Статья: "Живой" суд для "живого" права: конституционная транзитология и государственные сдержки и противовесы (Тониатти Р.)

("Сравнительное конституционное обозрение", 2016, N 5)

Документ предоставлен КонсультантПлюс

www.consultant.ru

Дата сохранения: 26.12.2018

"ЖИВОЙ" СУД ДЛЯ "ЖИВОГО" ПРАВА: КОНСТИТУЦИОННАЯ ТРАНЗИТОЛОГИЯ

И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СДЕРЖКИ И ПРОТИВОВЕСЫ <*>

Р. ТОНИАТТИ

--------------------------------

<*> Статья подготовлена на основе выступления автора на Международной научной конференции "Судебная власть в современных условиях становления правовой государственности", проведенной кафедрой судебной власти факультета права НИУ "Высшая школа экономики" совместно с Институтом права и публичной политики 27 мая 2016 года.

Тониатти Роберто, профессор сравнительного конституционного права Университета Тренто, Италия. Перевод с английского Троицкой Александры Алексеевны.

Со времен окончания Второй мировой войны большинство стран Европы столкнулись с преобразованиями своего конституционного режима. Результатом этого процесса стал выход за рамки конструкции "государства, управляемого правом", сложившейся в XIX веке, и переход к концепции "государства конституции". Основное русло европейского конституционализма в значительной степени связано с судебным конституционным контролем как средством обеспечения высшего положения конституции, ограничивающим пределы усмотрения политических ветвей власти и создающим для традиционного принципа разделения властей более широкие рамки сдержек и противовесов, включающих немажоритарные гарантии, такие как судебная власть в целом и конституционные суды в частности. Текст российской Конституции содержит множество нормативных связей с категорией "конституционного правового государства", выводимой на основе сравнительного исследования. Проведенный анализ показывает также, что в России принцип верховенства Конституции как высшего права страны, по крайней мере потенциально, может влиять на концепцию "живого" права и на роль "живого" суда, а равно и на идею институционального установления системы немажоритарных сдержек и противовесов, основанной на взаимодействии между законодателем и судебной властью.

Ключевые слова: конституционные преобразования, государственные сдержки и противовесы, "живое" право, "живой" суд, культура независимости судебной власти.

A living judiciary for a living law: constitutional transitions and governmental checks and balances

R. Toniatti

Toniatti Roberto, Professor of Comparative Constitutional Law, Trento University, Italy.

Most countries in Europe, since 1945, have experienced a transition of constitutional . The outcome of such a

process entails going beyond the 1800th century "law-governed state" (Etat de droit, Rechtsstaat) and achieving the establishment of the "constitutional law state" (Etat de droit constitutionnel, Verfassungsrechtsstaat). Mainstream European constitutionalism relies to a large extent - although not without controversial features - on judicial review of constitutionality as a means for ensuring the priority of the constitution over other sources of law, thus limiting the political discretion of the political lawmaker (Parliament), although democratically elected, and introducing the traditional principle of separation of powers into a wider framework of checks and balances, inclusive of non-majoritarian guarantees such as the judiciary at large and, in particular, constitutional courts. The text of the Russian constitution reveals a plurality of normative connections with the category of the "constitutional law state" resulting from a comparative research. The analysis suggests that also in Russia the rule of constitutional law as the supreme law of the land may have at least a potential impact on the concept of living law and on the role of a living judiciary, as well as on the construction of an institutional setting of non-majoritarian checks and balances founded on the interaction between the law-maker and the judiciary. A necessary element conditioning such transition is the culture of judicial independence, that may be regarded as the factor that combines and holds together all the facets of a system based on the rule of constitutional law (recruitment, training, managing the career of judges, presiding over judicial ethics and deontology, methods of legal interpretation).

Key words: constitutional transitions, governmental checks and balances, living law, living judiciary, the culture of judicial independence.

