учебный год 2023 / Dissertatsia_K_Gnitsevicha_Po_Preddogovornoy_Otvetstvennosti
.pdf91
восстановления состояния, существовавшего до нарушения права, которая в каждом отдельно взятом случае конкретизируется судом с учетом всех обстоятельств дела.
Это позволяет компенсировать убытки стороны в размере позитивного интереса.
Англо-саксонское право, в котором принцип добросовестности не получил должного развития, исходит из принципиально иной модели соотношения прав и обязанностей контрагентов, основанной на идее caveat emptor. Она относит риски неблагоприятных последствий договора на сторону, не принявшую всех доступных ей мер для их исключения. Впрочем, даже суровый подход английского права знает ряд исключений для случаев, когда заблуждавшийся контрагент имел объективно меньшую возможность составить должное представление об объекте договора либо не имел такой возможности вовсе.
92
РАЗДЕЛ II. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА CULPA IN CONTRAHENDO В РОССИЙСКОМ ГРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ
Глава 3. Ответственность за вину при заключении договора в системе отечественного гражданского законодательства: история и современность
Дореволюционное гражданское законодательство не знало преддоговорной ответственности. Однако благосклонно принятая германскими пандектистами концепция Р. Иеринга не осталась незамеченной в отечественной цивилистике354.
Поначалу российская доктрина гражданского права была несклонна придавать юридическое значение переговорам о заключении договора. Поэтому едва ли возможно было квалифицировать как правонарушение неумышленное введение стороны в заблуждение до заключения договора. К.А. Митюков отмечал, что не порождают юридической связанности сторон "переговоры о будущем договоре, пока не состоялось и не выражено согласие воли контрагентов. Переговоры эти могут получить значение соглашения, которым обязываются контрагенты совершить в будущем договор. В таком случае нарушение этого предварительного соглашения дает иск об уплате интереса"355.
Подобного мнения придерживался и Г.Ф. Шершеневич356. Критику этих идей высказал Л.И. Петражицкий, объявив их следствием "плутократических и меркантильных тенденций", способным "подорвать нравственное уважение к институту обязательства"357.
Но в дореволюционной доктрине встречались и идеи о соответствии преддоговорной ответственности общим принципам гражданского права и необходимости ее введения. Например, В.И. Синайский применительно к возможности одностороннего прекращения переговоров указывал, что в этом вопросе российское "современное право признает за сторонами полную свободу. Однако в литературе за последнее время
354 В русской литературе одно из первых упоминаний о концепции culpa in contrahendo встречается в работе А.С. Кривцова, по которому, впрочем, невозможно выявить отношение автора к данной доктрине, см.: Кривцов А.С. Общее учение об убытках. Юрьев, 1902. С. 161 — 165.
355 См.: Митюков К.А. Курс римского права. 2-е изд., с добавлениями А.К. Митюкова. Киев, 1902. С. 225 —
226.
356 Он указывавл, что "прежде установления договора стороны приступают нередко к предварительному соглашению, которое предшествует главному договору. Это есть договор о совершении другого договора в будущем.
Как договор, он отличается от тех переговоров, в которых стороны намечают, хотя бы и письменно, главные и дополнительные пункты предстоящего еще договора. Такие переговоры не имеют юридического значения и не обязывают вступивших в них" (выделено мной. — К.Г.), см.: Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. 11-е изд. Т. 2. М., 1915. С. 85 — 86.
357 Petražicki L.v. Die Lehre vom Einkommen: Vom Standpunkt des gemeinen Civilrechts unter Berücksichtigung des Entwurfs eines bürgerlichen Gesetzbuches für das Deutsche Reich. Bd. 2: Einkommensersatz. Berlin, 1895. S. 460 – 461, 559.
93
выдвинута теория о преддоговорной ответственности сторон за перерыв переговоров. Хотя и спорно, в какой мере возможно признавать эту ответственность, но, тем не менее, в
принципе ее следует одобрить. Свобода воли должна уступить и здесь серьезным интересам гражданского оборота"358.
