Учебный год 2023 / 27 вопрос

27. Условия противоправности бездействия

.

ИЗ ЛЕКЦИИ УСАЧЕВОЙ

Противоправность бездействия. Тут, наверное, апогей ответственности: мы наказываем за то, что ничего не произошло, а на самом деле должно было. И здесь основная сложность состоит в определении действий, которые необходимо было совершить. Или, в терминологии Покровского, насколько мы обязаны действовать в интересах других лиц, что наше бездействие будет являться основанием ответственности перед ними?

Покровский: очевидно, существуют разные ситуации, которые должны влечь разную реакцию правопорядка. Такие ситуации возможны, так как возмущают наши морально-нравственные чувства. Например, кто-то, гуляя по берегу реки, видит тонущего человека, но спокойно проходит мимо. Некто, гуляя по полотну железной дороги, видит оторванный рельс и наблюдает приближающийся поезд и проходит мимо, не подав сигнала. Некто замечает начинающийся пожар, который можно было с лёгкостью потушить, но проходит мимо. В основе всех этих случаев было прямое и злостное желание наступления вреда. Но, с другой стороны, требования подобного альтруистического поведения могут зайти слишком далеко. Ответственность за то, что пассажира на нужной станции не разбудят, не поднимут обронённые вещи, будет чрезмерной.

При помощи балансирования между указанными ситуациями правовая наука выработала тезис: ответственность наступает лишь тогда, когда обязанность действовать наступает в строго определённых законом случаях. Кроме таких случаев обязанности действовать в интересах других лиц не существует.

Почему?

1) Самому обществу было бы это правило весьма обременительно, если не невыполнимо.

2) Это создавало бы почву для вмешательства в чужие дела.

Но не в каждом правопорядке эти чёткие границы противоправности удалось провести. Например, в ГГУ 826 параграф уравнял противоправное и безнравственное бездействие. Более того, в ГГУ нужно смотреть не на текст, а на практику его применения, мотивы, комментарии и искать сдержанность в толковании безнравственного бездействия.

Само законодательное решение об установлении обязанности действовать направлено на действия третьих лиц в чужих интересах, но это не единственный способ, который есть у правопорядков. Покровский, например, призывает развивать и другое направление: не через предписание обязанности действовать, а через создание стимулов добровольного предупреждения вреда. Например, через вознаграждение за находку, но и в данном случае не стоит забывать о балансе интересов.

.

.

.

ИЗ РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права

Общепризнанным юридическим принципом является правило, что бездействие будет правонарушением только тогда, когда существовала для лица известная, положительным законом установленная обязанность действовать. Как говорит ст. 1173 нашего проекта об обязательствах, "упущением признается несовершение такого действия, исполнение которого было обязательно в силу закона или распоряжения подлежащей власти". Поэтому, например, будет упущением неисполнение распоряжений полиции или городского управления об обязательной посыпке песком тротуаров во время гололедицы, об освещении домовых лестниц и т. п. Если кто-либо вследствие бездействия домовладельца в этом отношении потерпит вред, то этот вред должен быть ему возмещен. За пределами этих прямо законом указанных случаев обязанности действовать в интересах других лиц не существует: каждый должен заботиться о своих интересах сам, и нет никакого основания привлекать к принудительному содействию других лиц.

Однако на почве этого правила возможны явления, способные жестоко возмутить наше нравственное чувство. Представьте себе, что некто, гуляя по берегу реки, видит, что купающийся в ней человек тонет; он мог бы легко спасти, но проходит мимо. Некто, гуляя по полотну железной дороги, замечает лопнувший рельс и в то же время видит, что к этому месту идет поезд; подав сигнал, он мог бы предотвратить крушение, но проходит мимо. Некто замечает начинающийся пожар; легким усилием он мог бы потушить, но проходит мимо, и т. д. Представьте себе в довершение, что мотивом для "бездействия" во всех указанных случаях была не простая рассеянность или небрежность, а прямое и злостное желание вреда для того, кого несчастье готово постигнуть: для утопающего или его близких, для железнодорожной компании, для собственника загорающегося здания. При таких условиях наше нравственное возмущение достигнет крайнего предела, и указанное только что правило об общей безответственности упущения покажется нам безнравственным и антисоциальным.

И вот, по толкованию германских юристов, спасительным выходом из описанного положения является § 826 ГГУ. Запрещая всякое умышленное причинение вреда поведением, противным "добрым нравам", этот параграф дает возможность и в приведенных только что случаях привлечь виновника к гражданско-правовой ответственности: своим безнравственным бездействием он "причинил" вред и потому должен его возместить. Проблема неправомерного бездействия, таким образом, по-видимому, разрешается просто и совершенно удовлетворительно.

