Экзамен Зачет Учебный год 2023 / Томсинов В.А. Сперанский

соли в города и потому вынуждены бьmи платить большую неустойку в государственную казну. Во время Огечествен­

ной войны резко упал спрос на вина, продажа которых со­

ставляла значительную долю их доходов. В результате отец и

сын Злобины оказались опутанными огромными долгами. Константин переживал этот удар судьбы особенно тяжело

вследствие своей чувствительной натуры и оттого, что дол­

жен бьm содержать жену с тремя детьми15• Скорее всего,

именно эти переживания привели его к преждевременной

смерти в 1813 годуl6.

* * *

День 17 марта 1812 года Михайло Михайлович будет

вспоминать в последующей жизни как роковой. Бьmо вос­ кресенье, и он дозволил себе развлечься обедом у приятель­ ницы своей покойной жены госпожи ВеЙкардт. Здесь, в ее

доме, и нашел его фельдъегерь от императора с приказани­ ем явиться в царский дворец в тот же день к 8 часам вече­

ра. Полагая, что предстоит обыкновенная деловая встреча,

Сперанский поехал сначала домой за бумагами, но к назна­ ченному времени бьm в секретарской комнате и ждал при­ глашения войти в государев кабинет.

Разговор его с Александром происходил в тот вечер на­

едине и подлинным своим содержанием навсегда остался

тайной. Лишь некоторые детали разговора выявились впос­ ледствии, благодаря рассказу самого Сперанского. Осталь­

ное дошло до нас в различных версиях, в передаче разных

лиц и потому уже лишено полной достоверности. Допод­

линно известно только то, что разговор этот продолжался

более двух часов и по содержанию был весьма необычным.

Вот некоторые его подробности, рассказанные Сперанским Х. Я. Лазареву.

Когда государственный секретарь вошел в императорский кабинет, Александр ходил взад-вперед, о чем-то размышляя. «Здравствуйте, Михайло Михайлович, - сказал он, - много у тебя сегодня бумаг?» - «Довольно», - бьm ответ. «Хоро­ шо, оставь их здесь, я просмотрю их после». После этих сво­ их слов Александр немного помолчал. Затем подошел к

Сперанскому поближе и спросил: «Скажи мне по совести, Михайло Михайлович, не имеешь ли ты чего на совести

против меня?» Сперанский, услыхав сей вопрос, растерялся,

ноги у него, как сам он признавалея впоследствии, задрожа­

ли. Александр тем временем продолжал: «Повторяю, скажи,

если что имеешь». - «Решительно ничего», - отвечал, не-

224

сколько опомнившись, госсекретарь. Тогда император про­ изнес то, ради чего, собственно, и вызвал Сперанского к се­

бе и затеял весь этот разговор с ним: «Обстоятельства требу­ ют, чтобы на время мы расстались. Во всякое другое время я бы употребил год или даже два, чтобы исследовать истину полученных мною против тебя обвинений и нареканий. Те­ перь же, когда неприятель готов войти в пределы России, я обязан моим подданным удалить тебя от себя. Возвратись домой, там узнаешь остальное. Прощай!»

Сперанский не сказал Лазареву, в чем заключались офи­

циально вьщвинутые против него «обвинения и нарекания». Суть последних приоткрьmо его письмо к Александру 1, да­

тированное январем 1813 года. «Я не знаю с точностию, в

чем состояли секретные доносы, на меня возведенные,­

писал в нем Михайло Михайлович. - Из слов, кои при от­

лучении меня Ваше Величество сказать мне изволили, могу

только заключить, что бьmи три главные пункта обвинения: 1) что финансовыми делами я старался расстроить госу­

дарство; 2) привести налогами в ненависть правительство; 3) отзывы о правительстве».

По свидетельству сановников, находившихся во время

разговора в секретарской комнате, Сперанский вышел из

кабинета императора в начале одиннадцатого часа. Он был в крайне расстроенных чувствах, которые попытался бьmо

скрыть от присутствовавших, повернувшись к ним спиной,

но не сумел. Подвела попавшая под руку собственная шля­ па. Михайло Михайлович стал укладывать ее в свой порт­

фель вместо бумаг и, обнаружив, что делает что-то несураз­ ное, опустился в бессилии на стоявший рядом стул. Кто-то,

встревоженный бледностью его лица, побежал за водой, и в

этот момент дверь государева кабинета вновь отворилась, и

показался Александр, весьма мрачный лицом. Упавшим го­

лосом он произнес: «Еще раз прощайте, Михайло Михайло­

вич», - И скрьmся.

