1.3. Истоки и становление следственного действия «проверка показаний на месте».

Проверка показаний на месте далеко не сразу приобрела статус самостоятельного следственного действия. Признанию её в этом качестве в ст. 194 УПК РФ предшествовала длительная, почти полувековая дискуссия между криминалистами и специалистами в области уголовного процесса. До этого в УПК РСФСР такое следственное действие предусмотрено не было, хотя и регламентировалось в уголовно-процессуальных кодексах Литовской ССР, Таджикской ССР, Туркменской ССР, Узбекской ССР, Армянской ССР, Казахской ССР, Киргизской ССР, Украинской ССР.

В процессе многолетней практики расследования преступле­ний сложилась особая организационно-тактическая процедура, наиболее эффективная совокупность тактических рекомендаций, приёмов и правил по проверке показаний на месте ранее допрошенных лиц, что фак­тически и привело к формированию самостоятельного следственно­го действия.

Одной из первых, вернее даже самой первой криминалистической работой, посвященной изложению ее основных тактических положений, явилась публикация в 1959 году сравнительно небольшой монографического характера работы А.Н. Васильева и С.С. Степичева под названием «Воспроизведение показаний на месте при расследовании преступлений»³⁶ В этой работе были обобщены и проанализированы тактические приёмы реальной следственной практики, относящиеся к проверке специфическим образом показаний подозреваемых, обвиняемых, свидетелей и потерпевших путем сравнения их сообщенных на допросе показаний с каким-либо конкретным местом происшедшего события, путь к которому, его расположение и обстоятельства они могут и должны воспроизвести. Хотя сама работа и именовалась «воспроизведение показаний на месте», но в ней перечислялись и другие названия, относящиеся к этому следственному действию, используемые на практике и в отдельных публикациях: «выход (вывод, выезд) на место», «уличная операция», «следственный эксперимент», «указание места совершения преступления», «допрос на месте», «воспроизводство преступления», «проверка показаний обвиняемого или свидетеля на месте». Последнее название из перечисленных оказалось самым признанным в последующих тактико-криминалистических публикациях, в которых уточнялись и дополнялись основные идеи и тактические положения работы А.Н. Васильева и С.С. Степичева.

В данной работе излагалась основная суть этого следственного действия, которая, как отмечали ее авторы, «заключается в том, что лицо, показания которого проверяются, указывает место, где происходили те или иные связанные с расследуемым преступлением события, о которых он ранее сообщил в своих показаниях, данных при допросе».³⁷ Особое внимание уделялось рассмотрению отличия проверки показаний от других следственных действий: осмотра места происшествия (при осмотре «следователь фиксирует обстановку в том виде, как она представляется его глазам»), обыска (поиски предметов и следов на улице, в лесу и т.п. местах «не затрагивают ничьих интересов»), допросов («при воспроизведении показаний фиксируются не только объяснения, но и действия этого лица»), следственного эксперимента («суть эксперимента заключается в опытных действиях... главное при воспроизведении показаний заключается не в опытных действиях, проводимых для установления объективной возможности или невозможности определенного обстоятельства при определенных условиях, а в установлении того, в какой мере сведения, содержащиеся в показаниях, соответствуют фактической обстановке на месте воспроизведения показаний»), предъявления для опознания («при предъявлении для опознания происходит установление тождества или сходства предъявляемого объекта с тем объектом, который сохранился в памяти опознающего... При этом опознаваемый объект предъявляется среди нескольких других»). «Если воспроизведение показаний, - писали А.Н. Васильев и С.С. Степичев, - не может быть отнесено ни к осмотру, ни к обыску, ни к эксперименту, ни к допросу, ни к предъявлению для опознания и его отличие от этих следственных действий носит не частный, а принципиальный характер, и в то же время его полезность для практики очевидна,, то ясно, что это есть новое самостоятельное следственное действие»³⁸.

Особое внимание в работе уделялось рассмотрению доказательственного значения проверки показаний на месте: «Во всяком случае на результатах воспроизведения показаний никогда нельзя механически основывать выводы следователя, а всегда надо помнить, что непосредственно эти результаты доказывают только одно — осведомленность или неосведомленность лица о проверяемых обстоятельствах... Осведомленность обвиняемого об обстоятельствах, связанных с преступлением, можно расценивать как одно из доказательств его виновности лишь в том случае, если эта осведомленность не может быть объяснена ничем другим, кроме его участия в совершении преступления... Доказательственное значение результатов воспроизведения показаний зависит прежде всего от того, откуда лицу, показания которого проверяются, известны обстоятельства, фигурирующие в проверяемых показаниях».³⁹

