Учебный год 2023 / МЛОГОС КНИГА 5 (1–16.1 ГК) 2020 Основные положения ГП

на акселерацию и подрыв таких ожиданий крайне несправедливы. Этот результат может достигаться сейчас за счет обращения к п. 1 ст. 10 ГК РФ.

Можно привести и пример из области вещного права. Для отказа от права собственности в силу ст. 236 ГК РФ требуется прямое или конклюдентное волеизъявление в виде тех или иных действий. Если кто-то, будучи собственником недвижимости, не проявляет к ней интереса, не использует, не платит коммунальные платежи и налоги, это само по себе еще не свидетельствует об отказе от права собственности и возникновении у третьих лиц, знающих о собственнике, права оккупировать данную недвижимость. Но представим, что собственник отстранился от владения недвижимостью и проявляет полную к ней индифферентность и при этом не возражает против того, что некто другой завладел ею, использует и несет все сопряженные с этим издержки более 15 лет. Затем на иск владельца о признании за ним права собственности по приобретательной давности собственник заявляет, что он не отказывался от права собственности, а владелец не является добросовестным, так как знал о фигуре истинного собственника. Иногда в ситуациях, когда один из сособственников квартиры много лет не проявляет интереса в осуществлении прав собственности, не оформляет свое право собственности в реестре и не участвует в несении расходов, суды использовали ссылку на институт конклюдентного отказа от права собственности, хотя поведение такого сособственника и ограничивалось бездействием (см., например, Определение СКГД ВС РФ от 31 июля 2018 г. № 81-КГ18-15). Суды делали это, так как, согласно распространенному ранее воззрению, лицо не могло считаться добросовестно владеющим чужим объектом недвижимости, если ее

собственник был известен и он прямо не отказывался от права собственности. Соответственно, при таком подходе, если не обнаружить отказ от права собственности, приобретательная давность блокируется при условии, что претендент знал о настоящем собственнике, не оформил с ним какой-либо договор о приобретении права, а просто открыто фактически владел и пользовался его недвижимостью.

Как представляется, если в данных ситуациях встать на путь защиты

интересов лица, претендующего на приобретение права собственности, более предпочтительным кажется использование эстоппеля вместо противоречащей ст. 158 ГК РФ фикции сделки. Если собственник доли в праве собственности на квартиру знал, что другой сособственник пользуется всей квартирой и несет все связанные с квартирой в целом издержки, не возражает против этого и проявляет полное безразличие к своей доле в праве собственности, не регистрирует свое право

779

вЕГРН, не платит налоги и коммунальные платежи, теоретически при попытке такого пассивного собственника возразить против удовлетворения иска о признании права собственности на всю квартиру по приобретательной давности со ссылкой на то, что истец не мог не знать о наличии прав на долю у ответчика, а значит, являлся субъективно недобросовестным, суд может задуматься о блокировании такого возражения на основании эстоппеля.

Возможно, проблему можно было бы решить, изменив представления о добросовестности владения как условии для возникновения права собственности на основании приобретательной давности. Так, например, в более позднем Определении ВС РФ прямо указывается, что, даже если собственник доли в праве собственности на жилой дом не отказывался от своего права собственности прямо, но фактически устранился от владения, тот факт, что другое лицо открыто фактически владело и пользовалось всем объектом, дает последнему лицу право на приобретение собственности на него по приобретательной давности. Тот факт, что истец знал об истинном собственнике, по мысли ВС РФ,

втакой ситуации не является препятствием для приобретения права собственности по давности. Иначе говоря, добросовестность владеющего лица больше не увязывается Судом с незнанием об истинном собственнике или получением прямого отказа собственника от своего права собственности (Определение СКГД ВС РФ от 22 октября 2019 г. № 4-КГ19-55, 2-598/2018). Встает вопрос о том, не является ли сама эта новая линия судебной практики проявлением правила эстоппель.

