию получит сетевая компания?

Комментарий к определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 24.03.2017 № 304-ЭС16-16246

Вопрос правовой квалификации договора технологического присоединения и определения норм применимого права неоднократно вставал перед российскими судами, что способствовало формированию значительного объема правоприменительной практики, в том числе на уровне высших судебных инстанций РФ.

До последнего времени суды руководствовались разъяснениями, данными Президиумом ВАС РФ в постановлении от 10.07.2012 № 2551/12 по делу № А5666569/2010, где данная договорная конструкция была признана специальной и подчиненной нормам законодательства в сфере электроэнергетики. Иногда встречалась квалификация договора как смешанного (определение ВС РФ от 19.07.2016 № 304-ЭС16-10628), но в целом суды исходили из того, что к договору об осущест-

19

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

влении технологического присоединения не могут применяться положения, предусмотренные главой 39 ГК РФ для договоров возмездного оказания услуг.

Нередко перед судами вставал и другой вопрос, непосредственно вытекающий из ответа на первый: какова судьба частично произведенных мероприятий по технологическому присоединению при досрочном расторжении соответствующего договора и подлежат ли они оплате? В частности, подлежит ли оплате первый этап процедуры технологического присоединения — подготовка сетевой организацией технических условий и их согласование с системным оператором1 при условии, что в дальнейшем она не была завершена по причине расторжения договора?

На протяжении долгого времени судебная практика по такой категории дел формировалась не в пользу сетевых организаций — исполнителей по договорам технологического присоединения. Согласно ранее изложенному подходу Президиума ВАС РФ суды ориентировались на специальные правила заключения, исполнения и расторжения договора, а также определения размера платы за него (приказ Федеральной службы по тарифам от 11.09.2012 № 209-э/1 «Об утверждении Методических указаний по определению размера платы за технологическое присоединение к электрическим сетям»).

В результате правовым основанием для отказа в удовлетворении исковых требований в части оплаты (возмещения расходов) за подготовку технических условий и их согласование служили:

–отсутствие в энергетическом законодательстве специальных норм, позволяющих отдельно взимать плату за часть мероприятий по технологическому присоединению2;

–включение, по мнению судов, расходов на выдачу технических условий в состав необходимых производственных затрат исполнителя (сетевой компании), относящихся к его обычной хозяйственной деятельности и не подлежащих компенсации3.

Причем суды демонстрировали завидное постоянство в данном аспекте, независимо от того, взыскивал ли исполнитель плату (расходы) в качестве убытков (ст. 15, 393 ГК РФ) либо неосновательного обогащения в результате расторжения договора (ст. 1102 ГК РФ).

При этом нельзя не отметить и примеры противоположной судебной практики, основанные во многом на отсутствии четкого понимания правовой природы договора технологического присоединения. В результате в рамках некоторых дел суды вставали на сторону исполнителей, ссылаясь при направлении дела на новое рас-

1См.: подп. «а» п. 18 Правил технологического присоединения, утвержденных постановлением Правительства РФ от 27.12.2004 № 861 (далее также — Правила технологического присоединения).

2См.: постановление АС Уральского округа от 16.12.2016 по делу № А50-8177/2016.

3См.: постановление АС Дальневосточного округа от 12.05.2017 по делу № А51-13306/2016.

20

Комментарии

смотрение для установления факта причинения убытков на нормы ст. 7824 либо ст. 15 и 393 ГК РФ5.

В деле № А45-12261/2015 суды столкнулись с теми же вопросами: о правовой природе договора технологического присоединения и обязанности оплачивать затраты исполнителя на подготовку и согласование технических условий в случае расторжения договора технологического присоединения. Однако подход был предложен новый. Рассмотрим его более подробно.