Авторы предостерегали от возможного использования воспроизведения показаний «для так называемого закрепления признания обвиняемого, рассчитанного на то, чтобы он подтвердил признание в присутствии понятых. … Поэтому совершенно недопустимо, - отмечали они, - проводить воспроизведение показаний только для того, чтобы заставить потерпевшего, свидетеля, подозреваемого или обвиняемого повторить свои показания в присутствии понятых. В этом случае никаких новых данных следствие не получает и лишь создается видимость подтверждения показаний якобы новым «объективным» доказательством. Подобное «закрепление» показаний обвиняемого, иногда встречающееся в практике, является грубым нарушением социалистической законности и не имеет никакого доказательственного значения... Задача следователя заключается не в «закреплении показаний», которые иногда могут быть ложными или ошибочными, а в проверке их подлинности и достоверности путем собирания объективных данных, подтверждающих или опровергающих эти показания»⁴⁰.

Особое значение придавалось присутствию при проведении этого следственного действия понятых: «желательно к каждому воспроизведению показаний привлекать новых понятых, чтобы они не смогли перепутать обстоятельства и результаты проведения следственных действий, если суд впоследствии сочтет нужным их допросить... Лицо, показания которого проверяются, должно идти впереди... и само указать путь следования (выделено мной — Е.Ц), давая при этом необходимые пояснения. Непосредственно за этим лицом следует идти понятым, для которых должно быть очевидно и убедительно, что действия исходят от лица, показания которого проверяются… Сам следователь должен, как правило, идти сзади понятых, внимательно наблюдая за всем происходящим, но ни в коем случае не вмешиваться в действия лица, показания которого проверяются. Всякие попытки с его стороны, даже с лучшими намерениями, вмешаться в эти действия могут только ослабить доказательственное значение результатов воспроизведения показаний. ...».⁴¹

Относительно этого следственного действия противоречивые мнения высказывались не только в криминалистических публикациях, но и, главным образом, представителями уголовного процесса. Известный юрист профессор М.М. Гродзинский расценивал как искусственное и совершенно неприемлемое предложение считать «выход на место» разновидностью опознания. «В настоящее время, - писал он, - развивается в советском уголовном процессе новое, ранее неизвестное следственное действие... советская процессуальная и криминалистическая литература, учитывая требования практики, должна теоретически разработать и осветить новое, созданное этой практикой следственное действие, четко определить его процессуальную форму и тактические приемы его проведения и тем обеспечить правильное и успешное его применение при расследовании и разрешении уголовных дел».⁴²

Иное мнение высказал М.С. Строгович, который считал, что «выход на место» относится к числу недопустимых и незаконных, обосновывая это имевшими место на практике случаями, когда «выход на место» проводился только для того, чтобы обвиняемый в присутствии понятых подтвердил свое признание. Как поясняли в связи с таким мнением А.Н. Васильев и С.С. Степичев «такое проведение «выхода на место» никем не рекомендовалось и действительно является недопустимым» ⁴³

Публикация А.Н. Васильева и С.С. Степичева явилась основой и своеобразным толчком к дальнейшим разработкам тактических положений проверки показаний на месте. Они ведь представляли своей работой Всесоюзный научно-исследовательский институт криминалистики Прокуратуры СССР. В предисловии к этой работе содержался призыв к уточнению и дополнению на основе обобщения практики расследования тактических особенностей проведения этого следственного действия.

В развитии и становлении в уголовно-процессуальном законодательстве Российской Федерации проверки показаний на месте как самостоятельного следственного действия выделяются три основных периода. Первый период — до 1960 года, то есть до принятия УПК РСФСР. Второй период от 1960 года до 2002 года, т. е. до введения в действие нового УПК РФ. Третий период характеризуется спецификой полемики и проблемными ситуациями по поводу проверки показаний на месте после введения в действие УПК РФ.

Во втором периоде в связи с принятием в 1960 году УПК РСФСР получили процессуальную регламентацию два новых следственных действия — предъявление для опознания и следственный эксперимент, однако проверка показаний на месте процессуального признания самостоятельным следственным действием не получила. Это было обусловлено отчасти различными взглядами криминалистов на данное следственное действие. Кроме того, определенную роль сыграло высказывание двух авторитетных в то время процессуалистов — М.С. Строговича и Н.Г Александрова, которые резко отрицательно выступили против проверки показаний на месте, рассматривая её «как завуалированное протаскивание ошибочного мнения об особом значении признания обвиняемого», не имеющего «ничего общего с советской юридической наукой», что противоречит «требованиям и духу советского законодательства».⁴⁴ Позиция этих ученых, хотя и опиралась, казалось бы, на высокие процессуально-нравственные основы, однако не учитывала реальную практику расследования. Как верно отмечено Н.В. Жогиным и Ф.Н. Фаткуллиным, «они правильно критиковали допускаемые при совершении данного действия ошибки, в то же время сами встали на неверный путь, вообще отрицая его допустимость и полезность»⁴⁵.

