Экзамен зачет учебный год 2023 / Постановление Европейского Суда по правам человека от 17 мая

также "Процесс Ханса Сабадоша", упоминавшийся выше; Оппенхейм и Лаутерпахт (1944), с. 321.). Не имеется доказательств на уровне страны, и не утверждалось в Европейском Суде, что сожжение построек ферм в Малых Батах настоятельно вызывалось ею.

220.В-пятых, хотя на уровне страны привлекались различные положения Гаагской конвенции 1907 года, IV Женевской конвенции 1949 года и Дополнительного протокола 1977 года в отношении грабежа (похищения одежды и продуктов питания), не имеется положительного вывода национальных судов о том, что такое хищение имело место.

221.Наконец, Европейский Суд считает нужным добавить, что даже если предполагалось, что селяне совершили военные преступления (каким бы правовым статусом они ни пользовались), заявитель и его подразделение, в соответствии с обычным международным правом по состоянию на 1944 год, имели право только на задержание селян, обеспечение им справедливого судебного разбирательства и только после этого - на применение какого-либо наказания (§ 204 настоящего Постановления).

Как отмечало государство-ответчик, в версии заявителя, представленной Палате (§§ 21-24 настоящего Постановления) и повторенной в Большой Палате (§ 162 настоящего Постановления), заявитель фактически описывал, что он должен был сделать (задержать селян для суда). В любом случае, имел ли место партизанский суд (§ 132 постановления Палаты), заочный суд над обвиняемыми селянами, о котором они не были уведомлены и не могли принять в нем участие, за которым последовала их казнь, не может рассматриваться как справедливый.

222.Поскольку Европейский Суд полагает, что вышеупомянутые действия заявителя могли составлять военные преступления в 1944 году (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", § 76), нет необходимости комментировать остальные предъявленные ему обвинения.

223.Кроме того, сенат Верховного суда отметил, что Уголовный суд установил по имеющимся доказательствам, что заявитель организовал, командовал и руководил партизанским подразделением, имевшим умысел, в частности, на убийство селян и разрушение ферм. Этот суд отметил, что этого достаточно для установления у заявителя индивидуальной ответственности командира за действия подразделения с учетом статьи 6 Устава МВТ в Нюрнберге. В частности, эти установленные факты указывают, что он де-юре и де-факто контролировал действия подразделения. С учетом цели миссии, установленной на уровне страны, он имел требуемую виновную волю. Действительно, собственные объяснения заявителя в Большой Палате (о том, что его подразделение не могло задержать селян с учетом, в частности, боевых обязанностей

подразделения и ситуации, § 162 настоящего Постановления), полностью согласуется с вышеупомянутыми фактами, установленными Уголовным судом. С учетом индивидуальной ответственности командира у заявителя не является необходимым рассмотрение вопроса о том, могли ли национальные суды надлежащим образом установить, что заявитель лично совершил любые действия в Малых Батах 27 мая 1944 г. (§ 141 Постановления Палаты).

224.Наконец, Европейскому Суду следует разъяснить два последних пункта.

225.Государство-ответчик утверждало, что действия заявителя не могли считаться законными репрессалиями воюющей стороны, на что ни заявитель, ни власти Российской Федерации по существу не возразили. Национальные суды установили, что заявитель возглавил операцию в Малых Батах в качестве "репрессалии", но они явно не приняли такого довода в его защиту. Европейский Суд не видит оснований для того, чтобы ставить под сомнение отклонение национальными судами такого довода в его защиту (рассматривались ли селяне в качестве комбатантов или гражданских лиц,

