§ 3. Защита владельца от виндикационного иска. О правах добросовестного владельца на плоды и доходы

Обращение в настоящей работе к проблемам виндикационного иска отнюдь не случайно. Виндикационный иск является средством защиты собственника, утратившего свое владение вещью, с одной стороны, но, с другой стороны, ограничение виндикации является мерой защиты интересов добросовестного владельца, не являющегося собственником.

Приравнивание интересов добросовестного приобретателя к потребностям оборота отнюдь не случайно, ведь само ограничение виндикации (а равно и возникновение институтов приобретательной давности и приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя) вызвано интересами оборота. Дело законодателя, формулирующего условия удовлетворения виндикационного притязания, - выбрать приоритет защиты: интересы собственника или интересы добросовестного владельца, т.е. интересы оборота.

Существование неограниченной виндикации (аналогичной, например, римской rei vindicatio: «Где нахожу мою вещь, там и виндицирую») может существенно поколебать оборот: покупатель, не уверенный в праве собственности продавца на отчуждаемую вещь, будет требовать от последнего доказывания своего права. И если с оборотом недвижимости ситуация облегчается наличием системы государственной регистрации вещных прав на недвижимое имущество, данные которой обладают свойством публичной достоверности, то оборот движимости в этом случае будет парализован. По поводу такой ситуации метко выразился Б.Б. Черепахин: «Трудно себе представить гражданский оборот, построенный на сплошной подозрительности покупателей. В каком положении оказались бы продавцы, если они всякий раз должны были обеспечивать исчерпывающие доказательства своего права собственности на истребуемую вещь?!»¹.

Ограничение виндикации, таким образом, служит средством стабилизации оборота и упрочения добросовестно приобретенных прав. В силу направленности настоящей работы нас будет интересовать правовое положение пассивной стороны виндикационного спора (т.е. владельца вещи), последствия отказа в удовлетворении виндикационного иска для выигравшего процесс ответчика и разрешение коллизии иска о применении реституции и виндикационного притязания. Кроме того, мы затронем и вопросы права добросовестного владельца на плоды и доходы, полученные за время нахождения у него вещи.

Лучшей иллюстрацией эволюции представлений о соотношении защиты права собственности и добросовестно приобретенного владения является, на наш взгляд, генезис виндикационного спора в римском праве.

Первоначальной формой притязания собственника по поводу вещи, вышедшей из его владения, был legis actio sacramentum in rem, отличавшийся сложностью процедуры и чрезвычайно отягощенный формальными действиями с использованием жезлов, произнесением формул и т.д.² Интересную особенность разбирательства по этому иску составляет то, что он двусторонний, поведение сторон, как его называет Д.В. Дождев, симметричное³. Истец заявляет о своем праве на вещь («я виндицировал»), ответчик также заявляет о своем праве («я совершил это право, как виндицировал»⁴). В ходе дальнейшего разбирательства судья устанавливал, чье право на вещь сильнее, и присуждал вещь победителю. Отдельно надо подчеркнуть, что виндикация не творит право, но совершение ее неправомочным лицом составляет деликт¹.

Упрощение правовых форм (но не содержания) в классический период вызвало и изменение исковой защиты в сторону освобождения ее от формализма, присущего архаике. Следующей формой иска о вещи стал rei vindicatio, близкий по содержанию к современному виндикационному иску². В частности, иск о вещи превратился в односторонний, в котором только истец должен доказать свое право собственности.

На этой же почве развился и уже упоминавшийся actio Publicianа, иск (именно иск, а не interdicta, т.е. административное средство) о защите владения, интереснейшее исковое средство, построенное на фикции права собственности, приобретенного по узукапии³.

Возникновение actio Publicianа связано с необходимостью разрешить некоторые коллизии, возникающие при продаже res mancipi в нарушение обряда путем традиции и при отчуждении вещи лицом, не имеющим на это права (a non domino). Иск построен на фикции исполнившейся давности, им защищается такой владелец, который может приобрести собственность по давности, и защита его является как бы предварением этой возможности в будущем⁴.

В случае приобретения вещи от собственника в нарушение процедуры манципации actio Publicianа дается приобретателю не только против третьих лиц, но и против самого квиритского собственника. Отчуждатель оставался собственником по jus Quiritium, однако его право становилось «nudum», т.е. лишенным исковой защиты. Таким образом, рядом со старой квиритской собственностью образовалась «новая собственность», преторская, или бонитарная (от bona fidei – добрая совесть). Приобретатель лишен квиритского права, покуда не истекут сроки давности, тем не менее, вещь прочно входит в состав его имущества. Бонитарную собственность обычно определяли в противопоставление квиритской собственности (бонитарная собственность - право, особенность защиты которого выражается в том, что его обладатель может выдвинуть возражение против иска, предъявленного квиритским собственником)¹.

В случае покупки bona fidei от несобственника actio Publicianа не имеет такой безусловной силы. Такой иск «бессилен против действительного собственника вещи»² в силу действовавшего в римском праве принципа: «Nemo ad alium plus juris transferre potest, quam ipse habet» («никто не может передать прав больше, чем имеет сам»): раз продавец не имел права собственности, оно не может возникнуть у покупателя. Ввиду этого, если приобретатель вещи предъявит actio Publicianа против собственника, последний имеет эксцепцию justi dominii, т.е. ссылку на законное право собственности. Кроме того, actio Publicianа не имеет силы против такого добросовестного приобретателя (Гай приводит такой пример: лошадь, купленная не у собственника, убежала, была кем-то поймана и продана другому лицу, которое посчитало продавца собственником³), так как нет основания предпочитать одного добросовестного владельца другому, «в равных условиях положение владельца лучше»⁴. Таким образом, actio Publicianа в этом случае служит защитой только против посягательств malae fidei possessores, т.е. только против недобросовестных владельцев.

