учебный год 2023 / budanov

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

роте подписи: «К сей даной яз Урак в оца своего место Федорово и в свое руку приложил. К сей даной яз Яков руку приложил». Здесь нет признаков фикции даже во внешних формах выражений: все трое являются совладельцами вотчины и отчуждают ее все, распространяя право семейной общности на жен и детей своих (непоименованных. С.Шумакова: «Угличские акты», № XXXVII и XL). Если пойдем в глубь старины, то найдем, что там черты семейной (и родовой) общности прав на имущества еще яснее, тверже и обширнее: например, в купчей 1520 г. читаем: «Се яз Иван Осюнин сын Сущова, да яз Иван Ортемьв сын Сющова купили есми у братьи и у своих племяников: у Остафия у Осюнина сына, да у его детей — Ивана, да у Якова, да у Левонтея у Осюнина сына, да у его сына у Давыда да у Нечая, у Онцифора у Степанова сына, да у Микиты у Ортемьева сына у Сущовых, их выти деревню Митяево да деревню Козлино». Среди подписей послухов находим следующую подпись продавца: «По сей купъчой грамоте яз Иван (с) своим отцом

исвоими дядьями и своею братьею землю продал и руку свою приложил» (Там же. № LIII). Если бы человек, напитанный индивидуалистическими понятиями нынешнего вещного права, возразил, что продавец действует, как поверенный, то доверяющими являются не только отец его, но и «братья» (родной и двоюродные), т. е. также сыновья при отцах. В Акт., изд. Федо- товым-Чеховским (№ 10), находим судебное дело, в котором ответчиком является «Гридка Афонасьев и в отца своего место»; он заявляет, что истец Ушак, намеревавшийся искать земли и пожен «на моем отци... да и на мне, на Гридке, не явился к суду». «А то, господине (говорит ответчик), земли отца моего Офонасьева, да и мои». Князь «присудил те земли и пожни Офонасью

иего сыну Гриде и велел дати Гриде и его отцу Офонасью грамоту правую бессудную». Представляемые примеры берем не по выбору из многочисленных ныне изданий актов, а из первого подручного собрания их и могли бы увеличить их ad libitum. Но полагаем, что для беспристрастного наблюдателя их достаточно: дело не в количестве, а в смысле их. Думаем, что если бы Неволину можно было располагать такими же материалами, какими обладаем мы ныне, то и он, несмотря на свое постоянное подчинение понятиям действующего Свода, не решился бы настаивать на своей теории.

Само собой разумеется, что общность вещных прав родителей и детей имеет, подобно общности супружеских имущественных прав, свои пределы. Обозначим один из них: отец при жизни своей допускает выдел детей

иберет часть на прожиток; этою частью он распоряжается один; отсюда является ряд таких актов, в которых отец, отчуждая вотчину, между прочим гарантирует неприкосновенность сделки и от детей своих. Другой случай: взрослый сын получает при жизни отца поместье в отвод и там заводит свое

761

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

отдельное хозяйство, между тем родовые вотчины остаются под управлением отца; возникают отдельные имущества у невыделенного сына и отдельные сделки обеих сторон. Вопрос, мог ли неотделенный сын иметь собственное имущество, разрешается в утвердительном смысле уже с древних времен: так, имущество умершей матери уже по Русской Правде принадлежит детям, хотя и состоит в управлении вдового отца. Кроме наследства, дети могли получить со стороны специальный дар. Но других источников приобретения особенного имущества неотделенными детьми предположить нельзя: все приобретаемое детьми путем возмездных сделок и труда составляло общую семейную собственность (Неволин, предполагая с древнейших времен безусловное право и отделенных и неотделенных детей на отдельную собственность, между прочим говорит: «Между родителями и детьми могли быть и тяжбы об имуществе», и ссылается на выражение устава Владимира: «Братья или дети тяжються о задницю». Но это выражение означает: братья или дети умершего будут тягаться о наследстве между собой).

