Арбитраж 22-23 учебный год / ВЭП РФ, 2017, 4

Свободная трибуна

С политико-правовой точки зрения совершенно необъяснимо, по какой причине истец, имеющий денежное требование, получает в целях обеспечения возможность реализации вещи как заложенного имущества, а все прочие истцы вообще ничего не получают, хотя п. 2 ст. 174.1 ГК по своему буквальному содержанию может применяться и для других требований.

Возможно, что слова п. 2 ст. 174.1 ГК о «должнике» и «кредиторе» наводят на обязательство13: ведь только оно предполагает существование этих фигур (ст. 307 ГК РФ). Однако все же думается, что и для такого вывода не очень много оснований. Ведь в норме также сказано об «управомоченном лице», чье требование также может быть обеспечено запретом, но под этим понятием может уже скрываться кто угодно. Тогда остается еще «должник», которым, скажем, ответчик в виндикационном процессе не является. На наш взгляд, было бы уместно допустить, что должник упоминается в п. 2 ст. 174.1 ГК не в его техническом значении. Ведь если бы законодатель хотел сказать только об обязательственном требовании, то не пришлось бы писать и о некоем «управомоченном лице». Скорее всего, дело в бедности нашего юридического языка, о чем часто упоминает К.И. Скловский. Должником закон называет всякое обязанное по судебному акту лицо (в частности, нормы Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» (далее — Закон об исполнительном производстве), АПК РФ, ГПК РФ и т.д.).

Все сказанное подводит нас к тому, что именно п. 2 ст. 174.1 ГК мог бы стать нормой, которая выступала бы обеспечением любых требований, заявленных по поводу вещи: не только денежных, но и по иску об изъятии вещи по обязательству на основании ст. 398 ГК, как неосновательного обогащения и т.д. Ведь смысл этой нормы не в том, чтобы объявить все нарушающие арест сделки действительными (это, скорее, последствие действия нормы в отношении некоторых требований), а в том, чтобы нарушающие запрет сделки не помешали управомоченному лицу реализовать свои права.

В.В. Витрянский отмечает, что по логике постановления № 25 нарушающие арест сделки, когда обеспечиваются требования, предполагающие возврат имущества в натуре, являются ничтожными14. Логично, что мы должны прийти к такому выводу, следуя указанным разъяснениям. Ведь если нарушающие арест сделки действительны, поскольку попадают под регулирование п. 2 ст. 174.1 ГК, то в отношении прочих сделок должен сохраниться и существовавший до принятия нормы подход — они ничтожны. Но в этом случае мы снова получаем не совсем эффективное регулирование и защиту прав, что обусловлено применением п. 2 ст. 167 ГК. Собственно, от применения этого способа защиты посредством п. 2 ст. 174.1 ГК и можно было бы уйти. Следуя логике ВС РФ, нужно признать, что кредиторы по денежным обязательствам могут не принимать во внимание действительность совершенных сделок с арестованным имуществом, а могут сразу обратить на него взыскание, тогда как все прочие кредиторы вместо реализации своих прав благодаря наличию ареста должны еще разобраться с недействительностью сделок. Рассмотрим ситуацию, когда обеспечивается требование о возврате вещи в результате неосновательного обогащения:

13Но даже и в этом случае ВС не допускает обеспечения и обязательственных требований об изъятии вещи.

14См.: Витрянский В.В. Указ. соч.

139

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 4/2017

пусть сделка с этим имуществом в нарушение наложенного судом запрета и недействительна, но истец тем не менее не может получить по состоявшемуся решению эту вещь, если она была уже передана третьему лицу. Ведь истец никак не сможет добиться принудительного возврата вещи своему должнику. А если усложнить и допустить ряд сделок, то их недействительность никак не поможет тем более.

М.А. Ерохова в своем комментарии15 разбирает интересное дело, где суд со ссылкой на ст. 10 ГК осуществляет процессуальное правопреемство в отношении приобретателя имущества, отчужденного ему после вынесения решения суда об удовлетворении иска об устранении препятствий в пользовании вещью посредством приведения здания в первоначальное состояние (определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 02.08.2016 № 36-КГ16-8).

