Экзамен зачет учебный год 2023 / Пауль Эртманн - О структуре субъективных частных прав
.pdfконкретных нарушителей могут быть направлены на признание права, если таковое позволит устранить правонарушения.
<19> Так, например, в случаях §§ 407, 408, 7931. S. 2. BGB.
Напротив, воздействие третьего лица лишь на субстрат чужого требования, в частности на личность кредитора или должника или вовсе на предмет исполнения, не является вмешательством в чужое требование как таковое, но вместе с тем в виде рефлексии способно неизбежно повлечь за собой невозможность исполнения обязанности должником, а дальнейшим последствием может стать прекращение права требования. В этом смысле я совершенно четко придерживаюсь того, что я однажды <20> сказал против защиты обязательственных прав с помощью одних только требований из деликтов согласно § 823, abs. 1, BGB. Поэтому значение абсолютной защиты права требования всегда скрыто за его внутренней стороной; право
требования при этом остается в своем ядре совершенно относительным правом <21>.
--------------------------------
<20> В Berliner Festgabe fur H. Dernburg. 1900. S. 61 f.
<21> Интересные примеры абсолютного действия обязательственного отношения в отношении третьих лиц неоднократно предоставляло существовавшее прежде право из отношений найма домашней прислуги (das Gesinderecht). См.: Preuss. Gesinde-Ordn. 27, Bayr. AG. Zum BGB. Art. 17.
Относительное право означает юридическое отношение двух лиц, одно из которых может требовать от другого определенного поведения, исполнения, в таком отношении господству воли управомоченного противостоит связанность воли обязанного лица <22>. Оно представляет собой не одностороннее господство, как вещное право, а двустороннее отношение. Это различие основано не только на том, что объектом права здесь является не бесправная вещь, а точно такое же лицо, как и управомоченный. Лица могут быть также объектом односторонних прав господства, при которых подвергающееся господству лицо находится фактически в состоянии вещно-правового подчинения господствующему лицу. Так обстояло дело применительно к отцовской и мужниной, а также, предположительно, опекунской власти в древнеримском и, по сути, также в древнем германском праве, а в известном смысле это можно увидеть также во властных отношениях в современном семейном праве (см. ниже). Это можно обнаружить даже в древнем обязательственном праве по крайней мере на стадии развития исполнительного производства (nexum, manus iniectio). Причину же возникновения относительных прав и основание их отличия от описанных прав одностороннего господства следует видеть в том, что социальная этика давным-давно заменила допустимость в имущественном обороте подчинения одного лица другому на возможность установления ограниченных как по содержанию, так и по времени (ср. § 624 BGB) обязанностей должника произвести исполнение. Отношение подчинения модифицировалось в договорное, ограниченное по содержанию обязательственное отношение
при принципиальном равноправии его сторон.
--------------------------------
<22> Сегодня должно быть бесспорным то, что также узуфрукт и права залога в отношении требования сами имеют характер прав требования и не означают абсолютных прав господства в отношении требования, подобно вещным правам, ср. v. Tuhr. Allg. Teil I. S. 157 f.; Oertmann. Jahrb.
Dogm. 66. S. 161 f. (против Schreiber'а).
Поэтому в обязательственном праве подчиненной всегда является только воля должника. Об односторонней и абсолютной дозволенности господствовать, о посягательстве кредитора на личность должника или на предмет исполнения и речи быть не может. Здесь кратко можно добавить, что это справедливо также и при аренде как таковой, т.е. в той части, в которой арендатор осуществляет отнюдь не вещно-правовое господство в качестве владельца арендуемой вещи. Отвлекаясь от этого, приведенные Thon'ом (s. 308) замечания Ziebarth'а и Sohm'а остаются в этом отношении вполне обоснованными. Арендатор господствует в юридическом смысле не над вещью, а над волей арендодателя, который исполняет свою обязанность путем предоставления арендатору вещи в длительное пользование.
