Арбитраж 22-23 учебный год / ВЭП РФ, 2017, 6

Свободная трибуна

вопроса несвойственной ему функцией и в широком смысле наталкивается на общую критику «юриспруденции понятий». Слабости квалификации как инструмента разрешения прикладных вопросов начинают проявляться и тогда, когда эти вопросы затрагивают различные конфликты интересов и разрешение с выбором квалификации одного из них (часто невольно) влияет на разрешение остальных.

Критерий меньшего благоприятствования нарушителю договора

Отражение критерия

Другой критерий, который мы обнаруживаем в практике ВАС РФ, оказывается более интересным как фактор, который может предопределять особенности последствий расторжения нарушенного договора. Это критерий меньшего благоприятствования нарушителю, относящий все невыгодные последствия при решении того или иного вопроса на сторону, нарушившую договор.

Поскольку речь идет об отмене именно нарушенного договора, данный фактор при определении последствий расторжения хочется применять в первую очередь. Его учет напрашивается при обсуждении самых разных вопросов:

–о виде реституции: в натуре или посредством компенсации (например, нужно ли всегда отдавать решение этого вопроса на усмотрение кредитора, управомоченного на расторжение, или же, напротив, следует ориентироваться на выработку каких-то иных критериев);

–о распределении невыгод от ухудшения и гибели полученного, уменьшения его стоимости (например, должны ли эти невыгоды всегда возлагаться на нарушителя или распределяться по каким-то другим критериям);

–об учете улучшений и увеличений стоимости полученного (например, должна ли их компенсировать нарушителю сторона, управомоченная на расторжение, особенно учитывая, что вторые часто происходят по случайным причинам, а первые не всегда одинаково ценны для сторон);

–о расчете стоимости полученного, если его нельзя вернуть в натуре (например, на какую из сторон возлагать риск случайного уменьшения или выгоду случайного увеличения такой стоимости, когда ее расчет основывается на рыночной оценке);

–о возврате выгод (например, должен ли кредитор, управомоченный на расторжение, при осуществлении реституции компенсировать нарушителю стоимость полученных, но не сохранившихся в натуре плодов от предоставления, или компенсировать стоимость выгод, которые он не извлек, но мог извлечь, и которые поэтому определяются расчетным путем);

–о компенсации расходов (например, должно ли лицо, управомоченное на расторжение, при осуществлении реституции компенсировать их нарушителю, осо-

139

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

бенно учитывая, что полезность и необходимость таких расходов сторонами может пониматься по-разному);

–о распределении издержек на реституцию (например, должна ли их нести каждая из сторон или они должны возлагаться на нарушителя);

–о месте возврата (например, должно ли это быть местонахождение кредитора, исходя из того, что расторжение является санкцией за неисполнение, или же какое-то другое место); и т.д.

Последовательное применение критерия меньшего благоприятствования нарушителю должно давать одинаковый ответ на все подобные вопросы. В связи с этим кажется, что постановление № 35, обращаясь к данному критерию, выбирает скорее некий компромиссный вариант. Оно действительно ориентирует на применение этого критерия при решении вопросов об учете ухудшений, гибели имущества или иной невозможности возврата его в натуре, но явно игнорирует его, в частности, при обсуждении вопросов о возврате выгод от предоставления и о компенсации расходов на него.

Так, при обсуждении вопросов о возврате выгод и компенсации расходов п. 5 постановления № 35 указывает, что вне зависимости от основания для расторжения договора сторона, обязанная вернуть имущество, возмещает другой стороне все выгоды, которые были извлечены первой стороной в связи с использованием, потреблением или переработкой данного имущества, за вычетом понесенных ею необходимых расходов на его содержание. В частности, если возвращается имущество, бывшее в использовании, подлежит возмещению износ данного имущества, определяемый расчетным путем, при этом заинтересованное лицо может доказать, что фактический износ превышал расчетный ввиду чрезмерного использования, которому подвергалось имущество. Если возвращаются денежные средства, то подлежат уплате проценты на основании ст. 395 ГК РФ с даты получения возвращаемой суммы другой стороной (ответчиком).

Напротив, при обсуждении вопросов об учете ухудшений, гибели имущества или иной невозможности возврата его в натуре в п. 6.1 и 6.2 постановления № 35 содержатся такие разъяснения:

«...Если основанием для расторжения договора послужило нарушение договора стороной, получившей по нему имущество в собственность, то сторона, нарушившая договор и обязанная вернуть имущество, должна компенсировать всякие, в том числе случайные, недостачу или ухудшение имущества применительно к п. 1 ст. 405 ГК РФ.

