учебный год 2023 / budanov

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

У нас правила митрополита Иоанна в XII в. засвидетельствовали, что

вто время, т. е. два века спустя после принятия христианства, «...не было на простых людях благословенного венчания, но бояре только и князья венчались». Как же совершался брак у простолюдинов? «Простым же людем яко именем и плесканием...»; в этих неясных словах памятник указывает, что браки у простых людей продолжали совершаться при помощи языческих обрядовых форм. Церковь вооружалась именно против таких языческих форм брака. Митрополит Максим (1283–1305) писал

всвоем поучении следующее: «Да держатся жены от св. соборные и апостольские церкви, зане жена спасения ради человеческого бысть. Аще же их держите в блуде — без благословения церковного, то что ти в помощь есть? Но и молися и нуди их, аще и стари суть, да венчаются в церкви».

Строгие поучения духовенства против невенчанных браков доказывают, что в обычном праве такие браки были в употреблении не только в XII и XIII вв., но и в XV и XVI вв. Именно это находим у новгородцев, судя по посланию митрополита Фотия 1410 г. (А. Э. I, 461): «А который не по закону живет с женою, без благословения поповска понялися, тем эпитемия 8 лета, как блуднику, да пакы съвокупити их». Отсюда видно, что это не было наложничество, а брак. Тот же митрополит в общем поучении (Д. А. И. I,

329)опять возвращается к этому вопросу, из чего следует, что такие браки совершались не в одном Великом Новгороде. О том же у вятчан свидетельствует послание к ним митрополита Ионы ок. 1456 г. (А. И. I, 498): «Многие христиане у вас с женами незаконно в невенчании живут». То же о Вотской пятине говорит грамота Макария 1534 г. (Д. А. И. I, 29): «А которые живут

сдевками и женками по любви снявся, и те б отроки с девицами венчалися, и вдовцы бы со вдовами молитвы имали у вас, у отцов своих духовных».

Во всяком случае в Московском государстве церковь успела, наконец, провести в жизнь свое учение о сущности брака, как таинстве, и о единственно законной форме его совершения — венчании, делая лишь разнообразие в этой форме для повторительных браков, как мы видели выше;

впоследнем случае венчание заменилось простым благословением. Самое совершение брака было обставлено в Московском государстве

более сложными формами, чем ныне. Власть, разрешавшая брак, была тогда власть епархиального архиерея, а не местного священника; последний производил лишь самый обряд и приводил в исполнение решение архиерея. От этого последнего к первому даваема была так называемая венечная память. Венечная память или «знаменные грамоты» не были установлены в греческой церкви, а утвердились обычаем в России; стоглавый собор рассуждал о них так: «...о знаменных грамотах… в божествен-

501

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

ном писании и в священных правилах, ниже в царских законах… не обретохом; то токмо писание глаголет: земский обычай — неписаный закон» (Стоглав, гл. 46). Получив венечную память, священник должен совершить еще несколько действий чисто юридического (скажем — нотариального) характера: он должен произвести обыск, т. е. опрос брачущихся и свидетелей о неимении законных препятствий к совершению брака (ср. Ак. Юр., № 403) и, сверх того, сделать известным предполагаемый брак своей приходской общине через троекратное оглашение в церкви (которое повторяется, если брак не был совершен по прошествии двух месяцев). Постановление о предварительном производстве оглашений в первый раз установлено печатной кормчей (1646–1653 гг.), именно 50-ю главой ее, которая в первой части своей заимствована не из древних канонических постановлений, а из требника Петра Могилы (1646 г.), в этот же требник взята из ритуала римской церкви 1651 г. (польское изд. 1634 г.). Тем не менее на гл. 50 преимущественно опирается все последующее установление брачного права в России. Профессор Павлов (с. 75 и сл.) полагает, что постановления об оглашении оставались мертвой буквой в XVII и даже XVIII вв., ссылаясь на то, что в указе Св. синода 1765 г. (по поводу отмены венечных памятей) говорится, что желающие вступить в брак обязаны объявить о своем намерении за неделю, а по правилам кормчей, оглашения должны совершаться в три воскресных или праздничных дня до венчания. Как общая мера (по его словам), оглашение предписано синод. указом 5 августа 1775 г. Но сам проф. Павлов приводит наказную грамоту Рязанского митрополита Павла 1683 г., где предписывается оглашать браки в приходских церквах по «Правильной книге» (т.е. кормчей; см. Павлова: «50-я глава кормчей книги», с. 76). Быть может, церковное оглашение не везде и непостоянно практиковалось (не будучи, однако, мертвой буквой). Следует думать, что постановление кормчей, как одна из мер публичности совершения брака, вполне соответствовало исконным формам брака, который и по обычному праву объявляется заранее.

