Арбитраж 22-23 учебный год / Арбитражная практика № 2, февраль 2015

права постоянного бессрочного пользования, но и арендатор, которому земля предоставлена для строительства. Это существенно увеличивает число потенциальных обращений с такими исками. И самое главное. Если суд будет признавать право собственности на самовольные постройки без проверки, соблюдались ли требования ГрК РФ в части получения необходимых разрешений до суда, это приведет к нарушению публичного порядка. Градостроительное законодательство

перестанет работать, суд будет подменять собой во всех случаях органы исполнительной власти. Что касается судебной проверки ненормативных актов, она должна иметь весьма широкий предмет рассмотрения. Например, рассматривая дело о выдаче разрешения на строительство, суд обязан проверить наличие прав застройщика на земельный участок, так как этого требует процедура выдачи разрешения. Следовательно, если будет заявлено о ничтожности договора аренды такого земельного участка, суд может рассмотреть этот довод и оценить законность такого договора.

Авот когда суд принципиально проверяет только те обстоятельства, которые указаны в самом ненормативном акте, и пишет в решении, что он связан этими доводами, это тревожный звонок. Ведь бывают случаи, когда сам орган власти не отражает в ненормативном акте все проблемы. Например, в отказе в продлении лицензии на продажу алкогольной продукции указано на неправильное заполнение заявления, а на самом деле в данном месте уже утверждена зона,

в которой нельзя продавать алкоголь из-за близости магазина к детскому садику или школе.

Авопросы компетенции органов власти в регионе — это вообще отдельная тема для обсуждения. Так, у нас был ряд дел об оспаривании приватизации довольно крупных предприятий. Предприятия были включены в план приватизации муниципального имущества, утвержденного Тульской городской думой, и глава администрации г. Тулы принял решения об их акционировании и продаже акций с аукциона. Ничего не предвещало судебных тяжб. Но тут выяснилось, что в одном из нормативных актов есть требование, согласно которому глава администрации должен был принимать такое решение только на основании решения Тульской городской думы об условиях и способе приватизации. То есть включения в план приватизации недостаточно.

Получается, что законодательный орган таким образом вторгся в компетенцию исполнительного и принимает ненормативные акты. В итоге эта причина не стала основанием для признания приватизации недействительной. Что касается оспаривания нормативных актов, то с этим мы сталкиваемся при взыскании арендной платы за пользование земельными участками, на которые право собственности не разграничено. В отношении этой земли арендная плата определяется на основании региональных нормативных актов исходя из коэффициентов для

каждого вида разрешенного использования земли. Эти нормативные акты приняты на основании закона и в пределах компетенции регионального органа. Поэтому пока они не признаны недействующими в судебном порядке, их нельзя не применять. И если говорить о крайностях, то мне представляется весьма спорной позиция ВАС РФ, согласно которой если размер арендной платы в отношении таких участков превышает размер платы, установленной для федеральной земли постановлением Правительства РФ, то в этой части суд может признать, что региональный акт противоречит акту большей юридической силы, и не применять его, снижая арендную плату. Если уж по закону это полномочие передано без оговорок на уровень субъекта, то как можно

вторгаться в его компетенцию, да еще без отдельного оспаривания принятого нормативного акта? Нужны единые пределы арендной платы для неразграниченной земли — оговорите такие пределы в законе, и их превышение будет означать превышение компетенции, что должно быть проверено согласно разъяснениям Верховного суда РФ. Так что позиция Верховного суда в данном случае обоснованна. Но вернемся к кадастровой стоимости. У нас в суде было рассмотрено дело, в котором коммерческая организация пошла в суд не сразу, а только после обращения в специальную комиссию при территориальном управлении Росреестра по установлению кадастровой стоимости. Получив отказ в пересмотре кадастровой стоимости (снижении

ее до рыночной), обжаловала отказ в суд. Суд признал решение комиссии незаконным и обязал комиссию установить кадастровую стоимость в размере рыночной. Казалось бы, все понятно и логично. Но как всегда возникли вопросы. Так, оспаривается решение комиссии, которая

органом власти и юридическим лицом не является, а следовательно, в силу норм АПК РФ не имеет процессуальной правоспособности, не может быть ни ответчиком, ни иным лицом, участвующим в деле. Вроде нет проблемы. Но Президиум ВАС РФ указал, что наряду с комиссией к участию в деле следует привлекать тот орган, при котором она создана. То есть, выходит, что требуется и территориальное управление Росреестра привлекать, и комиссию? Ну допустим, привлекли комиссию. Как будут оформлены полномочия ее представителя? Ведь доверенность может быть

выдана только от юридического лица, которым комиссия не является. Как ее извещать о процессе, ведь почтового адреса или места нахождения согласно реестру юридических лиц у нее нет. Или нам следует привлекать в качестве ответчиков те органы и организации, чьи сотрудники были включены в данную комиссию? Аналогичные вопросы возникают и по другим делам, например, когда оспаривают административные штрафы за нарушение правил благоустройства, наложенные специальными комиссиями при органах местного самоуправления. Там мы всегда привлекали к участию в деле сам орган и считали, что именно его решение оспаривается. А если следовать иной логике, то у нас и совет директоров акционерного общества при оспаривании его решений сможет быть самостоятельным ответчиком и т. д. Следует отметить, что согласно логике ВАС РФ в обозначенном постановлении именно с территориального органа Росреестра взыскиваются судебные расходы в случае признания решении комиссии незаконным, так как комиссия

имуществом и денежными средствами не обладает. Это еще один довод к тому, что нет никакого смысла придавать процессуальную самостоятельность таким квазиорганам, это лишь вносит

путаницу в логику рассмотрения судебных дел.