Римская виндикация была неограниченной - ответчик мог выдвигать лишь возражения (эксцепции), имеющие основание в обязательственной связи сторон (например, право на удержание вещи вследствие понесенных на нее издержек). Возражения вещно-правового содержания не принимались и действия виндикации не ограничивали.

В последние годы республики форма процесса изменилась на более прогрессивную per sponsionem praejudicialem - спор о том, является ли истец собственником. Юристы обрати­лись к искусственно созданной для этого конструкции - пари между сторонами в форме stipulatio (sponsio), об этой sponsio и был формально спор. Главное достоинство конструкции состояло в том, что бремя дока­зывания права собственности на спорную вещь возлагалось теперь только на истца, он должен был подтвердить, что спорная вещь тожде­ственна принадлежащей ему вещи, той, которую он ищет. Это облегчило положение ответчика, особенно если тот просто же­лал убедиться, что обладателем права собственности является именно истец, но обязанность ответчика внести обеспечение возврата вещи на случай проигрыша оставалась неизменной и в дальнейшем.

Малейшее отступление от установленной формы какого-либо юридического акта, как правило, очень сложной и громоздкой, лишало его юридической силы. К положительным чертам такого формализма можно отнести необходимость для сторон уделять повышенное внимание наиболее точному формулированию содержания своих соглашений. Формализм процесса способствовал более легкому доказыванию в бу­дущем факта совершения, например, сделки. В то же время очевидны недостатки формализма: его неподвижность, тягостность, медлительность легисакционного процесса, не поспевающего за быстрым развитием общест­венных отношений в Риме, вели к тому, что юридические акты были трудноисполнимы. Следует отметить, что несмотря на постепенное ос­лабление, на протяжении всей римской истории формализм оказывал существенное воздействие на процессуальное производство¹.

С переходом к формулярному процессу появилась такая форма аб­солютного иска, как петиторная формула (formula petitoria), с помощью которой стала производиться защита права собственности путем rei vindicatio. Подобные формулы предназначались и для других абсолют­ных исков. В.А. Краснокутский упомянул, что прежде чем предъявлять виндикацию, юристы прибегали к личному иску actio ad exhibendum против того, у кого находился спорный индивидуализированный пред­мет, с требованием предъявить его для осмотра истцом, которому необ­ходимо было до начала петиторного производства установить факт вла­дения ответчика. Ульпиан называл этот иск иском о предъявлении¹

Основная цель иска состояла в присуждении и возвращении вещи (restitutio) собственнику с возмещением понесенных другой стороной издержек на вещь или, в крайнем случае, выплаты истцу денежной ком­пенсации. Если ответчик не возвращал вещь добровольно in natura, как предлагал судья, признав правоту требования истца, он присуждался к платежу оп­ределенной денежной суммы, в которую оценивалась вещь (condemnatio pecuniaria). Сумму оценки под присягой заявлял истец, причем судья мог уменьшить ее, если считал завышенной. «Право собственности на вещь, которую не требуют путем иска о вещи и которая была оценена во столько, во сколько на суде присягнул истец, тотчас переходит к вла­дельцу: ведь истец представляется заключившим с ним (ответчиком) мировую по той цене, которую установил сам... Таким образом, созда­валась конструкция процессуальной продажи объекта виндикации ист­цом ответчику, чтобы оправдать сохранение последним объекта спора за собой»².

Постепенно сфера применения rei vindicatio охватывала все более широкий круг отношений. В классический период римской истории закрепилось правило, что иск можно предъявлять против любого, в чьих руках находится вещь (т.е. против всякого ее владельца), или его закон­ного представителя. Иными словами, не принималось во внимание, кем было удерживаемо имущество - юридическим владельцем или детенто­ром (detentor alieno nomine), т.е. лицом, владеющим вещью без намере­ния быть ее собственником (например, нанимателем). Таким образом, главным для собственника было знать, кто фактически господствует над вещью, тогда его нарушенное право подпадало под защиту rei vindicatio. Конечно, истец должен был доказать свое право на определенную вещь, так как собственник вообще не мог только посредством подачи иска о праве собственности отчуждать свою вещь от владельца против его во­ли. И.А. Покровский указывал, что в классическом праве известно лишь одно исключение из этого правила - не допускалось предъявления соб­ственником иска rei vindicatio против лица, владеющего вещью от име­ни самого собственника (например, хранителя, арендатора). В данном случае истцу следовало прибегнуть к иску из соответствующего кон­тракта. В послеклассический период это ограничение было снято¹. От­ветчиком по иску становился всякий незаконно удерживающий спорное имущество во владении независимо от того, добросовестно или недоб­росовестно таковое. С конца классического периода ответчиком стано­вился еще и держатель вещи для третьего лица, т.е. лицо, владеющее вещью без намерения быть ее собственником (например, наниматель). Иными словами, не принималось во внимание, кем имущество было удерживаемо - юридическим владельцем или детентором (detentor alieno nomine). Однако в последнем случае, так как детенторы отвечали и по искам, основанным на договорах, и по искам собственников, что существенно осложняло их правовое положение, в начале IV в. осо­бым законом детентору предоставлялось право назвать то лицо, от имени которого им удерживалась чужая вещь, и тогда указанное лицо имело возможность принять на себя ответственность по иску, освободив тем самым первоначального ответчика.