1. Введение

Пришедшее по итогам Второй мировой войны осознание исторического провала строго процедурного представления о принципах демократии и законности - а оба эти принципа были формально соблюдены в странах, диктатура большинства в которых привела к холокосту и войне, - способствовало установлению и приданию определенной конфигурации более сложной конституционной системе сдержек и противовесов для государственных институтов в отдельных европейских странах <1>.

--------------------------------

<1> Исключениями, не поддержавшими эту тенденцию, стали лишь очень немногие страны, такие как Дания, Финляндия, Нидерланды, Норвегия и Швеция, которые не сталкивались с серьезными авторитарными политическими позициями и движениями. Конституция Нидерландов доходит до установления (в статье 120) положения, в соответствии с которым "конституционность актов парламента и договоров не подлежит контролю со стороны судов". В науке это положение было прокомментировано как представляющее собой "нечто большее, чем узкое исключение конституционного контроля в отношении законов и договоров; помещенное в рамки жесткого разделения судебных и законодательных задач, данное положение являет собой основу для гораздо более широкого иммунитета законодателя по отношению к суду" (Heringa A.W., Kiiver Ph. Constitutions Compared: An Introduction to Comparative Constitutional Law. 3rd ed. Cambridge; Portland, OR: Intersentia, 2012. P. 183). В список исключений следует добавить также Бельгию и Швейцарию, чьи системы судебного конституционного контроля изначально были установлены главным образом с учетом федеративной организации власти в этих государствах.

Следовательно, европейский опыт создания "стран перехода" и соответствующего теоретического понятия имеет достаточно долгую историю <2> и включает большое количество идеологически различных подходов к транзиту от авторитарных и/или тоталитарных режимов.

--------------------------------

<2> Первый этап имел место сразу по окончании войны в конце 1940-х годов и затронул Италию и Германию, второй происходил в 1970-х годах и охватил Грецию, Португалию и Испанию, третий начался в 1990-х годах и относится к странам Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы.

Указанные события позволили разным формам правления выйти за рамки относящегося к XIX веку механистического применения принципа разделения властей и наложили заметный отпечаток на сдвоенный транзит, проявившийся в: 1) преобразовании внутреннего политического режима, от авторитаризма и/или тоталитаризма к либеральной конституционной демократии и 2) преобразовании правовой и конституционной системы, от правового государства (Rechtsstaat) к конституционному государству (Verfassunsrechtsstaat), в соответствии с господствующими в данный момент тенденциями западного конституционализма.

Оба перехода, совместно ведущих к системе конституционной демократии, то есть демократии, основанной на принципе верховенства конституции, были пройдены несколькими, если не большинством европейских государств, так что "переходное" состояние является частью общего пути. Такой обширный и длительный исторический опыт уже показал, что конституционные преобразования требуют времени для завершения и что в действительности не существует четко установленных и полностью убедительных (научных и даже политических) стандартов, которые позволяли бы сказать, когда процесс перехода определенно завершен. Возможно, оценка международного сообщества могла бы служить одним из надежных критериев <3>.

--------------------------------

<3> Так, в качестве одного из признаков того, что значительная часть пути преобразования пройдена, могло бы выступать членство в Европейском союзе, которому предшествует долгий и поэтапно наращиваемый процесс присоединения, а также проверка соответствия так называемым копенгагенским критериям.

Среди таких стран Российская Федерация, благодаря значимому историческому наследию, связанному с коротким и слабым контактом с либеральным конституционализмом XIX века, оборвавшимся в начале XX века и сменившимся относительно долгим и, несомненно, сильным социалистическим политическим режимом, а также с преобладанием позитивизма в правовой культуре, представляет собой особый тип, неизбежно оказывающий влияние на текущие конституционные события, оценка которых затруднена в отсутствие адекватного знания.