—Я, конечно, не процессуалист, и тем более не административист, но со своей цивилистической колокольни могу сказать, что деньги можно взыскивать только с субъектов гражданского права. Комиссия таковым не является. Возможно, для целей административного права она и субъект каких-то там отношений, но с гражданско-

правовой точки зрения она ничто. Субъектами являются только лица, образовавшие ее. Следовательно, мы можем взыскивать деньги либо с этих физических лиц, либо с иных лиц, если мы сочтем, что физические лица из состава комиссии были их представителями. Мне ближе, безусловно, второй вариант.

Но только не в том виде, который Вы озвучили. Организации, которые «командировали» своих сотрудников в комиссию, я бы трогать не стал. На мой взгляд, такая комиссия создана в государственных интересах и представляет

собой публичную власть. За действия органа государственной власти должно отвечать государство. Но государство не действует обезличенно, у него есть распорядители бюджетных средств. Поэтому лица, не довольные решением комиссии, должны заявлять иски к государству. И мы должны определить тот компетентный государственный орган, который должен в таких спорах участвовать от имени государства как ответчика. Я так понимаю упомянутое Вами постановление Президиума ВАС РФ, где указано, что таким органом должно являться территориальное подразделение Росреестра, при котором функционирует комиссия. Такое решение мне кажется нормальным. А конкретные члены комиссии могут привлекаться третьими лицами на стороне ответчика.

—Проблема в том, что права и интересы граждан — членов комиссии в деле не затрагиваются. Они включены в комиссию от разных органов власти, например, от кадастровой палаты, регионального министерства имущественных отношений, так как именно эти органы заинтересованы в деятельности комиссии по определению кадастровой стоимости. Поэтому, на наш взгляд, их и надо привлекать в процесс в качестве третьих лиц.

—Надо внимательно посмотреть судебный акт. Если сказано именно так, то это неточность, на мой взгляд. Такого не может быть, потому что не может быть никогда. И значит, надо как-то толковать текст постановления. Я свой вариант предложил.

—Еще есть вопрос, как такая комиссия будет исполнять решение суда об обязании ее определить кадастровую стоимость в размере рыночной. Нас уже спрашивали: как мы будем его исполнять, ведь мы же принимаем решение путем единогласного голосования. А мне кажется, что если есть решение суда, то голосование тем более должно быть единогласное. Но с точки зрения принудительного исполнения я, конечно, понимаю, что могут быть проблемы. Видимо, пристав должен будет угрожать штрафами и иными неблагоприятными последствиями именно конкретным членам комиссии, а не территориальному органу, при котором она создана. Но ведь и решение в отношении юридического лица исполняется через действия ее сотрудников, так что, мне кажется, большой разницы нет.

—Да, проблем с этими спорами, конечно, много. Теперь, говорите, они ушли в суды общей юрисдикции? Это куда, в Тульский областной суд?

—Да, в областной суд. Мы пока досматриваем те дела, которые были приняты к рассмотрению

до изменения подведомственности.

—И радуетесь грядущему снижению нагрузки?

—В целом да. Поток споров был большой. Хотя, конечно, жалко. Вроде бы уже разобрались, как их рассматривать.

—Ну, хорошо. Давайте вернемся к первому вопросу, который Вы упомянули ранее.

В мою память по итогам обсуждаемой конференции врезались два аспекта. Как раз один из них Вы упомянули. В пункте 5 ст. 166 ГК РФ появилась норма о том, что заявление о недействительности сделки не имеет правового значения в том случае, если оно сделано недобросовестно. К моменту конференции я уже знал позицию одного моего хорошего знакомого о том, что норма очень неоднозначна и, скорее всего, ошибочна. Точнее, так — эта норма нормально применима к оспоримым сделкам, но совершенно не годится для ничтожных сделок (вопреки ее буквальному тексту, который — и это

ямогу засвидетельствовать, — писался также в расчете и на ничтожные сделки). Логика его рассуждений: закон для себя решил, что конкретной сделке он в защите отказывает. Как в такой ситуации суд может сказать, что сделка действительна? Какая разница, как вели себя стороны при этом? Закон сказал: нельзя, правовых последствий не должно быть. Например, нельзя продавать наркотики. Что, суд может взыскать потом по сделке продажи наркотиков покупную цену или неустойку за просрочку ее уплаты, ссылаясь на то, что покупатель наркотиков действует недобросовестно, когда ссылается на ничтожность такой сделки, поскольку в момент ее заключения прекрасно понимал

ее незаконность? По-видимому, нет, и ни при каких обстоятельствах. А на конференции

яуслышал от докладчика (Д. В. Новак), что это норма отличная и ее надо широко применять. Его поддержал Р. С. Бевзенко. Тогда-то и разгорелась одна из «дискуссий второго дня», которая Вам запомнилась. И я по-прежнему считаю, что данная норма может применяться к ничтожным сделкам только в качестве уникального исключения, и ни в коем случае не широко.

—Может быть, имеет смысл решить, в каких случаях нельзя исцелять сделку по п. 5 ст. 166 ГК, например, если сделка противоречит основам правопорядка и нравственности. Или сохранять в силе только такие сделки, где одна сторона является добросовестной.

—Да, сейчас надо обязательно выработать критерии применения данной нормы. Кстати, интересно, как решают подобную проблему в Германии. У них сделка остается ничтожной. Они не признают право судьи подправлять закон. Но при этом, если основание недействительности относилось только к деятельности одной из сторон (не соблюдено бюджетное законодательство, условно говоря), то другая сторона может

потребовать возмещение убытков через преддоговорную ответственность. Возмещаются затраты на переговоры, расходы на транспортировку предмета сделки к месту использования и т. п.