Подобно тому, как общность имущественных прав супругов постепенно разрушается в XVII в., и общность прав родителей и детей ослабляется законами 80-х годов этого века (см. текст). Но мы говорим «ослабляется», ибо разрушить столь прочное, вековое создание народного обычного права было нелегко. Поэтому оно совершенно ясно выступает даже в самом конце XVII в., особенно, когда речь идет о правах вдовы-матери и ее детей. Приведем пример: «Се яз вдова Огрофена Прокофьева дочь Яковлева жена Вельяшева з детми своими с Иваном болшим, да с Иваном меншим Яковлевыми детьми Вельяшева... что применяла я Ографена с детми своими игумену Ионе с братиею... из поместья своего в Углицком уезде... пустошь Шишкино... а против того выменила я вдова Огрофена с детми своими у него игумена Ионы... из монастыръской их вотчины в пустоши Теренине четверик пашни... И к допросу стать сыну моему Ивану большому в поместном приказе, а мне, Ографене с сыном же своим Иваном же меншим, к допросу стать на Углече... И впредь мне... и детям моим и женам их и детям до той нашей променной пустоши... дела нет и тою променною пустошью нам не владеть. А буде мы... хотя в малом в чем не устоим, и на мне, вдове Ографене, и на детях моих... и на женах их и на детях взять... за неустойку 100 рублей денег». На обороте подписи такие: «К сей меновной записи села Воскресенского Воскресенъской поп Диомид Иванов вместо дочери своей духовной — вдовы Агрепены Прокопьевы дочери Яковлевские жены Вельяшева, по (ее) веленью, руку приложил. К сей меновой записи Алексей Варанчеев вместо Ивана большево да Ивана меньшево Вельяшева, по их веленью, руку приложил» (С.А.Шумаков: «Угличские акты», № LXXVIII, 1692 г. надо читать

762

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

7200; см. акт 97). Кто же был собственником имения: вдова или два ее сына? Если вдова, то зачем сыновья не только участвуют в сделке, но действуют от своего лица при ее подписи и утверждении? Лишь тогда, когда наступает семейный раздел, члены семьи получают личные права на части общего имущества (Там же. № XCVII, о тех же лицах). Отцы семейств в конце XVII в. пишут уже всегда только от своего лица.

Одно последнее замечание: зачем мы настаиваем так на восстановлении отживших порядков общесемейных институтов, столь далеких от ныне действующего права? Разумеется, они и сами по себе дороги для нас, как историческая истина. Но отжили ли они? Несравненно большая масса жителей России и теперь подчиняется не началам Свода, а тем нормам, которые мы иногда отказываемся допустить даже в седой старине. Эти «древности права» суть весьма живая новость. Быть может, они заключают в себе какиенибудь достоинства, кроме своей долговечности; но если научное правоведение будет их игнорировать, то практика подавно обречет их на гибель.

III. Родовые имущества

Заканчивая речь об общесемейных имуществах, считаем не лишним дополнить сказанное в нашей книге о родовых имуществах, в частности о происхождении права родового выкупа. Мы знаем, что существуют мнения о причинах возникновения выкупа родовых имуществ, не имеющих ничего общего с правом родового совладения. Ввиду этого очень важно иметь в виду случаи присуждения права выкупа до издания известного закона о том в Судебнике царском. Один из таких случаев, опубликованный давно, не обращает на себя внимания исследователей: мы говорим о тяжебном деле 1534 г., напечатанном в «Акт., отн. до юр. быта» (№ 52, IV). В дело между Шарапом и Махрищским монастырем в качестве третьего лица вступил брат Шарапа Левонтий и заявил следующее: «Продал, господине, наш брат Шарап матери нашей Анны куплю селцо Полосино и деревню Гликово, а то вотчина наша, а брат, господине, мой продает без моего ведома, и яз, господине, то селцо и деревню выкуплю, а вели, господине, в денгах срок дать». На это истец, представитель монастыря, возразил, что в купчей кабале при продаже вотчин брат Шарапа Левонтий написан в послухах. Но сам продавец заявил: «Яз, господине, брата своего писал за очи». И князь Иван Васильевич велел неделщику «на Левонтии перевести по записи сто двадцать рублев, да и за пополонок за шубу за кунью пять рублев, да рост на те денги на два года доправити, а селцо Полосино и Глинково отдати Лево-

763

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

нтью». Таким образом право на выкуп получает брат продавца потому, что «вотчина наша», т. е. принадлежит роду; право это он мог потерять, если бы подписался на купчей в послухах. Следовательно, все существенные постановления Судебника царского исполнялись задолго до издания этого Судебника. Сверх того, существовало правило, что продающий родовую вотчину обязан до продажи заявить о том родственникам.

П. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ДРЕВНЕРУССКОГО ОБЩИННОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ

Существование общинного землевладения в Московской Руси XIV – XVII вв. не подвергается сомнению никем (или почти никем).

Почти единогласное мнение господствует и по вопросам о древнейшем доисторическом бытии общин (родовых или территориальных): его признавали как Б. Н. Чичерин и С. М. Соловьев, так и И. Д. Беляев, равно как признают и современные нам исследователи общинного начала. Из этого согласного признания выделяется В. И. Сергеевич.

Затем большое разногласие существует по вопросу: связана ли община московской эпохи генетически с первобытной (родовой, или территориальной)? Прежние исследователи разделились по этому вопросу на два лагеря: Чичерин, Соловьев и г. Милюков отрицали эту связь; Беляев считал ее несомненной. Новейшие писатели делают опыты объяснить переход от родовых общин к территориальным при помощи фактов XVI и XVII вв. и при содействии аналогии явлений задруги у западных славян. Приемы, результаты и даже понятие об общине при этом весьма различествует, но задача остается той же.

Остановимся сначала на мнении, отрицающем вообще древнейшее бытие общинного землевладения. Проф. Сергеевич утверждает, что русская земельная община, известная по актам XVI и XVII вв., происходит не из мнимой первобытной общины (которой не существовало): она является в конце XV в. вследствие конфискации земель великим князем Иваном Васильевичем; эти земли, отнятые у прежних владельцев-бояр новгородских, переданы во владение крестьянам, у которых потом утвердилось общинное право. Такой вывод получен уважаемым ученым из изучения им одностороннего материала, именно новгородских писцовых книг. Оказывается, что до отнятия земель у новгородских бояр и монастырей никаких общинных порядков на землях Великого Новгорода отыскать нельзя: эти земли принадлежали частным владельцам – вотчинникам, а отнюдь не крестьянам или их общи-

764

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

нам. Вот подлинные слова В. И. Сергеевича: «Изучение писцовых новгородских книг делает совершенно ясным отсутствие у нас в древности земельной собственности крестьянских общин; все крестьянское землевладение возникло у нас из земель, отписанных на государя. Все конфискованные Иваном Васильевичем земли составляют его собственность и предоставляются им или в условное владение помещиков или в оброчное владение крестьян, которые и прежде сидели на них по порядным, заключенным с прежними собственниками… Возникает вопрос, кому принадлежало это прекарное владение: целой общине или отдельным крестьянам? Даже это не было определено. По писцовым книгам отдельные участки показаны за отдельными крестьянами; они, надо полагать, и суть владельцы этих участков, а не община. Но в это же время впервые появляются и некоторые условия, при наличности которых может зародиться мысль о правах целой общины на земли и воды царя и великого князя…

Раскладки нового оброка между отдельными членами становятся делом всех крестьян, т. е. общины, а вместе с этим должна зародиться и мысль, что земля – общинная. Что же касается угодий, принадлежащих прежним господам, например, озер, то они прямо записываются за всеми крестьянами подлежащего имения» (Древности русского права. Т. 3. СПб., 1903. С. 32–33).

Отдельные положения этой схемы происхождения общинного землевладения утверждаются и в других местах книги того же автора. Так, рассматривая исследования г. Соколовского, проф. Сергеевич (с. 427–428 И. с.) говорит: «Г. Соколовский составил прекрасную картину сельской общины в XVI и XVII вв… Крестьянские общины распоряжаются своими землями, они меняются, их участки отдают новым поселенцам, у них есть общие луга, леса, озера, они защищают свое владение на суде и т. д.; все это верно; но все это со вчерашнего дня и на землях, которые составляли частную собственность новгородских бояр и бояришек, а Иваном Васильевичем оставлены за крестьянами. Г-ну же Соколовскому все это представляется стародавним исконным явлением».

