Экзамен Зачет Учебный год 2023 / Томсинов В.А. Сперанский

К мемуарам и запискам современников добавились много­

численные статьи и книги, посвященные его жизни и госу­

дарственной деятельности. Среди авторов их оказались та­

кие известные русские ученые-историки, писатели и

государственные деятели, как М. п. Погодин И Н. Г. Чер­ нышевский, М. А. Корф и А. В. Никитенко, А. В. Романо­

вич-Словатинский и С. М. Середонин, п. Е. Щеголев и Е. и. Якушкин и многие другие.

То, что какое-либо лицо после своего ухода из жизни

возбуждает к себе большой интерес, случается, как извест­ но, довольно часто. Но столь же частым бывает и другое - когда интерес к человеку, подогретый его смертью, со вре­

менем охлаждается, а то и вовсе замерзает. Со Сперанским

все бьmо не так. Время не только не охладило интереса к не­ му, но даже разогрело этот интерес. По законам, которым

подчиняется общественное сознание, такое происходит

обыкновенно с тем историческим деятелем, в котором видят не просто человека, но явление. Разгадка чрезвычайной по­

смертной популярности Сперанского в русском обществе заключается именно в этом. Он бьm не простой историчес­

кой личностью, но явлением.

Девятнадцатое столетие, эпоха исключительно плодород­

ная для русской духовной культуры, приучила нас к мысли,

что люди, одаренные от природы высоким умом и талантом,

вРоссии могут жить лишь в мире литературы и искусства,

вкрайнем случае - в столь же свободном мире ничегонеде­

лания, но уж никак не в той среде бездушия, угодничества и фальши, что являет собою бюрократия, - в среде, в которой

типичный обитатель имеет, по выражению Герцена, «пять

благоприобретенных добродетелей: он перед начальством -

щенок; перед подчиненным - волк; с женщинами - евнух;

перед искусством - раб и только перед рабом - господин».

И В самом деле, как можно сохранять в такой среде воз­

вышенность ума и сердца? Как можно действовать сообраз­

но своим природным наклонностям, своему таланту в мире

строгого ранжира, стереотипа и штампа? «Русский чинов­ ник - ужасная личность», - сетовал Александр Васильевич Никитенко, и он знал, что говорил: сам состоял долгие ле­ та на государственной службе' и бьm внимательнейшим на­ блюдателем окружающего. Он понимал, как губительна для

души и таланта чиновная служба и карьера. Но все же - не

уйти от факта - в сфере государственной деятельности, так же как и литературе, искусстве, науке, российский девятнад­

цатый век блеснул целой плеядой людей вьщающихся,

сумевших не затеряться в среде обитания «ужасных личнос-

20

тей», а проявить себя, свой ум и талант. Н. С. Мордвинов,

П. Д. Киселев, П. А. Валуев, А. М. Горчаков, братья Н. А. и Д. А. Милютины, К. П. Победоносцев - эти и другие подоб­

ные им русские государственные деятели теперь полузабы­

ты и много уступают в известности жившим в их пору лите­

раторам, художникам, композиторам, но в свое время они

были знамениты, они играли значительные роли в общест­ венной жизни страны и многое свершили в истории россий­

ской, чтобы россияне помнили о них, знали их судьбы, изу­

чали их мысли.

Михаила Михайловича Сперанского считали в плеяде рус­

ских государственных деятелей зве:щой первой величины. «Нет И не бьmо у нас в настояшем столетии ни одного государствен­

ного человека, который бы заслонял собою Сперанского как

преобразователя нашей администрации и который бы отодви­ гал его своею административною деятельностью на второй

план», - писала в январе 1862 года газета «Северная пчела»2.

«Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум: после Сперанского,

не знаю, появится ли третий», - выражал свое мнение

В. О. Ключевский. Сомнения историка оказались более чем

оправданы - третий так и не появился, не успел появиться.

И Сперанский навсегда остался в русском общественном

сознании тем, кем признан бьm еще при жизни - самым

выдающимся государственным умом в истории России. Ког­ да он умер, Модест Корф занес в свой дневник: «Светило

русской администрации угасло.~) Много разных наименований

примеряли к Сперанскому - и «чиновник огромного разме­

ра», и «доктринер», И «бюрократ» - но это, примеренное к

нему тем, кто всю свою чиновную молодость провел под се­

нью его сановной старости3 и впоследствии стал главным его биографом, бьmо, пожалуй, наиболее удачным.

