Экзамен Зачет Учебный год 2023 / Томсинов В.А. Сперанский

чались хорошие составители канцелярских документов, спо­

собные изложить их тексты в красивых выражениях и по­

нятным слогом.

До поступления Сперанского в семинарию в практике духовных учебных заведений широкое распространение

имели телесные наказания: провинившихся в чем-либо се­

минаристов нещадно били розгами, палками, ремнями и т. п. Во Владимире это битье совершалось, как правило, на монастырском дворе в присутствии массы любопытных, многие из которых собирались сюда специально, дабы по­ лицезреть, как учат уму-разуму будущих попов, послушать

их истошные вопли. В умиравшем от скуки провинциаль­

ном городе такое зрелище представляло собой развлечение

не последнего рода.

Однако, вскоре после того как Михайло Сперанский стал

семинаристом, в семинарию поступила из столицы инструк­

ция, строго запрещавшая телесные наказания учеников,

причем запрет был наложен не только на битье палками, но

даже на простые пощечины и тычки, драние за уши или во­

лосы. Более того, наставникам семинаристов предписыва­ лось воздерживаться от любых вообще деяний, так или ина­

че посрамляющих воспитанников, затрагивающих их честь и

достоинство. Инструкция безжалостно изгоняла из лексико­

на учителя словечки типа: «уши ослиные», «осел», «скоти­

на». Конечно, процветавшая в семинарии практика физиче­

ских и моральных истязаний учеников не могла исчезнуть

враз - можно с уверенностью предположить, что она про­

должала иметь место, но, безусловно, масштабы ее должны бьmи уменьшиться. Неизменным в воспитании семинарис­ тов осталось одно: стремление внушить им некий безотчет­

ный страх, преклонение перед власть предержащими выра­

ботать автоматизм послушания начальству. Семинария и в тот период, когда обучался в ней Сперанский, продолжала

служить школой угодничества, лицемерия и лести. Подавля­

ющее большинство семинаристов успешно оканчивали эту

школу, проявляя требуемые ею свойства с первых же лет

обучения. Бывало, ректор семинарии входил в какой-нибудь

класс - лица семинаристов мгновенно покрывались блед­ ностью, а руки их начинали часто и мелко дрожать. При

появлении же архиерея будущих священнослужителей бук­ вально сотрясало от страха. Архиерей спрашивал у кого-ли­ бо из семинаристов заданный урок, который семинарист на­

кануне выучивал досконально, но у того от страха язык

отсыхал, горло сжималось, и нельзя бьmо услышать от него

не только ответа, но даже и простого звука. Учитель пояс-

40

нял архиерею, указывая на онемевшего семинариста: «Оро­

бел-с». И архиерей с улыбкой отпускал несчастного, вы­ спрашивая при этом его фамилию, с тем чтобы запомнить его как человека, способного повиноваться властям.

Строго упорядоченная семинарская жизнь бьmа бы для Михайлы Сперанского значительно более тягостной, если бы не приютил его в своем доме Матвей Богословский. Михай­ ло подружился с его сыном Петром, поступившим во Влади­ мирскую семинарию в одно время с ним21 , но особенно при­ вязался к своей двоюродной сестре Татьяне Матвеевне. Она

бьmа тогда уже замужем - за священником Владимирской

Зачатъевской церкви Иваном Тимофеевичем Смирновым­

но проживала вместе с мужем в доме своего отца.

Когда в ходе перепланировки улиц города Владимира этот дом пошел под снос и Матвею Богословскому при­ шлось переселиться в наемную квартиру, Смирновы постро­ или себе собственный дом. Переезжая в него, взяли с собой и Михайлу Сперанского.

Татьяна Матвеевна Смирнова прожила до глубокой ста­

рости и умерла в 1837 году. После того как ее двоюродный

брат стал знаменитым, она охотно рассказывала о том, ка­ ким он бьm в годы своей учебы во Владимирской семина­

рии. «Бывало, - вспоминала она, - станешь заставлять Пе­

тра сделать что-нибудь или куда сходить: он начнет

отговариваться, а мой Миша, услышавши это, тотчас бросит

свое дело и говорит: угодно ли, сестрица, я сделаю или схо­

жу; пусть Петя учит урок, а я свой уж знаю». «В зимние ве­

чера иногда за работою долго засидишься. Мой Миша, вы­

учивши свой урок, не идет от меня. Заставляю спать - не ложится. Тебе, говорит, одной скучно будет сидеть; я еще немножко посижу с тобой и поговорим что-нибудь». Спе­ ранский же, в свою очередь, став взрослым, с особой тепло­

той вспоминал о своей старшей сестрице - Татьяне Матве­ евне. «Не та только мать, которая родила меня, но и та, которая воспитала», - будет говорить он, имея в виду ее.