При невозможности возврата имущества в натуре сторона, нарушившая договор, обязана возместить другой стороне его стоимость по цене, указанной в расторгнутом договоре, а при ее отсутствии — стоимость имущества, определяемую по правилам п. 3 ст. 424 ГК РФ на момент приобретения. При наличии недостатков у имущества в расчет принимается его стоимость, определенная с учетом данных недостатков.

140

Свободная трибуна

Сторона, допустившая нарушения, приведшие к расторжению договора, может быть вместе с тем освобождена от обязанности возместить стоимость полученного ею имущества в денежной форме в том случае, если имущество погибло в результате недостатков, за которые отвечает сторона, передавшая имущество, или гибель имущества произошла бы в любом случае вне зависимости от того, у кого бы оно находилось» (п. 6.1);

«...Если договор расторгается в связи с нарушениями, допущенными стороной, передавшей по этому договору имущество, либо не в связи с нарушением какойлибо из сторон, сторона, получившая имущество в собственность и обязанная его вернуть другой стороне, только в том случае компенсирует отсутствие или ухудшение этого имущества в денежной форме, если она распорядилась этим имуществом или потребила его, а также если гибель имущества или его ухудшение произошли в условиях, когда сторона относилась к обеспечению сохранности имущества существенно менее заботливо, чем это свойственно обычному участнику гражданского оборота. После того как сторона узнала или должна была узнать о наличии оснований для расторжения договора, она компенсирует стоимость имущества при наличии ее вины в любой форме» (п. 6.2).

Для обсуждаемых в этих пунктах вопросов постановление явно сосредоточивает основное свое внимание на критерии меньшего благоприятствования нарушителю и тем самым дает нам, пожалуй, первый содержательный критерий, который можно концептуально обсуждать при решении разных проблем последствий расторжения.

Корректировка критерия

Вместе с тем одновременно постановление № 35 сразу же обнаруживает несправедливость его применения в ряде случаев. Поэтому с использованием разных примеров постановление показывает неуниверсальность этого критерия и корректирует его. Речь идет о случаях, когда гибель имущества произошла бы в любом случае вне зависимости от того, у кого бы оно находилось (1), а также о случаях, когда ухудшения, гибель и проч. были вызваны не той стороной, чье нарушение послужило поводом для расторжения, а противоположной (2).

Случаи, когда гибель имущества произошла бы в любом случае вне зависимости от того, у кого оно находилось

Первое исключение описано в абз. 3 п. 6.1 постановления № 35. Оно касается ситуаций, когда гибель имущества произошла бы в любом случае вне зависимости от того, у кого оно находилось. В таких случаях, как предлагает постановление, невыгоду от гибели несет не нарушитель, у которого имущество находилось и погибло, а другая сторона.

Указанное исключение выглядит не очень системно на фоне решений, предложенных в постановлении ранее.

141

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

Очевидно, что оно касается лишь случайных изменений (гибель имущества) и в этом смысле разрешает вопрос о распределении рисков между сторонами. При этом оно описывается как оговорка, корректирующая общее правило о несении риска гибели той стороной, которая нарушила договор, т.е. общее правило о несении риска гибели нарушителем.

Однако содержание этой оговорки, охват ею случаев, когда гибель произошла бы вне зависимости от того, у кого находилось имущество, создает впечатление, что и само общее правило имеет другое обоснование: получатель должен нести риск гибели не потому, что он нарушитель, а потому что полученное находилось в его владении и он имел больше всего возможностей по обеспечению его сохранности. Ведь именно эта посылка вынуждает делать исключение для утраты, которую получатель никак не мог бы предотвратить, когда гибель произошла бы, даже если вещь находилась у другой стороны.

При этом данная оговорка не только изменяет обоснование самого общего правила о несении риска гибели нарушителем, но и фактически размывает его. Ведь это и есть обычное понятие риска — когда ни одна из сторон не может от него защититься и поэтому предполагается, что гибель наступила бы, даже если предмет находился у контрагента или у кого-то еще. Иное понимание риска всегда будет обращать к субъективным критериям (например, если бы вещь находилась в сфере контроля противоположной стороны, то она могла бы предотвратить ее гибель, и т.п.), которые мало связаны с понятием риска как обстоятельства, непосильного контролю человека.