230. Европейский Суд отмечает, что если бы заявитель преследовался за военные преступления в Латвии в 1944 году, сама по себе глава IX о воинских преступлениях в Уголовном кодексе 1926 года не охватывала вышеупомянутые военные преступления (на что указывали заявитель и власти Российской Федерации): таким образом, национальный суд должен руководствоваться международным правом для установления военных преступлений (см. §§ 196 и 208 настоящего Постановления). Точно так же статья 14 Уголовного кодекса 1926 года, устанавливавшая сроки давности только для преступлений, предусмотренных Уголовным кодексом 1926 года, не могла применяться к военным преступлениям, предусмотренным международным правом, и в данном Кодексе отсутствует положение, свидетельствующее о том, что его давностные положения могли иметь такое применение. Напротив, Европейский Суд отмечает, что Уголовный кодекс 1926 года замышлялся как система преследования "общественно опасных деяний", которые могли повредить социалистическому строю* (*Основные принципы уголовного права и процесса СССР (The USSR Fundamental Principles of Criminal Law and Procedure), 1924; и Ансель М. (Ancel M.) Европейские уголовные кодексы, Les Codes pйnaux europйens , T. IV, Paris, CFDC, 1971)), на что указывает терминология примечаний к статье 14. При таких обстоятельствах преследование за военные преступления в 1944 году на национальном уровне требовало ссылки на международное право не только в отношении определения таких преступлений, но также в отношении определения применимого срока давности.

231.Однако международное право в 1944 году не содержало таких указаний. Принятые ранее международные декларации* (*Включая Сент-Джеймскую декларацию 1942 года; Московскую декларацию 1943 года; и Уставы МВТ в Нюрнберге и Токио.) об ответственности за военные преступления и обязанности преследовать их и наказывать за их совершение не упоминали применимых сроков давности* (*Преамбула к Конвенции 1968 года.). В то время как статья II(5) Закона Контрольного совета N 10 регулировала вопрос о военных преступлениях, совершенных на территории Германии до Второй мировой войны и в ее период, ни уставы МВТ в Нюрнберге/Токио, ни Конвенция о геноциде 1948 года, Женевские конвенции 1949 года или Нюрнбергские принципы не содержали никаких положений относительно применения сроков давности к военным преступлениям (что подтверждалось в преамбуле к Конвенции 1968 года).

232.Существенный вопрос, который должен быть разрешен Европейским Судом, заключается в том, устанавливало ли международное право срок давности в отношении таких действий в любой момент до начала преследования заявителя. Из предыдущего пункта следует, что в 1944 году международное право не предусматривало срока давности в отношении преследования военных преступлений. Развитие международного права после 1944 года также не установило срока давности за военные преступления, в которых был обвинен заявитель* (*Комиссия ООН по правам человека (U.N. Commission on Human Rights) (1966), Вопрос о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности: исследование, представленное генеральному секретарю ООН" (Question of the non-applicability of Statutory Limitation to War Crimes and Crimes against Humanity: Study submitted by the Secretary General) UN Doc. E/ CN.4/906, at p. 104); Конвенция 1968 года; Миллер Роберт Х. (Miller Robert H.), "Конвенция

онеприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности (The Convention on the Non-Applicability of Statutory Limitations to War Crimes and Crimes Against Humanity, AJIL, 65(3) (Jul., 1971) 476-501 с содержащимися дополнительными ссылками; Конвенция 1974 года; Статут Международного уголовного суда; и Кок Р. (Kok R.) (2001) Сроки давности в международном уголовном праве

(Statutory Limitations in International Criminal Law, TMC Asser Press The Hague, pp. 346-382).).

233.В итоге Европейский Суд заключает, во-первых, что любые давностные

положения в национальном законодательстве не являлись применимыми (§ 230 настоящего Постановления) и, во-вторых, что для обвинений, предъявленных заявителю, сроки давности не были установлены в международном праве (§ 232). Он заключает, что для преследования заявителя не истек срок давности.

6. Мог ли заявитель предвидеть, что соответствующие действия составляют военные преступления и что он подвергнется преследованию?

234.Заявитель также утверждал, что он не мог предвидеть, что оспариваемые действия составят военные преступления, или предвидеть, что он впоследствии подвергнется преследованию.

