учебный год 2023 / budanov

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

о нем, как о нарушении закона (усвоенному в период империи). — Законодательство того времени не задается мыслию об основаниях и правильности классификации преступных деяний; но Уложение ц. Ал. Мих. дает понять свою классификацию той последовательностью, в какой оно излагает свои уголовные постановления, а именно: оно излагает (хотя не без отступлений) сначала преступления против религии (гл. I) и против государства (гл. II), потом против порядка управления (гл. IV, V, VI, VII, IX) и суда (гл. X, XIV), против законов о состояниях (гл. XIX), наконец, против прав лиц частных (гл. XXI—XXII). Этой классификации будем держаться и мы.

П р е с т у п л е н и я п р о т и в р е л и г и и и ц е р к в и

Хотя Московское государство приняло в значительной степени теократический характер, но, по сравнению его с современными ему католическими и протестантскими государствами, отличается меньшим вмешательством в дело веры. По крайней мере преступления против веры, вовсе не упоминаемые в судебниках, отмечаются лишь в Уложении ц. Ал. Мих. с осторожной краткостью.

Богохульство. Так как государство ограждает лишь христианское вероучение, то воспрещается хула на святыню христианскую (Христа, св. Богородицу, св. крест и святых); однако, это преступление могло быть совершено не только христианами, но и людьми других вероисповеданий («Будет кто иноверцы какие-нибудь веры, или и русской человек возложит хулу на Господа… того сжечь»; I, 1).

Совращение (именно в мусульманскую веру — обрезание) из православия, «насильством» или по согласию — «обманом» безразлично, ведет совратителя к смертной казни через сожжение (XXII, 24). Закон умолчал о совращении в другие нехристианские религии (буддизм, иудейство), конечно, потому, что не предвидел практической возможности подобных случаев, но о совращении в другие христианские вероисповедания он мог умолчать намеренно; между тем практика распространяла применение этой статьи и на последний род деяний. — Вероотступничество не подлежит уголовному суду государства: совращенный отдается на суд церкви (Там же).

Насильственное обращение в православие не предусматривается в кодексах, но определяется в наказах воеводам (Астраханским 1628 г.): «Наказати всякими мерами и накрепко с угрозами, чтобы тайно в неволю не крестили». В этом выразился остаток древней русской веротерпимости, которая постепенно ослабевала в Московском государстве, но поддерживалась и тогда существом вещей: огромная масса подданных принадлежала к нехристианским религиям.

401

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

Волхвование и чародеяние, на которые было столько обращено внимания

в1-м периоде (в церковных уставах и в практике), теперь не так интересуют государство; впрочем, постановления Стоглава об этом были подтверждены особым указом: «К волхвам бы и к чародеем и к звездочетцам волхвовати не ходили», под неопределенной угрозой царской великой опалы и ответственности перед духовным судом (Указ 1552 г.). Это постановление не принято в Уложении ц. Ал. Мих. По мере удаления от времен язычества, ослабляется внимание к преступлениям этого рода:

вмосковскую эпоху практика указывает весьма мало случаев уголовного преследования волшебства сравнительно с современной ей практикой Западной Европы и нашей собственной XVIII в., что может быть объяснено тем, что, за ослаблением языческих верований, мысль о волшебстве направляется на успехи научных знаний и изобретений, которых у нас в то время вовсе не было; но несомненно, что в этом имеет некоторую долю и практическое здравомыслие русского права; рассказ Олеария

омедике Квирине, обвиненном в волшебстве за нахождение у него скелета, якобы двигающегося под звуки музыки, но помилованном и высланном из России, доказывает вышеприведенные соображения.

Ереси и расколы также не входят в круг предметов уголовного законодательства (в Уложении), но практика с XV в. заинтересована ими гораздо более: ереси стригольников и жидовствующих подрывали глубокие основы христианства. Церковная власть (Геннадий Новгородский и Иосиф Волоцкий) обвиняла светскую в послаблении еретикам жидовствующим и указывала на пример испанской инквизиции; но русский великий князь (Иоанн III) был осторожен и долго не вмешивался в вопросы совести, пока собор 1504 г. не вынудил его прибегнуть к казням (сожжению, урезанию языка, заточению). Последующие преследования ересей (мнимых и действительных) изъясняются иногда сторонними мотивами (заточение Максима Грека при Василии Иоанновиче); наказание, постигшее

в1554 г. еретиков Башкина и его товарищей, отличается мягкостью (их заточили по монастырям; Косой бежал). — Самое активное участие свет-

ская власть принимает в деле раскола XVII в., очевидно, по связи его с вопросами государственного характера; фактическое преследование раскола узаконено статьями 1685 г., которыми положены: за состояние в расколе — ссылка, за распространение его — смертная казнь, за укрывательство раскольников, передачу писем их — кнут и ссылка.