Согласимся, что возвышенное слово «светило» привыч­

нее звучит применительно к науке или поэзии. Сочетание же его со словом «администрацию) или «бюрократию) кажет­

ся странным и неприличным. Но отчего так? Если бюрокра­

тия, организация чиновничества - это особый мир со свои­

ми правилами, традициями и нравами, то почему не может

она иметь своего героя, почему в ней не может быть лучше­

го? И не надо ли знать именно лучшего в том или ином ми­

ре, чтобы понять по-настоящему этот мир? Мы знаем, как правило, лишь среднего, обыкновенного бюрократа, а луч­ ший из бюрократов - необыкновенный бюрократ - каков

он? Какова его жизнь, его душа, его вера? Незавидная, должно быть, эта участь - быть лучшим в худшем из миров?

21

Сперанский считался в общественном мнении образцо­

вым чиновником, своего рода эталоном российского бюро­

крата.

Из книги С. М. Середонина «Граф М. М. Сперанский.

Очерк государственной деятельности» (СПб., 1909 г.):

«Действительно, Сперанский бьш совершенно исключитель-

ным явлением в нашей высшей администрации первой полови­ ны Х/Х века. Без особого nреувеличения он может быть назван

организатором бюрократии в России... До Сперанского граж­ данская служба в общественном мнении стояла очень невысо­ ко; Сперанский поднял ее на чрезвычайную высоту, он сообщШl

ей важность, ибо стянул управление Россией в центральные

учреждения, сделал их распорядителями народного блага; гражданской служебной карьере он сообщШl своеобразную nри­ влекательность, возможность постоянного движения впе­ ред, - движения в ту эпоху чрезвычайного; мало того, он при­ дал ей nрелесть возможных опасностей и таинственности. Сперанский бьш своего рода Пушкиным для бюрократии; как великий поэт, точно чародей, владел думами и чувствами nо­

колений, так точно над развивавшuмся бюрократизмом долго nарШl образ Сперанского».

Среди современных ему государственных деятелей Спе­ ранский явно выделялся умом и образованностью. «Михай­

ло Михайлович, человек с превосходными дарованиями, вы­

родок, можно сказать, в своей сфере, - писал о нем его сослуживец Сергей Петрович Соковнин. - Хотя отношения мои с ним были весьма случайные и непостоянны, но при­

ятно вспомнить и самые кратчайшие минуты, в кои мы

сближаемся с гением. Я осмелюсь назвать его таким по вы­ соким его талантам и чрезвычайной судьбе его»4. Препода­ ватель русского права в Казанском университете профессор Иван Егорович Нейман, служивший в молодые свои годы под началом Сперанского, говорил на склоне лет: «Вы пове­

рите, я в жизни моей с многими встречался и сталкивался,

но я не видывал человека умней Сперанского»S. Необыкновенные умственные способности и образован­

ность Сперанского бьmи настолько неоспоримы, что их безоговорочно признавали не только те, кто испытывал к нему симпатию, но даже недруги его. С другой стороны, столь же очевидным бьmо и то, что российская администра­

тивная система не терпела ума и таланта. Она надежно бы­

ла запрограммирована на бездарность и бездумье, слепое

повиновение начальству.

22

«Отчего, между прочим, у нас мало способных государст­

венных людей? - вопрошал в своем дневнике А. В. Ники­

тенко и тут же давал объяснение: - Оттого, что ОТ каждого из них требовалось одно - не искусство в исполнении дел,

а повиновение и так называемые энергические меры, чтобы

все прочие повиновались. Такая немудреная система могла

ли воспитать и образовать государственных людей? Всякий,

принимая на себя важную должность, думал об одном: как бы уДометворить лично господствовавшему требованию, и умственный горизонт его невольно суживался в самую тес­ ную рамку. Тут нечего бьmо рассуждать и соображать, а

только плыть по течению»6. Как же мог, как сумел человек,

одаренный необыкновенными умственными способностя­ ми, стать героем такой системы?