Прежде всего он подчеркнул, что в 1944 году он был молодым солдатом в боевой ситуации, находившимся за линией фронта и отдаленным от вышеупомянутых международно-правовых событий, в связи с чем он не мог предвидеть, что действия, за которые он осужден, составят военные преступления. Во-вторых, он утверждал, что его преследование было политически непредсказуемым: его осуждение после признания независимости Латвии в 1991 году было политическим решением Латвийского государства, а не реальным желанием исполнить международные обязательства по преследованию военных преступников.

235.Что касается первого пункта, Европейский Суд полагает, что в контексте статуса командира и законов и обычаев войны понятия доступности и предсказуемости должны рассматриваться совместно.

Европейский Суд напоминает, что объем понятия предсказуемости в определенной степени зависит от содержания данного инструмента, сферы, которую он призван охватывать, и числа и статуса тех, на которых он распространяется. Лица, осуществляющие профессиональную деятельность, должны действовать с высокой степенью предосторожности в ее процессе, и от них можно ожидать особой заботливости при оценке рисков, сопровождающих такую деятельность (см. Постановление Европейского Суда от 10 октября 2006 г. по делу "Пессино против Франции" (Pessino v. France), жалоба N 40403/02, § 33).

236.Что касается того, могла ли считаться квалификация оспариваемых действий как военных преступлений, основанная, как в данном случае, исключительно на международном праве, достаточно доступной и предсказуемой для заявителя в 1944 году, Европейский Суд напоминает, что ранее он устанавливал, что индивидуальная уголовная ответственность рядового (пограничной службы) была определена с достаточной доступностью и предсказуемостью, в частности, требованием

особлюдении международных фундаментальных актов о правах человека, которые сами по себе не предусматривали индивидуальную уголовную ответственность, и один из них не был ратифицирован соответствующим государством в период, относящийся к обстоятельствам дела (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "K.-H.W. против Германии", §§ 92-105). Европейский Суд нашел, что даже рядовой солдат не мог проявлять полное, слепое повиновение приказам, которые очевидно нарушали не только национальное законодательство, но и международно признанные права человека, в частности, право на жизнь, высшую ценность в международной иерархии прав человека (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу"K.-H.W. против Германии", в § 75).

237.Действительно, Уголовный кодекс 1926 года не содержал ссылок на международное право и обычаи войны (как в деле "K.-H.W. против Германии"), и эти нормы международного права и обычаи не были формально опубликованы в СССР или в Латвийской ССР (как в упоминавшемся выше Постановлении Большой Палаты по делу

"Корбей против Венгрии", §§ 74-75). Однако это не имеет решающего значения. Как следует из выводов в §§ 213 и 227 настоящего Постановления, нормы международного права и обычаев войны были в 1944 году сами по себе достаточными для установления индивидуальной уголовной ответственности.

238.Кроме того, Европейский Суд отмечает, что в 1944 году эти законы составляли подробные положения lex specialis* (*Специального закона (лат.). Непонятно, какому общему закону противопоставляет их Большая Палата. Возможно, употребляя это выражение, она имела в виду особенную часть уголовного права, описывающую составы преступлений (прим. переводчика).), устанавливавшие параметры уголовно наказуемого поведения в военное время, прежде всего обращенные к вооруженным силам и особенно к командирам. Заявитель по настоящему делу являлся сержантом Советской Армии, приписанным к резервному полку Латвийской дивизии: в период, относящийся к обстоятельствам дела, он являлся членом спецподразделения и командовал взводом, в основные обязанности которого входили военные диверсии и пропаганда. С учетом его положения командующего офицера Европейский Суд придерживается мнения о том, что от него можно было разумно ожидать особой заботливости при оценке рисков, сопутствовавших операции в Малых Батах. Европейский Суд полагает, что с учетом явно незаконного характера жестокого обращения с девятью селянами и их убийства при установленных обстоятельствах операции 27 мая 1944 г. (§§ 15-20 настоящего Постановления), даже самое поверхностное размышление заявителя указало бы ему, что как минимум оспариваемые действия рискуют противоречить законам и обычаям войны, как они понимались в то время, и особенно рискуют быть восприняты как военные преступления, за которые он в качестве командира может нести индивидуальную и уголовную ответственность.

