§ 4. Особенная часть Уголовного кодекса рсфср 1922 г.: структура и характеристика

Вопросы преступности и наказуемости деяний были актуальными с самого начала прихода советской власти. Как указывалось, ее уголовно- правовая доктрина предполагала запрет общественно опасных деяний исхо­дя из конкретных социально-экономических и политических обстоятельств.

Первоначально борьба с преступными посягательствами осуществля­лась на основе декретов и поэтому имела ситуативный и спорадический ха­рактер. В период с 1917 по 1921 гг. в РСФСР было издано свыше 400 зако­нодательных и иных актов, содержащих уголовно-правовые нормы. Разуме­ется, отсутствие их систематизации, непоследовательность и противоречи­вость серьезно снижали эффективность противодействия криминальным явлениям.

Подготовка же Особенной части УК 1922 г. помимо сугубо правовых проблем осложнялась социально-экономическими причинами: переходом к новой экономической политике и трудностями восстановления разрушенного

145

в годы гражданской войны народного хозяйства. Преступность характеризо­валась специфическими чертами. Изменились, например, формы контррево­люционной преступности: на смену белогвардейским и кулацким мятежам и восстаниям пришли разнообразные виды экономической диверсии - вреди­тельство, саботаж, подрыв торговли и государственного аппарата. Наметился рост таких тяжких преступлений, подрывающих порядок управления и социа­листическую систему хозяйства, как контрабанда, фальшивомонетничество, хищение социалистического имущества. Участились должностные преступ­ления и спекуляция. Среди общеуголовных посягательств наиболее распро­страненными были имущественные преступления, а также деяния против личности, хулиганство и самогоноварение¹.

В декретах 1917-1921 гг. было уделено исключительное внимание борьбе с посягательствами на социалистическую собственность, должност­ными и хозяйственными преступлениями, а также с преступлениями против порядка управления, общественной безопасности и общественного порядка. Таким образом, к 1921 г. был создан достаточно полно разработанный пе­речень составов преступлений, направленный на охрану социалистического правопорядка. Это было важной предпосылкой подготовки и принятия в 1922 г. Особенной части первого советского уголовного кодекса.

При издании Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. встала проблема опре­деления критериев и рамок криминализации. Дело в том, что отдельные дея­ния, признаваемые преступными по декретам 1917-1921 гг. (например, нару­шения правил учета специалистов), с переходом на мирную работу по восста­новлению народного хозяйства стали считаться проступками, влекущими ад­министративное или дисциплинарное взыскание. В условиях военного ком­мунизма они признавались общественно опасными и, следовательно, карались как преступления.

'См.: Криминология. М„ 1968. С. 109-111.

В связи с этим вставал общий вопрос - следует ли считать преступле­нием всякое нарушение советского правопорядка и соответственно надо ли включать в Уголовный кодекс нормы, определяющие ответственность за те нарушения правопорядка, которые не имеют общественно опасного харак­тера? Народный комиссариат юстиции вначале дал на него положительный ответ. Проект Уголовного кодекса 1921 г. НКЮ РСФСР отнес к числу пре­ступных деяний, караемых уголовными наказаниями, и всевозможные мел­кие правонарушения. Среди должностных преступлений указывалось «не­представление должностными лицами в срок по требованию центральных и местных властей необходимых сведений, справок, отчетов» (ст. 95). Таким образом, была стерта грань между должностным преступлением и служеб­ным проступком.

В гл. IX проекта «О нарушениях правил, охраняющих народное здра­вие, общественную безопасность и публичный порядок» содержалась блан­кетная норма, предусматривавшая уголовную ответственность за наруше­ние обязательных постановлений местных органов власти вообще, и нормы о более 40 отдельных преступлений. К числу последних были отнесены, на­пример, курение табака в неразрешенных для того местах, превышение предельных норм скорости езды, появление в публичном месте в состоянии опьянения, нарушение правил, установленных для убоя скота, и т.д. Среди имущественных преступлений значилось самовольное пользование чужим имуществом без намерения его присвоить (ст. 186).

