Арбитраж 22-23 учебный год / ВЭП РФ, 2017, 6

Свободная трибуна

Ксения Александровна Усачева

аспирант кафедры гражданского права юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, магистр юриспруденции (РШЧП)

Влияние факта нарушения договора на определение последствий его расторжения

Вевропейской правовой традиции учение о последствиях расторжения нарушенного договора долгое время формировалось под воздействием разных факторов: решение целого ряда вопросов ставилось в зависимость то от выбора квалификации реституционного требования (как договорного или внедоговорного), то от того, какая из сторон нарушила договор, то от каких-либо иных критериев. Связанные с этим внутренние противоречия и эклектика в построении общей концепции последствий расторжения отчасти сохранились там до настоящего времени.

Внекоторой мере этот же путь сегодня может повторить российское право. И вопрос о влиянии факта нарушения договора на определение последствий его расторжения здесь приобретает интерес именно в связи с необходимостью понять смысл и значение этого критерия среди других факторов, которые также могут влиять на построение режима реституции.

Ключевые слова: нарушение договора, расторжение, реституция

129

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

Ksenia Usacheva

PhD Candidate at the Department of Civil Law of the Law Faculty of Moscow State University, Master of Laws (Russian School of Private Law)

The Impact of Breach of Contract on the Effect of Rescission

In the European tradition, the evolution of the legal doctrine related to the effect of rescission resulting from a breach of contract has been affected by many different factors. A whole range of issues have been resolved through classification of restitution claims (as contractual or non-contractual), establishing the party in breach, or depending on other criteria. The inherent inconsistencies and eclecticism in the general doctrine of the effect of rescission remain partly existent. To a certain extent, the Russian doctrine may be developing in the same direction. The impact of a breach of contract on the effect of rescission becomes highly relevant as one needs to understand and assess the purpose and meaning of this particular criterion among other factors shaping the model of restitution.

Keywords: breach of contract, termination, restitution

Контрагент нарушил свое обязательство, и нарушение оказалось столь существенным, что другая сторона решила отказаться от дальнейшей связанности договором. Возврат полученного во исполнение договора, устраняющий возникший между сторонами дисбаланс, вызывает огромное количество различных во-

просов.

В каких случаях он должен осуществляться в натуре, а в каких посредством уплаты компенсации? Ведь в разных ситуациях каждой из сторон может быть выгодно как одно, так и другое решение, и это предопределяет поиск каких-то объективных критериев для ответа на данный вопрос. Учет таких объективных критериев становится актуальным и при обсуждении других вопросов. Например, на кого из контрагентов возлагать выгоду или невыгоду от изменений предмета предоставления (особенно если они были вызваны случайными причинами, не связанными с поведением сторон)? По каким правилам должны осуществляться возврат выгод от полученного предоставления и компенсация расходов на него? На какую из сторон должны возлагаться издержки на осуществление реституции? Какими критериями должны определяться место, время, порядок исполнения реституционного обязательства и т.д.? Перечень подобных вопросов можно продолжать еще достаточно долго.

Интересно, что ответов на них может быть столько, сколько факторов оказывает влияние на построение общего учения о последствиях расторжения нарушенного договора. Некоторые из таких факторов универсальны, некоторые — напротив, могут играть роль только для решения какой-то определенной группы вопросов. Иногда они даже пересекаются, позволяя обосновывать совпадающие решения.

130

Свободная трибуна

Классическим примером, иллюстрирующим различные факторы и их соотношение между собой при решении разных вопросов, являются ситуации, когда к моменту реституции с полученным предоставлением произошли какие-то изменения. Например, приобретенный покупателем предмет погиб по случайным, не связанным с его поведением причинам. На какую сторону возлагать риск такой гибели? На покупателя, который тогда при осуществлении реституции будет должен компенсировать стоимость погибшего предмета? Или, наоборот, на продавца, который не будет иметь права на такую компенсацию, но сохранит обязанность вернуть цену?

1.Если мы обсуждаем этот вопрос в плоскости дискуссий о квалификации реституционного требования, наполняем квалификацию каким-то ценностным содержанием и отдаем ей ключевую роль в построении последствий расторжения, то на первый план будет выходить один набор решений.