Однако, при этом возникает целый ряд недоумений, из которых некоторые разрешаются на страницах той же книги. Так, само собой разумеется, что частный факт конфискации новгородских земель никак нельзя поставить исходным пунктом общинного землевладения целой России. Общины существовали в XIV, XV и XVI вв. не только на землях, некогда принадлежавших Великому Новгороду и его боярам (и конфискованных Иваном III), но повсеместно, между прочим на коренных владениях дома Калиты. Это и признает потом В. И. Сергеевич, а таким образом факт конфискации Иваном III новгородских земель имеет лишь значение примера явлений, могущих быть везде и всегда.

765

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

Далее, общинное землевладение, по словам самого проф. Сергеевича, возникает не только вследствие конфискации, но и на всех землях, принадлежащих великому князю Московскому (прибавим – и другим князьям), каким бы путем эти земли ни были приобретены князьями, как то: куплей, дарственными и завещательными актами. Если так, то образование общинного землевладения совсем становится в стороне от явлений захвата земель Иваном III или кем-либо другим. Наконец, если общинное землевладение возникает независимо от погрома Великого Новгорода Иваном III на всяких землях великих князей, то становится очевидным, что этот вид землевладения мог появиться с незапамятных времен, т. е. с тех времен, когда князья начали приобретать земли, а не «со вчерашнего дня». Это также признает В. И. Сергеевич: «Как бы ни возникла частная собственность (великих князей), путем купель или конфискации, если только она не отдавалась служилым людям, она предоставлялась в оброчное пользование крестьян

ина ней возникало владение крестьянских общин, о котором крестьяне выражались так: земля царя и великого князя, а нашего владения. Первые такие опыты могли возникнуть в конце XIV в.» (Там же, с. 423): это уже не «со вчерашнего дня». Но почему именно с конца XIV в.? Что произошло нового в конце этого века? В другом месте автор говорит уже о половине XIV в.: «Московские государи с половины XIV в. вступают на путь широких земельных приобретений, они присоединяют к Москве села, и волости, и целые уделы

икняжения, причем земли опасных и неугодных им лиц, конечно, конфискуются и передаются верным слугам или оставляются за крестьянами».

Надо полагать, что нет причин отрицать возможность тех же явлений и их последствий и во времена более древние (XIII, XII вв.), хотя бы

ив меньших размерах. Между тем проф. Сергеевич делает противоположный вывод: «Древности домосковские и московские одинаково наши древности; но они очень мало друг на друга похожи. До Москвы господствующий тип землевладельца – своеземец-собственник; в Москве господствующий тип землевладения – зависимый от правительства землевладелец. На почве конфискации частной земельной собственности, произведенной в громадных размерах, возникает как поместное владение, так и неизвестное Древней Руси землевладение крестьянских общин, которое, однако, ежеминутно может превратиться в землевладение служилых, а крестьяне-общинники из государевых черносошных людей стать крепостными (sic.)» (с. 40). С этими положениями трудно согласиться.

Почему князья земской (вечевой) Руси не могли сосредоточить массы земель в своих руках и потом передавать землю крестьянам на частном или общинном праве?

766

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Потому, отвечает В. И. Сергеевич (Там же, с. 37), что «при незначительности размеров древних княжений, приблизительном равенстве сил противников и необходимости при этих условиях в компромиссах, эти конфискации не могли достигать больших размеров, а земли, так добытые, предоставляться в пользование крестьян. Хорошо, если их было достаточно для нужд самого князя-победителя и его ближайших помощников». Здесь наш почтенный ученый опять говорит исключительно о конфискации и забывает о допущенных им других (мирных) способах приобретения имуществ князьями. Но и конфискация в земский (вечевой) период по временам производилась в огромных размерах: так, все сподвижники Киевского князя, принужденного бежать на Волынь, лишились своих сел и имений в Киевской земле;

вГалицкой земле единовременно избито князьями 500 бояр и имущества их конфискованы (см. выше с. 84); в Ростовской земле победитель Всеволод забрал все ростовские села боярские (1177 г.; см. выше с. 50).

Отрицая возможность широкого применения конфискации в земский (удельно-вечевой) период, В. И. Сергеевич утверждает, что «в Московском государстве была произведена социальная реформа великой важности, едва ли достаточно отмеченная нашей историей: поземельная собственность из рук бояр и бояришек перешла в руки рабочего населения». История не только не отметила этого, но единодушно свидетельствует, что в Московском государстве огромный запас черных земель перешел

вруки бояр и детей боярских, в силу чего народное ополчение, преобладавшее в вечевой период, уступило место дворянской милиции, пока эта последняя в свою очередь не спасовала перед солдатчиной.

