Экзамен зачет учебный год 2023 / Постановление Европейского Суда по правам человека от 17 мая

191.Факты, установленные национальными судами в отношении событий 27 мая 1944 г., кратко изложены выше (§§ 15-20), и Европейский Суд выделяет в них следующие основные элементы. Когда подразделение заявителя вступило в Малые Баты, селяне не участвовали в военных действиях: они готовились отметить Пятидесятницу, и все покойные селяне были обнаружены партизанами дома (один в своей бане и другой в постели). Хотя в домах покойных селян были обнаружены винтовки и боеприпасы, поставленные германской военной администрацией, ни один из этих селян не носил этого оружия или какого-либо другого. Палата (§ 127) признала последний факт не имеющим значения, но по причинам, изложенным ниже, Большая Палата находит его существенным. Хотя заявитель утверждал в Большой Палате, что никто не был сожжен заживо, национальные суды установили, что четверо погибли в горящих постройках фермы, трое из них являлись женщинами. Наконец, никто из убитых селян не пытался бежать или не оказал партизанам сопротивления в какой-либо форме, поэтому перед убийством все были не вооружены, не оказывали сопротивления и находились под контролем подразделения заявителя* (*Большая Палата, по-видимому, не согласна с собственным изложением фактов - в § 24 настоящего Постановления прямо указано, что по возвращении партизан один из них оказался "ранен в руку", партизаны сообщили заявителю, что не смогли выполнить задание, поскольку селяне "убежали, отстреливаясь, и появились немцы" (прим. переводчика).).

192.Национальные суды отклонили определенные утверждения заявителя о фактах. Не было установлено, что покойные селяне выдали группу майора Чугунова, а только Мейкул Крупник донес на это подразделение германским войскам, отметив, что присутствие этого подразделения в его сарае представляло опасность для его семьи. Архивы не свидетельствуют о том, что покойные селяне были шуцманами (германская вспомогательная полиция), и только Бернард Шкирмант и его жена были айзсаргами (представителями латышской национальной гвардии). Не установлено точно, почему германская военная администрация выдала селянам оружие (в качестве награды за информацию о группе майора Чугунова или потому, что они являлись шуцманами, айзсаргами или исполняли иные вспомогательные функции)* (*Представляет особый интерес предположение Большой Палаты о том, что оккупационная администрация выдает населению оккупированной территории оружие в качестве награды (прим. переводчика)).

193.Стороны, а также власти Российской Федерации, продолжали оспаривать эти вопросы в Европейском Суде, заявитель представил новые материалы из латвийского государственного архива в Большую Палату. Европейский Суд отмечает, что оспариваемые факты касаются пределов участия покойных селян в военных действиях (путем выдачи группы майора Чугунова германской военной администрации или в качестве шуцманов, айзсаргов или ином вспомогательном качестве) и, соответственно, их правового статуса и вытекающего из него права на самозащиту. Национальные суды признали селян "гражданскими лицами" при поддержке этого анализа властями Латвии. Проверяя некоторые выводы национальных судов о фактах, Палата сочла мужчин-селян коллаборационистами, сделав иные предположения относительно селянок. Заявитель, а также власти Российской Федерации считали селян комбатантами.

194.Учитывая вышеописанные разногласия, Большая Палата, со своей стороны, начнет свой анализ на основе наиболее благоприятной для заявителя гипотезы: о том, что покойные селяне относятся к категории гражданских лиц, которые участвовали в военных действиях (путем, как предполагалось, передачи информации германской администрации, действия, которое может быть определено как военное предательство* (*См.: Оппенхейм и Лаутерпахт (Oppenheim & Lauterpacht), 1944), Международное право: Оппенхейма, т. II Споры, война и нейтралитет (Disputes, War and Neutrality), 6-е издание

Longmans Green and Co.: Лондон, с. 454, цитируемое с одобрением в "Процессе Сигеру Охаси и других", упоминавшемся в § 129 настоящего Постановления.)), или что они имели правовой статус комбатантов (на основании одной из предполагаемых вспомогательных функций).