Прежде всего вызывает сомнения данная судами правовая квалификация этого спора: когда имущество своего общества покупает директор и делает это только для того, чтобы избежать исполнения решения суда, такая продажа содержит признаки мнимой сделки, потому что совершается лишь для вида (ст. 170 ГК). Следовательно, никакого правопреемства в этом деле не требовалось, потому что сделка ничтожна.

Во всяком случае, универсальным подход ВС РФ нельзя назвать по той причине, что для его применения ответчик должен быть собственником вещи. Чтобы допустить в указанном деле процессуальное правопреемство, суду пришлось применить по аналогии ст. 29 Жилищного кодекса (ЖК) РФ, согласно которой при незаконной перепланировке жилого помещения обязанность по приведению его в первоначальное состояние лежит на собственнике, в том числе и на новом собственнике. Поэтому суд признал, что вынесение решения в совокупности со ст. 29 ЖК РФ привело к возникновению у собственника соответствующей обязанности и эта обязанность после отчуждения вещи согласно ст. 29 ЖК перешла к новому собственнику.

Подобный подход может быть верен и для других случаев, когда обязательство установлено для собственника вещи и является ее обременением, например если арендатор истребует вещь на основании ст. 398 ГК РФ: продажа ответчиком спорной вещи будет означать перемену лиц в обязательстве по аренде.

Вместе с тем исключено применение по аналогии этой позиции для виндикационного иска, поскольку незаконный владелец совершает ничтожные сделки со спорной вещью, никаких прав с обременением в силу недействительной сделки у приобретателя не возникает. Максимум, что он получает — владение вещью. Ответчику в таком процессе запрещено отчуждать вещь не из-за судебного дела, а изза запрета вообще продавать чужое. Поэтому изложенная ВС РФ правовая позиция неприменима для требования по ст. 301 ГК. Ведь никакого обязательства между истцом и ответчиком в виндикационном процессе нет даже после вынесения решения суда. Если и исходить из того, что судебный акт создает обязанность ответчика, то такая обязанность точно не обременяет права на вещь и носит личный характер: скажем, если суд обязал незаконного владельца выселиться из квартиры, то отчуждение этой квартиры не способно создать у приобретателя ту же обязан-

15См.: Ерохова М.А. О влиянии добросовестности покупателя на исполнение принятого против продавца решения суда по вещному иску. Комментарий к определению Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 02.08.2016 по делу № 36-КГ16-8 // Вестник экономического правосудия РФ. 2016. № 12. С. 21–25.

140

Свободная трибуна

ность не только из-за недействительности сделки, но и потому что обременение ограничивает право собственности, а значит, не существует без права.

Высказанная М.А. Ероховой мысль об обременении вещи самим фактом внесения записи в ЕГРП сомнительна по той причине, что обременение на вещь и основание его возникновения должны быть описаны в законе. Все же применение ст. 10 ГК, несмотря на всю ее безграничность, не допускает установления неизвестных закону обременений. Но в любом случае обременение — это обременение права, а не самой вещи, чего не может быть в виндикационном процессе и в любом другом, где право принадлежит истцу. Обременение вещи создает обязанность для ее собственника, но не для лиц, которые вообще никаких прав на вещь не имеют.

В отличие от перекоса в текущем толковании п. 2 ст. 174.1 ГК и отсутствия обеспечения для всех требований, помимо денежных, такой подход предлагает другую крайность — устанавливать обеспечение вообще без проверки необходимости в этом со стороны суда. Если у кредитора имеется денежное требование, то он должен сначала добиться удовлетворения ходатайства, а если об истребовании вещи в натуре, то вообще ничего не надо, кроме как обратиться в Росреестр для внесения записи о споре.