Так, внедоговорная квалификация (виндикационная и кондикционная) будет склонять к тому, что невыгода от случайной гибели полученного по общему правилу лежит на продавце: ему не должна компенсироваться стоимость погибшего предмета. Это решение сегодня не в полной мере характерно для российского права (по совершенно случайным причинам)1, но является традиционным для виндикационных и кондикционных норм в сравнительно-правовой перспективе. Оно связывается, как правило, с формально-догматическими соображениями. Например, с тем, что виндикация опосредует лишь доступ собственника к своему имуществу, помогает «причислить» ему владение этим имуществом2, и если оно погибло, то и виндикация просто не может достигать здесь своей цели; кондикционное требование также лишь выравнивает фактическую неэквивалентность3,

1Нормы российского права о неосновательном обогащении предполагают, что риск утраты полученного всегда и во всех случаях несет получатель (в нашем примере — покупатель): он обязан компенсировать стоимость полученного, если не может осуществить его возврат в натуре (п. 1 ст. 1105 ГК РФ). Но этот подход здесь появился исключительно из-за искаженного понимания самого института неосновательного обогащения и применения к нему принципов ответственности (в том числе принципа полного возмещения), в связи с чем он широко критикуется специалистами по проблемам неосновательного обогащения (см.: Новак Д.В. Неосновательное обогащение в гражданском праве. М., 2010).

2Такое понимание виндикационных требований сегодня предложено в целом ряде работ, как написанных известными специалистами по вещному праву (см., напр.: Picker E. Der «dingliche» Anspruch // Im Dienste der Gerechtigkeit — Festschrift für Franz Bydlinski. Wien, 2002; Idem. Der negatorische Beseitigungsanspruch. Bonn, 1972), так и в работах по проблемам последствий отмены договора (см., напр.: Hellwege Ph. Die Rückabwicklung gegenseitiger Verträge als einheitliches Problem. Tübingen, 2004. S. 163; Ehrat F.R. Der Rücktritt vom Vertrag. Zürich, 1990. S. 130; Kohler J. Bereicherungshaftung nach Rücktritt — eine verdrängte Verdrängung und ihre Folgen // Archiv für die civilistische Praxis. 208. Bd., Tübingen, 2008. S. 431; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 157, 167 .).

3Лишь желание применять кондикционные нормы к нетипичному для них контексту, например к дефектным договорным отношениям, заставляет корректировать это понимание обогащения. И тогда мы получаем, в частности, конструкцию «кондикции владения» или какие-то еще более усложненные варианты вроде широко известной германской сальдовой теории. Первая как раз часто обсуждается тогда, когда ранее между сторонами имелся договор и осуществленные ими предоставления фактически эквивалентны, в связи с чем отсутствует обогащение в традиционном смысле (как фактическое увеличение активов ответчика за счет активов истца). Вторая имеет более далеко идущие последствия — корректировка понятия обогащения здесь отражается и на решении вопроса о распределении риска гибели полученного: поскольку под обогащением понимается уже не сам полученный предмет, а его стоимость, риск гибели этого предмета всегда возлагается на получателя. О первой см., напр.:

131

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

поэтому если полученный покупателем предмет случайно погиб, то на его стороне уже нет несправедливого увеличения имущественных активов, которое подлежало бы корректировке. Одновременно такое решение виндикационных и кондикционных норм часто дополняется и иными обоснованиями. К примеру, связывается с защитой интересов оборота и доверия, когда на стороне ответчика в виндикационных и кондикционных спорах участвует добросовестное лицо.

Напротив, договорная квалификация требования о возврате полученного, как правило, склоняет к тому, что покупатель обязан компенсировать стоимость погибшего предоставления в ответ на возврат продавцом цены. Чаще всего это связывается с тем, что признание за реституционным требованием договорного характера свидетельствует о сохранении договорной связи между сторонами, а значит,

ио сохранении характерной для нее взаимности обязательств сторон даже в этой, реституционной, стадии4.

2.Если же ведущая роль в построении последствий расторжения отводится факту нарушения, то при осуществлении реституции все негативные последствия (в данном примере — последствия гибели) должны будут возлагаться на ту из сторон, которая нарушила договор. При таком подходе мы получаем критерий, формирующий уже другой набор решений проблемы учета утраты полученного предмета.