В более поздний, послеклассический, период в некоторых случаях собственник был вправе предъявить этот иск против лица, не владею­щего на момент предъявления иска вещью, на которую претендовал истец - фиктивного владельца (fictus possessor’a), а именно:

- если это лицо до начала процессуального разбирательства не­добросовестно произвело отчуждение или даже уничтожение вещи, т.е. умышленно прекратило владение, стремясь избежать ответственности перед собственником;

- если какое-либо лицо обманным путем представлялось владель­цем предмета спора, преследуя цель обратить иск против себя. В дан­ном случае мнимый владелец, заставивший собственника заявить про­тив себя виндикационный иск, в качестве наказания осуждался, как если бы реально он владел вещью.

Если же добросовестный владелец по каким-либо другим причи­нам утратил владение вещью до начала процесса, то он освобождался от всякой ответственности. Исключением были случаи, когда добросове­стный владелец, не имея титула на владение, употребил вещь, извлек выгоду, уменьшил ее потребительскую стоимость или продал тому, у кого виндицировать невозможно, и собственник подавал против него обязательственный иск о возврате полученного обогащения. Против виндикации ответчик мог применить возражения - exceptio doli - о воз­мещении расходов на вещь; exceptio in factum - в случае, если владение основывается на другом вещном праве; exceptio litigiosi - против ку­пившего земельный участок. С помощью exceptio rei venditae traditae, как уже было нами замечено, защищался покупатель, имеющий res mancipi лишь во владении, от продавца, прибегшего к виндикации.

В перечисленных случаях собственнику вещи давалось право, да­же в случае присуждения ему судом стоимости вещи, предъявить иск fictus possessor’y о выдаче самой вещи ее действительному владельцу (verus possessor’y). Истцу требовалось доказать, что он является дейст­вительным собственником отыскиваемой им вещи. В этой ситуации надо было удостоверить наличие оснований приобретения права собст­венности каким-либо из способов. В случае если истец указывал на производный способ приобретения вещи, на него возлагалась обязанность доказывания прав собственности всех ее предшествующих собст­венников (после введения приобретательной давности - в течение срока давности). Законность этих правооснований мог оспорить истец. Также требовалось доказать одно обстоятельство из трех возможных: что от­ветчик является юридическим владельцем, детентором или же fictus possessor’oм. Следовало подтвердить и факт нарушения ответчиком права собственности истца, производимого путем незаконного удержа­ния в своем владении отыскиваемого последним имущества. Поскольку доказывание было достаточно непростым, отчего его даже называли дьявольским (probatio diabolico), собственники часто избирали actio Publiciana (см. выше) для защиты своего права, где им необходимо было представить только подтвержде­ние своего добросовестного владения.

Ограничения виндикации возникли в Новое время как средство защиты торгового оборота, причем ограничения связывались с категорией истребуемых вещей: виндикации недвижимого имущества была неограниченной, в отношении движимости действовал принцип «Hand muss Hand wahren», в соответствии с которым добросовестное возмездное приобретение вещи от лица, не имевшего права ее отчуждать, порождает у приобретателя право собственности на вещь. Такой баланс интересов собственника и владельца был признан оптимальным и нашел свое отражение практически во всех европейских законодательствах. К сожалению, современный российский законодатель указанный подход не воспринял.

В Гражданском кодексе РФ виндикации посвящены ст. 301-303. Формулировка норм о виндикации, очевидная преемственность ГК РСФСР 1964 г. и нового кодекса вызвали серьезную и, на наш взгляд, справедливую критику в научной литературе¹.

Отсутствие в нашем законодательстве нормы, аналогичной норме абзаца 1 § 932 ГГУ (Добросовестное приобретение от неправомочного лица) уязвляет позицию добросовестного владельца даже в том случае, если собственнику отказано в удовлетворении иска. Очевидно, что вопреки расхожему мнению, владелец не становится собственником вещи, в виндикации которой отказано². Для такого лица начинает течь приобретательная давность, и оно может стать собственником вещи не ранее истечения предусмотренных законом сроков. Несмотря на некоторую защищенность, владение приобретателя все-таки остается несколько шатким, ибо у него нет возможности опереться на конкретный правовой титул. Кроме того, в связи с двусмысленностью позиции добросовестного приобретателя по отношению к собственнику, возникает некоторое противоречие в сфере публичных, в частности фискальных, отношений. Так, плательщиком налога на имущество остается собственник вещи, который более не заинтересован в несении бремени расходов по содержанию вещи, в том числе и налогового.

О конкуренции виндикационного иска и иска о применении последствий недействительности сделки. Конкуренция исков – правовое явление, известное еще с римского права. «Если одному или нескольким лицам принадлежит несколько притязаний против одного или нескольких лиц и все эти притязания вполне или отчасти преследуют защиту одного и того же интереса, то удовлетворение одного из этих притязаний уничтожает остальные притязания, поскольку они дают защиту тому же интересу и в той же мере»¹. Когда говорят о конкуренции притязаний, обычно подразумевают конкуренцию исков вещных (in rem) и личных (in personam). Проблема выбора иска (вещного или обязательственного) для защиты права собственности может возникнуть тогда, когда нарушение права собственности имеет под собой обязательственное основание.