Сторонником возложения убытков добросовестного лица на сторону, по вине которой был заключен недействительный договор (по крайней мере для случая совершения под влиянием существенного заблуждения оспоримой сделки, когда такая ответственность предусмотрена § 122 BGB), был И.А. Покровский, не без гордости отмечавший, что такое правило закреплено в ст. 33 внесенного в Государственную Думу
14 октября 1913 г. Проекта Книги V Гражданского уложения359. Согласно этой норме,
лицо, оспаривающее действительность договора, заключенного под влиянием ошибки,
должно возместить другой стороне убытки, понесенные ею вследствие того, что она рассчитывала на действительность договора. В состав возмещаемых убытков не включаются "выгоды, которые могли бы быть получены при действительности договора"360. Сходство этой нормы и § 122 BGB дает основание полагать, что при ее разработке были учтены современные концепции и законодательные решения европейских стран. Однако такое казуистическое закрепление преддоговорной ответственности было единственным в тексте Проекта и вряд ли подлежало бы расширительному толкованию доктриной и практикой в случае введения данного акта в действие.
Таким образом, к началу разработки ГК РСФСР 1922 г., несмотря на отсутствие в действующем законодательстве норм о преддоговорной ответственности, в
цивилистической доктрине были представлены различные подходы к этой идее, начиная от ее полного отвержения и заканчивая безоговорочным принятием одной из действующих в западноевропейских странах моделей ее правовой регламентации. Противоречивость теоретических оценок, не способствовавшая формированию единой доктринальной позиции, и переориентация отечественной цивилистики на приоритетное обеспечение интересов государства предопределили фрагментарность и непоследовательность советских кодификаций гражданского права в вопросах установления ответственности за
358Синайский В.И. Русское гражданское право (по изд. 1915 г.). М., 2002. С. 312.
359Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 248 — 249.
360См.: Герценберг В.Э., Перетерский И.С. Обязательственное право. Книга V Гражданского Уложения:
Проект, внесенный 14 октября 1913 г. в Государственную Думу с предисловием и предметным указателем. Неофициальное издание. СПб.: Издание Юридического книжного склада "Право", 1914. С. 6.
94
culpa in contrahendo.
§ 1. Culpa in contrahendo в гражданском законодательстве советского периода
Несмотря на неослабевающее внимание европейской цивилистической науки к вопросам преддоговорной ответственности, можно констатировать, что в российском гражданском законодательстве данный институт не получил должного развития и нормативного закрепления. Хотя начало дискуссиям о culpa in contrahendo было положено еще в дореволюционный период, советские цивилисты ограничивались исключительно вопросами допустимости такой ответственности с точки зрения ее соответствия общим началам гражданского права и не занимались ее обоснованием исходя из предписаний позитивного права. Это объясняется отсутствием практической потребности в подобном институте в условиях неразвитого оборота в социалистическую эпоху, но не указывает на наличие в отечественном законодательстве иных средств, пригодных для достижения целей, которым в других правопорядках служит ответственность за culpa in contrahendo.
Уже в годы действия ГК РСФСР 1922 г. было признано, что недобросовестность при заключении договора, выразившаяся в отказе от оферты, является основанием преддоговорной ответственности, даже если закон допускает ее отзыв.
По мнению И.Б. Новицкого, если оферент неправомерно отменяет оферту, либо до истечения срока на ее акцептацию заключает с иным лицом договор о том же предмете,
ранее сделанное волеизъявление теряет силу и не соответствует более воле оферента.