Впрочем, выше речь шла о более корректном обосновании решения об удовлетворении иска о признании права собственности по приобретательной давности. Большой вопрос, который здесь не место обсуждать, касается самой целесообразности защиты владельца, осознанно оккупировавшего чужую собственность, не вступившего с известным ему собственником в договорные правоотношения, а рассчитывающего лишь на то, что пассивный собственник просто будет терпеть такое бездоговорное владение 15 лет. Когда недвижимость носит брошенный характер, а собственник неизвестен, вовлечение данного объекта

воборот за счет института приобретательной давности не вызывает

сомнений. Но более сложный вопрос возникает там, где собственник известен, претендент не имел никаких затруднений в том, чтобы найти его, вступить в переговоры и выкупить у собственника объект недвижимости или запросить оформление договора аренды, найма или ссуды, а вместо этого пошел по пути оккупации объекта.

Можно привести и другой пример из вещного права. Согласно ст. 236 ГК РФ при отказе от права собственности права и обязанности

780

собственника не прекращаются до приобретения права собственности на объект новым лицом. Кажется, что в такой ситуации собственность прекратится в момент, когда вещью завладеет любое другое лицо. Но законодатель идет иным путем и в ст. 226 ГК РФ устанавливает, что по общему правилу завладения движимой вещью, которую собственник бросил в целях отказа от права собственности, недостаточно для того, чтобы завладевшее лицо приобрело на вещь право собственности, и требуется соблюдение особой процедуры признания вещи бесхозяйной судом. Представим, что собственник загородного дома отказался от права собственности на поломанную газонокосилку, выставив ее за ворота и направив в чат коттеджного поселка заявление об отказе от права собственности с предложением любому желающему забрать вещь. Один из соседей берет вещь себе, чинит ее и начинает использовать, но, естественно, никакую процедуру признания вещи бесхозяйной не запускает, после чего изначальный собственник вдруг «вспоминает» о ст. 236 ГК РФ и о том, что он все еще собственник, и заявляет виндикационный иск. Очевидно, что такой иск надо отклонять. Обосновать отказ в иске можно, либо а) истолковав ст. 226 ГК РФ ограничительно таким образом, что она касается только случаев, когда вещь лишь выглядит как брошенная, но прямого заявления собственника об отказе от нее нет, и установив, что в случае прямого отказа от собственности на движимость, право возникает у завладевшего лица вопреки написанному в ст. 226 ГК РФ сразу же в момент завладения, либо б) при сохранении более традиционного прочтения ст. 226 ГК РФ как относящейся и к прямому отказу от права собственности используя правило эстоппель.

То же с необходимыми адаптациями применимо и к недвижимости. Если житель деревни не смог продать свой деревянный домик, заявил соседям, что отказывается от него, вывесил соответствующее объявление, направил в соответствующий муниципальный орган соответствующее заявление в целях постановки дома на учет как бесхозяйного в порядке п. 3 ст. 225 ГК РФ и уехал в город, а один из соседей после этого переселил в этот дом своих детей и отремонтировал его, согласно ст. 225 ГК РФ собственность у новых частных владельцев

не возникает до истечения приобретательной давности (т.е. 15 лет). Несмотря на это, вряд ли справедливо было бы удовлетворять иск о виндикации вернувшегося через пять лет из города собственника, даже если срок приобретательной давности не прошел и формально согласно ст. 225 и 236 ГК РФ собственником дома все еще является истец. Этот вывод можно было бы обосновать а) небуквальным прочтением закона и выведением из него права на приобретение лицом,

781

завладевшим объектом, собственности на недвижимость без необходимости выжидать 15 лет в ситуациях, когда собственник от своего права прямо и недвусмысленно отказался, либо б) применением правила эстоппель.

Возможность квалификации того или иного поведения управомоченного лица в качестве сделки конклюдентного отказа от права (от его осуществления) или основания для блокирования права в результате эстоппеля зависит в том числе от природы права, о котором идет речь. Если утрачивается право требования, то эффект аналогичен прощению долга. Здесь требуется высокая степень конкретности волеизъявления кредитора, отказ от права должен быть либо прямо выражен, либо носить конклюдентный характер, а утрату имущественного права в силу эстоппеля вряд ли можно признать нормальным явлением. Для применения здесь правила эстоппель требуются очень ярко выраженные факторы несправедливости. То же еще в большей степени касается вещных прав. Но когда речь идет лишь о секундарном праве, которое само по себе не обеспечивает доступ к какому-либо имущественному благу, а лишь создает возможность изменить текущие правоотношения, то степень конкретности поведения может быть относительно ниже, и открываются основания для более интенсивного применения эстоппеля.