Во второй периоде, после 1960 года вплоть до введения в действие в 2002 году УПК РФ в развитии и становлении проверки показаний на месте как самостоятельного следственного действия большое значение имели работы многих ученых: Р.С. Белкина, А.Р. Ратинова, И.Е. Быховского, Н.А. Корниенко, В.А. Брауна, В.П. Бахина, М.Н. Хлынцова, М.Я. Розенталь, А.Г. Филиппова и других криминалистов.⁴⁶ Следует заметить, что в Теории доказательств проверка показаний на месте уже давно рассматривалась как самостоятельное следственное действие.⁴⁷

В этом периоде дискуссия по поводу процессуального и доказательственного значения проверки показаний на месте продолжалась. Наиболее яркое противостояние этому следственному действию принадлежит профессору А.М. Ларину, который вслед за М.С. Строговичем также бескомпромиссно не признавал проверку показаний на месте самостоятельным следственным действием. Он писал так: «Это не предусмотренное законом, но широко практикуемое милицией и следователями действие представляет собой конгломерат элементов допроса, следственного осмотра, эксперимента, предъявления для опознания, Оно состоит обычно в том, что, приведенный на место, где по версии обвинения совершено преступление, обвиняемый под объективами фото- и кинокамер рассказывает, как он это преступление совершил. Делается это для того, чтобы обвиняемый увяз в своем признании и не посмел отречься от него в ходе дальнейшего следствия и в суде, Одновременно искусственно создаются новые доказательства — фотоснимки, видеозаписи, показания допрошенных в качестве свидетелей присутствовавших при этой сцене понятых. Без этого не обходится ни одно ложное обвинение в убийстве, квартирной краже и т.п.»⁴⁸

Что можно сказать по поводу этого суждения? Автор действительно прав, изобличая недопустимые, незаконные, методы фальсификации доказательств, случавшиеся в процессе расследования раньше и имеющие, к сожалению, место и в настоящее время. А.М. Ларин был выдающимся высококлассным профессионалом, расследовавшим многие сложные дела, и к тому же в напряженной, многотрудной следовательской работе успевшим подготовить очень серьезные научные публикации и защитить диссертацию кандидата юридических наук.⁴⁹ Однако в своем суждении о проверке показаний на месте он упустил и недооценил свою собственную следственную практику, когда в процессе расследования ему приходилось самому использовать тот комплекс тактических приемов, который именуется проверкой показаний на месте. В своих публикациях он приводит следующий очень интересный пример расследования сложного, с поистине детективным характером сюжета дела об убийстве. Поскольку на изложенное суждение А.М. Ларина ссылаются авторы, выступающие против проверки показаний на месте, этот пример приводится почти без купюр, чтобы показать какой может быть роль проверки показаний на месте в раскрытии убийства и доказывании вины конкретного лица.

«Марине Николаевне Кошелевой передали по телефону на службу, что из-под дверей ее квартиры на лестницу идет дым. Когда она в считанные минуты добежала до дома и поднялась на третий этаж, пожарные уже собирались взломать дверь. Отстранив их, Мария Николаевна, отперла дверь своим ключом. Огонь, возникший из-за притока воздуха, был сбит водой из пожарных шлангов. Когда дым и пар рассеялись, она увидела на полу в проходе из комнаты в кухню труп своего сына Николая, студента двадцати лет от роду.

Судя по обстановке, пожар был недолгим. В первой комнате, проходной, сгорел постеленный на полу ковер и свисавшая со стола скатерть, обивка дивана, местами прогорел пол. Во вторую комнату и кухню огонь не проник.

В кухне на столе стояли две бутылки из-под водки, сковорода с остатками жареной рыбы, ножи, вилки, два фужера, пепельница с окурками сигарет — явные признаки выпивки двух человек.

Мария Николаевна рассказала, что последний раз видела сына, когда возвращалась на работу с обеденного перерыва, спускаясь по лестнице. Сын поднимался навстречу с незнакомым парнем. На вопрос, уплатил ли деньги, он ответил, что касса была закрыта (имелась в виду квартирная плата).