—А вот еще такой случай. Если доказана вина чиновника, принявшего решение о сделке,

в получении взятки, или установлено, что сделка была заключена в результате преступных действий, например, халатности. Как поступать в таком случае?

—Если сделка была явно невыгодной, (я думаю, странно давать взятку за то, чтобы заключить сделку по рыночной цене), то можно ставить вопрос об оспаривании сделки на основании п. 2 ст. 174 ГК РФ (это бывшая ст. 179 ГК про злонамеренное соглашение представителя одной стороны с другой стороной).

—А если цена рыночная? Я держу в голове как раз такой случай из нашей практики. Приговором суда чиновник признан виновным в получении взятки за выделение в аренду земельного участка. Случай нередкий, к сожалению. Процедура предоставления земли, стоимость арендной платы соменений не вызывают. Тем не менее сложно согласиться с законностью такой сделки. Ведь если бы не было преступления, не было бы и сделки.

—На мой взгляд, если цена рыночная, остается только один вариант — ст. 169 ГК РФ. Заключение сделки с чиновником, который был подкуплен, совершенно очевидно, на мой взгляд, противоречит основам правопорядка и нравственности. Ведь если он взятку получил, значит, ему ее кто-то дал. Кто, как не другая сторона по сделке? А если так, то оставление сделки в силе оставит данную сторону безнаказанной. Она

получит то, чего хотела. Я не считаю такой подход удачным. Наказание должно иметь место. В том числе гражданско-правовыми средствами. А еще один пример с конференции, который я запомнил, касается исковой давности. Я задал вопрос С. В.

Сарбашу, который докладывал новеллы по исковой давности, о том, нельзя ли прерывать 10-летний объективный срок исковой давности, который исчисляется с момента нарушения права независимо от того, знает ли истец о том, кто ответчик.

Получается, можно вещь украсть и спрятать на 10 лет и 1 день, потом доставать, открыто пользоваться, и потерпевший уже ничего не сможет сделать. Сергей Васильевич отшутился тогда, а вопрос-то очень серьезный. Ведь новые сроки давности применяются, в том числе, и к старой давности, начавшей течение до реформы. Например, если вещь была украдена 1 октября 2003 года, но собственник не знал о воре (ответчике) и поэтому давность не начала течь согласно прежней практике ВАС РФ, то 1 сентября 2013 года, со вступлением в силу соответствующей главы ГК РФ, она начнет исчисляться и истечет 1 октября 2013 года. Причем независимо от того, узнал ли собственник о воре. Например, если все-таки он узнает 28 сентября, то давность сократится до 3 дней. Я уже не говорю про случаи, когда вещь была украдена в августе 2003 года и ранее. Для них она наступила одновременно с моментом вступления в силу ГК РФ. Я думаю, что через добросовестность все-таки можно пытаться как-то выйти из положения. Нет у Вас в практике ничего такого?

—Нет, вообще не помню ни одного такого дела. Плюс ведь собственником вор все равно

не станет, несмотря на истечение давности?

—Это так. Но я смотрю под углом зрения того, кто потерял, а не того, кто приобрел. Плюс, если вор продаст добросовестному лицу, у него может начать течь срок приобретательной давности.

—Я думаю, что нужно применять это правило только к добросовестным субъектам оборота и согласен с Вашей позицией. У нас по исковой давности более прозаичные вещи встречаются.

А вы можете сказать, когда проект вносился, это продумывали разработчики?

—Нет, этого не было. Я почему так

ибеспокоюсь, хочу подготовить почву на тот случай, если появится такое дело. Мы взяли западный опыт сочетания субъективной

иобъективной давности, но на западе объективная давность 30 лет. Слишком надолго надо прятать. Видимо, у них нет просто такой проблемы. Вот мы и не увидели. А у нас

варианта установить 30 лет просто не было. 10-то лет появились случайно, как воспоминание об имевшей место ранее 10-летней давности в отношении применения последствий недействительности ничтожной сделки.

—А я как раз еще один пример вспоминаю к вопросу о пользе конференций. Обратилось к нам государственное учреждение за признанием права собственности на самовольную постройку — здание собачьего питомника в системе МВД. Посмотрели заключение экспертизы, вроде бы все нормально, объект безопасен, все нормы при строительстве соблюдены. Но проблема в том, что это учреждение, а значит, несобственник. И как оно может потребовать признания за ним собственности? Я помню, когда в 2010 году вышло совместное постановление Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ № 10/22, проводили круглый стол с привлечением заинтересованных

органов власти и предпринимателей и объясняли, что в таких случаях от имени собственника уполномоченные органы должны вступать в дело в качестве третьих лиц с самостоятельными требованиями, то есть с иском о признании права собственности на самовольную постройку. Так и по этому делу питомника, которое я рассматривал. Я уже начал было думать, что придется отказывать в иске, хотя местная администрация, выступавшая ответчиком, в целом не возражала против удовлетворения иска. И тут в последнем заседании территориальное управление Росимущества заявлет самостоятельные требования о признании права собственности Российской Федерации. Соответственно я признал за государством право собственности, а за учреждением право оперативного управления.

—Знаете, что я вспомнил в связи с Вашим рассказом? Одну из самых гениальных диссертаций, защищенных в Российской школе частного права за все 13 лет моего там преподавания. Было это в 2003 или 2004 году, и касалась она объяснения правовой природы права хозяйственного ведения и права оперативного управления через категорию представительства. Что это никакие не самостоятельные права, а всего лишь полномочия, которые специальные субъекты (унитарные предприятия, учреждения) получают от собственника имущества. Именно поэтому, когда учреждение покупает какое-то имущество, оно как глобальный представитель государства приобретает право собственности для государства, и как вторичное проявление этого — свое право оперативного управления. Так и в этом деле, если бы данная теория у нас господствовала, учреждение имело бы право заявить именно о признании права собственности на самовольную постройку наряду с признанием права своего оперативного управления. И не надо было бы ждать иска от собственника. Более того, неважно было, как назвать требование учреждения. Его можно было назвать просто требованием о признании права оперативного управления, но все бы понимали, что при выигрыше данного иска одновременно возникает и право собственности государства, стоящего за этим учреждением.

