Экзамен зачет учебный год 2023 / Криминология2 / УП Криминология. Доклады / Доклад про Суицид / Молтсбергер Антология суицидологии

ли необходимо только самоуничтожение. В описанном случае, а также у детей с суицидальными фантазиями конфликт касается не Супер-Эго, а объектов внешнего мира, поэтому цель состоит не в самоуничтожении, а в получении от этих объектов либидинозного удовлетворения посредством суицидальной попытки. Но результатом подобной попытки может быть и самоуничтожение; это может произойти с ребенком, поскольку он не умеет адекватно оценивать реальность, или с взрослым, потерявшим чувство реальности.

Я полагаю, что описанный механизм не является уникальным, действующим лишь в этом конкретном случае. По всей видимости, он лежит в основе достаточно большого числа других случаев самоубийства и суицидальных попыток. Попытки классификации различных механизмов самоубийства, встречающихся у наших пациентов, представляют не только теоретический, но и практический интерес, поскольку отношение психоаналитика к суицидальной попытке пациента должно различаться в зависимости от механизма, лежащего в ее основе.

ЛИТЕРАТУРА

Bemfeld S. (1929). Selbstmord // Z. psychoanal. Päd. V. 3. Р. 355. Bischler W. (1936). Selbstmord und Opfertod // Imago. V. 22. S. 177.

Chadwick M. (1929). Notes upon the Fear of Death // Int. J. Psycho-Anal. V. 10. P. 321. Chadwick M. (1929). Uber Selbstmordphantaswn // Z. psychoanal. Päd. V. 3. S. 409. Federn P. (1929a) Die Diskussion liber «Selbstmord», insbesondere «Schüler Selbstmord», im Wiener Psychoanalytischen Verein imJahre 1910 // Z. psychoanal.

Päd. V. 3. S. 333.

Federn P. (1929b). Selbtsmordprophylaxe in der Analyse // Z. psychoanal. Päd. V. 3. S. 379. Freud S. (1910). Schlusswort der Selbstmord-Diskussion // Ges. Schr. V. 3. S. 323. Freud S. (1915). Thoughts for the Times on War and Death, Coil. Papers. V. 4. P. 288. Freud S. (1917). Mourning and Melancholia // Coll. Papers. V. 4. P. 152.

Freud S. (1923). The Ego and the Id.

Friedjung J. K. (1929). Zur Kenntnis kindlicher Selbstmordimpulse // Z. psychoanal. Päd. V. 3. S. 426.

Garma A. (1937). Psychologie des Selbstmordes // Imago. V. 23. P. 63.

Glover J. (1922). Notes on the Psychopathology of Suicide (Author’s Abstract) // Int. J. Psycho-Anal. V. 3. P. 507.

Jones E. (1911). On “Dying Together” // Essays in Applied Psycho-Anal. 99. (Cм. главу 1 этого издания.)

Jones E. (1912). An Unusual Case of “Dying Together” // Essays in Applied Psy- cho-Anal. 106. (Cм. главу 1 этого издания.)

Kalischer H. (1929). Leben und Selbstmord ernes Zwangsdiebes // Z. psychoanal. Päd. V. 2. P. 363.

Klein M. (1932). The Psycho-Analysis of Children.

Klein M. (1935). A Contribution to the Psychogenesis of Manic-Depressive States // Int. J. Psycho-Anal. V. 16. P. 145.

Peller-Roubiczek L.E. (1936). Zur Kenntnis der Selbstmordhandlung // Imago. V. 22. S. 81.

Sadger I. (1929). Ein Beitrag wm Problem des Selbstmords // Z. psychoanal. Päd. V. 3. S. 423.

Schmideberg M. (1936). A Note on Suicide // Int. J. Psycho-Anal. V. 17. P. 1. Schneider E. (1929). Die Todesund Selbstmordphantasien Tom Sawyers // Z. psy-

choanal. Päd. V. 3. P. 389.

Sterba E. (1929). Der Schulerselbstmord in Andre Gide’s Roman «Die Falsch-mün- zer» // Z. psychoanal. Päd. V. 3. P. 400.

Various Authors (1910). Uber den Selbstmord insbesondere den Schuler-Selbst-mord (Diskussionen des Wiener psychoanal. Vereins, Heft 1).

Zilboorg G. (1935). Zum Selbstmordproblem // Int. Z. Psycho-Anal. V. 21. 100. (Cм. главу 5 этого издания.)

