учебный год 2023 / Ягельницкий. К вопросу о преемстве в праве требовать компенсацию из-за волокиты

Документ предоставлен КонсультантПлюс

К ВОПРОСУ О ПРЕЕМСТВЕ В ПРАВЕ ТРЕБОВАТЬ КОМПЕНСАЦИЮ

ЗА ВОЛОКИТУ

А.А. ЯГЕЛЬНИЦКИЙ

Александр Александрович Ягельницкий, магистр юриспруденции (РШЧП), ассистент кафедры гражданского права юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, доцент РШЧП, лектор факультета права Московской высшей школы социальных и экономических наук, кандидат юридических наук.

Комментарий к п. 7 Постановления Пленума ВС РФ от 29.03.2016 N 11 "О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении дел о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок".

В статье проанализирован п. 7 Постановления Пленума ВС РФ от 29.03.2016 N 11 "О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении дел о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок", который запрещает переход прав, указанных в названии этого Постановления. Автор показывает, что разъяснения сформулированы некорректно. Если предположить, что разработчики хотели запретить уступку права на получение компенсации за нарушение этих прав, то такой запрет нельзя считать обоснованным. Запрет сингулярного правопреемства связан, видимо, с запретом на уступку прав на компенсацию морального вреда. Но нельзя забывать, что в данном случае компенсируется в том числе вред имущественный. Да и сам по себе запрет уступки права требовать компенсации морального вреда еще не получил убедительного объяснения. Запрет универсального правопреемства, который, похоже, хочет ввести Верховный Суд, вообще не имеет каких-либо догматических или политико-правовых оснований.

Ключевые слова: компенсация за волокиту, убытки, моральный вред, уступка права, наследование.

Revisiting the Transfer of the Right to Compensation for the Protraction of Cases

A. Yagelnitskiy

Alexander Yagelnitskiy, Assistant Professor at the Civil Law Department of the Law Faculty of the Moscow State University, Associate Professor at Russian School of Private Law, Lecturer at the Law Faculty of the Moscow School of Social and Economic Sciences, Master of Jurisprudence (Russian School of Private Law), PhD in Law.

Commentary on point 7 of the Ruling of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation of 29 March 2016 N 11 "On Some Issues Arising in Proceedings for Compensation for the Violation of the Right to Trial within a Reasonable Time or Right for the Performance of a Judicial Act within a Reasonable Time".

The article analyses point 7 of the Ruling of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation of 29 March 2016 N 11 "On Some Issues Arising in Proceedings for Compensation for the Violation of the Right to Trial within a Reasonable Time, or Right for the Performance of a Judicial Act within a Reasonable Time". In this point, the Supreme Court prohibits transfer of the rights mentioned in the heading of the Ruling. The wording of the point is flawed and therefore could have different meanings. First, if one assumes that the draftsmen's goal was to prevent voluntary assignment of these rights their position lacks sufficient theoretical grounds. Such a prohibition seems to be connected with the ban on the assignment of the right to compensation for psychological injury. But one should not forget that the compensation for court protraction also covers pecuniary damage. Moreover, the ban on the assignment of the right to compensation for psychological injury itself needs persuasive explanation. Secondly, the Supreme Court seems to intend to stop the transfer mortis causa of the right to the compensation for case protraction. This attempt does not have any dogmatic or economic justification.

Key words: compensation for case protraction, damages, psychological injury, assignment of right, inheritance.

В течение долгого времени российские правоприменители достаточно скептически относились к требованиям о взыскании убытков, что в первую очередь выражалось в утяжелении возлагаемого на истца бремени доказывания и в ограничительном толковании реквизитов противоправности и причинно-следственной связи как условий ответственности. Осознание несправедливости такого подхода привело к последствиям двоякого свойства: с одной стороны, высшие суды примерно с 2011 г. неоднократно высказывались в пользу смягчения отношения нижестоящих коллег к истцам, с другой - не дожидаясь изменения настроения нижестоящих судей, российский законодатель создавал для потерпевших разнообразные средства защиты, исключая из оснований иска при их применении наиболее сложные в доказывании и обосновании элементы.