—Навскидку неплохая конструкция. Но как быть с ответственностью учреждения по своим долгам? Ведь для юридического лица очень важно иметь имущество, которым оно будет отвечать по долгам. Если мы встаем на позицию представительства, то на имущество самого представителя не может обращаться взыскание. Не будет ли в итоге такая теория опасной для участников оборота?

—Мне кажется, такого риска не было бы. Да, это было бы исключение из общего правила, когда было бы сказано, что по сделке собственник имущества ГУП будет отвечать только тем имуществом, которое будет у этого ГУП. В отношении учреждений, кстати, поскольку собственник несет субсидиарную ответственность по их долгам, тем

более такая концепция работает: учреждение заключает от имени собственника сделку, но первым делом другая сторона может обратить взыскание на денежные средства самого учреждения (при этом она лишена возможности обращать взыскание на иное имущество, кроме денег), если их не хватает, то отвечает уже собственник.

—И, развивая эту идею, можно было бы постепенно убрать конструкцию унитарных предприятий.

—Да, это хотели сделать в ходе реформы корпоративного законодательства,

но поднялся шум, в Правительстве прикинули операционные издержки и не захотели их нести ради чистоты правовой конструкции. Кстати, в отношении унитарных предприятий уже давно придумана такая модель их недокапитализации, при которой страдают кредиторы. В свое время все делалось просто: накануне банкротства учредитель унитарного предприятия изымал у него все ликвидное имущество и передавал новому предприятию. Такая схема была закрыта Президиумом ВАС

РФ в 2008 году. Собственники стали поступать хитрее. То же самое имущество они стали передавать унитарному предприятию не на праве хозяйственного ведения, а в аренду. Тем самым, по их замыслу, исключалась возможность попадания данного имущества в конкурсную массу.

—Нет, у нас до такого еще не додумались.

—Думаете, не стоит про это говорить? Но я-то тоже это не сам придумал. Я узнал об этом года четыре назад на лекции, когда с гордостью рассказывал про то, как судебная практика эффективно борется за права кредиторов. На что мне сказали, что это все уже вчерашний день и сейчас учредители унитарных предприятий поступают так, как я описал. Поэтому придумают это и без нас с вами. Главное — найти решение, как с этим бороться.

—Строго говоря, контрагенты такого унитарного предприятия тоже не должны дремать. Стоит ли с ним связываться, если у него за душой никакого своего имущества?

—Если Вы говорите про банки, то они так и поступают, я думаю. Но есть масса недобровольных кредиторов, для кого вступление в правоотношения обязательство. Энергетики например. Вот их надо защищать. Мне кажется, этот пример надо решать при помощи конструкции обхода закона. И, как следствие, позволять кредиторам обращать взыскание на то имущество, которое было передано унитарному предприятию для осуществления его основной деятельности на праве аренды.

—Сложно будет это сделать. Но что-то надо придумывать, я согласен. Могу только со своей стороны Вас успокоить немного тем, что сейчас ГУПов и МУПов среди организаций ЖКХ все меньше и меньше. Было много процедур банкротства. По прошлому опыту работы, еще до суда, скажу, что это касается и других организаций с участием государства. Ведь даже такая форма, как акционерное общество, не спасает от банкротства или размытия доли государства, и, как следствие, утраты корпоративного контроля. Надо отметить, что какие бы вопросы права ни затрагивались, каждый раз так или иначе мы обращаемся к категории добросовестности

участников гражданского оборота. Есть общее понимание, что участники гражданского оборота не должны злоупотреблять своими правами. Для судейского сообщества категория добросовестности наполнена и другим смыслом: суд не должен быть орудием в чужих руках. Суд не должен легализовывать схемы обхода закона. Если уж коснулись банкротства, то можно привести один пример, с которым мы столкнулись еще в 2010 году. Закон о банкротстве предусматривает специальную упрощенную процедуру банкротства ликвидируемого должника. В отношении такой организации сразу вводится конкурсное производство, без наблюдения.

На практике это означает, что арбитражный управляющий, чья кандидатура предложена в заявлении о банкротстве, становится конкурсным управляющим, при этом кредиторы не имеют

возможности влиять на его назначение. В чем заключалась проблема: директор организации подавал заявление о признании ее банкротом по общей процедуре, заявлял кандидатуру арбитражного управляющего; далее, видимо, после того, как становилось ясно, что кредиторы не будут сидеть сложа руки, учредители принимали решение о ликвидации организации, и ликвидатор обращался с ходатайством о банкротстве по упрощенной процедуре и введении

конкурсного производства. В данной ситуации налицо ситуация, когда сталкиваются два процесса ликвидации: добровольный и принудительный, по закону о банкротстве. По нашему мнению, если суд принял заявление о банкротстве организации, то есть начал процесс принудительной ликвидации организации в порядке закона о банкротстве, другой порядок ликвидации невозможен, решение учредителей (участников) о ликвидации не может иметь юридического значения. Следовательно, никакой упрощенной процедуры, нужно вводить наблюдение, формировать реестр кредиторов, которые и будут принимать решение о дальнейшей процедуре банкротства и кандидатуре конкурсного управляющего.

