2. Право на правду в практике Европейского суда
по правам человека
Положения Европейской конвенции по правам человека <1> и Протоколов к ней не содержат понятия "право на правду" ни в одном из его значений, описанных выше. Однако это вовсе не значит, что это важнейшее развитие в области международного права игнорируется Судом. Особенно в последние годы Суду пришлось столкнуться с рядом ситуаций, которые тесно связаны с правом на установление истины, и путем принятия соответствующих постановлений внести свою лепту в развитие подходов к его реализации. По мнению автора, эти ситуации можно разделить на три группы.
--------------------------------
<1> Конвенция о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.
Право на эффективное расследование.
К первой группе дел стоит отнести жалобы на нарушение фундаментальных прав человека, гарантированных ст. ст. 2 и 3 Европейской конвенции, - права на жизнь и права на защиту от жестокого и унижающего достоинство обращения и наказания и пыток. В такого рода делах Суд давно признает самостоятельное обязательство процедурного характера в отношении жертв нарушений или их родственников в случае смерти. При этом важно помнить, что текст Конвенции не содержит прямого указания на обязательство проведения расследования, формулируя оба права через классический запрет предпринимать действия, которые подпадают под понятия "лишение жизни" или "пытки". Это обязательство, без которого сегодня невозможно представить себе правовой ландшафт Европы, выводится практикой суда последних трех десятилетий в массиве индивидуальных дел. Вкратце его можно сформулировать как требование проводить эффективное расследование в случаях насильственного лишения жизни либо применения недозволенного обращения, особенно когда предполагаемыми виновниками оказываются органы государственной власти <1>. Важно подчеркнуть самостоятельный характер этого требования, которое может возникнуть в ситуации, когда не имело места нарушение материально-правовых требований Конвенции <2> или когда само событие выходит за рамки юрисдикции Суда, например по основаниям времени <3>.
--------------------------------
<1> О повторяющихся проблемах расследования в делах против России см.: Чернышова О.С. Защита права на жизнь: обзор практики Европейского суда по правам человека по жалобам против Российской Федерации // Журнал конституционного правосудия. 2013. N 5.
<2> Rantsev v. Cyprus and Russia, N 25965/04, § 232, ECHR-2010.
<3> Varnava and Others v. Turkey (G.C.), N 16064/90, 16065/90, 16066/90, 16068/90, 16069/90, 16070/90, 16071/90, 16072/90 and 16073/90, § 185, ECHR-2009; Cyprus v. Turkey [G.C.], N 25781/94, § 130, ECHR 2001-IV.
Одним из важнейших требований процессуального характера по ст. ст. 2 и 3 Конвенции является участие жертв и родственников погибших в расследовании, проводимом на национальном уровне. По мнению Суда, "общество должно осуществлять достаточный контроль за следствием и его результатами, что должно представлять собой не только теоретическую, но и практическую возможность. Степень общественного контроля может изменяться в зависимости от ситуации. Однако во всех случаях родственники потерпевшего должны участвовать в разбирательстве в степени, необходимой для защиты их законных интересов" <1>.
--------------------------------
<1> McKerr v. the United Kingdom N 28883/95, § 115, ECHR 2001-III.
Если эти требования не соблюдаются, следует вывод о нарушении процессуального аспекта права, гарантированного ст. ст. 2 или 3 Конвенции. Вот что Суд указал, например, в деле о расследовании смерти заключенного в России:
"...в ходе следствия заявитель и прочие члены семьи были полностью исключены из процесса. В противоречии с обычной практикой по национальному законодательству они не были официально признаны потерпевшими по уголовному делу, то есть не получили процессуального статуса, который давал бы им право вмешиваться в ход следствия. Даже при условии, что участие семьи могло быть гарантировано иными способами, чего не было в данном случае, сроки их доступа к материалам дела не были определены. Они никогда не информировались относительно каких-либо собранных доказательств или свидетелей, включая назначение экспертов для проведения посмертной психолого-психиатрической экспертизы, и с ними не консультировались по данным вопросам, поэтому они не могли принять участие в назначении экспертов. Заявитель не получил никакой информации о движении производства по делу, и о том, что оно было прекращено... ему было сообщено только спустя пять месяцев. Соответственно, расследование не обеспечило надлежащей подотчетности общественности хода расследования и его результатов; не гарантировало оно и интересов ближайших родственников" <1>.
--------------------------------
<1> Trubnikov v. Russia, N 49790/99, 5 July 2005, § 92.
Однако и в этой группе дел можно отметить некоторые тенденции, характерные для развития права на установление истины как "права общества знать правду". Так, например, в Постановлении по делу "Ассоциация 21 декабря 1989 г. и другие против Румынии" суд подчеркнул "значение (расследования гибели десятков людей во время подавления армией восстания в 1989 г.) для румынского общества, которое заключалось в праве многих жертв на информацию и предполагало право на эффективное судебное разбирательство и возможное право на компенсацию, должно было стимулировать национальные органы к безотлагательному рассмотрению дела... чтобы исключить признаки безнаказанности определенных действий" <1>. Таким образом, хотя само деяние состоялось за рамками временной юрисдикции Суда, было упомянуто значение расследования грубого нарушения прав человека для общества в целом.
--------------------------------
<1> Association "21 December 1989" and Others v. Romania, N 33810/07 and 18817/08, 24 May 2011, § 142. Русский перевод опубликован в: Бюллетень Европейского суда по правам человека. Специальный выпуск. 2012. N 1.