Например, если предмет страдал недостатками, которые послужили основанием для расторжения, и он случайно погиб, то покупатель не должен компенсировать его стоимость продавцу. И наоборот — если покупатель не уплатил за товар цену

иименно это послужило основанием для расторжения, то тогда он несет невыгодные последствия от гибели предмета и компенсирует его стоимость.

3.Когда мы обращаемся к критерию добросовестности (в субъективном смысле), решающим становится уже момент получения знания об отмене договора или об основании для нее. Ведь даже для утраты до этого момента, вызванной поведением получателя, обязанность компенсировать стоимость полученного должна исключаться: иначе она противоречила бы широте распорядительной власти получателя, который до отмены договора являлся собственником полученного и мог по своему усмотрению определять его судьбу (перерабатывать, изменять, подвергать износу

ипроч.).

При этом очевидно, что данный критерий отчасти пересекается с предыдущим: если покупатель еще не заплатил цену, но уже получил товар и отправил его на

Новак Д.В. Гербутов В.С. Ключевые проблемы обязательств из неосновательного обогащения // Вестник ВАС РФ. 2014. № 1. С. 60, 62, 66. О второй в немецком праве см., напр.: Hellwege Ph. Op. cit. S. 88 ., Kohler J. Die gestörte Rückabwicklung gescheiterter Austauschverträge. Köln, Berlin, Bonn, München, 1989. S. 158, 614; Leser H.G. Op. cit. S. 109 .; в швейцарском — см., напр.: Hartmann St. Die Rückabwicklung von Schuldverträgen. Zürich, 2005. S. 153.

4В частности, такое понимание связи решения проблемы распределения риска гибели с проблемой правовой природы требования следует из дискуссий, ведущихся во французской и швейцарской доктрине. Подробнее со ссылками см.: Усачева К.А, Единая модель реституционных отношений в проектах реформирования французского и швейцарского обязательственного права (часть вторая: основные прикладные вопросы реституции) // Вестник гражданского права. 2016. № 1. С. 74 и далее, 102 и далее.

132

Свободная трибуна

переработку, то он одновременно и нарушитель, и недобросовестный (в субъективном смысле), так как он знал о неисполнении своих обязательств перед продавцом, т.е. об основании для отмены договора.

4.Если во внимание принимается принцип симметрии выгод и невыгод или, иначе говоря, правило об отнесении их на счет одного и того же лица, то невыгоды от случайной гибели должно нести то лицо, которое получает также и выгоды от случайных улучшений, случайного увеличения стоимости предмета предоставления и проч. Если правопорядок относит случайные выгодные изменения на счет лица, требующего возврата, то и случайные невыгодные изменения должно нести оно же. И наоборот.

5.Наконец, если при решении обсуждаемого вопроса наибольшее значение имеет взаимность обязательств сторон, в том числе на стадии реституции, то независимо от применения других критериев (или даже вопреки им) риск гибели полученного предмета также всегда должен нести получатель. Он должен компенсировать стоимость утраченного.

Самих критериев, или факторов, которые могут предопределять построение общей концепции последствий расторжения, конечно же, больше. И интересно понять даже не столько соотношение их между собой, сколько удельный вес каждого. Ведь они часто корректируют друг друга, а иногда и вовсе являются взаимоисключающими: например, учет добросовестности корректирует учет лишь квалификации (прежде всего недоговорной), а учет взаимности обязательств сторон исключает критерий учета добросовестности (в субъективном смысле) и проч.

ГК РФ и реформа общих положений об обязательствах: неясность общих критериев

Сегодня по вопросу об учете каких-либо общих факторов (критериев) для решения проблем последствий расторжения нарушенного договора позитивное право оставляет нас практически без системы координат.

Осуществленная недавно реформа общих положений об обязательствах в принципе немногое изменила в вопросах расторжения нарушенного договора. По ее итогам складывается впечатление, что основной массив возникающих здесь проблем еще только предстоит подробно обсудить. Причем это не только многие вопросы последствий расторжения, но и, в частности, вопросы об основаниях расторжения (например, о том, что считать существенным нарушением5, или о том, есть ли какие-то иные, технически альтернативные, механизмы установления оснований,

5Этот вопрос получил большой отклик и в российской, и в зарубежной доктрине и практике, а также

внекоторых кодификациях. См. обзор позиций: Карапетов А.Г. Расторжение нарушенного договора

вроссийском и зарубежном праве: дис. … д-ра юрид. наук. М., 2011. С. 206 и далее, 212 и далее).