Однако включение всех перечисленных норм в Уголовный кодекс оз­начало бы по существу поглощение административного деликта преступле­нием и значительное расширение области уголовного права не только за счет административного, но и гражданского права (наказуемость самоволь­ного пользования чужим имуществом). Наличие же упомянутой выше ст. 95 проекта о непредставлении в срок всякого рода сведений и ст. 90 об упущении по службе область преступного свидетельствовало бы о распро­странении уголовной юрисдикции на служебные проступки.

Включение в проект множества деликтов было обусловлено, на наш взгляд, отказом от материального определения преступления в проекте 1921 г.

Второй проект заменил широкое определение упущения по службе более узким и определенным понятием халатного отношения к службе и отказался от признания преступлением единичного факта несвоевременного представления сведений должностными лицами. Это деяние становилось преступлением лишь при повторности деликта (ст. 113).

В то же время проект 1922 г. ввел ст. 90, согласно которой предпола­галось карать за неисполнение законно изданных распоряжений власти, циркуляров, приказов и т.п. принудительными работами до 6 мес. Описание преступления было столь широким и неконкретным, что фактически в него включались деяния, по сути находящиеся даже за гранью проступков, пре­следуемых в административном порядке.

При рассмотрении проекта Уголовного кодекса 3-й сессией ВЦИК IX созыва ст. 113 проекта была исключена, а из 43 статей гл. IX сохранено только 13 V Сессия также исключила статьи, предусматривавшие мелкие упущения по службе и самовольное пользование чужим имуществом.

Это решение имело принципиальное значение. Оно вытекало из при­нятого материального определения преступления как общественно опасно­го действия или бездействия¹⁷⁶.

Следует заметить, что в дальнейшем некоторые из деяний, которые были исключены сессией из перечня преступлений, были признаны пре­ступными, но не потому, что изменился принципиальный взгляд советского законодателя на преступление, а потому, что эти деяния стали в других ус­ловиях общественно опасными и, следовательно, приобрели тот материаль­ный признак, который характеризует преступление в советском социали­стическом уголовном праве.

После издания Уголовного кодекса 1922 г. круг уголовно наказуемых деяний неоднократно изменялся в зависимости от их общественной опасно­сти в конкретной обстановке.

В процессе подготовки проекта Уголовного кодекса была отвергнута идея так называемых родовых составов преступлений. Выступая на III Все­российском съезде деятелей советской юстиции в связи с докладом М.Ю. Козловского об уголовном кодексе, Д.И. Курский заявил: «Здесь мы не имеем в виду дать точную дефиницию преступлений, так как мы имеем оп­ределенный опыт, и он показывает, что основную дефиницию мы не упот­ребляем, а только называем известные деяния и вкладываем, в них содер­жание, и заранее можно сказать, что такой дефиниции, как в буржуазном кодексе, у нас не будет, но мы можем дать нечто иное - и можем дать не­сколько общих признаков, которые помогут разобраться»¹⁷⁷.

Построение Особенной части по методу приблизительных, ориенти­ровочных «родовых» составов также предлагала комиссия Общеконсульта­ционного отдела Народного комиссариата юстиции в своем проекте Осо­бенной части УК . Например, статьи о краже и грабеже были сформулиро­ваны следующим образом: «1) Кража. Карается похищение с корыстной це­лью движимой вещи, не находящейся в закономерном обладании или поль­зовании правонарушителя»; 2) «Грабеж. Карается похищение движимой вещи, не находящейся в обладании или пользовании правонарушителя, по­средством насилия над личностью или угрозы непосредственно причинить такое насилие». Эти две статьи подменяли всю совокупность видов кражи и грабежа.