Как следует из судебных актов по делу № А45-12261/2015, в целях осуществления технологического присоединения ООО «Группа компаний «Вираж» (ответчик) обратилось в адрес АО «РЭС» (истец) с соответствующей заявкой. Исходящим письмом истец направил в адрес ответчика проект договора об осуществлении технологического присоединения и технические условия, а ответчик, в свою очередь, возвратил истцу подписанный экземпляр договора. В связи с неоплатой технологического присоединения, руководствуясь п. 20 указанного договора, истец уведомил ответчика об одностороннем отказе от его исполнения. Полагая, что ответчик обязан возместить ему затраты, связанные с выполнением работ по заявке на технологическое присоединение, а именно расходы на подготовку и выдачу технических условий, истец направил претензию и акт об оказании услуг для подписания и оплаты. Отказ ответчика от подписания указанного акта и удовлетворения претензии послужил основанием для обращения с иском в суд.

Суд первой инстанции в удовлетворении исковых требований отказал, поскольку действующим законодательством не предусмотрено возмещение расходов на подготовку технических условий при расторжении договора технологического присоединения по инициативе сетевой организации. Тот факт, что региональным нормативным актом в составе платы за технологическое присоединение была заложена подготовка сетевой организацией технических условий, определяет только механизм ее расчета, а не предусматривает возможность взимания платы за отдельные этапы технологического присоединения.

Апелляционный суд хотя и отменил решение нижестоящего суда по процессуальным основаниям и перешел к рассмотрению дела по правилам рассмотрения судом первой инстанции, иных выводов по существу не сделал. Напротив, суд указал, что единственным исключением, когда исполнителю могут быть возмещены расходы на подготовку технических условий, является п. 30.4 Правил технологического присоединения, но он не распространяется на спорные правоотношения.

Кассационная инстанция пошла несколько дальше. Со ссылкой на ранее сложившуюся судебную практику и постановление Президиума ВАС РФ от 10.07.2012 № 2551/12 коллегия судей указала, что нижестоящие суды неправильно квалифицировали договор, заключенный между истцом и ответчиком. По своей правовой природе он является договором технологического присоединения, регулирование отношений по которому производится специальным энергетическим законода-

4См.: постановление АС Центрального округа от 11.04.2017 по делу № А14-4143/2016.

5См.: постановление АС Центрального округа от 14.04.2017 по делу № А09-15610/2015.

21

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

тельством с учетом общих положений об обязательствах, установленных ГК РФ. Однако при этом, по мнению суда кассационной инстанции, неправильная квалификация договора не привела к принятию неправильного судебного акта, поскольку специфика правовой природы договора не влияет на правовое регулирование спорных отношений. Суд согласился с выводами нижестоящих судебных инстанций и указал, что сетевая организация не вправе делить плату (регулируемую цену) на технологическое присоединение и отдельно взимать ее часть за мероприятия по изготовлению и выдаче технических условий, т.е. подтвердил актуальность ранее сложившегося в судебной практике подхода.

Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ (далее — Коллегия) не согласилась ни с одной из позиций нижестоящих судов и отправила дело № А4512261/2015 на новое рассмотрение в суд первой инстанции (определение от 24.03.2017 № 304-ЭС16-16246). Отменяя предшествующие судебные акты, Коллегия сделала ряд важных и крайне неоднозначных выводов.

Во-первых, исходя из обязательств сетевой организации, суд определил, что к правоотношениям по технологическому присоединению применимы не только общие положения об обязательствах и договоре (раздел 3 ГК РФ), но и нормы главы 39 ГК РФ.

Во-вторых, Коллегия заключила, что расходы (издержки) сетевой организации, понесенные в связи с подготовкой технических условий до расторжения договора, подлежат компенсации со стороны заказчика.

И если со вторым выводом можно согласиться, поскольку он направлен на установление некоего баланса интересов для сторон договора об осуществлении технологического присоединения, то первый открывает для правоприменителей ящик Пандоры и направлен исключительно на пересмотр практики, сформированной ранее ВАС РФ.

Начало этому фактически было положено упомянутым выше отказным определением ВС РФ от 19.07.2016 № 304-ЭС16-10628, где такую договорную конструкцию рассматривали в качестве смешанного договора возмездного оказания услуг и подряда. Теперь же ВС РФ, по-видимому, стремится к тому, чтобы унифицировать правовое регулирование правоотношений из договора технологического присоединения, подчинив их исключительно нормам ГК РФ.

Обоснованность такой тенденции вызывает большие сомнения, потому как специфика правоотношений в рамках договора об осуществлении технологического присоединения напрямую вытекает из энергетического законодательства, что и обусловило позицию ВАС РФ, придавшую данной договорной конструкции самостоятельный характер.