133

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

дающих право на отмену договора6) и о порядке расторжения (к примеру, о выборе в качестве общего правила внесудебного порядка отмены договора по причине его нарушения7, признанного сегодня во многих странах8 и актах по унификации договорного права9).

Относительно самих последствий расторжения реформой было разрешено две проблемы, которые к моменту разработки новой редакции ГК приобрели особенную актуальность в российской судебной практике10: первая касалась вопроса о том, возможен ли в принципе после расторжения договора возврат полученного; а вторая — вопроса о том, как должно квалифицироваться реституционное требование. Отвечая на первый вопрос, законодатель высказался в пользу признания за расторжением реституционного эффекта (а не только отменяющего еще не исполненные обязательства сторон), отвечая на второй – указал, что при осуществлении реституции к отношениям сторон применяются правила о возврате неосновательного обогащения (абз. 2 п. 4 ст. 453 ГК РФ).

Казалось бы, теперь появился критерий для решения ряда вопросов — квалификация реституционного требования. То есть законодатель высказался в пользу внедоговорной квалификации, и это должно было бы позволить выстроить последствия расторжения в соответствии с данным критерием. Например, сказать, что вместе с отпадением основания (самого договора) — ведь требование о возврате неосновательного обогащения уже в своем названии содержит признание этого обстоятель-

6Например, правило о направлении должнику предупреждения с установлением разумного срока для устранения нарушения. Как отмечает А.Г. Карапетов, данный льготный срок «мог бы сделать применение кредитором такого средства защиты, как отказ от нарушенного договора, более предсказуемым с точки зрения интересов как должника, который получал бы второй шанс на исполнение договора, так и самого кредитора, который тем самым снимал или уменьшал бы риск оспаривания расторжения» (Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 279 и далее). См. также об институте льготного срока в немецком праве и Венской конвенции: Kötz H. Vertragsrecht. 2.Aufl. Tübingen, 2012. S. 385 ., об имплементации этого инструмента в ходе реформы французского обязательственного права — ст. 1226 ГК Франции в новой редакции (https://www.legifrance.gouv.fr/a chCode.do;jsessionid=2943F7D15CE223BD7B8812FEF44518D5.tpdila08 v_1?idSectionTA=LEGISCTA000032009927&cidTexte=LEGITEXT000006070721&dateTexte=20161017).

7Этот вопрос отчасти связан также и с предыдущим (так как существенность или несущественность нарушения может определяться только независимым от сторон субъектом, что предопределяет судебный порядок расторжения) и уже освещался в российской доктрине, в том числе в дореволюционной и современной (см.: Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 129 и далее, 190 и далее (со ссылками на источники и на ряд доводов самого автора)).

8В частности, в странах германского направления континентального права, странах common law, а теперь и во французском праве (обзор см.: Карапетов А.Г. Указ. соч. М., 2011. С. 129 и далее). О последних тенденциях во французском праве см.: Fabre-Magnan M. Termination of Contract: A Missed Opportunity for Reform // Cartwright J., Vogenauer St., Whittaker S. Reforming the French Law of Obligations. Oxford and Portland, Oregon, 2009. P. 171–172; Konukiewitz L. Die richterliche und die einseitige Vertragsauflösung wegen Nichterfüllung im französischen Recht und die aktuelle Reformdiskussion. Jena, 2012. S. 140–178; Laithier Y.-M. Les règles relatives à l’inexécution des obligations contractuelles // La Semaine juridique (édition générale). Supplément au № 21. 25 mai 2015. P. 54 и др.).

9Например, в Венской конвенции 1980 г., Принципах УНИДРУА, Принципах европейского договорного права и DCFR и др. Обзор см., в особенности, в работе А.Г. Карапетова: Карапетов А.Г. Указ. соч. М., 2011. С. 130 и далее.

10Подробнее см.: Усачева К.А. Последствия расторжения нарушенного договора. Что изменилось с реформой ГК // Арбитражная практика. 2015. № 10. С. 118–124.