Обучаясь в семинарии, Михайло одновременно исполнял обязанности пономаря в своей родной деревне, за что полу­ чал 6 рублей в год, ровно столько, сколько платила ему каз­

на как семинаристу. Вместе с тем его как обладателя хоро­ шего голоса приняли в архиерейский хор. Кроме того, с

1787 года семинарист Сперанский являлся келейником пре­ фекта семинарии игумена Евгения, и эта должность бьmа

для него много важнее пономарства. Прислуживая игумену

при богослужениях и дома, Михайло имел возможность поль­

зоваться его богатой библиотекой, да и само общение с этим

41

человеком много значило для душевного развития юного се­

минариста. Внук Т. М. Смирновой - Н. И. Флоринский опуб­

ликует в 1874 году в журнале «Душеполезное чтение» статью «Некоторые черты из жизни графа Сперанского», в которой напишет об этом эпизоде его семинарской жизни: «Михаил Михайлович с детства имел любовь к чтению книг, и, когда

представился ему удобный случай пользоваться достаточной

по тому времени библиотекой префекта Владимирской се­ минарии - игумена Боголюбовской обители22, отца Евге­ ния, взявшего гениального юношу к себе в келейники, Спе­

ранский со всем усердием предался любимому своему

занятию. По приготовлении классных уроков он посвящал

чтению целые вечера. Зная об этом, товарищи Михаила Ми­ хайловича, глубоко уважавшие его высокую личность, обра­

щались к нему с усердными просьбами поделиться с ними богатством собираемых сведений... Следствием просьб това­

рищеских бьvIO то, что В курсе, где шел Сперанский, обра­

зовались собственные, ученические лекцию>.

Префект Владимирской семинарии Евгений (в миру Емилиан Романов) бьш в апреле 1789 года переведен на

должность настоятеля Волоколамского Иосифова монасты­

ря в честь Успения Пресвятой Богородицы. В декабре того

же года его определят на место архимандрита располагав­

шегося во Владимирской епархии Цареконстантиновского

монастыря. В 1794 году он станет ректором Ярославской

духовной семинарии и настоятелем ростовского Борисо­ глебского монастыря. В 1795 году Евгений займет место ар­ химандрита Новоторжского монастыря во имя святых бла­ говерных князей Бориса и Глеба. С 1 марта 1798 года он будет исполнять должность ректора Тверской духовной се­ минарии. 13 января 1800 года его назначат архимандритом Макариева Калязинского монастыря во имя Святой Живо­ начальной Троицы. 4 марта 1800 года Евгений будет возве­ ден в сан епископа Костромского. Сперанский сохранит об­

щение со своим наставником - в основном, правда, через

посредство переписки - вплоть до самой его смерти 9 дека­

бря 1811 года. И будет писать ему о своих душевных состо­

яниях с такой откровенностью, с какой обыкновенно пишут лишь близкому по духу человеку.

К последним годам обучения Сперанского во Владимир­ ской семинарии относятся его первые творческие опыты. К сожалению, пожар, случившийся в Черкутине в 1834 году, уничтожил бумаги, на которых он писал свои отроческие сочинения. от огня уцелели только некоторые обрывки этих

бумаг. На одном из них, представляющем собой лист кален-

42

даря за 1786 год, сохранилась следующая запись, сделанная

рукою семинариста Сперанского: «Бежи во Египет. Бог все­

могущ и повелевает убегать. Он бы мог избавить; но мы не должны надеяться непосредственно на Бога, зная, что Бог чудес без причины не делает. Человек имеет разум. Если бы

Бог непосредственно промышлял о человеке, то чрез сие че­

ловек повергнулся бы в праздность, и будучи в праздности

и удовольствии позабьm бы Бога».