Я не заявляю даже просто удовлетворительного уровня знакомства с Конституцией Российской Федерации и ее текущим применением, помимо того, что следует из текстуального источника (переведенного вдобавок на английский

язык). По этой причине, осознавая, что Конституция - это нечто гораздо большее, нежели набор записанных слов, я все же выбрал в качестве метода моего исследования опору на текст Конституции 1993 года (с поправками 2008 и 2014 годов), для того чтобы: 1) выявить нормативные идеологические связи между российской Конституцией и основным руслом конституционализма в Европе и 2) оценить потенциал приобщения России к дальнейшему общему развитию европейского конституционализма и, как следствие, - среди других факторов - членства в Совете Европы, участия в Конвенции о защите прав человека и основных свобод и признания юрисдикции Европейского суда по правам человека <4>.

--------------------------------

<4> В рамках такого методологического подхода я привожу в сносках положения писаной Конституции Российской Федерации, из которых я вывожу наличие нормативных идеологических связей и потенциала ее участия в европейском конституционализме.

Таким образом, благодаря текстуальному воплощению таких нормативных идеологических связей и указанному потенциалу писаной Конституции <5>, моя статья может не фокусироваться на российском конституционном праве, какое оно есть или каким должно быть, а скорее основываться на предположении о применимости к российским институциональным установлениям основных системных функциональных черт того, что я называю "живым" судом для "живого" права.

--------------------------------

<5> См.: статью 1 российской Конституции, закрепляющую демократический и правовой характер Российского государства; часть 2 статьи 4, устанавливающую верховенство самой Конституции и федеральных законов на всей территории Российской Федерации; статью 15, в соответствии с которой Конституция РФ имеет высшую юридическую силу, прямое действие, а органы государственной власти и местного самоуправления, должностные лица, граждане и их объединения обязаны соблюдать ее; и часть 2 статьи 16, предусматривающую, что никакие другие положения Конституции не могут противоречить ее главе первой.

2. Конституционное развитие европейских стран "перехода"

Применительно к послевоенному времени следует сделать специальную ссылку на введение инновационных норм, эффективно защищающих независимость судебной власти и обеспечивающих судебный контроль за основными формами осуществления публичных полномочий, произошедшее в странах "перехода" в Западной Европе, в особенности в Италии ( Конституция 1947 года), в Германии (Основной закон 1949 года) и, хотя и с другими предпосылками и своими собственными оригинальными решениями, во Франции, что было заметно не так по Конституции 1946 года (статья 91 которой устанавливала Конституционный комитет), как по Конституции 1958 года (учредившей Конституционный совет, уполномоченный, среди прочего, осуществлять предварительный абстрактный контроль законодательства), тем более после конституционных поправок 2008 года, которыми тот же Совет был наделен полномочием проводить последующий конкретный контроль законодательства (в рамках так называемого приоритетного вопроса о конституционности). Пример Франции, не стоявшей перед необходимостью отрицания предыдущего авторитарного режима, показателен в плане тех культурных трудностей, с которыми сталкивается смещение фокуса с избираемого политически ответственного парламентского собрания на суд, чья легитимность в действительности укоренена в Конституции, а не в демократических выборах.

Следующий шаг в том же направлении был сделан в 70-е годы XX века, когда были приняты конституции в таких странах, отказавшихся от авторитарного режима, как Греция, Португалия и Испания; и затем еще один, совсем недавно, в 90-е годы, после коллапса Советского Союза, в рамках создания новых конституций в Российской Федерации и других бывших советских республиках, а также в странах Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы. Во всех этих странах был введен конкретный судебный контроль законодательства и явным или неявным образом был придан эффект прямого действия, защищаемого в судебном порядке по индивидуальным спорам, конституционным нормам, закрепляющим основные права.

Одновременно эти конституции неоднократно и систематически устанавливали сущностные и процедурные ограничения законодательных полномочий парламента, равно как и полномочий по принятию конституционных поправок <6>. Кроме того, они расширили набор и рамки применения инструментов, означающих прямой или опосредованный доступ к судебному конституционному контролю законов, административных актов и даже судебных решений.