239.По этим причинам Европейский Суд считает разумным установить, что заявитель мог предвидеть в 1944 году, что оспариваемые действия могут быть квалифицированы как военные преступления.

240.Что касается второго его довода, Европейский Суд принимает к сведению декларации о независимости 1990 и 1991 годов, немедленное присоединение новой Латвийской Республики к различным актам о правах человека (включая Конвенцию

1968 года в 1992 году) и последующее включение статьи 68-3 в Уголовный кодекс

1961 года в 1993 году.

241. Он напоминает, что для государства-преемника является законным и предсказуемым возбуждение уголовного преследования против лиц, совершивших преступления при прежнем режиме, и что суды правопреемника не могут подвергаться критике за применение и толкование правовых норм, действовавших в период, относящийся к обстоятельствам дела, при прежнем режиме, но с учетом принципов, регулирующих государство, приверженное верховенству права, и ключевых принципов, на которых построена конвенционная система. Это особенно касается дела, затрагивающего право на жизнь, высшую ценность Конвенции и международной иерархии прав человека, которое государства-участники в соответствии с Конвенцией должны защищать в первую очередь. Что касается обязанности государства по преследованию на основании законов и обычаев войны, статья 2 Конвенции также обязывает государства принимать целесообразные меры по защите жизни находящихся под их юрисдикцией и предполагает первостепенную обязанность вводить эффективные положения уголовного права для предостережения от совершения преступлений, посягающих на жизнь (см. Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", §§ 72 и 79-86, и упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "K.-H.W. против Германии", §§ 66 и 82-89). Для этих целей достаточно отметить, что вышеупомянутые принципы применимы к смене режима того характера,

жалоба заявителя не может повлечь установление нарушения статьи 7 Конвенции, мы расходимся с ее мотивировкой в конкретном пункте относительно утверждения Российской Федерации о том, что преследование заявителя представляло собой придание обратной силы уголовному закону.

2.Действительно, Российская Федерация, вступившая в настоящее дело, утверждала, что для любого преследования заявителя истек срок давности не позднее 1954 года, как это предусматривал максимальный срок давности, установленный статьей 14 Уголовного кодекса 1926 года. Согласно Российской Федерации, заявитель был осужден в соответствии со статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года, и статья 6-1 этого Кодекса указывала, что срок давности не применяется, в частности, к военным преступлениям. При таких обстоятельствах, Российская Федерация - и заявитель - утверждали, что преследование последнего представляло собой последующее удлинение национального срока давности, который применялся в 1944 году, и, соответственно, придание обратной силы уголовному закону (см. §§ 228 и 229 Постановления).

3.Ответ дан Европейским Судом в §§ 230 и 233, где, в сущности, отрицается, что основой для ответственности заявителя в 1944 году - если бы заявитель преследовался за военные преступления в Латвии в 1944 году, - был Уголовный кодекс 1926 года (с его положением о сроках давности). Европейский Суд полагал, что с учетом использованных

вУголовном кодексе формулировок, "преследование за военные преступления в 1944 году на национальном уровне требовало ссылки на международное право, не только в отношении определения таких преступлений, но также в отношении определения применимого срока давности. Однако Европейский Суд указал далее, что "международное право в 1944 году не содержало таких указаний. Принятые ранее международные декларации об ответственности за военные преступления и обязанности преследовать их и наказывать за их совершение не упоминали применимых сроков давности... [Н] и Уставы МВТ в Нюрнберге/Токио, ни Конвенция о геноциде 1948 года, ни Женевские конвенции 1949 года или Нюрнбергские принципы не содержали никаких положений относительно применения сроков давности к военным преступлениям (что подтверждалось в преамбуле к Конвенции 1968 года)". Отсутствие в послевоенных актах упоминаний о вопросе сроков давности вынудило Европейский Суд сделать вывод о том, что международное право, умолчав об этом, признало, что сроки давности к преступлениям заявителя не применяются; что в 1944 году международное право не предусматривало сроков давности в отношении преследования военных преступлений; и что последующие акты не содержат указаний на то, что международное право с 1944 года ввело какие-либо сроки давности для военных преступлений, за которые был осужден заявитель.