Все эти формы введены в русской церкви; в византийских источниках о них не упоминается. Поэтому естественно ожидать, что они могут быть смягчены, и действительно упрощались в XVIII в. Именно по личному указу императрицы Екатерины II в 1765 г. (П. С. З., № 12433) отменен сбор денег за венечную память, но затем синод не нашел уже резонов для самого существования венечных памятей и отменил их; совершение брака вполне предоставлено приходским священникам. Что касается до основного требования, именно, чтобы брак был совершаем посредством церковного венчания, то оно не только остается в силе, но и получа-

502

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ет новое подтверждение в XVIII в. Например, тогда до сведения синода дошло, что в Малороссии венчание и свадьба не совпадают, что первое предваряет последнюю, а затем повенчанные не считаются еще мужем и женой; последняя возвращается в дом родителей впредь до свадьбы. В указе 1744 г. октября 18 (№ 9052) читаем: «По отправлении церковном брачного таинства того ж времени разлучився по нескольку лет до называемого по их обычаю брачного веселия, живут в разных домах, а некии из них после оного таинства, к вечному между собою разлучению поступают». Синод осуждает этот обычай, который косвенно истекает из непризнания венчания определяющим моментом в браке.

Далее, в XVIII в. точнее определено правило, что обряд венчания совершается при личном присутствии брачующихся. Из этого правила сделано в 1796 г. (П. С. З., № 17505) изъятие в пользу особ Императорского дома при женитьбах их на иностранных принцессах и обратно: синод сослался на известное уже нам постановление византийских светских законов о том, что «муж в отсутствии от дому своего может ходатаем или посланием писания, сиречь грамотами, брак сотворити и жену в дом свой привести» (Прохирон гр. 4, ст. 5). При этом требуется только, чтобы в брачных контрактах была обозначена доверенность брачущихся лиц присутствовать вместо них при обрядах обручения и браковенчания заочно, «потому что, — прибавляет синод, — обручение и браковенчание, по разуму благочестивой христианской веры, имеет все свое основание на взаимном сочетающихся согласии».

Точнее определено так же, что браки могут быть совершаемы только в церкви (ук. 1853 г., 2-е П. С. З., № 27286), за исключением случаев прямой невозможности. Это есть подтверждение указа, данного еще в 1769 г. (П. С. З., № 13334), «чтобы священники, мимо церкви, в часовнях никого не венчали, а если же где по весьма дальним расстояниям церквей, оказалась в том необходимая нужда, оное оставляется на собственное рассмотрение тех епархий преосвященных архиереев». Тогда же (1775 г.) уяснено правило, что браки могут быть совершаемы только в своей приходской церкви (П. С. З., № 14356).

Но в то же время явились обстоятельства, принуждающие к отступлению от основного правила о совершении брака, т. е. требования церковного венчания. Явились смешанные браки лиц православных с лицами других христианских исповеданий; этого обстоятельства не было в Московском государстве, ибо и браки такие допускаемы не были. Смешанные браки в 1-й раз допущены при Петре: в 1721 г. от синода издано особое о том «рассуждение», основанное на Св. Писании, именно, что «сие

503

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

православной церкви противности не заключает»; там приведены и примеры из истории греческой и славянской, а в частности примеры браков дочерей русских великих князей (что действительно и бывало часто

вземскую эпоху, когда разлад между церквями восточной и западной не был еще так силен, но не в Москве). Однако, это обстоятельство не заставило еще отступать от требования церковного венчания, ибо лица других признанных христианских исповеданий допущены были и в церковь для совершения венчания по обрядам православным. Но вот в XVII в. возник раскол; исповедание раскольников не признано государством: браки их между собой не были признаваемы; поэтому и требование венчания при таких браках не имело уже места. Но так как в раскол перешла огромная масса граждан, то государство не могло не регулировать их брачного права ввиду большого значения брака для многих юридических отношений (преимущественно прав наследования). При Петре, во время наибольшего разгара расколоучения, вопрос этот был самым настоятельным. Но как относился к нему Петр, об этом существует разногласие в нашей литературе (Вельяминов-Зернов и Неволин). Дело в том, что