Поэтому в конечном счете исключение из правила о несении риска случайной гибели нарушителем в ситуациях, когда гибель произошла бы вне зависимости от того, у кого находилось имущество, несколько сбивает с толку. Оно означает приблизительно следующее: риск случайной гибели несет нарушитель, за исключением случаев, когда гибель произошла по случайным причинам. Это не позволяет ответить на вопрос о распределении риска и непротиворечиво прочесть п. 6.1 постановления № 35: из абз. 1 и 2 следует, что риск возлагается на нарушителяполучателя, а абз. 3 переносит его на противоположную сторону.

Случаи, когда ухудшения, гибель и проч. были вызваны не той стороной, чье нарушение послужило поводом для расторжения, а противоположной

Остальные исключения из правила о возложении невыгоды от ухудшений, гибели и проч. на нарушителя в основном составили ситуации, когда эти изменения были вызваны поведением противоположной стороны. Постановление № 35 иллюстрирует эти ситуации тремя примерами.

Пример 1. Договор расторгнут из-за нарушения одной стороны, а предмет погиб в результате недостатков, за которые отвечает другая сторона. Так, в абз. 3 п. 6.1 постановления предлагается отойти от правила о возложении невыгод от гибели на счет нарушившего договор получателя, когда «имущество погибло в результате недостатков, за которые отвечает сторона, передавшая имущество». Например,

142

Свободная трибуна

договор поставки нескольких партий сока расторгнут по причине неисполнения покупателем обязанности по их оплате, но из-за нарушений технологии изготовления все партии сока к моменту расторжения оказались непригодными для потребления.

Подобные ситуации действительно вызывают закономерный вопрос: кто же здесь является нарушителем — получатель, не выплативший полностью цену, или лицо, передавшее предмет с недостатком, повлекшим его гибель или ухудшение? Нарушение какой из сторон должно перетягивать вместе с собой несение невыгоды от ухудшения или гибели предмета при осуществлении реституции? Сложность непротиворечивого ответа на этот вопрос, наверное, и повлекла применение постановлением другого критерия — невыгоду несет не нарушитель, а лицо, чьим поведением вызваны изменения полученного предмета (гибель, ухудшения и проч.).

Пример 2. Предмет находился у управомоченной на расторжение стороны, упречное поведение которой вызвало его ухудшение или гибель. Этот пример касается уже другой ситуации: здесь не обе стороны нарушили договор, а одна. При этом погибший или ухудшенный предмет находился не у нарушителя, а у управомоченного на расторжение, чье поведение и вызвало его ухудшение или гибель.

В таких ситуациях п. 6.2 постановления № 35 обязывает получателя компенсировать гибель имущества или его ухудшение, если они произошли в условиях, когда он относился к обеспечению сохранности этого имущества существенно менее заботливо, чем это свойственно обычному участнику гражданского оборота.

Введение определенного стандарта поведения, который получатель должен нарушить, чтобы возникла его обязанность по компенсации, связано с тем, что он здесь является управомоченным на расторжение лицом. Поэтому упречность его поведения, приведшего к ухудшению или гибели имущества, оказывается достаточно сложно обосновать: до расторжения он был собственником и мог поступать с имуществом по своему усмотрению, а любые применяемые к нему постфактум стандарты необоснованно ограничивают его распорядительную власть. Для решения этой проблемы в постановлении предлагается понимать упречность поведения, или вину, как проявление или непроявление такой степени заботливости, которую проявил бы любой разумный участник оборота, находившийся в схожей ситуации23.

23Это не единственный вариант обоснования упречности поведения получателя, приведшего к ухудшению (гибели и проч.) имущества, но возможный. Он встречается нередко и в работах зарубежных коллег, но часто критикуется. Например, указывается, что тогда к компенсируемому должником ухудшению, гибели полученного и проч. не будут относиться случаи переработки и отчуждения, поскольку, как правило, это типичные нормальные способы обращения предпринимателей со своим имуществом (см., напр.: Kohler J. Die gestörte Rückabwicklung... S. 340; Leser H.G. Op. cit. S. 183 .; Sickinger Chr. Gefahrtragung und Haftung beim Rücktritt vom Kaufvertrag. Diss. Bonn, 1994. S. 185). Кроме того, эта концепция, опираясь на определение упречности (вины) сквозь призму отношения должника к полученному, нарушающего определенный стандарт поведения, в общем-то выглядит еще и очень искусственно. По сути, она вновь возвращает нас к признанию обязанностей каким-то определенным образом относиться к своему имуществу и не решает проблему с тем, что таких обязанностей просто не существует.