Идея родовых составов противоречила действовавшему советскому законодательству, которое строилось по принципу определения преимуще­ственно конкретных составов преступлений. Общие формулы встречались в декретах 1917-1921 гг. значительно реже.

Проект Наркомюста 1921 г. целиком отказался от идеи родовых со­ставов, в основе которой лежало воззрение социологической школы на Особенную часть как устаревшую и антинаучную часть уголовного закона, нуждающуюся как минимум в существенном сокращении и обобщении со­ставов.

Вопрос о системе или общей классификации преступных деяний впервые был поставлен на III Всероссийском съезде деятелей советской юс­тиции при обсуждении принципов подготовки будущего Уголовного кодек­са. В докладе о проекте Уголовного кодекса М.Ю. Козловский справедливо заявил, что схема (или иначе система) преступлений не может быть воспро­изведением старого кодекса. Коллегия Наркомюста сочла более целесооб­разным дать такую структуру, которая более выпукло и наглядно характе­ризовала новые отношения, поставленные под защиту уголовного закона¹⁷⁸.

Народный комиссариат юстиции предлагал делить преступления на: 1) преступления против советской республики; 2) преступления против ор­ганизации производства и потребления; 3) преступления против тех поста­новлений, которые обеспечивают правильное функционирование государ­ственных органов и защиту его строя; 4) должностные преступления; 5) преступления против жизни и здоровья; 6) преступления против порядка пользования¹⁷⁹.

Последняя глава содержит нормы об имущественных преступлениях, но «Народный Комиссариат Юстиции, изменяя эту номенклатуру, исходил из того, что в сущности государство защищает не право собственности, а право пользования»¹⁸⁰.

Народный комиссар юстиции Д. И. Курский заметил, что «схему, ко­торую предлагают, можно рассматривать как программу ближайшей рабо­ты по классификации тех материалов, которые имеются, для того, чтобы ответить на те запросы, которые ставит жизнь».

Он соглашался с названием последней главы как посягательств на право пользования. «Если вы возьмете область пережитков, известных уго­ловных деяний, которую мы имеем в виде имущественных преступлений, то увидите, что схема сконструировала их не как покушение на право соб­ственности, исходя при этом из основного положения, что в настоящее вре­мя распорядителем является государство в целом, и вопрос соответственно и ставится»¹⁸¹.

Формулируя наименование последней главы, Наркомюст исходил из предположения, что личная собственность теряет всякое значение. Вместе с тем он, видимо, не учитывал всего значения общественной собственности и охраны ее от посягательств. Это наблюдалось и в проектах кодекса, и в пер­вой редакции УК 1922 г., который не уделил должного внимания охране го­сударственной собственности, вследствие чего пришлось вскоре же после принятия его издавать нормы, усиливающие ее охрану (ст. 180-а УК 1922 г.).

Скорее всего, при подготовке проекта особенной части УК было не­достаточно использовано законодательство 1920-1921 гг., которое знало ряд норм, подчеркивающих значение государственной собственности и ус­танавливающих суровые меры наказания за посягательства на нее. Доста­точно, на наш взгляд, назвать декрет ВЦИК и СНК от 1 июня 1921 г. «О ме­рах борьбы с хищениями из государственных складов и должностными преступлениями, способствующими хищениям»¹⁸² и декрет ВЦИК и СНК от 1 сентября 1921 г. «Об установлении усиленной ответственности для лиц, виновных в хищении грузов во время перевозки их»¹⁸³.

В проекте комиссии Общеконсультационного отдела Народного комис­сариата юстиции также имелся раздел, озаглавленный: «Преступления против порядка пользования имуществом», причем «комиссия исходила из мысли о необходимости безусловной охраны пользования имущественными благами, предоставленными отдельным лицам, общественным объединениям и госу­дарственным органам»¹⁸⁴.

