II. Предполагаемое нарушение статьи 14 конвенции, рассматриваемой в сочетании со статьей 10

 

40. В своей жалобе в Комиссию г-н Прагер и г-н Обершлик заявляли также о нарушении статьи 14 Конвенции, рассматриваемой в сочетании со статьей 10 (см. пункт 20 выше). Однако они не стали поднимать этот вопрос в Суде, и Суд не считает нужным рассматривать его по собственной инициативе.

 

ПО ЭТИМ ОСНОВАНИЯМ, СУД

 

1. Отклонил единогласно предварительное возражение Правительства;

2. Постановил пятью голосами против четырех, что нарушения статьи 10 Конвенции не было;

3. Постановил единогласно, что нет необходимости рассматривать дело в свете статьи 14 в сочетании со статьей 10.

 

 

Совершено на английском и французском языках и оглашено во Дворце прав человека в Страсбурге 26 апреля 1995 г.

 

Рольф Риссдал, Председатель;

Герберт Петцольд, Секретарь

 

 

В соответствии с п. 2 статьи 51 Конвенции и п. 2 правила 53 Регламента Суда, к настоящему постановлению прилагаются следующие отдельные мнения судей:

 

(a) особое мнение г-на Петтити;

(b) особое мнение г-на Мартенса, к которому присоединились г-н Пекканен и г-н Макарчик.

 

Р. Р.

Г. П.

 

 

 

ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ПЕТТИТИ

 

Я хочу выразить свое согласие с особым мнением г-на Мартенса.

Сверх того, я хотел бы привести еще ряд доводов в обоснование своего мнения.

Журналистское расследование функционирования системы правосудия имеет крайне важное значение для обеспечения контроля за соблюдением прав граждан в демократическом обществе. Оно представляет собой продолжение правила, по которому разбирательство судебных дел должно быть публичным, что является неотъемлемой частью принципа справедливого судебного разбирательства.

Судьи, которые по статусу обладают неприкосновенностью, а в большинстве государств-участников еще и защищены от судебного преследования по гражданским делам, в свою очередь должны терпимо относиться к неограниченной критике в их адрес, когда она ведется добросовестно.

Это — общемировая тенденция.

Ситуация в Америке такова, что судьи, занимающие свой пост в качестве избранных членов судейского корпуса, подвержены ничем не ограниченной критике. В журнале Американской ассоциации адвокатов тиражом в 250 000 экземпляров публикуются материалы комиссии, разбирающей поведение судей, и нередко в адрес судей звучит весьма резкая критика.

Очевидно, что судей необходимо защищать от диффамации, но если они желают возбудить судебное дело, то было бы предпочтительно, чтобы они прибегали при этом к гражданскому, а не уголовному разбирательству.

Государства, которые разрешают телевизионные трансляции с судебных заседаний, косвенно признают тем самым, что поведение судей открыто критическому взору общественности. Лучший способ обеспечить передачу объективной информации населению для его образования — наладить более полное и более открытое сотрудничество судебных органов с прессой.

 

ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ МАРТЕНСА,

К КОТОРОМУ ПРИСОЕДИНИЛИСЬ СУДЬИ ПЕККАНЕН И МАКАРЧИК

 

1. У меня есть только одно разногласие с большинством Суда. Со времени своего постановления по делу Бартольда[4] Суд последовательно держался той линии, что ввиду важности прав и свобод, гарантированных в пункте 1 статьи 10, контроль со стороны Суда должен быть строгим, что означает в том числе и то, что необходимость любого их ограничения должна быть установлена со всей убедительностью[5]. Хотя выбранная большинством формулировка может дать повод для сомнений[6], следует предположить, что они не желали отказаться от этой доктрины, и потому полагают, что со всей убедительностью было установлено, что оспариваемое вмешательство в право заявителей на свободу выражения мнения было «необходимым в демократическом обществе». По изложенным ниже доводам я в конечном счете пришел к заключению, что я не могу согласиться с этим мнением.

2. «В конечном счете» я сказал потому, что должен признаться, что при первом прочтении статья г-на Прагера[7] произвела на меня весьма неблагоприятное впечатление. Она была, как мне казалось, произведением тщеславного и самоуверенного журналиста, очевидно не имеющего никакого юридического образования и опыта и столь же очевидно сильно предубежденного против системы уголовного правосудия, который, впрочем, уверен, что он имеет право опубликовать язвительную статью на эту тему, выставляя на посмешище девятерых судей. К тому же, при подаче материала журналист явно предпочитает стилистические эффекты, в особенности злонамеренные, доходчивости и сдержанности.

Такие первые, весьма резкие и негативные впечатления опасны для судьи. Он должен осознавать их и оставаться бдительным в отношении предвзятости, какую они могут создать. Интересно, поступили ли так австрийские судьи.

3. Однако второе прочтение заставило меня переосмыслить свои первые впечатления. Оно убедило меня, что после того как любопытство г-на Прагера было пробуждено научной литературой, он не только затратил много времени и энергии на проверку на месте причин описанных социологами явлений, но и был искренне потрясен тем, с чем столкнулся.

Социологи выявили явные различия между тем, как отправляется уголовное правосудие в юрисдикции Венского апелляционного суда и в остальных частях Австрии.