143

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

Смысл такого ограничения теряется с получением знания о наличии оснований для расторжения договора. С этого момента пропадает сама проблема несправедливости ограничения распорядительной власти получателя — он уже знает о том, что договор может быть расторгнут, и более того, только он него зависит такое расторжение. Поэтому далее в постановлении указывается, что с этого момента получатель компенсирует стоимость ухудшения или утраты имущества при наличии его вины в любой форме.

Таким образом, во втором примере обращение к тому, какой из сторон были вызваны изменения полученного, дополняется также необходимостью учета добросовестности (в субъективном смысле). Именно она позволяет не во всех случаях возлагать на получателя, управомоченного на расторжение, невыгоды от вызванных им изменений.

Пример 3. Управомоченная на расторжение сторона потребила или распорядилась полученным имуществом. Еще один пример описывается в п. 6.2 постановления № 35, где говорится об обязанности получателя, управомоченного на расторжение, компенсировать отсутствие или ухудшение этого имущества, если он распорядился этим имуществом или потребил его. В нем также можно увидеть идею о том, что невыгоду несет тот, чьим поведением вызвана утрата предмета предоставления, его ухудшение и проч.

Для этой категории случаев — потребления и распоряжения имуществом — вновь возникают сложности с тем, как обосновать упречность поведения получателя, управомоченного на расторжение. При этом прежний подход (нарушение такой степени заботливости, которую проявил бы любой разумный участник оборота) здесь не подходит, поскольку потребление и распоряжение своим имуществом представляют собой типичные нормальные способы обращения.

Вероятно, поэтому постановление № 35 описывает эту категорию случаев отдельно. Обоснования упречности поведения получателя из текста до конца не видно, но можно предположить, что она понимается просто как любое «свободное» поведение получателя, вызвавшее невозможность возврата в натуре24, или же сводится к применению более общей концепции venire contra factum proprium25. Либо

24Такое понимание упречности поведения управомоченного на расторжение получателя (редукция вины до причинности) распространено, например, в традиции континентального права. См.: Hartmann St. Op. cit. S. 193 .; Hornung R. Die Rückabwicklung gescheiterter Verträge nach französischem, deutschem und nach Einheitsrecht. Baden-Baden, 1998. S. 143, 150, 158; Glaß E. Op. cit. S. 54; Kaiser D. Die Rückabwicklung gegenseitiger Verträge wegen Nichtund Schlechterfüllung nach BGB. Tübingen, 2000. S. 244, 256; Kohler J. Die gestörte Rückabwicklung... S. 341; Krebs M. Die Rückabwicklung im UN-Kaufrecht. München, 2000. S. 109; Leser H.G. Op. cit. S. 189; Sickinger Chr. Op. cit. S. 151, 185, 186; Thier A., in: HHK zum BGB. Hrsg. von M. Schmoeckel, J. Rückert, R. Zimmermann. Bd. II. Schuldrecht: Allgemeiner Teil. Tübingen, 2007. S. 2113. В части французского и швейцарского права см.: Усачева К.А. Единая модель… (часть вторая). С. 108 (сноска 2).

25Тогда упречность будет состоять не в том, что ухудшение, гибель и проч. были вызваны поведением получателя, нарушением его обязанности каким-то образом относиться к полученному, а в факте последующего предъявления иска об отмене договора и реституции. О концепции и ее обоснованиях для проблем реституции после отмены договора см., напр.: Glaß E. Op. cit. S. 54; Kaiser D. Die Rückabwicklung… S. 256, 260 .; Kohler J. Die gestörte Rückabwicklung… S. 34; Leser H.G. Op. cit. S. 189; Sickinger Chr. Op. cit. S. 151, 179, 184; Thier A. Op. cit. S. 2113.

144

Свободная трибуна

можно предположить, что само обоснование возложения невыгоды от ухудшений

иутраты на получателя здесь просто выглядит иначе: например, оно связано с тем, что при ином подходе получатель дважды извлечет выгоду — и возмездно распорядится полученным или потребит его, создав невозможность реституции в натуре,

иполучит назад осуществленное им самим предоставление26. Последнее кажется более удачным объяснением27.