Классической иллюстрацией, демонстрирующей ситуацию, в которой вещный и личный иск конкурируют между собой, является пример, приведенный Д.М. Генкиным²: каким иском арендатор, не исполнивший обязательство по возврату арендованного имущества собственнику, может быть понужден к возврату имущества, иском из договора или виндикационным? Сам автор дает следующий ответ: пока между сторонами спора не исчерпана обязательственная связь, подлежит применению личный иск, который всегда вытесняет вещный. С ним согласен проф. Ю.К. Толстой: если нарушитель состоит с владельцем в обязательственных отношениях, иск должен квалифицироваться по соответствующим нормам обязательственного права³. К мнению примыкают О.С. Иоффе⁴, А.П. Сергеев⁵ и Е.А. Суханов⁶. Аргументацию всех названных авторов можно свести к следующему доводу: обязанность передать вещь собственнику входит в содержание договорных обязательств владельца вещи, именно к договору обращается собственник, указывая на неправомерность поведения своего контрагента.

Теория конкуренции договорного и виндикационного иска, хотя и существенно поколебленная цитированными авторами, легла в основу предположения о наличии конкуренции между исками о применении последствий недействительности сделки и виндикационного притязания¹, которое стало острейшей проблемой судебной практики последних лет. Кроме того, строгость конструкций материального права вступила в конфликт с нестрогостью права процессуального, ведь облечение правомерного по сути требования в недолжную исковую форму не влечет отказа в иске².

Любой, даже самый простой спор о вещи на почве недействительной сделки вызывал неизбежные трудности у судов различных инстанций.

Проблема кажется несколько надуманной, ведь институт реституции (восстановления сторон в положение, существовавшее до совершения сделки) хорошо известен праву и науке, широко применяется на практике. Но при внимательном обращении к проблемным вопросам недействительности сделок обнаруживается закономерная связь между признанием сделки недействительной и отпадением правового титула у приобретателя вещи (ведь сделки как бы не существует). Следовательно, появляется интересующая нас фигура незаконного, или беститульного, владельца.

Приведем такой пример:

Общество А (собственник) передает обществу B некоторое движимое имущество (например, станки) в аренду. Арендатор (B) продает оборудование обществу C, а C, в свою очередь - D. Собственник А, желая защитить свое право, обращается в суд. Однако от того, какой иск будет заявлен собственником, зависит, получит ли А свое имущество обратно, или он сможет требовать только возмещения убытков со своего контрагента-арендатора В.

Есть все основания полагать (а в реальной жизни зачастую так и бывает), что последний приобретатель (владелец вещи) в описанном ряду сделок является добросовестным. Оценив характер выбытия вещи из владения собственника (а оно произошло по воле собственника в рамках договора аренды¹), мы приходим к выводу о том, что виндикационный иск собственника об истребовании вещи из чужого незаконного владения судебных перспектив не имеет.

Тогда А может требовать применения последствий недействительности сделки (реституции) и возврата ему вещи в порядке реституции (вполне вероятно, что А, предвидя заведомо отрицательный результат виндикации, сразу заявит такой иск). Механизм реституции суды обычно представляют так: D вернет вещь С, С - В, а от В собственник вещь получит вследствие расторжения договора аренды. Предложения возвращать вещь в порядке реституции сразу от последнего владельца собственнику (т.е. от D к А) были справедливо подвергнуты жесткой критике и больше не выдвигаются².

Недостатки реституции также очевидны, как и ее простота. Во-первых, эта процедура «тяжеловесна», и исполнение такого решения представляется делом чрезвычайно трудным. В практике Верховного Суда РФ было дело, по которому вследствие признания приватизации квартиры недействительной реституция была применена в отношении четырех сделок мены жилыми помещениями¹!

Во-вторых (и это главное), рушится вся система представлений о защите интересов добросовестных участников оборота. Фактически применение норм о вещной защите добросовестного приобретателя может быть просто «устранено» из правоприменительной практики. Труднообъяснимо высказывание В.В. Витрянского, рассуждающего о «конкуренции» исков: «… обстоятельство, что покупатель может оказаться в роли добросовестного приобретателя, в отношении которого закон не допускает виндикации, не должно служить препятствием для предъявления собственником иска о последствиях недействительной сделки»².

На складывающуюся ситуацию отреагировал Высший Арбитражный Суд РФ. В п. 25 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ № 8 от 25.02.98 говорится, что при рассмотрении споров о признании сделок недействительными и связанных с ними требований о возврате вещи должны применяться правила о последствиях добросовестного приобретения³.

Подобное решение проблемы страдает некоторыми недостатками.

1. Оно несколько сомнительно с доктринальной точки зрения.

Об этом некоторое время назад писал петербургский профессор А.П. Сергеев, указывая на недопустимость применения вещно-правовых норм к обязательственным правоотношениям¹ (понятно, что отношения по возврату вещи в порядке реституции - отношения обязательственные).

Надо отметить, что существовали и иные предложения об ограничении реституции. Так, В.В. Витрянский предлагал ограничивать право требовать реституции только первой сделкой, в случае же, если вещь, бывшая предметом сделки, уже выбыла из владения должника (в том числе и вследствие ее отчуждения), он должен быть принужден к выплате денежной стоимости вещи в порядке п. 2 ст. 167 ГК² (кстати, схожий подход к реституции закреплен в Гражданском кодексе Нидерландов, в п. 5 ст. 45 содержится такая норма: «Права, добросовестно приобретенные третьими лицами, иначе как безвозмездно, на имущество, которое было предметом недействительной сделки, остаются в силе»³).