Умышленный перерыв литургии, за который Уложение (1, 2) полагает смертную казнь, есть не только преступление против церковного благочиния, но может быть и проявлением неверующего фанатизма. Этим

402

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

можно объяснить высоту наказания сравнительно с деянием, определяемым следующей затем статьей Уложения (1, 3), именно оскорбление священнодействующих в церкви и произведенный этим «мятеж», т. е. тот же перерыв богослужения, карается лишь торговой казнью; в последнем преступлении объект сложный (против церкви и прав чести частных лиц).

Несоблюдение церковных обрядов признано деянием наказуемым в отдельных указах после Уложения: указом 1674 г. предписано хождение в церковь, исповедь и причащение, под угрозой наказания, род которого не определен (П. С. З., № 570).

Преступления против нравственности. В светских законодательных памятниках московского периода открываем довольно верный взгляд на преступления этого рода; наказуемой безнравственностью признана общественная, именно: в эпоху судебников — азартная игра и общественный разврат (содержание притонов его), в Уложении запрещается сводничество (XXII, 25), но косвенно и блуд (Там же, ст. 26). Еще в уставных грамотах запрещалось скоморошество как из целей охранения нравственности, так и соблюдения полицейского порядка. В законах, подтверждающих церковные постановления, круг запрещенных деяний этого разряда распространялся на божбу, брань непотребными словами (Указ 1552 г.). Из деяний безразличных закон воспрещал, как преступные, бритье и обстрижение бород, подстрижение усов (Там же), a в наказах воеводам запрещение простиралось на пение народных песен, на праздничные обряды и игры, качание на качелях и пр. Ничто из этого, однако, не попало в Уложение8.

П р е с т у п л е н и я г о с у д а р с т в е н н ы е

Что касается до политических преступлений, то в судебниках отмечаются только два вида их: крамола (верховная измена, хотя крамольниками называются иногда и ябедники, см. ук. 1582 г., октября 9) и земская измена (в форме сдачи города неприятелю; Судебник 1-й, ст. 9; Судебник царский, ст. 61). В то же время практика, особенно в эпоху Грозного, знала и карала все виды деяний этого рода. Вообще царствования Грозного и Бориса Годунова, а равно Смутное время представляли самую плодородную почву для практического развития учения о политических преступлениях. Уложение довольно точно определяет три вида политических преступлений,

8Табакокурение было запрещено указом 1634 г., но в Сибири (см. Ак. Ист. IV, 19)

ипосле того была табачная регалия. Уложение XXV, ст. 11 и 16 воспрещает табакокурение под угрозой кнута, урезания ноздрей и ссылки.

403

М. Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

аименно: а) оскорбление величества делом (об оскорблении словом оно молчит, но, по бытовым памятникам, «за поносные слова, бив кнутом, вырезывают язык». Котошихин. С. 92). В качестве объекта этого преступления признано не только лицо государя, но и его «двор» — местожительство: общие преступления и проступки, совершенные на государевом дворе, подлежат большему наказанию, чем когда бы они были совершены в другом месте (Уложение, гл. III). Зато Уложение не распространяет понятия этого преступления на другие лица и предметы (например, подделку монеты), что нередко можно встретить в законах других народов. б) Верховная измена определяется как покушение на ниспровержение власти (заговор

ибунт), реализованное составлением сообщества и сбором вооруженных людей (Уложение II, 2), но здесь Уложение отступает от своей осторожности и разумеет как нападение на верховную власть, так и на подчиненные органы управления (думу, воевод; II, 20, 21); недонесение о замысле такого рода карается смертью (Там же, 18, 19). в) Земская измена определяется, во-первых, как передача неприятелю части территории, во-вторых, как помощь неприятелю и для этой цели сношения с ним, в-третьих, как побег в неприятельскую землю или армию (Уложение II, 2, VII, 20). Все указанные три вида иногда Уложение сливает в один под именем «измены», что соответствует римскому понятию «perduellio», перешедшему к нам через статут, но также соответствует и состоянию госуд. права в московский период, где государево и земское дело совершенно отождествлялось.

