учебный год 2023 / AP04_64-71_2016_Vitol_direktor_i_st_177 (1)

Элеонора Юрьевна Витоль,

слушатель РШЧП eleonoravitol@gmail.com

Внесение изменений в Гражданский кодекс РФ о признании генерального директора юридического лица

его органом повлекло немало разночтений и дискуссий на эту тему. Между тем данные нововведения повлияли не только на вопросы представительства от имени юридического лица. Так, еще до введения в действие данной нормы на практике вставал вопрос, можно ли в отношении директора применять положения ст. 177 ГК РФ (недействительность сделки, совершенной гражданином, не способным понимать зна-

чение своих действий или руководить ими). В большинстве случаев арбитражные суды приходят к выводу о недоказанности факта неспособности директора понимать значение своих действий. Однако эта проблема требует более глубокого доктринального исследования. Для этого необходимо остановиться на вопросе о сущности юридического лица и природе полномочий генерального директора. Рассмотрим данную проблематику на примере законодательства и практики правоприменения в Российской Федерации и Италии.

ПРОЦЕСС

Абзац 1 данной статьи явно говорит об односторонних сделках и содержит указание на серьезность ущерба для заявителя, в то время как абз. 2 регулирует вопрос оспаривания договоров без такого указания. Данное расхождение стало предметом научных споров.

В итальянской доктрине считается, что положение о серьезности ущербра относится также и к договорам3, в то время как Верховный кассационный суд Италии (далее — ВКСИ) указал, что достаточно лишь недобросовестности со стороны контрагента договора для признания такого договора оспоримым4.

При этом недееспособность в ГКИ подразделяется на два вида: законная недееспособность (incapacita legale), имеющая место

вслучае указания закона вследствие несовершеннолетия или лишения дееспособности по суду, и естественная недееспособность (incapacita naturale), в которой может находиться лицо дееспособное, но которое вследствие болезни, гипноза, опьянения и т. п. не может выражать свою волю и понимать окружающую действительность (именно о втором виде недееспособности говорится

вст. 428 ГКИ)5.

Казалось бы, природа данных норм не должна вызывать вопросов, которые требуют глубоких теоретических изысканий. Сама по себе сделка представляет собой волевое действие (волеизъявление), направленное и предназначенное для порождения правовых последствий, то есть сделку порождает взаимодействие закона, который разрешает совершение определенных действий и называет, какие действия будут признаваться сделкой (правомерные юридические действия — сделки, которые следует отличать от фактических действий, порождающих правовые последствия), и воли, которая, собственно, и порождает правовое последствие (что следует отличать от юридического поступка, где не имеет значение наличие воли для порождения правового

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

последствия)6. В данном случае можно говорить о некой «двойной воле», если рассматривать право как государственную волю, выраженную и закрепленную в нормах права7.

Наиболее удачным определением сделки является то, которое содержится в Мотивах к Германскому гражданскому уложению: сделка — это признаваемая правопорядком частная воля, порождающая желаемое правовое последствие. В случае со ст. 177 ГК РФ и ст. 1425 ГКИ налицо порок воли у стороны сделки, выраженный в том, что сторона эта не способна понимать значение своих действий или руководить ими (или, иными словами, понимать окружающую действительность и выражать волю).

При совершении сделки директор изъявляет свою волю, а не волю представляемого им юридического лица

Встает вопрос: может ли ст. 177 ГК РФ применяться в отношении лица, заключившего ряд сделок, будучи в должности директора юридического лица?

Если рассматривать волю как «детерминированное и мотивированное желание лица достичь поставленной цели», то есть как психологическое понятие (психическая способность человека)8, то на первый взгляд ничего подобного не может быть присуще юридическому лицу9, как лишенной психики фикции лица, признаваемой гражданским правом

вкачестве субъекта правоотношения.

В.А. Белов подробно исследовал эволюцию учения о сделках в российской доктрине гражданского права. И нельзя не согласиться с его мнением о том, что «самое поверхностное ознакомление с литературой вопроса позволяет выявить следующую общую для всех источников черту: вопросы о воле и вине юридических лиц никем (подчеркиваем это: никем!) из их исследователей не связываются с проблемой теоретического объяснения сущности

ПРОЦЕСС

лица был признан его представителем, что дает ответ на поставленный вопрос.