195. Европейский Суд уточняет, что селяне не были франтирерами, с учетом характера их предполагаемой деятельности, которая повлекла нападение, и поскольку они в соответствующий период не участвовали в каких-либо военных действиях* (*См. "Дело заложников", упоминавшееся в §§ 125-128 настоящего Постановления.). Понятие ополчения неприменимо, поскольку Малые Баты уже находились под германской оккупацией* (*Кодекс Либера (статья 51); проект Брюссельской декларации 1874 г. (статья 10); Оксфордское руководство 1880 года (статья 2.4); и Гаагское положение

1907 года (статья 2).).

4. Имелась ли в 1944 году достаточно ясная правовая основа для преступления, за совершение которого был осужден заявитель?

196.Заявитель был осужден в соответствии со статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года, положением, введенным Верховным советом 6 апреля 1993 г. Отметив некоторые действия в качестве примеров нарушений законов и обычаев войны, оно отсылало к "применимым Конвенциям" для точного определения военных преступлений (§ 48 настоящего Постановления). Его осуждение за военные преступления, таким образом, было основано на международном праве, а не на национальном законодательстве, и, по мнению Европейского Суда, должно рассматриваться в основном с этой точки зрения.

197.Европейский Суд напоминает, что прежде всего национальные власти, особенно суды, должны решать проблемы толкования национального законодательства, тогда как его задача сводится к установлению того, совместимы ли с Конвенцией последствия такого толкования (см. Постановление Большой Палаты по делу "Уэйт и Кеннеди против Германии" (Waite and Kennedy v. Germany), жалоба N 26083/94, § 54, ECHR 1999-I; и упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Корбей против Венгрии", § 72).

198.Однако Большая Палата согласна с Палатой в том, что контрольные полномочия Европейского Суда должны быть шире, если конвенционное право само по себе, статья 7 Конвенции в настоящем деле, требует наличия правовой основы для осуждения и наказания. Пункт 1 статьи 7 Конвенции требует от Европейского Суда проверки того, имелась ли в то время правовая база для осуждения заявителя и, в частности, он должен убедиться в том, что результат, достигнутый компетентными национальными судами (осуждение за военные преступления в соответствии со статьей 68-3 действовавшего ранее Уголовного кодекса), совместим со статьей 7 Конвенции, даже если имеются различия между правовым подходом и мотивировкой Европейского Суда и соответствующими национальными решениями. Согласившись на меньшие контрольные полномочия, Европейский Суд лишил бы цели статью 7 Конвенции. Европейский Суд, соответственно, не будет выражать мнения относительно различных подходов нижестоящих национальных судов, особенно решения Латгальского окружного суда от октября 2003 г., на которое настойчиво ссылался заявитель, но которое было отменено Уголовным судом. Вместо этого ему следует определить, совместим ли результат, достигнутый Уголовным судом при поддержке сената Верховного суда, рассматривавшего жалобу, со статьей 7 Конвенции (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", §§ 65-76).

настоящего Постановления.); применение оружия разрешалось, если, например, военнопленные пытались бежать или напасть на захвативших их лиц* (*Проект Брюссельской декларации 1874 года (статья 28); Оксфордский кодекс 1880 года (статья 68); и Гаагское положение 1907 года (статья 8).).

203.Что касается защиты, которой пользуются "гражданские лица, участвовавшие

ввоенных действиях", другой гипотезы, выдвинутой в отношении покойных селян, Европейский Суд отмечает, что в 1944 году различие между комбатантами и гражданскими лицами (и соответствующим уровнем защиты) являлось краеугольным камнем законов и обычаев войны, Международный суд ООН характеризовал его как один из двух "главных принципов, содержащихся в текстах, составляющих основу гуманитарного права"* (*Законность угрозы или использования ядерного оружия (Legality of the Threat or Use of Nuclear Weapons), консультативное заключение от 8 июля 1996 г.,

Международный суд ООН, §§ 74-87.). Положения более ранних договоров и деклараций свидетельствуют о том, что к 1944 году "гражданские лица" определялись как противоположность к определению комбатантов* (*Кодекс Либера 1863 года (статья 22);

1938 годов (статья 1 в обоих источниках). См. также: Полевое руководство США: Законы сухопутной войны, § 8, 1 октября 1940 г.; ex parte Квирин 317 US 1(1942 год).).