Сперанский по выходе из дворца направился сначала в дом к Магницкому. Там ему представился случай точнее угадать свою участь: Магницкого дома не оказалось - он только что бьm увезен в ссьmку. К своему дому Михайло Михайлович подошел около полуночи, внешне совершенно

спокойный. Еще издали заметил он приставшую к подъезду почтовую кибитку. В самом же доме встретил министра по­

лиции Балашова и правителя его канцелярии Якова де Сан­ глена. Уже готовый к наихудшему, Сперанский равнодушно

выслушал государево предписание немедленно ехать в ссьm­

ку в город Нижний Новгород. Тут же были собраны имев-

шиеся в доме деловые бумаги и заперты в кабинет, который де Санглен запечатал. Часть бумаг Сперанский сложил в

особый пакет, написал к ним несколько строк сопроводи­ тельного письма, скрепил пакет собственной печатью и от­

дал Балашову с просьбой передать лично государю. Затем

подошел к двери в спальню, за которой спали его дочь и те­

ща, но так и не решился войти и разбудить их. На скорую

руку набросал им записку прошания с приглашением при­

ехать к нему по весне. Вновь подошел к двери спальни и по

русскому обычаю перекрестил ее в знак прощального благо­ словения спавших за нею. После чего торопливо простился с прислугой, вышел из дому и сел в кибитку. Стояла мороз­

ная погода, и потому невозможно было ехать без теплой шапки. Но у Сперанского, как оказалось, таковой не име­

лось. Тогда его камердинер Лаврентий, довольно ленивый, но добродушный мужик, отдал ему собственную теплую

шапку, которую недавно купил.

Современники назовут это событие «падением Сперан­

ского», но будут вполне осознавать, что в действительности

произошло не простое падение высокого сановника, кото­

рое часто случается в сложной и азартной игре, именуемой

политикой. Пал не просто сановник, но реформатор. Сама

форма (,падения» - внезапная ссьmка без какого-либо офи­

циального указа или объявления, - вызывала по меньшей мере недоумение. За что мог подвергнуться Сперанский столь странному наказанию? Это недоумение должно бьmо возрасти еще более вследствие тех слухов, которыми оброс­

ло случившееся с ним.

Самым распространенным бьm слух об измене. «Велик день для Отечества и для нас всех 17-й день марта! - вос­ торгалась в сокровенных своих записках Варвара Ивановна Бакунина. - Бог ознаменовал милость свою на нас, паки к нам обратился, и враги наши пали. Открыто преступление

в России необычайное, измена и предательство. Не извест­

но еще всем ни как открьmось злоумышление, ни какие

точно бьmи намерения и каким образом должны бьmи при­ ведены быть в действие. Должно просто полагать, что Спе­

ранский намерен бьm предать отечество и Государя врагу

нашему. Уверяют, что в то же время хотел возжечь бунт вдруг во всех пределах России, дав вольность крестьянам, вручить им оружие на истребление дворян. Изверг, не по доблести возвышенный, хотел доверенность государя обра­ тить ему на погибель»17. Сходными чувствами преисполнен бьm Александр Яковлевич Булгаков, восклицавший в своей дневниковой записи 22 марта 1812 года: (,Открыт в Петер-

226

бурге заговор, состоявший в том, чтобы Россию французам отдать... Как не сделать примерного наказания - Сперан­ cKoгo не повесить?!. О, изверг! Чудовище! Неблагодарная,

подлая TBapb!»18

Не все, однако, поверили в измену. К примеру, военный

министр Барклай де Толли, узнав об изгнании Сперанского из Петербурга, возмутился: «Итак, зависти и злобе удалось­ таки взять верх над правдою!» По прошествии некоторого

времени, когда первые страсти улеглись, в русском общест­

ве начали более склоняться к мнению, что измена здесь ни при чем. Главную причину падения Сперанского с вершины

власти многие стали усматривать в его реформаторской де­

ятельности, в попытке ограничить самодержавие.

Из депеши датского министра Блома государственному министру РозенкранUJ' от 26 марта 1812 гада.