2. К сожалению, рассматриваемое постановление принял только Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ. На наш взгляд, это постановление надо было бы принимать на совместном заседании Пленумов Высшего Арбитражного Суда РФ и Верховного Суда РФ. Сегодня в правоприменительной практике сложилась парадоксальная ситуация: арбитражные суды применяют указанное постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ и отказывают в применении реституции, суды же общей юрисдикции до сих пор используют реституцию, не применяя правил о последствиях добросовестности владельца. Подобная «двойственность» правового регулирования отношений между предпринимателями и отношений между гражданами может стать предвестницей «дуализма частного права», от которого Россия отказалась еще в конце 19 века (и, кстати, противниками которого являются В.Ф. Яковлев и В.В. Витрянский, входящие в Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ).

На наш взгляд, последствия недействительности сделки и пределы их применения нуждаются в переосмыслении. Причем само существование неограниченной реституции как последствия недействительности сделки можно и нужно поставить под вопрос. Некоторые законодательства, например, германское, используют несколько иные механизмы для восстановления имущественной сферы сторон недействительной сделки. Например, в германском гражданском уложении нормы о реституции как последствии недействительности сделки отсутствуют, а к отношениям по возврату переданного применяются нормы о неосновательном обогащении (см. § 812 ГГУ¹). Понятно, что получить свою вещь в натуре в порядке реституции для кредитора намного интересней, чем требовать с должника уплаты денежной суммы, эквивалентной стоимости вещи² (денег у должника может и не быть, что в современных российских условиях более чем вероятно). Но, как мы видели, неограниченное применение реституции может осложнить оборот и разрушить устоявшуюся систему защиты добросовестных приобретателей.

Основной вопрос заключается в том, как ограничивать применение реституции: при помощи использования категории «добросовестности» (так, как это сделано в рассмотренном постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ), либо при помощи количественного критерия, (т.е. допускать реституцию только в отношении первой сделки, как это было предложено В.В. Витрянским).

Нам кажется, вряд ли правильно решать столь важные вопросы в постановлениях высших судебных инстанций, которые не являются источниками права в строгом смысле.

Надо отметить, что практика Высшего Арбитражного Суда РФ по делам о применении последствий недействительности сделок свидетельствует о постоянном стремлении высшей судебной инстанции перевести спор о вещи из обязательственной сферы (реституция) в сферу вещную (виндикация).

Представляет интересно следующее дело, рассмотренное Президиумом Высшего Арбитражного Суда РФ по протесту заместителя Генерального прокурора РФ.

ТОО «Фирма «Диас» по договору от 05.09.94 арендовало у ИЧП «Диомид» производственный рефрижератор «Экватор» сроком до 14.07.95 с правом выкупа. Сумма выкупа определена в 1 315 000 000 руб. По генеральному акту приема-передачи от 12.07.95 судно было передано от ИЧП «Диомид» к ТОО «Фирма «Диас». Договор купли-продажи судна заключен сторонами 14.07.95. В счет его оплаты была засчитана сумма арендной платы (1 315 000 000 руб.), полученная ИЧП «Диомид» по договору аренды. Письмом от 14.07.95 ИЧП «Диомид» сообщило ТОО «Фирма «Диас», что претензий по оплате судна не имеет.

Сделка не была зарегистрирована из-за отсутствия разрешения Комитета по рыболовству на приобретение судна, следовательно, переход права собственности на рефрижератор от ИЧП «Диомид» к ТОО «Фирма «Диас» в силу п. 2 ст. 223 Гражданского кодекса Российской Федерации не состоялся. Собственником судна осталось ИЧП «Диомид».

Впоследствии ИЧП «Диомид» продало судно ТОО «ДальМАК». Сделка купли-продажи была оформлена договором, в котором указывалось, что на момент передачи судно свободно от каких-либо залогов и долгов.

На совершение сделки купли-продажи имелось разрешение Комитета по рыболовству. Товариществом с ограниченной ответственностью «ДальМАК» было зарегистрировано право собственности на приобретенное судно и на него получено свидетельство о праве собственности.

ТОО «Фирма «Диас» обратилось в суд с иском к ИЧП «Диомид» и ТОО «ДальМАК» о применении последствий недействительности сделки купли-продажи рефрижератора «Экватор», совершенной между ответчиками, и об обязании ТОО «ДальМАК» передать ТОО «Фирма «Диас» спорное судно.

Решением суда первой инстанции в иске отказано. При этом суд сослался на то, что совершенная сделка является не ничтожной, а оспоримой, истец не вправе истребовать имущество, поскольку не является собственником.

Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ, отменяя решение и направляя дело на новое рассмотрение, указал, что, разрешая спор, суд не принял во внимание то обстоятельство, что истцом был заявлен виндикационный иск, который следовало рассмотреть исходя из норм гражданского законодательства. Поэтому суд должен был рассмотреть по существу иск об истребовании имущества. Кроме того, из материалов дела следует, что по определению Находкинского городского суда рефрижератор «Экватор» в период заключения договора с ТОО «ДальМАК» был арестован. Другим основанием отмены решения послужило то, что «суд не исследовал вопроса о том, является ли ТОО «ДальМАК» добросовестным приобретателем»¹.

Анализ приведенного постановления позволяет сделать вывод о том, что исковое притязание о передаче вещи в порядке реституции лицом, не участвовавшим в оспариваемой сделке, следует квалифицировать как виндикационный иск, и, следовательно, для защиты интересов приобретателя следует применять вещные меры защиты (ограничение виндикации).