Преступления по службе. В эпоху кормления не было почвы для образования понятия об этих преступлениях: «обида», причиняемая управляемым от наместников, могла возбудить лишь частный иск первых против последних (Уст. Бел. гр. 1488 г., ст. 23). Однако, преступления этого рода проникают в законодательство уже в эпоху судебников, когда кормление, и прежде заключавшее в себе государственный элемент, начинает превращаться вполне в государственную службу. Из них в особенности правительство и закон боролись с лихоимством. Посул (плата судье или правителю от заинтересованных лиц) были сначала деянием дозволенным (Губ. Моск. зап., ст. 4); затем закон таксировал эту плату и воспрещал взимание лишка (сверх таксы; отсюда и термин «лихоимство»); наконец, вовсе запретил посулы (Судебник 1497 г., ст. 1). Но такой переход частноправных понятий в государственные совершался нелегко: по сказанию Герберштейна, в Москве все правосудие (в начале XVI в.) продажно; тогда господствовало мнение, что человек, давший больше, есть человек более богатый и знатный, а потому ему нужно более верить, чем бедняку (пер. Аноним. С. 84–85). Уличенного в лихоимстве подвергали телесному нака-

404

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

занию, навязывая ему при этом на шею кошелек или мягкую рухлядь или соленую рыбу, словом, ту вещь, которою он взял взятку. Судебники принимают чрезвычайные меры против подкупа и взяточничества, приказывая прокликать по торгам в Москве и во всех городах и по всем волостям заповедать, чтобы истцы и ответчики не давали посула ни судье, ни приставам (Судебник 1-й, 67; Судебник царский, ст. 99). Самое взяточничество наказывалось в связи с преступными деяниями, происшедшими из него (умышленным неправосудием, подлогом, выпуском преступников: «…посул возьмет и обвинит кого не по суду»; Суд. ц., ст. 3; ср. ст. 4 и 53). Подобным же образом рассматривает взяточничество и Уложение (X, 5– 8). Независимо от лихоимства слагается понятие о следующих преступлениях: умышленное неправосудие вследствие мести или дружбы (Суд. 1-й, ст. 1); отказ в правосудии (Суд. ц. ст., ст. 7); медленность суда — «волокита»;

доставление средств преступнику уклониться от суда. Что касается злоупотреблений администрации, то наказуемость их определяется лишь в Уложении (X, 150): если «приказные люди учнут… людям чинить продажи и убытки», то следует денежное удовлетворение истцов и пеня.

Преступления граждан против порядка управления. Выше было указано, что «бунт» против административных властей сравнен с верховной изменой; в частности, к этому разряду отнесены нарушения карантинных постановлений и устава о проезжих грамотах (Уложение 1632 г. и Уложение VI, 4). Но законодательство более интересовалось преступлениями против финансовых прав государства. Древнейший вид их есть корчемство, которое, впрочем, сначала рассматривалось более, как преступление против нравственности: церковная власть, а за нею и государственная запрещали ее потому, что «в корчмах беспрестанно души погибают без покаяния и без причастия»; потому в уставных грамотах оно рассматривалось наряду с душегубством, разбоем и татьбою. В XVII в. (именно в гл. XXV Уложения) заметна уже двойственная точка зрения на это преступление с преобладанием финансового элемента, так как винная продажа сделалась окончательно регалией государства. Ответственными лицами признаются «корчемники» (самовольные продавцы питей), винопроизводители, сбывающие питье в незаконные корчмы, и «питухи», т. е. потребители в таких корчмах; наказание постепенно усиливается, смотря по повторению преступления до 4 раз (когда, наконец, следовала ссылка в дальние города и конфискация имущества). В XVII в., с установлением запрещения к вывозу некоторых товаров («заповедных»), является понятие контрабанды: так, запрещен был вывоз за рубеж соли, льна, сала, юфти и др. под угрозой смертной казни (Указы 1662 и 1681 гг.). Ввоз неко-