Тем не менее подобное разрешение уже тотчас же после издания ГГУ вызывало сомнения со стороны весьма авторитетных ученых. Указывалось снова на чрезвычайную неопределенность § 826 и на связанную с этим опасность его беспредельного растяжения. Как далеко могут идти "добрые нравы" в требовании альтруистической деятельности в интересах других лиц, этот вопрос отдается всецело в руки субъективного усмотрения отдельных судей. Тем более, что требование "умышленности" понимается здесь не в строгом смысле умысла, считается достаточным для ответственности и простое сознание возможности вреда. При таких условиях не будет ничего невозможного, если суды начнут возлагать ответственность и в тех, например, случаях, когда кто-нибудь не разбудит спящего в вагоне пассажира на той станции, на которой ему надо выйти, не поднимет оброненной кем-либо вещи, не обратит внимания хозяина едущей телеги на готовое свалиться колесо и т. д., и т. д. К каким пертурбациям может привести подобное понудительное внедрение "добрых нравов" в область гражданских отношений, - этого даже приблизительно предусмотреть нельзя. Сознавая всю опасность такого беспредельного растяжения § 826, сами его авторы взывали к осторожности и сдержанности в его применении; но это воззвание осталось только советом, спрятанным за кулисами кодекса в юридически необязательных "Мотивах". На сцене остается только текст закона, предоставляющий судье совершенно неограниченную возможность по своему усмотрению "облагораживать" гражданскую жизнь, "воспитывать в населении альтруистические чувства". Недаром даже такой горячий поклонник идеи "добрых нравов", как Колер, решительно протестует против установления подобной общей обязанности заботиться о других, называя нормы этого рода не только невыполнимыми, но даже и "культурно-вредными".

Вступая на этот путь, мы, без сомнения, сбиваемся с правильной дороги: движимые указанным выше этическим беспокойством, мы хватаемся за первое попавшееся нам под руки средство, не отдавая себе отчета в его серьезной опасности. Между тем единственно правильной реакцией в случаях подобного рода может быть не гражданская, а только уголовная ответственность лица, допустившего гибель человека или крушение поезда. Только эта уголовная ответственность способна приспособиться ко всем особенностям конкретного случая, к степеням "злой воли" преступника и т. д., что также требуется нашим этическим сознанием и чему не может удовлетворить гражданско-правовое возмещение вреда. И, как известно, уголовные кодексы знают отдельные случаи подобной ответственности.

Но должна ли с уголовной ответственностью непременно связываться и ответственность гражданская? Составляет ли всякое нарушение уголовного запрета или приказа уже и правонарушение гражданское? Конечно, нет. Это мы видим уже на примере ГГУ, которое во второй части своего § 823 объявляет гражданским деликтом только нарушение закона, имеющего своей целью охрану интересов частных лиц; нарушения же других законов, например, охраняющих государственный порядок (бунт, измена и т. д.), составляют только преступления уголовные и не создают для частных лиц никаких прав на возмещение убытков. При обсуждении этого вопроса в комиссии к этой последней категории относились даже законы пожарной или санитарной полиции, хотя в рейхстаге точка зрения на них изменилась.

Конечно, закон всегда может усилить репрессию уголовную ответственностью гражданской, пользуясь ею как мерой социальной политики, но сама по себе последняя отнюдь не вытекает из первой. Те случаи преступного бездействия, которые интересуют нас в нашем вопросе, думается нам, дают основание только для ответственности уголовной: с одной стороны, бездействие этого рода возмущает нас не как посягательство на те или другие частные интересы, а как известное антисоциальное и антиморальное поведение лица вообще; с другой стороны, возложить полную имущественную ответственность, быть может, за огромный вред (например, при крушении поезда) на постороннее лицо, которое проявило только бездействие, было бы едва ли справедливо.

Но и уголовная ответственность за бездействие может быть установлена только в наиболее важных случаях, именно там, где опасность грозит важнейшим личным благам людей - их жизни или здоровью (человек тонет, грозит крушение поезда и т. д.). Распространять ее далее было бы и неуместно, и опасно. В особенности это было бы неуместно и опасно по отношению к имущественным интересам: устанавливать общую обязанность заботиться о предотвращении вреда для других значило бы возлагать на всех бремя совершенно невыполнимое.

Конечно, развитие предупредительности к чужим интересам, известного "альтруизма" в этом смысле было бы в высокой степени желательно; но идти к этому следует не путем установления принудительности (уголовной или гражданской), а путем создания таких или иных стимулов для развития предупредительности добровольной. Гражданское право знает уже некоторые нормы этого рода: таковы, например, правила о вознаграждении за находку потерянных вещей. Быть может, следует пойти в этом направлении несколько далее и, по примеру ст. 403 Австрийского Уложения, установить аналогичное вознаграждение за спасение чужих вещей от неминуемой гибели. Но во всяком случае и здесь для подобных мер есть свой предел: возвести в общее правило какое-нибудь вознаграждение за всякий предупрежденный вред значило бы создать почву для самого непрошеного вмешательства в чужие дела и для самых недобросовестных претензий.