—Хочу спросить, уходя уже от материального права, как у вас обстоят дела? Как коллектив? Слухи о возможном слиянии с судами общей юрисдикции не беспокоят?

—Нет, нагрузка у нас большая сейчас, много дел, всем приходится непросто. Поэтому некогда нервничать. В любые трудные времена задача каждого руководителя — настроить и сохранить коллектив. Мне кажется, пока это удается. Отставки были, но все уходили по своим причинам, никак не связанным с процессуальной реформой.

—Я вижу у Вас буклет о какой-то спартакиаде, фотографии какие-то красивые. О, Дмитрий Аленичев! Его Вы тоже как-то в судебную систему заманили?

—Дмитрий Аленичев — главный тренер тульской команды «Арсенал», он приезжал к нам

на спартакиаду, был итоговый матч: команда судебной системы против «Арсенала». Счет 8:3. Еще

вволейбол и настольный теннис сражались.

—Да, точно! Я совсем забыл. Три ваши гола, это тоже неплохо. Они же тут недавно как раз громко выиграли, у «Спартака» вроде?

—У «Зенита».

—Ого! Поздравляю. Хорошо, Антон Сергеевич, мы начали разговор с конференции, давайте этим же и закончим его. Я помню, там велась очень профессиональная видеозапись. Она сохранилась, опубликована как-то? Ни в коем случае нельзя ее потерять.

—Да, видеозапись имеется. Мы даже выпустили диски с записью конференции.

—Если не будет возражений, давайте обсудим вопрос о ее опубликовании на сайте журнала «Арбитражная практика» или в рамках Академии юриста компании? И вообще, надо налаживать сотрудничество между нашим журналом и возглавляемым Вами судом. Со своей стороны мы тоже можем предоставлять суду необходимую информационную

поддержку. Спасибо большое за интересный рассказ.*

— Да, конечно, давайте будем сотрудничать. И Вам спасибо, и до новых встреч.

Беседовал Андрей Владимирович Егоров, главный редактор «АП».

* Видеозапись научно-практической конференции «Изменение гражданского законодательства и судебная практика: взаимное влияние» появится на сайте Академии юриста компании в ближайшее время. Ждем Вас на сайте www.uracademy.ru

ГЛАВНАЯ ТЕМА

Илья Юрьевич Софонов

старший юрист ФГУП «Управление специального строительства по территории № 1 при ФАСС»

Кто, кроме учредителей, может проводить принудительную ликвидацию

Как быть, если в процессе ликвидации компании суд возбудит дело о ее несостоятельности

Как кредитору, не включенному в ликвидационный баланс, оспорить запись в ЕГРЮЛ

Финансовые трудности компании не всегда удается преодолеть путем оптимизации расходов и сокращения затрат. Иногда владельцы бизнеса принимают решение не дожидаться процедуры банкротства и самостоятельно ликвидировать компанию. Последние масштабные изменения Гражданского кодекса РФ затронули и остававшийся до недавнего времени весьма «консервативный», с точки зрения любых изменений, институт добровольной ликвидации юридического лица. По сути, изменениями в законе и разъяснениями ВАС РФ был «перекроен» целый пласт судебной практики, накопившейся за 20 лет существования ст. ст. 61 — 64 ГК РФ в прежней редакции. Многочисленные вопросы и проблемы, которые возникли от столь

масштабного вмешательства, требуют своего осмысления и поиска решений практикующими юристами и судьями. Рассмотрим наиболее интересные аспекты нововведений.

Ликвидацией теперь могут заниматься арбитражные управляющие

Одной из наиболее интересных новелл является введение в ст. 61 ГК РФ ч. 5. Теперь суд может возложить проведение принудительной ликвидации на арбитражного управляющего. Речь идет об очень давней проблеме, которой следует уделить особое внимание.

Надо признать, законодатель долго искал выход: что делать, когда решение суда о принудительной ликвидации юридического лица есть, а исполнять его никто не собирается (или

просто некому, в условиях противодействия со стороны учредителей)? Еще ранее, решение, аналогичное названному, было предложено в п. 24 постановления Пленума ВС РФ № 6, Пленума ВАС РФ № 8 от 01.07.1996 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее — Постановление № 6/8): при поиске ликвидатора суды обязаны применять положения закона о банкротстве — по аналогии. Впрочем, за последние 18 лет действия этих разъяснений в судебной практике не было ни единого случая их применения. Но законодателя это не смутило, и названная позиция высших судов теперь вполне легально закреплена в норме кодекса. Правда, проблемы с ее реализацией никуда не делись.

С самой процедурой выбора управляющего еще кое-как проблему решить можно: по аналогии со ст. 45 Федерального закона от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)»; далее — Закон № 127-ФЗ), в суд с ходатайством может обратиться тот орган, который инициировал принудительную ликвидацию и предложит свою кандидатуру управляющего, либо

СРО (например, это будет ФНС, прокурор). Хотя это лишь предположение, которому еще предстоит пройти проверку практикой.

Следующая проблема, которая неизбежно возникнет, связана с финансированием услуг утвержденного управляющего и всех его расходов. Формулировка закона о том, что при отсутствии у должника имущества на покрытие текущих расходов они возлагаются на учредителей — исчерпывающим образом не продумана. Ведь для того, чтобы расходы за чей-либо счет возместить, их необходимо понести — это не убытки конкретного лица, а расходы на проведение ликвидации должника. Выходит, управляющий должен сперва понести за свой счет эти расходы, чтобы затем попробовать взыскать их с учредителей. Но ведь ни для кого не секрет, что в реальности получить эту взысканную компенсацию понесенных расходов с учредителя —

физического лица почти невозможно (равно как и с фиктивного учредителя — юридического лица). Управляющий останется ни с чем.