405

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

торых товаров запрещался в целях карантинного ограждения от морового поветрия, причем в постановления закона вкрадывались суеверные понятия, свойственные тому времени: в 1632 г. царь уведомлял: «Писали к нам из Вызмы воеводы наши: посылали они за рубеж лазутчиков, и те лазутчики пришед сказывали им, что в литовских городех баба-ведунья наговаривает на хмель, который из Литвы возят в наши городы, чтобы тем хмелем в наших городех навести на люди моровое поветрие»; поэтому царь запрещает ввоз хмеля под страхом смертной казни без всякой пощады (А. А. Э. III, 197). Но это уже относится к преступлениям против полицейской власти государства, а не финансовых прав его. Из этих последних важнейшая — монетная регалия, а потому подделка монеты была тягчайшим видом преступлений этого разряда. Памятники 1-го периода не знают такого преступления, ибо монетной регалии тогда не существовало (орудиями обращения были металлы по весу); можно предположить тогда только особый надзор государства за частными производителями денег, которые и подвергались наказанию за выпуск их ниже установленной пробы. Исключительное производство монеты государством устанавливается только в XVI в. и только с того времени начинаются практические преследования и узаконения о подделке монеты: при великом князе Василии Иоанновиче (1533 г.) «казнили многих людей в деньгах, а казнь была — олово лили в рот, да руки секли». При Елене карали за подделку и за обрезку монеты; Михаил Феодорович смягчил было наказание, установив вместо залития горла расплавленным металлом, вечное тюремное заключение; но подделка монеты чрезмерно увеличилась, и царь в 1637 г. восстановил смертную казнь в ее прежней форме для «пущих воров» (главных виновников) и простую для пособников, укрывателей и сбытчиков (А. А. Э. III, 266); при царе Алексее Михайловиче пособников карали различно: отсечением руки, урезанием ноздрей. Учение Уложения об этом предмете, заимствованное из статута, весьма ошибочно: правда, оно не смотрит на подделку монеты с точки зрения статута (как на оскорбление величества), но полагает одну казнь — залитие горла оловом, не различая пособничества и укрывательства, и ставит рядом с этим преступлением мошенническую примесь в вещи из благородных металлов мастерами золотых и серебряных дел (Уложение V, 1–2). В 1654 и следующих годах неудачные финансовые меры правительства (уменьшение веса серебряной монеты и выпуск медной в одинаковой стоимости с серебряной) вызвали массу преступлений: в числе подделывателей были и высшие правительственные лица, и казенные денежные мастера, и простые граждане; тогда (в течение 9 лет) было

406

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

наказано 22 тыс. фальшивомонетчиков. Это привело к изданию полного и точного закона о подделке монеты 1661 г. К преступлениям против монетной регалии относятся: выделка монеты, равной по достоинству с казенной, частными лицами; посеребрение медной монеты для обмана и, наконец, выделка монеты низшего достоинства. Закон 1661 г. различает между преступниками главных виновников, именно: подделывателей, доставителей металла, сбытчиков и пристанодержателей, и, во-вторых, пособников и покушавшихся. Первых он карает усечением левой руки, вторых — отсечением двух пальцев на той же руке. Впоследствии эти казни заменялись: в 1663 г. ссылкой в Сибирь (П. С. З., № 348) и членовредительным наказанием высшей степени, т. е. отсечением руки и обеих ног для главных виновников. (П. С. З., № 510 — ук. 1672).