Разумеется, значение этого подхода нельзя преувеличивать. Арендатору вовсе не нужно при совершении каждого отдельного акта пользования вещью обращаться к арендодателю. При этом обязанность арендодателя не исчерпывается положительной обязанностью предоставить вещь в пользование, а включает в себя также негативную обязанность не препятствовать самостоятельным действиям арендатора по пользованию вещью. Таким образом, арендодатель обязан не только к facere, но и к pati. Поэтому не произволом, а состоянием всецело обязательственного характера является ситуация, при которой арендатор самостоятельно пользуется вещью, не обращаясь всякий раз к арендодателю. При этом подразумевается, что претерпевания последнего должно быть достаточно для исполнения его обязанности, а воспрепятствование пользованию дает арендатору право на необходимую оборону.
Сказанное справедливо даже для тех случаев, когда арендатор не владеет вещью. Например, A предоставил B урожай фруктов либо побеги тростника в аренду (или даже продал), не введя последнего во владение своим садом или водоемом. Арендатор (покупатель), собирая в последующем причитающиеся ему плоды, вовсе не творит произвол, а лишь осуществляет то, что обязан претерпевать его контрагент по договору. Последний в любом случае не вправе отменить данное им разрешение на владение. Так, в случаях, предусмотренных § 956, abs. 1, s. 2, BGB. Более того, претерпевание будет расцениваться в смысле фикции или неопровержимой юридической презумпции как соблюдение собственником его же оферты и исполнение принятой им на себя обязанности по отчуждению вещей, либо за арендатором будет признано самостоятельное, не зависящее от воли собственника право сбора урожая (извлечения плодов)
<23>.
--------------------------------
<23> Подробности этого известного спорного вопроса должны быть оставлены без внимания.
Право требования тоже содержит дозволенность, но дозволенность совсем другого типа, чем в вещных правах. Она представляет собой не одностороннее, в той или иной мере безграничное господство над бесправным предметом, а лишь необходимым образом ограниченное господство над волей другого субъекта права при принципиальном равноправии сторон. Следовательно, объем дозволенности определяется тем, в какой мере эта чужая воля подчинена управомоченному в силу особого основания (основания обязательства). Только сочетание дозволенности требовать и обязанности произвести исполнение может составлять право требования. Одна лишь дозволенность требовать, которую другое лицо может, но не обязано удовлетворить, не является еще правом. Точно так же обязанность одного лица произвести исполнение сама по себе не образует право принимающего исполнение лица, если эта обязанность не корреспондирует с его дозволенностью.
Естественно, такая обязанность для обеспечения действительной возможности ее исполнения должна быть подкреплена какими-либо средствами юридического принуждения. Принуждение к исполнению обязанности путем предъявления иска хотя и имеет серьезное значение, но не является единственным и непременным средством уже в силу того, что, согласно верному замечанию, право на иск вообще не имеет никакого отношения к частному праву. Право на иск может по меньшей мере до определенного момента отсутствовать, но, несмотря на это, могут существовать уже частноправовые дозволенность требовать и обязанность произвести исполнение, что подтверждает § 1394 BGB ("жена может заявить в суд о притязаниях, которые возникли у нее по отношению к мужу при управлении и пользовании внесенным ею имуществом, сразу по окончании такого управления и пользования").
Когда закон отказывает в судебной защите права, всегда следует проверять, действительно ли при этом отсутствует также притязание и вместе с тем частное право требования. И наоборот, если закон в определенном случае отрицает словесно наличие частного права требования, надлежит выяснить, не подразумевается ли в действительности лишь отказ в исковой защите. Так может быть при игре и пари (§ 762 BGB).