Фактически, Высший Арбитражный Суд РФ, отходя от принципа неограниченной реституции, нивелирует значение последней как универсального средства защиты права.

Действие реституции как экстраординарной формы¹ защиты нарушенного права (возврат сторон сделки в первоначальное положение) схоже с действием посессорной защиты, защиты владения независимо от титулов. Суд, применяя реституцию, должен восстановить имущественную сферу сторон, невзирая на наличие или отсутствие титулов. Так, по одному из дел, арбитражный суд признал договор купли-продажи вертолетов недействительным в силу отсутствия у продавца права собственности на продаваемое имущество (продавец был его арендатором). Производя реституцию, суд вернул вертолеты не собственнику имущества, а арендатору, так как именно он был стороной недействительной сделки². Однако эти средства (защита владения и реституция) имеют принципиальное различие в содержании: реституция - последствие недействительности сделки, т.е. волевого акта, восстановление владения же основано на запрещенном самоуправстве (термин германского законодателя).

Определенный интерес вызывает трактовка реституции, виндикации и ее ограничения правоохранительными органами. Так, анализируя правовые последствия угона автомобиля, авторы одной из публикаций (являющиеся сотрудниками органов внутренних дел) указывают, что реституция является «одной из форм возмещения ущерба, причиненного преступлением…, правоохранительные органы восстанавливают имущественное положение потерпевшего… путем возвращения ему похищенного имущества…»¹.

Итак, реституция возможна только между участниками сделки, признанной недействительной. Передача вещи в порядке реституции третьему лицу, не участвовавшему в сделке, невозможна. В случае же, если вещь потреблена или погибла, у собственника есть кондикция к лицу, обогатившемуся за его счет². Для демонстрации описанного подхода имеет смысл привести пример, ставший уже классическим.

18.07.94 между АООТ «Абаканское рудоуправление» (поставщик) и ТОО «Стиль» (покупатель) был заключен договор поставки металлопроката. Во исполнение договора АООТ «Абаканское рудоуправление» отгрузило металлопрокат в адрес АОЗТ «Инстройкомплекс», поскольку у покупателя по договору, ТОО «Стиль», отсутствовали подъездные пути. Расчеты за отгруженную продукцию произведены между покупателем и поставщиком в полном объеме путем встречной поставки товариществом компьютерного оборудования. АОЗТ «Инстройкомплекс» не состояло в договорных отношениях с АООТ «Абаканское рудоуправление» и, получив по спорным отправкам продукцию, являющуюся, по мнению суда, собственностью истца, помимо его воли распорядилось ею по своему усмотрению, передав металлопрокат АООТ «Абаканвагонстрой» в счет оплаты за квартиры по договорам на долевое участие в строительстве жилых домов.

ТОО «Стиль» обратилось в суд с иском к АООТ «Абаканское рудоуправление», Управлению Красноярской железной дороги, АОЗТ «Инстройкомплекс» и АООТ «Абаканвагонстрой» об истребовании спорного металлопроката из чужого незаконного владения. Но затем, поскольку на момент предъявления иска это имущество в натуре не сохранилось, истец уточнил исковые требования и просил суд возместить ему стоимость металлопроката на день вынесения решения.

Решением суда первой инстанции исковые требования удовлетворены частично в сумме 3185587311 рублей за счет АООТ «Абаканвагонстрой». Постановлением апелляционной инстанции решение оставлено без изменения. Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ решение и апелляционное постановление отменил и направил дело на новое рассмотрение.

Основанием для отмены решения послужило мнение Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ о добросовестности последнего приобретателя металлопроката - АООТ «Абаканвагонстрой»¹.

Очевидно, что ошибкой суда является квалификация металлопроката как принадлежащего на праве собственности истцу, ТОО «Стиль». Из содержания мотивировочной части постановления Президиума видно, что металлопрокат ТОО «Стиль» не передавался. Следовательно, ТОО «Стиль» в силу ст. 223 ГК право собственности на металлопрокат не приобрело. Таким образом, виндикационный иск ТОО «Стиль» недоступен, как и иск о передаче вещи в порядке реституции (ведь ТОО «Стиль» не участвовало в сделке по отчуждению металлопроката»).

У истца имеются следующие правовые возможности по защите нарушенного права: требовать от АООТ «Абаканское рудоуправление» возмещения убытков, причиненных ненадлежащим исполнением договора², либо вчинить АОЗТ «Инстройкомплекс» кондикционный иск. Причем цену последнего иска должна составлять сумма, вырученная АОЗТ «Инстройкомплекс» от продажи металлопроката.

Есть все основания полагать, что проблемы соотношения требования из реституции и виндикационного иска могут быть сняты освоением российским правом такой правовой конструкции, как приобретение права собственности от неуправомоченного отчуждателя. При этом будет решен и остающийся в настоящее время открытым вопрос о квалификации владения добросовестного приобретателя.

Изложенная в начале настоящего параграфа схема будет разворачиваться следующим образом.

Приобретая вещь от неуправомоченного отчуждателя (арендатора В), приобретатель С становится ее собственником. Дальнейшие сделки уже не могут быть признаны недействительными, ведь С управомочен совершать продажу вещи, он ее собственник. Бывший собственник А может признать первую продажу недействительной, однако в этом уже нет смысла, так как 1) С приобрел право собственности на вещь и в дальнейшем он передал уже право собственности, поэтому последующая продажа юридически безупречна, и 2) стороны сделки уже не владеют вещью (хотя, если бы вещь оставалась у С, она также не подлежала бы передаче ни В, ни тем более А). Единственная возможность А - вчинить В иск об убытках и из неосновательного обогащения.