В юрисдикции Венского суда судьи намного чаще прибегали к назначению предварительного заключения и на более длительные сроки, чем где-то еще, а приговоры были почти вдвое строже[8].

Г-н Прагер отправился в Венский земельный уголовный суд попытаться найти объяснение таким различиям. После полугодичного собирания фактов[9] он несомненно убедился в том, что в отношении данного суда объяснение нужно искать как в личности судей, отправляющих правосудие в этом суде, так и в их корпоративном духе.

Как показывает его статья, он был не просто потрясен, но и переполнен искренним негодованием. На этот счет не может быть никаких сомнений. Однако прежде чем дать выход своим чувствам, он всё тщательно обдумал, пытаясь объяснить увиденное обращением к некоторым особенностям австрийской системы уголовного судопроизводства. Это сделано во вступительной части его статьи. В ней г-н Прагер обращает внимание на громадную власть судей, рассматривающих уголовные дела и, на этом фоне, на опасность занятия ими своей должности на протяжении длительного времени, в отсутствие какого бы то ни было реального контроля за их деятельностью. По его словам, власть развращает людей, в том числе и в уголовных судах. Поэтому необходимо внешнее наблюдение за их работой. Безусловно, в его словах есть здравый смысл, и их следует принимать в рассмотрение[10]. С другой стороны, когда лорд Деннинг сказал, что по характеру своей должности судьи не могут отвечать на критику, он тоже высказал здравую мысль, и ее тоже в определенной степени следует иметь в виду[11].

4. Прежде чем продолжить свой анализ оспариваемой статьи, напомню, что судья Й., — один из подвергнутых критике судей, посчитал, что статья г-на Прагера носит диффамационный характер, и возбудил против него частное преследование по статье 111 Уголовного кодекса Австрии[12]. Вне всякого сомнения, отдельные высказывания, касающиеся конкретно судьи Й.[13], действительно и объективно носили диффамационный характер. Однако согласно Конвенции г-н Прагер мог быть осужден за диффамацию только в том случае, если национальные суды, изучив и оценив оспариваемую статью в целом с учетом установления баланса между требованиями защиты свободы слова и требованиями защиты репутации других лиц, признали бы, что последние имеют больший вес в обстоятельствах данного дела. Контроль со стороны Суда не ограничивается второй частью их заключения: в делах, где на карту поставлена свобода выражения мнения, Суду «предстоит рассмотреть обжалуемое вмешательство в свете дела в целом и определить, являются ли основания, выдвигаемые национальными властями в его оправдание, соответствующими и достаточными».

Иными словами, Суду надлежало изучить убедительность оснований, приведенных в оправдание осуждения и наказания г-на Прагера.

«Поступая таким образом, Суд должен убедиться также в том, что национальные власти применяли нормы, соответствующие принципам статьи 10 и, более того, что их применение основывалось на приемлемой оценке обстоятельств, относящихся к делу»[14].

Установление справедливого баланса между правом на свободу выражения мнения и потребностью в защите других лиц, очевидно, возможно только в том случае, когда выраженное мнение надлежащим образом истолковано и оценено в своем контексте. Следовательно, выполняя свою роль высшего гаранта права на свободу выражения мнения, Европейский суд по правам человека не может ограничиваться лишь контролем над тем, как внутренние суды занимаются установлением должного баланса, но обязательно и прежде всего должен анализировать данное ими толкование и оценку спорных высказываний. Только такая двойная проверка позволяет Суду убедиться, что право на свободу выражения мнения не было незаконно урезано[15].

5. Продолжу теперь свой анализ оспариваемой статьи. После вышеупомянутого «теоретического» вступления (см. пункт 3 выше) в ней приводятся и комментируются впечатления г-на Прагера от длившегося три с половиной месяца сбора фактов в Земельном суде (подзаголовок его статьи гласит: «Lokalaugenschein», т.е. отчет об осмотре места действия). Очевидно, что цель этой (второй) «главы» — проиллюстрировать сделанные во вступлении утверждения и передать читателям свое негодование.

Эта (вторая) «глава» снова начинается чем-то вроде вступления (общая информация; то, что он ранее слышал более чем от десятка адвокатов и судебных репортеров; ряд общих впечатлений от царящей в суде атмосферы и от его первых соприкосновений с некоторыми судьями; несколько иронических размышлений на тему должного уровня самоцензуры у молодого репортера, пишущего о системе правосудия).

Следом идут девять более-менее подробных «словесных портретов» судей. Каждому из них предшествует отдельный заголовок, который не только указывает на основной род дел, разбираемых соответствующим судьей (или судьями), но и приписывает каждому судье свой «тип». Эти девять портретов, в том числе отнесение судей к тому или иному «типу», очевидно служат изложению г-ном Прагером критики в адрес того, как отправляется уголовное правосудие в Венском земельном суде, и усилению ее убедительности через персонификацию объектов критики.

6. Конечно, это вопрос вкуса, но, по моему мнению, портреты некоторых других судей еще более ядовиты, чем судьи Й. По-видимому, судья Земельного суда Эйзенштадта думала точно так же. Она даже отметила в своем решении, что возбудить дело по иску о диффамации могли все судьи, которые были подвергнуты критике и названы поименно. Возможно, это и так, но факты свидетельствуют, что они так не поступили. Конечно же, это не доказывает, что их словесные портреты были верными. В то же время, это — фактор, которой следует в определенной мере учитывать при оценке контекста оспариваемых отрывков, посвященных судье Й. Ибо, по меньшей мере, не было доказано ни то, что другие портреты были полностью нереалистичными, ни, соответственно, то, что общая картина царящей в суде атмосферы была полностью неверной.