В 1944 году также существовала норма обычного международного права о том, что гражданские лица могут подвергнуться нападению, только когда они принимают непосредственное участие в военных действиях* (*Ex Parte Миллиган 71 US 2(1866); Оппенхейм и Лаутерпахт (1944) на с. 277 ("...в восемнадцатом веке стало общепринятым правилом закона народов, что отдельные представители неприятеля не могут быть убиты или подвергнуты нападению. Если они не принимают участия в бою, они не могут быть непосредственно атакованы и убиты или ранены").).

204. Наконец, при наличии подозрения в том, что гражданские лица, участвовавшие в военных действиях, совершили при этом нарушения законов войны (например, военное предательство в виде передачи информации германской военной администрации, § 194 настоящего Постановления), в этом случае они подлежали задержанию, справедливому суду и наказанию военными или гражданскими судами за такие действия, и их внесудебная казнь без такого суда противоречила бы законам и обычаям войны* (*Что касается права на суд до наказания за военные преступления, см. "Дело заложников". Что касается права судить военнопленных за военные преступления, см.: Женевская конвенция 1929 года (статья 46). Что касается права на суд для подозреваемых в шпионаже, см.: проект декларации 1874 года (статья 20); Оксфордское руководство 1880 года (статьи 23-26); Гаагское положение 1907 года (статьи 29-31), и Полевое руководство США: Законы сухопутной войны, 1940, с. 60. Что касается права на суд для обвиняемого в военном предательстве, см.: "Полевое руководство США: Законы сухопутной войны, 1940, с. 59. Что касается современной практики, см.: Ex parte Квирин; Краснодарские процессы, а также "Процесс Сигеру Охаси и других", "Процесс Ямамото Тусабуро", "Процесс Эйкити Като", "Процесс Эйтаро Синохары и других", (упоминавшиеся в §§ 106-110, 114 и 129 настоящего Постановления).).

(b) Существовала ли индивидуальная уголовная ответственность за военные преступления в 1944 году?

205. Определение военного преступления, преобладавшее в 1944 году, заключалось в том, что это нарушение законов и обычаев войны ("военные преступления")* (*См., в частности, название Гаагской конвенции 1907 года; статью 6(b)

Устава МВТ в Нюрнберге; статью 5(b) Устава МВТ в Токио и приговоры этих МВТ. См. также: Оппенхейм и Лаутерпахт (1944), с. 451; и Лахс (Lachs) (1945), Военные преступления - попытка определения проблем (War Crimes - An Attempt to Define the Issues, Stevens & Sons London, p. 100).).

206.Европейский Суд рассмотрит ниже основные этапы кодификации законов и обычаев войны и развитие индивидуальной уголовной ответственности до Второй мировой войны и в ее период.

207.Хотя понятие военных преступлений прослеживается на протяжении веков, период прочной кодификации действий, составляющих военное преступление, за

которое лицо может нести уголовную ответственность, приходится на середину XIX века. Кодекс Либера 1863 года (§§ 63-77 настоящего Постановления) перечислил ряд преступлений против законов и обычаев войны и предусмотрел наказания, индивидуальная уголовная ответственность упоминается во многих его статьях* (*Особенно в статьях 47, 59 и 71.). Хотя это был американский кодекс, он представлял собой первую современную кодификацию законов и обычаев войны, оказавшую влияние на позднейшие кодификационные конференции, особенно Брюссельскую* (*Тоже не повлекшую принятия общеобязательных документов (прим. переводчика).) в 1874 году (§ 79 настоящего Постановления). Оксфордское руководство 1880 года запретило ряд действий как противоречащие законам и обычаям войны и прямо указало, что "нарушители подлежат наказанию, предусмотренному уголовным законодательством". Эти позднейшие кодификации, и в частности проект Брюссельской декларации, в свою очередь вдохновили Гаагскую конвенцию и Положение 1907 года. Последние акты оказали наибольшее влияние среди ранних кодификаций и являлись в 1907 году деклараторными для законов и обычаев войны: они, в частности, определили соответствующие ключевые понятия (комбатанты, ополчение, вышедшие из строя), они предусмотрели подробные составы нарушений законов и обычаев войны и предоставили остаточную защиту за счет оговорки Мартенса населению и воюющим сторонам по делам, не охватываемым конкретными положениями Гаагской конвенции и Положения 1907 года. На государства возлагалась обязанность издать согласующиеся инструкции своим вооруженным силам и выплатить компенсацию в случае, если их вооруженные силы нарушат эти правила.