Санкт-Петербург:

«Любопытство публики относительно того, за что сосла­ ны Сперанский и Магницкий, не удовлетворено. Однако с боль­

шею вероятностью начинают предполагать, что вина их ско­

рее касается внутренних дел, а не nрестуnных внешних сношений... Сперанский был главным деятелем в последнем об­

разовании Государственного Совета. В нем nрисnособил он се­ бе место важное не столько по внешности, как по сущности,

предоставлявшее ему непререкаемую возможность иметь глав­ ный голос во всех совещаниях. Пользуясь сверх того отменным

доверием Государя, он более или менее nроизвольно распоря­

жался всеми определениями этого Совета. Сам он как будто не появлялся на сцене, а между тем волочил, задерживал, ос­ танавливал или же ускорял и воспроизводил под другим видом

дела, подлежавшие обсуждению, смотря по тому, какой обо­

рот они принимали, угодный ему или неблагоnриятныЙ. Оста­

ваясь позади занавеса и держа в своем распоряжении nружи­

ны, он действовал ими с большою ловкостью, так что министр, несогласный с ним во мнении и чуждавшийся его на­ правления, непременно проигрывал в борьбе с этим человеком, вооруженным столь превосходными средствами. Направление, господствовавшее во всем, что сходило с его рабочего стола, nроникнуто началами новых философов. Он, между прочим, стремился стеснить и определить неограниченную власть nра­ вительства. Но почва слишком мало подготовлена, чтобы воз­

ращать на ней плоды республиканские. Произошло явление

чрезвычайное: публика противится усилиям Государя, желаю­ щего лишиться значительной доли своей власти, тогда как

везде в других странах это стремление к nреобразованиям об-

227

наруживается совершенно в nротивОnОЛОЖНОJI1 направлении.

Мне кажется, можно предсказать, что новый Государствен­

ный Совет, ныне лишенный главного дельца своего, скоро сде­

лается по-прежнему ниче~t не значащим».

То же. om 29 марта 1812 года:

«Заботливо и живо следят за секретным комитетом по де­ лу Сперанского; но работы его покрыты неnроницаемою тай­

ною. По мнению, наиболее вероятному, главное nрестуnление,

в котором он повинен, состоит в предумышленном и полном

расстройстве существующего образа правления».

в 1841 году митрополит Филарет вспомнит события тридцатилетней давности, связанные с падением Сперан­ ского. «Сперанский И Магницкий чугь было не ввергли в

пропасть наше Отечество, - напишет он в письме к Порфи­

рию Успенскому. - Они вздумали ввести у нас конституци­

онное правление и уже предложили покойному Государю

для подписи свое постановление, которым ограничивалась

власть самодержавия: но, к счастью, дух Русский одолел их, и постановление разобрано».

* * *

Противники Сперанского торжествовали. Главные интри­ ганы чувствовали себя героями. «Откровенность, с которой Я

действовал, мужество, которое я употребил, чтобы сорвать

маску с этого человека, пользовавшегося неограниченным

доверием и милостью государя, наконец, средства, которые

бьmи даны ему для оправдания, - все это вместе взятое воз­

будило великое удивление всех русских; слава и честь, вы­

павшие на мою долю по этому поводу, бьmи преувеличены, так как я исполнил лишь свой долг» - так оценивал Густав

Мориц Армфельд свою роль в интриге против русского ре­

форматора. эту похвалу в свой адрес он выразил в письме к дочери, написанном 12 июня 1812 года. Три месяца прошло после высьтки Сперанского из Петербурга, но шведский барон продолжал исходить восторгами. Как мало все же на­ до интригану для счастья!

для Сперанского с высьmкой из столицы наступили вре­

мена новых испытаний. «Есть ли возможность понять буду­

щее?» - вопрошал он у себя, будучи молодым. Ответа же

дать не мог. Ответ на такой вопрос не дается никому в на­

чале жизни - в ту пору, когда будущего больше прошлого. Он дается нам лишь тогда, когда будущее в нашей жизни

228

становится коротким отрезком времени, а прошлое распол­

зается длинной чередой разнообразных событий, различных

житейсюiX подробностей. Тогда и только тогда появляется

возможность увидеть, что в каждом мгновении нашей судь­

бы непременно есть нечто, предвещающее будущее, и что нет в человеческой жизни события, на которое не бьmо бы

в предшествующем хоть малейшего намека.