7. Не только другие судьи не обратились в суд, но и Правительство в Суде не то что не доказывало, но даже не обсуждало, что основное положение г-на Прагера — а именно то, что уголовное правосудие в судах первой инстанции Вены не только слишком строгое, но и чрезмерно суровое — не имело под собой фактических оснований.

Следовательно, нарисованный г-ном Прагером словесный портрет судьи Й. необходимо оценивать с учетом того, что судья Й. является членом такого уголовного суда, какой своими решениями и своим отношением к обвиняемым и их адвокатам — короче говоря, своим корпоративным духом — заслуживает, по меньшей мере, общественного контроля со стороны прессы. Статью г-на Прагера следует считать обсуждением вопросов, представляющих значительный общественный интерес. Поэтому вполне резонно, что она была напечатана в журнале («Форум»), который характеризуется как «издание, посвященное продвижению демократических принципов, принципа господства права и интересов неимущих» (памятная записка заявителей) и «типичный журнал для интеллектуалов» («ein typisches Blatt der intellektuellen Szene») (устный довод). Ни та, ни другая характеристика не были оспорены Правительством.

Позвольте мне сразу сказать, что напрасно было бы искать подобной оценки в решениях австрийских судов: они нигде ясно не говорят, что они сопоставили право судьи Й. на защиту его репутации с правом г-на Прагера (и журнала «Форум») согласно статье 10 писать столь критически, сколь он считал уместным, по теме, представляющей значительный общественный интерес!

8. Вышеприведенный анализ статьи г-на Прагера (см. пункты 3 и 5 выше), тот факт, что она была напечатана в серьезном журнале для мыслящих читателей (см. пункт 7 выше) — то есть, для читателей, способных выносить самостоятельные суждения — и то обстоятельство, что она затрагивала вопрос, представляющий значительный общественный интерес — возмутительную, с точки зрения автора, манеру отправления уголовного правосудия, — всё это нужно принимать во внимание не только при окончательном решении вопроса о необходимости вмешательства, но еще и при толковании текста пяти конкретных изолированных отрывков статьи, которыми судья Й. ограничил свое частное обвинение (см. пункт 4 выше: «в свете дела в целом»).

9. На этом фоне многое говорит в пользу того, что все эти отрывки, за исключением пятого, следует квалифицировать как оценочные суждения.

Очевидно, — и это было признано эйзенштадским судьей, — что четвертый отрывок, то есть отнесение рассматриваемого судьи к определенному «типу», является оценочным суждением.

Это тем более верно, что г-н Прагер не единожды приписал один и тот же тип разным судьям. Так, он посчитал, что судья Й. относится к типу «неистовый», как и один из его коллег, судья A.

В отношении первых двух отрывков отмечу, что они не входят в основной текст самой статьи, а являются составной частью чего-то вроде краткого изложения, которое вместе с заглавием («Внимание! Суровые судьи!») и подзаголовком («Отчет об осмотре места действия») помещено в рамочку[16]. Безусловно, это задумано, да и на самом деле служит тому, чтобы привлечь внимание читателей. В любом случае, будучи частью этого краткого изложения, указанные предложения ясно выражают суть критики г-ном Прагером уголовного суда и находят себе оправдание в этой (коллективной) критике.

При этих обстоятельствах представляется по меньшей мере сомнительной допустимость рассматривать эти явно обобщающие предложения так, как если бы они были частью (основного текста) статьи, посвященной исключительно судье Й. Но именно так поступили австрийские суды, не удосужившись даже хоть как-то обосновать избранный ими подход[17].

Аналогичные соображения применимы и к третьему «отрывку». Этот отрывок представляет собой замечание, сделанное в контексте вступительной части второй «главы» (см. пункт 5 выше). Непросто уловить точный смысл раздела, частью которого он является. По моему мнению, наиболее правдоподобным представляется то толкование, что этот раздел неким образом продолжает вышеупомянутые иронические размышления журналиста о должном уровне самоцензуры (см. пункт 5). Согласно такому толкованию, данное замечание означает, что поведение судьи Й. настолько недопустимо, что его нельзя не обличить. Это поведение характеризуется затем термином «menschenverachtende Schikane», который не так-то просто перевести[18], но во всяком случае оно весьма порочащее. Из замечания в тексте, впрочем, становится ясно, что эта характеристика — лишь резюме следующего далее подробного словесного портрета. В качестве такового оно, несомненно, является оценочным суждением. Более того, если рассматривать его в контексте статьи в целом, то представляется весьма (мягко говоря) сомнительным предполагать — как это сделал судья в Земельном суде Эйзенштадта — что слово «Schikane» означает, будто судья Й. использует свое положение, чтобы умышленно вредить обвиняемым. Верно, что, судя по словарям слово «Schikane» может иметь такой оттенок, но я полагаю, что в контексте описания уголовного суда и статьи в целом его следует понимать — и, по меньшей мере, с достаточной степенью разумности можно понимать — как характеризующее чрезвычайно суровое применение уголовного законодательства без оглядки на вызываемые этим человеческие страдания. Здесь, как и при толковании других отрывков, эйзенштадтский судья выбрала из двух возможных трактовок ту, которая наиболее неблагоприятна для обвиняемого и привела к его осуждению, даже не удосужившись указать, что она рассмотрела и другую трактовку, или привести основания, по которым она ее отвергла.