Следовательно, право требования является правом на совершение должником определенных действий (положительного или негативного содержания). Оно не является правом на действия как таковые. Действия всего лишь должны быть совершены, до момента их
совершения они еще не существуют, а после их совершения уже не существуют. Поэтому с ними нельзя связывать существование самого права. Право требования не является также правом на имущество должника <24>. Отвлекаясь от того, что исполнение, к которому обязан должник, не всегда производится напрямую за счет его имущества, следует предложить рассматривать имущество должника не в качестве предмета его долга, а лишь в качестве основы его ответственности. Имущество должника образует соответственно натуральный фонд удовлетворения требований кредиторов по его обязательствам, в первую очередь денежным, а потом и по другим обязательствам, долг по которым подвергается денежной оценке. Только в этом смысле кредиторами может быть обращено взыскание на имущество должника в ходе исполнительного производства. Эта имущественная ответственность не создает сходной с залогом связанности отдельных предметов в составе имущества, поскольку это было бы экономически неоправданным и противоречило бы всем принципам современной политики залогового права. Кроме того, интересам кредиторов это принесло бы больше вреда, чем пользы. Ибо, согласно принципам экономической организации и развития, только в динамичной форме обмениваемых существующих составных частей, но не в раз и навсегда "замороженном" состоянии имущество должника сможет само по себе выполнять свою задачу в качестве фонда удовлетворения интересов кредиторов. Поэтому отчуждение отдельных предметов в формальном, а также, насколько оно экономически оправданно, в материальном смысле не вызывает возражений. Только в той части, в какой отчуждение ведет к ущемлению прав кредиторов или оказывается безвозмездным, соответствующие сделки хотя и не признаются ничтожными, но, согласно известным нормам конкурсного права и права оспаривания кредиторов, подчинены личным требованиям о возврате отчужденного имущества. Отчуждение совместного имущества также не вредит интересам кредиторов. Согласно известным предписаниям современных правопорядков (в Германии сейчас § 419 BGB), соответствующая сделка влечет автоматическое перенесение долга на приобретателя, ответственность которого, разумеется, согласно § 419 ограничена стоимостью приобретенного имущества, однако прежний должник при этом не освобождается от
своих обязанностей.
--------------------------------
<24> Как утверждалось порой, ср. указания в Oertmann. Jahrb. Dogm. 66. S. 172.
V
Авторские права, как известно, причисляются некоторыми писателями, особенно O. v. Gierke, к личным правам. И это, конечно, верно в том смысле, что духовное произведение является непосредственным продуктом личности его автора, эта связь в происхождении произведения отражается также и в его юридической трактовке. Но, с другой стороны, духовное произведение с момента его возникновения или опубликования отделилось от личности автора, стало самостоятельной, не зависящей от судьбы автора культурной ценностью. А если автору принадлежит исключительное право на его использование, то оно не является, подобно личному праву, правом на то, что этот автор есть сам. Это право на хотя и духовный, но в этой духовности все же различимый и действительный объект окружающего мира. То, что за автором признается исключительное право на этот объект уже ввиду его заслуги в создании произведения, необходимо максимально одобрить. Это оправданно равным образом на основании социальноэтических и мотивационно-политических соображений. Но ни одно произведение не является исключительной заслугой его непосредственного творца. Оно стало возможным только благодаря непрерывному взаимодействию автора с окружающей его культурой. Опубликованное произведение, если оно вообще содержит долговременную ценность и возможность многократного использования, окончательно переходит в общественное сознание таким образом, что личность автора более или менее скрывается за самим произведением, которое превращается в общее достояние. Это оправдывает, даже требует более или менее решительного ограничения действия авторского права во времени. В противном случае оно сводилось бы в итоге лишь к простому монопольному праву не заслужившего такой привилегии внука автора. При этом разумность обратилась бы бессмыслицей, благодеяние - мучением.
В смысле внутреннего действия авторское право, как и любое частное право, содержит дозволенность, а именно дозволенность пользоваться произведением искусства или промышленной разработкой и извлекать выгоду. Поэтому оно сходно с вещным правом, особенно правом собственности, а прежние представления, усматривавшие в нем духовную собственность, все же имеют под собой определенные основания. Но, разумеется, лишь определенные, поскольку с учетом всех обстоятельств опасно употреблять слово "собственность" к отношениям, которые формально не имеют ничего общего с подлинным правом собственности. Иначе понятие собственности будет чрезвычайно расширено и станет совершенно непригодным для использования. Кроме того, с практической политико-правовой точки зрения также следует указать на слишком большие различия двух институтов, не позволяющие наделить их одинаковым или сходным обозначением. В частности, право собственности является неограниченным во времени, вечным правом, в то время как авторское право если не по определению, то все же, как мы видели, с точки зрения политики права может быть признано лишь как изначально ограниченное во времени.