Схема, выработанная Народным комиссариатом юстиции, была ис­пользована в качестве материала при составлении проекта УК 1921 г. Пре­ступления против Советской республики стали называться контрреволюци­онными преступлениями. Преступления против организации производства и потребления превратились в хозяйственные преступления. Преступления против тех постановлений, которые обеспечивают правильное функциони­рование государственных органов, стали преступлениями против порядка управления. Преступления должностные и против жизни, здоровья, свобо­ды и достоинства личности сохранили свои наименования. Преступлениям против порядка пользования было возвращено принадлежащее им ранее наименование имущественных преступлений.

Проект 1921 г. добавил главы о нарушении правил об отделении церкви от государства и нарушение правил об актах гражданского состоя­ния, воинские преступления и нарушение правил, охраняющих народное здравие, общественную безопасность и публичный порядок.

Следует отметить, что основы этой системы Особенной части были выработаны советской судебной практикой 1918-1921 гг. Скорее всего, пу­тем ее обобщения Народным комиссариатом юстиции были созданы и те упомянутые выше разделы схемы Уголовного кодекса, которые рассматри­вались и в основном были одобрены III Всероссийским съездом деятелей советской юстиции.

После съезда до момента выработки проекта УК РСФСР 1921 г. схема дорабатывалась. Инструкция для составления отчетности Губревтрибуналом при ВЦИК, изданная, по-видимому, в августе 1921 г.¹, почти за год до приня­тия Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. и за несколько месяцев до составления проекта УК 1921 г., содержала перечень составов преступлений. Этой инст­рукцией была намечена и система Особенной части советского уголовного права, положенная в том же году в основу Особенной части проекта УК РСФСР 1921 г. НКЮ РСФСР.

Система этого проекта воплотилась в УК РСФСР 1922 г. за одним лишь исключением. Намечавшаяся в проекте гл. IV Особенной части («На­рушение правил об актах гражданского состояния») не вошла в Уголовный кодекс.

Особенная часть УК РСФСР 1922 г. (в ред. от 1 июня 1922 г.) состояла из следующих глав:

I. Государственные преступления:

1. о контрреволюционных преступлениях,

2. о преступлениях против порядка управления.

   2. Должностные (служебные) преступления.

   3. Нарушение правил об отделении церкви от государства.

   4. Преступления хозяйственные.

   5. Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности.

   6. Имущественные преступления.

   7. Воинские преступления.

   8. Нарушение правил, охраняющих народное здравие, обществен­ную безопасность и публичный порядок.

В число государственных преступлений включались все деяния про­тив порядка управления, например оскорбление представителя власти, са­моуправство, подделка документов, побег арестованного и т.д. Преступле­ния против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности в УК РСФСР 1922 г. были разделены на пять видов (убийство, телесные повреждения и насилие над личностью, оставление в опасности, преступления в области половых отношений, иные посягательства на личность и ее достоинство)¹⁸⁵.

УК РСФСР 1922 г. дал определение контрреволюционного преступ­ления, сформулированное В.И. Лениным в письме к Д.И. Курскому. Проект определял их как действия, непосредственно направленные на свержение советской власти и рабоче-крестьянского правительства. Дополнение ст. 57, сделанное на основании прямого указания В.И. Ленина, охватывало новые формы контрреволюционных действий, с которыми пришлось бороться в период перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства.

В последующем определение контрреволюционного преступления было дано законом от 10 июля 1923 г.¹ Он отнес к числу контрреволюцион­ных деяния, направленные как к свержению, так и подрыву или ослаблению советской власти и рабоче-крестьянского правительства, существующего на основании Конституции РСФСР.

По названному закону контрреволюционным признавалось и такое деяние, которое, не будучи непосредственно направлено на свержение, подрыв или ослабление советской власти, «тем не менее заведомо для со­вершившего деяние, содержит в себе покушение на основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской революции» (ч. 2 ст. 57 УК РСФСР 1922 г. в указанной редакции.).