Будучи государственным секретарем, Сперанский, помимо

дел внутреннего управления, занимался также некоторыми

делами международной политики. Он являлся, в частности,

посредником в секретной переписке графа Карла Васильеви­

ча Нессельроде, пребывавшего в Париже с сентября 1807-го

до февраля 1810 года в качестве советника российского по­

сольства, с императором ЛrIександром. В целях поддержания

тайны, главным лицам, без упоминания которых в этой пере­ писке трудно бьuю обойтись, придумали присвоить условные

имена. Так, Наполеон обозначался словами «мой дрYf», «Те­ рентий Петрович», «милое сердце»; Талейран - «мой кузен

Генрих», «юрисконсульт»; его величество ЛrIександр 1 высту­ пал «мудрецом» или (<Луизой». Сперанскому бьmо назначено

имя «пyreшественниК». 17 марта 1812 года Михайло Михай­

лович и в действительности стал пyreшественником.

* * *

Филипп Филиппович Вигель, относившийся к Сперан­

скому со стойкой враждебностью и с радостью восприняв­

ший его изгнание из Петербурга, пытался найти объяснение

этому событию, которое, не случись войны с Францией, бы­

ло бы, несомненно, самым значительным из всего произо­

шедшего в России в 1812 году. Но и много лет спустя оста­

навливался в недоумении, не находя сколько-нибудь разумного ответа на вопрос, за что же бьm Сперанский из­

гнан из мира столицы и власти.

Из «Записок» Ф. Ф. Вигеля:

«Уже давно все это было, уже давно нет того, кто был

благом и казнию Сперанского, его самого уже нет, а повесть

об его изгнании все еще остается для нас загадкою, и вероят­ но, даже потомством нашим не будет разгадана. В преданиях русских она останется то же, что во Франции история о Же­

лезной Маске».

Разные бывают тайны в истории. Бывают такие, что за­

ключаются в неизвестности главных участников событий.

229

Глава шестая

ЖИЗНЬ В ИЗГНАНИИ

Человеку, кроме счастья, необхо­

димо и несчастье, и много-много.

Федор Достоевский

Несчастие! Его должно бы Былo называть другим именем, именем бла­

городнеuшим, какое только есть в nроисшествиях человеческux. В духов­

ном CМbIC/le оно есть помещение в

чиC/lО чад Божиux, сыноnоложение. В

моральном - сопричтение в дружину

великодушных. Несчастие! Его долж­

но бы Былo вводить в систему воспи­

тания и не считать его ни оконченным,

ни совершенным без сего исnытанuя. Михаил Сперанский

Нет для русского чиновника худшего несчастия, чем уда­

ление со службы. Должность, даже самая обыкновенная, на­

делена в России поистине волшебными свойствами. Она и

скатерть-самобранка, дающая прокормление, и шапка-неви­

димка, сокрывающая от суда и закона, и меч-кладенец, разя­

щий недругов, и ковер-самолет, возносящий в те высокие

сферы, где не слышны стоны обездоленных и вопли унижен­

ных, где не ощутим смрад разложения общественного орга­

низма, где воздух ароматизирован приторно-сладким запахом

лести и притуманен густым фимиамом лжи. Но мало то­

го - должность еще и сказочное средство, восполняющее от­

сутствие знаний, ума, таланта. Зачем иметь все это, если есть власть - та чудодейственная сила, с помощью которой любой

человечишко, будь он самым посредственным и мерзопакост­ ным, способен вьщавить из людей восторг и поклонение от­

носительно своей персоны, внушить им веру в собственную

гениальность и даже непогрешимость. Должность есть цель и

смысл всей жизни чиновника - тот единственный челнок, что тянет нить его судьбы. Чем же в таком случае может быть для него удаление со службы, как не страшным бедствием?

Нет и не может бьrrь для русского чиновника худшего несча­

стия, чем утрата должности. Сия утрата сравнима разве что с

утратой жизни, чаще всего она для него и равнозначна по­

следней. «Служба теперь в России есть жизнь, - вздыхал

231

Ф. Ф. Вигель, - почти все у нас идут в отставку, как живые в

могилу, в которой им тесно и душно и из которой, при пер­ вом удобном случае, они вырываются».

Сперанский бьm душою и умом довольно редким исклю­ чением в чиновном мире - своего рода диковинкой в этой

среде штампов, шаблонов, стереотипов. Да и отставка со

службы досталась ему довольно странная - не такая, какая

выпадает обыкновенно другим. Как же отнесся он к своему падению, что думал о своей участи, сидя в кибитке, уносив­ шей его от столицы, где имел он власть и бьm в чести, в да­ лекую провинцию - в безвластие и бесчестье?