В недавнем Постановлении, также принятом против Румынии, суд впервые признал возможность для неправительственной организации, представляющей интересы жертвы предполагаемого нарушения права на жизнь, принести жалобу в суд. Речь шла о расследовании обстоятельств смерти в государственном интернате подростка-инвалида, у которого не было законных представителей. Суд признал, что в обстоятельствах дела и для того, чтобы дать возможность рассмотреть жалобу погибшего, относящегося к наиболее уязвимой категории лиц и не имеющего законного представителя, необходимо допустить к участию в деле неправительственную организацию, представляющую его интересы <1>. Стоит отметить, что в данном деле был сделан ряд представлений третьими сторонами, в том числе Комиссаром Совета Европы по правам человека. Amicus призывали Суд признать особую роль НПО в деле представления интересов наиболее уязвимых представителей общества, например лиц с серьезными психическими и физическими недостатками, особенно в ситуации, когда жалоба касается обстоятельств смерти таких лиц. Однако большинство судей предпочло воздержаться от установления общих принципов, сославшись на конкретные обстоятельства данного дела. Такой узкий подход был раскритикован в отдельных и особых мнениях ряда судей Большой Палаты, приложенных к Постановлению <2>.
--------------------------------
<1> Centre for Legal Resources on behalf of v. Romania (G.C.), N 47848/08, 17 July 2014, § 111, 112.
<2> Отдельные и особые мнения судей Пинто дель Альбукерке, Шпильманна, Бьянку и Нуссбергер.
Насильственные исчезновения в практике Европейского суда: общий подход.
Второй группой дел, в которой проявляется право на установление истины, стали ситуации насильственных исчезновений. Общие подходы Европейского суда в этой области были сформулированы прежде всего в делах по жалобам на исчезновения на территории Кипра и в районах Турции, охваченных в 1980-х гг. курдским сепаратистским движением, а затем по жалобам из регионов российского Северного Кавказа и бывшей Югославии <1>.
--------------------------------
<1> См.: Келлер Х., Чернышова О. Дела о насильственных исчезновениях в практике Европейского суда по правам человека и Комитета по правам человека ООН: сходства и различия // Международное правосудие. 2013. N 4 (8).
Суд рассматривает ситуацию насильственного исчезновения как сложное явление, нарушающее несколько прав как самого исчезнувшего, так и членов его семьи. В частности, Суд считает, что помимо нарушения материальной и процессуальной части ст. 2 Конвенции, гарантирующей право на жизнь, имеет место также нарушение ст. 5 ("Право на свободу и личную неприкосновенность"). В отношении родственников пропавших лиц отсутствие права на установление истины компенсируется соответствующим толкованием судом ст. 3 Европейской конвенции. По мнению Суда, случаи исчезновений не требуют отдельного разрешения вопроса о предполагаемом нарушении ст. 8 Конвенции ("Право на уважение частной и семейной жизни"), поскольку признание Судом нарушений ст. ст. 2 и 3 Конвенции является достаточным для защиты прав жертв <1>. Бездействие государства в ответ на жалобы родственников причиняет им достаточно серьезные страдания и стресс, чтобы подпасть под обращение, запрещенное ст. 3 Конвенции <2>. Наконец, Суд устанавливает нарушение права на эффективное средство правовой защиты (ст. 13 Конвенции) в случаях, когда в отсутствие адекватного расследования заявителю были недоступны иные средства правовой защиты.
--------------------------------
<1> Cyprus v. Turkey [G.C.], N 25781/94, § 161, ECHR 2001-IV; Luluyev and Others v. Russia, N 69480/01, § 133, ECHR 2006-XIII (extracts).
<2> Orhan v. Turkey, N 25656/94, 18 June 2002, § 358; Imakayeva v. Russia, N 7615/02, § 164, ECHR 2006-XIII (extracts).
Часто цитируемая позиция Европейского суда по вопросу об обязательствах государств в отношении лиц, исчезнувших в период вооруженного конфликта, сформулирована в постановлении, касающемся исчезновения людей на Кипре. Суд пришел к выводу, что, какова бы ни была судьба исчезнувших лиц, с того момента, как они попали в руки государства-ответчика, за них необходимо отчитываться, и это требование основано на принципах международного гуманитарного права:
"Статью 2 Конвенции надо по мере возможности толковать с учетом общих принципов международного права, в том числе и норм международного гуманитарного права, которые играют важнейшую и общепризнанную роль в смягчении жестокости и бесчеловечности вооруженных конфликтов. <...> В зоне международного конфликта Договаривающиеся Государства обязаны защищать жизнь тех, кто не участвует или перестал участвовать в боевых действиях. Это относится и к оказанию медицинской помощи раненым; в случаях, когда комбатанты погибли или были ранены, необходимость отчитаться за них требует должным образом захоронить останки и обязывает власти собрать и предоставить информацию о личностях погибших или раненых лиц и о том, что с ними стало, или разрешить это сделать таким органам, как МККК" <1>.
--------------------------------
<1> Varnava and Others v. Turkey (G.C.), § 185.
Соответственно, если государство-ответчик не отчитается за судьбу лиц, пропавших во время конфликта, которые оказались в его власти, это приведет к длящемуся нарушению предусмотренного Конвенцией процессуального обязательства по защите права на жизнь. Этот же подход был распространен Судом и на ситуации насильственных исчезновений, в делах по которым он многократно подчеркивал, что процессуальные обязательства государства, вытекающие из факта насильственного исчезновения, продолжают существовать до тех пор, пока местонахождение и судьба исчезнувшего не будут известны <1>.
--------------------------------
<1> Varnava and Others v. Turkey, § 186; v. Bosnia and Herzegovina N 4704/04, 15 February 2011, § 46; Tashukhadzhiyev v. Russia N 33251/04, 25 October 2011, § 76.