4.Мы полагаем, что ответ, данный Европейским Судом на это конкретное утверждение, не является правильным. Само по себе умолчание международного права не является достаточным для того, чтобы утверждать, что согласие и намерения международного сообщества в 1944 году были достаточно ясными в отношении неприменения сроков давности к военным преступлениям, особенно если принять во внимание, что до Нюрнберга и Токио развитие международного уголовного права в части индивидуальной ответственности за военные преступления еще не достигло степени изощренности и полноты, позволяющей заключить, что технические и процессуальные вопросы применения этого права были недвусмысленно разрешены. По существу, можно утверждать, что до 1944 года всеобщее международное право - как сочетание всеобщих международно-правовых соглашений и практики государств - разрешило вопрос индивидуальной ответственности (а не только ответственности государств), и что только послевоенный период ознаменовался точной настройкой

процессуальных вопросов, таких как сроки давности в отношении военных преступлений.

5.Все же нам представляется, что Европейский Суд неправильно разрешил вопрос о неприменимости сроков давности к военным преступлениям заявителя 1944 года как обособленный аспект требований на основании статьи 7 Конвенции. Европейский Суд, стремясь ответить на довод, выдвинутый сторонами, оставил впечатление о том, что связь, установленная последними, между (не)применимостью сроков давности к военным преступлениям и приданием обратной силы закону, регулирующему такие преступления, является правильной, и просто сосредоточил свои усилия на доказывании того, что при обстоятельствах дела к указанным преступлениям сроки давности уже не применялись.

6.Это не является правильным подходом. Правильный подход, по нашему мнению, заключается в том, что статья 7 Конвенции и принципы, которые она воплощает, требуют того, чтобы в системе верховенства права каждый рассматривающий совершение конкретного действия имел возможность со ссылкой на правовые нормы, определяющие преступления и соответствующие им наказания, установить, составляет ли данное действие преступление, и какое наказание он понесет в случае его совершения. Поэтому нельзя говорить о придании обратной силы материально-правовой норме, если лицо осуждено, пусть несвоевременно, на основе норм, существовавших в период совершения действия. Мнение о том, что, как Европейский Суд дал возможность полагать, процессуальный* (*Вопрос о применении сроков давности, исключающей уголовную ответственность, трудно рассматривать как чисто процессуальный. Повидимому, такое утверждение вызвано тем, что вопросы давностных сроков в законодательстве ряда европейских стран (например, в Бельгии, откуда происходит одна из авторов мнения Тюлькенс) регулируются уголовно-процессуальными кодексами. Однако и там этот вопрос носит очевидный материально-правовой характер, как следует из статьи 21 Закона от 17 апреля 1878 г., устанавливающей, что преследование исключается по истечении 10 лет со дня совершения тяжкого преступления (прим. переводчика).) вопрос применения сроков давности является элементом состава применимости статьи 7 Конвенции, связанным с вопросом о придании обратной силы и существующих наравне с ним условиях существования преступления и наказания, может повлечь нежелательные результаты, которые могли бы подрывать самый дух статьи 7 Конвенции.