Поставленный М.А. Ероховой уместный вопрос и его возможное решение посредством обеспечения вещного и любого другого иска по поводу вещи, на наш взгляд, должны быть всячески поддержаны. Думается, что для этих целей может применяться п. 2 ст. 174.1 ГК. Надо лишь перестать пытаться искать залог там, где его возникновение невозможно, да и не требуется. Между прочим, после появления в ГК обсуждаемой нами нормы М.А. Ерохова писала о том, что обеспечение в соответствии с п. 2 ст. 174.1 ГК допускается для любых требований: и при реституции, и при кондикции, и при виндикации — вообще «независимо от того, какое требование было заявлено истцом — денежное или неденежное»16 . И хотя автор отождествляла запрет на распоряжение с залогом, что, как нам представляется, неверно17, важно само допущение применения нормы для любого иска. Именно такое понимание нормы мы считаем верным и соответствующим содержанию и смыслу закона. Кстати, в этом случае не потребуется и изменений закона в части возможности внесения в ЕГРП записи о негаторном иске и т.п. Ведь запись об аресте учитывается в Реестре18.

Очевидно, что п. 2 ст. 174.1 ГК не означает, что теперь в силу закона все сделки с нарушением запрета действительны. Скажем, запрет на распоряжение чужим имуществом проистекает не из-за наложения запрета судом или приставом, а из-за недопустимости этого в силу закона (в частности, ст. 209 ГК РФ). Но даже если ответчик не вправе распоряжаться имуществом, поскольку оно ему не принадлежит, то со-

16См. тезисы М.А. Ероховой к научному круглому столу Юридического института «М-Логос» по теме «Проблемные вопросы новой редакции норм ГК РФ о залоге». URL: http://www.m-logos.ru/img/Tezis_ Erohovoi_181114.pdf.

17Подробнее см.: Костко В.С. Правовые последствия запрета на распоряжение имуществом (п. 2 ст. 174.1 ГК РФ) // Вестник гражданского права. 2015. № 2. С. 51–76.

18В то же время не лишним было бы предусмотреть учет не только ареста недвижимых, но и движимых вещей, как это сделано для целей залога.

141

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 4/2017

вершенная им, пусть и ничтожная, сделка все же является сделкой, которая может быть исполнена сторонами, в результате чего владение вещью перейдет к другому лицу. Для этого и нужно специальное указание закона о том, что такая сделка не препятствует реализации обеспеченного запретом требования19. Поэтому было бы нежелательно считать, что норма применяется лишь при совершении действительных сделок или же только при обеспечении обязательственных требований20.

Другой вопрос в том, каким образом, в какой форме такое требование может быть реализовано. Полагаем, что способ реализации права управомоченного лица не может быть универсальным, поскольку зависит от обеспечиваемого требования.

Очевидно, что основным качеством способа реализации обеспеченных прав должно быть то, что не требуется заново заявлять иск, — именно для того и устанавливается обеспечение, чтобы сделать возможным исполнение того решения, которое уже получено истцом. Например, как теперь понятно, если обеспечивалось денежное требование, то истец получает права залогодержателя и может обратить взыскание на заложенную вещь, даже если она не принадлежит больше должнику.

Если имущество истребуется на основании обязательства, а собственник это имущество продает или устанавливает обременение (например, аренду, залог с передачей вещи залогодержателю), то могла бы применяться ст. 77 Закона об исполнительном производстве об обращении взыскания на имущество должника, находящегося у третьего лица. При этом обращение взыскания в данном случае осуществляется посредством передачи вещи взыскателю, что допускается п. 1 ст. 69 Закона об исполнительном производстве.

Можно на это справедливо возразить, что в Законе об исполнительном производстве идет речь об имуществе должника, но ведь после продажи оно уже таковым не является и принадлежит приобретателю, поскольку сам по себе запрет на распоряжение не делает сделку недействительной. Однако назначение п. 2 ст. 174.1 ГК в том и состоит, что для управомоченного лица наложенный госорганом запрет гарантирует, что нарушающая его сделка никак не воспрепятствует реализации его обеспечиваемого права. Истцу достаточно сослаться на наличие обеспечительной меры в отношении спорного имущества, чтобы суд не принимал во внимание и никак не учитывал, что такое имущество было предметом сделок по распоряжению. Поэтому для управомоченного лица даже при наличии сделок с таким имуществом оно продолжает оставаться имуществом должника (или точнее, что право реализуется точно так же, как если бы сделка не состоялась) и на него может быть обращено взыскание.

19Однако все же следует признать, что поскольку законодатель пишет о том, что именно сделка не препятствует реализации права, то буквально вопрос владения здесь вне поля зрения.