Там же, где принятие мер общего и индивидуального характера возможно, Суд может дать конкретные указания, направленные на исправление системной проблемы. Важнейшее развитие практики Суда в области насильственных исчезновений можно найти в Постановлении по делу "Аслаханова и другие против Российской Федерации" <1>. В нем Суд указал на системный характер нерасследования исчезновений, имевших место в Чечне и Ингушетии в 1999 - 2006 гг., и посчитал, что для прекращения длящегося нарушения ст. ст. 2 и 3 Конвенции необходимо принять срочные и конкретные меры. Это должно быть сделано прежде всего с целью прекращения продолжающихся страданий родственников пропавших лиц, проведения эффективного расследования случаев похищений, незаконных задержаний и исчезновений, предположительно совершенных военнослужащими, а также обеспечения получения семьями жертв надлежащей компенсации:
--------------------------------
<1> Aslakhanova and Others v. Russia, nos. 2944/06, 8300/07, 50184/07, 332/08 and 42509/10, 18 December 2012. Постановление на русском языке опубликовано на сайте СПС "КонсультантПлюс".
"Первая группа мер, которые необходимо рассмотреть и которые, по мнению Суда, являются наиболее срочными, касается страданий родственников жертв исчезновений, которые до сих пор находятся в мучительном неведении относительно судьбы членов своих семей и обстоятельств их предполагаемой гибели. <...> Из рассматриваемых дел, а также из ряда предшествующих постановлений Суда по данной теме очевидно, что в этом отношении уголовные расследования особенно неэффективны, что приводит к возникновению острого чувства беспомощности и беспокойства у потерпевших. Как правило, расследования похищений, обстоятельства которых свидетельствуют о проведении тайной специальной операции, не приводят к установлению судьбы пропавших без вести лиц. Несмотря на масштаб и серьезность проблемы, отмеченные в ряде внутригосударственных и международных докладов, реакция на этот аспект человеческих страданий, предоставляемый в ходе уголовных расследований, остается неудовлетворительной" <1>.
--------------------------------
<1> Aslakhanova and Others v. Russia, § 223, 224.
Постановление содержит и ряд других рекомендаций, прямо перекликающихся с различными описанными выше гранями права на установление истины в контексте насильственных исчезновений.
Отметим, что нарушение ст. 3 Конвенции в отношении родственников исчезнувшего не ограничено ситуациями, когда ответственность за исчезновение (презюмируемое нарушение права на жизнь) лежит на государстве. В определенных случаях его самостоятельный характер подтверждается тем, что неспособность государства содействовать родственникам в установлении судьбы и местонахождения пропавшего, а то и создание препятствий к самостоятельному установлению истины могут оцениваться как грубое, длящееся и бессердечное пренебрежение обязательством содействовать такому установлению <1>.
--------------------------------
<1> v. Turkey, no. 48804/99, 24 January 2008, § 96.
Прагматический подход к ситуациям насильственных исчезновений.
Постановление по делу "Палич против Боснии и Герцеговины" стало первым постановлением об установленном факте исчезновения, в котором Суд, изучив жалобу по существу, не нашел нарушений какой-либо из статей Конвенции. Муж заявительницы считался пропавшим без вести на протяжении 14 лет, прежде чем его останки были эксгумированы, идентифицированы и захоронены. Два лица, причастные к убийству, были установлены, но не понесли уголовной ответственности. Постановление Суда содержит детальный анализ индивидуальных и общих мер, принятых Боснией для решения проблемы исчезновений и в более широком смысле - ситуации с розыском исчезнувших лиц. Суд проанализировал работу Международного трибунала по бывшей Югославии и Института Боснии и Герцеговины по вопросам пропавших без вести и национальные правовые нормы, направленные на упрощение административных механизмов для семей жертв, установление механизмов компенсации и т.д. Некоторые меры, которых требовала заявительница и которые были нацелены на борьбу с безнаказанностью за совершение самых тяжелых нарушений прав человека, в частности наказание виновных, реализованы не были. Тем не менее Суд пришел к заключению о том, что это произошло по объективным причинам <1>.
--------------------------------
<1> См.: v. Bosnia and Herzegovina. Стоит отметить, что по данному делу имелись довольно убедительные особые мнения национального судьи (судья Вехабович) и Президента Палаты (судья Братца) по вопросу о том, были ли в действительности выполнены процессуальные обязательства по защите права на жизнь.
Если возможные меры общего характера приняты, Суд может отклонить такие жалобы как неприемлемые, даже если родственники заявителей по-прежнему не найдены, и в отсутствие работающей схемы для выплаты финансовых компенсаций. Так, например, в недавнем деле против Боснии Суд уделил особое внимание корреляции принятых мер общего характера с авторитетными рекомендациями при организации поиска исчезнувших (таких как создание единого органа по поиску, имеющего полный доступ к информации, тесное общение с родственниками, выделение значительных ресурсов на научно-практическую и судебно-медицинскую работу), в том числе со ссылкой на собственное Постановление "Аслаханова и другие против Российской Федерации" <1>. Еще одним интересным примером из числа дел, принадлежащих к последней группе, является дело "Скенджич и Кржнарич против Хорватии" <2>, в котором Суд придал большое значение именно усилиям, предпринятым государством для уменьшения страданий, испытываемых членами семей жертв. Эти дела являются положительным примером исполнения государством своих обязательств, прежде всего по отношению к членам семьи, в случае длительного безвестного отсутствия и достаточно прагматического подхода Суда к определению объема обязательств государств.