Напомним, что в свое время в целях защиты интересов сетевых организаций от случаев недобросовестного отказа заказчиков по договорам технологического присоединения Президиум ВАС РФ своим постановлением от 10.07.2012 № 2551/12 существенно ограничил возможность расторжения такого договора в одностороннем порядке по инициативе заказчика. Так, единственным случаем, когда рас-

22

Комментарии

торжение договора технологического присоединения допускалось по инициативе заказчика, стало нарушение сроков осуществления мероприятий по технологическому присоединению со стороны сетевой организации (подп. «в» п. 16 Правил технологического присоединения). Иных возможностей специальным законодательством предусмотрено не было.

Возвращение к регулированию договора технологического присоединения по нормам главы 39 ГК РФ откроет возможности для злоупотребления, которые ранее пытался пресечь ВАС РФ.

Если ВС РФ в данном случае хотел урегулировать ситуацию, связанную с компенсацией расходов сетевых компаний, то для этого не требовалось квалифицировать договор технологического присоединения по нормам главы 39 ГК РФ. Взыскание расходов (убытков) по общим нормам ГК РФ (например, по ст. 15, 393 ГК РФ) возможно и при применении к правоотношениям специального законодательства в сфере электроэнергетики. Данные нормы не противоречат друг другу.

В-третьих, несмотря на то что комментируемое определение во многом отвечает интересам именно сетевых организаций, Коллегия все же ограничила размер их расходов, подлежащих возмещению. Так, судьи указали, что расходы энергетической компании на технологическое присоединение по расторгнутому договору должны соответствовать фактическим затратам, но при этом, исходя из принципа экономической обоснованности, не могут превышать стоимость услуг, рассчитанную с применением ставки тарифа за осуществление технологического присоединения.

Остается вопрос: как посчитать эти фактические затраты, если, по мнению Коллегии, ставка тарифа не может корректно отражать издержки сетевой компании, так как она рассчитана из плановых величин расходов на технологическое присоединение на период регулирования? Самым оптимальным в данном случае видится прямое указание на порядок расчета в договоре. Если уж стороны смогли согласовать в договоре пункт об одностороннем отказе в случае неоплаты, тогда вполне логично и прямо прописать последствия такого отказа.

Учитывая изложенное, можно сказать что комментируемое определение не только задало новый вектор формирования судебной практики по вопросам технологического присоединения6, с которым нельзя согласиться в ряде случаев, но и установило неоднозначный критерий для оценки обоснованности размера исковых требований, предъявляемых сетевыми организациями, что может привести к очередным проблемам правоприменения в будущем.

6См.: постановление АС Западно-Сибирского округа от 14.04.2017 по делу № А27-11869/2016 (дело направлено на новое рассмотрение в суд первой инстанции с учетом правовой позиции ВС РФ, изложенной в комментируемом определении).

23

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

Даниил Олегович Тузов

профессор кафедры гражданского права СПбГУ, доктор юридических наук,

dottore di ricerca (Roma, La Sapienza)

Кондикционный иск против неосновательно обогатившегося по ничтожной сделке собственника

Комментарий к определению Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 17.01.2017 № 85-КГ16-13

1.Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда (далее — Коллегия) рассмотрела дело, в котором основной проблемой явилась правовая квалификация требования о взыскании суммы, уплаченной по недействительной сделке, а в связи с этим и применение к данному требованию исковой давности.

ООО «Русский мех» продало гражданам Соловьеву и Ребенко недвижимое имущество, которое через год было перепродано покупателями ООО «Доминиум». Через семь лет после этого первый договор купли-продажи был признан ничтожным по иску одного из участников продавца (ООО «Русский мех»), однако вопрос о применении последствий ничтожности не был разрешен (по-видимому, по причине отсутствия отчужденного имущества у приобретателей). Впоследствии продавец виндицировал имущество у ООО «Доминиум», что стало возможным вследствие признания судом порока воли в первой сделке (и, следовательно, факта выбытия имущества из владения собственника вопреки его воле), а также недобросовестности конечного приобретателя. При этом сумма, полученная продавцом за проданное имущество, осталась у него.