Необязательно, чтобы духовное произведение, предоставляемое в исключительное пользование управомоченного лица, должно было быть создано им самим. Иное может следовать не только из возможности передачи авторского права, но и представлять собой изначальное состояние в тех случаях, когда авторское право вместо автора признается за издателем на основании особых привилегий отдельных издателей, что известно древнему германскому праву. А также в тех случаях, где согласно патентному законодательству право признается не просто за автором (изобретателем), а за первым заявителем, который все же необязательно может оказаться тем же лицом, что и изобретатель.
VI
При рассмотрении вещного и авторского права преобладающее значение имеет внешнее действие, в обязательственном праве в первую очередь обращает на себя внимание внутреннее действие, а семейное право в различных правопорядках демонстрирует в этом смысле удивительную неоднозначность.
В древнее время, в частности в римском праве, супружеская и отцовская власть (potestas) образовывала одностороннее господство по типу права собственности, которое не оставляло места развитию подлинных, основанных на принципиальном равноправии встречных обязательственных правоотношений. Юридическое значение такого господства исчерпывалось, по сути, внешним действием, в силу которого отец семейства мог истребовать ребенка у любого, кто удерживает подвластное дитя помимо воли отца и тем самым нарушает господство последнего. Римляне при этом, как известно, прямо говорили о vindicatio filii <*>, которая обеспечивалась, согласно известному главному месту (l.1, § 2, Dig. VI, 1), только с помощью adiecta causa. Очевидно, различие между potestas над лицом и подлинным dominium над вещью было проведено позднее в результате развития социально-этических представлений. Именно по этой причине все более и более отступает на задний план применение виндикации к семейным отношениям в более позднем римском и в общем праве, хотя возможность ее применения по общему праву подвергается сомнению <25>. В любом случае несомненно, что уже римляне виндикации предпочли защиту домовладыки посредством интердиктов (см. l.1, § 2 cit., tit. Dig. 43, 30. Cod. 8,8 "interdicta de liberis exhibendis ac ducendis"), по меньшей мере аналог которых
предоставлялся также матери.
--------------------------------
<*> Vindicatio filii (лат.) - виндикация детей. (Примеч. пер.)
<25> В пользу этого среди прочих Brinz, Pandekten. Aufl. 2. Bd. III. § 458, RG. Entsch. 10, S. 115, против этого Thon. Указ. соч. S. 188. Anm. 94, и уже по римскому праву Demelius. Erhibitionspflicht. S. 244 f. Ср. также Windscheid. § 520. Anm. 6.
Однако это различие по своему значению было скорее формальным, чем материальным, так как во всех случаях интердиктная защита была также абсолютной, основанной на признании
внешней стороны семейных отношений. И при этом все это сохранилось и в действующем праве,
см. § 1632 BGB.
И это несмотря на то, что во внутреннем отношении произошло серьезное изменение - одностороннее господство модифицировалось в соотношение права и обязанности. Разумеется, не в смысле принципиального равноправия участников отношения, поскольку за отцом, а наряду с ним теперь также за матерью признается родительская власть в отношении ребенка. До сих пор продолжается развитие, изменение от первоначального неограниченного господства по типу собственности к основанному на принципиальном равноправии соотношению прав и обязанностей по типу обязательства, например, применительно к аренде <26>. По существу безграничная дозволенность субъекта осуществлять господство над объектом и основанное на принципиальном равноправии обеих сторон простое обязательственное отношение являются не противоречащими, а противоположными категориями, между которыми располагается властное отношение, в той или иной мере ограниченное, но содержащее принципиальное подчинение одного лица другому. Властное отношение в отличие от вещно-правовой дозволенности осуществлять господство является уже отношением двух лиц, но не равноправных. Его отличие от обязательственных отношений проявляется практически в том, что властитель не ограничен по отношению к подчиненному необходимостью обращения к правовой помощи государства. Добиться должного повиновения подчиненного он может в принципе путем использования собственной силы (произвола) <27>. Похожим образом дело обстоит также применительно к опеке. В то же время прежнее властное положение мужа по отношению к жене сегодня почти <28> целиком сведено к одному лишь равному для обеих сторон соотношению прав и
обязанностей.