С более широким определением субъективной стороны состава контрреволюционного преступления связано и существенное изменение ст. 63 УК 1922 г. Согласно ее новой редакции преступным признавалась эко­номическая контрреволюция. Эти действия были наказуемы и ранее, но в качестве иных посягательств.

В составы некоторых других контрреволюционных преступлений также были внесены существенные изменения: 11 ноября 1922 г. - в ст. 64 (террори­стический акт); 10 июля 1923 г. - в'ст. 63 ч. (она была дополнена ч. 2, об ответственности за саботаж), и ст. 67 (об ответственности за активную борьбу против рабочего класса при царизме)¹⁸⁶.

Уголовный кодекс включил в качестве отдельных составов контррево­люционных преступлений диверсионный акт и активную борьбу против рабо­чего класса и революционного движения при царизме, проявленную на ответ­ственных или особо секретных должностях.

Неупоминание диверсионного акта в качестве отдельного вида контрре­волюционного преступления, думается, не означало, что законодатель не счи­тал это деяние контрреволюционным; по-видимому, он охватывался другим составом контрреволюционного преступления.

Об ответственности за это деяния упоминал циркуляр Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г. Из этого можно заключить, что авторы проектов не указали данное деяние случайно, а не потому, что считали его ненаказуемым.

Дополнением перечня уголовно наказуемых деяний, отнесенных к числу государственных преступлений, явилось включение в УК РСФСР 1922 г. статьи, устанавливающей ответственность за пропаганду или агита­цию, содержащие призыв к разжиганию национальной вражды и розни (ст. 83). Оно было произведено по предложению съезда деятелей советской юс­тиции. В основу этой статьи проекта, а впоследствии статьи Уголовного ко­декса 1922 г. был положен декрет СНК УССР от 13 февраля 1918 г. «О на­казуемости агитации, направленной к возбуждению национальной враж­ды»¹⁸⁷.

По предложению того же съезда деятелей советской юстиции УССР в ст. 58 проекта 1922 г. было включено специальное указание на наказуе­мость какой бы то ни было попытки расторгнуть заключенные с РСФСР до­говоры. В текст УК этого не было, очевидно, потому, что данное деяние и без того предусматривалось статьями, карающими контрреволюционные преступления.

Важной задачей правительства в начале 20-х гг. прошлого века было обеспечение стабильности восстановления и функционирования государст­венного аппарата и народного хозяйства. Из уголовно-правовых норм дек­ретов 1917-1921 гг., посвященных обеспечению их реализации, не вошли в

Уголовный кодекс лишь те, которые вытекали из системы мероприятий, вызванных исключительно трудными условиями обороны и восстановления народного хозяйства страны (военным коммунизмом) и имевших времен­ный характер. Таким образом, при разработке и издании Уголовного кодек­са 1922 г. в него не были включены нормы, признававшие преступными деяния, явившиеся нарушением таких мероприятий, как монополия хлебной торговли, запрещение частной торговли хлебом, установление продразвер­стки, введение всеобщей трудовой повинности для всех классов.

Уголовно-правовые нормы других декретов должны были подверг­нуться существенной переработке, чтобы, с одной стороны, предусмотреть в качестве преступных деяния, ставшие опасными с переходом к мирной жизни, в частности попытки субъектов рыночных отношений периода НЭПа выйти из временно отведенной им советским законом узкой области деятельности и, с другой стороны, признать в качестве преступных пере­житки методов военного коммунизма - незаконные аресты, конфискации и пр.

Перечень преступных деяний не раз подвергался пересмотру как в процессе работы над проектами, так и на сессии ВЦИК, рассматривавшей в мае 1922 г. проект УК. 3-я сессия ВЦИК IX созыва определила отношение к ряду других деяний, разрешив в ту или другую сторону вопрос об их нака­зуемости: 1) деликты, включенные в проект 1922 г., не встречавшиеся в проекте 1921 г.; 2) деликты, включенные в Уголовный кодекс 1922 г., но не упоминавшиеся в проектах 1921 и 1922 гг.; 3) деликты, перечислявшиеся в проектах 1921 и 1922 гг., но не включенные в Уголовный кодекс 1922 г. При работе над проектами были произведены многочисленные и порой очень существенные изменения диспозиций и особенно санкций многих статей.