Воздействие на гражданское население в период Первой мировой войны обусловило положения Версальского и Севрского договоров об ответственности предполагаемых военных преступников, суде над ними и наказании. Работа Международной комиссии 1919 года (после Первой мировой войны) и Комиссии Объединенных Наций по военным преступлениям (в период Второй мировой войны) внесла значительный вклад в принцип индивидуальной уголовной ответственности в международном праве. "Женевское право" (особенно Конвенции 1864, 1906 и 1929 годов, см. §§ 53-62 настоящего Постановления) защитило жертв войны и предоставило гарантии для вышедшего из строя персонала вооруженных сил и лиц, не принимающих участие в военных действиях. "Гаагская" и "Женевская" ветви права тесно взаимосвязаны, и последняя дополняет первую.

Устав МВТ в Нюрнберге принял неисчерпывающее определение военных преступлений, за которые предусматривается индивидуальная уголовная ответственность, и приговор МВТ в Нюрнберге выразил мнение о том, что гуманитарные правила Гаагской конвенции и Положения 1907 года "были признаны всеми цивилизованными странами и рассматривались как выражение законов и обычаев ведения войны" к 1939 году, и что нарушения этих положений представляли преступления, за которые лица подлежат наказанию. В современной доктрине достигнуто согласие относительно того, что международное право уже определило

военные преступления и требует преследования лиц* (*Лаутерпахт (Lauterpacht). Закон народов и наказание за военные преступления (The Law of Nations and the Punishment of War Crimes, 1944, 21 BYIL, pp. 58-95, at p. 65, и Келсен (Kelsen); Правило против придания законам обратной силы и преследование военных преступников стран оси (The rule against Ex Post Facto Laws and the Prosecution of the Axis War Criminals, 2 The Judge Advocate Journal, 1945, pp. 8-12, at p. 10).). Следовательно, Устав МВТ в Нюрнберге не являлся уголовным законодательством, введенным задним числом. Позднейшие Нюрнбергские принципы, выведенные из нюрнбергского Устава и приговора, воспроизвели определение военных преступлений, изложенное в Уставе, и что лицо, совершившее преступление с точки зрения международного права, несет ответственность и подлежит наказанию* (*См. также статью 2(b) Закона союзного Контрольного совета N 10, и "Дело заложников", упоминавшееся в §§ 125-128 настоящего Постановления.).

208.На всем протяжении данного периода кодификации национальные уголовные

ивоенные суды представляли собой основной механизм принудительного исполнения законов и обычаев войны. Международное преследование посредством МВТ являлось исключением, приговор МВТ в Нюрнберге прямо признал сохранение функций национальных судов. Соответственно, международная ответственность государства, основанная на договорах и Конвенциях* (*См., например, статью 3 Гаагской конвенции 1907 года.), не исключала обычной обязанности государств преследовать и наказывать лиц посредством своих судов по уголовным делам или военных Трибуналов за нарушение законов и обычаев войны. Международное и национальное право (последнее включало международно-правовые нормы) служило основой для национального преследования и ответственности. В частности, если национальное законодательство не предусматривало конкретных характеристик военного преступления, национальный суд мог руководствоваться международным правом как основой своей мотивировки, без нарушения принципов признания преступления и назначения наказания исключительно

на основании закона* (*Версальский договор (статья 229); Московская декларация 1943 года и "Харьковские процессы"; Лондонское соглашение 1945 года (статья 6); и Нюрнбергские принципы (N II). Военные трибуналы США на Филиппинах, особенно "Процесс лейтенанта Брауна"; "Дело "Лландовери касл" и "Процесс Карла-Ханса Германа Клинге, упоминавшиеся в §§ 97-100, 102 и 129 настоящего Постановления; Лаутерпахт

(1944), с. 65; Келсен (1945), с. 10-11; Лахс (1945) с. 8, с. 22, с. 60 и последующие; и Манер Г. (Manner G.), Правовая природа уголовных насильственных действий, противоречащим законам войны (The Legal Nature and Punishment of Criminal Acts of Violence contrary to the Laws of War, AJIL, vol. 37, N 3 (Jul., 1943), pp. 407-435).).