в1719 г. Петр велел брать с раскольников, женящихся тайно, не у церквей, без венечных памятей, по 3 руб. с человека, с богатых и больше (П. С. З., № 3340). На этом основании современники Петра думали, как можно думать и ныне, что браки между раскольниками, не освященные церковию, утверждались государством со взятием известных пошлин. Такое толкование, по-видимому, правильное. Недаром же между современниками Петра укоренилось мнение, что Петр и его сподвижник Феофан лишили брак значения таинства. Однако, при том же Петре, в 1722 году (П. С. З., № 4052), конференция сената и синода постановила, что раскольники не могут венчаться у своих священников, ясно не придавая таким бракам и государственно-юридического значения. Такое состояние дел продолжалось в XVIII и в прошлом столетии до недавнего времени. Ясно, что из коллизии двух обстоятельств — непризнания за раскольниками свободы вероисповедания и необходимости регулировать гражданские последствия брака — был единственный выход: дозволить им совершение брака гражданским порядком перед светской властью, что, наконец, и было разрешено им указом 19 апреля 1874 г.

Другая форма допущения совершения законного брака, но без церковного венчания в нашем законодательстве относится к лицам нехристианского вероисповедания. Правда, совершение брака у евреев, магометан и буддистов предоставлено их духовным лицам — раввинам, муллам и ламам, но гражданские последствия брака рассматриваются светским

504

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

судом. Еще более: когда из двух супругов-нехристиан один принимает православную христианскую веру, то брак удерживается в своей силе, тогда церковного венчания, очевидно, совершить нельзя (Св. зак. X, 79). Еще в 1729 г. (П. С. З., № 5400) был дан синодский указ: «которые калмыки супружество имели до восприятия Св. Крещения, и ныне как мужи, так и жены их крещение приняли, тем бракосочетаваемого венчания не чинить, но велеть им жить в том супружестве невозбранно». Здесь, по-видимому, речь идет об обоих супругах, обращающихся одновременно в христианство. Но в 1825 г., по поводу вопроса об обращающихся из еврейства, синод именно постановил, что, если один из супругов остается не обращенным, то брак не расторгается. Для магометан существует лишь то ограничение, что муж иноверный должен отказаться от многоженства и жить с одной женой христианской.

Прекращение и расторжение брака

Браки, совершенные с нарушением главных приведенных выше условий, как акты незаконные, не суть браки. Уничтожение таких союзов не может быть названо ни прекращением, ни расторжением брака. Развод таких союзов тем в особенности отличается от расторжения брака, что в последнем случае все последствия, возникшие при существовании брака, остаются в силе (например, дети признаются законными); между тем в первом случае никаких законных последствий такой союз дать не может. Здесь будет идти речь лишь о прекращении и расторжении действительного брачного союза.

По учению церкви, брак прекращается только физической смертью (и то не вполне, ибо только этим можно объяснить сопротивление церкви допустить повторение брака); расторгается же брак единственно вследствие прелюбодеяния. Византийское светское право (Истин.

иПрохирон), регулируя прежнюю безусловную свободу развода, какая была допускаема древнеримским правом, распространило причины расторжения брака, допускаемые церковью. Причинами расторжения брака были признаны тогда следующие обстоятельства: 1) обстоятельства сторонние, но препятствующие осуществлению цели брака: а) безвестное отсутствие супруга, именно для находящихся в плену была назначена 3-летняя давность; для прочих случаев отсутствие не служит причиной прекращения брака: жена, не получая известий от отсутствующего мужа

идаже услышав, что умер, должна идти на место предполагаемой смерти его и удостовериться в ней письменным свидетельством; б) неспособ-

505

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

ность мужа к супружескому сожитию (если до брака она не была известна); в) болезнь, в частности — проказа (заразительная болезнь). 2) Обстоятельства, зависящие от воли супругов, как непреступные (поступление