самоубийства может быть слияние (первичная идентификация, или инкорпорация) с другим человеком (Sandier, I960; Meissner, 1981). В случаях, подобных описанному Хендриком, наблюдается регрессивная реактивация первичного слияния и соединения своего «Я» с репрезентацией объекта. (Обычно первичная идентификация является феноменом раннего детства, имеющим место до возникновения и развития способности к дифференциации своего «Я» и объекта.) Хендрик предполагает, что некоторые пациенты совершают суицидальные попытки не из-за переживаемого ими чувства, что своей агрессией они заслужили смерть. Их желание умереть скорее обусловлено стремлением избежать этой агрессии. Он не согласен с Карлом Меннингером (см. главу 2 этого издания), что самонаказание является необходимым компонентом любого акта самоуничтожения.

Сочетание описанных Хендриком регрессивных феноменов со стремлением к наказанию встречается, вероятно, при многих самоубийствах. Его точка зрения (которую часто забывают) является весьма важной, поскольку граница между «Я» и объектом у многих суицидальных пациентов действительно бывает размыта (Maltsberger, 1993).

ЛИТЕРАТУРА

Freud S. (1915). Mourning and Melancholia // Standard Edition. V. 14. Р. 237–260. Maltsberger J.T. (1993). Confusions of the Body, the Self and Others in Suicidal States //

A. Leenaars (Еd.). Suicidology: Essays in Honor of Edwin S. Shneidman. Northvale, N. J.: Jason Aronson.

Meissner W. W. (1981). Internalization in Psychoanalysis. N. Y.: International Universities Press.

Sandier J. (1960). On the Concept of the Superego // The Psychoanalytic Study of the Child. V. 15. Р. 128–162.

■

Предметом этой статьи является бессознательная фантазия, отыгранная в едва не удавшейся суицидальной попытке. Анализ этой фантазии и ее связи с психотическим компонентом прошлой жизни пациента раскрыл фундаментальные различия между механизмами данного самоубийства и теми, которые характерны для депрессии.

ИСТОРИЯ И АНАЛИЗ

Пациенткой была незамужняя работающая женщина 38 лет. За два с половиной года до начала лечения она выпила 20 таблеток аллонала с суицидальными намерениями, после чего ее нашли спящей в лесу.

Пройдя кратковременный курс лечения, женщина вернулась к работе и жизни в обществе. Но два года спустя она поздно вечером преднамеренно «скатилась» с высокого моста в ледяную воду большой реки с целью утопления.

В первую очередь представляет интерес анализ второй суицидальной попытки. Амнезия на предшествовавшие ей 16 часов была почти полной. Единст-

фантазиям, что во Франции брат вел себя подобным же образом. Позднее она серьезно задумывалась о вступлении в брак с некоторыми из своих партнеров, но их всех она оценивала значительно ниже себя по интеллекту или социальному положению. Двумя самыми сильными ее чувствами в отношении мужчин были презрение к тем, кого она узнала близко, и постоянный страх, что более достойные проявят свое «мужское высокомерие». Ее отношение к добродушному, но начисто лишенному амбиций отцу никогда не было свободно от презрения из-за отсутствия у него особых достижений в жизни и авторитета в семье.

Как только эти тенденции к доминированию в гетеросексуальной жизни и семейных отношениях стали понятны, психоаналитик сказал пациентке: «Единственным мужчиной, которого вы по-настоящему любили, был ваш брат. К другим мужчинам, с которыми у вас устанавливались любовные отношения, вы относились так, будто они были вашим отцом, не достойным вас и остальных членов семьи». Ее реакция на эту интерпретацию дала возможность проработать некоторые вытесненные фантазии, связанные со второй суицидальной попыткой. До момента интерпретации почти весь этот материал был полностью забыт.

Она вспомнила, что утром, предшествующим падению с моста, еще перед выходом из дому она решила совершить самоубийство, воспользовавшись одним из двух способов: либо повторить программу первой суицидальной попытки, уйти в лес, принять смертельную дозу лекарства и похоронить себя там, либо сесть на отходящий в Европу корабль и на полпути утопиться в океане. Она подготовилась к совершению задуманного, надев особый наряд, среди прочих вещей – свитер специфического синего цвета. Она решила устроить свою смерть так, чтобы семья в течение нескольких месяцев ни о чем не догадывалась и чтобы не было похорон. Она вспомнила многие забытые моменты своей 16-часовой поездки, особенно ярко – те, когда она «часами ездила по кругу». Первое время ей не удавалось вспомнить, как и почему она в конце концов оказалась вблизи моста, но она хорошо помнила, как ударилась о воду ухом.