Акцептация оферты первым контрагентом не дает ему права требовать исполнения,
поскольку договор не был заключен. Но "оферта связывает своего автора как акт его односторонней воли. Нарушая свое обязательство не отступать от предложения в течение определенного срока, сделавший предложение тем самым препятствует заключению
[иного] договора с тем контрагентом, которому было сделано предложение. Вследствие этого обстоятельства договора в таком случае нет, и, следовательно, нельзя говорить ни об исполнении предполагавшегося договора в натуре, ни о возмещении положительного ущерба, причиненного нарушением договора. Лицо, сделавшее предложение и незаконно нарушившее свое обязательство не отступать от предложения в пределах известного срока,
обязано лишь возместить другой стороне ущерб, понесенный ею от того, что предполагалось заключение договора. Другими словами, лицо, сделавшее предложение и
95
отступившее неправомерно от своего предложения, должно поставить лицо, которому было сделано предложение и которое положилось на него, в такое имущественное положение, как если бы предложение не было сделано". Однако виновное лицо "не обязано возмещать положительный договорный интерес, то есть ущерб, причиняемый неисполнением договора и выражающийся в хозяйственной выгоде, которую представляет собой для данного лица самое содержание договора" (выделено мной. — К.Г.)361.
И.Б. Новицкий рассматривал ответственность за разрыв переговоров в общем контексте учения Иеринга о culpa in contrahendo. Ее основание он видел в неисполнении обязательств, возникших при направлении оферты, и ограничивал ее размер негативным интересом. Из германской доктрины автор заимствует подход к определению размера убытков, предусматривающий восстановление состояния, которое существовало бы, если бы не возникло основание для возмещения вреда. Эта методика, основанная на германской теории интересов и закрепленная в § 249 BGB, вступала в явное противоречие с основополагающими канонами советской цивилистики, согласно которым возмещением вреда признается восстановление положения, предшествовавшего правонарушению362.
Автор конструирует преддоговорную ответственность по модели
ответственности договорной, что сближает данную концепцию с германским подходом:
основанием ответственности у И.Б. Новицкого выступает нарушение обязанности,
покоящейся на оферте — "акте односторонней воли", то есть обязанности из односторонней сделки. Сделочная природа нарушенной обязанности предопределяет и
"сделочную" природу ответственности за ее нарушение. Это позволяет рассматривать преддоговорную ответственность в общем контексте учения о договорной ответственности и исключает применение норм о деликтах.
С.И. Вильнянский отмечал, что направление оферты не означает заключения договора и, следовательно, оферент может отказаться от своего предложения заключить договор и после получения оферты контрагентом. Но тогда "оферент обязан возместить другой стороне ущерб, причиненный таким отказом от своего предложения… Возмещению подлежат… убытки, которые произошли вследствие того, что договор
361 Новицкий И.Б., Лунц Л.А. Общее учение об обязательстве. М., 1950. С. 157 — 159 (автор главы — И.Б. Новицкий).
362 В действовавшем на момент выхода в свет данной работы И.Б. Новицкого и Л.А. Лунца ГК РСФСР 1922 г. такой подход к понятию возмещения вреда был закреплен, напр., в ст. 410, предусматривавшей, что "возмещение за вред должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно — в возмещении причиненных убытков". См.: ГК РСФСР от 31.10.1922 г. // Собрание узаконий и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства. 25.11.1922. № 71.
96
оказался незаключенным по вине предложившего (так называемый "отрицательный договорный интерес")363. Ту же идею применительно к ГК РСФСР 1964 г. повторял Ф.И. Гавзе364.
Таким образом, подход советской цивилистики требовал возместить потерпевшему убытки, понесенные им в связи с подготовкой к заключению договора, то есть
отрицательный договорный интерес. Преддоговорная ответственность рассматривалась как ответственность за виновный срыв переговоров. Отказом от заключения договора признавался отзыв оферты, причинивший убытки добросовестному контрагенту. Все действия сторон до направления оферты были юридически иррелевантными. Вследствие этого прекращение переговоров до формирования собственно оферты как такого предложения заключить договор, которое бы включало в себя все существенные с точки зрения закона и оферента условия, и ее направления деловому партнеру не могло выступить основанием ответственности, если в таких действиях не было признаков злоупотребления правом.