Что касается законодательства Италии, то до реформы корпоративного права, проведенной в 2003 году, в соответствии со ст. 2391 (2) ГКИ директор признавалcя представителем юридического лица (mandatario). В результате реформы было установлено, что директор имеет особые фидуциарные обязанности перед компанией, правоотношения между ним и юридическим лицом имеют договорную природу12,

аего основная обязанность, заключающаяся в продвижении интереса компании, квалифицируется скорее как obbligazioni di mezzi (в широком смысле, обязанности по приложению наибольших усилий с учетом компетенции), а не как obbligazioni di risultato (обязанность по достижению конкретного результата)13.

Восновном, в литературе на данную тему можно найти лишь общие соображения об «иной природе полномочий» директоров юридических лиц в сравнении с обычными представителями, так как их связывают с юридическим лицом, в том числе, и трудовые отношения, а сам характер их деятельности предполагает высшую степень усердия (la diligenza), профессионализма, осмотрительности, специализации и т. п.14.

Вернемся к ГК РФ. Права и обязанности по сделке, заключенной от имени юридического лица, возникают непосредственно у самого юридического лица. Однако саму сделку совершает конкретное физическое лицо, являющееся его органом (единоличным исполнительным органом — директором — представителем), то есть реализует возложенную на него функцию. Но при данной реализации оно изъявляет свою волю,

ане волю представляемого им юридического лица, что соответствует правилам представительства.

Соответственно для признания такой сделки действительной необходимо исходить из анализа воли лица, ее заключаю-

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

щего. Данный вывод поддерживает и ряд исследователей15.

Интересно, что в немецкой правовой доктрине «одним из веских доводов целесообразности применения норм о представительстве к деятельности директора является тот очевидный факт, что директор, будучи полноценным субъектом права, способен вести самостоятельную деятельность, не связанную с делами общества (заключать сделки в отношении самого себя или в отношении других лиц, в том числе, совмещая статус директора в нескольких обществах)»16.

Следовательно, сделка может быть оспорена при наличии порока воли у представителя — директора, в том числе и по ст. 177 ГК РФ. Конструкция, существующая в ГКИ, приводит к такому же результату: ст. 1425 также применяется к директору, выступающему стороной договора, согласно которому он заключает сделку от имени юридического лица, но, будучи не в состоянии понимать окружающую действительность и выражать свою волю. Поэтому порок его собственной воли приводит к недействительности соответствующей сделки.

Суды редко признают доказанным факт неспособности директора понимать значение своих действий

Практика арбитражных судов РФ по ст. 177 ГК РФ довольно скудна, не говоря уже о всего лишь нескольких делах, в которых данная статья была применена к директорам юридических лиц. Кратко опишем эти дела и решения по ним.

Фирма (истец) обратилась в суд с требованием к обществу о признании недействительным договора цессии, заключенного от имени фирмы ее управляющим. Истец ссылался на то, что в момент заключения сделки управляющий находился под влиянием угрозы со стороны третьих лиц,

а также в состоянии временной недееспособности (ст.ст. 177, 179 ГК РФ).

Суд отказал в удовлетворении требований, поскольку истец не представил доказательства, на которые он ссылается (постановление ФАС ВосточноСибирского округа от 29.01.2014 по делу

№А19-6144/2013, определением ВАС РФ от 27.05.2014 № ВАС-5958/14 в передаче дела в Президиум ВАС РФ для пересмотра в порядке надзора отказано).

Еще в одном деле истец обратился в суд с требованием к банку о признании недействительными кредитного договора между обществом и банком и заключенных в его обеспечение договоров залога недвижимости и поручительства. Он ссылался на то, что от имени общества кредитный договор подписал генеральный директор, не способный понимать значение своих действий и руководить ими.

Суд отказал в удовлетворении исковых требований, поскольку отсутствовали достаточные доказательства нахождения директора в состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими (постановление ФАС ЗападноСибирского округа от 31.05.2011 по делу

№А46-11394/2010).