Собутыльник Николая вскоре был установлен. Им оказался некий Рябинин. Некоторое время он состоял в оперативном отряде добровольной народной дружины, был уличен в мелком мошенничестве и отчислен из отряда. Рябинин пояснил, что в тот день Николай случайно встретил его в магазине при покупке водки и пригласил к себе. После выпивки Николай захмелел и с папироской лег на диван. Тогда Рябинин ушел. О пожаре и гибели Николая узнал от общих знакомых.

По заключению эксперта Николай умер от отравления угарным дымом. Ожоги ног и других частей тела были посмертными. Все как будто говорило в пользу версии о несчастном случае от неосторожного обращения с огнем в состоянии алкогольного опьянения.

Мария Николаевна с этим никак не соглашалась и уверяла, что ее Коля, выпив пол-литра и даже литр, не мог опьянеть до того, чтобы бросить на ковер непогасшую спичку или сигарету. Она настаивала, что сын убит — неизвестно как и с какой целью. Признать ее доводы убедительными следователь не мог. Однако было одно обстоятельство, которое не укладывалось в версию о несчастном случае, а потому давало почву для других версий. В квартире, к моменту обнаружения пожара запертой, не оказалось ключа. Кто же запер ее снаружи? Уж не Рябинин ли? Так возникла пока еще слабая, неясная версия о причастности Рябинина к гибели Николая.

На очередном допросе Рябинин дополнил свои показания. Он рассказал, что разговор между Николаем и его матерью о деньгах, которые не сданы в кассу, навел его на мысль украсть эти деньги. Когда Николай опьянел и уснул, он вытащил из кармана его пиджака деньги, которых оказалось совсем немного, и ключи от квартиры, а из комода взял новую рубаху и оказавшиеся сломанными старые серебряные часы. Чтобы Николай погиб в огне и не мог уличить его в краже, он поджег скатерть на столе и ушел, заперев за собой дверь. Ключи бросил в снег во дворе. Деньги в тот же вечер потратил, разъезжая с приятелем на такси, покупая пирожки, сласти. Рубашку и часы продал знакомым.

Итак, признание в убийстве. Однако возможно ли ради жалкой кражи сжечь человека? Это в голове не укладывалось. Впрочем разыскать и отобрать у названных Рябининым лиц рубашку и часы не стоило большого труда. Но это были вещественные доказательства кражи. Ключей же - доказательства убийства — в указанном Рябининым месте не было, хотя в ходе осмотра снег очистили до самой земли» … (выделено мной — Е.Ц.).

«Неопытный следователь может соблазниться признанием, принять неоспариваемое обвинение за неоспоримое, истинное.

С точки зрения следователя, стоящего на уровне своих задач, признание обвиняемого, пока оно не проверено и не получило всемерного подтверждения, - не более чем версия, предположение, вероятное, а не достоверное объяснение обстоятельств дела.

Итак, в деле гибели Николая Кошелева признание обвиняемого не нашло подтверждения в существенной детали: в месте указанном обвиняемым ключей не оказалось. Это давало основания для разных предположений. Одно из них — в ложности показаний, относящихся к ключам, а значит, и об умысле оставить потерпевшего обреченным на смерть в запертой горящей квартире. А это возвращало к прежней версии о том, что Николай сам запер дверь квартиры изнутри после ухода Рябинина. В таком случае необнаружение в квартире можно бы предположительно объяснить тем, что их плохо искали, потеряли при уборке и ремонте после пожара. В то же время версию, основанную на признании обвиняемого, можно было бы сохранить, несколько ее модифицировав. Следователь вспомнил, что в период между пожаром и поиском ключей на дворе была оттепель и снег сошел, а затем наступило похолодание и новые снегопады. Значит ключи искали не в том снегу, в какой их мог бросить обвиняемый. При оттепели же ключи мог кто-нибудь увидеть и подобрать. Так оно и оказалось. Довольно быстро удалось разыскать соседку по дому потерпевшего, которая в свое время нашла ключи. Эксперт-криминалист подтвердил, что это ключи к замкам квартиры Кошелевых

Но оставалось невыясненным еще одно обстоятельство, вызывавшее сомнения. После выпивки Рябинин сохранил способность действовать целесообразно. Почему же он не боялся , что в момент кражи и поджога потерпевший проснется и не даст довести преступление до конца? Пили они как будто поровну одно и то же? А если не одно и то же? Последний вопрос был связан со сведениями о том, что на складе аптекоуправления, где одно время работал Рябинин, была совершена кража барбамилла — лекарства, обладающего снотворным действием. Ввиду этого была назначена экспертиза, и в остатках водки из фужера, изъятого на месте преступления, были выделены следы барбамилла. Тот же результат дало исследование печени трупа Николая. Так, совершенно неправдоподобная версия получила полное подтверждение».⁵⁰