209. Обращаясь к практике таких национальных Трибуналов, Европейский Суд отмечает, что, хотя многие государства запретили военные преступления в своих правовых системах и военных руководствах до Первой мировой войны, лишь немногие преследовали собственных военных преступников* (*Мерон Т. (Meron, T.) (2006), Размышления о преследовании военных преступлений международными Трибуналами

(Reflections on the Prosecution of War Crimes by International Tribunals, AJIL, vol. 100, p. 558).), хотя военные Трибуналы США на Филиппинах являлись значительным и информативным исключением* (*Меттро Ж. (Mettraux G.), Военные трибуналы США и вооруженный конфликт на Филиппинах (1899-1902): их вклад в национальную прецедентную практику по военным преступлениям (US Courts-Martial and the Armed Conflict in the Philippines (1899-1902): Their Contribution to the National Case Law on War Crimes), Журнал международной уголовной юстиции (Journal of International Criminal Justice, 1 (2003) 135-150).), как и Лейпцигский и турецкие процессы после Первой мировой войны. Наконец, во время Второй мировой войны с самого начала было

выражено намерение обеспечить преследование военных преступников* (*СентДжеймская декларация 1942 года (особенно статья 3); дипломатические ноты СССР

1941-1942 годов и Указ СССР от 2 ноября 1942 г.; Московская декларация, 1943 года; и Потсдамское соглашение.) и, параллельно с международным преследованием, принцип национального преследования военных преступников был подтвержден* (*Комиссия Объединенных Наций была учреждена в 1943 году; Лондонское соглашение 1945 года (статья 6), приговор МВТ в Нюрнберге; и Нюрнбергские принципы (Принцип II).). Соответственно, наряду с важным преследованием МВТ, национальные процессы продолжались в период Второй мировой войны (особенно в СССР)* (*§§ 106-110 настоящего Постановления ("Преследование военных преступлений в СССР" включая "Краснодарский" и "Харьковский" процессы) и § 114 настоящего Постановления (ex parte Квирин).) и сразу после Второй мировой войны* (*§§ 123-129 настоящего Постановления.), затрагивавшие предполагаемые военные преступления, совершенные во время этой войны, отдельные процессы заслуживают внимания всеобъемлющим применением соответствующих принципов законов и обычаев войны, особенно в отношении необходимости справедливого суда над комбатантами и гражданскими лицами, подозреваемыми в военных преступлениях.

210. Европейский Суд принимает к сведению подробные и противоречивые объяснения сторон и третьих сторон по вопросу о законности включения Латвии в состав

СССР в 1940 году и, соответственно, о том, имели ли действия, совершенные 27 мая 1944 г., какую-либо связь с международным вооруженным конфликтом и могут ли они, таким образом, рассматриваться как военные преступления. Большая Палата полагает (вслед за Палатой, в § 112 ее Постановления), что в его задачу не входит разрешение вопроса о законности включения Латвии в состав СССР и в любом случае в настоящем деле оно не является обязательным* (*Тем более что территориальная целостность всех государств, в том числе СССР, имевшего в своем составе Латвийскую ССР, была подтверждена, например, Заключительным актом Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года (прим. переводчика).). Хотя в 1944 году для преследования действий в качестве военных преступлений требовалось наличие связи с международным вооруженным конфликтом, это не означало, что только персонал вооруженных сил или граждане воюющей стороны могли быть обвиняемыми. Соответствующая связь являлась прямой связью между предполагаемыми преступлениями и международным вооруженным конфликтом, с тем чтобы предполагаемое преступление являлось действием, направленным на достижение целей войны* (*Лахс (1945), с. 100 и последующие; "Дело заложников", упоминавшееся в §§ 125-128 настоящего Постановления.). Национальные суды установили, что операция 27 мая 1944 г. была организована с учетом подозрений в том, что некоторые селяне сотрудничали с германской администрацией, поэтому очевидно, что оспариваемые события имели прямую связь с советско-германским международным вооруженным конфликтом и были, видимо, направлены на достижение советских военных целей.

