Учебный год 2023 / МЛОГОС КНИГА 5 (1–16.1 ГК) 2020 Основные положения ГП

производство открыто, пристав может обратить на данное имущество взыскание и без подсказки со стороны суда.

Подобные примеры аннулирования сделки по выводу имущества из-под взыскания именуют внеконкурсным оспариванием в силу того, что аннуляция сделки происходит вне рамок конкурсной процедуры банкротства. Этот термин представляется вполне приемлемым

стой лишь оговоркой, что применение на практике осуществляется не в форме оспаривания сделки, а в форме констатации ее ничтожности в рамках того или иного судебного спора или заявления в суд иска о признании ничтожной сделки недействительной.

Обычно признание ничтожными таких сделок во вред кредитору происходит в ходе отдельного судебного процесса, инициируемого конкретным кредитором, чьи шансы на эффективное исполнение судебного решения снижаются за счет вывода должником ценного имущества. Но практика признает возможность подачи таких исков и судебными приставами-исполнителями (Определение СКГД ВС РФ от 18 апреля 2017 г. № 77-КГ17-7).

При этом сделка может быть признана ничтожной по правилам ст. 10 и 168 ГК РФ не только тогда, когда речь идет об отчуждении имущества. Например, в п. 10 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 25 ноября 2008 г. № 127 рекомендовано признавать ничтожным и договор доверительного управления, заключенный должником

сцелью усложнения для кредитора процесса обращения взыскания на конкретное имущество (согласно п. 2 ст. 1018 ГК РФ обращение взыскания на имущество, переданное в доверительное управление, возможно только в рамках дела о банкротстве учредителя доверительного управления). Теоретически мыслимо признание ничтожными по таким же основаниям и других сделок должника, совершенных

смотивом навредить кредитору, планирующему обращение взыскания на конкретное имущество должника, если такая сделка не препятствует обращению взыскания на имущество должника, но значительно снижает его ценность (например, обременение вещи залогом, сдача ее в долгосрочную аренду по крайне низкой ставке или ссуду и т.п.). Если мотив причинить вред кредитору и недобросовестность контр-

агента установлены, открывается путь к признанию сделки ничтожной по правилам ст. 10 и 168 ГК РФ.

Остается только заметить, что анализ судебных актов ВС РФ показывает, что далеко не всегда Суд уделяет внимание вопросу о субъективной добросовестности контрагента по признаваемой ничтожной сделке. Представляется очевидным, что признание сделки ничтожной возможно только тогда, когда доказано, что такой контрагент (например,

819

приобретатель выводимого должником из-под взыскания имущества) недобросовестен и либо точно знал, либо не мог не знать о порочном мотиве сделки и ее направленности на причинение вреда кредитору. Когда контрагентом является близкий родственник должника или иное аффилированное лицо (что чаще всего имеет место в случае дарения имущества), а также в случае отчуждения имущества по заведомо заниженной цене осведомленность контрагента о порочном мотиве сделки, видимо, разумно презюмировать. Но в остальных случаях (особенно когда контрагент покупает имущество по нормальной, рыночной цене) суды должны проявлять аккуратность и не допускать ситуации, когда сделка аннулируется в интересах конкретного кредитора в ущерб интересам добросовестного контрагента. Иначе практика внеконкурсного оспаривания станет фактором дестабилизации оборота.

(д) Конкретные примеры: сделки по выводу имущества из-под ареста

Другой пример – это продажа арестованного имущества недобросовестному покупателю. Когда собственник цинично продает арестованную судом недвижимость или иное имущество третьему лицу, которому было точно известно или не могло не быть известно, что таким образом продавец нарушает наложенный судом или иным органом (например, приставом) арест, такая сделка может быть признана ничтожной по правилам ст. 10 и 168 ГК РФ, если арест обеспечивал притязание на передачу этой вещи в натуре. Положения п. 2 ст. 174.1 и п. 5 ст. 334 ГК РФ о возникновении из ареста залогового права, которое обременяет арестованное имущество при его неправомерной продаже недобросовестному лицу, здесь не применяются (п. 97 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25), а каких-либо специальных норм о недействительности сделок по продаже в таких обстоятельствах арестованного имущества недобросовестному лицу ГК РФ не содержит. Так что правила ст. 10 и 168 ГК РФ могут оказаться здесь очень кстати. Признание такой сделки об отчуждении арестованного имущества (если оно было арестовано по требованию о его передаче) недобросовестному третьего лицу ничтожной открывает кредитору по обязательственному требованию, обеспеченному арестом предмета истребования, доступ к иску об отобрании имуще-