В УК 1922 г. были включены отсутствовавшие в проекте 1921 г. со­ставы следующих преступлений:

1. злоупотребление властью;

2. дискредитирование власти;

3. разглашение должностным лицом сведений, не подлежащих огла­шению;

4. провокация взятки;

5. бесхозяйственное использование арендатором предоставленного ему государственного имущества;

6. неисполнение обязательств по договору с государственным учреж­дением или предприятием;

7. спекуляция валютой;

8. незаконный аборт;

9. сводничество;

10. заражение венерической болезнью;

11. сообщение заведомо ложных сведений в заявлении, направляемом государственному учреждению;

12. покупка заведомо краденого.

Вместе с общим уточнением понятия преступления советское законо­дательство описываемого периода многие деяния, подпадавшие ранее под признаки статей Особенной части, не признало преступными, т.е. стало считать административным или гражданским деликтом либо дисциплинар­ным проступком.

Введение ст. 4-а УПК существенно сокращало круг преступных дея­ний, в частности:

1. маловажные виды злоупотребления властью, превышения власти, бездействия власти и должностной халатности (закон 1О июля 1923 г.);

2. мелкая кража на производстве;

3. маловажные виды хулиганства;

4. хранение огнестрельного оружия;

5. побег из места лишения свободы;

6. маловажные виды лесных нарушений;

7. незаконная рыбная ловля, охота;

8. проживание по чужому документу;

9. самовольное оставление определенного судом или административ­ным органом места пребывания;

10. нарушение правил об открытии типографий;

11. самогоноварение для личного потребления;

12. неизвещение о заразных заболеваниях;

13. нарушение правил об установке механических двигателей;

14. незаконное занятие горным промыслом.

Невключение отдельных из этих составов преступлений, в частности о покупке заведомо краденого, в первоначальный проект может быть объ­яснено случайным пропуском.

Однако включение специальных статей о злоупотреблений властью, провокации взятки и особенно о дискредитировании власти (преступление, ранее не известное российскому уголовному праву) означало принятие уго­ловно-правовых мер к обеспечению законности в деятельности советских должностных лиц и установлению суровой ответственности за различные нарушения служебного долга, осуществление деятельности в негосударст­венных интересах. Тотальная замена в социалистическом государстве ры­ночных регуляторов социальных процессов властно-административными, принципиальным образом повышало значимость правомерной деятельно­сти сотрудников госслужбы и опасность совершаемых ими правонаруше­ний практически для всех сфер общественных отношений.

Должностные преступления, в частности взяточничество, было весь­ма опасным явлением с первых дней октябрьской революции 1917 г. В.И. Ленин не раз указывал на необходимость неуклонной борьбы с этим преступлением. По его инициативе был издан лично им отредактированный декрет от 8 мая 1918 г. о борьбе с взяточничеством. В 1921 г., когда опас-

159

ность взяточничества чрезвычайно усилилась в связи с участившимися по­пытками путем подкупа завладеть государственными ценностями и обеспе­чить условия развертывания частнокапиталистических форм хозяйства в ущерб Советскому государству и социалистическому хозяйству, В.И. Ленин предложил отнести взятку к числу трех главных врагов, с которыми надо было бороться в тот период¹⁸⁸.

В Уголовном кодексе 1922 г. за взяточничество были установлены суровые меры воздействия вплоть до высшей меры наказания (ст. 114 УК).