В эту историческую эпоху, главным образом в период действия ГК РСФСР 1922 г.,
появилось несколько зарубежных исследований, в которых выводился общий принцип преддоговорной ответственности по советскому гражданскому законодательству. Хотя анализ советского права не был приоритетной задачей их авторов, а его исследование объяснялось компаративистским характером этих работ, следует остановиться на них более подробно, поскольку подходы их авторов могут быть востребованы при конструировании общего принципа ответственности за culpa in contrahendo в современном российском гражданском праве.
Основное внимание уделено в них наличию в ГК РСФСР 1922 г. принципа генерального деликта. Согласно ст. 403 ГК РСФСР 1922 г., "причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред"365. Такое основание деликтной ответственности, дающее возможность возместить практически любой ущерб,
причиненный на стадии переговоров, позволило некоторым авторам отнести советское гражданское право к следующим в вопросах culpa in contrahendo так называемой
363Вильнянский С.И. Лекции по советскому гражданскому праву. Часть первая. Харьков, 1958. С. 318.
364Гавзе Ф.И. Социалистический гражданско-правовой договор. М., 1972. С. 96.
365Об этой норме см.: Гойхбарг А.Г. Хозяйственное право РСФСР. М. — Пг., 1923. С. 174; Новицкая Т.Е.
Гражданский кодекс РСФСР 1922 г. М., 2002. С. 101.
97
деликтной теории366.
Конечно, признание принципа генерального деликта дает несравнимо больше возможностей для возложения на нарушившее доверие контрагента в ходе переговоров лицо обязанности возместить причиненный вред в отсутствие правовых предписаний о culpa in contrahendo. Однако нельзя не признать, что даже самая смелая интерпретация норм деликтного права не позволит подвести под него все случаи причинения вреда в ходе переговоров, поскольку такой вред зачастую будет состоять в расходах потерпевшего,
которые в данных обстоятельствах становятся чрезмерными или бесполезными — в
сравнении с расходами, которые он понес бы при надлежащем исполнении преддоговорных обязанностей его деловым партнером. В определенных случаях и с некоторыми натяжками явно бесполезные расходы могут быть квалифицированы как причинение вреда его имуществу, чего нельзя сказать о расходах завышенных. Кроме того,
деликтная ответственность за преддоговорное нарушение в любом случае не позволяет возместить убытки, состоящие в упущенной выгоде, поскольку нормы деликтного права,
по общему правилу, оказываются непригодными для определения ее размера при отсутствии противоправного акта, в результате которого получает повреждение или уничтожается материальный объект, входящий в состав имущества потерпевшего.
Далее, поиски следов culpa in contrahendo в отечественном праве без учета позиции законодателя по этому вопросу обречены на неудачу. Это указывает К. Гельдрих, сообщая,
что авторы ГК РСФСР 1922 г., "вероятно, не помышляли о применении ст. 403 к
причинению вреда вследствие преддоговорной вины: ведь в противном случае в тексте кодекса не оказалось бы ст. 151 — предписания, совсем не свидетельствующего о законодательном искусстве"367. Бесспорно, деликтная ответственность конструировалась составителями кодекса с классических позиций, и не предназначалась для возмещения преддоговорных убытков. Поэтому отождествление ст. 403 ГК РСФСР 1922 г. с
основанием преддоговорной ответственности в отсутствие доктринальных исследований и сформировавшейся практики представляется не вполне корректным.
Однако и сам К. Гельдрих совершает сходную ошибку и стремится истолковать в общем контексте учения о culpa in contrahendo положения абзацев 2 и 3 ст. 151 ГК РСФСР
366 См.: Heldrich K. Das Verschulden beim Vertragsabschluss. S. 50 — 51; Herz E. Culpa in contrahendo. S. 25 (inkl. Anm. 84); Holz W. Rechtsgrund und Rechtsnatur des Schadensersatzanspruches für schuldhaftes Verhalten bei den Vertragsverhandlungen. Frankfurt am Main, 1928. S. 52 — 53.