ства у недобросовестного третьего лица, а при вещности требования истца – доступ к виндикации вещи у недобросовестного приобретателя. Естественно, эти требования о присуждении могут объединяться с установительным иском о констатации ничтожности сделки. При этом по логике при недобросовестности приобретателя арестованного имущества признавать ничтожным следует весь договор, а не только перенос собственности.

820

Более того, хотя разработчики действующей редакции п. 5 ст. 334 ГК РФ, видимо, исходили из того, что отчуждение имущества, арестованного судом или иным органом в обеспечение денежного притязания (т.е. из запрета на распоряжение имуществом, которое может стать объектом обращения взыскания по такому денежному требованию

ипродажи с торгов), действительно, но имущество переходит в массу приобретателя обремененным залогом, нам это решение не кажется удачным. Арест означает исходящий от публичной власти прямой запрет на отчуждение арестованного. Если должник цинично решает этот запрет проигнорировать, а покупатель намеревается купить имущество, также зная о нарушении приказа публичной власти, сохранение такой сделки в силе противоречит логике и подрывает авторитет суда или иного государственного органа и права в целом. Поощрять подобные действия не стоит. Поэтому представляется, что недействительность является вполне адекватным ответом и на ситуацию отчуждения того имущества, которое было арестовано в обеспечение денежного требования. Идея же с арестным залогом, отраженная в п. 5 ст. 334 ГК РФ

ипредполагающая автоматическое наделение любого ареста силой основания для возникновения залога, не представляется продуманной в принципе. С учетом того, что практика ВС РФ исходит из того, что арестный залог не совсем залог и не дает приоритета в банкротстве (Определение СКЭС ВС РФ от 27 февраля 2017 г. № 301-ЭС16- 16279), действительность сделки по продаже арестованного имущества недобросовестному приобретателю и, соответственно, переход прав на имущество в массу приобретателя вовсе кажутся абсурдом. Ведь если недобросовестный приобретатель впадет в банкротство, кредитор, по денежному требованию которого наложен арест, вообще останется без защиты: он не сможет обратить взыскание на арестованное имущество как на элемент массы должника, но при этом лишится

ивозможности получить приоритет в деле о банкротстве недобросовестного приобретателя. Эффективность ареста драматически снижается. Поэтому есть основания признавать недействительными сделки по продаже арестованного имущества недобросовестному приобретателю независимо от того, в обеспечение каких требований такой арест

наложен. Впрочем, это означало бы полное дезавуирование той идеи, которая была отражена в п. 5 ст. 334 ГК РФ об арестном залоге. Альтернативное решение может быть таково: все-таки допускать перенос собственности на арестованное имущество в пользу недобросовестного приобретателя, но включать залоговый приоритет именно с этого момента и предоставлять кредитору залоговое преимущество при банкротстве такого приобретателя (естественно, без предоставления

821

залогового приоритета в деле о банкротстве должника, по требованию к которому арест был наложен, так как в этих отношениях приоритет несправедлив).

Еще одно возможное решение таково: считать, что по умолчанию арест не дает залоговый приоритет и не позволяет отчуждать арестованное имущество третьим лицам (а подобная сделка при недобросовестности контрагента недействительна), но суд наделен правом по ходатайству сторон при наличии определенных обстоятельств и в целях балансирования их интересов конвертировать арест в залог, дабы не препятствовать отчуждению арестованного имущества или обременению его залогом в пользу третьего лица, и тем самым легализовать оборот.