Но возвратимся к другим источникам княжеской собственности. Как в 1-й период нашей истории, так и в Московском государстве личные имущества князей (великих и других) обыкновенно именуются «селами купленными»; отсюда заключаем, что главный способ приобретения земель князьями суть возмездные и отчасти безвозмездные частные сделки. Примеров приобретения земель древними князьями посредством этих способов можно указать немало. Достаточно вспомнить, что Великий Новгород видел для себя великую опасность в покупках земель князьями на его территории и воспретил ее. Но может быть в истории общинного землевладения совсем нет нужды говорить о личной собственности князей.

Общинное землевладение существует (как известно) не на землях, лично принадлежащих великим князьям (и нисколько не связано с таким характером этих земель), а на землях черных; по установившемуся (и совершенно правильному) мнению, черные земли отличаются от частных имуществ великого князя и так называемых дворцовых. На первых крестья-

767

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

не (владельцы этих земель) управлялись государственными органами – волостелями и наместниками; напротив, население дворцовых вотчин управлялось посельскими и приказчиками; первые платили дань, вторые – оброк (частновладельческую ренту); хотя впоследствии, особенно со времени отмены наместничьего кормления, термин «оброк» начал распространяться и на денежные платежи черносошных крестьян, но указанные различия дожили до конца Московского государства, когда дворцовые имущества слились с черными; впрочем, то же различие явилось потом вновь под именем государственных (казенных) земель и удельных. В духовных грамотах князей XIV в. князья очень ясно различают свои села, приобретенные частными способами, от волостей, на которые простираются их права суда и дани. Волости, конечно, были населены крестьянами. Проф. Сергеевич отвергает установленное различие без достаточных оснований, ссылаясь только на то, что великие князья распоряжались иногда черными землями, жалуя их частным лицам. Но великие князья были государями, и сам В. И. Сергеевич убедительно доказывает, что у московских князей было и частное и государственное владение (с. 24), и что мнение Кавелина о вотчинном характере государства, как безразличии частных и государственных прав, неосновательно.

Поэтому нет никаких оснований предполагать, что возникновение общинного землевладения связано с какими-либо новыми правами власти московских великих князей, и противополагать древности домосковские московским; это было бы понятно с точки зрения Кавелина и его последователей, а не с точки зрения проф. Сергеевича.

Существуют ли, однако, государственные имущества в древнейший период, в особенности там, где верховная власть принадлежала не князьям, а вечу? В. И. Сергеевич весьма убедительно доказывает, что государственные имущества в точном смысле существуют с самого начала государственной жизни как в княжествах, так и в республиках – Новгородской и Псковской. Мы прибавим, что эти имущества в каждой земле были весьма обширны; это были не только дворцы и пр., но и целые волости: например, в Галицкой земле Коломые и другие волости, которые отдаваемы были местным боярам в управление и в пользование «оружникам» (см. выше с. 86).

Оставалось только идти дальше и признать, что и на новгородской территории ничто не могло препятствовать образованию общинного землевладения на государственных землях2. А это и есть подлинная и несомненная

2 Темное известие об аграрных беспорядках во Пскове в 1485 г. никак не может быть истолковано в смысле попытки бояр ввести барщину: речь шла тогда о

768

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

среда образования общинного землевладения. На государственных землях, т. е. таких, на которые не простиралось частное право ни князей, ни бояр, именно и могло легко возникнуть представление населявших их крестьян

опринадлежности земли им и их общинам и никому другому, кроме отвлеченного права государства, столь же далекого от реальных основ, как право Божие на всю землю. Только здесь и могла возникнуть формула, часто потом повторявшаяся: «… то земля Божия, да государева, а наше владение».