--------------------------------
<1> Lejla Fazlic and Others v. Bosnia and Herzegovina N 66758/09 (dec.), 3 June 2014, § 35, 38, 47.
<2> and v. Croatia, no. 16212/08, 20 January 2011.
Другим примером прагматического подхода можно считать позицию Суда по вопросу о приемлемости жалобы по основаниям времени (ratione temporis) в отношении длящихся нарушений. Такие дела часто ставят вопрос о том, какой период бездействия заявителей до обращения в Страсбургский суд может считаться допустимым. Напомним, что согласно приведенным выше принципам в отношении "права на установление истины" оно является бессрочным и не погашаемым давностью. В то же время ст. 35 Конвенции устанавливает шестимесячный срок для подачи заявления в Суд. Очевидно, что это ограничение не применяется автоматически к длящимся ситуациям как тем, что возникают в результате насильственных исчезновений: при длящемся нарушении ограничение начинает течь заново каждый день, и лишь тогда, когда ситуация прекращается, начинается отсчет шестимесячного срока. С другой стороны, Суд также считает, что заявители, обращаясь по поводу нарушенных прав, даже и в ситуации длящихся нарушений должны действовать с разумной быстротой, что является необходимым условием сохранения возможности эффективного установления фактов и разбирательства по делу как на европейском, так и на национальном уровне. В упомянутом решении по делу "Варнава и другие против Турции" Суд подчеркнул особенность насильственных исчезновений, когда имеет место ситуация безвестности и неопределенности, очевидной неспособности властей расследовать обстоятельства случившегося, или даже признаки намеренного сокрытия сведений либо препятствования их выяснению. Суд сослался и на наличие международного консенсуса относительно того, что процессуальные сроки расследования случаев исчезновений должны быть достаточно длительными, чтобы сделать возможным преследование лиц, виновных в совершении таких преступлений даже спустя многие годы. Тем не менее даже жалобы, в которых заявители ссылаются на длящийся характер нарушений, могут быть отклонены как поданные с нарушением сроков обращения в том случае, если имело место "чрезмерное или необъяснимое промедление со стороны заявителей, которым уже было известно или должно было быть известно о том, что расследование не было начато" или что оно стало неэффективным. Суд подчеркнул, что до тех пор, пока между семьями пропавших и властями продолжается продуктивное общение относительно предъявленных жалоб и запросов, присутствуют признаки или реалистичные перспективы продвижения расследования, вопросы, связанные с необоснованной задержкой с обращением в ЕСПЧ, подниматься не будут. Однако даже в сложных делах о насильственных исчезновениях, вытекающих из международных военных конфликтов, период, превышающий десять лет, должен быть обоснован наличием "продолжающегося и конкретного" прогресса, достигнутого в рамках текущего расследования <1>. В 2012 г. практика Суда в этом отношении пополнилась делами, касавшимися исчезновений на юго-востоке Турции в 90-е гг. XX в. Суд подтвердил разумность десятилетнего срока по делам о насильственных исчезновениях, о котором говорилось в решении по делу "Варнава и другие против Турции", при этом подчеркнул важность продолжающегося общения между семьями и властями в этот период, а также существование постоянного, пусть и "периодически прерывающегося" расследования <2>. Применив эти принципы, Суд объявил неприемлемыми жалобы, поданные заявителями с задержкой более десяти лет, причем на протяжении длительного времени не имелось никаких признаков, которые могли позволить им полагать, что расследование было эффективным <3>.
--------------------------------
<1> Varnava and Others v. Turkey, § 159 - 161.
<2> Er and Others v. Turkey N 23016/04, 31 July 2012, § 60.
<3> and Others v. Turkey (dec.), N 21099/06, 10 July 2012; Findik v. Turkey and Omer v. Turkey (decs.), nos. 33898/11 and 35798/11, 9 October 2012; and Duman v. Turkey (dec.), no. 40787/10, 9 October 2012.
В этой связи необходимо упомянуть еще два недавних решения, в которых Суд подчеркнул практические трудности, связанные с расследованием "исторических событий", и применил достаточно ограниченные рамки для рассмотрения такого рода жалоб. Так, в Постановлении по делу об убийстве в Северной Ирландии в 1990 г. при подозрительных обстоятельствах Суд посчитал, что к моменту подачи жалобы в 2009 г. только позднейший период расследования, начатый в 2012 г., мог рассматриваться в рамках ст. 2 Конвенции. Соответственно, только на событиях, произошедших в этот период, и был основан вывод о нарушении <1>.
--------------------------------
<1> McCaughey and Others v. the United Kingdom N 43098/09, § 139, ECHR-2013.
В решении о неприемлемости, вынесенном по группе жалоб относительно расследования исчезновений на Кипре в 1963 - 1964 гг., которые были поданы в 2013 г., Суд пошел дальше, объяснив разницу между требованиями к расследованию свежих нарушений и тем, что можно считать "историческими расследованиями" <1>. Заявители жаловались на отсутствие эффективного расследования после обнаружения и идентификации тел их родственников в период после 2008 г. По всем жалобам прокуратура Кипра в 2013 г. пришла к выводу о невозможности продолжать уголовное расследование в отношении конкретных лиц в связи с утратой доказательственной базы, смертью либо невозможностью найти свидетелей, а также трудностями в использовании показаний свидетелей в связи с истечением длительного времени с момента совершения преступления. Суд согласился с таким подходом, подчеркнув, что в случаях, когда речь идет об установлении фактов "исторических событий", невозможно применять те же критерии, что и в отношении недавних нарушений. Объем обязательств предпринять определенные действия будет ограничен необходимостью проверить достоверность вновь полученных фактов, как, например, после обнаружения и идентификации останков. Требование соблюдения сроков расследования снижается по мере того, как проходит время с момента совершения преступления и пропадает необходимость предпринимать шаги, направленные на сохранение доказательств или опрос свидетелей, пока расследуемые события еще были свежи в их памяти. По мнению Суда, практически неизменным остается только требование независимости расследования, которое не подвержено течению времени <2>. Наконец, Суд посчитал необходимым отдельно остановиться на жалобе заявителей о том, что лица, в отношении которых были собраны определенные доказательства причастности к внесудебным казням, избежали уголовного преследования в результате прекращения прокуратурой расследования. В достаточно твердой форме Палата суда подчеркнула, что ст. 2 Конвенции не может рассматриваться как налагающая обязательство на государства вести уголовное преследование вне зависимости от имеющихся доказательств. Суд подчеркнул:
--------------------------------
<1> and Others v. Cyprus (dec.), no. 60441/13 et al., 11 March 2014, § 20, 21.