Я обращаю внимание на эту особенность вынесенного ею решения, потому что по этому пункту я целиком согласен с мнением Конституционного суда Германии. В соответствии с установившейся практикой этого суда, судья, осуждающий говорящего или автора, чьи высказывания объективно открыты для различного истолкования, не приводя убедительных причин в пользу выбора той трактовки, которая ведет к осуждению, нарушает тем самым право на свободу выражения мнения.

10. Австрийские суды[19] выбрали совершенно иной подход. Они строго ограничили свое разбирательство пятью конкретными изолированными отрывками, указанными судьей Й. в его частном обвинении[20]. Нечего и говорить, что эта фундаментальная разница в подходах прослеживается во всем.

Например, эйзенштадский судья отказалась даже рассматривать тот (неоспоримый) факт, что судья Й. однажды предупредил адвоката защиты «говорить короче», поскольку он «уже принял решение». Конечно, данный факт не доказывает ни «общую предвзятость», ни то, что судья Й. с самого начала обращался с каждым обвиняемым так, как будто тот уже был осужден, но он, по крайней мере, демонстрирует наличие у судьи Й. того корпоративного духа, какой г-н Прагер наблюдал во время сбора фактической информации и, соответственно, то, что имелись определенные основания включить его в галерею словесных портретов.

11. Данный пример позволяет проследить систему. Другое ее проявление можно обнаружить в том, как эйзенштадский судья прореагировала на предложение г-на Прагера предъявить доказательство фактической основы для его оценочных суждений. Сначала судья принимает — без указания надлежащих причин — ту трактовку рассматриваемых оценочных суждений, которая наименее благоприятна для ответчика, а затем заявляет, что его предложение необходимо отклонить на том якобы основании, что и так очевидна невозможность убедить суд, что судья Й. действовал так, как если бы у него был злой умысел вызвать людские страдания[21].

В словесном портрете судьи Й.[22] довольно-таки много места уделено случаю, когда судья Й. настойчиво — и без особой необходимости — продлевал срок предварительного заключения и, более того, не направил в соответствующие органы прошение заключенного о признании недействительным решения о содержании его под стражей. Судья Й. не счел нужным включать этот отрывок в свое частное обвинение, но он стал существенным, когда г-н Прагер заявил, что именно этот эпизод лежит в основе его оценочного суждения «menschenverachtende Schikane» (см. пункт 9 выше), и поэтому хотел его доказать. Его предложение было отклонено эйзенштадским судьей на том основании, что она считает абсолютно неправдоподобным, чтобы судья Й. сознательно и злонамеренно хотел продлить срок предварительного заключения.

12. Позволю себе еще один пример того же самого механизма, на этот раз в отношении пятого отрывка, выбранного судьей Й. В этом отрывке несомненно содержится утверждение о факте (фактах). Конечно же, вначале нужно установить, каких именно фактов. Это представляется мне весьма простой задачей. Г-н Прагер утверждает, что (по-видимому, какое-то время назад) судью Й. чуть было не назначили прокурором, намекая при этом, что тот не получил этой должности, потому что его имя снова[23] попало на страницы печати, в том числе в связи с подозрениями его в причастности к бесчестным махинациям[24]. Не отрицается ни то, что такие статьи действительно появились в печати, ни то, что в этих статьях были озвучены конкретные подозрения в отношении судьи Й. Тем не менее, эйзенштадский судья — опять же, без всякого рассмотрения возможностей иного толкования — усмотрел в этом отрывке утверждение, что такие подозрения все еще существовали на момент опубликования оспариваемой статьи. Однако далее она говорит, что несколько лет назад Венский апелляционный суд принял решение, по которому с судьи Й. снимаются все подозрения на сей счет. Она могла бы разъяснить, откуда г-н Прагер мог узнать об этом решении. Но сейчас я веду речь не об этом. Важно то, что здесь мы опять наталкиваемся на ту же самую систему, которая проявилась в пунктах 10 и 11 выше: сначала немотивированное и (мягко говоря) не самое очевидное, но зато уж точно самое неблагоприятное толкование, а затем на этой основе отклонение предложения г-на Прагера доказать exceptio veritatis (отвод посредством ссылки на действительные обстоятельства).

13. Пожалуй, можно задаваться вопросом, соответствует ли, и в какой степени, наложение на журналиста бремени доказывания в делах, подобных настоящему, статье 10[25], но поскольку этот вопрос не оспаривается, то я оставляю его открытым. Следует, впрочем, подчеркнуть, что постановление Апелляционного суда ясно показывает, что австрийское законодательство излишне требовательно в отношении предложения доказать exceptio veritatis. Обвиняемый должен точно указать, какие именно факты он хочет доказать. Более того, он должен не только в точности объяснить, почему эти факты служат подтверждением сказанного или написанного им и как эти факты могут быть доказаны с помощью предлагаемого свидетельства, но и, сверх того, должен с самого начала убедить суд в том, что с большой вероятностью эти факты будут доказаны.