--------------------------------
<26> Об этом подробно Nawiasky в Festschrift fur Zitelmann. 1912. <27> См.: v. Tuhr. Allg. Teill. S. 145.
<28> Известное ограничение содержит BGB, § 1358.
Такие властные отношения можно наблюдать отнюдь не только в семейном праве. Трудовое право, поскольку в нем оставались прежние патриархальные представления, также было организовано как властное отношение. Его признаки и сегодня сохранились в правах из договора производственного ученичества (ср. § 127 и 128a Gew. Ordn) и по меньшей мере сохранялись до упразднения революционным правительством уставов о домашних услугах
(Gesindeordnungen) в правах из найма домашней прислуги (das Gesinderecht) (ср., например, § 51
Прусского устава о домашних услугах). И в публичном праве, включая процессуальное право, давным-давно отсутствует безграничное властное повиновение подчиненных лиц начальству. Однако уже это наблюдение четко показывает, что применительно к властному отношению, согласно современному представлению, речь всегда идет о подлинном относительном правоотношении, а не о безграничном праве господства по типу собственности.
Тем не менее применительно к семейным властным отношениям на первый план выходит внешнее действие, в чем они сходны с вещными правами. Это, конечно, объяснимо, но не вполне обоснованным является то, что некоторые писатели в соответствии с этим усматривают в семейных правах лишь абсолютные права, родственные вещным <29>, в то время как с большим основанием в семейных правах следует различать абсолютную и относительную стороны: первую
- в смысле внешнего, вторую - в смысле внутреннего действия <30>.
--------------------------------
<29> См.: указания у Nawiasky. Указ. соч. S. 8 f.
<30> Правильно, например, Crome. I. S. 167; Gierke I. S. 258, 262.
Напротив, теперь в семейном (брачном) праве абсолютное действие совершенно отступает на задний план, затмевается обязывающей обе стороны внутренней стороной отношения. Во всяком случае, абсолютная защита против третьих лиц посредством interdictum de uxore exhibenda ac ducenda (l.2, Dig. 43, 30; l.11, Cod. 5,4) совершенно неизвестна Германскому гражданскому уложению, которое регулирует лишь внутреннюю сторону в смысле встречных обязательственных отношений, хотя и не всегда удачно <31>. Некоторые в качестве единственного решающего
отличия семейных прав от прав требования указывают на то, что право требования может повлечь за собой имущественную ответственность, а семейное отношение нет <32>. Хотя это и соответствует действительности, но не исчерпывает суть дела и неоправданно возводит вторичный момент к первичному. Пожалуй, более правильно проводить различие так, чтобы семейными, в частности супружескими, признавать только те обязанности, которые сами по себе направлены на организацию совместной жизни и имущественной общности супругов, на достижение целей семейной жизни в широком смысле. По крайней мере в известном смысле применительно к обязанности уплаты алиментов (ср. § 1361 BGB) дело обстоит иначе, а потому не дает возможности отыскать содержательное отличие прав на алименты от обыкновенных прав
требования. Семейно-правовой элемент присутствует лишь в основании возникновения этих прав.
--------------------------------
<31> В то время как другое внутреннее отличие совершенно отрицается, так, Thon. S. 191.
<32> Так, v. Tuhr. Allg. Teil I. S. 146.