(к) Эстоппель и заявления (соглашения) о фактах

Пока крайне неразработанным в российском праве является вопрос о возможности применения эстоппеля к тем ситуациям, где одно лицо делает какое-либо утверждение о тех или иных фактах прошлого или настоящего, другая сторона полагается на это утверждение и адаптирует свое поведение, а затем утверждавшее лицо начинает отрицать данный факт. Нередко здесь можно говорить об обмане и деликтной ответственности (ст. 179, 434.1 ГК РФ) или предоставлении недостоверных заверений и ответственности по правилам ст. 431.2 ГК РФ. Но нельзя ли допустить, что, помимо взыскания убытков, особым механизмом защиты прав обманутой стороны будет блокировка самой возможности обманувшей стороны впоследствии в отношениях между сторонами данный факт отрицать? В ряде стран такое прояв-

ление эстоппеля признается (например, estoppel by representation of fact в английском праве, equitable estoppel в праве многих штатов США).

Как представляется, в ряде ситуаций такое применение эстоппеля вполне возможно, если налицо очевидная противоречивость поведения, возникновение разумного доверия у другого лица и несправедливость подрыва этого доверия недобросовестным лицом, решившим вдруг отрицать то, что ранее им утверждалось.

782

Допустим, что страхователь по истечении срока договора страхования заключает со страховой компанией новый договор и заявляет, что по предыдущему договору страховых случаев не наступало, но на следующий день сообщает о наступлении страхового случая по прежнему договору за день до его окончания. Формально срок для предъявления уведомления о наступлении страхового случая мог не истечь, но попытка предъявить требование о выплате страхового возмещения после того, как сам страхователь заявлял об отсутствии страхового случая (недобросовестное непоследовательное поведение) и тем самым добился скидки в размере страховой премии при заключении нового договора (факторы доверия и адаптации поведения), может и должна пресекаться за счет эстоппеля и п. 1 ст. 10 ГК РФ. Вряд ли в заявлении страхователя об отсутствии страховых случаев страховщик мог увидеть волеизъявление на прощение долга по уплате страхового возмещения. Это справедливо хотя бы потому, что страховщик не знал о наличии

унего такого долга. Поэтому эстоппель здесь остается единственным средством для обоснования позитивного интереса страховщика.

Вподп. «е» п. 1.7 комментария к настоящей статье приводился пример с займом, выданным кооперативом лицу, которое выдавало себя за его члена. Игнорирование судом данного порока может быть объяснено также и ссылкой на эстоппель в силу утверждения о факте.

Другой пример: потребитель своим заявлением или поведением убеждает коммерсанта в том, что он также является индивидуальным предпринимателем, а впоследствии пытается сослаться на законодательство о защите прав потребителей. Такое поведение выглядит противоречивым, и потребителю может быть противопоставлен эстоппель. Оправдание такому решению можно отчасти найти в п. 4 ст. 23 ГК РФ, который запрещает гражданину, осуществляющему предпринимательскую деятельность, ссылаться в отношении заключенных им при этом сделок на то, что он не зарегистрирован как предприниматель. Когда физическое лицо прямо заявляет о том, что оно является индивидуальным предпринимателем, степень его недобросовестности еще выше, чем в ситуации, когда об этом говорит лишь его поведение. Похожая ситуация может возникнуть и в случаях, если лицо выдает себя за ква-

лифицированного инвестора, контрагент тем самым вводится в заблуждение, а впоследствии обманщик пытается сослаться на отсутствие

усебя такого статуса. В заявлении о наличии статуса предпринимателя или квалифицированного инвестора едва ли можно увидеть сделку, однако связанность таким заявлением представляется справедливой.