--------------------------------

<6> См.: главу 9 Конституции РФ о ее пересмотре и поправках к ней, устанавливающую в том числе особый круг субъектов, имеющих право вносить предложения о поправках и пересмотре, а также процедуры для изменения глав первой, второй и девятой (происходящего в рамках полного пересмотра текста Основного Закона), глав с третьей по восьмую, и отдельно - порядок внесения изменений в статью 65, закрепляющую состав Федерации. Российская Конституция, хотя и не имеет "вечных" положений (eternity clauses), все же устанавливает иерархическую систему источников конституционного права. Более того, часть 5 статьи 13, запрещающая создание и деятельность общественных объединений, цели или действия которых направлены на подрыв основ конституционного строя, обеспечивает конституционную защиту конституционному демократическому режиму; кроме того, часть 1 статьи 16 особо подчеркивает, что основы конституционного строя не могут быть изменены иначе как в порядке, предусмотренном для этого самой Конституцией.

Далее, имело место усиление роли суда в защите основных прав и свобод как результат международного сотрудничества в рамках Совета Европы (здесь следует указать на европейскую Конвенцию о защите прав человека и основных свобод и Европейский суд по правам человека в Страсбурге) <7>, а также процесса европейской интеграции при создании сначала Европейских сообществ, а затем Европейского союза, в котором получила развитие новая система защиты основных прав Европейским судом правосудия в Люксембурге (причем главным образом по его собственной инициативе), поддерживающим "судейский диалог" с национальными судами стран-участниц.

--------------------------------

<7> В контексте российской Конституции следует выделить ее часть 4 статьи 15, в соответствии с которой общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы и, кроме того, международные договоры имеют преимущество перед законом в случае расхождения между ними.

В то же время следует заметить, практически как две стороны одной медали, не только легко различимую экспансию роли конституционного контроля, в частности далеко выходящего за рамки ограниченной кельзеновской модели "негативного законодателя", но и - хотя тут мы имеем дело с очень спорным вопросом - превалирующую позицию молчаливого согласия на такую экспансию со стороны политических ветвей власти, функционирующих в рамках государств, равно как и властей государств по отношению к двум европейским судам.

Можно уверенно идентифицировать введение судебного конституционного контроля как фактор, характеризующий послевоенный европейский конституционализм - национальный, наднациональный и международный - в той мере, в какой и сама форма управления может рассматриваться как пережившая историческую трансформацию, от принципа верховенства права к принципу "верховенства конституции", от правового государства (Rechtsstaat) к конституционному

государству (Verfassungsrechtsstaat), от принципа законности к принципу конституционной легитимности ( constitutionnelle). Иными словами, любое описание современного европейского конституционализма, которое

ограничивалось бы традиционной для XIX века моделью разделения властей и игнорировало бы включение в систему государственной организации судебной власти, особенно конституционных судов, и функциональный обмен между ними и судами общей юрисдикции, было бы неточным, неадекватным и дезориентирующим <8>.

--------------------------------

<8> См.: статью 10 российской Конституции, устанавливающую принцип разделения властей в России на законодательную, исполнительную и судебную, а также часть 1 статьи 11, содержащую перечень органов, осуществляющих государственную власть, включая суды Российской Федерации (хотя система сдержек и противовесов не установлена тут так явно, как в других переходных конституциях).

Требует ли подобная историческая трансформация также и соответствующей теоретической трансформации и совершенствования как стабильной характеристики западной правовой традиции? Ф. Рубио Льоренте, имевший большой опыт работы в качестве судьи испанского Конституционного суда, писал о том, что "введение конституционного правосудия в Европе было следствием не эволюции, а скорее революции", и полагал, что существует большая потребность в "теории юрисдикции, делающей упор на описании ее настоящей природы и акцентирующей ее творческий момент, нежели в теории механистического суда" <9>.