(е) Конкретные примеры: сделки должника с третьими лицами, вле-

кущие нарушение прав кредитора по обязательству

Другой пример применения двух указанных норм в целях защиты кредитора имеет место в случае недобросовестной интервенции третьего лица в чужие договорные отношения. По сути, вышеуказанные примеры вывода имущества из-под взыскания или ареста – это также примеры недобросовестной интервенции третьего лица в отношения должника и его кредиторов, но они осложнены тем, что должник уже находится в процессуальном правоотношении с кредитором. Однако случаи недобросовестной интервенции третьего лица в чужие обязательственные отношения за счет заключения договора с одним из участников такого отношения могут иметь место и за рамками ситуаций продажи арестованного имущества или вывода ликвидного имущества из-под предстоящего взыскания в целях сделать невозможным эффективное исполнение решения суда, если оно будет вынесено. Так, например, речь может идти о приобретении третьим лицом того имущества, которое ранее было обещано продавцом другому покупателю; приобретении третьим лицом имущества, зарезервированного под опционом на покупку за конкретным покупателем, и иных подобных ситуациях.

Вописанных случаях недобросовестной интервенции, так же как

ив случае с внеконкурсным оспариванием, некое третье лицо (интер-

вент), действуя очевидно субъективно недобросовестно, совершает с должником сделку, которая с неизбежностью влечет нарушение относительного права кредитора данного должника.

Если в рассмотренных выше ситуациях третье лицо (интервент) действует очевидно недобросовестно и точно знает (или со всей очевидностью не может не знать) о том, что, совершая сделку, оно во имя своего личного интереса провоцирует контрагента на нарушение до-

822

говорных прав кредитора этого контрагента, открываются основания для аннулирования такой сделки. Тогда мыслимо признание сделки с недобросовестным интервентом недействительной. В ряде случаев закон прямо устанавливает такую возможность. Например, согласно п. 6 ст. 67.2 ГК РФ возможно оспаривание сделки, совершенной в нарушение корпоративного договора, если контрагент по данной сделке знал или должен был знать о таком нарушении. Согласно п. 1 ст. 174 ГК РФ возможно оспаривание сделки с недобросовестным контрагентом, если такая сделка совершена представителем формально в рамках своих полномочий по доверенности, но в нарушение ограничений, включенных в договор представителя и представляемого. Согласно положениям п. 4 ст. 388 ГК РФ возможно оспаривание цессии неденежного требования, совершенной в нарушение установленного в договоре между цедентом и должником запрета на цессию, если доказано, что цессионарий знал или должен был знать о нарушении такого запрета.

В последние годы в судебной практике стали обнаруживаться случаи признания сделок с недобросовестным интервентом и за рамками ситуаций, прямо указанных в законе. При этом ранее суды иногда использовали для обоснования своих решений об аннулировании сделки ссылку не на ст. 10 и 168 ГК РФ, а на расширительно понимаемую норму ст. 174 ГК РФ. В частности, в целом ряде постановлений Президиума ВАС РФ указывалось на применение ст. 174 ГК РФ при отчуждении одним из участников общества своей доли в нарушение положений устава о запрете на отчуждение доли третьим лицам (постановления Президиума ВАС РФ от 13 декабря 2011 г. № 10590/11, от 10 февраля

2009 г. № 11497/08, от 10 апреля 2007 г. № 13104/06). В Постановлении Президиума ВАС РФ от 13 декабря 2011 г. № 10900/11 Суд применил норму ст. 174 ГК РФ для обоснования возможности оспаривания уступки требования в нарушение договорного запрета на уступку (это происходило до обновления норм ст. 382 и 388 ГК РФ о цессии, которые урегулировали данную ситуацию). По сути, Суд применил норму п. 1 ст. 174 ГК РФ, устанавливающую один из примеров оспаривания сделки с недобросовестным интервентом, на основе ее расшири-

тельного толкования в отношении ряда иных подобных же ситуаций недобросовестной интервенции. Как представляется, куда больше оснований для обоснования аннулирования сделок в таких ситуациях не за счет применения нормы п. 1 ст. 174 ГК РФ за рамками ситуаций, подпадающих под гипотезу этой нормы, а за счет использования субсидиарного основания недействительности, а именно сочетания положений ст. 10 и 168 ГК РФ. И в последние годы такая практика стала