<2> and Others v. Cyprus (dec.), no. 60441/13 et al., 11 March 2014, § 22.
"Уголовное преследование, особенно по такому серьезному обвинению, как незаконное массовое лишение жизни, никогда не должно начинаться без серьезного повода, учитывая огромное воздействие такого расследования на обвиняемого, подпадающего под тяжесть системы уголовного правосудия, публичного умаления его чести, со всеми сопутствующими ему последствиями для репутации, частной, семейной и профессиональной жизни. Учитывая презумпцию невиновности, закрепленную в статье 6 п. 2 Конвенции, нельзя допустить, что лицо может быть настолько очернено подозрениями, что в отношении него можно снизить стандарт доказывания как несущественный. Слухи и сплетни являются опасной базой для принятия шагов, которые могут, потенциально, безвозвратно разрушить чью-то жизнь".
Таким образом, по делам, где уголовное расследование или иное расследование, основанное на установлении конкретных виновников и присуждении компенсации, объективно невозможно, Суд придерживается прагматического подхода и отказывается распространять строго понимаемые процессуальные гарантии на ситуации, относящиеся скорее к процессу поиска "исторической справедливости".
Первое упоминание права на правду.
"Право на правду" было впервые упомянуто в практике Европейского суда в деле о расследовании гибели тысяч польских узников от рук НКВД в районе Катыни в 1940 г. Напомним, что в апреле 2012 г. Палата в составе Пятой Секции Суда нашла нарушение ст. 3 Конвенции в отношении родственников заявителей в связи с тем, что после 1998 г. им не была предоставлена детальная информация об обстоятельствах гибели их родных и результатах соответствующего расследования <1>. Однако постановление Большой Палаты, вынесенное полтора года спустя, не нашло нарушений Конвенции, кроме обязательства сотрудничать с Судом (ст. 38). С призывом к Суду признать "право на установление истины" в качестве самостоятельного обязательства, вытекающего из совокупного ряда положений Конвенции и основанного на развитии международного права, обратились несколько правозащитных организаций. Так, Правовая инициатива "Открытое общество" (Open Society Justice Initiative, OSJI) призвала Суд признать, что право на установление истины, в его индивидуальном аспекте, предполагает доступ к материалам расследования, в том числе и к законченным делам, сданным в архив. Ссылаясь на публичный аспект права на установление истины, третья сторона привела сравнительный анализ законодательства в 93 государствах, указывая, что в 44 из них презумпция делается в пользу раскрытия информации, если публичный интерес в ее опубликовании перевешивает соображения секретности <2>. Другие amicus напомнили, что право знать о судьбе лиц, пропавших без вести, является самостоятельным аспектом нормы, имеющей статус обычного международного гуманитарного права, со ссылкой на кодификацию Международного комитета Красного Креста <3>.
--------------------------------
<1> Janowiec and Others v. Russia, nos. 55508/07 and 29520/09, 16 April 2012.
<2> Janowiec and Others v. Russia (G.C.), nos. 55508/07 and 29520/09, § 124, ECHR-2013. Постановление на русском языке опубликовано: Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2014. N 7.
<3> Организации "Мемориал" (Москва), EHRAC (Лондон) и Transitional Justice Network (Essex) (см. там же. § 126). Ссылка на упомянутую выше работу: ICRC Study on Customary International Humanitarian Law. Vol. I: Rules. 2005. Rule 117.
Однако Большая Палата не приняла эту точку зрения и осталась в рамках узкой интерпретации как процедурных обязательств по ст. 2 Конвенции, так и обязательств по отношению к родственникам исчезнувших. При анализе длящегося нарушения процессуального обязательства по ст. 2 Суд сконцентрировался на определении расследования как действий, совершаемых в рамках уголовного, гражданского, административного или дисциплинарного производства, которые могут привести к установлению виновных или присуждению компенсации. Иные типы исследования фактов, например комиссиями по установлению истины или парламентскими комиссиями, как это имело место в данном деле, не могут отвечать характеристикам "эффективного расследования" в рамках ст. 2 <1>. Суд также указал, что Договаривающиеся Стороны не могут нести ответственность по Конвенции за непроведение расследований даже самых тяжких преступлений, предусмотренных международным правом, если они предшествовали ее принятию <2>. Таким образом, исследовав совокупность фактов по рассматриваемому делу, Суд пришел к выводу о неприемлемости данной жалобы по критерию времени. Что касается обязательства по отношению к родственникам прямых жертв нарушений, Суд посчитал, что использование по отношению к ним его собственной практики, касающейся "пропавших без вести", невозможно. К моменту ратификации Конвенции Российской Федерацией в 1998 г. гибель польских военнопленных была "установленным историческим фактом". Поэтому, несмотря на признание горя и страданий заявителей в связи с бессудной казнью их родных, в период после ратификации они не испытывали той смены "надежды и отчаяния", которая вкупе с равнодушным отношением властей к их стремлению получить информацию и создает основания для нарушения ст. 3 Конвенции <3>. Некоторым утешением сторонникам более активного признания права на правду можно считать выводы о нарушении обязательства сотрудничать с Судом, выразившемся в отказе рассекретить определенные материалы расследования и предоставить их Суду и сторонам. Критикуя формальный подход национальных судов, которые просто сослались на установленный законом срок в 70 лет для сохранения секретности документов, имеющих значение для дела, Суд посчитал, что национальные суды "не соблюли баланс между вероятной необходимостью защиты информации, с одной стороны, и общественным интересом в проведении прозрачного расследования преступлений, совершенных прошлым тоталитарным режимом, а также частным интересом родственников жертв в раскрытии обстоятельств их гибели, с другой стороны" <4>.