Следствием такого подхода является некоторое игнорирование интересов собственника, так как в сегодняшних условиях тотальной неплатежеспособности иск об убытках или кондикционный иск не представляют особого интереса для истца. Однако этот довод разбивается о необходимость поддержать и защитить интересы добросовестного приобретателя и, следовательно, стабильность оборота. Ведь при оценке действий собственника, добровольно передавшего имущество ненадежному контрагенту, и приобретателя, действовавшего безупречно, позиция последнего представляется заслуживающей большего уважения и защиты. Элементарная справедливость требует переложить бремя судебных тяжб с добросовестного приобретателя на собственника.

Кроме того, справедливо замечание У. Маттеи о том, что укоренение принципа приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя (a non domino) служит не только целям защиты оборота, но и дисциплинирует собственника. Ведь в этом случае последний должен проявлять большую бдительность и осмотрительность в актах распоряжения вещью (передача ее в аренду, заклад, сдача на хранение), что, в конечном счете, идет на благо самому собственнику¹.

К.И. Скловский предлагает следующий вариант разрешения проблемы «конкуренции» иска о реституции и виндикационного иска.

1. Реституция подлежит применению только в том случае, если вещь, бывшая предметом договора, признанного недействительным до сих пор находится у стороны, получившей ее по этому договору (первого приобретателя). Соответственно вещь возвращается стороне, передавшей ее в любом случае, и ссылки на добросовестность приобретения не принимаются.

2. Если же аннулирование сделки приводит к отпаданию правового титула на вещь у третьего лица, с которым собственник вещи не вступал в договор, то последний получает виндикацию к такому владельцу.

3. В третью очередь собственником предъявляется кондикция («генеральное средство защиты нарушенных гражданских прав»²) к лицу, получившему без оснований выгоду от сделки, т.е. к контрагенту собственника, передавшему вещь добросовестному приобретателю¹.

Предложенная схема позволяет разрешить исследуемую коллизию интересов собственника и оборота. Но, к сожалению, К.И. Скловский не до конца учитывает фактор действующего закона. Ведь в соответствии с абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК требование о применении последствий ничтожности сделки может быть предъявлено любым лицом. На наш взгляд, необходимо либо 1) устранение этой нормы из действующего законодательства и установление правила, что иск о применении реституции может быть предъявлен только стороной ничтожной сделки, либо как это указывалось выше, 2) введение в действующий закон нормы о приобретении права собственности от неуправомоченного отчуждателя.

Защита интересов субъектов прав, удостоверенных бездокументарными ценными бумагами. Отнесение документарных ценных бумаг к вещам, т.е. осязаемым объектам, предопределяет возможность владения ими. Еще О.Н. Нерсесов сформулировал «юридическую аксиому»: «право на бумагу суть вещное право, право из бумаги – право личное»², стало быть, режим принадлежности ценных бумаг может быть описан при помощи вещно-правовых категорий. Не вызывает никаких сомнений и возможность пребывания ценной бумаги во владении лица, не имеющего права на таковое (имеется в виду ситуация незаконного, или беститульного, владения). Следовательно, при наличии определенных законом (ст. 302 ГК РФ) условий, бумага может быть истребована собственником из чужого незаконного владения. Собственник (а также иной титульный владелец бумаги – закладоприниматель, хранитель, доверительный управляющий) вправе также требовать устранения нарушений своего права, не связанных с лишением владения (ст. 304 ГК). Приведенные доводы являются общепризнанными и пересмотру не подлежат.

С бездокументарными ценными бумагами дело обстоит много сложнее. Прежде чем рассматривать вопрос о возможности использования субъектами прав, удостоверенных бездокументарными ценными бумагами, вещно-правовых способов защиты, стоит обратиться к некоторым проблемам владения, исследованным нами в первой главе настоящей работы. Один из острых вопросов владельческой теории связан с включением в состав объектов владения имущественных прав.

Как уже отмечалось, римские юристы распространяли режим посессорной (владельческой) защиты на права, делая при этом оговорку о том, что в данном случае имеет место «quasi possessio»¹. Правда, владение правами ограничивалось только правами, вытекающими из сервитутов, т.е. правами вещного свойства. Владение же обязательственными правами не допускалось.

Возможность владения правами не допускалась ни одной из гражданских кодификаций 19-20 вв. Так, по Германскому гражданскому уложению, допускалось лишь владение вещами (§ 854 ГГУ), имущественные же права вообще не включались в состав имущества и, следовательно, не являлись объектом прав (§ 90 ГГУ). Заметим, что проект Гражданского уложения Российской Империи также не допускал ни возможности владения правами, ни существования конструкции «права на право»².

Гражданский кодекс РФ включает в состав имущества имущественные права (ст. 128 ГК РФ). Попробуем разобраться, к чему это может привести.

Включение имущественных прав в состав объектов гражданских прав, в том числе вещных, позволяет говорить о жизнеспособности конструкции типа «право собственности на имущественное право». Если следовать логике законодателя, следует признать, что у поставщика, отгрузившего товар покупателю, право собственности на право требования уплаты покупателем покупной цены, и, следовательно, его право собственности на обязательственное право может быть защищено вещными исками. Вопрос – к чему покупателю эти вещные иски? Можно ли измыслить ситуацию, когда такое имущественное право оказывается в «чужом незаконном владении»?