При восстановлении этих воспоминаний стало ясно, что многое в них напоминало обстоятельства смерти ее брата. Согласно донесениям, его самолет упал в лесу, где брата и похоронили. Это случилось в Европе, и, когда пациентка вместе с матерью побывала в тех местах, она отказалась посетить могилу брата из-за возмущения поведением матери, которая гордилась ролью матери героя (на бессознательном уровне она возмущалась гордостью матери, что ее сын был слишком хорош, чтобы проявлять сексуальность). Особая одежда, которую она надела, приняв решение о самоубийстве, была напоминанием о свойственном ей в детстве мальчишеском поведении, а синий свитер был ее любимым и повторял цвет того свитера, в котором она играла в бейсбол с братом. Мысль о том, что члены семьи узнают о ее смерти только через два месяца и она не станет объектом их ханжеского лицемерия во время похоронной службы, являлась рационализацией мысли, что ее брата похоронили без панихиды и семья узнала о его смерти лишь спустя два месяца по-

сле его гибели. Ее воспоминания относительно езды кругами и удара о воду ухом теперь связались с яркими представлениями о самолете, снижающемся кругами и падающем, накренившись на крыло.

Таким образом, пациентка обнаружила, что она хотела обставить свою смерть так же, как умер ее брат. Она надела одежду, связанную с детской идентификацией с ним при игре в бейсбол; два изначальных плана ее самоубийства были связаны с местом его гибели – в лесах Европы; семья должна была узнать о ее смерти через промежуток времени, аналогичный тому, что прошел с момента гибели героя; в течение 16 часов езды по кругу она имитировала падение самолета и окунулась в воду ухом, поскольку самолет брата упал, накренившись на крыло.

Дальнейшая работа подтвердила эти удивительные прояснения ее амнезии. Позднее она с большим трудом восстановила в памяти, как, приближаясь к мосту, проезжала через какой-то небольшой городок. Она вспомнила, что бывала там раньше. В этих местах жил человек, о котором она не упоминала во время психоанализа. Она хотела позвонить ему и остановила машину, чтобы найти его номер телефона. За много лет до случившегося она провела с ним немало выходных дней. Но в отличие от других мужчин, с которыми она встречалась в то время, у нее никогда не было с ним сексуальных отношений («Он был мне как брат!»). Через несколько дней после суицидальной попытки он пришел навестить ее. После его ухода она немедленно попыталась привлечь к себе внимание другого мужчины, лежащего в больнице, и одновременно ее стала преследовать мысль, что она сможет вернуться к жизни среди других людей, лишь став любовницей гангстера. Эти фантазии были связаны с парадом Победы, свидетельницей которого она стала вскоре после известия о гибели брата. Она следила за военными самолетами, пролетавшими над ее головой; они напомнили ей о брате, и внезапно ее охватило всепоглощающее чувство «похотливости». Эти переживания привели к тому, что она начала стремиться к дефлорации и беспорядочным половым связям.

Этот материал показал, что выбор пациенткой места для суицидальной попытки определялся близостью к дому человека, пробудившего в ее сознании нежные чувства, испытываемые ею к брату, которые, соответственно, подавляли эротическое поведение. Его повторное появление в больнице возбудило в ней вытесненную сексуальную любовь к брату, проявившуюся в попытках обольстить его и в фантазиях, повторявших те, что много лет назад были навеяны самолетами во время парада Победы. Ее суицидальные фантазии и вызванное ими поведение были порождены бессознательной идентификацией с приятелем, тогда как выбранное для суицидальной попытки место диктовалось вытесненным желанием соблазнить его.