823

бурно развиваться. В последнее время суды более не ссылаются на п. 1 ст. 174 ГК РФ по аналогии закона, а апеллируют к сочетанию ст. 10 и 168 ГК РФ. За последние несколько лет эту практику стал активно поддерживать и ВС РФ (см.: определения СКГД ВС РФ от 9 января

2018 г. № 50-КГ17-27 и от 27 марта 2018 г. № 49-КГ17-35; определения СКЭС ВС РФ от 25 января 2018 г. № 308-ЭС17-14180(1, 2), от 26 декабря 2017 г. № 305-ЭС17-14389, от 19 апреля 2018 г. № 307-ЭС17-11311, от 16 апреля 2018 г. № 305-ЭС16-10864).

Недобросовестная интервенция может иметь место не только

вслучаях осознанного приобретения третьим лицом того, что должник был обязан передать своему кредитору, но и в любых иных случаях, когда третье лицо совершает с должником сделку, которую

всилу своего договора с кредитором должник был обязан не совершать. Представим, что на момент установления залога у собственника имеется обязательство передать какому-либо приобретателю данное имущество свободным от прав третьих лиц. Само по себе это не может ставить под сомнение залог, так как наличие указанного обязательства имеет сугубо относительную природу и не может быть противопоставлено залогодержателю. Но этот вывод начинает колебаться в тех случаях, когда залогодержатель точно знал или со всей очевидностью не мог не знать о том, что ему передается в залог имущество, которое залогодатель ранее обещал передать свободным от прав третьих лиц другому лицу (например, покупателю), и что установление залога неминуемо приведет к нарушению прав такого приобретателя (см. подробнее п. 2.13 комментария к ст. 335 ГК РФ)1. Соответственно, открывается возможность признания договора залога недействительным. Подобный пример можно обнаружить в разъяснениях ВАС РФ. В абзаце первом п. 7 Постановления Пленума ВАС РФ от 6 июня 2014 г. № 35 указано: «...сторона расторгнутого договора, которой было возвращено переданное ею в собственность другой стороне имущество, приобретает право собственности на это имущество производным способом (абзац первый пункта 2 статьи 218 ГК РФ) от другой стороны расторгнутого договора. Следовательно, обременения (например, ипотека), установленные собственником в отношении

этого имущества до момента передачи его обратно в собственность лицу, заявившему требование о расторжении договора, сохраняются,

за исключением случаев заведомо недобросовестного поведения лица,

1 См.: Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307–453 Гражданского кодекса Российской Федерации / Отв. ред. А.Г. Карапетов. С. 271–272 (автор комментария к ст. 335 – Р.С. Бевзенко).

824

впользу которого было установлено соответствующее обременение (пункт 4 статьи 1, статья 10 Кодекса)» (курсив наш. – А.К.). Ког-

да же имеет место заведомая недобросовестность залогодержателя

вописанной ситуации? Есть основания считать, что речь идет о тех ситуациях, когда залогодержатель в момент заключения договора точно знал, что ему предлагается принять в залог имущество, которое залогодатель в связи с расторжением договора, по которому он приобрел данное имущество, обязан вернуть продавцу.

Возможно также аннулирование на основании формирующихся сейчас в судебной практике правил о недобросовестной интервенции последующего залога в ситуации, когда условия договора предшествующего залога запрещали залогодателю предоставлять предмет залога

взалог третьим лицам, залогодатель решил нарушить данное обязательство, и при этом последующий залогодержатель точно знал или не мог не знать о наличии такого договорного запрета на последующий залог и причинение предшествующему залогодержателю ущерба в результате такой недобросовестной интервенции (см. подробнее п. «и3» комментария к ст. 342–342.1 ГК РФ)1.