Несмотря на это, также нельзя упускать из виду внешнее действие семейного права. В общем виде оно равным образом свойственно семейным правам, как и правам требования, а при необходимости может приводить к возникновению требований о возмещении вреда против нарушителей - третьих лиц, в частности, согласно § 823.1 BGB. Конечно, в науке и в судебной практике вопрос о такой возможности является, как известно, до сих пор чрезвычайно спорным <33> и требует более подробного исследования. В принципе нет оснований для категоричного отклонения этой возможности. Кроме того, логично предположить, что отсутствие однозначного признания законом иска супруга против третьих лиц, неправомерно удерживающих другого супруга, находящегося, например, в состоянии душевного расстройства, бессознательности или иной беспомощности, приводит к нарушению семейной жизни и причиняет вред супружеским отношениям. Разумеется, в том случае, когда другой супруг сам активно способствует возникновению и сохранению противного браку и семейной жизни состояния, соответствующее
требование будет направлено исключительно или в первую очередь против него самого.
--------------------------------
<33> Против деликтной ответственности нарушителя - третьего лица среди прочих RG. Entsch, 71, Nr. 27. S. 128, также мой Kommentar zu 823. Ziffer 3 cy, в пользу этого Gierke. D. Privatrecht III. S. 891. Anm. 38.
VII
В настоящей статье нет необходимости подробно останавливаться на наследственном праве. Сегодня не приходится сомневаться в том, что при этом мы не имеем дело с каким-либо особенным по своей структуре видом прав. То, что приобретает наследник, является комплексом разнообразных прав (и обязанностей) крайне различного содержания, объединенного лишь единым актом наследования и наряду с этим известными особыми целями, которым призван служить весь этот комплекс, в частности в качестве преимущественного совокупного фонда удовлетворения интересов кредиторов наследодателя.
Наследник не имеет никакого особого права наследования помимо отдельных наследуемых прав. В притязании наследника на наследство нельзя видеть некое самостоятельное материальное требование по типу, например, притязания на право собственности. Права наследника на самом деле представляют собой не что иное, как соединение различных отдельных притязаний в отношении отдельных частей наследства, соединение, из которого, разумеется, вытекают определенные как процессуальные, так и материально-правовые последствия (см., например, §§ 2026, 2029 BGB).
Напротив, в рамках статьи о структуре частных прав следовало бы подробнее остановиться на притязаниях и возражениях, а равно на секундарных правах. Все же я хочу отказаться от этого предприятия, поскольку для детального анализа этих недостаточно исследованных правовых явлений здесь не найдется места. В то же время я мог бы лишь вкратце повторить то, что мной уже в другом месте <34> сказано <35>.
--------------------------------
<34> В Kommentar zum Allgemeinen Teil. S. 581 f. и 595 f.
<35> См. теперь также замечательное рассуждение v. Tuhr. Allgem. Teil I. S. 159 f.
Необходимо лишь коротко отметить, что критерий различия прав господства и прав на получение исполнения неприменим к притязаниям и возражениям. Каждое притязание является правом на определенное поведение конкретного лица и в этом отношении родственно правам требования. Слишком радикальным является взгляд, согласно которому предлагается видеть в любом притязании лишь простое право требования. Такой подход неприемлем, поскольку вещные и семейно-правовые притязания отличаются от обязательственных не только основаниями возникновения, но своей целью и продолжительностью, так как направлены на установление соответствующего вещного и семейно-правового состояния.
Обязательственное притязание, разумеется, не следует отличать от права требования, оно полностью совпадает с ним, если сводится к одному лишь притязанию, как, например, обязательственное право требования из беспроцентного займа полностью покрывает притязание на возврат заемных средств. В том случае, если дело обстоит иначе, обязательственное отношение как целое следует отличать от вытекающих из него отдельных притязаний, соответственно рассматривать как общее и частное.
Кроме того, все без исключения притязания могут обладать абсолютным действием, приобретая, как и права требования, юридическую защиту во внешнем отношении.