Приведенный материал выявляет те желания, удовлетворения которых она искала в самоубийстве и в связанном с ним поведении. Однако, чтобы понять, каким образом желание, которое можно удовлетворить только посредством смерти, стало для нее доминирующим, а реальные ценности и привычная жизнь внезапно оказались отброшенными, потребовался анализ кри-

тической фрустрации ее любви к женщинам. На протяжении взрослой жизни у пациентки был ряд гомосексуальных любовных отношений. За несколько лет до первой суицидальной попытки (отравления аллоналом), убедившись, что надежды на вступление в брак не сбылись, она открыто начала гомосексуальные отношения с женщиной, которая была старше ее и которую она позже возненавидела. Доминирующие, собственнические и угрюмые реакции этой женщины вызывали у пациентки постоянное беспокойство и страдание. Ее манера поведения разбудила воспоминания о матери и старшей сестре пациентки и вновь оживила давний негативизм по отношению к ним. Однако ей не удавалось порвать эти амбивалентные отношения до тех пор, пока ее не соблазнила более молодая женщина, ставшая ее союзницей в борьбе с предшественницей. Ее первая суицидальная попытка была предпринята с целью привязать к себе эту молодую женщину и укрепить союз против доминирующей заместительницы матери. Таким образом, пациентка бессознательно пережила повторное соблазнение младшей сестрой, подбивавшей ее к союзу против матери; это был важный этап приспособления к ее детским эмоциональным проблемам.

Между первой и второй суицидальными попытками пациентка отвергла старшую партнершу и продолжила любовные отношения с младшей. Эта заместительница сестры любила сексуальные удовольствия и имела друзей как мужского, так и женского пола. Ее близость с пациенткой обеспечивалась взаимной бессознательной игрой, в которой заместительница сестры делала вид, что является доминирующей, независимой личностью, а пациентка притворялась ведомой и подчиняющейся. На самом же деле именно пациентка контролировала выбор жилья, одежды, развлечений и интеллектуальных занятий для подруги.

На протяжении нескольких месяцев, предшествовавших второй суицидальной попытке, удовлетворенность пациентки текущим положением дел нарушалась опасениями, что отвергнутая соперница возьмет над ней верх, соблазнив заместительницу сестры. Вечером, незадолго до поездки к мосту, она увидела, как ее «любимая» разговаривала с этой женщиной. Она провела ночь в муках ревности и ненависти, предаваясь фантазиям, что стоит у двери старшей женщины с револьвером в руке, дверь открывается, и она стреляет. Наутро фантазия убийства превратилась в план самоубийства, и перед ездой кругами она вначале подъехала к месту работы подруги и убедилась, что та не проводит время с другой женщиной. Таким образом, суицид явился реакцией на желание убить заместительницу матери, угрожавшую завоевать любовь заместительницы сестры.

Однако катастрофу приблизила не только внезапная опасность потери любимого человека. Еще больше она боялась потерять тот опыт, который она чрезмерно идеализировала и расценивала как «безупречную любовь», «самое драгоценное» переживание, какое только могла подарить жизнь. Подобная экстатическая оценка любовного романа возникла на основе эротических переживаний, в которых обычные эмоциональные отношения оказались повернутыми на 180 градусов; на сознательном уровне любимая воспринималась

в качестве доминирующего мужчины, а на бессознательном – одновременно как отец и брат. Ядром этих фантазий была мысль, что пациентка должна принести ребенка любимой женщине. Эта фантазия, зародившаяся в процессе чувственных отношений, тщательно разрабатывалась во время их бесед. Таким образом, пациентка достигла состояния счастья, создав совершенно бредовую систему идей и переживаний. Нет никаких указаний на то, что пациентка прекращала контролировать эти бредовые идеи реальностью, за исключением, пожалуй, каких-то кратких и аффективно насыщенных моментов. Но при этом витальная эмоциональная значимость этих идей настолько превосходила их реальную ценность, что они превратились, бесспорно, в настоящий психоз, хотя ограниченный, не затрагивающий ее повседневной деятельности. Таким образом, достигнутое «идеальное состояние» было основано на бредовой системе, которую грозила разрушить заместительница матери. Пациентка не только переживала муки ревности, опасаясь потерять любовного партнера; она была не в состоянии справиться с потерей своего психотически сконструированного счастья.