В пути, выпадающем после бурных житейских событий, трудно уберечься от раздумий. Особенно если путь долгий, каким бьm он от Санкт-Петербурга до Нижнего Новгорода

в памятном для каждого русского 1812 году. Сперанский

ехал к месту своей ссьmки почти целую неделю. О том, как

проходило это его путешествие, он рассказывал впоследст­

вии Александру Сергеевичу Пушкину. На одной из станций случился забавный казус - не давали лошадей, и сопровож­ давший его частный пристав Шипулинский пришел к нему, арестанту, просить покровительства: «Ваше превосходитель­

ство! помилуйте! заступитесь великодушно. Эти канальи ло­

шадей нам не дают».

В течение всего пути полицейский чиновник относился к изгнаннику с явным почтением. И Михайло Михайлович не остался в долгу. 23 марта в 8 часов утра кибитка прибьmа в Нижний Новгород. Сперанский в первом же отведенном ему

пристанище сел писать письмо императору Александру; за­

кончив его, набросал записку министру полиции Балашову:

«Примите, милостивый государь Александр Дмитриевич, ис­

тинную благодарность мою за доброго товарища и спутника,

коего вы мне дали. Ежели бы к тому понятию, которое вы о

нем имеете, мог я что-нибудь присовокупить, то осмелился бы

рекомендовать его вам как чиновника отличного, умного и

усердного. Повергните меня к стопам государя императора и примите на себя труд вручить письмо при сем прилагаемое».

Больше всего Сперанского беспокоила тогда судьба много­

численных рукописей, оставленных им в своем кабинете. Ми­

хайло Михайлович обратился к государю с просьбой позабо­ титься о том, чтобы они не пропали. Особое внимание он

просил проявить К рукописям «плана всеобщего государствен­ ного образования (введения к уложению государственных за­

конов»). С этим «планом» Сперанский связывал главную при­

чину своего изгнания из столицы и с государственной службы.

Он писал императору Александру: «Единственное благодея-

232

ние, о котором я осмелился бы просить в настоящее время,

это не позволять, чтобы бумаги, захваченные в моем кабине­

те, бьmи разрознены или затеряны... Они двух родов. Одни от­ носятся к плану государственного образования, составленно­

му под вашим руководством и по вашему непосредственному

приказанию. Подлинник этого плана должен находиться в ка­

бинете Вашего Величества, а французский перевод его бьm вручен в то время по вашему повелению принцу Ольденбург­ скому. этот труд, Государь, первый и единственный источник

всего, что СЛУЧШIOСЬ со МНОЮ, имеет слишком важное значение

для того, чтобы допустить смешение его с другими бумагами

и дать ему валяться в канцеляриях министерства... Это моя

собственность, самая священная и, быть может, самая значи­ тельная. Бьшо ли бы справедливо, если б я лишился ее» (кур­ сив мой. - В. т.»). Сперанский не знал, что император Алек­

сандр уже проявил к его бумагам свой интерес: 20 марта он

сформировал специальную комиссию для их разбора.

Приведенное письмо Сперанского - первое из много­

численных его посланий к Александру 1, написанных им во время пребывания в ссьшке. Изгнанный императором из

столицы, лишенный власти и чести реформатор станет пи­

сать его величеству письмо за письмом: все будет доказывать

ему что-то, просить о чем-то. Многое будут выражать эти

послания опального сановника: обиду, укор, надежду на то,

что ПРОIШIое может вернуться, и вместе с тем его желание

определить свое положение, которое не только обществу, а

и ему самому не могло не представляться странным.

Увольнение Сперанского от должностей и высьmка его

из столицы не бьши оформлены никаким официальным указом. Сохранили молчание об этом незаурядном событии

и тогдашние российские газеты, призванные сообщать об

увольнении со службы всякого, в том числе и мелкого чи­ новника. Ситуация несколько прояснилась 3 апреля l8l2 го­

да, когда императорским указом бьmо, как о том писалось в

газетах, «высочайше повелено статс-секретарю Государст­ венного Совета тайному советнику Оленину как старшему из статс-секретарей править должность Государственного сек­ ретаря впредь до дальнейшего Высочайшего приказания».

Спустя 6 дней - 9 апреля - на место госсекретаря бьш на­

значен вице-адмирал Александр Семенович Шишков. На

следующий день в консисторию Абовского университета

бьша отправлена из канцелярии Государственного совета бумага, в которой говорилось, что так как государственным

секретарем назначен Шишков, то его величество «находит, что Сперанский уже не может быть канцлером университе-

233