вмонашество, даже одного из супругов), так в особенности преступления, а именно: а) прелюбодеяние, доказанное судебным порядком, но

сразличными определениями для мужа и жены (прелюбодеяние мужа тогда только признается причиной развода, когда оно ведет к разрушению семейной жизни, т. е. когда оно совершено в доме, или когда муж заводит другую постоянную семью на стороне); б) действия жены, указывающие на возможность прелюбодеяния, если она пьет с посторонними мужчинами или моется с ними в бане, если проведет ночь (без ведома мужа) вне дома, кроме дома своих родителей, если она присутствует на конских ристалищах, в спектаклях и на охоте; в) другие преступления, совершаемые одним супругом по отношению к другому, как-то: покушение на жизнь, посягательство на целомудрие жены, ложное обвинение в суде мужем жены своей в прелюбодеянии; г) общие преступления, не имеющие связи с семейным правом: необъявление другому супругу о заговоре против государя. Из этого видно, что причины расторжения брака, основанные на преступлениях и пороках, не одинаково оцениваются по отношению к мужу и жене. Та же разница к невыгоде жены замечается и в последствиях развода: муж во всяком случае мог вступить

вбрак, жена же, признанная виновной, заключалась в монастырь, откуда

втечение первых двух лет могла быть извлечена волей мужа, в противном случае оставалась там навсегда.

По учению древнерусского права, прекращение брака обусловливалось

только ф и з и ч е с к о й с м е р т ь ю. В языческую эпоху господствовало понятие, что брак (с одной женой) простирается и за пределы гроба: на это указывает сожжение вдовы у руссов при смерти мужа, так подробно описанное арабскими историками. Между прочим Массуди рассказывает: «Если умирает муж, то сжигают вместе с ним и его жену живою; но если жена умирает, то мужа не сожигают. Если умерший был холост, то его женят после смерти, а женщины стремятся сами быть сожженными, чтобы войти в рай» (ср. Котляревского: «О погребальных обычаях»).

С м е р т ь п о л и т и ч е с к а я (лишение всех прав состояния, поток и разграбление), а равно и отдача в рабство не прекращали брака. На поток выдавали именно с женой и с детьми (см. Рус. Пр. Кар. 5). Согласно с установившимся воззрением на смерть политическую, и в новой истории (после Петра), хотя установился новый взгляд на дело, уцелели остатки прежнего. Именно Петр в 1720 г. (П. С. З., № 3628) позволил

506

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

женам сосланных в вечную каторжную работу или выходить замуж за других, или поступать в монашество, или оставаться вне брачного союза. Но здесь не указано, должна ли в таком случае жена испрашивать на то особое разрешение от духовной власти, т. е., иначе, неизвестно, признана ли здесь ссылка за обстоятельство, прекращающее брак или за причину расторжения брака. Но потом в указах, издаваемых на основании предыдущего, законодатель усвоил определенный взгляд на это, именно, что вечная ссылка ведет лишь к дозволению подать просьбу оставшемуся супругу о вступлении в новый брак, и что такое разрешение дает синод (ук. 1753), который, впрочем, в 1767 г. делегировал это право епархиальным архиереям (П. С. З., № 10086, 10101, 12934). Уже в XIX в. это право жен распространено и на мужей (1804 г., П. С. З., № 21276). Но какая именно ссылка ведет к расторжению брака, или что называется вечной ссылкой, оставалось неуясненным до 1808 г., когда, по особому запросу синода, было разъяснено, что под этим разумеется всякая ссылка на поселение. При этом, очевидно, имелось в виду более то обстоятельство, что супруг, помимо воли своей, должен уйти на далекое расстояние от местожительства другого супруга, более, говорим, чем лишение прав состояния, соединенное с ссылкой. Этим объясняется, почему весьма поздно, именно в 1843 г., то же правило распространено на жен преступников, заключенных в арестантские роты. То же еще более открывается из того обстоятельства, что в случае желания другого супруга следовать за осужденным на место ссылки это ему позволяется (1818 г., № 27231), и брак в таком случае остается в своей силе, чего, конечно, не могло быть, если бы определяющим моментом прекращения брака было лишение прав (смерть гражданская). Это в высшей степени утешительная черта непоследовательности закона, который, хотя и лишает человека всех прав, но не решается лишить его самого драгоценного из них. Если оба супруга одновременно лишены прав, брак между ними остается в силе.