Однако существовала еще более фундаментальная детерминанта ее кризиса. На глубинном и чрезмерно значимом уровне молодая женщина представляла нарциссические фантазии пациентки о себе как о мужчине и женщине. Однажды во время сеанса психоанализа она встала обнаженной перед зеркалом, представила себе, что ее отражение является телом любимой, и с обожанием взирала на «мягкие женственные изгибы» и «твердые, как у юноши, мышцы». Последовавшие ассоциации касались того, что она любила неосознанную детскую зависимость подруги, ее привлекательность для мужчин, прекрасные груди и одновременно восхищалась ее ловкостью и силой, спортивными способностями, воображая во время чувственных отношений, что девушка является мужчиной. Далее пациентка рассказала о своем сновидении: «Я стояла у окна, глядя в сад; затем я спустилась в сад и стала петь, смотря вверх, на окно». Во сне это было окно возлюбленной. Она выбрала для подруги квартиру, представляя, как сама склоняется на подоконник окна, глядя вниз, и получает чувственное удовольствие, ловя ветви растущего рядом дерева и втягивая их в комнату. Образ певицы в сновидении ассоциировался с конкретным эпизодом, когда в оперном театре ей представилось, как ноты, исходящие от любимой певицы, становятся видимыми, увеличиваются в размерах, поднимаются вверх, плывут по залу прямо к ней, вызывая возбуждение. Таким образом, латентное содержание сновидения является сходным с фантазиями, возникшими, когда она стояла обнаженной перед зеркалом: находясь в комнате своей любимой, она может втягивать в себя фаллос, а затем, уподобившись певице, может демонстрировать перед окном голос в образе фаллоса.

Соответственно, любимая стала для нее не только малышкой-сестрой, подругой, сексуальным партнером и заместителем мужчины, но и фокусом всех либидинозных потребностей. В реальных отношениях любимая помогла ей победить мать и заняла место младшей сестры. Пациентка всегда контролировала жизнь и поведение малышки и разделяла ее игры. В психотических от-

ношениях любимая удовлетворяла ее инцестуозное желание и представлялась отцом ее детей, а также являлась проекцией ее бисексуального нарциссизма. Ее подспудное желание быть одновременно нежной женщиной [sic] и маскулинным эксгибиционистом нашло свое выражение в символах сновидения;

вфантазиях с зеркалом она спроецировала эти желания на тело возлюбленной. Однако осуществлению этих доминирующих в любовном романе мотивов угрожало серьезное соперничество заместительницы матери. Аналогичные бессознательные фантазии побудили ее к возвращению к мужчине, которого она любила как брата, но отвергала в сексуальном смысле, а также к идентификации с братом путем совершения суицидальной попытки.

Таковы наиболее существенные мотивы данного суицидального акта. Однако ассоциации показали, что он в то же время был направлен и на удовлетворение других желаний. Так, многие словесные повторы, встречающиеся

врассказе пациентки о том, как она «скатилась» (а не «прыгнула» или «бросилась») с моста, и в описании ею эротических контактов с любимой показали, что эти отношения были символически воспроизведены в суицидальном акте. Фантазии самозахоронения ассоциировались с погружением в воду и фантазиями о нежной матери. Желание умереть подобно брату явилось следствием любви к нему и ее антагонизма. Зависть к обладанию пенисом была одним из ее наиболее сильных чувств по отношению к герою. Она проявилась и в насыщенных эмоциями фантазиях типа: «Пять моих пальцев подобны обнаженным мальчикам, которые мочатся», или «Когда я совершенно счастлива, я люблю прыгать и чувствовать себя подобно пенису», а также в презрении

клюбовникам и боязни «мужского высокомерия». Ее пристальное внимание

ктому, что было известно о сексуальном воздержании брата, и беспокойные расспросы о мотивах его поездки во Францию показали, что он (к ее полному удовлетворению) собственной смертью подтвердил свою девственность и способность противостоять воле матери. Таким образом, лишь путем идентификации с этим актом она получала возможность приобщиться к фаллическому всемогуществу своего брата; однако это желание являлось полным отвержением сверхстрогих табу, наложенных матерью на обоих детей, и поэтому удовлетворяло инфантильной потребности стать сильнее ее. Таким образом, фаллическая идентификация с братом, а также фантазии обладания младенцем, рожденным матерью, и погружения в воду являются различными способами добиться полной победы над матерью. Фантазии, приведшие пациентку

ксуициду, тесно связаны с навязчивой фантазией о направлении револьвера

всторону заместительницы матери и выстреле в нее; это было еще одним способом достижения той же цели. Револьвер ассоциировался с пенисом, и ранее, в период гомосексуальных отношений, пациентка испытывала глубокий протест в ответ на требование заместительницы матери, чтобы во время взаимной мастурбации она притворялась, что у той имеется пенис. В фантазии об убийстве с помощью выстрела из револьвера реальные отношения меняются на противоположные; а в фантазии о смерти, похожей на гибель брата, наконец осуществляются ее собственные желания достигнуть фаллического всемогущества и победить мать.