20Кажется, что допускает применение этой нормы к любым требованиям В.А. Белов (см.: Белов В.А. «Двадцать пятое» постановление Пленума: толкование или... законодательство? // Вестник экономического правосудия РФ. 2015. №11. С. 83–84). В то же время автор анализирует соответствующий пункт постановления № 25 в отрыве от прочих выводов ВС, согласно которым арест приравнивается к залогу, а п. 2 ст. 174.1 ГК почти никакого самостоятельного содержания не получает. В результате ученый приходит к довольно оригинальному пониманию разъяснений: либо в случае обеспечения неденежных требований после сделки и передачи вещи третьему лицу арест никак не защищает управомоченное лицо, либо, напротив, такая защита предоставляется вне зависимости от добросовестности. На наш взгляд, ВС вообще не допускает применение п. 2 ст. 174.1 ГК для неденежных требований, в связи с чем вопрос о том, в какой части этот пункт не применяется, не стоит вовсе.

142

Свободная трибуна

Кроме того, подобные сделки, создающие обременение, можно было бы рассматривать как ничтожные, ведь иначе и после истребования вещи останется запись в ЕГРП, чем будет нарушаться право управомоченного лица. Реализация обеспечиваемого права предполагает снятие таких обременений. Или же обременение может быть установлено без передачи вещи, тогда тем более такую сделку со спорным имуществом следует рассматривать как ничтожную21. Нужно исходить не из того, что п. 2 ст. 174.1 ГК устанавливает действительность нарушающих запрет сделок, а из целесообразности защиты права, в обеспечение которого установлен запрет: если права нарушаются установлением обременения на вещь, то слова «не препятствует реализации прав» можно понимать только как ничтожность установившей обременение сделки. Впрочем, наличие ареста само по себе должно влечь отказ в регистрации права.

Наиболее сложный вопрос — порядок реализации прав при обеспечении виндикационного иска. Если ответчик в нарушение наложенного судом запрета отчуждает спорную вещь, то истец тоже должен иметь возможность изъять вещь у недобросовестного третьего лица (т.е. которое знало об аресте), не заявляя новый виндикационный иск. Не по той причине, что произошло правопреемство, а из-за наличия запрета в виде обеспечения (ареста). Понятно также, что изъятие имущества у третьего лица должно проходить под контролем суда, поскольку требует проверки вопрос добросовестности.

Похоже, что ни процессуальный закон, ни Закон об исполнительном производстве не содержат специальных норм, которые могли бы быть формой реализации обеспечиваемого права взыскателя на истребование вещи из чужого незаконного владения в соответствии с п. 2 ст. 174.1 ГК.

В п. 32 постановления Пленума ВС РФ № 10, Пленума ВАС РФ № 22 от 29.04.2010 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» было предложено для обеспечения нахождения имущества у ответчика устанавливать арест. Понятно, что фактическое нахождение имущества у ответчика арест обеспечить не может22. В то же время очевидно, что смысл такого разъяснения в том, чтобы передача арестованной вещи не препятствовала исполнению решения суда и реализации прав истца. В совокупности с п. 2 ст. 174.1 ГК это разъяснение можно было бы понимать именно как возможность для истца, который добился ареста, забрать вещь у владельца, который получил вещь уже после вступления решения в силу, не заявляя нового иска. Иначе никакого смысла в обеспечении арестом виндикационного иска просто нет. Но для этого, по-видимому, нужны соответствующие изменения в процессуальном законодательстве и законодательстве об исполнительном производстве: тогда следовало бы рассматривать запрет на распоряжение в соответствии с п. 2 ст. 174.1 ГК (но не в связи с судебным спором и злоупотреблением правом) в качестве нормы, согласно которой в случае установления ареста всякий недобросовестный незаконный владелец становится обязанным лицом — появля-

21К.И. Скловский отмечает, что по п. 2 ст. 174.1 ГК можно было бы квалифицировать в качестве недействительных сделки, не предполагающие исполнения (см.: Скловский К.И. Сделка и ее действие...).

22На это также обращает внимание К.И. Скловский, когда комментирует арест в целях обеспечения виндикационного иска (см.: Скловский К.И. Применение законодательства о собственности. Трудные вопросы. М., 2005. С. 61–62).