Еще один пример: компания, не будучи уверена в том, что наименование ее продукции, которую она планирует запустить в производ-

783

ство, не нарушает права на товарный знак некоего правообладателя, запрашивает мнение последнего. Тот отвечает, что не находит здесь достаточного сходства и не считает, что такое наименование продукции будет использованием его товарного знака. Компания, получив такой ответ, осуществляет инвестиции и выпускает продукцию, а затем сталкивается с иском обладателя товарного знака. В принципе, текст ответа на запрос не свидетельствует о согласии на использование товарного знака и возникновении лицензионных правоотношений, но попытка обладателя товарного знака впоследствии наказать компанию за нарушение, об отсутствии которого он сам ранее писал в ответ на соответствующий запрос, является недобросовестным противоречивым поведением и может блокироваться со ссылкой на эстоппель.

Как представляется, если реципиент неких заверений или утверждений точно знал о недостоверности информации, ни о каком заслуживающем защиты доверии говорить не приходится. Также есть сомнения в том, что право отрицать в суде подтвержденное им обстоятельство может блокироваться в тех случаях, когда утверждавшая сторона сама не знала и не должна была знать об истинном положении вещей. Но несколько иная ситуация может сложиться, если одна сторона сообщила неправду, имея все основания знать правду, а другая сторона добросовестно полагалась на полученную информацию и адаптировала свое поведение настолько, что последующее отрицание соответствующего обстоятельства первой стороной будет явно несправедливым. Как представляется, здесь эстоппель вполне может применяться.

В подобных ситуациях можно говорить о процессуальном эффекте эстоппеля в виде запрета ссылок на несоответствие заявленного факта реальности в суде.

Еще один пример: представим, что цессионарий, желая приобрести требование, запросил предварительно должника о том, признает ли он существование долга и имеются ли у него те или иные эффективные возражения либо зачетоспособные встречные требования в отношении изначального кредитора, а должник отвечает, что все в порядке, долг свой признает и готов погасить его к назначенному сроку. Положившись на эти заверения, цессионарий приобретает требование

и уплачивает цеденту цену за него, но впоследствии он сталкивается

сотказом должника погасить долг, а при попытке взыскания – с выдвижением должником возражения, основанного на его отношениях

сцедентом (либо сталкивается с предъявлением должником к зачету своего требования к цеденту), в отсутствии которого должник уверял цессионария. Поведение должника недобросовестно, как минимум если он знал или должен был знать о наличии у него соответствующего

784

возражения или зачетоспобного требования. По сути, в таких ситуациях можно говорить о том, что должник либо обманул цессионария, либо неосторожно ввел его в заблуждение. Если речь идет об обмане или неосторожном предоставлении должником недостоверной информации о возражениях и зачетоспособных встречных требованиях, чувство справедливости подсказывает, что доверие цессионария следует защитить. Один из вариантов защиты (компенсационная защита доверия по модели liability rule) состоит в том, чтобы допустить зачет или принять эффективное возражение должника, но позволить цессионарию требовать от должника возмещения убытков посредством деликтного иска (солидарно с отвечающим согласно ст. 390 ГК РФ цедентом). Другой вариант защиты состоит в том, чтобы лишить должника возможности выдвинуть соответствующее возражение или заявить зачет против требования цессионария (защита по модели property rule). Последний вариант кажется вполне приемлемым как минимум на случай умышленного обмана, но может быть признан допустимым и в ситуации неосторожности должника (когда он точно не знал о наличии у него эффективного возражения или зачетоспособного встречного требования к цеденту, но мог бы знать об этом, прояви он должную меру заботливости и осмотрительности), ведь в конечном счете никто не обязывал должника отвечать на такой запрос цессионария. Подобное решение не будет новым словом в цивилистике: оно хорошо известно зарубежному праву (см., например, п. 2 ст. III.–5:116 Модельных правил европейского частного права).