П о с т у п л е н и е в м о н а ш е с т в о одного супруга было в Древней Руси законной причиной для расторжения брака: «Обычай же есть, говорит указ 1712 г., что муж с женою согласие творят, чтобы муж в монаха постригся, а жена бы свободна была пойти за иного. Сей развод простым кажется быти правильный...» (П. С. З., № 4022). Он и действительно правильный с точки зрения светского византийского права. До нас дошли и образцы таких условий между супругами из древнерусского быта. Однако, это обстоятельство обратилось к невыгоде слабейшей стороны и прикрывало собой одностороннее расторжение брака по другим целям. По показанию Котошихина, «муж, найдя жену несовестливою или увеч-

507

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

ною, или сам постригается, или умышляет над нею учинить, чтобы она постриглась: бьет и мучит всячески и вместе с нею не спит...». По свидетельству приведенного выше указа, супруг получивший развод от другого, пожелавшего поступить в монастырь, получал (или выговаривал себе) право на вступление во 2-й брак. Но законом, впрочем, довольно поздним (ук. патриарха Иоакима 1681 г.), это было прямо запрещено: «Буде жена от мужа пострижется, и мужу ее иные жены не поимать; также и женам по пострижении мужей своих не ити замуж». Как смотрела правительственная (церковная) власть на это раньше, сказать трудно: показания памятников неясны (см. примеры решений патриарха 1642 г. по делу Путилова и Иванова в Рус. Ист. Библ. Т. II).

Петровское законодательство обратило особое внимание на эту причину расторжения брака, преследуя с большой энергией вообще поступление в монашество людей здоровых и молодых. Именно тогда было установлено, что а) самовольные условия о разводе для поступления в монашество не дозволяются; б) запрещено поступление в монастырь одного супруга (позволяется вступление в монастырь одновременно обоим); в) это позволение обусловливается достижением известного возраста (по прибавлению к Дух. Регл., речь идет только о жене, которая должна иметь не менее 50–60 лет) и г) положением детей: при малолетстве и необеспеченности детей вступление в монастырь не позволяется, если даже все вышеуказанные условия есть налицо.

О т с у т с т в и е о д н о г о с у п р у г а из местожительства другого определяется в нашем праве иначе, чем в византийском. 1) Обстоятельство это применяется одинаково как к мужу, так и к жене; 2) имеется в виду не одно безвестное отсутствие, но и всякое, при котором является невозможным брачное сожительство (примером может служить упомянутый выше развод Бельского, по рассказу Герберштейна). Однако, и эти постановления о безвестном отсутствии далеко не были руководящими для практики, как показывают акты того времени. Из них следует, что, хотя супруги не получали развода по отсутствию, но тем не менее оставшийся супруг свободно заключал брак с третьим лицом; что возвратившийся прежний супруг в какое бы то ни было время мог предъявить свои права на жену, и что, наконец, именно тогда наступал развод большей частью первого брака, но могло быть, что и второго. С Петра Великого в законе формулировано именно безвестное отсутствие, как причина расторжения брака (см. ук. 1722 г., № 3963 и ук. 1723, № 4190). Окончательно установлено ныне действующее право в 1810 г. (П. С. З., № 24360). Срок отсутствия общий — 5-летний и особенный — 10-летний для попавших в плен.

508

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Из препятствий осуществлению цели брака при совместном жительстве обоих супругов, русское обычное право знает то, которое было

ввиду и у византийских законодателей, т. е. неспособность мужа к супружеской жизни. Но в русском праве и в этом отношении не были усвоены ограничительные условия византийского закона: развод и по этой причине требовал взаимного согласия супругов: брак расторгался только тогда, когда сам неспособный подал о том заявление.

Но, кроме этого обстоятельства, признаваемого и ныне действующим правом, русское обычное право прежних времен знало другое обстоятельство, равносильное предшествующему, но приписываемое жене, именно бесплодие: известен случай с великим князем Василием Ивановичем и его супругой Соломонией (1525 г., по Герберштейну; впрочем, в этом случае наступил собственно не развод по бесплодию, а насильственное поступление жены в монашество, которое уже и привело к разводу). Это обстоятельство в новом праве отнюдь не считается причиной расторжения.