Вдругом деле истец также требовал признать недействительным договор куп- ли-продажи объекта незавершенного строительства. Истец, в частности, ссылался

на неспособность генерального директора в момент заключения сделки понимать значение своих действий и руководить ими (ст. 177 ГК РФ).

Однако суд счел, что факт неспособности директора понимать значение своих действий и руководить ими не доказан (постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 10.10.2002 по делу № Ф04/3774-699/ А70-2002).

В рассмотренном ФАС Уральского округа споре общество-поручитель обратилось с исковым заявлением к банку и заемщику о признании недействительными кредитного договора и заключенного на его основе договора поручительства. Договор поручительства был подписан от имени общества его генеральным директором. В исковых требованиях общество ссылалось на применение в отношении директора ст. 177 ГК РФ. В интересующей нас части дела заключением судебно-психиатрической экспертизы подтверждено болезненное состояние директора общества в юридически значимый период, однако в удовлетворении требований кассационный суд отказал по иным основаниям (постановление от 20.06.2011 по делу № А76-36916/2009).

ФАС Центрального округа рассмотрел спор, в котором договор отступного со стороны истца был подписан его единственным учредителем и директором. Истец ссылался на то, что в момент совершения оспа-

ПРОЦЕСС

риваемой сделки и после ее совершения директор общества был не способен понимать значение своих действий и руководить ими. Однако на основании судебно-пси- хиатрической экспертизы суд кассационной инстанции пришел к обратному выводу (постановление от 12.01.2011 по делу

№А68-12669/09).

Вряде дел нижестоящих арбитражных судов схожим образом применялась ст. 177 ГК РФ к генеральным директорам юридических лиц (постановления Второго арбитражного апелляционного суда от 11.01.2008 по делу № А28-8228/07- 217/22, Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 06.02.2013 по делу

№А32-15893/2012, Восемнадцатого арбитражного апелляционного суда от 17.06.2013 по делу № А76-13099/2012).

Обратим внимание на единственное дело, которое выделяется среди вышеназванных и, по всей вероятности, является единственным исключением из общей практики.

Конкурсный управляющий общества обратился в суд с иском о признании недействительными ряда договоров ипотеки, заключенных между обществом (залогодатель) и банком (залогодержатель) в обеспечение исполнения обязательств третьего лица (заемщик). Управляющий ссылался на недействительность договоров как совершенных признанным недееспособным гражданином (генеральным директором общества).

Однако суд апелляционной инстанции отклонил данный довод, указав, что генеральный директор спорные сделки не совершал. Напротив, указанные сделки совершены между банком и обществом. При этом директор действовал лишь как исполнительный орган общества, осуществляя волеизъявление коллегиального органа общества — собрания участников (постановление Девятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 06.05.2014 по делу № А1414669/2012).

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

Данное дело является ярким примером полного отсутствия понимая сущности сложившихся отношений (хотя при всей своей скудности практика по данному вопросу, как видно, складывалась единообразно, несмотря на ее противоречие господствовавшему подходу «директор — орган»). Очевидно, что решение коллегиального органа общества — собрания участников о заключении сделок — не образует волю юридического лица, которую директор доносит до третьих лиц. А, напротив, директор доносит до третьих лиц именно свою собственную волю, и его волеизъявление должно рассматриваться как волеизъявление юридического лица. Таким образом, довод суда является в корне неправильным.

Итак, несмотря на различные подходы в определении природы полномочий директора, существующие в России и Италии, оба правопорядка допускают применение в отношении директора схожих норм о недействительности заключенных им сделок от имени юридического лица на основании неспособности директора в момент заключения данных сделок понимать значение своих действий или руководить ими, то есть наличия у него порока воли.

Представляется, что сложившийся недавно в России подход к признанию генерального директора представителем юридического лица является наиболее правильным.

Постановка вопроса о применимости описанных норм должна начинаться с освещения проблематики признания юридического лица субъектом права, его сущности, что влечет соответствующие выводы о природе полномочий директоров и дает ответ на освещенный в настоящей работе вопрос. Несмотря на спор в отношении применения норм о представительстве к директорам и признании директоров органом, имевший место в России, суды еще до признания директора представителем применяли в отношении него норму ст. 177 ГК РФ без ссылок на аналогию закона.