Проф. Сергеевич не объясняет нам, чьи владельческие права лежали на государственных землях и как они распределялись. Положим, в княжествах частное право на них принадлежало князьям, но в республиках? Полагаем, что во всех русских землях древнейшего периода одинаково право это принадлежало государству, а не князю как частному лицу. Князья правящие естественно распоряжались этими землями, ибо им принадлежала верховная власть точно так, как и в Москве (см. в тексте нашей книги

опожаловании князем пустой – ничьей горы – Печерскому монастырю). Часть земель могла лежать впусте, не состоять ни в чьем частном владении, но право государства на всю территорию вывело весьма рано на свет принцип, что это земля Божья да государева. Когда кто-либо освобождал своего холопа, то говорил, что он отныне вольный государев человек. Это не значит, что вольноотпущенный человек становится частным холопом государя. Если в так называемом Судебнике царя Феодора Иоанновича говорится, что за пределами частных земель и лесов начинается лес царский, то это значит, что этот лес никому в частности не принадлежит. Но государственными были не одни пустые (ничьи) земли: были целые волости необояренные как в Москве, так и до Москвы; кто-нибудь жил на них, кто-нибудь обрабатывал их. Возможно предположить, что на этих землях велась экономическая эксплуатация князьями преимущественно рабским трудом; но целые большие волости заселены были несомненно крестьянами, которые, как крестьяне государственные, именовались смердами князя: так, посол князя Черниговского (около 1070 г.) в Ростовской области допытывался, чьи люди производили мятеж по поводу голода, и выражается так: «Чьи это смерды»? И узнает, что это смерды князя. Мы знаем также, что крестьяне владели землей от своего имени: так, на Долобском

том, «како смердам из веков вечных князю дань даяти и Пскову и всякии работы урочнии». Посадники, бояре и житьи люди стоят за смердов и желают исполнить волю великого князя; черные же люди — члены Псковского веча идут против. Считаем несомненным, что дело идет о крестьянах, живших на государственных землях (см. текст нашей книги с. 52 и прим.).

769

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

съезде, когда обсуждался вопрос о походе на половцев, противники Мономаха говорили, что нельзя отрывать смердов от пашни, а сторонники возражали, что половчик может явиться на землю смерда и разорить ее.

Мы не имеем данных утверждать, что владение таких крестьян было общинное, но точно так же ни мы и никто другой не имеет оснований говорить, что оно было частное своеземческое. Знаем только, что государственные подати располагались не на отдельные хозяйства, а на погосты (см. Уставн. гр. Смоленскую и Новгородскую), а по теории Чичерина и В. И. Сергеевича, отсюда главным образом и возникло общинное землевладение.

Единственным сильным аргументом В. И. Сергеевича о позднем образовании общинного землевладения остается только одно то, что он не нашел следов его в новгородских писцовых книгах; но об этом скажем сейчас.

Точно так же не можем согласиться и с тем положением В. И. Сергеевича, что внедрение частных вотчин в средину волостей есть простая передача собственником (великим князем) земли от одного владельца (крестьян) другому (служилому человеку), и что при этом не только тотчас же разрушаются права общин, но и сами крестьяне становятся крепостными

(?) нового владельца. Устойчивость вековечных прав волости была такова, что общинная связь долго не разрушалась даже и тогда, когда все земли волости поступили в частное владение. Разберем для примера следующий документ 1555 г.: судил суд Устюжский писец по жалобе крестьян Алмешской волости – 18 деревень (было несколько представителей, в том числе старосты, от имени всех крестьян волости) на Митю Фомина Нефедьева, который, по словам крестьян, у всей волости отнял поскотинные земли

ик своей земле пригородил. На суде истцы-крестьяне так определяли свои права на защищаемую землю: «Крепостей, господине, у нас на тое землю нет никаких, а та, господине, земля изстари нашие поскотины Алмешское восимнадцати деревень», и сослались на старожильцев, которым судьей был предложен вопрос: «Скажите Божью правду, по цареву и великого князя крестному целованью: чья то земля изстари, на которой стоим»? Старожильцы отвечали: «Та, господине, земля, на которой стоишь, изстари поскотинная Алмешских осминадцати деревень княжеских, и монастырских, и церковных». По-видимому, не подлежит сомнению, что спорные земли крестьяне считают собственностью волости, т. е. общины 18 деревень, что так же смотрит на дело ответчик, и в этом же смысле решает дело судья. Но вдруг оказывается, что все деревни этой волости-общины суть деревни частновладельческие, принадлежат князьям, монастырям

ицерквям («Акт., отн. до юр. быта», № 52, VI). Почему же земля признается на суде не собственностью этих князей и церковных учреждений, а кресть-

770