При этом аннулирование сделок, совершенных во вред конкретному кредитору (как и в случае с внеконкурсным оспариванием или аннулированием сделки по выводу имущества из-под ареста), по правилам ст. 10 и 168 ГК РФ возможно только в случае явной недобросовестности другой стороны сделки (интервента), т.е. ее знания о том, что контрагент, совершая сделку, грубо нарушает права своего кредитора. Вероятно, есть основания аннулировать сделки и тогда, когда доказано, что контрагент без каких-либо сомнений не мог не знать о данных обстоятельствах. Но очевидно, что простой неосторожности (не знал, но мог бы узнать, прояви интервент должный уровень осмотрительности) недостаточно для аннулирования сделки. Иначе говоря, обсуждаемый вариант злоупотребления правом предполагает наличие либо умысла, либо сливающейся с ним нередко грубой неосторожности. В противном случае контрактирование окажется избыточно рискованным, и неоправданно повысятся трансакционные издержки сторон на проверку всех возможных контрактов потенциального

партнера с третьими лицами, которые могут быть нарушены за счет заключения данной сделки. Важно отметить, что актуальная практика решения аналогичной проблемы в контексте п. 1 ст. 174 ГК РФ также

1См.: Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307–453 Гражданского кодекса Российской Федерации / Отв. ред. А.Г. Карапетов. С. 319–321 (автор комментария к ст. 342.1 – Р.С. Бевзенко).

825

исходит из того, что сделку можно оспорить только при доказанности того, что контрагент со всей очевидностью не мог не знать о нарушении представителем партнера «внутренних» договорных или уставных ограничений (п. 22 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 говорит о том, что для аннулирования сделки должно быть доказано либо точное знание, либо то, что контрагент заведомо должен был знать о соответствующих ограничениях; тем самым ВС РФ пытается вывести за рамки ситуацию простой неосторожности). Этот же подход должен применяться и в контексте оспаривания сделок, совершенных в нарушение корпоративного договора, или сделок уступки неденежного требования в нарушение договорного запрета на уступку (т.е. в отношении иных ситуаций, когда нормы закона специально оговаривают возможность аннулирования сделок при недобросовестной интервенции).

Иногда звучат голоса в пользу того, что аннулирование сделки с недобросовестным интервентом возможно только при установленном умысле последнего причинить вред интересам кредитора, т.е. когда вступление интервента в сделку с должником было предопределено не собственным экономическим интересом (пусть даже в условиях циничного игнорирования страдающих в результате такой сделки прав кредитора контрагента), а желанием навредить кредитору. Речь идет в первую очередь о шикане или недобросовестной конкуренции. Иначе говоря, есть точка зрения, согласно которой циничное игнорирование относительных прав кредиторов потенциального контрагента не представляет собой злоупотребление свободой договора, если интервент преследовал свой эгоистический интерес, а не имел умысел на причинение вреда.

С такой максимально зауженной интерпретацией сложно согласиться. Во-первых, доказывание умысла на причинение вреда практически невозможно в условиях российского доказательственного права. Во-вторых, в силу нашего представления о справедливости трудно смириться с признанием добросовестным поведения интервента, который точно знает, что отчуждаемое ему имущество уже обещано другому лицу и такое отчуждение неминуемо приведет к нарушению прав

такого лица. Вся идея добросовестности состоит в том, что участник оборота должен в некоторых ситуациях воздерживаться от осуществления своих прав, беря в расчет интересы как своего партнера, так и третьих лиц. Порядочный человек не попытается уговорить продавца забыть о внесенном за вещь авансе третьего лица и продать вещь ему, нарушив тем самым права третьего лица, а удостоверится в том, что прежде ранее заключенный договор будет расторгнут (например,

826

заключит договор на покупку с отлагательным условием расторжения предыдущего конкурирующего договора).

Этот вывод подтверждается и большинством соответствующих определений ВС РФ, в которых применялась доктрина недобросовестной интервенции. В большинстве вышеуказанных определений ВС РФ, в которых он признавал сделку с интервентом недействительной, Суду было достаточно того, что установлено знание интервента

онарушаемых в результате совершения им сделки правах конкретного кредитора другой стороны. В то же время вопрос продолжает быть предметом полемики.