Настороженность российских судей по отношению к искам об убытках объясняет гипертрофированное применение неустойки, а также появление многочисленных компенсаций (за нарушение исключительных прав, за требование применения обеспечительных мер по необоснованному иску, за нарушение акционерных соглашений), недавнее "возмещение потерь" и иные суррогаты. К суррогатам требования об убытках относится и требование о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок по Федеральному закону от 30.04.2010 N 68-ФЗ "О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок" (в ред. от 29.06.2015) (далее - Закон о компенсации).

Этой компенсации посвящено Постановление Пленума ВС РФ от 29.03.2016 N 11 "О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении дел о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок" (далее - Постановление N 11).

Перечисленные выше суррогатные институты, явившиеся, как видится, прямым следствием нежелания судей правильно применять нормы об убытках, в отличие от требований собственно об убытках, слабо отрегулированы позитивным правом и едва ли глубоко исследованы наукой. Так, если в отношении требований об убытках есть более или менее общепризнанное понимание их возникновения, изменения и прекращения, то динамика существования суррогатных институтов часто определяется на уровне судебной практики.

Содержание комментируемого разъяснения

Комментируемый п. 7 Постановления N 11, важность которого уже была отмечена <1>, посвящен одному из этапов "юридической жизни" права на компенсацию, а именно вопросу о его способности к переходу. Абзац 1 этого пункта, призванный объяснить логику Пленума, гласит:

--------------------------------

<1> См.: Исмагилова Г. Компенсация за волокиту как неотчуждаемое право. Пленум ВС обсудил проект Постановления о нарушении судопроизводства в разумный срок // Закон.ру. URL: https://zakon.ru/discussion/2016/3/24/kompensaciya_za_volokitu_kak_neotchuzhdaemoe_pravo__plenum_vs_obsudil_proekt_postanovleniya_o_narush.

"7. Право на судопроизводство в разумный срок и право на исполнение судебного акта в разумный срок являются неотчуждаемыми и непередаваемыми, в том числе в порядке перехода прав кредитора другому лицу по сделке (уступка требования)".

В отношении этого абзаца можно сделать как минимум два замечания.

Во-первых, прочитанный буквально, он бессодержателен, поскольку не учитывает общеизвестные положения о систематике гражданских правоотношений. "Право на судопроизводство в разумный срок" и "право на исполнение судебного акта в разумный срок" являются, если следовать традиционной классификации, личными неимущественными правами, т.е. правами абсолютными <2>. Далее в первом абзаце почему-то говорится, что названные права не могут передаваться в порядке перехода прав кредитора к другому лицу посредством уступки. Не нужно быть Пленумом, чтобы сделать подобный вывод: в таком порядке могут быть переданы права кредитора, т.е. стороны по относительному, обязательственному правоотношению. Общеизвестно, что абсолютные права передаются или иным порядком (например, право собственности, исключительное право), но не в порядке цессии, или не передаются вообще.

--------------------------------

<2> Возможно, это вообще не гражданские права, а некие наборы публично-правовых возможностей. Примерно с тем же успехом можно квалифицировать их как элементы гражданской или гражданско-процессуальной правоспособности либо как составную часть права на иск, но это не влияет на промежуточный вывод: ни публично-правовые возможности, ни элементы правоспособности или права на иск нельзя уступать в порядке цессии.

Возможно, эта путаница намеренная и авторы Постановления N 11 хотели обосновать, что поскольку нарушаемое абсолютное право неотчуждаемо, то и обязательство, которое возникает после его нарушения, тоже не может переходить к третьим лицам. Однако - если реконструировать рассуждение именно так - эта логика ошибочна: например, в случае повреждения ограниченно оборотоспособной вещи требование о взыскании убытков может быть уступлено, а следовательно, оборотоспособность права, образующегося в результате деликта, не предопределяется оборотоспособностью ранее нарушенного блага потерпевшего.