Здесь стоит остановиться, чтобы проанализировать ситуацию с ключами, которые в этом деле являлись основным, можно было бы сказать «ключевым» доказательством по делу, подтверждающим факт умышленного убийства Кошелева Николая. Совершивший его Рябинин признался, что он поджег скатерть, чтобы Николай погиб в огне и не смог уличить его в краже, затем запер дверь ключами, взятыми из кармана пиджака Николая, и выбросил их в снег во дворе дома. Рябинин по предложению следователя показал место, куда выбросил ключи. Там их не нашли, но потом выяснилось, что ключи подобрала соседка. Как рассматривать действия следователя, связанные с поиском ключей? Их ведь надо было найти, чтобы проверить соответствует ли действительности полученное признание обвиняемого. А.М. Ларин называет показ этого места осмотром. Но фактически здесь была произведена проверка на том месте, куда Рябинин, по данным им на допросе признательным показаниям, выбросил ключи. Никто другой в данном случае выбросить ключи от квартиры Кошелевых не мог. Если бы ключи сразу же были обнаружены, то никакой необходимости в тщательном поиске их на этом месте не было. Поисковые действия после показа обвиняемым конкретного места, а также вокруг него, можно рассматривать как последующий после проверки показаний на месте осмотр места происшествия. Если бы, например, ключи были выброшены за забор на территорию, принадлежащую кому-либо, то данные поисковые действия приобрели бы характер обыска. По этому делу можно было бы провести еще одну проверку показаний с участием соседки, которая могла указать место, где она нашла ключи. При совпадении указанного ею места с тем местом, на которое показал Рябинин, было бы получено еще одно доказательство, подтверждающее признание обвиняемого.

А.М. Ларин излагает и еще один пример. «В приволжском городе на набережной был обнаружен труп с рубленой раной на голове. Неподалеку нашли топор... Эксперты-криминалисты и судебные медики дали заключение, что на костях черепа потерпевшего, а также на лакированном козырьке его фирменной фуражки оставлены следы именно этим топором... Следователь обратил внимание на прилипшие к лезвию топора чешуйки белого металла. Эксперт-химик определил, что это алюминиевый сплав... По подозрению в убийстве был задержан некий Федотов, у которого увидели штурманские часы иностранного производства, похожие на похищенные у потерпевшего. Федотов сознался в убийстве и, в частности, рассказал, что топор той же ночью украл из сарая во дворе близ набережной, а еще до нападения на потерпевшего этим топором разрубил корпус телефона-автомата, чтобы извлечь копилку с монетами. Подозреваемый указал и сарай (как потом выяснилось принадлежавший шкиперу баржи, который всю навигацию провел на реке и о краже топора узнал только от следователя) и телефонную будку... По заключению эксперта-химика, сплав металла, из которого изготовлен корпус аппарата, имеет тот же состав, что и чешуйки, обнаруженные на лезвии топора при осмотре. Эксперты-криминалисты установили, что разрубы корпуса телефона произведены тем же топором».⁵¹

В этом примере опять же после полученного на допросе признания подозреваемым в убийстве была произведена проверка его показаний на месте — он показал сарай, из которого взял топор, и ту телефонную будку, из которой незадолго до убийства с помощью этого же топора украл монеты, разрубив телефонный аппарат. А.М. Ларин не сообщает под видом какого следственного действия была проведена эта проверка, но ясно одно, что результаты этой фактически произведенной проверки показаний на месте нашли подтверждение в ходе дальнейшего расследования. Ведь смысл доказывания в ходе расследования по делу с помощью проверки показаний на месте в подобных ситуациях заключается в том, что если признавшееся в совершении преступления лицо, не оговаривает себя и других, то оно должно само показать место, где все происходило, воспроизвести обстановку, отдельные обстоятельства, продемонстрировать действия свои и других лиц. И эти его показания не должны противоречить материалам дела. Их необходимо подтвердить всей совокупностью собранных по делу доказательств. По этому делу, как сообщает А.М. Ларин, кроме того, дополнительно была подтверждена принадлежность изъятых у подозреваемого часов потерпевшему. Хотя технический паспорт этих часов и не сохранился, однако часовщик по фотоснимку узнал молодого военного, обратившегося к нему по поводу их ремонта. В журнале гарантийного ремонта был записан тот самый номер, что имелся на корпусе часов, изъятых у подозреваемого.

В приведенных примерах как раз и содержится информация, показывающая особое значение проверки показаний на месте при расследовании сложных для расследования и доказывания преступлений.

Особенности и проблемы функционирования проверки показаний на месте в третьем периоде, после введения в действие УПК РФ рассматриваются в последующих материалах настоящей работы.