Эта, безусловно, парадоксальная ситуация бьmа вполне за­ кономерной. Запрограммированная на бездарность, ограни­

ченность ума и слепую исполнительность бюрократическая

система может эффективно функционировать и развиваться

лишь при одном непременном условии, а именно тогда, ког­

да на решающих ее участках в решающие моменты стоят та­

лантливые, способные самостоятельно мыслить деятели. Там,

где люди - винтики, обязательно должен быть человек - ры­

чаг. Последовательно эволюционирующая бюрократическая

система, дабы не задохнуться в хаосе составляющих ее уч­ реждений и внутренних связей, на определенных этапах не­ избежно должна претерпевать перестройки - крупные реор­

ганизации. Рост бюрократии невозможен без упорядочения

отношений между ее составными элементами, без деления

всей административной структуры на отрасли упрамения,

без достаточно четкого разграничения функций различных органов. для осущестмения же всего этого требуются соот­ ветствующим образом подготовленные деятели. Умный, эн­ циклопедически образованный Сперанский бьm жизненно

необходим российской бюрократии, причем именно своим

умом и образованностью. Он бьm нужен ей как конструктор,

как проектировщик и организатор. Потому-то и приняла она его в свои объятия и возвысила.

В память своего народа он вошел как государственный де­ ятель-реформатор. Сейчас уже вряд ли возможно с точностью

установить, от кого впервые и когда получил он это звание.

Вполне вероятно, что от недругов, в пору наивысшего своего взлета. Сын деревенского священника стал государственным секретарем, ближайшим советником императора, да к тому

же осмелился писать проекты государственных преобразова­

ний - бьmо чему завидовать и чем возмущаться. В адрес Спе-

23

ранского посыпались оскорбления и насмешки. «Попович»,

«семинарист», «иллюминат» - как только не называли его

тогда. И среди разных «обидных» прозвищ воспарило и это -

«Реформатор», в уничижительном, естественно, смысле. На­

шелся, мол, реформатор, и где же? - В России! «Человек го­

товился лазить на колокольню и звонить в колокола, а ему

поручили Россию переделать! Хорош реформатор!»

Со временем слово «реформатор» утратило в применении к Сперанскому ругательное значение, однако похвалой ему

оно не стало.

По ряду обстоятельств содержание главных из разрабо­

танных Сперанским проектов общественно-политических преобразований бьmо мало известно его современникам, но

тем не менее именно как о реформаторе они судили об этом

человеке. И судили немилосердно, нелицеприятно.

Вяземский П. А.

Из «Старой записной книжки»:

«Сперанский был ум светлый, гибкий, восприимчивый, мо­ жет быть, слишком восприимчивый; но с другой стороны, ум

его был более обьемистый, нежели глубокий, ум более сообра­ зительный, нежели заключительный. При всей наклонности

своей к нововведениям, он мало имел в себе почина и творче­

ства. В нововведениях своих был он более подражатель, часто

трафарельщик... Кем-то сказано, что Сперанский был преиму­

щественно чиновник огромного размера. Есть люди, которые

веруют во всемогущество и всетворчество редакции. Они в пе­ ре своем видят рычаг Архимеда, а в листе бумаги точку опо­ ры, о которой он тосковал. Едва ли не приближается Сперан­ ский к этому разряду людей. Он оставШl по себе много

письменных памятников: nроекты, уложения, регламентации,

издательские, многотомные и весьма полезные, как справки, труды по части кодификации. Все это вообще, если не строго и придирчиво вникать в подробности, незабвенные и многоцен­ ные заслуги. Но все это мог оставить по себе и ученый про­ фессор, не выходивший из кабинета своего. Государственной личности все еще тут не выказывается. Как бы то ни было, Сперанский займет видное место в нашей гражданской исто­ рии. Но существенных, nрочных, вполне государственных сле­ дов его отыщется немного на отечественной почве... Он был то, что позднее стали называть идеологом и доктринером, то

есть человеком, который крепко держится нескольких пред­

взятых nонятий и nравШl и хочет без разбору подчинять им действительность, а не их согласовывать с нею и с условиями

и требованиями ее».

24

Николай Иванович Тургенев, признавая, что «Сперан­

ский был одним из самых передовых людей своего времени не только для России, но и для континентальной Европы»,

вместе с тем писал о нем как о реформаторе: «Он видел бес­

порядок, хаос повсюду; он признавал нелепость основных

учреждений и порядка вещей, устроенного по этим учреж­

дениям; и всему этому злу он хотел помочь более система­

тической, более связной организацией различных государст­

венных ведомств, законодательного, административного и

судебного. Он переделывал сенат, разделял министерства,

назначал каждому сферу, которой они должны ограничи­

ваться; он установлял порядок, которым дела должны бьши

переходить из одной канцелярии в другую, от одной власти

к другой; он предписывал форму, какую должны иметь де­ ловые бумаги; одним словом, он как будто веровал во все­ могущество уставов, правил, писанных на бумаге, во всемо­ гущество формы»7.