Вэтом плане вызывает интерес п. 17 Постановления Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. № 54, в котором говорится следующее: уступка требований по денежному обязательству в нарушение условия договора о предоставлении согласия должника или о запрете уступки по общему правилу сама по себе действительна независимо от того, знал или должен был знать цессионарий о достигнутом цедентом и должником соглашении, запрещающем или ограничивающем уступку (п. 3 ст. 388 ГК РФ), но вместе с тем, если цедент и цессионарий, совершая уступку вопреки названному договорному запрету, действовали с намерением причинить вред должнику, такая уступка может быть признана недействительной (ст. 10 и 168 ГК РФ). Как представляется, здесь ВС РФ явно попытался заузить основания для аннулирования по сравнению с традиционной практикой признания сделок с недобросовестными интервентами недействительными, так как указывает на необходимость установления намерения причинить вред должнику. Понять ВС РФ можно. Ведь иначе, если точного знания о наличии договорного запрета на уступку денежного требования будет достаточно, будет проигнорирована явно выраженная воля законодателя установить разные последствия уступки неденежного и денежного требования вопреки договорному запрету на уступку (п. 4 ст. 388 ГК РФ). Впрочем, практика в отношении того, как суды понимают то самое намерение причинить вред должнику, пока не сложилась. Вполне возможно, что здесь суды будут требовать не только доказанного знания цессионария-интервента

оналичии и нарушении запрета на уступку, но и возникновения у должника материального ущерба или нарушения иных его законных интересов помимо формального нарушения запрета на уступку (например, тех негативных последствий, которые возникают при уступке денежного требования из сугубо коммерческого контракта, в котором оговорена подсудность спора конкретному государственному арбитражному суду, физическому лицу с неизбежным перево-

827

дом будущего спора о взыскании долга в компетенцию судов общей юрисдикции).

(ж) Вывод имущества из-под взыскания, ареста или иные случаи не-

добросовестной интервенции: ничтожность или оспоримость?

Логично ли применение для аннулирования сделок с недобросовестным интервентом во всех вышеуказанных примерах (в том числе при выводе имущества из-под взыскания или ареста) запрета на злоупотребление правом в сочетании с нормой п. 2 ст. 168 ГК РФ и, соответственно, констатация ничтожности таких сделок?

Содной стороны, в пользу такого шага могут быть приведены следующие аргументы. В данном случае жертвой является третье лицо, не являющееся стороной сделки. Поэтому с точки зрения системной логики, казалось бы, должен применяться именно режим ничтожности, предписанный п. 2 ст. 168 ГК РФ, который устанавливает ничтожность для случаев, когда незаконная сделка нарушает также и интересы третьих лиц.

Сдругой стороны, применительно к случаям внеконкурсного оспаривания сделок, направленных на вывод имущества должника из-под взыскания в ущерб интересам кредитора, могут быть приведены аргументы и в пользу оспоримости. Дело в том, что согласно ст. 61.1, 61.2 Закона о банкротстве сделки, совершенные в ущерб интересам кредиторов, в рамках дела о банкротстве рассматриваются как оспоримые. Наличие этих «банкротных» оснований оспаривания само по себе не исключает возможности квалифицировать сделку в качестве ничтожной по правилам ст. 10 и 168 ГК РФ, но для этого требуется установить иные пороки сделки, выходящие за рамки гипотез соответствующих специальных норм об оспаривании сделки в банкротстве (п. 4 Постановления Пленума ВАС РФ от 23 декабря 2010 г. № 63). Согласно судебной практике, оспаривание такой сделки в ходе конкурсного производства по правилам ст. 10 и 168 ГК РФ не допускается по тем же основаниям причинения вреда имущественным интересам кредиторов, которые предусмотрены в ст. 61.1, 61.2 Закона о банкротстве, так как здесь в полной мере действует принцип lex specialis, и, соответственно, сделки, совершенные во вред интересам кредиторов, в рамках законо-

дательства о банкротстве рассматриваются как действительные и лишь подлежащие оспариванию на основании специальных норм ст. 61.1,

61.2Закона о банкротстве, что имеет среди прочего важное значение с точки зрения правил о расчете исковой давности (определения СКЭС ВС РФ от 24 октября 2017 г. № 305-ЭС17-4886(1) и от 31 августа 2017 г. № 305-ЭС17-4886; Постановление Президиума ВАС РФ от 17 июня 2014 г. № 10044/11). Соответственно, по данной логике до возбуждения

828