О том, как взыскать эту сумму, и шла речь в данном деле. Следует заметить, что истцом по делу выступал гражданин, не участвовавший ни в первой, ни во второй сделке, но, как следует из определения, получивший после состоявшейся виндикации право требования реституционных платежей по первой сделке в порядке

24

Комментарии

цессии от приобретателей по обеим сделкам. (Впрочем, неясно, как реституционное притязание могло быть ему уступлено конечным приобретателем, ООО «Доминиум», не являвшимся стороной первой сделки, а значит, не обладавшим таким притязанием, если только последнее не было ему частично уступлено в свою очередь приобретателями по первой сделке.)

Истец пытался взыскать указанную сумму с помощью кондикционного иска. Решением суда первой инстанции (оставленным в силе апелляционной инстанцией) в иске было отказано. Одним из оснований такого решения — для нас единственно имеющим значение в целях настоящего комментария — явился пропуск истцом исковой давности, начавшей свое течение, по мнению суда, в момент исполнения ничтожной сделки (п. 1 ст. 181 ГК).

Коллегия в порядке кассации отменила определение апелляционной инстанции, указав, что нормы ст. 181 ГК «не регулируют вопрос о сроках предъявления требований о возврате денежных средств, уплаченных по сделке покупателем, в том случае, когда в пользу продавца спорное имущество истребовано от третьего лица — последующего приобретателя этого имущества». По мнению Коллегии, «в данном случае покупатель вправе требовать от продавца, добившегося в судебном порядке возврата имущества в его владение, уплаченного им по сделке как неосновательного обогащения в соответствии с пунктом 1 статьи 1103 Гражданского кодекса», а потому применению подлежали п. 1 ст. 196 и п. 1 ст. 200 ГК, согласно которым трехлетний срок исковой давности исчисляется со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права. «Поскольку иски были заявлены

впределах трехлетнего срока с момента признания судами сделки ничтожной и виндикации спорного имущества, — заключила Коллегия, — то вывод суда апелляционной инстанции о пропуске истцом срока исковой давности следует признать противоречащим действующему законодательству».

2.Сразу же отметим, что комментируемое определение представляется законным, обоснованным и справедливым. В то же время оно ставит или актуализирует ряд интересных цивилистических проблем.

Прежде всего оно представляет прекрасный сюжет для того, чтобы вновь вернуться к вопросу о соотношении меры, предусмотренной п. 2 ст. 167 ГК (т.е. так называемой реституции), и притязания, основанного на обязательстве из неосновательного обогащения (кондикции). В отечественной судебной практике и доктрине, как известно, утвердился подход, основанный на четком разграничении этих правовых явлений. Комментируемое определение, признающее возможность истребования полученных стороной недействительной сделки сумм с помощью кондикционного иска (хотя бы и субсидиарно), обозначает иную, противоположную тенденцию

вданном вопросе.

Ранее мне уже приходилось достаточно писать по поводу соотношения упомянутых средств защиты, отстаивая точку зрения о несамостоятельности реституции как охранительной меры, о том, что в действительности она выражается (или должна выражаться), в зависимости от конкретных обстоятельств, в «классических» гражданско-правовых притязаниях, одним из которых является кондикция. В обоснование этой точки зрения отмечалось, в частности, что обязанность сто-

25

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

роны недействительной сделки по возмещению стоимости полученного в деньгах при невозможности его возврата в натуре (что было предложено именовать компенсационной реституцией) буквально сформулирована в п. 2 ст. 167 ГК как безусловная, не зависящая ни от вины стороны, ни от каких-либо иных обстоятельств, а это может приводить к применению реституции без учета фундаментальных цивилистических принципов, определяющих бремя несения риска случайной гибели или повреждения имущества, устанавливающих основания и условия гражданскоправовой ответственности и др.1