Не все в приведенных оценках справедливо. В истинных своих замыслах Сперанский бьш глубже и многое желал де­

лать не так, как делал и как представляли себе это его со­

временники. Но главное они все же схватили верно - в сво­

ей реформаторской деятельности Сперанский не сумел выйти за рамки той роли, которая была отведена ему бюро­ кратической системой. И в реформаторстве своем он ока­ зался, в сущности, не кем иным, как бюрократом, хотя и не

совсем обычным.

О том, как и почему это случилось, и пойдет речь в на­ стоящей книге. Легко объяснить, для чего желает стать но­ сителем государственной власти человек бездушный, не об­ ладающий качествами натуры, способными вызывать собою людское уважение. Но по какой причине завлекательна бы­

вает эта власть для человека, развитого душою и одаренно­

го талантом, почему временами жаждет он должностей и

домогается их, почему с большой неохотой, а иногда и в на­ стоящих муках расстается с ними?

Весьма понятно, что лицо бездушное и бесталанное на­ ходит во власти единственное средство в какой-то степени возместить свою бездарность, удовлетворить потребность в самоутверждении и общественном признании, от которой не избавляет почему-то природа даже тех, кого совершенно

избавила от достоинств ума и сердца. Но чем питается

стремление к власти у личности незаурядной, не могущей не

чувствовать свою незаурядность и уже в одном данном чув­

стве находить необходимое самоутверждение? На что нужна ей власть?

25

История сыграла много вариаций на тему «человек С ду­ шой, талантом - политика с властью» и почти во всех них мелодия судьбы прозвучала драматично. Прозвучала где ко­ ротко, где протяжно, где чисто, а где сумбурно и оставила свое эхо - в фактах странных и загадочных событий, словах душевных откровений и признаний, фразах разговоров и

писем, страницах воспоминаний и дневников, текстах фи­

лософских трактатов. Все это зачастую просто вызывющеe

не соответствует официальным речам, бумагам, мифам, и все

же именно здесь - в большинстве своем сокровенно лич­ ном - именно в нем, наполненном душевною сумятицей, а не В аранжированной, блистающей, но пустой официальщи­ не, нахОдЯт прибежище подлинные, по-настоящему чистые отзвуки былого времени, отжившей эпохи. И так сливаются они с эхом личной драмы, что и не отличишь одно от дру­ гого. «Великое лицо Сперанского является таким сильным двигателем во всех событиях его века, что их, большею час­

тию, невозможно почти отделить», - писал М. А. Корф8, И

он имел для такого утверждения много оснований.

Эпохальное в личном, личное В эпохальном - такова

формула истории. Думается, в наибольшей степени она при­

менима к судьбам тех, кто, будучи одаренным от природы

умом и душевным богатством, бросился в крутой водоворот политики. Многие из них канули в пучину безвестности, но

некоторые выпльmи и навсегда остались с человечеством,

неся жизнью своей немой урок, немой укор. Сперан­

ский - один из выплывших...

Из дневника барона (впоследствии графа) М. А. Корфа.

Запись от 12 фегрQЛJI 1839 года:

«Сперанский был, конечно, гений в полном смысле слова, ге­ ний с недостатками и nороками, без которых никто не быва­ ет в бедном нашем человечестве, но едва ли не nревзошедший

всех прежних государственных людей наших - если в nрибавок

к великому уму его взять огромную массу его сведений, теоре­ тических и nрактических. Имя его глубоко врезшlOСЬ в исто­

рию. Сперва ничтожный семинарист, потом всемогущий вре­ менщик, знаменитый изгнанник, восставший от падения с неувядшими силами, наконец бессмертный зиждитель Свода

законов, столь же исполинского в мысли, как и в исполне­

нии, - он и гением своим, и чудными своими судьбами стал ка­

ким-то гигантом над всеми совремеЮlикоми».

М. А. Корф сумел узнать о Сперанском больше, чем кто­ либо другой из его современников. К сведениям и впечатле­

ниям, вынесенным из личного общения со Сперанским9,

26

Модест Андреевич добавил многочисленные факты о его

жизни, сообщенные лично знавшими его людьми, а также

много такого, что оказалось запечатленным в документах. В результате получилась двухтомная биография - «Жизнь гра­ фа Сперанского», которая, будучи опубликованной в 1861

году, и по сей день остается, несмотря на умолчания о це­

лом ряде эпизодов в судьбе этого государственного деятеля,

самым полным его жизнеописанием.