Как бы то ни было, если все эти вопросы можно решать так или иначе, то едва ли может подлежать сомнению одно: путь параграфа 826 и возложение гражданской ответственности за бездействие, противное "добрым нравам", есть путь ошибочный и грозящий нам самыми разносторонними опасностями.

.

.

.

Флейшиц. Избранные труды по гражданскому праву

(Матвеев, Николаев. Вина в советском гражданском праве; Смирнов В.Т., Собчак А.А. Общее учение о деликтных обязательствах в советском гражданском праве – пишут примерно о том же)

В литературе как гражданского, так и уголовного права остается до сих пор спорным вопрос о «каузальности бездействия», т.е. вопрос: лежит ли в основе устанавливаемой законом в ряде случаев ответственности за бездействие причинная связь между бездействием и вредом?

НЕТ: Б.С. Антимонов, М.Д. Шарго считают, что действие, которое не было совершено, не может быть причиной того или иного результата.

ДА: А.А. Пионтковский, Л.А. Лунц (+Матвеев, Николаев) говорят, что отрицание каузальности бездействия означает «механическое перенесение положений, правильных для понимания закономерностей природы», на изучение общественных явлений.

Невозможно, однако, согласиться с тем, будто положения о закономерностях природы неприменимы к общественным явлениям. Энгельс говорит, что взаимодействие как связь явлений обнаруживается, когда мы мысленно рассматриваем природу или человеческую историю. Каузальность познается, когда «частности» изъяты из их естественной или исторической связи (+ Ленин, Сталин пишут о том же).

Как же исходя из этих положений не применять понятия каузальности явлений природы к исследованию явлений жизни общества?

Но признание необходимой связи явлений, конечно, не означает их фатального следования. Зная эту необходимую связь, человек может воздействовать на явление, которое, как это проверено опытом, является причиной определенного результата. Изменяя причину, человек воздействует и на результат. Не воздействуя на причину, он не парализует, не устраняет и результата. А если он обязан в силу закона совершить действие, которое должно устранить порождение известным фактором определяемого результата, то несовершение этого действия, бездействия является противоправным. За это противоправное бездействие законом и устанавливается ответственность.

Защищая в работе «Общее учение об обязательстве» (стр. 314–316) «каузальность бездствия», Л.А. Лунц пишет, что, «обязывая лицо к действию при известных условиях, советский закон тем самым способствует созданию определенного положения вещей; действие лица, предписанное законом, приобретает характер закономерного общественного явления, и этот результат является одним из случаев воздействия нашего государства на общественные отношения при помощи советского закона». При этом Л.А. Лунц не замечает, что он говорит не о результате действия, а о действии как результате. И притом как о «результате действия» правовой нормы.

Но хотя мы и употребляем в разговорной и литературной речи выражения «результат применения закона», «результат действия закона», однако невозможно сказать, что норма закона есть «причина соответствующих ей действий лица».

Норма закона есть веление. И советский гражданин сознает себя обязанным выполнять это веление. Норма предписывает определенное поведение, создает властно действующий мотив поведения, воспитывает определенные навыки поведения, но не «причиняет» это поведение. Рассуждение Л.А. Лунца относится к вопросу о соотношении правовой нормы и поведения, а не к вопросу о соотношении поведения человека и результата этого поведения. А проблема причинности в связи с ответственностью за результат есть именно проблема соотношения поведения человека и результата этого поведения.

Причинная связь имеет существенное значение и в случаях противоправного бездействия. При возложении ответственности за противоправное бездействие учитывается лишь тот результат, который причинно обусловлен противоправно не устраненным фактором, – понятие причинной связи применяется так же, как при причинении вреда положительным действием. При этом учитывается лишь та часть результата, которая могла бы быть устранена, если бы несовершенное действие было совершено. Речь идет уже о некоторой предполагаемой причинной связи фактов, однако о такой связи, которая неоднократно обнаруживалась в других однородных случаях.

Иначе говоря, предположение опирается на объективную причинную связь. Таким образом, в области обязательств из причинения вреда ответственность за бездействие есть ответственность за неустранение фактора, который причинно связан с вредом, причем учитывается та часть вреда, которая могла бы быть устранена, если бы действие, к которому было обязано данное лицо, было им совершено.

.

.

.

? Нужно ли для обоснования противоправности доказать, что конкретный служащий нарушил конкретную норму права?

Ответ: нет, мы должны оценивать поведение должностного лица в целом, насколько их действия соответствуют требованиям разумности, соразмерности, своевременности.

Пример про судебных приставов:

Формально в ФЗ Об исполнительном производстве написано, что пристав вправе наложить арест (по своему усмотрению). Но в Пленуме ВС по исполпроизводству (от 17.11.2015 №50, пункт 15) говорится, что бездействие пристава будет незаконным, если у него была возможность действовать (в тч наложить арест на имущество должника) и в результате исполнить требования исполнительного документа, но он ей не воспользовался, чем нарушил права взыскателя.