14. Г-ну Прагеру не только (за одним исключением) не разрешили представить предлагаемое им свидетельство в отношении фактов, на которых основывались его оценочные суждения, но ему было указано, что в его действиях не прослеживалась надлежащая журналистская осмотрительность.

Данный упрек имеет под собой определенные основания, ибо всеми признается, что г-н Прагер не дал судье Й. возможности высказать свои комментарии по поводу чернового варианта статьи. Это действительно было серьезной ошибкой в том, что касается проявления должной осмотрительности[26], независимо от того — а это остается почвой для предположений, — воспользовался ли бы судья Й. этой возможностью для дачи соответствующих комментариев, или нет.

Однако, сколь бы серьезным ни было это нарушение журналистской осмотрительности, само по себе оно не оправдывает обвинения в «вопиющей небрежности», какое эйзенштадский судья выдвинул в адрес г-на Прагера. Верно, что она основывает это обвинение на двух дополнительных аргументах, но оба они некорректны, поскольку базируются на проанализированном в предшествующих пунктах одностороннем подходе.

Эйзенштадский судья не приняла во внимание статью в целом и, более того, отнеслась к двум изолированным предложениям из краткого изложения, указанным в пункте 9 выше, как если бы они составляли основную часть статьи, посвященной исключительно судье Й.

Из статьи в целом становится вполне очевидно, что она основывается на личных наблюдениях автора за продолжительный промежуток времени, а также на опросах таких свидетелей, которые благодаря своему профессиональному опыту хорошо знают этот конкретный суд и его судей — адвокатов по уголовным делам, судебных репортеров и сотрудников службы пробации. Эйзенштадский судья дает понять, что результатом таких опросов являются только свидетельства, основанные на слухах, в истинности которых возникают большие сомнения, но, по моему мнению, использованные г-ном Прагером методы сами по себе не могут считаться нарушением стандарта надлежащей журналистской осмотрительности.

Тот аргумент, что г-н Прагер самолично не присутствовал на судебных заседаниях под председательством судьи Й., звучит неубедительно, ибо — если только не трактовать неправильно краткое изложение как фактические утверждения о судье Й. — нигде в статье г-на Прагера не критикуется манера судьи Й. вести судебные заседания. Пожалуй, есть лишь одно исключение — краткий рассказ об увещевании быть лаконичным (см. пункт 10 выше), но я не думаю, что журналиста можно обвинить в нарушении должной осмотрительности, если он руководствовался при этом рассказом того самого адвоката, к которому было обращено это увещевание, особенно с учетом того, что оно полностью соответствовало тому корпоративному духу, который наблюдал он сам и о котором ему рассказывали многие другие свидетели.

15. Это приводит меня еще к одному ключевому моменту. Эйзенштадский судья установила «очевидность» того, что г-н Прагер действовал со злым умыслом опорочить судью Й. Она пошла дальше и назвала злой умысел г-на Прагера «усиленным». Однако единственными ее обоснованиями было то, что образовательный уровень г-на Прагера выше среднего и, более того, он — опытный журналист. Таким образом, продолжает она далее, г-н Прагер должен был отдавать себе отчет в том, что пять отрывков касательно судьи Й. были излишне негативными и должны были произвести соответствующий эффект.

А это, по моему мнению — критерий, с которым невозможно согласиться. Не буду отрицать, что бывают случаи, когда одного лишь высказывания о поименованном лице оказывается достаточно, чтобы вынести заключение, что оно сделано со злым умыслом опорочить. Однако несовместимо с правом на свободу выражения мнения делать такой вывод на основании формулировок всего лишь пяти изолированных отрывков из длинной статьи в серьезном журнале по вопросу, представляющему большой общественный интерес. Не говоря уже об одностороннем истолковании этих пяти отрывков, лежащем в основе оспариваемого заключения, просто нельзя допустить, чтобы одной лишь формулировки критического комментария по вопросу, представляющему большой общественный интерес, было достаточно для того, чтобы квалифицировать этот комментарий как сделанный со злым умыслом опорочить. Это означало бы, что суды могли полностью игнорировать стремление автора инициировать общественную дискуссию; это означало бы, что de facto во внимание принимались бы только интересы истца, а свобода выражения мнения была ограничена до недопустимой степени. Напоминаю, что «статья 10 защищает не только содержание высказываемых идей и информации, но также и форму, в которой они сообщаются»[27]. По этим причинам я считаю, что по меньшей мере там, где речь идет о критическом комментарии по вопросу, представляющему большой общественный интерес, даже очень преувеличенные высказывания и язвительные описания сами по себе не оправдывают вывода о наличии злого умысла опорочить.

Решающий критерий должен быть таким: может ли оспариваемая формулировка, сколь бы дерзкой, резкой или грубой она не была, тем не менее быть признана исходящей из откровенного мнения по рассматриваемому вопросу — какой бы неумеренной или недостойной эта формулировка не могла показаться, — или же единственным возможным выводом будет то, что исключительным или главным стремлением было оскорбить человека.