На этот случай ст. 59 Закона № 127-ФЗ содержит достаточно разумное регулирование: при отсутствии имущества у должника производство по делу прекращается. Более того, Пленум ВАС РФ в п. 14 постановления № 91 от 17.12.2009 «О порядке погашения расходов по делу о банкротстве» (далее — Постановление № 91) пошел дальше. Он ввел правило, по которому суд может обязать заявителя внести денежные средства на депозит суда для финансирования

процедуры банкротства либо наглядно и документально доказать, что имущество у должника есть и оно ликвидно. Поэтому при банкротстве, если имущество должника иссякнет, управляющий всегда сможет возместить потери: либо за счет депозита суда, либо за счет самого заявителя (ч. 3 ст. 59 Закона № 127-ФЗ).

Но что будет происходить в процедуре ликвидации? Ведь текущие расходы связаны не только с вознаграждением управляющего, но и содержанием штата обслуживающих его сотрудников, уплатой пошлин, проведением публичных торгов и т. д.

Здесь же уместен вопрос о вознаграждении самого управляющего, о размере которого в комментируемых нормах ГК РФ ничего не сказано. Понятно, что благотворительностью

арбитражные управляющие не занимаются: они получают вознаграждение за выполняемую работу. При банкротстве должника размер вознаграждения каждого управляющего строго регламентирован ст. 20.6 Закона № 127-ФЗ. Остается лишь предположить, что суды будут по аналогии применять указанные нормы и использовать ставку оплаты конкурсных управляющих — это наиболее близкая по правовой природе фигура к ликвидатору.

Принудительная ликвидация компании может длиться более 10 лет

Принудительная ликвидация, несмотря на всегда установленные судом сроки (п. 24 Постановления № 6/8), может продлеваться неограниченное число раз (как и конкурсное производство в банкротстве). Яркий пример тому — дело о принудительной ликвидации одного общества, которое находится в производстве Арбитражного суда Забайкальского края с 2003 (!) года, которое продолжает продлеваться судом и по сей день. Причем сам факт продления судом ликвидации невозможно оспорить: суды пришли к выводу, что речь идет об устанавливаемом судом процессуальном сроке, который оспариванию не подлежит (постановление ФАС ВосточноСибирского округа от 28.06.2011 по делу № А78-164/2003).

Цитата: «При невозможности ликвидации юридического лица ввиду отсутствия

средств на расходы, необходимые для его ликвидации, и невозможности возложить эти расходы на его учредителей (участников) юридическое лицо подлежит исключению из единого государственного реестра юридических лиц в порядке, установленном законом о государственной регистрации юридических лиц» (ч. 6 ст. 62 ГК РФ).

Такое решение законодателя выглядит достаточно противоречивым. Во-первых, неясно, какой вообще подразумевается способ защиты права для арбитражного управляющего применительно к данной норме, какова будет правовая природа иска к учредителю? С одной стороны, можно предположить, что это будет не что иное, как судебные расходы, взыскиваемые тем же судом, который вводил принудительную ликвидацию (по аналогии с продлением ликвидации

ввышеуказанном примере по ст.118 АПК РФ). Но, с другой стороны, этот механизм закреплен

внормах материального права, а не процессуального. Как известно, положения ст. 12

ГК РФ не содержат исчерпывающего перечня способов защиты, в связи с чем в российском праве теперь можно попробовать предъявить иск о возложении (взыскании) расходов по проведению процедуры ликвидации на учредителя (с учредителя).

Во-вторых, не совсем ясно предложение о невозможности возложения на учредителей этих расходов. Видимо, речь в законе идет о прекращении судебным приставом производства

вотношении учредителя по исполнительному листу, который выдан на основании решения суда

овзыскании (возложении) расходов по ликвидационным мероприятиям. Как долго будет длиться сам суд, а затем как долго пристав будет искать учредителя и выяснять его имущественное положение — интересный вопрос. Наконец, Федеральный закон от 08.08.2001 № 129-ФЗ «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей» (далее — Закон № 129-ФЗ) содержит ряд условий для исключения организации, как недействующего юридического лица: должно быть отсутствие в течение года сдаваемой отчетности и операций по всем расчетным счетам в банках. Получается, что арбитражный

управляющий должен перестать сдавать отчетность должника и ждать целый год, прежде чем налоговый орган примет решение исключить организацию из ЕГРЮЛ (одновременно исключив любые операции по счетам).

Кроме того, позицию законодателя нельзя признать последовательной. При всем внимании, которое он уделил обобщению судебной практики и ее отражению в нормах ст. ст. 61 — 64 ГК РФ, остается невыясненным, почему так и не было введено четких гарантий финансирования самой процедуры принудительной ликвидации? Казалось бы, что может быть проще: разрешить суду при введении принудительной ликвидации обязывать учредителей вносить на депозит суда минимально необходимую денежную сумму, за счет которой будут компенсированы все расходы и вознаграждение арбитражного управляющего. Это было бы совершенно логичным и изящным решением данной проблемы, по аналогии с п. 14 Постановления № 91. Возможно, судебная практика сумеет найти и иной выход из этого тупика.