367 См.: Heldrich K. Das Verschulden beim Vertragsabschluss. S. 51.
98
1922 г., предусматривающие правовые последствия признания недействительной оспоримой сделки, заключенной под влиянием заблуждения. Оценка этих норм как воплощения доктрины culpa in contrahendo и применение несвойственной российскому гражданскому праву шкалы для определения размера возмещения ущерба исходя из концепции интереса приводят автора к парадоксальным выводам. Соглашаясь, что заблуждение может возникнуть по вине любой стороны, и признавая разумным отказ советского законодателя от принятого в § 122 BGB ограничения негативного интереса размером интереса позитивного, он считает неоправданным ограничение ответственности стороны, виновной в возникновении заблуждения, реальным ущербом. Кроме того,
протест со стороны К. Гельдриха вызывает и абзац 3 ст. 151 ГК РСФСР 1922 г., согласно которому сторона, грубой небрежностью которой вызвано заблуждение, обязана возместить другой стороне убытки как не исполнившая договора368.
Разумеется, подобные предписания были бы немыслимыми, если бы они закреплялись в нормах об ответственности за culpa in contrahendo, причем только в том случае, если бы цивилистической доктриной страны, о которой идет речь, была признана теория интереса, предполагающая противопоставление негативного и позитивного интереса. Такое противопоставление несопоставимо с разграничением убытков на реальный ущерб и упущенную выгоду, т.к. и отрицательный, и положительный договорный интерес могут охватывать обе эти составляющие, являясь различными методиками конструирования альтернативной правовой реальности, которая существовала бы, если бы правонарушение не имело места369. Размер убытков, определенный по одной методике, может отличаться от размера убытков, исчисленного другим способом, но их структура будет идентичной.
В действительности абзац 2 ст. 151 ГК РСФСР 1922 г. говорит не об "ограничении негативного договорного интереса размером damnum emergens", как полагает Гельдрих, а
об ограничении ответственности виновного в принципе. О применимости категории
368См.: Heldrich K. Das Verschulden beim Vertragsabschluss. S. 52.
369И негативный, и позитивный интерес являются альтернативнми моделями определения размера убытков.
Каждый вид договорного интереса включает (или может включать) в себя и реальный ущерб, и упущенную выгоду. В этой связи попытки некоторых современных российских авторов отождествить отрицательный договорный интерес с реальным ущербом, а размер упущенной выгоды представить как эквивалент положительного договорного интереса представляют собой ни что иное, как стремление оперировать привычными категориями отечественной юриспруденции при анализе не свойственных ей явлений и нежелание оценить систему породившего исследуемое явление германского частного права в целом. См., напр.: Зезекало А.Ю. Заблуждение при совершении сделки: Европейская правовая традиция и современное российское право. Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Томск, 2007. С. 185 — 186.
99
негативного интереса говорить в данном случае не приходится ввиду отсутствия доказательств того, что данная концепция германской юридической науки была безоговорочно реципирована советской цивилистикой.
Касательно ответственности стороны, проявившей грубую неосторожность,
аналогичной той, которую она несла бы в случае неисполнения договора (абзац 3 ст. 151
ГК РСФСР 1922 г.), необходимо иметь в виду, что законодатель, устанавливая это правило, стремился не утяжелить, как полагает Гельдрих, бремя ответственности, но лишь обеспечить добросовестному контрагенту возмещение убытков и применение санкций,
предусмотренных договором, то есть учесть волю, выраженную им при совершения сделки. Договор же должен быть признан недействительным, чтобы данное правило возымело действие. Это обстоятельство, следующее из абзаца 1 ст. 151 и ст. 32 ГК РСФСР
1922 г., остается вне поля зрения исследователя, не учитывающего, что и германское право предоставляет возможность возмещения вреда, причиненного вследствие culpa in contrahendo, в размере позитивного договорного интереса только при условии, что вина в переговорах не повлияла на действительность договора, хотя и вызвала иные негативные последствия, а присуждение возмещения положительного интереса не означает признания договора недействительным. В отличие от германской модели, ГК РСФСР 1922 г.