7.Конечно, должен быть дан ответ на доводы стороны о давностных сроках, рассматриваемые как чисто технический вопрос, которые более целесообразно связать со справедливостью разбирательства и статьей 6 Конвенции. И хотя надо признать, что вопрос применимости сроков давности не был достаточно разрешен в 1944 году - притом, что это не дает заявителю возможности извлечь выгоду из этого пробела, - по нашему мнению, последующее развитие после Второй мировой войны, тем не менее, ясно продемонстрировало, что международное сообщество не только консолидировало свою позицию в твердом осуждении гнусных военных преступлений, но также постепенно сформулировало подробные правила, в том числе процессуальные, регулирующие способ рассмотрения таких преступлений в международном праве. Это развитие составляет непрерывную линию правовой продуктивности, которая почти не оставляет возможности полагать, что международная система не готова продолжать преследование преступлений, совершенных во время войны; на этой стадии молчание по вопросу о применимости сроков давности, конечно, было оглушительным. Вывод об этом также позволяет сделать принятие Конвенции 1968 года, которая "подтвердила" неприменимость сроков давности к этим преступлениям. Именно эта цепь событий позволяла властям Латвии преследовать и наказать заявителя за преступления,

которые он совершил.

Несовпадающее особое мнение судьи Коста, к которому присоединились судьи Калайджиева и Поалелунжь

1.Как и Палата, но вопреки большинству Большой Палаты, мы пришли к выводу о том, что статья 7 Конвенции была нарушена государством-ответчиком в связи с преследованием и осуждением заявителя за военные преступления. Мы попытаемся изложить нашу позицию по данному вопросу.

2.Следует сделать предварительное замечание относительно самой структуры статьи 7 Конвенции.

3.Хорошо известно, что первый из двух пунктов данной статьи устанавливает в целом принцип о том, что преступления и наказания должны быть определены законом, что предполагает, в частности, что им не должна придаваться обратная сила; второй пункт (в известном смысле, специальный закон) предусматривает исключение из этого принципа в делах, в которых действие или бездействие в момент совершения являлось преступным в соответствии с "общими принципами права, признанными цивилизованными странами". (Это выражение в точности совпадает с использованным в статье 38 Устава Международного суда ООН и, очевидно, вдохновляло последний.)

4.Большая Палата правильно отметила в § 186 Постановления со ссылкой на Решение Европейского Суда от 12 декабря 2002 г. по делу "Тесс против Латвии" (Tess

v.Latvia), жалоба N 34854/02), что два пункта статьи 7 Конвенции подлежат толкованию согласованным образом. Точно так же Постановление, по нашему мнению, правильно заключило в §§ 245 и 246, что поскольку осуждение заявителя не составляло нарушения пункта 1 статьи 7 Конвенции, не является обязательным рассмотрение осуждения с точки зрения пункта 2 статьи 7 Конвенции. Действительно, мотивирующие линии не только должны быть согласованными, но они тесно взаимосвязаны. Если мы отклоняем правовую основу для преступления согласно национальному праву, мы должны учесть право международных договоров или обычное международное право. И если это также не дает достаточной базы, статья 7 Конвенции в целом будет нарушена.

5.Что касается фактов, как указал наш коллега Эгберт Мийер в своем совпадающем особом мнении, приложенном к Постановлению Палаты об установлении нарушения, в принципе в задачу Европейского Суда не входит подмена своим мнением мнений национальных судов, за исключением случаев явной произвольности. Европейский Суд не является судом четвертой инстанции или действительно международным уголовным Трибуналом. Он не призван повторно судить заявителя за события, имевшие место 27 мая 1944 г. в Малых Батах. Окончательным решением, вынесенным Европейским Судом 20 сентября 2007 г., была оставлена без рассмотрения жалоба заявителя на нарушение его права на справедливое судебное разбирательство со ссылкой на статью 6 Конвенции. Таким образом, существо дела было ограничено статьей 7 Конвенции, как отметила Большая Палата в § 184 Постановления. Однако при этом Европейский Суд должен, не подменяя собой национальные суды, проверить применение указанных положений Конвенции, другими словами, обеспечить, чтобы назначенное заявителю уголовное наказание было предусмотрено законом, и ему не придавалась обратная сила. Кроме того, очевидно, что в связи с тяжестью предъявленных заявителю обвинений эти наказания не были слишком суровыми с учетом престарелого возраста, дряхлости и безвредности заявителя (см. § 39 Постановления); однако проявленное к обвиняемому милосердие не имеет прямого отношения к существу жалобы на нарушение статьи 7 Конвенции.