Таким образом, практика ВАС РФ подарила нам по меньшей мере два критерия для решения проблем последствий расторжения нарушенного договора: первый — квалификация реституционного требования, второй — критерий меньшего благоприятствования нарушителю. Но первый из них оказывается бесполезным по методологическим соображениям, а второй уже интересно обсуждать. Тем более что он очень напоминает часть более общей идеи, которую любопытно было бы проанализировать с опорой также на доктрину и последнюю практику ВС РФ.

Критерий меньшего благоприятствования нарушителю как часть более общей идеи: доктринальные наработки и последняя практика ВС РФ

Критерий меньшего благоприятствования и функции расторжения

Сам по себе критерий меньшего благоприятствования нарушителю появляется только в связи с тем, что мы говорим об отмене нарушенного договора. Его применение создает впечатление, что он просто отражает специфику основания расторжения на уровне решения проблем его последствий. То есть в деталях реституции, в возложении всех возможных невыгод на нарушителя при решении разных проблем последствий расторжения он просто повторяет идею о том, что расторжение является реакцией на нарушение договорного обязательства. Возможность такой реакции обычно обсуждается наряду с другими средствами защиты (например, взысканием убытков или понуждением к реальному исполнению), которые также ориентируются на идею санкции за нарушение договорного обязательства и на устранение имущественных потерь кредитора.

26См. об аргументе, в частности, в работах по швейцарскому праву: Hartmann St. Op. cit. S. 196.

27Первые два — т.е. попытки обосновать упречность как-то иначе — оставляют сомнения. Непонятно, почему они оказываются актуальными только для случаев распоряжения и потребления (третий наш пример) и не применяются, скажем, для случаев ухудшений и гибели (второй наш пример). Ведь и концепция venire contra factum proprium, и понимание упречности как причинности являются достаточно общими, одинаково справедливыми для разных ситуаций. Вместе с тем применение их ко второму описанному нами примеру влекло бы другое решение, чем то, что предусмотрено постановлением № 35: невыгоду от гибели и ухудшения всегда бы нес получатель, вне зависимости от того, как он до расторжения обращался с этим имуществом. Поэтому кажется, что обращение к ним не отвечало бы целям толкования решений, предложенных постановлением. Такое толкование было бы вряд ли системным.

145

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

Вместе с тем среди этих средств защиты нарушенных прав кредитора по договорному обязательству расторжение примечательно тем, что совмещает в себе не одну, а сразу две функции. Ведь оно предполагает реституцию, и этот реституционный эффект часто ориентируется, скорее, уже на иной способ устранения дисбаланса между сторонами — не на компенсацию имущественных потерь кредитора, а на восстановление эквивалентности между выгодами должника и невыгодами кредитора, на изъятие несправедливых имущественных излишков, которые могут возникать не только при нарушении договора контрагентом и его расторжении, но и, к примеру, при недействительности или вообще вне договорного контекста.

Расторжение оказывается как бы между двумя группами различных институтов — между институтами, направленными на устранение договорного нарушения, с одной стороны, и институтами, восстанавливающими баланс интересов сторон посредством устранения несправедливого увеличения активов, с другой стороны.

Такое промежуточное положение расторжения и его эффекта и, как следствие, перегруженность разными функциями зачастую не позволяют непротиворечиво обосновать те или иные предлагаемые решения проблем последствий расторжения. Как сложившаяся доктрина, так и последняя практика Верховного Суда очень хорошо показали эти противоречия в своих разъяснениях. Речь идет прежде всего о постановлении Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств» (далее — постановление № 7) и о некоторых определениях по конкретным делам Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ.

Для нас дискуссия, описанная в этих разъяснениях, интересна в той мере, в которой она позволяет определить, возможно ли какое-то гармоничное сочетание этих функций в одном институте или же их сочетание всегда будет являться лишь компромиссом. Поскольку анализ соотношения этих функций часто напоминает процесс взвешивания разных критериев, вытекающих из них, в конечном итоге он позволяет понять, каким образом все-таки относиться к критерию меньшего благоприятствования нарушителя как к отражению функции устранения договорного нарушения.