Наглядный пример. Я передал вам по ничтожной сделке дорогую вазу и получил за нее деньги. На следующий день я пришел к вам домой и разбил вазу, а полученные за нее деньги вернуть отказываюсь. Как вы можете защитить свои интересы? Деликтный иск здесь невозможен, поскольку я не причинил вреда чужому имуществу, ибо уничтожил свою собственную вещь (по причине ничтожности сделки право собственности к вам не перешло). В иске о «применении последствий недействительности сделки» в виде реституции было бы также отказано, так как при господствующем подходе реституция должна быть двусторонней, а значит, ей воспрепятствовала бы невозможность возврата мне вещи (вазы) с вашей стороны. Если же вы решили бы предъявить мне кондикционный иск, справедливо полагая меня обогатившимся за ваш счет, то согласно все тому же подходу этот иск должен был бы быть отклонен именно потому, что деньги были уплачены по недействительной сделке, а значит, требовать их возврата можно было бы лишь в порядке реституции на основании п. 2 ст. 167 ГК. Очевидно, что если бы не эта специфическая конструкция двусторонней реституции, то уже изначально, с момента уплаты покупной цены, было бы возможно кондикционное притязание, являющееся, как и все нормальные частноправовые притязания, односторонним; при этом последующее уничтожение вазы никак не повлияло бы на его осуществление.

Дело, по которому вынесено комментируемое определение, еще раз подтверждает, на мой взгляд, не только бесполезность, но и вредоносность обсуждаемой конструкции реституционного притязания, неизвестной иным правопорядкам.

Вспомним, что не так давно по схожей проблеме уже высказывалась Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ, которая в определении от 16.09.2014 № 310-ЭС14-79 пришла к аналогичному выводу об обоснованности кондикционного иска приобретателя имущества (мини-мельницы) по недействительной сделке против отчуждателя после того, как последний вернул себе это имущество от третьего лица. При этом позиция нижестоящих судов, по мнению которых указанному иску препятствует ранее вынесенное судебное решение об отказе истцу

в«применении последствий недействительности договора», была квалифицирована Коллегией по экономическим спорам как «ложный правовой пуризм». Итак,

впользу применимости кондикции для возврата исполненного по недействительной сделке имеются определения уже двух разных коллегий ВС, что позволяет заключить о формировании на уровне высшей судебной инстанции единого подхода к рассматриваемой проблеме.

1 См.: Тузов Д.О. Теория недействительности сделок: опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. М., 2007. С. 468.

26

Комментарии

Обозначим, однако, основные отличия упомянутого дела (назовем его «дело о мини-мельнице») от дела, по которому вынесено комментируемое определение: они будут иметь значение в ходе дальнейшего анализа. Во-первых, в деле о минимельнице речь шла определенно о кондикционном требовании первого приобретателя — стороны недействительной сделки, в то время как в комментируемом деле, как уже отмечено выше, не вполне ясно, признала ли Коллегия наличие обязательства из неосновательного обогащения между сторонами первой сделки или же между покупателем по второй сделке, у которого вещь была виндицирована собственником, и этим последним (во втором случае обозначенной проблемы соотношения реституционного и кондикционного притязаний не возникает). Во-вторых, в деле о мини-мельнице до рассмотрения иска о неосновательном обогащении уже был рассмотрен иск о применении последствий недействительности сделки в форме реституции, и в нем было отказано в связи с отчуждением предмета сделки (мини-мельницы) третьему лицу и невозможностью его возврата; в анализируемом же деле вопрос о последствиях недействительности сделки вообще не рассматривался и не решался. В-третьих, в отношении дела о минимельнице известно, что первый приобретатель вернул второму приобретателю уплаченную последним сумму, в то время как применительно к нашему делу сведений об этом нет.

3.Правомерно признав в комментируемом определении наличие обязательства из неосновательного обогащения и, следовательно, кондикционного притязания, Коллегия обошла, однако, вниманием вопрос о моменте и основании его возникновения. Понятно, что в данном деле главным было определить момент начала течения исковой давности по иску о возврате денежных средств, как бы его ни квалифицировать, ибо от этого зависело его удовлетворение. Именно на указанном моменте сделан основной акцент в аргументации Коллегии, которая не согласилась с мнением судей нижестоящих инстанций, идентифицировавших его с началом исполнения ничтожной сделки. Впрочем, Коллегия не определила этот момент однозначно, лишь констатировав, что ни со дня признания сделки ничтожной, ни со дня виндикации имущества трехлетний давностный срок не истек.