--------------------------------

<9> Llorente F.R. Constitutional Jurisdiction as Law-Making // Law in the Making: A Comparative Survey / Ed. by A.

Pizzorusso. Berlin; Heidelberg: Springer, 1988. P. 156 - 185, 165.

Действительно, у нас нет теории, которая надлежащим образом и вполне убедительно описывала бы новую роль судебных органов (конституционных и общей юрисдикции, но также и международных и наднациональных). В то же время мы должны признать, что та теория, которая у нас есть (о судьях-правоприменителях; о судьях, которые не толкуют право, не отыскивают его, а только применяют писаные законные источники), устарела и не годится для объяснения того, как система работает. Таким образом, мы имеем сложившуюся практику, которая, хотя и остается весьма противоречивой, все же получила широкое распространение и по крайней мере имплицитное принятие.

Другими словами, описание Верховного суда США как "наименее опасной ветви" в статьях федералиста или континентального судьи как простого "правоприменителя" в соответствии с хорошо известным определением Монтескье - в той мере, в какой оба определения подразумевают полное отсутствие у судов дискреционных полномочий толкования (а по сути, означают судей-автоматов), которые могли бы иметь хотя бы непрямое политически значимое влияние, - не вполне соответствует нынешним доминирующим чертам судебной власти, какими мы их знаем.

Отсюда и возникает вопрос: являемся ли мы свидетелями патологического регресса европейских конституционных систем, методичного уничтожения традиционного демократического принципа, поддерживающего власть политически избираемого и политически ответственного большинства, уничтожения, происходящего к пользе иной системы правления судей <10>, то есть системы правления нескольких неизбираемых и политически неответственных лиц из числа верхушки судейского корпуса? Или, напротив, включение судей, особенно конституционных судов, взаимодействующих с судами общей юрисдикции, в существующую систему власти и политических институтов является вполне здравой чертой, понятным последствием усиления принципа верховенства конституции, не совпадающего с традиционным верховенством права, надлежащей немажоритарной гарантией <11> против самой возможности возникновения диктатуры большинства, дальнейшим шагом, усиливающим сдержки и противовесы, включая сдержки и противовесы, выходящие за рамки большинства, между государственными институтами?

du judiciaire de la des lois. Paris: M. Giard & Cie, 1921 (Paris: Dalloz, 2005).

<11> Важно подчеркнуть, что "немажоритарный" (non-majoritarian) - это не синоним слова "антимажоритарный" (anti-majoritarian), до тех пор пока парламентское большинство не принимает законы в нарушение конституции. В этом смысле "немажоритарный" является, скорее, синонимом термина "соответствующий конституции" или "согласующийся с большинством, которое следует конституции", как было установлено в рамках судебного толкования.

3. Принцип верховенства конституции как господствующего права страны и его влияние на концепцию "живого"

права и роль "живого" суда

Моя гипотеза о выстраивании институционального установления немажоритарных сдержек и противовесов, основанных на взаимодействии между законодателем и судами, базируется на признании того, что:

1)принцип верховенства конституционного права как "высшего права страны" должен восприниматься серьезно;

2)принцип верховенства конституционного права, воспринятый серьезно, требует признания его функции, а именно

функции имплементации конституции и определения политики, соответствующей конституции;

3)подобная функция имеет негативный характер (в том смысле, что означает признание недействительным любого выражения публичной власти, не соответствующего высшему праву страны), а равно и некоторые позитивные проявления (упреждающее обязательство полного воплощения норм конституции);

4)подобная функция подчеркивает сотрудничество между политическими ветвями и судебной ветвью власти и, следовательно, воплощается в совместном полномочии интерактивного нормотворчества, позволяющем "живым" судам толковать и приводить в исполнение "живую" конституцию, а "живому" представительному законодателю приспосабливать ее нормы к меняющейся действительности;