Расторжение и его эффект как способ устранения договорного нарушения

С одной стороны, уже сам факт того, что постановление № 7 (постановление «об ответственности…») неоднократно обращается к проблемам расторжения и его эффекта, косвенно может свидетельствовать, что постановление понимает расторжение как один из возможных способов устранения договорного нарушения, как санкцию за нарушение обязательств должником, восстанавливающую имущественные потери кредитора28.

28Хотя связь здесь, конечно, достаточно условна, поскольку постановление обсуждает проблемы расторжения, скорее, только в той мере, в которой они касаются применения иных мер ответственности.

146

Свободная трибуна

Такое понимание расторжения и его эффекта созвучно некоторым позициям в российском29 и зарубежном30 праве и прослеживается также и в некоторых решениях, предложенных Верховным Судом для более прикладных вопросов. Например, для вопроса о возможности компенсации наряду с расторжением положительного интереса кредитора, восстанавливающего кредитору такое положение, как если бы договор был надлежаще исполнен (п. 11–13 постановления № 7 (относительно убытков «вместо исполнения»)). Интерес кредитора здесь как раз состоит не в изъятии несправедливых имущественных излишков на стороне должника (их, может быть, и не было или не было в таком размере), а в компенсации своих потерь.

О понимании расторжения и его эффекта как санкции за неисполнение говорит также и все еще сохраняющийся лишь судебный порядок расторжения договора

всвязи с его нарушением31 (п. 2 ст. 450 ГК РФ), а также, к примеру, стремление

вряде случаев сказать, что договор или его условия после расторжения сохраняют силу, в частности:

–в связи с сохранением некоторых договорных мерил и после расторжения договора (например, обязанности платить предусмотренные договором арендные платежи до возврата полученного и компенсации неустойки за просрочку их уплаты —п. 66 постановления № 7);

29В частности, Р.С. Бевзенко, анализируя практику арбитражных судов до 2010 г., ссылается на поддерживающие такое понимание постановления ФАС Северо-Западного округа от 16.06.1999 по делу

№А56-4129/99 и ФАС Центрального округа от 20.01.2003 по делу № А48-2106/02-12 (см.: Бевзенко Р.С. Некоторые вопросы судебной практики применения положений главы 29 ГК РФ // Вестник гражданского права. 2010. № 2. С. 139–173). Такой подход встречается и в более поздней практике (см.: постановления ФАС Центрального округа от 16.08.2012 по делу № А23-4754/2011, от 15.08.2008 по делу № А62-167/2008; ФАС Западно-Сибирского округа от 26.05.2008 № Ф04-3217/2008; ФАС Уральского округа от 30.03.2010 № Ф09-1898/10-С2, от 17.12.2009 № Ф09-10044/09-С2, от 15.09.2009

№Ф09-6865/09-С3 и др.). Эту позицию судебной практики со ссылками на судебные акты критически обсуждают также, в частности, Д.В. Добрачев, А.В. Егоров, А.Г. Карапетов и С.В. Сарбаш (см.: Добрачев Д.В. Развитие института возмещения убытков в свете модернизации Российского гражданского законодательства. М., 2012; Егоров А.В. Указ. соч.; Карапетов А.Г. Указ. соч.; Сарбаш С.В. Возврат уплаченного как последствие неисполнения договорного обязательства // Хозяйство и право. 2002. № 6. С. 80–91).

30См., например, во французском праве: Boyer G. Op. cit. P. 49–50; Chabas F. Jurisprudence francaise en matière de droit civil. Obligations et contrats spéciaux. Obligations en général // RTD Civ. 1983. P. 341; RigalleDumetz C. La résolution partielle du contrat. Paris, 2003. P. 176. В бельгийском праве: Pirson V. Les clauses relatives à la résolution des contrats // P. Wéry (coordination). Les clauses applicables en cas d’inexécution des obligations contractuelles. Bruxelles, 2001. P. 95–96; Stijns S. La résolution pour inexécution des contrats synallagmatique, sa mise en œuvre et ses e ets // Dieux X., Romain J.-Fr. Les obligations contractuelles. Bruxelles, 2000. P. 379. Более того, иногда указывается, что расторжение первоначально не представляло собой самостоятельного института, а выросло во многом из притязания о возмещении вреда и потери кредитором интереса в принятии исполнения. См. об этом в литературе по немецкому праву: Muthers Ch. Der Rücktritt vom Vertrag. Baden-Baden, 2008. S. 28, 35. См. также: Kohler J. Die gestörte Rückabwicklung... S. 63.