Вместе с тем из мотивации определения все же, на мой взгляд, ясно усматривается, что Коллегия по гражданским делам (как ранее и Коллегия по экономическим спорам в деле о мини-мельнице) связывала возникновение неосновательного обогащения у продавца по первой сделке именно с фактом возврата им себе отчужденного по той же сделке имущества посредством виндикации у третьего лица (в деле о мини-мельнице — посредством иска о признании права собственности).

С таким подходом нельзя согласиться. Следует учитывать, что исполнение ничтожной сделки не может перенести на приобретателя право собственности: распорядительный акт во исполнение такой сделки, будучи каузальным, недействителен ввиду отсутствия каузы, т.е. ничтожности основной, обязательственной сделки. Поскольку, таким образом, отчуждатель продолжает сохранять свое право собственности (независимо от вопроса о госрегистрации его перехода) и может защищать его посредством иска, истребуя свою вещь, неосновательное обогащение у него возникает уже в самый момент получения покупной цены за отчужденное имущество и продолжает сохраняться до тех пор, пока его право собственности не прекратится по некоторым основаниям (например, в силу приобретательной дав-

27

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

ности или приобретения вещи добросовестным третьим лицом) либо пока он не вернет полученную им сумму.

Однако для идентификации обязательственного правоотношения, разновидностью которого является кондикционное обязательство, необходимо определить помимо его пассивной стороны — должника также и активную сторону — кредитора, т.е. лицо, за счет которого произошло обогащение. Изначально собственник, получив оплату по первой сделке, неосновательно обогащается за счет приобретателя (в нашем случае — приобретателей) по этой же сделке, который утрачивает часть своего актива, получая взамен не право собственности на приобретенную вещь, а лишь беститульное владение ею. Однако, следуя господствующему представлению, на данной стадии потенциально возможное кондикционное требование конкурирует с «реституционным», а поскольку в этой конкуренции в силу ст. 1103 ГК побеждает последнее, следовало бы признать, что кондикционное притязание против обогатившегося невозможно. Это не означает, впрочем, что отсутствует сам факт обогащения за счет приобретателя: просто для его устранения применяется иное, специальное средство (не будь которого, применялась бы, очевидно, кондикция).

Что происходит далее, при перепродаже вещи, в момент получения первым приобретателем от приобретателя по второй сделке оплаты за отчуждение ему того же имущества? С точки зрения отношений сторон по первой сделке, во-первых, реституция становится лишенной смысла, поскольку вследствие отчуждения вещи третьему лицу она выразилась бы в бесполезном обмене равными денежными суммами, а во-вторых, отчуждатель перестает быть обогатившимся за счет приобретателя (по первой сделке), ибо последний восстанавливает свое имущественное положение, получая за отчуждение имущества третьему лицу соответствующую плату. Если гипотетически все же признать сохранение за ним кондикционного притязания, то следовало бы также признать, что попытка осуществления такового после перепродажи полученной вещи представляла бы собой злоупотребление правом с последствием в виде отказа в его защите. Вместе с тем дальнейшее отчуждение вещи само по себе, очевидно, не может повлиять на состояние обогащения ее собственника — первого отчуждателя, поскольку он продолжает оставаться собственником. Однако обогатившимся он будет теперь уже не за счет своего контрагента, а за счет второго приобретателя. Поскольку же реституция ex п. 2 ст. 167 ГК между ними как лицами, не являющимися сторонами одной недействительной сделки, по определению невозможна, последнему приобретателю будет доступно субсидиарное средство защиты — кондикционный иск.

Конечно, сказанное выше может быть полностью верно лишь при экономической равноценности двух договорных операций. В противном же случае необходимо делать поправку на разницу в покупной цене и, возможно, констатировать частичное сохранение соответствующих обязательств (так, если цена второго отчуждения будет выше, чем первого, то на сумму разницы обогатившимся за счет второго приобретателя будет, по-видимому, также первый приобретатель, он же второй отчуждатель). Однако самой сути подхода это не меняет.

Кондикционное притязание второго приобретателя прекратится, если он приобретет право собственности на вещь в силу приобретательной давности (или даже

28