Летом 1788 года Владимирская семинария была объеди­ нена с Суздальской и Переяславской семинариями. Помес­ тили новое учебное заведение в Суздале. Для Михайлы пе­ реезд сюда бьm не только переменой местожительства. Во Владимирской семинарии он обучался в философском клас­

се, в Суздальской же ему предстояло учиться в классе бого­

словия.

Между тем ко времени, о котором идет речь, его духов­ ный интерес совершенно определился: Сперанский увлекся

наукой сугубо светской, а именно математикой. Объясняя, почему завлекла его к себе эта отрасль человеческого зна­

ния, он говорил: «В прочих науках, особенно в словесных и

философских, всегда есть что-нибудь сомнительное, спор­ ное, а математика занимается только достоверными, бес­ спорными выкладками». Что бьmо делать ему в данной си­

туации? Михайло решил обратиться к Самборекому. Летом предшествующего года, когда Андрей Афанасьевич находил­

ся вместе со своими учениками великими князьями Алек­

сандром и Константином Павловичами в Москве, ожидая прибытия из Крыма императрицы Екатерины 11, Михайло

Сперанский посетил ег023 и имел случай убедиться в благом

расположении его высокопреподобия к нему, сыну просто­

го сельского священника.

16 июля 1788 года в адрес Самборского было отправле­

но письмо следующего содержания: «Ваше Высокопреподо­

бие, Милостивый Государь! Особливая благосклонность от­

цу моему в бытность Вашу в селе Черкугине, равно и мне в

Москве Вами оказанная, возбуждает во мне смелость про­

сить в настоящих моих обстоятельствах Вашего вспомоще­ ствования. В бывшей Владимирской семинарии окончил я

фИЛОСОфский курс. После вакации в Суздальской должен буду вступать в богословский класс; но мне желательно,

слушая богословию вместе с изучением французского язы­

ка, и математическими заняться науками, коих в семинарии

не преподают. Охота к познанию сих наук убеждает меня из духовного училища перейти в Московский университет; но

я уверен совершенно, что архипастырь мой сему желанию

43

моему исполниться не дозволит. для чего нижайше прошу

Вас, Милостивый Государь, принять на себя труд попро­ сить чрез письмо Его Преосвященство о моем увольнении. Вы тем увеличите цену Ваших ко мне благодеяний, и пре­

много обяжете человека, который с глубочайшим к Вам вы­

сокопочитанием пребывая, за счастие себе почитает быть Вашего Высокоблагословения покорнейшим слугою быв­

шей Владимирской семинарии философии студент М. Спе­

ранскиЙ»24.

В Московский университет Михайло так и не попал, од­ нако и в Суздальской семинарии долго учиться ему не при­

шлось.

В том же году произошло событие, в корне изменившее

его жизнь.

СуШествовавшая со времени Петра 1 при Александро­

Невском монастыре в Санкт-Петербурге славяно-греко-ла­

тинская семинария, ничем не отличавшаяся, несмотря на

свое наименование, от епархиальных семинарий, бьmа, по ходатайству митрополита Гавриила, объединена с Новгород­ ской семинарией и преобразована в «главную семинарию»

(с 18 декабря 1797 года она стала именоваться «академией»).

По указу Синода новое духовное учебное заведение призва­ но было готовить учителей для других семинарий, на учебу в нее должны бьmи приниматься поэтому наиболее способ­ ные выпускники епархиальных семинарий со всей России.

Вскоре из Суздаля отбьmи в столицу империи два семина­

риста с документом, который гласил: «Объявители сего епархиальной моей семинарии студенты школ богословия

Михайло Сперанский, философии Вышеславский, в испол­

нение присланного из Святейшего Правительствующего Си­ нода указа, отправлены в царствующий Санкт-Петербург для продолжения учения в Санкт-Петербургской семина­

рии...» Внизу документа стояла подпись епископа Суздаль­

ского Виктора и дата: «декабря 16 дня 1788 года»25.

* * *

Программа Санкт-Петербургской Александро-Невской

семинарии бьmа составлена с учетом рационалистического и

философского духа того времени. Помимо углубленного и

расширенного изучения традиционных семинарских дис­

циплин (теологии, метафизики, риторики и др.), она вклю­

чала в себя довольно объемные курсы математики, опытной физики, механики, истории, философии. Обучавшиеся в

стенах главной семинарии должны бьmи знакомиться с но-

44

вейшиМИ философскими течениями. Однако далеко не все

преподаватели семинарии имели достаточный уровень под­

готовки.