Притязание является наиболее важным, но ни в коем случае не единственным видом осуществления права. Носитель права не нуждается в нем при осуществлении вещных прав господства, а равно личных властных отношений, когда он исключительно путем одностороннего произвола и собственных сил может достичь соответствующего его праву состояния. Но также при исполнении обязательств и семейных обязанностей, а равно и при осуществлении защиты права во внешнем отношении наряду с притязанием часто существуют иные возможности. В частности, возражение, которое ни в коем случае не является просто несамостоятельным следствием притязания, а потому не всегда разделяет его юридическую судьбу (ср. §§ 478, 821, 853 BGB).
К секундарным правам противоположность внешнего и внутреннего действия можно применять в той мере, в какой третьим лицам запрещено причиняющее вред вмешательство в осуществление секундарного права, при возможности уклонения от деликтной ответственности по § 823, abs. 1 (см. Oertmann к ней ziffer 3 f. и там цитированные, сверх этого v. Tuhr. Указ. соч. S. 218). Это справедливо, в частности, для права охоты и других исключительных прав на присвоение, но, по моему мнению, также и для секундарных прав, которые осуществляются в отношении определенного лица в той мере, в какой третье лицо имеет возможность вмешиваться в это отношение.
Напротив, что касается внутренней стороны таких прав, не учитываются различия между дозволенностью на осуществление господства и дозволенностью на получение исполнения. Во внимание принимается лишь родственная этому разница между абсолютными секундарными правами и секундарными правами в отношении строго определенного лица. Секундарное право вообще не имеет никакого самостоятельного содержания, а является лишь производным образованием, призванным вызвать возникновение и прекращение иных, самостоятельных прав. По структуре этих самостоятельных прав вряд ли имеет смысл выделять имеющие к ним непосредственное отношение секундарные права.
К секундарным правам относятся или родственны им также права управления (die Verwaltungsrechte) чужой имущественной массой, например право мужа в отношении внесенного имущества жены. Речь идет при этом о полномочиях <36>, теоретическое осмысление которых затруднительно. Управомоченный имеет здесь возможность распоряжаться предметами в составе управляемой имущественной массы, разумеется, не без ограничений. Хотя он действует при этом от собственного имени, в то время как носитель родственных прав представительства выступает
от имени самого управомоченного <37>.
--------------------------------
<36> V. Tuhr. Указ. соч. S. 167.
<37> Право пользования отдельными предметами в составе имущества жены следует, по моему мнению, рассматривать в качестве вещного права, сходного с узуфруктом, так же полагает v. Tuhr. Указ. соч. S. 137.
Наконец, здесь следует вспомнить о правовых ожиданиях, или правах ожидания, которые нередко возникают, например, в случае заключения сделок под отлагательным условием, учета правового статуса зачатого, но еще не родившегося ребенка, при наложении ареста на будущие доходы и т.д. В каждом таком случае в общем виде уже имеется фактический состав возникновения прав, но пока отсутствует необходимое условие возникновения, например факт вступления в силу сделки или соблюдение установленного законом требования, либо один из элементов правоотношения (субъект или объект) уже находится в процессе возникновения, однако пока не существует.
Вопрос о том, достойно ли такое ожидание статуса действительного права, вызывает сомнения и пока окончательно не выяснен <38>. По моему мнению, при сомнении следует отрицательно ответить на этот вопрос. Подобное ожидание само по себе является скорее лишь стадией возникновения права. Но, разумеется, в некоторых случаях, когда элементы права уже имеются в наличии, ничего не препятствует признать само ожидание правом некоего особого "младшего" типа. Вместе с тем применительно к возникновению этого права правопорядок будет безразличен к факту незавершенности фактического состава или несоблюдению установленных
законом требований.
--------------------------------
<38> См. к этому: Zitelmann. Internat. Privatrecht. II. S. 50 f.; Semeka. Arch. Burg. R. 35. S. 125 f.;
Leonhard Fr. Arch. f. Rechtsphil. Bd. 10; Oertmann zu BGB. § 161. Z. 3 и в "Rechtsbedingung". 1924. S. 121 f.
Перевод с немецкого аспиранта кафедры гражданского права юридического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Е.Ю.Самойлова