Представим себе такую ситуацию. В отношении должника решением суда введена процедура принудительной ликвидации, органы управления решение не исполняют, и суд по ходатайству прокурора утверждает ликвидатором арбитражного управляющего. Управляющий быстро выясняет, что имущество у должника малоликвидное, требующее проведения публичных торгов, есть дебиторская задолженность в различных регионах страны, которая требует привлечения юриста, да и текущую обязанность сдавать бухгалтерскую и налоговую отчетность никто не отменял — требуется еще и бухгалтер. Ликвидного имущества у должника нет, гарантий его

получения тоже, расходы необходимо нести за свой счет. Понятно, что прекратить производство по делу (по аналогии со ст. 59 Закона № 127-ФЗ) здесь не удастся. Правовая природа принудительной ликвидации и процедуры банкротства различна. В первом случае защищается, по сути, исключительно публичный и императивный интерес (общество должно быть ликвидировано любой ценой: недостоверные документы при регистрации, отступление от уставных целей и т. д.), а во втором случае защищается уже частный интерес кредиторов

(к таковым с некоторой условностью можно отнести и ФНС с внебюджетными фондами) при помощи инструментов публичного права. Но как управляющий может избавиться от тяжкого бремени своих обязанностей? Допустим, он подает ходатайство о своем освобождении от обязанностей в суд (по аналогии со ст. 144 Закона № 127-ФЗ). Ведь никто не может заставить

управляющего исполнять обязанности против его воли. Но что делать суду? СРО, членом которой является освобождаемый управляющий, представить другую кандидатуру вряд ли сможет (сомнительно, что кто-то еще из ее членов захочет стать управляющим на благотворительных началах). Попытка найти замену в других СРО также безуспешна по описанным причинам. Если бы речь шла о банкротстве — после 3 месяцев подобных поисков суд обязан был бы прекратить производство по делу (ч. 9 ст. 45 Закона № 127-ФЗ). Но в нашем случае суд, по-видимому, вынужден будет одновременно с освобождением управляющего вновь «временно» возложить обязанности по ликвидации на органы управления должника, которые никого ликвидировать и не собираются: они спокойно продолжат свой бизнес. Ведь ликвидация (даже принудительная) не предусматривает, по сути, никаких значимых ограничений для юридического лица. Оно по-прежнему обладает всей полнотой дееспособности и спокойно может участвовать в сделках с третьими лицами вплоть до своего исключения из ЕГРЮЛ. В общих чертах, суть ограничений сведена к следующему: с момента начала ликвидации не допускается внесение изменений

в учредительные документы ликвидируемого юридического лица, а также создание новых юридических лиц, или проведение реорганизации зависимых юридических лиц, участником которых является ликвидируемый должник (ч. 2 ст. 20 Закона № 129-ФЗ). Все остальное организация делать вправе (в особенности, если должник применяет УСН и не стоит вопрос для его контрагентов по обоснованности налогового вычета от сделок с ним).

Таким образом, пока решения описанной проблемы найти не удается. Причем все вышесказанное основано лишь на предположениях о том, каким образом будут применяться судами на практике все эти хитроумные нововведения — по аналогии с Законом № 127-ФЗ. Если бы вопрос с финансированием ликвидации решался аналогичным образом с банкротством — эта давняя проблема, во многом, могла быть решена.

Ликвидация начинается с момента принятия решения учредителем

Следующая проблема является такой же давней, как и предыдущая: как определить момент начала ликвидации? Проблема остается актуальной на фоне существующих противоречий в судебной практике по данному вопросу и напрямую связана с довольно давним спором

по вопросоу о том, с какого момента в принципе возникают полномочия руководителя — с момента внесения записи в ЕГРЮЛ, или с момента назначения учредителями?

Не касаясь данной проблематики особенно глубоко, стоит лишь вкратце отметить главное

вдействующем праве. Прежде всего, произошедшие изменения ГК РФ ни в коей мере не затронули уже сформированный формальный подход к данной проблеме: начало полномочий руководителя организации всецело основано на содержании ее уставных документов и никак не привязано к сведениям в ЕГРЮЛ. И аналогично: сам факт отражения сведений о ликвидации организации

вЕГРЮЛ не связан с моментом начала ликвидации по закону.

Линия рассуждений здесь проста. Положения Гражданского кодекса РФ, либо федеральных законов, посвященных отдельным организационным формам юридических лиц, никак не связывают начало действия полномочий единоличного исполнительного органа

снеобходимостью внесения сведений о нем в ЕГРЮЛ. Напротив, в законодательстве прямо установлено, что порядок деятельности руководителя и принятия им решений устанавливается уставом общества, внутренними документами общества, а также заключенным с ним договором (ч. 3 ст. 69 Федерального закона от 26.12.1995 № 208-ФЗ, ч. 4 ст. 40 Федерального закона от 08.02.1998 № 14-ФЗ и др.). Подобной привязки нет и в Законе № 129-ФЗ. Соответственно, если иного не установлено учредительными документами и законом, полномочия руководителя,

безусловно, начинаются с момента его назначения учредителями. Тем более что сама процедура смены руководителя в выписке ЕГРЮЛ связана с обращением именно нового директора

ссоответствующим заявлением, чьи полномочия налоговый орган «поневоле» признает — Высший арбитражный суд РФ определил именно вновь назначенного директора в качестве надлежащего субъекта для проведения смены руководителя (решение от 29.05.2006 № 2817/06).

Но окончательную позицию по этому вопросу ВАС РФ отразил в постановлении от 14.02.2006 № 12580/05, указав следующее: «закон не связывает возникновение либо прекращение полномочий единоличного исполнительного органа с фактом внесения в государственный реестр таких сведений».

Следует отметить, что проблема соотношения сведений из ЕГРЮЛ с фактическим наличием иного директора все же имеет место быть, но только применительно к более сложным вещам.

Например, это проблема взаимодействия с контрагентами, которые почти всегда ориентируются в хозяйственных отношениях на данные ЕГРЮЛ (к этому их обязывает принцип добросовестного поведения, раскрытый во многих правовых позициях ВАС РФ: определения от 21.02.2011 по делу № А67-563/2008, от 11.11.2011 по делу № А62-3966/2010).