Преступления против судебной власти. Из преступлений, вводящих судебную власть в ошибку и ведущих к неправильным решениям, лжеприсяга занимает в московском праве высшее место. Понятие о ней как преступлении не могло образоваться в 1-й период, когда присягали стороны и их послухи, прибегая к роте, как суду Божию — безапелляционному и не допускающему поверки. В XVI в., когда послушество обратилось в простое свидетельское показание, сделалось возможным принесение лживой присяги. В постановлениях Стоглава и Уложения она имеет двойственный объект, как преступление, противное религии и государственной судебной власти; в Уложении эта двойственность выразилась в противоречащих постановлениях двух глав кодекса (XIV и XI); в одной из них выписываются постановления кормчей книги (Василия В.), в которых за лжеприсягу полагаются церковные эпитимии («два лета да плачется, три лета да послушает св. писания») и императора Льва (об урезании языка); напротив, в другой главе московский закон дает свое простое определение: «бить его кнутом по торгам, посадить в тюрьму на год» и лишить права исков. — Лжесвидетельство (без присяги) признано также деянием преступным (Суд. ц., ст. 99); обыскные люди повального обыска, показания которых уже приравниваются к свидетельским, за лживые показания наказываются так: выбираются из 100 человек лучшие люди человек 5–6 и подвергаются битью кнутом; сверх того, на всех солгавших возлагается удовлетворение того, кто был неправо обвинен или был пытан по лживому обыску. (Указ 1556 г., ст. 5 и др.). Уложение еще усиливает эти наказания (X, 162, XXI, 36). К тому же разряду относится ябедничество, которое в судебниках стоит в одной категории с убийством и разбоем. (Суд. 1-й, ст. 8; Суд. ц. — 59 — присоединяет сюда еще подписку). Субъектами этого преступления могли быть как самые истцы, так в особенности их поверенные; последнее вызвало особый указ

407

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

1582 г. (марта 12), в котором преступники этого разряда разделяются на ябедников, крамольников и составщиков (т.е. лживых обвинителей в частных преступлениях, лживых доносчиков в государственных преступлениях и составителей лживых гражданских исков); закон к некоторым из них применяет те же наказания, каким подвергся бы ложно обвиненный ими. Объект преступления ябедничества довольно сложный: кроме главного предмета (против судебной власти: «казнити смертью для того: в жалобнице и в суде не лай»), ябедничество имеет и другой объект — права частных лиц, ложно обвиняемых: «…а будет лаял кого… а не докажет, чим лаял, ино его бив кнутьем, доправити бесчестье без суда». Особенный вид преступлений того же порядка есть подмет поличного с целью обвинить невинного в татьбе (Уложение XXI, 56).

П р е с т у п л е н и я г р а ж д а н с к и е

Права всех частных лиц пользуются равной защитой уголовного закона. Различие тяжести взысканий по общественному состоянию потерпевших удерживалось только в преступлениях против чести и связанных с ними преступлениях против здоровья. Личные права холопов и крестьян (прикрепленных) признаны самостоятельным объектом преступления9: сам господин не может убить своего холопа даже в том случае, если холоп попадется в разбое. (Уст. кн. разб. прик. II; Уложение XXII, 70). Убиение чужих крестьян наказывается независимо от частного вознаграждения (Уложение XXI, 71).

Преступления против жизни мало-помалу выделяются от преступлений имущественных, именно убийство от разбоя; в судебниках душегубство и разбой являются самостоятельными и раздельными преступлениями: «…а на кого доведут татьбу или душегубство, или иное какое лихое дело, опричь разбоя»... (Суд. ц., 60). Различие умышленного и непредумышленного убийства отмечено выше. В Уложении появляется определение квалифицированных видов убийства; лишение жизни другого может быть более или менее тяжким преступлением, смотря по отношениям, в которых состоял убийца к жертве; из отношений родства и служебной зависимости римское право создало понятие «parricidium», что через немецкое право перешло в Литовский статут, а оттуда в Уложение царя Алексея Михайловича. Но, по Литовскому статуту, из этих отношений возникают только более тяжкие виды убийства; по Уложению же, семейные отноше-

9 Некоторые ограничения равенства уголовной защиты, отмеченные в 1-м перио-

де, теперь исчезают.

408

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ния убийцы и жертвы могут быть причиной не только возвышения, но

ипонижения наказания за убийство. Так, мужеубийство карается самой страшной казнью — зарытием живой в землю, а женоубийство вовсе не отмечается, как особый вид (из тогдашней практики видно, что оно наказывалось иногда мягче, чем убиение стороннего человека). Отцеубийство карается смертью «безо всякой пощады», детоубийство — тюремным заключением на один год (но «детоубийство» в тесном смысле, т. е. убиение матерью незаконнорожденного дитяти карается смертью).