Если пойти по этому пути, то мы сталкиваемся с классической развилкой. Нам следует либо а) признать подобное сообщение должника об отсутствии у него эффективных возражений или зачетоспособных встречных требований подразумеваемым отказом от осуществления своих возражений или зачета против цессионария с опорой на те возражения и те встречные требования, которые у должника имелись к моменту соответствующего ответа на запрос цессионария, либо б) не признавать за соответствующим ответом на запрос значения сделки, а вместо этого задействовать для защиты доверия цессионария правило эстоппель. В ряде случаев ответ должника может быть дейст-

вительно квалифицирован как сделка (например, если должник в ответ на запрос цессионария или по своей инициативе прямо отказался от осуществления права на зачет). Но в ситуации простого сообщения об известных должнику фактах сделочная квалификация может быть поставлена под сомнение. Аргументом против «сделочного решения» в такой ситуации является то, что воля должника была явно не направлена на отказ от осуществления каких-либо прав или на иное прямое

785

воздействие на материально-правовые отношения – должник лишь сообщал цессионарию известные ему обстоятельства. Более того, часто речь идет не о каком-либо секундарном праве на выдвижение эксцепции, в отсутствии которого должник уверяет цессионария, а о некоем факте, который лежит в фактическом основании требования и отсутствие которого лишает это требование основания (например, факт поставки должнику товара, оплата за которой и представляет собой долг должника перед цедентом, или факт получения займа, требование о возврате которого уступалось). Отказ от возможности апеллировать к какому-то факту в суде сомнительно относить к категории сделочного волеизъявления, поэтому здесь уместно применять правило эстоппель. Должник лишается возможности противоречить себе в суде, так как

втипичной ситуации налицо противоречивость поведения должника, возникновение у цессионария разумного доверия, при наличии умысла или неосторожности в поведении должника имеется его вина

ввозникновении доверия, а также очевиден явный ущерб интересам цессионария, который уплатил цену за уступленное право, полагаясь

втом числе на соответствующие уверения должника. Естественно,

вподобной ситуации должник, чьи возражения были заблокированы, будучи принужден к погашению долга, который на самом деле отсутствовал, не лишен возможности впоследствии предъявить к цеденту кондикционное требование1.

Похожий вопрос возникает в ситуации, когда обе стороны в соглашении, расписке, накладной или акте признают определенные факты (наличие или отсутствие дефектов в поставленном товаре, объем выполненных работ или количество переданного товара, факт передачи наличных денег, факт раскрытия той или иной информации до заключения договора и т.п.). Такие положения, в которых стороны совместно признают определенные обстоятельства, нередко включа-

1Остается лишь отметить, что сейчас в ГК РФ (ст. 386) с 1 января 2015 г. закреплена нелепая норма, согласно которой должник в разумный срок после получения уведомления о переходе права «обязан сообщить новому кредитору о возникновении известных ему оснований для возражений и предоставить ему возможность ознакомления с ними»; «[в] противном случае должник не вправе ссылаться на такие основания». Обсуждать всерьез данную норму сложно – она просто должна быть признана неконституционной или толковаться contra legem с выведением из нее идеи об утрате возражений только в ситуации, когда должник на запрос цессионария прямо заявляет ему об их отсутствии (т.е. в духе той идеи, которая была озвучена выше). Возложение же на должника бремени инициативно (даже при отсутствии какого-либо запроса) раскрывать все основания для своих возможных возражений указанному в уведомлении о переходе права цессионарию после получения такого уведомления назвать иначе, чем вопиющей несправедливостью, нельзя.

786

ются в договоры (в основном эти положения касаются обстоятельств, имевших место до заключения договора). Но чаще стороны уже после заключения договора оформляют взаимное соглашение по фактам, касающимся исполнения договора, в виде того или иного акта, расписки и т.п. Природа таких соглашений в российском праве пока плохо изучена.