Преподаватель философии, например, читал лекцион­

ный курс с позиций давно отжившей свой век схоластики.

С чрезвычайной надменностью он беспрестанно метал в своих слушателей тяжелые латинские афоризмы. Препода­

ватель древнегреческого языка Жуков постоянно твердил

своим ученикам, что сам учится у лучших из них, и среди

прочих называл фамилию слушателя Ивана Мартынова. По­

сле окончания учебы в Санкт-Петербургской семинарии

Мартынов займет в ней должность преподавателя древне­

греческого языка, сменив Жукова26• Был в семинарии и та­

кой преподаватель, который заикался и потому приходил в

класс крайне редко, но если приходил, то при изъяснении

учебного материала стремился напустить на себя как можно

больше глубокомысленности. Он заявлял, например, указы­ вая на сочинения Феофана Прокоповича, изданные в трех больших томах и на латинском языке: «Сие море великое и

пространное, но тамо и гады, им же несть числа».

К счастью для любознательных семинаристов, в их рас­ поряжении бьmа богатая библиотека. Сперанский имел воз­

можность читать сочинения Вольтера, Дидро, Лейбница, Кондильяка, Ньютона, Локка и многих других популярных

в ту эпоху мыслителей. Многочасовые упорные занятия на­

уками развили его духовный мир. Он стал в ряд образован­ нейших людей страны.

Общее количество студентов, принятых на первый курс

главной семинарии по ее открытии, бьmо невелико - немно­

гим более тридцати. Но это бьmи в большинстве своем моло­

дые люди, отличавшиеся незаурядным умом и способностя­

ми. Некоторые из них станут впоследствии известными всей

России культурными, церковными и политическими деятеля­

ми. На одном курсе с Михайлой Сперанским учились, в част­ ности, будущий митрополит и экзарх Грузии Феофилакт (сту­ дентом он носил имя Федора Ивановича Русанова), будущий

видный русский литератор, переводчик греческих классиков

Иван Иванович Мартынов. Но первым среди всех своих со­

курсников суждено бьmо стать именно Сперанскому. Вспо­

миная о нем, И. И. Мартынов писал: «Пусть другой кто будет его историком, панегиристом; я только скажу, что если бы наш курс и никого, кроме его, не образовал, то не нужно бы

бьmо других доказательств в полезности оного»27.

Все, более или менее близко знавшие Сперанского,

именно в воспитании, полученном им в духовных учебных

45

заведениях, видели ту главную силу, что сформировала его характер и стиль мыllения,' определила свойства редкой обходительности, вкрадчивости в обращении, мягкость ма­ нер, логику мысли, выделявшие его персону в любой, в том числе самой аристократической среде. К этому взгляду впоследствии присоединились и биографы. Людям важно иметь объяснение того, с чем они сталкиваются. Так назы­

ваемый «хороший человек» для них всегда человек понят­ ный. Потому, вероятно, столь трудно примириться им С

мыслью о том, что процесс, называемый «воспитанием» или же «формированием» характера и мировоззрения, в сушно­ сти, всегда процесс всецело хаотичный, стихийный, недо­

ступный постижению.

Брошенный в реку грубый, с острыми углами камень со

временем обязательно становится гладким. Таким формиру­

ют его вода и несущиеся в ней песчинки, которых неисчис­

лимое множество. Но разве узнаешь, какое конкретно воз­ действие оказала какая-либо из них? Таков и человек: он

как брошенный в реку камень. Только рекой для него - по­

вседневная людская жизнь, а песчинками - люди, с кото­

рыми суждено ему соприкасаться. Возможно ль при этом

определить с точностию, как возникло то или иное свойст­

во характера и мышления, найти в бесчисленном множест­

ве положений, принимаемых в жизни каждым человеком, в

миллионах фактиков, составляющих его судьбу, те особые,

что данное свойство «воспитали»?