предусматривает, что для возмещения убытков по ст. 151, сделка, заключенная под влиянием заблуждения, должна быть признана недействительной, причем заблуждение стороны должно иметь существенное значение.
В ст. 151 ГК, как и в § 122 BGB, регулирующем сходные отношения, воплощена идея защиты добросовестности — основной мотив учения о culpa in contrahendo.
Советский законодатель, в отличие от германского, поставил обязанность возмещения вреда в зависимость от вины, хотя и закрепил в примечании к ст. 151 ГК опровержимую презумпцию вины истца. Вследствие этого ГК РСФСР 1922 г. в этом плане оказался ближе к идеям Иеринга, чем BGB. Однако наличие этой нормы не доказывает восприятие кодексом принципа culpa in contrahendo.
Наконец, примером преддоговорной ответственности по ГК РСФСР 1922 г.
Гельдрих называет ст. 148, согласно которой в случае признания договора недействительным как совершенного недееспособным лицом каждая из сторон обязана возвратить все полученное по договору; сверх того, дееспособный контрагент обязан возместить недееспособному понесенный последним реальный ущерб. Это правило
100
должно, по мнению Гельдриха, применяться ко всем ситуациям, когда сделка признается недействительной в связи с отсутствием полной дееспособности у одной из сторон, в том числе и по причине ее несовершеннолетия, а не только к случаям совершения сделки лицом, лишенным дееспособности или временно находящимся в таком состоянии, когда оно не может понимать значения своих действий, как это следует из дословного текста ст. 148 и 31 ГК РСФСР 1922 г. Он полагает, что данная норма обязывает дееспособную сторону установить обстоятельства, препятствующие действительности заключаемого договора, — во всяком случае связанные с личностью контрагента и с его сделкоспособностью. Ненадлежащее исполнение этой обязанности служит основанием ответственности стороны независимо от ее вины370.
Такое представление автора демонстрирует, насколько далеко это правило от традиционных представлений о преддоговорной ответственности. Западная цивилистическая доктрина связывает последнюю с нарушениями преддоговорных обязанностей, которые могут возникнуть в ходе переговоров о заключении договора. К их числу относят обязанность давать разъяснения и обязанность сообщить контрагенту о существенных для заключения договора обстоятельствах371. Выведенная К. Гельдрихом обязанность, относящаяся к стадии заключения договора, не имеет ничего общего с преддоговорными обязанностями, неисполнение которых влечет за собой ответственность за culpa in contrahendo. Поэтому положения ст. 148 ГК РСФСР 1922 г. и их модификации в советском и постсоветском гражданском праве не являются проявлением ответственности за вину в переговорах.
Отголоски ответственности за culpa in contrahendo встречаются в правилах ГК РСФСР 1922 г. об отдельных видах договоров, то есть идея защиты добросовестности была воспринята составителями кодекса не только в части заключения недействительных договоров, но и касательно случаев, когда из-за ненадлежащего исполнения преддоговорных обязанностей одним из контрагентов был заключен действительный, но невыгодный для другого договор. Так, ст. 157 вводит ответственность наймодателя за недостатки вещи, которые не были и не могли быть известны нанимателю при заключении договора имущественного найма. Данная норма не устанавливает размер ответственности
370См.: Heldrich K. Das Verschulden beim Vertragsabschluss. S. 52 — 53.
371Об этом см.: Larenz K., Wolf M. Allgemeiner Teil des Bürgerlichen Rechts. S. 771 — 772. Обязанностью
обеспечить безопасность личности и имущества контрагента, являющуюся германским регионализмом, восполняющим слабость немецкого деликтного права, в данном случае можно пренебречь.