5)из-за широко распространившейся нехватки политического представительства суды имеют конкурентное преимущество перед законодателем, заключающееся в том, что они ближе к множеству нужд и потребностей индивидов и меньшинств и потому дают функциональное выражение интересам и правам, не получившим адекватной защиты в

рамках принципа большинства, вводя необходимый немажоритарный балансирующий механизм имплементации конституции;

6)такое установление действительно обеспечивает системный балансирующий эффект, как было указано, хотя и несколько парадоксально, с помощью молчаливого согласия политических ветвей власти или их периодически озвучиваемой реакции на недопустимо широкую экспансию судов посредством использования механизмов изменения конституции, то есть изменения самих парадигм толкования последней;

7)соотношение между судейским активизмом и судейским самоограничением должно быть результатом общего осознания требования системного балансирующего эффекта, имеющего опорой немажоритарные сдержки и противовесы;

8)наконец, подобное общее осознание в значительной степени определяется культурой независимости судебной власти, существующей в данной системе.

Культура независимости судебной власти - сложная категория: она вытекает из прошлого и при этом воплощается и развивается в современности; она формализована и укоренена в писаном праве и все же становится видимой в практике принятия судами решений, а также в конкретных деяниях судей, как в стенах судов, так и за их пределами; она имеет социологические основания, но в то же время оказывает вполне правовое и институциональное влияние на судебные процессы, а также на законодательную деятельность, разделение властей и систему сдержек и противовесов.

Независимость судебной власти может рассматриваться как многоликая характеристика системы, основанной на принципе верховенства права (характеристика, касающаяся назначения, подготовки, управления карьерой судей, довлеющая над судейской этикой и деонтологией, затрагивающая методы правовой интерпретации), а культура этой независимости - как фактор, который объединяет и удерживает все эти проявления.

В действительности культура независимости судебной власти - это часть правовой культуры страны в целом, поскольку она не связана с одним только миром судей, но идет гораздо дальше, включая также ожидания юридического сообщества, институтов, вырабатывающих общие направления политики и создающих законы, и общества в целом. С этой точки зрения, культура независимости судебной власти - это бесценный ресурс всей системы, и если она утрачивает свои системные основы, негативные последствия приобретают общий характер.

Вполне очевидно, что совершенно необходимо интерпретировать независимость судебной власти как

немажоритарный по своему существу балансирующий элемент для всякого государства, где действует принцип верховенства конституции. Укоренение представления о столь большом значении культуры независимости судебной власти - это особый вызов для политических систем, столкнувшихся с системным транзитом.

4. Независимость судебной власти и толкование права

Независимость судебной власти - это предпосылка для успешного преодоления всех трудностей, возникающих в процессе толкования права.

В странах романо-германской правовой семьи догма полноты системы права и обязанности судей вырабатывать решение для любого конфликта, применяя существующие нормы (принцип non liquet), требует наличия нормы, которая превращала бы эту догму в функциональный инструмент. Например, в Гражданском кодексе Российской Федерации такая дополнительная норма содержится в статье 6, которая прямо опирается на идею необходимой толковательной свободы усмотрения судей (по-видимому, используемой с учетом обязанности действовать в соответствии с Конституцией) <12>.

--------------------------------

<12> См.: статью 6 Гражданского кодекса РФ "Применение гражданского законодательства по аналогии": "1. В случаях, когда предусмотренные пунктами 1 и 2 статьи 2 настоящего Кодекса отношения прямо не урегулированы законодательством или соглашением сторон и отсутствует применимый к ним обычай, к таким отношениям, если это не противоречит их существу, применяется гражданское законодательство, регулирующее сходные отношения (аналогия закона). 2. При невозможности использования аналогии закона права и обязанности сторон определяются исходя из

общих начал и смысла гражданского законодательства (аналогия права) и требований добросовестности, разумности и справедливости" (выделено мной. - Р.Т.).