Беззашитна душа человеческая. Более всего пред злом беззащитна. И не жить бы, пожалуй, ни ей и ни миру, если

б не бьша она способна вредное обращать в полезное, злое отливать в прекрасное, подобно тем существам, что обитают на дне моря и создают жемчуг. Все окружающее их в при­

косновении наносит им рану. Поэтому они прячутся от

внешнего мира в специальных раковинках. Но это не всегда

их спасает. Иногда в раковинку залетает песчинка. Она вон­

зается в тело живущего в раковинке существа, причиняя ему

нестерпимую боль. И тогда это существо начинает изливать жидкость, своего рода слезы. Данная жидкость обволакива­

ет вредную песчинку и растворяет боль. Потом она застыва­ ет и превращается в жемчуг. «Ино горько проглотишь, да сладко выплюнешь», - говаривали на Руси.

Что есть каждый из нас, как не часть всего того, что ког­ да-либо встретил? Все и самое разное впитывает в себя ду­

ша наша из происходящего вокруг. Но нет для нее закона, по которому благополучие окружающего обязательно пре­ вращалось бы в ней в добро, а мерзость во зло. И если пре-

46

вращения, претерпеваемые в человеческой душе частицами внешнего мира, совершаются не по закону, а по некой та­

инственной произвольной прихоти, то чем же будет тогда

любая затея отыскать конкретные истоки характера или ми­

ровоззрения какого-либо человека, как не забавным raдaньeM? Ее величество Жизнь благоволит нам принимать каждого

таким, каков он есть, во всей его необъяснимости - почему

ж не пользоваться ее благоволением?

Чрезвычайно интенсивный характер обучения в духовной

семинарии вкупе с суровым монашеским воспитанием,

безусловно, воздействовал на семинаристов в сторону выра­

ботки у них способности к продолжительным и напряжен­ HыM умственным занятиям. Постоянные упражнения в на­

писании сочинений, без сомнения, развивали навыки

строгого, логичного письма. Господствовавший в семинар­

ском обществе дух угождения старшему и сильному, пора­ бощения младшего и слабого, всяческое культивирование в нем безотчетного страха перед любым власть предержащим,

беспрекословного послушания властям не могли не отпеча­ тываться на хрупких душах юношей-семинаристов. И Спе­

ранский, славившийся среди современных ему государст­ венных деятелей необыкновенной умственной энергией,

искусством быстрого логичного письма, а также изяществом

выражения подобострастия к сильным мира сего, конечно

же нес на себе отпечаток семинарского воспитания. Но от­

печаток этот не бьm столь сильным, каким он представлял­

ся впоследствии современникам его и биографам. Тягостная

атмосфера духовной семинарии оказывала на личность Спе­

ранского значительно меньшее деформирующее воздейст­

вие, нежели на личности других семинаристов.

Одно из наиболее ярких свидетельств этому - содержа­

ние проповеди, произнесенной молодым Сперанским в

Александро-Невской лавре 8 октября 1791 года. Оно в выс­

шей степени любопьпно. Если бы, имея в руках своих текст

ее, не знали мы с точностью, что перед нами церковная про­

поведь, то, без сомнения, непременно приняли бы данное

творение за отрывок солидного философско-политического

трактата. Во всем тексте только одна цитата из Священного

Писания, да и та вынесена в эпиграф. Мысли проповеди со­

ответствуют скорее личности человека, умудренного опыт­

ностью, и никак не вяжутся с обликом юнца-семинариста.

Но самое примечательное - свободный дух проповеди, на­

ходящийся в резком контрасте с тем духом покорности и ра­

болепия перед властями, в котором воспитывлсяя ее автор.

Можно представить, сколь странно и предерзостно звучало

47

из уст затворника семинарских стен поучение-предостере­

жение государю-венценосuy: «Но если ты не будешь на тро­ не человек, если сердце твое не познает обязательств чело­ века, если не сделаешь ему любезными милость и мир, не

низойдешь с престола для отрения слез последнего из твоих

подданных, если твои знания будут только пролагать пути твоему властолюбию, если ты употребишь их только к тому, чтоб искуснее позлатить цепи рабства, чтоб неприметнее положить их на человеков и чтоб уметь казать любовь к на­

роду и, из-под занавесы великодушия, искуснее похищать

его стяжение на прихоти твоего сластолюбия и твоих лю­ бимцев, чтоб поддержать всеобшее заблуждение, чтоб изгла­

дить совершенно понятие свободы, чтоб сокровеннейшими путями провесть к себе все собственности твоих подданных,