134

Свободная трибуна

ства — отпадают и предусмотренные им положения о конфиденциальности и неконкуренции, условия о выборе применимого права и проч.; обязательства сторон перестают носить взаимный характер и образуется два независимых реституционных требования; к отношениям сторон теперь применяются рыночные оценки, а не договорные мерила; определенным образом решается вопрос о распределении риска гибели полученного и т.д.11

Однако учет пояснений Концепции развития гражданского законодательства12 и итогового текста статьи показывает, что решение второго вопроса (о квалификации) выступило, скорее, лишь вспомогательным средством для обоснования решения первого вопроса (о самой возможности реституции)13. То есть в применении к дефектным договорным отношениям норм неосновательного обогащения виделся скорее способ обосновать саму возможность осуществления реституции — если ее

не осуществить, то на стороне получателя образуется неосновательное обогащение. Такой же подход получил развитие и в ранней судебной практике, когда возможность реституции обосновывалась нормами либо ст. 1102, либо ст. 1103 ГК РФ14. Хотя, конечно, сами по себе вопросы об обосновании реституционного эффекта расторжения и о квалификации реституционного требования значительно шире и по отдельности достаточно долго обсуждались, например в континентальноправовой традиции15.

11Подробнее о влиянии внедоговорной квалификации на последствия отмены договора см., напр.: Егоров А.В. Ликвидационная стадия обязательства // Вестник ВАС РФ. 2011. № 3. С. 6–33; Усачева К.А. Единая модель… (часть вторая). С. 74–82.

12В п. 9.2 Концепции развития гражданского законодательства РФ, подготовленной на основании Указа Президента РФ от 18.06.2008 № 1108 «О совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации», указывалось, что нуждается в существенном уточнении норма о запрете требования возврата полученного при расторжении договора: «В ситуации, когда договор расторгается из-за того, что одна из его сторон не исполнила договор, отказ в удовлетворении требования другой стороны, добросовестно исполнившей свое обязательство, о возврате имущества, переданного контрагенту во исполнение договора, выглядит явно несправедливым. Норма должна быть дополнена положением о том, что в случае, когда до момента расторжения или изменения договора одна из сторон не исполнила обязательство либо предоставила другой стороне неэквивалентное исполнение, к отношениям сторон подлежат применению правила об обязательствах вследствие неосновательного обогащения (глава 60 ГК)». Точно такая же идея содержалась и в п. 1.5 раздела IX проекта Концепции совершенствования общих положений обязательственного права России, рекомендованного Советом к опубликованию в целях обсуждения (протокол от 26.01.2009 № 66).

13Подробнее см.: Усачева К.А. Последствия расторжения нарушенного договора. Что изменилось с реформой ГК.

14Подробнее см.: Усачева К.А. Эффект отмены нарушенного договора. Реформа ГК как отражение походов, развитых практикой // Арбитражная практика. 2015. № 11. С. 112–123.

15В обоснование реституционного эффекта расторжения здесь традиционно высказывались и анализировались самые разные аргументы, в частности: идея подразумеваемого отменительного условия с ретроактивным эффектом, идея иной взаимозависимости обязательств (которая в одних правопорядках связывается с рассуждениями о взаимности обязательств на стадии заключения по аналогии с аннулированием из-за порока каузы, в других — со стадией исполнения), идея эквивалентности, идея санкции, налагаемой на неисправного должника и предполагающей возврат полученного как форму возмещения вреда в натуре, идея гарантии, позволяющей кредитору забрать предоставленное в нарушение принципа равенства кредиторов при банкротстве (при ретроактивности расторжения и каузальной системе), отмена соглашения как основания для удержания полученного, теория трансформации и др. (см., напр.: Boyer G. Recherches historiques sur la résolution des contrats. Paris, 1924. P. 40–51; Hellwege Ph. Op. cit. S. 28–30; Glasl D. Die Rückabwicklung im Obligationenrecht. Schulthess, 1992. S. 32; Cassin R. Réflexions sur la résolution judiciaire des contrats pour inexécution //

135

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

Таким образом, поскольку критерию квалификации требования реформа гражданского законодательства вряд ли придавала значение какого-то ценностного фактора, влияющего на последствия расторжения, ориентиры для них в позитивном праве пока отсутствуют.

Практика ВАС РФ: от критерия квалификации реституционного требования к критерию меньшего благоприятствования нарушителю

Вместе с тем к моменту вступления в силу обновленной редакции ГК РФ (в части общих положений об обязательствах) уже появилась судебная практика, которая как раз начала обсуждать такие ориентиры. Наибольшее внимание здесь привлекли два фактора: квалификация реституционного требования и критерий меньшего благоприятствования нарушителю.