211. Европейский Суд понимает индивидуальную ответственность командира как вид уголовной ответственности за пренебрежение контрольной обязанностью начальника, а не как замещающую ответственность за действия других лиц. Понятие уголовной ответственности за действия подчиненных вытекает из двух утвердившихся обычных правил: комбатант прежде всего должен находиться в подчинении командира и, во-вторых, должен соблюдать законы и обычаи войны (§ 200 настоящего Постановления)* (*"По делу Ямасита" и "Дело Такаси Сакаи", упоминавшиеся в § 129 настоящего Постановления.). Индивидуальная уголовная ответственность за действия подчиненных признавалась в некоторых процессах, имевших место до начала Второй мировой войны* (*Германские военные процессы: приговор по делу Эмиля

Мюллера" (German War Trials: Judgment in the Case of Emil Muller, AJIL, 16 (4) (1922), 684-696).), в кодифицирующих актах и декларациях государств в период этой войны и сразу после нее* (*Сент-Джеймская декларация 1942 года (статья 3); Московская декларация 1943 года; Потсдамское соглашение; Лондонское соглашение 1945 года (преамбула); Устав МВТ в Нюрнберге (статья 6); и Устав МВТ в Токио (статья 5(c)).) и в процессах (национальных и международных) в связи с преступлениями, совершенными в период Второй мировой войны* (*"Дело Такаси Сакаи", упоминавшееся в § 129 настоящего Постановления; Закон союзного Контрольного совета N 10 (статья 2(2)), примененная в "Деле заложников"; и "По делу Ямасита", упоминавшееся выше.). С тех пор она подтверждается как принцип обычного международного права* (*Прокурор против Делалича и других (Prosecutor v. Delalic et al), IT-96-21-A, приговор от 20 февраля

2001 г., § 195, Апелляционная палата Международного уголовного Трибунала по бывшей Югославии (МТБЮ); Д. Сарооси (D. Sarooshi) (2001), Индивидуальная ответственность командира и дело Бласкича (Command Responsibility and the Blaskic Case),

Ежеквартальник международного и сравнительного права (International and Comparative Law Quarterly 50(2) (2010) 460); Прокурор против Бласкича (Prosecutor v. Blaskic), IT-95-14- T, приговор от 3 марта 2000 г., § 290, Судебная палата МТБЮ.), и это стандартное положение в учредительных документах международных Трибуналов* (*Статья 7(3) Устава МТБЮ; статья 6 Устава Международного Трибунала по Руанде; статья 25 Римского статута Международного уголовного суда; и статья 6 Устава специального суда по Сьерра-Леоне.).

212. Наконец, если международное право не предусматривает санкций за военные преступления с достаточной ясностью, национальный суд, признавая обвиняемого виновным, вправе назначить наказания на основе уголовного законодательства страны*,** (*Кодекс Либера (статья 47); Оксфордское руководство 1880 года (статья 84); Лаутерпахт (1944), с. 62; и Лахс (1945), с. 63 и последующие. ) (**Такую практику восприняли на послевоенных "Процессах военных преступников" в СССР, где приговоры выносились на основании Указа от 19 апреля 1943 г. и статьи 4 УК РСФСР. На "Ленинградском" процессе 1945-1946 годов Трибунал военного округа настолько увлекся, что стал именовать немецкого генерала Ремлингера по имени и отчеству. Нормы международного права также упоминались, и прокурор выяснял у некоторых подсудимых, какие сведения они имеют о Гаагской конвенции (прим. переводчика).).