Здесь опять я полагаю, что австрийские суды применили критерии, которые не соответствуют принципам статьи 10, и здесь опять я (по меньшей мере) задаюсь вопросом, а не пришли бы ли они к иному заключению, если бы применили правильный критерий. Как я уже указывал, я убежден, что г-н Прагер был искренне потрясен увиденным в Венском земельном суде. И не просто потрясен, но и переполнен искренним негодованием, если не сказать гневом. Он полностью осознавал, что изливает свой гнев в необычайно сильных выражениях, но в своем гневе он чувствовал, что единственно важным было довести до читателей свое сообщение, независимо от чувствований девяти судей, на которых была нацелена его критика. По его мнению, они не заслуживали снисходительности[28]. Такая позиция может быть морально, а возможно, и юридически предосудительной; по моему мнению, она не составляет злого умысла.

16. Все вышесказанное я суммировал бы следующим образом:

(a) Австрийские суды приняли во внимание только пять конкретных изолированных отрывков, проигнорировав их контекст. Правительство утверждает, что они не могли поступить иначе, так как по австрийскому уголовному законодательству они были связаны рамками частного обвинения. Я не считаю этот аргумент убедительным: статья 10 Конвенции обязывает принимать во внимание контекст, а поскольку в Австрии Конвенция имеет тот же самый ранг, что и конституционное право[29], то австрийские суды должны были не обращать внимания на те положения уголовно-процессуального права, которые делают невозможным рассмотрение статьи журналиста в целом.

(b) Австрийские суды трактовали эти пять отрывков очень односторонне и, во всяком случае, не привели никаких оснований, почему они решили не принимать других возможных и более благоприятных истолкований.

(c) Такая односторонняя трактовка и чрезмерно суровые австрийские нормы в отношении возможности представления доказательства exceptio veritatis привели к тому, что г-н Прагер практически был лишен возможности представить такое доказательство[30].

(d) Вышеуказанные недостатки повлияли и на решение суда Эйзенштадта по вопросу о надлежащей журналистской осмотрительности; более того, примененный им при решении этого вопроса критерий является частично неприемлемым.

(e) Критерий, примененный при установлении наличия у г-на Прагера соответствующего злого умысла, является неприемлемым.

(f) Совокупный эффект от всех этих упущений таков, что de facto внутренние суды полностью пренебрегли требованием об установлении надлежащего баланса между требованиями защиты репутации и требованиями свободы слова.

17. Осуждение и наказание г-на Прагера составляют серьезное вмешательство в право прессы на свободу выражения мнения. Эйзенштадский судья недвусмысленно заявила, что тем самым она собирается дать урок г-ну Прагеру и его собратьям-журналистам.

Чтобы быть приемлемым для Суда по правам человека, такое намеренное вмешательство на основании статьи в серьезном периодическом издании по вопросу, представляющему большой общественный интерес, должно быть очень убедительно обосновано. По причинам, изложенным выше и резюмированным в пункте 16, я утверждаю, что решения австрийских судов не удовлетворяют этому критерию.

Соответственно, я полагаю, что осуждение и наказание заявителей составляют нарушение статьи 10[31].

 

(с) Перевод Института проблем информационного права, 2005.


 

[1] Делу присвоен номер 13/1994/460/541. Первое число означает порядковый номер дела в списке дел, переданных в Суд в соответствующем году (второе число). Последние два числа указывают на порядковый номер дела в списке дел, переданных в Суд с момента его создания, и в списке соответствующих входящих жалоб в Комиссию.

[2] Регламент A применим ко всем делам, переданным в Суд до вступления в силу Протокола № 9 (P9), а после этого — только к делам, касающимся государств, не подписавших этот Протокол (P9). Он соответствует Регламенту, вступившему в силу 1 января 1983 г., с учетом вносимых в него несколько раз поправок.

[3]Примечание Секретаря: по практическим соображениям это приложение появится только в печатном варианте постановления (томе 313 Серии A Публикаций Суда), однако копию доклада Комиссии можно получить в Секретариате Суда.

[4]Постановление Суда от 25 марта 1985 г., Серия A, т. 90, стр. 25, п. 55.

[5]См., в качестве наиболее свежего источника, постановление Суда (Большой палаты) по делу Йерсилд против Дании от 23 сентября 1994 г., Серия A, № 298, стр. 26, п. 37. См. также более ранние постановления: «Аутроник АГ» против Швейцарии от 22 мая 1990 г., Серия А, т. 178, стр. 26-27, п. 61, и «Информационсферайн Лентиа» и другие против Австрии от 24 ноября 1993 г., Серия A, № 276, стр. 15, п. 35.

[6]См. в особенности пункт 38: «…оспариваемое вмешательство не представляется Суду несоразмерным преследуемой правомерной цели. Поэтому его можно признать «необходимым в демократическом обществе».

[7]Жаль, что недоступен полный перевод этой статьи; читатель постановления Суда вынужден довольствоваться сделанным Судом конспективным изложением (пункты 8-11 постановления Суда), которое хотя, и не является неверным, однако в ряде мест несет на себе отпечаток общей оценки статьи Судом и, во всяком случае, не может дать правильного представления об оригинальном тексте на тринадцати страницах.

[8]Следует отметить, что в Суде Правительство даже не пыталось опровергать эти выводы.

[9]По словам заявителя, сбор фактов занял у него шесть месяцев; на протяжении по меньшей мере трех с половиной месяцев он ежедневно посещал судебные заседания.

[10]См., в качестве выражения той же самой идеи, пункт 34 постановления Суда.