--------------------------------
<1> Janowiec and Others v. Russia [G.C.], § 143.
<2> Там же. § 151.
<3> Там же. § 186.
<4> Там же. § 214.
В особых мнениях, приложенных к Постановлению, несколько судей Большой Палаты подвергли критике позицию большинства именно в связи с нежеланием уделить особое внимание аспекту права на правду в данном деле <1>.
--------------------------------
<1> Особое мнение судей Зимеле, де Гаэтано, Лаффранк и Келлер.
Практика "незаконных перемещений".
Наконец, к отдельной группе дел можно отнести относительно недавние постановления, в которых рассматривается практика так называемых незаконных перемещений, или чрезвычайных выдач (extraordinary renditions). Именно в них Суд ближе всего подошел к признанию "права на правду" в том виде, как оно описано в первой части настоящей статьи. Пока вынесено три постановления: против "бывшей югославской Республики Македония" и Польши; ряд дел против Румынии и Литвы ожидают своего рассмотрения.
В деле "Эль-Масри против Македонии" Суду впервые пришлось столкнуться с оценкой практики "незаконных перемещений" <1>. Гражданин Германии ливанского происхождения жаловался, что по подозрению в связях с террористическими организациями он был задержан и подвергся пыткам сначала в Македонии, а затем в секретном центре ЦРУ в Афганистане. Суд постановил, что Македония должна нести ответственность за пытки и жестокое обращение, которым подвергся заявитель как в самой стране, так и после его внесудебной выдачи властям США. Расследование жалобы заявителя в Македонии не дало окончательных результатов, хотя было получено достаточно доказательств прямого участия официальных лиц этой страны в аресте, содержании и передаче заявителя представителям ЦРУ, которые впоследствии вывезли его в Афганистан и несколько месяцев держали "инкоммуникадо" на секретной базе, подвергая обращению, которое Суд расценил как пытку. Спустя четыре месяца заявителя привезли обратно в Европу и отпустили на свободу; за это время он потерял почти 20 килограммов веса и испытывал ряд проблем со здоровьем. Американские власти представили крайне ограниченный объем информации в ответ на соответствующие запросы, в результате чего сведения об условиях, порядке и правовых основаниях происшедшего Суду буквально пришлось собирать по крупицам. В частности, Суд опирался на исследования, подготовленные парламентскими структурами о системе "незаконных перемещений", выстроенной и оперируемой ЦРУ, - доклад немецкого парламента 2006 г. и доклад швейцарского сенатора Дика Марти 2007 г.
--------------------------------
<1> El-Masri v. the Former Yugoslav Republic of Macedonia [G.C.], no. 39630/09, ECHR-2012. Перевод Постановления на русский язык опубликован: Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2012. N 7.
Свою точку зрения на ситуацию представили несколько неправительственных организаций, а также Верховный комиссар ООН по правам человека, которые подали Большой Палате Суда свои amicus curiae. Комиссар по правам человека сосредоточил свое внимание на описании развития права на правду в международном праве. Ссылаясь на соответствующие документы ООН, МКНИ и практику Межамериканского суда по правам человека, он подчеркнул статус "права на установление истины" как автономного права, возникающего в случаях грубых нарушений прав человека, таких как насильственные исчезновения. В Европейской конвенции, по мнению Комиссара, это право реализуется через совокупность положений ст. ст. 2, 3, 5 и 13. В ситуациях насильственных исчезновений право знать правду приобретает особо значимый характер, учитывая тайну, окутывающую судьбу и местонахождение жертвы, независимо от ее последующего "появления". Комиссар напомнил о двойном аспекте права на правду, которое принадлежит как жертвам и их родственникам, так и обществу в целом. Обязательства государства в данном случае включают в себя обязанности (1) провести эффективное расследование; (2) обеспечить доступ жертв и их родных к процессу расследования; (3) раскрыть существенную информацию жертвам и обществу в целом и (4) обеспечить защиту жертвам и свидетелям, если требуется <1>.
--------------------------------
<1> El-Masri v. the Former Yugoslav Republic of Macedonia, § 175.