Ф.Э. Дзержинский, занимавший тогда помимо поста Председателя ГПУ и пост Народного комиссара путей сообщения, так характеризовал опасность взяточничества в тот период: «К сожалению, взяточничество на железных до­рогах стало бытовым явлением... Известная всем поговорка «не подмажешь - не поедешь» в применении к транспорту, увы, является сугубой правдой»; существует дикое и невероятное явление - «подкуп одними советскими орга­нами служащих другого, в данном случае НКПС» с целью незаконной пере­возки грузов, «различные частные транспортные общества, выскочившие на поверхность НЭПа, основой своей работы избрали путь подкупа - взятки»¹⁸⁹.

В числе мероприятий по борьбе с взяточничеством было осуществле­но проведение специальной кампании, дальнейшее усиление наказания за него и связанные с ним преступления. Декретом ВЦИК от 9 октября 1922 г., согласно которому была изменена ст. 114 и введена ст. 114-а, наказание за неквалифицированный вид взяточничества предусматривалось в виде ли­шения свободы на срок не ниже одного года с возможностью конфискации имущества; за квалифицированные виды - лишение свободы на срок не ниже трех лет; при особо отягчающих обстоятельствах - расстрел с конфи­скацией имущества. За дачу взятки и посредничество во взяточничестве ус­тановлены были те же наказания, что и за получение взятки¹⁹⁰.

Постановлением 2-й сессии ВЦИК X созыва 10 июля 1923 г. была зна­чительно сужена область основных должностных преступлений - злоупотреб­ления, превышения и бездействия власти и должностной халатности. Соглас­но редакции УК РСФСР от 1 июня 1922 г. злоупотребление властью являлось преступлением во всех случаях, когда действия, совершенные должностным лицом благодаря его служебному положению и не вызывавшиеся соображе­ниями служебной необходимости, «повлекли за собой нарушение правильной работы учреждения или предприятия, или общественного порядка, или част­ных интересов отдельных граждан» (ст. 105). Совершение тех же действий из «личных видов» или наступление в результате их тяжелых последствий обра­зовывало тяжкий вид злоупотребления властью. По редакции от 10 июля 1923 г. те признаки, которые ранее характеризовали квалифицированный вид злоупотребления, стали конструктивным элементом самого состава злоупот­ребления властью. Следовательно, злоупотребление властью, совершенное без этих отягчающих обстоятельств, после закона 10 июля 1923 г. рассматрива­лось лишь в качестве служебного проступка, влекущего дисциплинарное взы­скание (ч. 2 ст. 105 УК).

Аналогично были изложены статьи о превышении и бездействии вла­сти и должностной халатности. Таким образом, значительная часть должно­стных проступков перестала быть уголовно наказуемой.

Специфические проблемы, стоящие перед Советским государством в период, когда его будущее целиком и полностью зависело от темпов вос­становления народного хозяйства, опустившегося до критического уровня, пожалуй, наиболее ярко отразились в той части УК РСФСР 1922 г., которая была посвящена хозяйственным преступлениям. Многие нормы, содержа­щиеся в гл. IV УК 1922 г., были вызваны к жизни конкретной исторической обстановкой первого периода нэпа. Они были призваны решать те задачи, которые в последующее время вполне естественно утратили свое значение, что привело, в конечном счете, к исключению из законодательства соответ­ствующих статей или же к их существенному изменению.

Основная тенденция состояла в признании того, что все хозяйственные преступления посягают на интересы социалистического народного хозяйства (хотя это не всегда осуществлялось последовательно).