Квалификация реституционного требования

Первый фактор вновь оказался связанным с вопросом о квалификации реституционного требования. Теперь она понималась уже не столько как способ обоснования самой возможности реституции, сколько как критерий для решения ряда практических проблем последствий расторжения.

Именно придание ей такого значения вызвало широкую дискуссию, развернувшуюся вокруг критики признания кондикционной природы требования. Несмотря на то, что такая кондикционная квалификация позволяла смоделировать хоть какую-то систему координат для решения проблем последствий расторжения, предопределяемые этой системой решения все чаще стали вызывать сомнения16. Так, реституционное требование иногда, напротив, квалифицировалось как договорное, чтобы обосновать вывод о том, что договор и всё, что на нем основывается, не прекращается с расторжением из-за квалификации данного требования как требования о возврате неосновательного обогащения, предполагающего отпадение основания (т.е. самого договора). Это позволяло кредитору, например, и после расторжения сохранять право требовать от должника образовавшиеся до расторжения суммы основного долга и имущественные санкции. Также это давало возможность говорить, что с расторжением не прекращают действие и некоторые иные условия, предусмотренные договором: о конфиденциальности, о применимом праве, арбитражные оговорки и т.д. Эти и другие выводы с разной степенью определенности часто звучали в разъясне-

R.T.D.C. 1945. P. 160–170; Wéry P. Droit des obligations. Vol. 1. Théorie générale du contrat. Bruxelles, 2010. P. 589–590). При этом и относительно вопроса о квалификации здесь также сложилась вполне автономная дискуссия с разветвленной системой аргументов. В части французского и швейцарского права кратко о ней мы писали здесь: Усачева К.А. Единая модель… (часть вторая) . С. 74–82.

136

Свободная трибуна

ниях ВАС РФ и комментариях разработчиков к ним, а также в актах судов иных инстанций17.

Договорная квалификация действительно кажется более соответствующей характеру отношений сторон реституционного спора. Общие виндикационные и кондикционные нормы формулируют свои правила так, как если бы стороны раньше вообще не были связаны договорной связью. Это отношения, где истец и ответчик узнали друг о друге только благодаря сложившемуся между ними спору о возврате имущества. Из-за такой специфики институциональная привязка реституционного требования к внедоговорному регулированию часто была бы неудобной для самих виндикационных или кондикционных норм. Ведь расширение сферы применения этих норм, вызванное их распространением на дефектные договорные отношения, вызвало бы их неизбежную содержательную корректировку. Например, в случае виндикации оно привело бы к некоторым спорным коррективам основополагающего правила о доказывании своего титула на возвращаемое имущество, неудобного и ненужного в реституции, в случае кондикции — к спорным корректировкам общего правила о возврате лишь сохранившегося в натуре обогащения18 и т.д.

Другой вопрос — а может ли квалификации вообще придаваться значение фактора, влияющего на решение каких-то прикладных вопросов, может ли она наделяться каким-то ценностным содержанием? И при обсуждении этого вопроса чаще всего оказывается, что нет, не может.

Во-первых, действительная значимость последствий различной квалификации реституционного требования сильно преувеличена. В большинстве случаев набор этих последствий зависит от каких-то случайных причин и не актуален за пределами того или иного правопорядка. А реальный опыт законотворчества, правоприменения и история построения общих научных концепций показывают, что в сравнительно-правовой перспективе de facto с любой квалификацией уживаются или даже органично сочетаются любые решения конкретных вопросов. Многие из них выходят за рамки проблемы квалификации и поэтому, к примеру, договорный характер требования может свидетельствовать не в пользу сохранения договорных ориентиров после расторжения19, а кондикционная или виндикационная квали-

17См., напр.: постановления Президиума ВАС РФ от 05.11.2013 № 1123/13, от 18.05.2010 № 1059/10; п. 1 информационного письма Президиума ВАС РФ от 21.12.2005 № 104 «Обзор практики применения арбитражными судами норм ГК РФ о некоторых основаниях прекращения обязательств», а также постановления Пленума ВАС РФ от 17.02.2011 № 10 «О некоторых вопросах применения законодательства о залоге» (п. 26), от 12.07.2012 № 42 «О некоторых вопросах разрешения споров, связанных с поручительством» (п. 9, 15); информационное письмо Президиума ВАС РФ от 13.09.2011 № 147 «Обзор судебной практики разрешения споров, связанных с применением положений ГК РФ о кредитном договоре».