Во-вторых, даже если допустить, что абз. 1 п. 7 Постановления N 11 разъясняет вопрос о возможности сингулярного правопреемства посредством уступки права, слова "в том числе" оставляют определенный простор для фантазии при разрешении вопроса о том, допускается ли универсальное правопреемство. В комментируемом Постановлении на первый взгляд нет прямого ответа на этот вопрос, однако он обнаруживается посредством исторического толкования. Ранее о возможности универсального правопреемства говорилось в п. 5 совместного Постановления Пленума ВС РФ N 30 и Пленума ВАС РФ N 64 от 23.12.2010 "О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении дел о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок" (далее - Постановление N 30/64). В его п. 5 вопрос был решен утвердительно: было указано, что в случае реорганизации юридического лица или смерти гражданина допускается процессуальное правопреемство как на любой стадии судебного процесса, так и на стадии исполнительного производства. Из возможности процессуального правопреемства с неизбежностью следует и возможность материального правопреемства, поскольку в ином случае было бы дано разъяснение о прекращении производства по делу.

В последнем пункте Постановления N 11 действие совместного Постановления N 30/64 отменено. Из этого, по всей видимости, следует, что слова "в том числе" в первом абзаце следует толковать как исключающие и универсальное правопреемство.

Можно, таким образом, заключить, что дано разъяснение о неспособности права на компенсацию к переходу ни в порядке универсального, ни в порядке сингулярного правопреемства.

Сингулярное правопреемство

Идея о невозможности сингулярного правопреемства в праве требовать компенсацию за нарушение права на судопроизводство в разумный срок, видимо, обусловлена взглядом разработчиков Постановления N 11 на природу компенсации.

Ни Закон о компенсации, ни Постановление N 30/64 не давали четкого ответа на вопрос, суррогатом какого из видов убытков является компенсация за неразумный срок судопроизводства. Есть как минимум два варианта: или это суррогат исключительно морального вреда, или это комплексный заменитель и морального, и имущественного вреда. Закон о компенсации содержит положение, что взыскание компенсации исключает присуждение морального вреда и не препятствует взысканию имущественного вреда (ч. 4 ст. 1). Эта фраза вроде бы подталкивает к тому, что компенсация заменяет лишь моральный вред, а, стало быть, обязательство по выплате компенсации существует по правилам обязательства компенсировать моральный вред. Однако с учетом практики Европейского суда по правам человека, при присуждении компенсации не разграничивавшего имущественный и моральный вред, в Постановлении N 30/64 вопрос об этом был обойден: его авторы при описании природы компенсации воздержались от того, чтобы сказать, какой вид вреда заменяется компенсацией <3>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание. Монография А.М. Эрделевского "Компенсация морального вреда. Комментарий" включена в информационный банк согласно публикации - БЕК, 2000.

<3> См.: Эрделевский А.М. Компенсация морального вреда. М., 2007.

Вторая версия подтверждается практикой некоторых арбитражных судов, взыскивающих компенсацию за нарушение разумного срока исполнения судебного акта исходя из ставки рефинансирования <4> - очевидно, что проценты на денежную сумму, скорее, являются способом исчисления имущественных убытков, нежели определением размера боли и страдания.

--------------------------------

<4> См., напр.: решения Арбитражного суда Уральского округа от 22.01.2016 N Ф09-10457/15 по делу N А76-21716/2015, Арбитражного суда Волго-Вятского округа от 12.03.2015 N Ф01-461/2015 по делу N А31-7897/2011.

Примечательно, что ВАС РФ в 2013 г. высказался в пользу возможности перехода права на взыскание по Закону о компенсации в результате цессии. Суд нижестоящей инстанции обосновывал решение тем, что цессионарий не является "жертвой", однако Высший Арбитражный Суд с этим подходом не согласился и признал за цессионарием право на взыскание по Закону о компенсации <5>.

--------------------------------

<5> См.: Постановление Президиума ВАС РФ от 26.11.2013 N 6508/13 по делу N А05-15098/2012. См. также: решение Арбитражного суда Уральского округа от 02.03.2015 N Ф09-10189/14 по делу N А50-26362/2014: "...лицо, являющееся правопреемником по денежным требованиям, изначально присужденным коммунальному муниципальному предприятию "Теплоэнерго", имеет право на присуждение компенсации и за период, предшествовавший процессуальному правопреемству".