213. Соответственно, Европейский Суд полагает, что к маю 1944 г. военные преступления были определены как действия, противоречащие законам и обычаям войны, и что международное право выработало основные принципы и предусмотрело обширный набор действий, составляющих такие преступления. Государства, по крайней мере, имели возможности (если не обязанность) принимать меры для наказания лиц за такие преступления, в том числе на основании индивидуальной ответственности командира. Соответственно, в период Второй мировой войны и после нее международные и национальные трибуналы преследовали военнослужащих за военные преступления, совершенные ими в период Второй мировой войны.

(c) Конкретные военные преступления, за которые был осужден заявитель

214.Европейский Суд далее рассмотрит вопрос о том, имелась ли достаточно ясная и современная правовая основа для конкретных военных преступлений, за которые был осужден заявитель, и при этом будет руководствоваться следующими общими принципами.

215.Европейский Суд напоминает заявление Международного суда ООН по делу пролива Корфу* (*"Дело пролива Корфу" ("Corfu Channel case"), решение от 9 апреля

1949 г. (I.C.J. Reports 1949, p. 4, at p. 22). См. также: Полевое руководство США: Законы

сухопутной войны (описание "основных принципов").), в котором обязанность уведомлять о наличии минных полей в территориальных водах и предупреждать приближающиеся корабли была основана не на соответствующей Гаагской конвенции 1907 года (N VIII), которая применяется в военное время, но на "общих и общепризнанных принципах", первый из который характеризовался как "элементарные соображения человечности", еще более настоятельные в мирное время, чем на войне. В более позднем консультативном заключении о ядерном оружии* (* "Законность угрозы или использования ядерного оружия", упоминавшееся выше, §§ 74-87.) Международный суд ООН сослался на "два главных принципа, содержащихся в текстах, составляющих основу гуманитарного права". Первый, упомянутый выше, являлся принципом различения, который направлен на "защиту гражданского населения и объектов", второй представлял собой "обязанность избегать причинения необязательных страданий комбатантам"* (*"Законность угрозы или использования ядерного оружия", упоминавшееся выше, §§ 74-87. Более конкретно см. Кодекс Либера 1863 (статьи 15 и 16); Санкт-Петербургская декларация 1868 года (преамбула); Оксфордское руководство 1880 года (предисловие и статья 4); Гаагская конвенция 1907 года (преамбула).). Прямо сославшись на оговорку Мартенса, Международный суд ООН отметил, что Гаагская и Женевская конвенции стали "непреходящими принципами международного обычного права" не позднее вынесения приговора МВТ в Нюрнберге. Как указал Международный суд ООН, это связано с тем, что множество норм гуманитарного права, применимых в вооруженном конфликте, имеют фундаментальное значение для "уважения к человеческой личности" и "элементарных соображений человечности". Эти принципы, включая оговорку Мартенса, составляли правовые нормы, на основании которых поведение в военной обстановке подлежит оценке судами*,** (* "Законность угрозы или использования ядерного оружия", § 87; "Прокурор против Купрешкича и других" (Prosecutor v. Kupreskic and Others), IT-95-16-T, приговор от 14 января 2000 г., §§ 521-536, Судебная палата МТБЮ; и "Правовые последствия строительства стены на оккупированной палестинской территории" (Legal Consequences of the Construction of a Wall in the Occupied Palestinian Territory), консультативное заключение, 7 июля 2004 г.,

Отчеты Международного суда ООН (ICJ Reports, 2004, at § 157).) (**Интересно, что после процитированных рассуждений Международный суд ООН дал уклончивый ответ на запрос Генеральной Ассамблеи ООН, указав, что "не может сделать окончательный вывод". Ранее он отказался дать консультативное заключение по вопросу о законности использования ядерного оружия, в частности, указав, что Всемирная организация здравоохранения не вправе обращаться с такими запросами (прим. переводчика).).