31На это обстоятельство как свидетельствующее в пользу понимания расторжения и его эффекта как санкции за неисполнение часто указывается в зарубежной, особенно во французской и бельгийской, литературе, но оно практически не упоминается в российской. См., напр.: Mazeaud J., Mazeaud H., Mazeaud L., Chabas F. Lecons de droit civil. T. II. Vol. I. Obligations. Théorie générale. 8ème édition. Paris. P. 1150; Stijns S. Op. cit. P. 379, 383, 385; Tallon D. Les remèdes. Le droit français // Tallon D., Harris D. Le contrat aujourd’hui. Paris, 1987. P. 276; Terré F., Lequette Y., Simler Ph. Droit civil: les obligations. 11e éd. Paris, 2013. P. 694–695 и др.

147

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

–в связи с возможностью предусмотреть соглашением сторон некоторые детали режима реституции после отмены договора (например, неустойку за неисполнение реституционного обязательства, п. 67 постановления № 7), распределить невыгоды от ухудшения или гибели полученного (определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 04.08.2015 № 310-ЭС15-4563).

Это стремление сохранить что-то от первоначального договорного отношения вряд ли имело бы какой-то смысл, если эффект расторжения ориентировался бы лишь на восстановление фактической экономической эквивалентности и устранение несправедливого увеличения активов ответчика.

Расторжение и его эффект как способ устранения несправедливого увеличения активов

С другой стороны, из целого ряда разъяснений Верховного Суда следует и иная функция последствий расторжения. Цель расторжения тогда видится скорее уже не в устранении нарушения, а только в отмене договора, выступающей поводом для восстановления status quo. Его восстановление устраняет возникшую между сторонами неэквивалентность, где критерием неэквивалентности выступает при этом не рыночная оценка предоставлений, а автономия воли. Поэтому даже если осуществленные предоставления равны по рынку (а нарушение связано, например, лишь с ассортиментом), неэквивалентность все равно подлежит корректировке.

Понимание расторжения и его эффекта как такого способа восстановления эквивалентности на протяжении последних двух веков также получало большой отклик в российской32 и зарубежной33 доктрине и практике.

В последней российской практике об отражении такого понимания косвенно говорит уже и сама квалификация Верховным Судом требования о возврате полученного при расторжении как неосновательного обогащения (см.: определения Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 05.07.2016 № 310-ЭС16- 2157, от 21.01.2016 № 310-ЭС15-12509; Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 03.02.2016 № 78-КГ14-39; ранее — п. 5 постановления № 35). Ведь неосновательное обогащение — это как раз такой институт, который непосредствен-

32Так, эти идеи здесь звучали при обосновании доктриной и практикой альтернативных толкований ст. 453 ГК РФ и при реформировании Кодекса. Подробнее об этом со ссылками на доктрину и практику мы писали здесь: Усачева К.А. Эффект отмены нарушенного договора. Реформа ГК как отражение походов, развитых практикой; Она же. Исключения из правила о полной реституции при расторжении нарушенных договоров и реформирование европейских кодификаций // Вестник экономического правосудия РФ. 2016. № 2. С. 155–157. И кажется, эта идея была отражена также и в п. 55 постановления № 35.

33См., напр., во французском праве: Picard M., Prudhomme A. De la résolution judiciaire pour inexécution des obligations // RTD Civ. T. 11. Paris, 1912. P. 61–109; Boyer G. Op. cit. P. 42–44; Rigalle-Dumetz C. Op. cit. P. 327. В немецком и швейцарском праве, по сути, эти идеи обсуждались тогда, когда господствовала теория прямого действия расторжения и требование о возврате полученного квалифицировалось как неосновательное обогащение. См. в литературе по немецкому праву: Graener W. Endbedingung und Rücktritt. Marburg, 1931. S. 46; Günther W. Die rückwirkende Kraft des Rücktritts. Göttingen, 1932. S. 8, 13, 16; Kaiser D. Die Rückabwicklung... S. 111; Leser H.G. Op. cit. S. 54–55, 154–155 и др. В литературе по швейцарскому праву см.: Ehrat F.R. Op. cit. S. 15, 47, 117; Hartmann St. Op. cit. S. 10–11; Glasl D. Op. cit. S. 50.

148