Проказа византийского права у нас истолкована, как болезнь в обширном смысле слова, так как это обстоятельство состоит в связи с предыдущим. Убеждение, что долговременная и неизлечимая болезнь есть достаточная причина для развода, заметно в обычном праве с древнейших времен: так, в уставе Ярослава читаем: «Аже жене лихий недуг болит, или слепота, или долгая болезнь, про то ее не пустити; такоже и жене нельзя пустити мужа». Если церковное право воспрещало это, значит, жизнь подавала к тому поводы. Пример великого князя Семена Ивановича (1350 г.) указывает, что даже мнимые болезни приводили к разводу с правом для обоих супругов вступать в новые браки. Что такой взгляд удержался до самого XVIII в., доказывает синодский указ 1723 г. (П. С. З., № 4190), где между прочим в п. 11 читаем: «разлучающихся мужа и жену от брачного союза за болезнями отнюдь без синодального рассуждения не разводить и не постригать; токмо исследовать о том обстоятельно и опасно, посвидетельствовав болезни докторами, присылать доношения с письменным свидетельством в синод и ожидать синодской резолюции». Из этого постановления очевидно, что за причину развода признаваема была всякая болезнь (продолжительная и неизлечимая); что и в XVIII в. по этой причине мог быть дан развод синодом; что, наконец, по общему порядку болезнь вела к пострижению, т. е. и эта причина сводилась к поступлению в монашество, хотя в действительности болезнь, а не поступление

вмонашество здесь была причиной развода. Неволин замечает, что эта самая неосновательная причина, потому что помощь больному супругу есть одна из высочайших обязанностей другого. Но древнее право, оче-

509

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

видно, допускало эту причину не по воле здорового, а по воле больного супруга, для которого семейная жизнь могла быть только тягостью, а успокоение в монастыре, служившем в то время больницей, единственным счастливым выходом. В одном из могилевских актов развода для поступления в монашество заявление о разводе делается не здоровым мужем, а больной женой, а именно, что она, «сделавшись больною, не может жить уже в супружестве и служить мужу, а потому должна удалиться на покуту и хочет быть черницею» (1609 г.). Такая причина, несомненно, уважительнее требований развода по некоторым другим причинам. Вышеприведенный факт насильственного удаления мнимобольной жены великим князем Семеном Ивановичем есть злоупотребление этим началом.

Н р а в с т в е н н ы е п р и ч и н ы р а с т о р ж е н и я б р а к а. Из них византийское право знает только одно — прелюбодеяние, так как все другие порочные действия жены, исчисленные выше, сводятся к предположению о прелюбодеянии. Русское право отличается в этом отношении от византийского двумя чертами: а) равенством условий для мужа и жены при разводе по этой причине. Правда, это достигнуто было не вдруг. Нечего говорить о временах язычества, когда допускаемо было не только многоженство, но и наложничество. Однако, мы видели, что и в христианскую эпоху не скоро исчезло многоженство; наложничество же оставалось в полной силе весьма долго. В XII в. вопрошание Кириково свидетельствует о том весьма наивно, но несколько загадочно: «Рех ему: а аже, владыко, се друзии наложницы водять яве и дети родять, яко со своею, а друзи с многыми отай рабами; которое луче? — Се не добро, рече, ни се, ни оно. Рех: владыко, аже пустити свободна? (вероятно: может ли жена по той причине расторгнуть брак?). Сде, рече, обычай несть таков; а лепше иного человека въскупити, абы ся и другая потом казнила» (может быть: лучше наказать денежным штрафом, чтобы и другим то было неповадно), т. е. здесь не позволяется расторгать брак по открытому прелюбодеянию мужа. В конце концов, однако, устанавливается равенство условий для мужа и жены по отношению к этой причине развода. б) Другое отличие русского права касается последствий расторжения брака по прелюбодеянию: когда установлено правило, что это обстоятельство ведет к расторжению брака и при виновности мужа точно так же, как и при виновности жены, то и запрещение нового брака для виновного супруга стало простираться на обоих супругов. Замечательную черту в этом отношении в обычном праве составляет требование, чтобы расторжение брака и по этой причине основано было на взаимном согласии обоих супругов: из актов допетровской Руси видим, что, если брак уже был расторгнут духов-

510