Вместе с тем в Постановлении N 11 высказан взгляд, что требование по Закону о компенсации представляет собой форму взыскания нематериального (неимущественного) вреда, т.е., по существу, вреда морального. Такой подход вроде бы дает определенные основания полагать, что право на компенсацию не может быть уступлено. Однако само по себе мнение о том, что право на компенсацию морального вреда не может быть уступлено, может быть подвергнуто определенной критике. Так, Закон не содержит ограничения на уступку такого требования, это изобретение судебной практики. С точки зрения существа отношений понятно, что лицо, потерпевшее моральный вред, может выдать доверенность на ведение судебного дела о взыскании компенсации, установив в договоре с представителем такое распределение прибыли от возможного выигрыша (в порядке гонорара успеха в договоре поручения, прибегнув к институту простого товарищества или иным способом), посредством которого результат рассмотрения дела оказывался бы интересом представителя. Коль скоро возможны как ведение дела, так и получение присуждения представителем, непонятно, какой высокий интерес лица, причинившего моральный вред, защищается правилом о невозможности уступки <6>.

--------------------------------

<6> Подробнее см.: Ягельницкий А.А. К вопросу о неразрывной связи права с личностью: преемство в праве требовать компенсации морального вреда и вреда, причиненного жизни или здоровью // Вестник гражданского права. 2013. N 2. С. 60 - 91.

В качестве оправдания позиции Пленума, как сообщается на специализированном сайте, приведено следующее рассуждение: якобы наиболее распространенной формой злоупотребления правом стала подача заявлений о компенсации лицами, не пострадавшими от нарушения, а именно коллекторскими компаниями, которые, безусловно, не испытывали страданий <7>. Однако неясны причины, в чем же, собственно, злоупотребление, где употребление права во зло. Даже при допущении "моральной" природы требования по Закону о компенсации - да, истец не страдал, но страдал кто-то другой, кто уступил свое право истцу. Если потерпевшему проще и спокойнее уступить право на компенсацию за вознаграждение и забыть о причиненных ему страданиях, непонятно, какая разница бюджету, кому платить: потерпевшему или цессионарию. В этом плане можно поставить под сомнение соответствие выработанного в Постановлении N 11 подхода ст. 8 и ч. 3 ст. 55 Конституции РФ: неясно, ради каких конституционно значимых целей свобода оборотоспособности требования (как элемент права собственности в конституционно-правовом, широком смысле) ограничена, да еще и не федеральным законом, а постановлением суда.

--------------------------------

<7> См.: Исмагилова Г. Указ. соч. (Приведенное рассуждение приписано судье Н.В. Павловой.)

Ближайшей исторической аналогией представляется судьба иска об оспаривании сделок, поданного акционером, купившим акции после совершения таких сделок: тогда еще Высший Арбитражный Суд счел, что истцы действуют недобросовестно, вследствие чего родилась старая позиция о невозможности оспаривания, поскольку истец приобрел акции до покупки и на момент нарушения не являлся акционером. На преодоление этой странной позиции, не имевшей никаких политико-правовых оснований, потребовалось более десяти лет <8>.

--------------------------------

<8> См.: Постановления Президиума ВАС РФ от 02.12.2003 N 9736/03, от 09.12.2003 N 12258/03, от 03.02.2004 N 13732/03, от 06.12.2005 N 9688/05; п. 11 Постановления Пленума ВАС РФ от 16.05.2014 N 28 "О некоторых вопросах, связанных с оспариванием крупных сделок и сделок с заинтересованностью".

Таким образом, как представляется, решение о невозможности уступки права требовать компенсации может быть обосновано причинами лишь исторического характера: раз право на компенсацию замещает право на компенсацию морального вреда, то, пусть и ущербное, правило о невозможности уступки права взыскать моральный вред распространяется на требование по Закону о компенсации. Обусловленное традицией решение страдает двумя пороками: во-первых, не учитывается, что право требовать компенсации в действительности содержит в себе составляющую имущественных убытков; во-вторых, оставляет за пределами рассмотрения отсутствие смысла в традиционном запрете.