Однако, как и в приведенных выше примерах постановлений Суда, большинство избрало осторожный подход к описанию этого права и соответствующих обязательств государства-ответчика. Признав, со ссылкой на определение МКНИ, что ситуация заявителя в период задержания должна квалифицироваться как "насильственное исчезновение" <1>, а также что обращение, которому он подвергался, следует признать пыткой, Суд сфокусировал свое внимание на расследовании, проведенном прокуратурой Македонии, и признал его неудовлетворительным по ряду причин. В частности, Суд обратил внимание на необоснованность выводов прокуратуры и недостаточно подробное исследование имеющихся доказательств. В выводе о нарушении процессуального обязательства по ст. 3 Конвенции Суд подтвердил "огромную важность дела не только для заявителя и его семьи, но и для других жертв подобных нарушений и общества в целом, у которых есть право знать, что произошло" <2>. В то же время анализ Суда по ст. 13 Конвенции ("Право на эффективное средство правовой защиты") был ограничен ситуацией заявителя и строился на стандартной аргументации о том, что в отсутствие результатов эффективного уголовного расследования иные возможные средства правовой защиты также неэффективны <3>. Жалоба заявителя по ст. 10 Конвенции ("Свобода выражения мнения") была отклонена как не поднимающая самостоятельных вопросов, помимо рассмотренных в рамках ст. 3.
--------------------------------
<1> Там же. § 240.
<2> Там же. § 191.
<3> Там же. § 261.
Именно вопрос о месте права на правду в данном постановлении стал основой двух прямо противоположных особых мнений. Четверо судей Большой Палаты выразили разочарование узким подходом к определению "права на установление истины" как эффективности уголовного расследования нарушения фундаментального права по Конвенции <1>. По мнению этих судей, размах и серьезность нарушений прав человека в данном деле оправдывали более широкое обсуждение объема понятия "право на установление истины" в рамках ст. 13 Конвенции. Они считали бы уместным дополнить эту часть постановления гарантиями доступа к соответствующей информации как для заявителя, так и для публики в целом. В то же время другие судьи Большой Палаты выразили свое несогласие с включением в постановление упоминания о "праве общества знать правду" как одном из аспектов процессуального права жертв по ст. 3 Конвенции. По их мнению, независимо от общественного интереса у жертвы предполагаемых нарушений фундаментальных прав в любом деле есть право ожидать серьезного и эффективного установления фактов в рамках прежде всего уголовного разбирательства, и перенос акцента на "право общества знать" может поставить в неравное положение жертв нарушений по делам, которые привлекли меньше внимания <2>. Таким образом, два прямо противоположных подхода, выраженные в отдельных мнениях, помогают увидеть, что среди судей нет единства относительно объема понятия "право на установления истины" в рамках Конвенции.
--------------------------------
<1> Совместные совпадающие мнения судей Тюлькенс, Шпильманна, Сицилианоса и Келлер.
<2> Совместное совпадающее мнение судей Касадевалля и Лопез Гуэра.
Учитывая столь разные мнения, неудивительно, что в двух последующих постановлениях о "чрезвычайных перемещениях" снова встал вопрос о месте и объеме понятия "право на правду". Два постановления по жалобам против Польши были вынесены Палатой в один день и на момент написания статьи не вступили в законную силу <1>. В жалобах речь шла о содержании заявителей на секретной базе ЦРУ в Польше в 2002 и 2003 гг. и о применении к ним жестокого и бесчеловечного обращения и пыток. Палата единогласно пришла к выводам о нарушении в каждом деле ст. 3 (материального и процессуального аспектов), 5, 8, 13 и 6 Конвенции. В отношении одного из заявителей, обвинения в отношении которого чреваты в США вынесением смертного приговора, Суд дополнительно пришел к выводу о нарушении ст. 2 Конвенции и ст. 1 Протокола N 6, которая исключает применение смертной казни в мирное время.
--------------------------------
<1> Husayn (Abu Zubaydah) v. Poland, no. 7511/13, 24 July 2014; Al Nashiri v. Poland, no. 28761/11, 24 July 2014.
В отличие от господина Эль-Масри заявители Хусайн (Абу Зубайдах) и Аль-Нашири, соответственно палестинец без гражданства и гражданин Саудовской Аравии, были задержаны в 2002 г. в третьих странах и после серии организованных ЦРУ "передач" с одного секретного объекта на другой содержались в Польше в течение нескольких месяцев. В настоящее время оба заявителя находятся на военной базе Гуантанамо. Ни один из них не предстал перед судом по обвинению в совершении преступления, вопрос об их содержании под стражей в период нахождения в Польше (и в остальное время) не был предметом рассмотрения независимым органом. При этом на общение с заявителями и получение информации от них наложены различные ограничения; ситуация г-на Хусайна особенно сложна, поскольку допущенные к нему адвокаты не имеют права разглашать практически никакие полученные от него сведения. Как и в случае с г-ном Эль-Масри, для установления фактической картины произошедшего Суду пришлось опереться на общедоступные источники информации, прежде всего на ряд парламентских расследований, доклады Международного комитета Красного Креста, а также на рассекреченные документы американских правительственных органов. В частности, рассекреченные в 2009 г. документы показали, что оба заявителя были в свое время классифицированы ЦРУ как "особо ценные задержанные" - лица, подозреваемые в терроризме, которые могли владеть информацией о текущих террористических угрозах США. В отношении таких лиц рассекреченные впоследствии инструкции ЦРУ одобряли применение "усиленных методов допроса": принуждение находиться в неудобных ("стрессовых") позициях, ограничение сна и пищи, помещение в тесное пространство ("коробку"), прямое физическое воздействие определенной силы, обливание водой и другие методы. В отношении г-на Аль-Нашири применялись и "недозволенные" методы допроса, включая угрозы физической неприкосновенности членам его семьи и инсценировку казни. По сообщениям заявителей, которые подтверждались независимыми источниками информации, все эти методы применялись к ним в том числе во время содержания в Польше "инкоммуникадо". Оба заявителя через своих представителей добились возбуждения уголовного дела на территории Польши в 2008 г. Срок расследования неоднократно продлевался, и на момент предоставления последней информации Суду оно все еще тянулось. Несмотря на соответствующие запросы, польская сторона не предоставила Суду практически никакой информации о ходе или предмете этого расследования.