[11]Я согласен с важностью общественного доверия к судейскому корпусу (см. пункт 34 постановления), но не согласен с тем, что такое доверие должно поддерживаться обращением к уголовному преследованию для осуждения критики, которую тот же самый судейский корпус может посчитать «деструктивной».

[12] См. пункт 18 постановления Суда.

[13]Перевод отрывков, на которых основывается частное преследование, см. в пункте 14 постановления Суда.

[14] Суд заявлял так неоднократно, однако данная выдержка, как впрочем, и предыдущая, взята из вышеупомянутого постановления Большой палаты по делу Йерсилда, стр. 23-24, п. 31.

[15] Из первого подпункта пункта 36 постановления можно сделать вывод, что право решать, как квалифицировать обжалуемое высказывание — как фактическое утверждение или как оценочное суждение — в принципе предоставлено внутренним судам, которым должна быть оставлена определенная свобода усмотрения. По моему мнению, такой вывод противоречит правилу, согласно которому Суд должен убедиться в том, что национальные власти применяли нормы, соответствующие принципам статьи 10 и, более того, что их применение основывалось на приемлемой оценке обстоятельств, относящихся к делу (см. в тексте выше); к тому же, это — заслуживающий сожаление отход от таких постановлений Суда, как по делу Лингенса (Серия A, № 103), Обершлика (Серия A, № 204) и Швабе (Серия A, № 242-B).

[16]Текст этого краткого изложения см. в пункте 9 постановления Суда.

[17]Мимоходом отмечу, что в отношении второго отрывка австрийские суды даже не приняли в рассмотрение целый отрывок в тексте:

Сошлюсь при этом на полный текст в пункте 9 постановления Суда.

В полном тексте говорится:

«Некоторые судьи австрийских уголовных судов способны на всё; все они способны на многое: всё это вошло в систему».

Не вдаваясь в смысл этого текста в целом, австрийские суды предположили, что фраза «некоторые судьи австрийских уголовных судов способны на всё» может быть истолкована как порочащее судью Й. высказывание.

[18]Предложенный заявителем перевод таков: «презрительная софистика»; Суд сделал свой выбор в пользу «необузданной заносчивости».

[19] В настоящем деле самым важным решением можно считать решение судьи Земельного суда Эйзенштадта. Не было новой апелляционной жалобы; Апелляционный суд рассмотрел только основания для апелляции заявителей; обозрение им доводов эйзенштадского судьи было весьма кратким; однако, он одобрил их и отклонил апелляционную жалобу.

[20]Я не недооцениваю того факта, что эйзенштадский судья, истолковав пять оспариваемых отрывков указанным мною образом, так резюмировала свое решение по вопросу, были ли эти пять отрывков действительно диффамационными:

«Следовательно, не может быть сомнений, что пять отрывков, инкриминируемых автору статьи в частном обвинении, как взятые по отдельности, так и рассматриваемые в контексте статьи, являются диффамационными в смысле статьи 111 Уголовного кодекса».

Очень внимательно изучив ее решение и отметив для себя, что это первый и последний раз, когда в нем упоминается «контекст статьи», я не могу расценивать поставленные мною в кавычки слова иначе как неискренние уверения в преданности принципу, который de facto она полностью проигнорировала.

[21]О требованиях к предложению доказать exceptio veritatis, см. пункт 13 ниже.

[22] См. пункт 11 постановления Суда.

[23] «Снова» потому, что, как также рассказывает г-н Прагер, оно уже выплывало на поверхность в связи с довольно отвратительным инцидентом с проституткой.

[24]Чтобы не создалось впечатление, что г-н Прагер намекает здесь на то, что судья Й., возможно, подозревался в ужасных вещах, отмечу, что в оригинальном тексте недозволенное поведение, о котором идет речь, называется словом «Winkelschreiberei», которое — как было нам разъяснено — означает, что судья Й. подозревался в предоставлении юридической консультации, что запрещено делать судье.

[25]По прецедентному праву Верховного федерального суда ФРГ, когда пресса затронула вопросы, представляющие общественный интерес, и показала, что она проявила при этом должную журналистскую осторожность, бремя доказывания ложности возлагается на истца: см., например, J. Soehring, «Die neue Rechtsprechung zum Presserecht», NJW 1994, стр. 16 и далее.

[26]Довод австрийского правительства, что вследствие этого упущения со стороны г-на Прагера его статья не может быть признана вкладом в критическое обсуждение вопроса, представляющего значительный общественный интерес, очевидно является нелогичным заключением.

[27]Эта выдержка также взята из постановления Суда по делу Йерсилда (стр. 23-24, п. 31); см. сноску 2 выше. Когда Правительство утверждало, что г-н Прагер мог облечь свое сообщение в менее агрессивную формулировку, оно очевидно не обратило внимания на ту доктрину Суда, которая обязывает пересмотреть привычный подход внутренних судов, задающихся вопросом, а не мог ли автор изложить свое мнение в «более умеренных» выражениях, и признающих его виновным, если они посчитают, что на этот вопрос можно дать положительный ответ.