Универсальное правопреемство

Запрет универсального правопреемства, который Пленум ВС РФ постеснялся выразить прямо, как представляется, не имеет вообще никаких политико-правовых и догматических оснований. Восприятие компенсации как суррогата морального вреда и применение по аналогии ст. 383 ГК РФ, якобы запрещающей преемство тесно связанных с личностью прав, не достигает своего эффекта, поскольку ст. 1183 Кодекса прямо установила способность к правопреемству неразрывно связанных с наследодателем сумм (в том числе алиментов, возмещения вреда здоровью, публично-правовых платежей), если основания для их взыскания возникли до даты открытия наследства.

Обоснование абсолютной неприемлемости предложенного Верховным Судом подхода можно свести к описанию одного спора о взыскании по Закону о компенсации, рассмотренного ФАС Центрального округа. Дело рассматривалось более шести лет, за это время умер не только первоначальный истец, но и его наследник; на момент вынесения окончательного судебного акта истцом по делу был наследник наследника. Компенсация была взыскана в его пользу <9>.

--------------------------------

<9> См.: решение ФАС Центрального округа от 15.11.2011 по делу N А35-3734/05.

При новом подходе последний из наследников не получил бы компенсации. Непонятно, почему следствием смерти истца является освобождение государства от обязанности уплатить компенсацию за волокиту. Аналогичный магический эффект, видимо, производит и, к примеру, преобразование юридического лица, что с позиции здравого смысла объяснить также невозможно.

Позиция Верховного Суда, по существу, ориентирует судей не торопиться с рассмотрением дел, если стороной является пожилой человек: чем дольше рассматривается дело, тем выше вероятность смерти стороны, а значит, ниже вероятность взыскания компенсации. Понятно, что взыскание компенсации - не единственный механизм, который стимулирует судей рассматривать споры в разумный срок; но непонятно, зачем было исключать его, искажая и без того далекую от совершенства систему стимулов.

Вывод

Комментируемый п. 7 Постановления N 11 содержит два разъяснения: исключает сингулярное и, вероятнее всего, универсальное правопреемство в праве требовать компенсацию за нарушение права на разумный срок судопроизводства и исполнение судебного акта. Первый из описанных эффектов не имеет никакого объяснения, кроме применения по аналогии исторически сложившегося, но толком не обоснованного подхода о недопустимости уступки права на компенсацию морального вреда. Вместе с тем это разъяснение не является критически ошибочным ввиду возможности для первоначального истца заявить требование. Второй же эффект, приводящий к отпадению обязанности по компенсации в случае смерти либо реорганизации стороны по делу, по всей видимости, направлен лишь на экономию средств бюджетов, лишен и легального, и минимального политико-правового обоснования.

References

Ismagilova G. Compensation for Protraction of Cases to Become Inalienable. The SC Plenum Discussed the Draft Resolution Regarding the Right to be Tried in Time (Kompensatsiya za volokitu kak neotchuzhdaemoe pravo. Plenum VS RF obsudil proekt Postanovleniya o narushenii sudoproizvodstva v razumnyi srok) // https://zakon.ru/discussion/2016/3/24/kompensaciya_za_volokitu_kak_neotchuzhdaemoe_pravo__plenum_vs_obsudil_proekt_postanovleniya_o_narush (accessed 21 June 2016).

Erdelevskiy A.M. Compensation for Psychological Injury (Kompensatsiya moralnogo vreda). Moscow: R. Valent, 2007. 272 p.

Yagelnitskiy A.A. On the Issue of the Constant Link between Right and Personality: Succession of the Right to Compensation for Psychological Injury and Bodily Harm (K voprosu o nerazryvnoi svyazi prava s lichnost'yu: pravopreemstvo v prave trebovat' kompensatsii moralnogo vreda i vreda, prichinennogo zhizni ili zdorovyu) // Civil Law Review (Vestnik grazhdanskogo prava). 2013. N 2. P. 60 - 91.