6.Первый вопрос, требующий рассмотрения, касается национального законодательства. Во время событий советский Уголовный кодекс 1926 года, который был введен на латвийской территории Указом от 6 ноября 1940 г. (см. § 41 Постановления), не содержал никаких положений о военных преступлениях как таковых. Кодекс был заменен 6 января 1961 г. Уголовным кодексом 1961 года, после указанных событий, и только закон, принятый 6 апреля 1993 г., после восстановления независимости Латвии в 1991 году, ввел в Уголовный кодекс 1961 года положения о военных преступлениях, допускающие придание обратной силы уголовному закону в отношении таких преступлений и освободившие их от применения срока давности (статьи 6-1, 45-1 и 68-3, включенные в Кодекс 1961 года - см. §§ 48-50 Постановления). При таких обстоятельствах трудно усмотреть правовую основу, существовавшую в национальном законодательстве в период событий, и, если мы правильно понимаем Постановление, в частности §§ 196-227, большинство нашло такую правовую основу только благодаря ссылке на международное право, даже если принять во внимание введение в действие закона 1993 года (см. особенно § 196). Такой же подход приняли национальные суды, по крайней мере сенат Верховного суда в своем решении от 28 сентября 2004 г., окончательном решении по делу на национальном уровне. Решение было основано главным образом на пункте 2 статьи 6(b) Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге, и на Конвенции ООН 1968 года о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности (мотивировку решения сената Верховного суда см. в § 40 Постановления).

7.Вопрос о наличии правовой основы в международном праве, однако, является гораздо более сложным. Он затронул множество проблематичных вопросов: действительно ли такая правовая основа существовала, истек ли, в зависимости от обстоятельств, срок давности в отношении обвинений в совершении военных преступлений, предъявленных заявителю, или давностные сроки к ним неприменимы, и наконец, были ли преследование заявителя (начиная с 1998 года) и его осуждение (в последней инстанции в 2004 году) предсказуемыми, и мог ли он их предвидеть.

8.По нашему мнению, следует различать международное право, действовавшее в период, относящийся к обстоятельствам дела, и возникшее впоследствии и постепенно утвердившееся, в основном со времени Нюрнбергского п𧧠48-50 оцесса, который начался в ноябре 1945 г., и имел, и продолжает иметь важнейшее значение во многих отношениях.

9.Постановление, к его большой заслуге, содержит длинный и старательный анализ международного гуманитарного права, и особенно законов войны, существовавших до 1944 года. Действительно, договорное право и обычное право в этой сфере развилось, в частности, благодаря кодексу Либера 1863 года и впоследствии Гаагской конвенции и Положению 1907 года. Можно также упомянуть заявление, или оговорку Мартенса, включенную в преамбулу ко 2-й Гаагской конвенции 1899 года и воспроизведенную в преамбуле к Гаагской конвенции 1907 года (см. §§ 86 и 87 Постановления).

10.Однако мы не убеждены, даже рассматривая их в 2010 году через призму многих последующих позитивных изменений, что эти акты могли в 1944 году составлять достаточно прочную и признанную правовую основу для того, чтобы военные преступления могли рассматриваться как точно определенные в тот период, и их определение было предсказуемым. Как справедливо указал судья Мийер в своем совпадающем мнении, упоминавшемся выше, не все преступления, совершенные во время войн, могут считаться "военными преступлениями"; уголовный закон должен быть строгим, и Европейский Суд часто отмечал, что он не должен толковаться расширительно в ущерб обвиняемому, например, по аналогии, поскольку это