[28] Это не одностороннее толкование с моей стороны. В статье есть по меньшей мере одно высказывание, которое недвусмысленно подкрепляет мой тезис. Г-н Прагер дает комментарий по поводу приговора по делу, в котором смертельно больной художник был признан виновным в налоговых нарушениях. Очевидно, он считает этот приговор излишне суровым. Он приписывает эту суровость желанию не допустить и мысли, что к некоторым людям можно относиться более снисходительно, чем к остальным. Это желание, по-видимому, также является достойным презрения, ибо далее он задает риторический вопрос: «а вправе ли рассчитывать на понимание судьи и работники судебных учреждений, действующие с таким уровнем 'правильного' непонимания».

[29] См., в числе прочих источников: М. Новак, «Реализация положений Европейской конвенции по правам человека в национальных законодательствах», Материалы Четвертой копенгагенской конференции по правам человека, 28-29 октября 1988 г., стр. 33 (M. Nowak in «The Implementation in National Law of the European Convention on Human Rights», Proceedings of the Fourth Copenhagen Conference on Human Rights).

[30] Поэтому я весьма удивлен указанием Суда (пункт 37), что осуждение заявителя было обоснованным, поскольку «в отсутствие достаточной фактической основы» его обвинения «отличаются высокой степенью предвзятости»!

[31] Во избежание недоразумений отмечу, что данный вывод не означает автоматически, что статья г-на Прагера удовлетворяет требованиям этого положения; он означает лишь, что решения австрийских судов не удовлетворяют этим требованиям. Иными словами: я не утверждаю, что любой судебный иск, основывающийся на оспариваемой статье, неизбежно провалился бы, так как любое решение в пользу истца нарушило бы статью 10; я всего лишь говорю — и я не обязан говорить большего – что рассматриваемые здесь решения нарушили эту статью.

 

© Перевод Института проблем информационного права (г.Москва), 2005

"Санди Таймс" (The Sunday Times) против Соединеного Королевства. Решение Европейского Суда по правам человека от 26 апреля 1979 г.

	А. Основные факты
	B. Разбирательство в Комиссии по правам человека
	I. О статье 10
	II. О статье 14
	III. О статье 18
	IV. О статье 50
	Совместное особое мнение судей Виарда, Кремоны, Тора Вильялмсона, Риссдала, Гансгофа Ван Дер Меерша, Сэра Джеральда Фицмориса, Биндшедлер-Роберт, Лиша и Матшера
	Совпадающее мнение судьи Зекиа
	Совпадающее мнение судьи О'Донохью
	Совпадающее мнение судьи Эвригениса

А. Основные факты

В период между 1959 г. и 1962 г. в Англии многие дети родились с дефектами, как утверждалось, по причине того, что их матери принимали во время беременности в качестве успокаивающего или средства от бессонницы талидомид. Родители начали судебный процесс против изготовителя и продавца талидомида в Соединенном Королевстве, компании "Дистиллерс" (биохимикаты).

В сентябре 1972 г. газета "Санди таймс" опубликовала статью под заголовком "Наши талидомидные дети - причина национального позора" и объявила о своем намерении продолжить публикации, прослеживающие историю трагедии, начиная от изготовления и тестирования лекарства.

Компания "Дистиллерс" направила официальные представления Генеральному атторнею, утверждая, что вышеуказанные статьи представляют собой неуважение к суду, поскольку судебное разбирательство по делу еще не завершено. Генеральный атторней принял решение обратиться в Высокий Суд за судебным запретом на эти публикации. Таковой был выдан в ноябре 1972 г. Газета, со своей стороны, утверждала, что нормы о "неуважении к суду", призванные охранять независимость и беспристрастность судебной власти, не могут пониматься как запрет профессиональным журналистам выполнять их обязанности. Вопрос, по их мнению, требует законодательного решения.

По апелляции "Таймс ньюспейперс лтд." Апелляционный суд отменил запрет Высокого Суда, но после обращения Генерального атторнея в Палату лордов последняя 18 июля 1973 г. единогласно восстановила действие этого судебного запрета. Палата сочла, что публикация предполагаемой статьи составит неуважение к суду, т. к. она, вероятно, вызовет предубеждение у общественности по поводу спора, являющегося предметом незавершенного судебного разбирательства, включая переговоры о мировом соглашении между истцами и компанией "Дистиллерс".

Действие запрета было в конечном итоге прекращено в 1976 г., а в 1981 г. был принят Закон о неуважении к суду, заменивший прецедентные нормы.

B. Разбирательство в Комиссии по правам человека

В своей жалобе, поданной в Комиссию 19 января 1974 г., заявители утверждали, что судебный запрет, изданный Высоким Cудом и подтвержденный Палатой лордов, а также принципы, на которых основывалось решение последней, находятся в противоречии со статьей 10 Конвенции.

Позднее, по ходу разбирательства, заявители утверждали inter alia, что имела место дискриминация, противоречащая статье 14, поскольку аналогичные публикации в других печатных изданиях не были запрещены, а также существуют различия в правилах, применяемых в Парламенте, когда затрагиваются судебные дела, и нормах о "неуважении к суду", применяемых к прессе.

В своем докладе от 18 мая 1977 г. Комиссия выразила мнение inter alia:

- восьмью голосами против пяти, что ограничения, наложенные на право заявителей на свободу слова, были нарушением статьи 10 Конвенции;

- единогласно, что не имело место нарушение статьи 14 в сочетании со статьей 10.

Извлечение из судебного решения

Вопросы права