Убиение господина слугой еще в Судебниках отмечается, как тягчайшее деяние, наравне с государственной изменой; по Уложению, даже покушение на такое убийство наказывается отсечением руки (XXII, 8–9). Из этого видно, что такое возвышение и понижение тяжести одного

итого же преступления основано не на субъективных мотивах, а на стремлении закона поддержать установленный гражданский порядок (власть родительскую, власть мужа и власть господина). На этом основании соучастие в отцеубийстве и мужеубийстве сторонних лиц карается наравне с главным виновничеством: в 1682 г. в Москве были окопаны две женщины за убийство мужа одной из них (Ак. Ист. V, 80).

Преступления против здоровья. Мы видели в своем месте, что по Русской Правде, разряд преступлений против здоровья колебался между преступлениями против жизни (причинение увечья) и преступлениями против чести (легкие побои). В московском праве нанесение увечья вполне выделяется из разряда преступлений против жизни; но зато в судебниках (Суд. ц., ст. 26) смешивается с преступлениями против чести («смотря по человеку и по увечью»). Очевидно, что сохраняется еще остаток древнего взгляда на увечье, как на умаление личных прав. В свою очередь нанесение тяжких побоев в судебниках всегда рассматривается в связи с грабежом. Такое смешение преступлений против здоровья с преступлениями против прав собственности изъясняется так же, как древнее смешение смертоубийства и разбоя, т. е. два разряда преступных действий сливаются в один по единству цели преступления (отнятия имущества); одно является лишь средством другого. В Уложении причинение увечья, нанесение ран и тяжких побоев более изолируются от преступлений против чести и имущественных прав (Уложение XXII, 10–12), именно бесчестие соединяется с тяжкими побоями, но не с увечьем; побои наказываются независимо от предположения о последовавшем грабеже.

Низший вид преступлений против здоровья, легкие побои, не упоминается в Уложении и, по всей вероятности, сливается еще с преступлениями против чести.

409

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

Мы видели, что уже в эпоху Уставных грамот определилось чистое понятие об оскорблении (словом), но тогда это понятие применялось только к служилым людям. Московское право уже знает чистую форму преступлений против чести в отношении ко всем лицам — «лай» и «непригожее слово» (Суд. ц., 26; Уложение X, 99). Благо, которое закон в этом случае защищает, отнюдь не признается благом равным для всех: честь различается, во-пер- вых, по положению в обществе, церкви и государстве как оскорбленного, так и оскорбителя; Суд. ц. (ст. 26) имеет в виду лишь общественные классы, но Уложение (X, 27–28) перечисляет особо не только чины и звания, но и должности, назначая для каждой категории особые нормы возмездия. Во-вторых, честь различается по происхождению (роду); различие, основанное на этом начале, применялось в местнических счетах, но в общих уголовных кодексах его нет. Честь, как личное достоинство, не обнаруживается ничем в уголовных кодексах; но в судебных актах в обозначении того, какие именно слова считались оскорбительными, можно уловить уже присутствие и этого понятия; вообще оскорбление могло заключаться или в простой брани, или в ненадлежащем обозначении отчества и фамилии, или в названии «малопородным», уменьшительными титулами или «неслугою», но также считалось оскорбительным и название мужчины «женкою». Несмотря на это последнее обстоятельство, оскорбление женщины признавалось квалифицированным (тягчайшим) видом преступлений против чести: за оскорбление жены взыскивается штраф вдвое против оклада мужа; за оскорбление дочери-девицы — вчетверо (тогда как за оскорбление несовершеннолетнего сына — только вполовину). Первоначально из оскорбления не выделялась клевета, как особый вид; причина этого в том, что понятие клеветы поглощалось в понятии «ябедничества» считалось важным не обвинение кого-либо в противозаконных и постыдных деяниях перед обществом, а лживое обвинение в том перед судебной властью. В Уложении понятие клеветы существует, но только как квалифицированный вид бесчестья, причем «бесчестье» (штраф) взыскивалось двойное. В составе этого преступления заключался не только упрек в постыдных действиях самого оскорбляемого, но и упрек в незаконности происхождения, в развратной жизни жены и т. д. При этом закон допускал поверку на суде возведенных обвинений и наказывал оскорбителя лишь в том случае, если бы обвинение оказалось лживым (Уложение X, 270).

Преступления против прав имущественных. Мы видели выше, что одной из особенностей древнейшего уголовного права было отсутствие в нем определений о явном отнятии чужого имущества, но что в практике несомненно существует уже понятие о грабеже. В московскую эпоху сюда присоеди-

410