В характеристике тех или иных лиц Корф редко упускал

возможность сказать о каком-либо их недостатке или поро­

ке, в связи с чем очень часто навлекал на свою персону гнев

современников. Справедливости ради отметим, что отрица­

тельные стороны характеризуемых деятелей Модест Андрее­

вич умел подать с таким изяществом, что они должны бьши

восприниматься скорее как похвала, но уж ни в коем случае

не как оскорбление. В качестве образчика подобного «изя­ щества» можно привести характеристику Петра Кириллови- ча Эссена, занимавшего должность Санкт-Петербургского генерал-губернатора в 1829-1842 годах. «Отличительными чертами его, - писал Корф, - были добросердечие, личная

честность и - безмерная ограниченность ума, и если под "нищими умом" разумеется в Священном писании соедине­

ние этих качеств, то никто более Эссена не имел права на

царствие небесное».

Легкость, с которой Модест Корф разоблачал различных

лиц, породила мнение о нем как о человеке пакостном и же­

стокосердечном. Но в действительности эта легкость долж­

на бьша свидетельствовать скорее об одинаковом его отно­

шении как к достоинствам человеческой личности, так и к

ее недостаткам. В самом деле, кто мог лучше сокурсника Пушкина по Царскосельскому лицею понимать, что пороки

являют для человеческой натуры такую же ценность, как и

положительные свойства, что плох был бы человек, если б все

в нем было хорошо!

Начиная в 1846 году работу над книгой «Жизнь графа Сперанского», Модест Андреевич писал: «Не одни резуль­ таты этой жизни, но и самое ее течение будет привлекать внимание потомства, и нам надобно стараться уловить и

изобразить ее черты, покамест еще можно и пока наш Спе­

ранский не обратился еще в такой же таинственный миф,

каким являются уже нам примечательные люди близких да­

же эпох, например, века Екатерины. Но в этом деле прист­

растие сердца и чувств должно уступить беспристрастию ис­ торика. Нам нужен Сперанский не в одних блестящих его качествах и действиях, но и в превратностях и слабостях,

27

Глава первая

~Я - БЕДНЫЙ И СЛАБЫЙ СМЕРТНЫЙ~

Всякой судит о счастиll по cвouм

понятиям. Понятия строятся опы­ том, временем, состоянием. Есть ли возможность понять будущее?

Михаил Сперанский, сентябрь 1795 года

в чем твое будущее? Спрашива­ ешь ли ты себя об этом иногда? Нет? Тебе все равно? И правильно. Буду­ щее - наихудшая часть настоящего. Вопрос «кем ты будешь?», брошенный человеку, - это бездна, зияющая пе­ ред HUМ и nриближающаяся с каж­

дым его шагом.

Гюстав Флобер.

Из письма к Э. Шевалье

от 24 февраля 1839 года

Девятнадцатый век бьm в России веком мемуаров. Ни до

него, ни после не бывало в российской истории столь же мемуарных веков, да, видно, и не будет более. Кто только не

писал тогда своих воспоминаний? Можно, пожалуй, гово­

рить даже о некой мемуаромании, охватившей в ту эпоху

русское образованное общество.

Как и всякое явление общественной психологии, эта

страсть к писанию мемуаров с трудом поддается рациональ­

ному объяснению. Но, думается, бьmа она как-то связана с

появлением в русском национальном сознании в первой

трети XIX века новой, небывалой прежде формы уважения

к ПРOlШIOму.

Опыт Французской революции и собьпия, последовав­ шие за нею, всему миру выставили напоказ святость u бес­

смертность прошлого, продемонстрировав воочию, что ис­

кусственный разрыв с ним сопряжен с пролитием потоков крови, к тому же напрасной в целом, поскольку так называ­

емый и превозносимый «скачок В царство свободы», пры­ жок в «светлое будущее~ оборачивается на практике в луч­

шем случае подпрыгиванием на том же самом месте. После

такого впечатляющего урока русским недоставало только

одного - русского прошлого. И оно бьmо открыто трудами историков, и в первую очередь карамзинской «Историей Го­ сударства Российского». Ее первые восемь томов вышли в

29