143

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 4/2017

ется обязанность исполнить решение суда, которым обеспеченный таким образом иск был удовлетворен. Если обременение вещи создает обязанности тому, у кого право, то п. 2 ст. 174.1 ГК обязывает того, кто нарушает арест. В этом видится деликтная ответственность на случай приобретения имущества в нарушение запрета.

До появления указанных изменений можно было бы принять во внимание предложение М.А. Ероховой и рассматривать процессуальное правопреемство как технический способ обеспечения исполнения решения суда, не обращаясь к материальному правопреемству, которого в этом случае нет. Очевидно, что никакой иной альтернативы реализации требования закон не предлагает.

References

Belov V.A. The 25th Ruling of the Plenum: Interpretation or... Lawmaking? [Dvadtsat’ pyatoe postanovlenie Plenuma: tolkovanie ili... zakonodatelstvo?]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ehkonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoy Federatsii]. 2015. No. 11. P. 53–90.

Bevzenko R.S. Battle for the Law of Real Security: The Third Step in Reforming Russian Pledge Law [Borba za zalog: tretiy etap reformy zalogovogo prava Rossii]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2015. No. 2. P. 8–50.

Erokhova M.A. Seller Lost a Proprietary Action. Is a Good Faith Purchaser Protected? Case Comment on the Judgment of RF SC No. 36-KG16-8, 2 August 2016 [O vliyanii dobrosovestnosti pokupatelya na ispolnenie prinyatogo protiv prodavtsa resheniya suda po veschnomu isku. Kommentarij k opredeleniyu Sudebnoj kollegii po grazhdanskim delam VS RF ot 02.08.2016 po delu № 36-KG16-8]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ehkonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoy Federatsii]. 2016. No. 12. P. 21–25.

Gorbatov K.A. Property Was Put under Judicial Pledge. Arguments against Its Conservation in Bankruptcy [Imuschestvo popalo v sudebnyj zalog. Argumenty protiv ego sokhraneniya pri bankrotstve dolzhnika]. Arbitrazh Practice [Arbitrazhnaya praktika]. 2016. No. 9. P. 36–41.

Kostko V.S. Legal Consequences of Prohibition of Disposal of Property (p. 2 art. 174.1 CC RF) [Pravovye posledstviya zapreta na rasporyazhenie imuschestvom (p. 2 st. 174.1 GK RF)]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2015. No. 2. P. 51–75.

Shershenevich G.F. Course of Commercial Law: Vol. IV. Commercial Procedure. Bankruptcy Procedure [Kurs torgovogo prava: T. IV. Torgovyj protsess. Konkursnyj protsess]. Moscow, Yurait, 2017. 510 p.

Sklovsky K.I. Application of Property Law. Difficult Issues [Primenenie zakonodatel’stva o sobstvennosti. Trudnye voprosy]. Moscow, Statut, 2005. 205 p.

Sklovsky K.I. Transaction and Its Force. Commentary to Chapter 9 of the Civil Code of the Russian Federation (Notion, Types and Form of a Transaction. Its Invalidity) [Sdelka i ee deistvie. Kommentarii glavy 9 GK RF (ponyatie, vidy i forma sdelok. Nedeistvitel’nost’ sdelok]. 3rd ed. Moscow, Statut, 2015. 176 p.

Tarzia G. Distribution of Assets. The Execution of Court Decisions in Civil Cases. Strasbourg, Council of Europe Pub., 1998. P. 98–105.

Tereshchenko T.A., Ganyushin O.E. «Convict Pledge»: Some Issues of Law Application [«Arestantskij zalog»: otdel’nye voprosy pravoprimeneniya]. Statute [Zakon]. 2016. No. 3. P. 71–88.

Vitryanskiy V.V. New Rules on Transactions and Decisions of General Meetings [Novelly o sdelkakh

i resheniyakh sobraniy]. Business and Law [Khozyajstvo i pravo]. 2016. No. 1. Appendix. 48 p.

Information about the author

Vladislav Kostko — Legal Counsel at Avelan Law Firm (119233 Russia, Moscow, Universitetskij Prospekt, 4-291; e-mail: v.kostko@avelan.ru).

144