дать чувствовать им тяжесть твоея десницы и страхом уве­

рить их, что ты более, нежели человек: тогда, со всеми тво­ ими дарованиями, со всем сим блеском, ты будешь толь­ ко - счастливый злодей; твои ласкатели внесут имя твое золотыми буквами в список умов величайших, но поздняя история черною кистью прибавит, что ты бьm тиран твоего отечества. Будь судья и наилучший правоведец, открой ис­ тинный разумов закон, выведи из СуШества дела их употреб­ ление, умей развязать узел дел наиболее соплетенных, най­

ди самое ТОнчайшее различие между пороком и пороком, между казнию и казнию, упражняйся чрез всю твою жизнь

в истории человеческих заблуждений и пронырств, знай, ка­ ким образом согласить строгость с милосердием и в одном

и том же преступлении наказать порок, отпустить неосто­

рожность: все сие знание, если не будет сопровождаться

праводумием, не воспрепятствует тебе, при первом перевесе

корысти, наклонить весы права в пользу виновного, быть слепу к невинности, осудить добродетельного на смерть.

Твое сведение в законах послужит только к тому, чтоб изви­

нять строгостию оных твои корыстолюбивые виды, заста­

вить их говорить сообразно твоим страстям, прикрыть спра­

ведливостью ужаснейшие злодеяния и, отклонив от себя

всякое подозрение, исторгнуть у невинного и последнее его

утешение - надежду твоей погибели. Пройдите таким обра­ зом все роды состояний, изберите в них людей со всеми до­

стоинствами ума, с глубоким сведением во всех частях их

должности; но отнимите только от них добродетель, вы, же­

лая подкрепить сими столпами общество, поколеблете и те, на коих оно прежде стояло»28.

Сам по себе факт открытого обращения простого смерт­

ного с поучением и предостережением к венценосной пер-

48

соне уже не ЯВЛЯJIся к тому времени новизной для России. НемнОГИМ более года назад вышло в свет «Путешествие из Петербурга в Москву» коллежского советника Александра Ра­

дищева, прозвучавшее не только содержанием, но и тоном

своим грозным обвинением, дерзким вызовом всем властям

предержащим в русском обществе. Сам автор ни в коей ме­

ре не заблуждался насчет истинного характера своей книги и писал ее, будто приговор себе смертный подписывал: «От­ че Всеблагий, неужели отвратишь взоры Свои от скончева­ ющего бедственное житие свое мужественно? Тебе, источ­ нику всех благ, приносится сия жертва. Ты Един даешь

крепость, когда естество трепещет, содрогается. Се глас от­

чий, взывающий к себе свое чадо. Ты жизнь мне дал, Тебе

ее и возвращаю; на земли она стала уже бесполезна». Сочи­ нение книги бьmо в данном случае не просто вспышкой

творческой энергии, но также поступком.

Однако сколь бы неординарным, похожим на самоубий­

ство этот поступок ни являлся, его можно понять и объяс­

нить. Да, конечно, иго злых обстоятельств прочно, его не то что сломить, а и пошатнуть не в силах будет. Но если жизнь

к концу идет, если не осталось в ней ничего любопытного, кроме смерти, если и обыкновенных душевных привязанно­ стей лишился, то почему бы не восстать против всесильно­

го зла, отчего напоследок не сверкнуть средь людей истин­

ной душою своей, до сих пор со тщанием от них

скрываемой? И пусть сверканье это для людей без пользы, все равно для собственной совести услада верная!

Поступок Михайлы Сперанского не столь понятен и объ­

ясним. Закат жизни и встреча с обстоятельствами, подобны­

ми тем, с которыми столкнулся Александр Радищев (так же как и с самим этим человеком), были для 19-летнего семи­

нариста еще далеко впереди. Далеко в будущее уходила и

мода на либерализм. Она утвердится в русском обществе лишь четверть века спустя, когда обуяет молодежь стремле­

ние блеснуть, похвалиться либеральными настроениями,

когда подлецом будут считать всякого лишь за то, что он не ругает существующее в России правление.

Сперанский-семинарист имел в свои юные лета то, чего

другие воспитанники семинарий, как правило, в эти годы еще не имели - он обладал вполне развитым внутренним

духовным миром, дававшим определенную автономность

его душевным движениям, определенную независимость

процессу становления его характера - духовным миром, со­

общавшим ему повышенную сопротивляемость вредным

воздействиям господствовавшего в семинарии морального

49