Также сведения из ЕГРЮЛ важны для взаимоотношений:

с банками, в целях распоряжения счетом (которые требуют предоставить актуальные сведения из ЕГРЮЛ для замены карточки образца подписи);

с государственными органами, при сдаче отчетности (проверяются данные о действующем руководителе по ЕГРЮЛ, как надлежащем подписанте);

в подтверждение полномочий в условиях корпоративного конфликта (постановление Президиума ВАС РФ от 03.11.2009 No 9035/09)1.

Все остальное, что касается трудовых отношений, претензионно-исковой работы, ведения реестров (то есть все, что по сложившейся практике и подзаконным актам не требует проверки выписки ЕГРЮЛ) — может свободно осуществляться директором, без всяких ограничений.

Аналогично обстоит дело с ликвидацией. Уполномоченные органы юридического лица в течение 3 рабочих дней после принятия решения о ликвидации обязаны совершить двуединое действие: сообщить в письменной форме об этом в ИФНС, а также опубликовать необходимые сведения в установленном порядке (ч. 1 ст. 62 ГК РФ).

Одновременно назначается ликвидатор и определяются срок и порядок ликвидации (ч. 3 ст. 62 ГК РФ). С момента своего назначения ликвидатор получает полномочия по управлению текущими делами, выступает в суде. В законодательстве не содержится никакой зависимости между возникновением полномочий ликвидатора и внесением записи в ЕГРЮЛ. Соответственно, его полномочия также возникают с момента заключения с ним договора, и не связаны с внесением изменений в ЕГРЮЛ — извещение налогового органа носит лишь уведомительный характер (постановления Третьего арбитражного апелляционного суда от 06.05.2011 по делу

№А33-281/2011, Седьмого арбитражного апелляционного суда от 28.06.2013 по делу

№А45-2082/2012).

При этом продолжает сохраняться неоднозначный подход судов к вопросу о прекращении исполнительного производства при ликвидации должника (ч. 4 ст. 96 Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ). Некоторые суды настаивают на необходимости представления

ликвидатором судебному приставу выписки из ЕГРЮЛ с актуальными сведениями (постановление Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 24.09.2013 по делу № А56-48403/2012). Другие суды, наоборот, указывают на отсутствие такой необходимости (постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 16.08.2011 по делу № А33-281/2011).

Наверное, применительно к данной проблеме все же стоит согласиться с позицией о необходимости представления актуальной выписки из ЕГРЮЛ: судебный пристав должен

убедиться в действительности полномочий ликвидатора, всецело отвечая за сохранность переданных ему для исполнения исполнительных документов. Абсолютной гарантией этого может служить только ЕГРЮЛ (особенно при наличии корпоративного конфликта).

Возбуждение дела о банкротстве приостанавливает ликвидацию до момента введения процедуры

Сложно согласиться и с нововведением, закрепленным в ч. 3 ст. 63 ГК РФ, согласно которому в случае возбуждения дела о несостоятельности, ликвидация юридического лица немедленно прекращается, о чем ликвидатор уведомляет всех известных кредиторов. Здесь возникает сразу два вопроса: что подразумевается под «прекращением» ликвидации и как это «прекращение» реализуется при принудительной ликвидации должника по решению суда?

Первый вопрос наиболее интересен: как «прекращение» ликвидации влияет на статус самого ликвидатора? Ведь «прекращение» ликвидации по своему смыслу подразумевает и лишение его статуса, неразрывно связанного с процедурой. Или же законодатель имеет в виду некую «приостановку» ликвидации, в течение которой ликвидатор просто исполняет полномочия номинального руководителя должника — вплоть до момента введения внешнего (конкурсного) управления? Более вероятным кажется второй вариант. Вряд ли законодатель подразумевал возможность оставить должника без руководителя, продолжающего исполнять необходимые полномочия по представлению интересов должника в суде, сдаче текущей отчетности и т. д.

Не стоит также забывать, что в некоторых судебных округах сроки рассмотрения дел могут сильно отличаться ввиду различной нагрузки. Ярким примером можно назвать дело о банкротстве одного должника, между возбуждением которого и введением первой процедуры, после многочисленных отложений, прошло более полутора лет (дело № А40-65227/10, рассматриваемое Арбитражным судом г. Москвы). На протяжении всего этого периода ликвидатор должника вел активные переговоры с кредиторами, погашал долги, взыскивал дебиторскую задолженность и т. д.

Представим, что кредитор успешно взыскивает с ликвидируемого должника сумму долга, после чего подает заявление на его банкротство. Дело о несостоятельности в любом случае будет возбуждено; назначается дата слушания, к моменту проведения которого ликвидатор, допустим, погашает сумму долга перед кредитором (который не устанавливался в реестр требований), и дело

обанкротстве прекращается по ст. 57 Закона № 127-ФЗ. Возможен и другой вариант: ликвидатор не дает суду никаких документов, позволяющих выявить имущество должника, а кредитор отказывается финансировать банкротство — в этом случае производство также прекращается. После этого ликвидатор, по-видимому, должен «возобновить» проведение ликвидации,

ане начинать ее с нуля: ведь прежние записи в ЕГРЮЛ и публикации в СМИ никто не отменял. Следует отметить, что здесь, наверное, разумно для заполнения пробела в ГК РФ применять некоторую аналогию со ст.ст. 56, 57 Закона № 127-ФЗ: прекращение производства по делу

обанкротстве полностью снимает все ограничения с должника, наложенные вследствие возбуждения дела.

Второй вопрос связан с соотношением принудительной ликвидации и возбуждением дела о банкротстве должника. Сформулированный ранее Президиумом ВАС РФ подход к этой проблеме,