18С той оговоркой, что речь идет именно о традиционном понимании кондикционного требования (ст. 1105 ГК РФ сейчас ему не соответствует, см. выше сноску 1) и о применении его не к обсуждаемой спорной группе дефектных договорных отношений, а к иным случаям (см. выше сноску 3).

19Например, при решении вопроса о том, как рассчитывать стоимость предоставления, если его возврат в натуре невозможен — согласно согласованным сторонами меркам (цене) или согласно рыночным оценкам, — даже сторонники так называемой теории трансформации, исходящие из договорной квалификации реституционного требования, часто высказываются в пользу учета рыночных оценок. См., напр.: Glasl D. Op. cit. S. 133, 136, 261–262.

137

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

фикации могут по итогам разрешения ими некоторых прикладных вопросов приближаться к договорной20.

Последнее подтверждает не только компаративный анализ, но и обзор известного постановления Пленума ВАС РФ от 06.06.2014 № 35 «О последствиях расторжения договора» (далее — постановление № 35). Это разъяснение, несмотря на кондикционную квалификацию им реституционного требования, недвусмысленно высказывается в пользу сохранения того, что основывается на существовании договорной связи. Так, п. 5 постановления № 35 указывает на применимость к отношениям сторон положений главы 60 ГК РФ, разве что иное не установлено законом, соглашением сторон и не вытекает из существа соответствующих отношений. А п. 3 поясняет, что по общему правилу условия договора, которые в силу своей природы предполагают их применение и после расторжения договора (например, гарантийные обязательства в отношении товаров или работ по расторгнутому впоследствии договору, условие о рассмотрении споров по договору в третейском суде, соглашения о подсудности, о применимом праве и т.п.) либо имеют целью регулирование отношений сторон в период после расторжения (например, об условиях возврата предмета аренды после расторжения договора, о порядке возврата уплаченного аванса и т.п.), сохраняют свое действие и после расторжения договора21. Или, к примеру, п. 6.1 постановления № 35, несмотря на кондикционную квалификацию, предусматривает сохранение и после расторжения согласованных ранее самими сторонами ориентиров (а не объективных рыночных оценок): при невозможности возврата имущества в натуре сторона, нарушившая договор, обязана возместить другой стороне его стоимость по цене, указанной в расторгнутом договоре, а при ее отсутствии — стоимость имущества, определяемую по правилам п. 3 ст. 424 ГК РФ на момент приобретения22.

Во-вторых, придание квалификации значение фактора, влияющего на решение каких-то прикладных вопросов, неверно методологически. Значение дискуссии о квалификации должно ограничиваться исключительно целями выстраивания внутренне согласованной, непротиворечивой системы координат для участников оборота, правоприменителей и проч. Решение лишь в зависимости от нее какихлибо прикладных проблем, по сути, означает наделение этого доктринального

20К примеру, некоторые проекты по реформированию ФГК исходят из внедоговорной квалификации реституционного требования, но прямо указывают на сохранение некоторых условий договора и в ликвидационной стадии. См. об этом: Усачева К.А. Единая модель… (часть вторая). С. 74 и далее, с. 56 об обеспечениях (и другие примеры).

21Хотя об этом написано только в п. 3 постановления, где в абз. 1 рассматриваются проблемы отмены длящихся отношений (или делимых иначе, чем темпорально), такое разъяснение имеет, кажется, общий характер.

22Правда, эту линию постановление выдерживает не до конца и в п. 8 и 9 делает два исключения (указывая при этом на неприменимость правил главы 60 ГК РФ): для договоров, предусматривающих передачу имущества во владение или пользование (например, аренда, ссуда), и для договоров, устанавливающих обязанность одной стороны передать имущество в собственность другой стороне, которая приняла на себя обязанность возвратить имущество такого же рода и качества (например, заем, в том числе кредит, хранение товара с обезличением). В этих случаях применение предусмотренных сторонами ориентиров (например, размера арендной платы, взыскиваемой до дня фактического возврата имущества) связывается именно с квалификацией реституционного требования, т.е. с применением или неприменением к отношениям сторон норм главы 60 ГК РФ.

138