Опора на независимость судебной власти относится к общим условиям надлежащего функционирования системы при самых разных обстоятельствах, хотя рамки усмотрения судей в процессе толкования необходимы и имманентно присущи самому явлению усмотрения.

Указания на это здравым образом присутствуют в российской Конституции: 1) по отношению к толкованию "общепризнанных прав и свобод человека и гражданина", не упомянутых в Конституции (ч. 1 ст. 55); 2) применительно к конституционному контролю в случаях, требующих судебной проверки разумности и пропорциональности федеральных законов, ограничивающих права и свободы человека и гражданина "только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства" (ч. 3 ст. 55); 3) касательно судебного толкования норм текущего законодательства в соответствии с Конституцией, международными договорами, практикой Европейского суда по правам человека.

Далее, в Конституции имеются нормы, указывающие на иерархию источников права, в том числе через установление различных процедур их принятия и изменения (ст. 16); на правила толкования правомерности ограничений некоторых основных прав в период действия режима чрезвычайного положения (ст. 56); на подходы к толкованию общих положений Конституции (например, принцип социального государства, закрепляемый статьей 7, или принципы единого экономического пространства, свободного перемещения товаров, услуг и финансовых средств, поддержки конкуренции и свободы экономической деятельности в соответствии со статьей 8); на защиту реального содержания конституционных прав посредством закрепления прямого действия Конституции и в отсутствие "посреднического вмешательства" законодателя (статья 15; отметим также статью 3 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" <13>). Можно говорить также о возможностях судов ссылаться на практику иностранных или европейской юрисдикций.

--------------------------------

<13> "В целях защиты основ конституционного строя, основных прав и свобод человека и гражданина, обеспечения верховенства и прямого действия Конституции Российской Федерации на всей территории Российской Федерации Конституционный Суд..." (выделено мной. - Р.Т.).

Важно уточнить, что мнение, представленное в этой статье, не представляет собой даже начальной попытки создать правовую теорию. Оно высказывается здесь просто для того, чтобы еще раз подчеркнуть потребность в такой теории, акцентировав здравую (а не патологическую) роль, которую должна играть судебная власть, в том числе осуществляя конституционный контроль.

Эти личные наблюдения в действительности требуют целого ряда (обычно присутствующих) предпосылок и системных и поведенческих характеристик, таких как: 1) качественный процесс получения судьями, особенно конституционными, высшего юридического образования, их отбора и повышения ими квалификации, включая получение знаний об иностранном и международном опыте, что означало бы воспроизведение ключевых ценностных ориентиров страны и совокупности ее социальных основ и возможность получить доверие и легитимную поддержку от всех граждан и на разумных основаниях ожидать согласия со стороны политических ветвей власти (судебная власть, отражающая существующий в обществе плюрализм) <14>; 2) установление рамок сотрудничества с судами общей юрисдикции (включая дополнительную возможность последних обращаться в конституционный суд по вопросам конституционности) в целях усиления системной восприимчивости к верховенству Конституции (в том числе в среде юристов); 3) надлежащий баланс между судейской сдержанностью и судейским активизмом, основанный на общем понимании истинной роли Конституционного Суда; 4) широкий набор инструментов, разработанных в практике самого конституционного суда (творческая составляющая судебного толкования), например: а) обусловливание конституционности каких-либо положений определенным их истолкованием; б) уточнение действия собственного решения во времени; в) разработка принципов конституционного толкования как своего рода "предложений" для законодателя; 5) принцип предпочтения конкретного контроля абстрактному (и предварительному) контролю; 6) понимание юридической ответственности судей, реализуемой, в частности, в ходе критической оценки процесса принятия ими решений (особые и совпадающие мнения представляют собой способы достижения надлежащего уровня ответственности).

--------------------------------

<14> В сущности, культура независимости судебной власти должна достигать надлежащего баланса между целями и наиболее важными требованиями независимости, установленными в статье 29 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" ("Судьи Конституционного Суда Российской Федерации независимы и