Для начала Суду пришлось ответить на вопрос об ответственности Польши за ситуацию заявителей, несмотря на незавершенность уголовного дела. Признав, как и в деле "Яновец и другие против России" в отношении Российской Федерации, нарушение обязательства содействовать в предоставлении информации Суду (ст. 38), Палата заключила, что правительство, по сути, отказалось оспаривать основные утверждения заявителей и не представило никаких подтверждений обратного. Заявители же в силу специфики своей ситуации оказались лишены возможности представить иные доказательства, кроме публичных источников, а г-н Хусайн не мог даже передать свидетельства об обращении, которому он лично подвергался, поскольку любая информация о его ситуации расценивается правительством США как секретная <1>. В то же время было представлено достаточно элементов, указывающих на некое секретное соглашение между США и Польшей, которое предусматривало порядок функционирования тайного центра ЦРУ для задержанных, а также организацию приема и отправки полетов "для выдачи", выполняемых частными компаниями, которые доставляли и увозили задержанных и их сопровождающих, минуя обычный контроль, досмотр или фиксацию пограничными, таможенными или иными органами. Суд признал заявителей лицами, "находившимися под юрисдикцией" польского правительства в смысле ст. 1 Конвенции, а следовательно, и ответственность последнего в отношении их жалоб о ситуации во время нахождения на польской территории и при передаче в США.
--------------------------------
<1> Husayn (Abu Zubaydah) v. Poland, § 399.
Как и в делах, упомянутых выше, в деле "Аль-Нашири против Польши" был представлен amicus curiae, в этот раз подготовленный Специальным докладчиком ООН по вопросу о поощрении и защите прав человека и основных свобод в условиях борьбы с терроризмом. Он касался обязанности государств по международному праву расследовать случаи секретного задержания, перемещения и жестокого обращения. По мнению докладчика, обязательство государств по международному праву расследовать случаи пыток соответствует процессуальному обязательству по ст. 3 Конвенции, как ее выводит практика Европейского суда. Докладчик подробно остановился на обязательствах государств, связанных с раскрытием информации, потенциально относящейся к государственной безопасности, в эпоху борьбы с терроризмом. Он сослался на практику создания независимых и парламентских расследований, судебных или квазисудебных органов, наделенных правом доступа к такой информации и оценки степени ее конфиденциальности, доступа к ней жертв и их представителей, а также публикации результатов такого рода расследований. Выступая на публичном слушании, он дополнительно отметил, что право на правду в его современном понимании включает в себя право на расследование тайных задержаний, пыток и "перемещений" как подпадающих под определение грубых и систематических нарушений прав человека. Он напомнил о двойственной природе этого права - в отношении жертв и общества в целом. Продолжая аргумент о самостоятельном значении этого права для общества в целом, докладчик призвал признать возможность для любого заинтересованного члена общества представить подобную жалобу. Наконец, он обратил внимание на взаимосвязь права, гарантированного процессуальным аспектом ст. 3 Конвенции, и права на получение информации (ст. 10 Конвенции), которое в случаях массовых и грубых нарушений прав человека также должно признаваться за заинтересованными членами общества, включая СМИ <1>.
--------------------------------
<1> Husayn (Abu Zubaydah) v. Poland, § 479 - 483.
В обоих постановлениях Суд фактически признал составляющую "публичного компонента" права на эффективное расследование жестокого обращения. Он подтвердил важность общественного контроля за расследованием серьезных, секретных и грубых нарушений прав человека и посчитал, что исправление найденных нарушений невозможно без обеспечения достаточного публичного доступа к материалам расследования с учетом интересов национальной безопасности, на которые ссылалось правительство. Суд также подчеркнул необходимость демократического контроля за деятельностью спецслужб и создания законной системы защиты от нарушений прав человека в их тайной деятельности <1>. Анализируя вопрос о праве на свободу (ст. 5 Конвенции), Суд не использовал понятие "насильственное исчезновение", как в деле "Эль-Масри против Македонии". Вместо этого система незаконных "перемещений" была описана как особое деяние в международном праве, которое ставило целью "именно вывести лиц [подозреваемых в терроризме] из-под любой правовой защиты от пыток и насильственного исчезновения и лишить их каких бы то ни было средств защиты от произвольного задержания, предусмотренных Конституцией США и международным правом. <...> С этой целью вся схема должна была быть выстроена вне юрисдикции судов США и на условиях абсолютной секретности, что требовало обустройства, с согласия принимающих сторон, центров содержания за рубежом" <2>. Но, как и в деле "Эль-Масри против Македонии", Суд не счел нужным расширять пределы признания права на правду за счет ст. ст. 10 и 13 Конвенции.
--------------------------------
<1> Там же. § 497 - 498.
<2> Там же. § 530.
Несомненно, что в этих двух делах Палата пошла дальше в части описания и признания права на правду, чем это было сделано, например, в деле "Эль-Масри против Македонии". В них прямо подчеркивается самостоятельная ценность общественного контроля за такого рода расследованиями и обосновывается необходимость демократических инструментов контроля за возможностью грубых и систематических нарушений прав человека за завесой секретности. Тем не менее эти выводы неразрывно связаны с контекстом жалоб. Представляется, что сама природа нарушений обязывала Суд использовать более широкий взгляд на объем доступа к информации о произошедшем. Напомним, что, несмотря на единогласное голосование судей по обоим делам, сохраняется возможность пересмотра их Большой Палатой Суда.