216. Европейский Суд прежде всего отмечает, что при осуждении заявителя за жестокое обращение, ранение и убийство селян национальные суды по уголовным делам

статьей 23(c) Гаагского положения 1907 года, что, даже если покойных селян следовало считать комбатантами или гражданскими лицами, участвующими в военных действиях, закон войны в 1944 году расценивал обстоятельства их убийства и жестокого обращения с ними как военное преступление, поскольку эти действия нарушали фундаментальную норму законов и обычаев войны, защищающих персонал противника, вышедший из строя. Для применения этой защиты лицо должно было быть ранено, небоеспособно и/ или неспособно по другим причинам защищать себя (включая неимение оружия), лицу не требовалось иметь особый правовой статус, и формальная сдача в плен не требовалась* (*См., в частности, Кодекс Либера 1863 года (статья 71); Санкт-Петербургская декларация 1868 года; проект Брюссельской декларации (статьи 13(c) и 23); Оксфордское руководство 1880 года (статья 9(b)); Гаагское положение 1907 года

(статья 23(c)). См. также "Процесс майора Уоллера", упомянутый в § 98 настоящего Постановления, и статью 41 Дополнительного протокола 1977 года.). В качестве комбатантов селяне также имели право на защиту в качестве военнопленных под контролем заявителя и его подразделения, и последующее жестокое обращение с ними

ивнесудебная казнь противоречили многочисленным нормам и обычаям войны, защищающим военнопленных (см. § 202 настоящего Постановления). Соответственно, жестокое обращение, ранение и убийство селян составляли военное преступление.

217.Во-вторых, Европейский Суд находит, что национальные суды разумно руководствовались статьей 23(b) Гаагского положения 1907 года при осуждении в связи с предательским ранением и убийством. Понятия измены и предательства в соответствующий период были тесно связаны, поэтому ранение или убийство считались предательскими, если осуществлялись с незаконным созданием у противника представления о том, что он не подвергается угрозе или нападению, например, путем ненадлежащего использования неприятельской военной формы. Как отмечалось в §§ 16

и201 настоящего Постановления, заявитель и его подразделение действительно носили германскую форму во время операции в Малых Батах. Статья 23(b) очевидно применяется, если селяне рассматривались как комбатанты, и могла также применяться, если они считались гражданскими лицами, участвовавшими в военных действиях. В этом последнем отношении статья 23(b) упоминает предательское убийство или ранение лица, принадлежащего к неприятельскому населению или армии, что может включать любых лиц, находящихся под какой-либо формой контроля неприятельской армии, в том числе гражданское население оккупированной территории.

218.В-третьих, латвийские суды руководствовались статьей 16 IV Женевской Конвенции 1949 года при признании того, что сожжение беременной женщины, причинившее смерть, составляло военное преступление, нарушающее особую защиту, предоставленную женщинам. То, что женщины, особенно беременные женщины, должны являться объектом особой защиты во время войны, являлось частью законов и обычаев войны уже в Кодексе Либера 1863 года (статьи 19 и 37). Оно получило дальнейшее развитие в Женевском праве о военнопленных (женщины считались особенно

уязвимыми в этой ситуации)* (*См., в частности, статью 3 Женевской конвенции 1929 года.). Европейский Суд находит эти выражения об "особой защите", понимаемые во взаимосвязи с защитой оговорки Мартенса (§§ 86-87 и 215 настоящего Постановления), достаточными для установления того, что имелась удовлетворительная правовая основа для осуждения заявителя за обособленное военное преступление в отношении сожжения заживо Крупник. Европейский Суд считает это мнение подтвержденным многочисленными конкретными и особыми гарантиями для женщин, включенными сразу после Второй мировой войны в I, II и IV Женевские конвенции 1949 года, особенно в статью 16 последней упомянутой Конвенции.

219. В-четвертых, национальные суды руководствовались статьей 25 Гаагского положения 1907 года, которая запрещала нападения на незащищенные местности* (*Действительно статья 25 устанавливала: "Воспрещается атаковать или бомбардировать каким бы то ни было способом незащищенные города, селения, жилища или строения" (прим. переводчика).). Это положение являлось частью группы аналогичных положений международного права (включая статью 23(g) Гаагского положения 1907 года), которые запрещали уничтожение частной собственности, за исключением случаев, когда оно "настоятельно вызывается военною необходимостью"*

статья 6(b) Устава МВТ в Нюрнберге; и Закон Контрольного совета N 10 (статья 2). См.