Подобные соглашения в ряде случаев можно рассматривать как сделки. Если они выражают волю лиц на возникновение, изменение или прекращение гражданских прав или обязанностей, то последствия таких сделочных волеизъявлений стороны и суды должны признавать. Но, чтобы считаться сделкой, здесь требуется выявление направленности волеизъявлений сторон на материально-правовые последствия. При необнаружении судом такой направленности воли на соответствующие материально-правовые последствия остается признать такие соглашения в качестве носящих не сделочный, а сугубо доказательственный характер. Последнее будет означать, что данное соглашение может быть представлено в суд в качестве доказательства

вотношении спорного факта. Но другая сторона может представить контрдоказательства, и суд в ряде случаев, оценивая все представленные доказательства по внутреннему убеждению комплексно и применяя соответствующий стандарт доказывания, может как признать зафиксированный в соглашении факт в качестве доказанного, так и прийти к обратному выводу. В обоих случаях при оспаривании одной из сторон того факта, который признан в соглашении, нет оснований применять эстоппель. В первом случае отрицание факта невозможно, но не потому, что это будет противоречивое поведение и злоупотребление правом, а потому, что сработал материально-правовой эффект; во втором же случае оспаривание возможно, так как соглашение имеет сугубо доказательственное значение, но для опровержения потребуются серьезные доказательства. Например, если у должника имелся долг на сумму 1 млн руб., а затем он с кредитором подписывает соглашение,

вкотором стороны признают, что размер задолженности понижается до 600 тыс. руб., при отсутствии признаков погашения разницы между указанными величинами есть основания придать этому соглашению

сделочное значение частичного прощения долга. Если после этого кредитор начнет требовать от должника погашения «прощенных» 400 тыс. руб., есть основания отказать ему в иске в этой части. Для этого не нужен будет эстоппель и ст. 10 ГК РФ – достаточно сделочной квалификации данного соглашения как прощения долга.

Если же в описанной ранее ситуации в соглашении не идет речь о понижении размера долга, а просто имеет место подписанный между

787

сторонами акт сверки, в котором фиксируется меньший размер долга, чем это следует из содержания правоотношения, здесь сложно увидеть волеизъявление кредитора на прощение долга, так как последнее должно быть недвусмысленно выражено. Возможно, просто допущена арифметическая ошибка, или бухгалтерия упустила тот или иной первичный документ, или должник не учел скрытый дефект в поставленном ему товаре, который давал ему право на снижение цены. Соответственно, о прощении долга говорить нельзя, и такой акт должен иметь лишь доказательственное значение. Если кредитор решил потребовать уплаты разницы, он, возможно, и действует противоречиво, однако отказать ему со ссылкой на прощение долга вряд ли возможно. Но можно ли здесь применить эстоппель? Как представляется, эстоппель применять в целях блокирования такого иска тоже неправильно, поскольку ни о каком разумном доверии должника речь не идет, ведь тот точно знал истинный размер долга. Иначе говоря, такой акт будет просто очень убедительным доказательством того, что спорное обстоятельство имело место, но это доказательство может оцениваться наравне с другими, и в ряде ситуаций суд, оценивая все доказательства

вкомплексе по внутреннему убеждению с применением релевантного стандарта доказывания, может прийти к иному выводу в отношении фактов спора. Подтверждением данному подходу является Определение СКЭС ВС РФ от 25 октября 2018 г. № 310-ЭС17-15675. Соответственно, каждая из сторон может в суде доказывать то, что указанное

всоглашении обстоятельство не соответствовало действительности, и представлять доказательства, опровергающие признанный факт. Для этого не требуется признавать такое соглашение недействительным. В подтверждение данного подхода можно привести Определение СКЭС ВС РФ от 21 января 2019 г. № 305-ЭС15-15877(11), в котором корректирующие акты в отношении объемов потребленной энергии признаны Судом имеющими лишь доказательственное значение и не признаны сделками.

Впользу такого же чисто доказательственного подхода в отношении соглашений по фактам, не соответствующим признакам гражданскоправовой сделки с материально-правовыми эффектами, говорит и си-

стемное толкование закона. В силу ч. 2 ст. 70 АПК РФ стороны спора могут как в судебном заседании, так и вне его заключить соглашение по фактам спора, и признанные сторонами в результате достигнутого между ними соглашения обстоятельства принимаются арбитражным судом в качестве фактов, не требующих дальнейшего доказывания; для этого требуется, чтобы стороны подали суду письменные заявления, а суд занес факт заключения такого соглашения в протокол

788