Система хозяйственных преступлений в тот период была довольно пол­ной и охватывала достаточно широкий круг деяний, совершаемых в различ­ных отраслях народного хозяйства. Все эти деяния можно, по словам Г.В. Швекова, сгруппировать следующим образом:

1. общие виды хозяйственных преступлений, т.е. имевшие место в раз­личных отраслях народного хозяйства (бесхозяйственность, трудовое дезер­тирство, бесхозяйственное использование рабочей силы, расточение государ­ственного достояния, неисполнение обязательств по договору, выдача продук­тов и предметов ширпотреба не по назначению; незаконное изготовление, хранение и сбыт спиртных напитков);

2. преступления в области промышленности (нарушение положений о государственной монополии);

3. преступления в области сельского хозяйства (сокрытие подлежа­щих учету и обложению продуктов и предметов и т.п.);

4. преступления в области торговли (искусственное повышение цен на товары, спекуляция, нарушение правил о торговле);

5. преступления в области использования природных богатств (ст. 99

УК);

6. преступления в области финансов (уклонение от уплаты налогов, спекуляция иностранной валютой);

7) преступления, посягающие на законные права и интересы трудя­щихся (нарушение нанимателем законов о труде, нарушение коллективных договоров, воспрепятствование деятельности профорганизаций, взимание повышенной квартплаты, несудебное выселение рабочих и служащих из квартиры)

Включение статей о бесхозяйственном использовании арендатором полученного им государственного имущества и о неисполнении арендато­ром договора с государственным учреждением и предприятием, равно как статей о спекуляции валютой и сообщении ложных сведений в заявлениях, подаваемых в государственные органы, означало дальнейшее осуществле­ние органами юстиции работы по ограничению деятельности капиталисти­чески х элементов, которая была сформулирована в решении IX Всероссий­ского съезда Советов, написанном В.И. Лениным.

Разработка норм о должностных и хозяйственных преступлениях вы­текала из задач в период перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства. Резолюция IX съезда Советов гласила: «От Нарком- юста IX съезд Советов требует несравненно большей энергии в двух отно­шениях: во-первых, чтобы нарсуды республики строго следили за деятель­ностью частных торговцев и предпринимателей, не допуская ни малейшего стеснения их деятельности, но вместе с тем строжайше карая малейшие по­пытки отступления от неуклонного соблюдения законов республики и вос­питывая широкие массы рабочих и крестьян в деле самостоятельного, бы­строго, делового участия их в надзоре за соблюдением законности; во- вторых, чтобы нарсуды обратили больше внимания на судебное преследо­вание бюрократизма, волокиты, хозяйственной нераспорядительности»¹⁹¹.

В соответствии с этой директивой попытки нарушить ограничения деятельности субъектов рыночных отношений в период НЭПа, в частности использовать аренду предприятий для наживы за счет государства путем неисполнения договоров или расточения арендованного имущества, счита­лись тяжкими преступлениями, которые карались суровыми наказаниями вплоть до расстрела.

Наказуемость указанных деяний была предусмотрена уже во втором проекте УК 1922 г., переработанном Наркомюстом в соответствии с решения­ми IV Всероссийского съезда деятелей советской юстиции¹.

Признание государством большой общественной опасности всякого рода экономических махинаций весьма ярко показало так называемое пара­финовое дело (апрель 1922 г.). Суть его состояла в следующем. На тамож­ню поступило 600 пудов парафина. За несколько дней переменилось шесть его собственников: он побывал в руках частников, которые перепродали его госучреждениям, те в свою очередь - частникам и т.д. Самое характерное, что за это время цена парафина выросла в 3 раза, а сам он, многократно продаваемый и покупаемый, продолжал находиться на таможне.

Верховный трибунал должен был решить вопрос - допустима ли по­добная деятельность с точки зрения действующего права и подлежат ли го­сударственные служащие ответственности за небрежное отношение к госу­дарственному добру, сознательное спекулятивное взвинчивание цен.

Защита доказывала, что имел место свободный договор между двумя дееспособными лицами и в силу этого нет состава преступления. Принци­пиальный вопрос об уголовной ответственности обвиняемых Трибунал раз­решил положительно. Тем самым он признал деяние опасным, а ссылку на «свободный договор» не заслуживающей внимания, так как никакой дого­вор не исключает ответственности, если деяние направлено во вред Совет­скому государству.