Вернемся к бездокументарным ценным бумагам, выступающим в обороте именно как имущественные права.

Как могут быть защищены права «собственника» таких бумаг? Наука до сих пор не может выработать единого мнения по этому вопросу¹. Высший Арбитражный Суд РФ занял следующую позицию по исследуемому вопросу: «… требование собственника (управомоченного собственником лица) о возврате акций, предъявленное к добросовестному приобретателю носит виндикационный характер», - гласит один из обзоров практики Высшего Арбитражного Суда РФ². В тексте обзора не говорится о том, что бумаги, о которых возник спор, являются бездокументарными, но есть все основания предполагать, что речь идет именно о них.

Анализ ряда дел, ставших предметом рассмотрения Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ, показывает, что большинство споров о бездокументарных ценных бумагах «разворачивается» по следующему сценарию: государственный орган (обычно - комитет по управлению государственным имуществом) продает пакет бумаг лицу, победившему на инвестиционном конкурсе. Инвестор затем производит отчуждение бумаг третьим лицам, не выполнив условия конкурса¹.

Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ выработал следующий подход к разрешению таких споров: сделка по отчуждению пакета бумаг, совершенная инвестором, не выполнившим условий инвестиционного конкурса, является недействительной. Однако реституция в рамках такой сделки производится только в том случае, если бумаги еще находятся у покупателя. Если в такой ситуации истец требует возврата пакета бумаг, обосновывая свое требование ст. 167 ГК, ему отказывается в иске.

Рассмотренный подход отражает как общую тенденцию судебной практики к смешению виндикационных требований и требований, вытекающих из недействительности сделки, так и неуверенность Высшего Арбитражного Суда РФ в правильности выбранного пути относительно возможности виндикации бездокументарных ценных бумаг.

Более удачные способы защиты интересов субъектов прав, вытекающих из бездокументарных ценных бумаг, можно попытаться найти, отказавшись от попыток распространить на эту сферу вещную защиту. Прежде всего, стоит определиться, как бумаги могут оказаться у незаконного владельца. Таких способов два: лицо приобретает их у субъекта, неуправомоченного на их отчуждение; бумаги могут быть списаны с лицевого счета кредитора по подложным документам. И в первом, и во втором случаях ситуация легко распознаваема: приобретатель оказывается носителем права, на которое он не управомочен. Противоречие этой ситуации самой себе подсказывает способ защиты: кредитор может защитить себя при помощи иска о признании за ним прав, вытекающих из бездокументарных ценных бумаг. Что же касается пассивной защиты позиции приобретателя бумаг, то следует установить некоторые правила, аналогичные виндикационным ограничениям¹.

Таким образом, описанная выше ситуация может быть разрешена следующим образом: Комитет по управлению государственным имуществом обращается к приобретателю пакета ценных бумаг с иском о признании за Комитетом прав на бумаги. Основанием иска служит тот факт, что сделка отчуждения акций, совершенная в нарушение условий инвестиционного конкурса, ничтожна, следовательно, ответчик не стал субъектом прав, вытекающих из бумаг (помним, что недействительность сделки вовсе не означает обязанность ответчика вернуть акции Комитету). Если в судебном процессе будет установлено, что ответчик не знал и не мог знать о том, что «продавец» ценных бумаг не был управомочен на их «продажу», в иске должно быть отказано.

О правах добросовестного владельца на плоды и доходы. Определенной сложностью отличается и вопрос о праве добросовестного владельца на плоды и доходы, полученные за время владения вещью.

На первый взгляд, вопрос этот имеет в основном практическое значение, особенно при расчетах, осуществляемых при возврате имущества по виндикационному иску. Но сложность проблемы вызывает неизбежность ее теоретического осмысления.

При ознакомлении с практикой разрешения виндикационных исков мы были удивлены тем, что практически ни в одном из полусотни дел, попавших в наше поле зрения, истцом не заявлялось требования о возврате доходов, полученных от эксплуатации вещи, хотя ГК содержит соответствующую норму, предоставляющую собственнику такое право (ст. 303 ГК РФ)!

Внимание к исследованию этого института обусловлено его загадочной необъяснимостью, внешней нелогичностью. В самом деле, добросовестный владелец обязан выдать собственнику плоды, полученные им со времени предъявления иска, или возместить ему их стоимость. При этом собственник не имеет против добросовестного владельца ни виндикации по отношению к плодам, полученным до предъявления иска и сохранившимся в натуре, ни кондикции в сумме потребленных плодов. Иррациональность ситуации заключается в неясности права добросовестного владельца на плоды от вещи: это не может быть право собственности (тогда бы собственник не мог отсудить плоды, полученные после предъявления иска); но третьи лица, приобретшие от владельца плоды, приобретают на них именно право собственности, собственник не может вчинить виндикацию к такому приобретателю¹.

Заметим, что упоминавшаяся нами во введении монография Л.И. Петражицкого «Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права» (СПб., 1902) – юридический бестселлер своего времени, переведенный на немецкий язык. Взгляды Петражицкого на юридическое обоснование исследуемого института нашли как горячих сторонников, так и старательных критиков в среде немецких пандектистов. Казалось бы, поле для исследований подготовлено. Но нам практически не попадалось современных работ, посвященных юридическому обоснованию приобретения добросовестным владельцем прав на плоды и доходы², поэтому в обзоре имеющихся теорий, обосновывающих юридическую природу института, мы будем ориентироваться именно на работу Л.И. Петражицкого.

Сложилось три группы теорий, обосновывающих права добросовестного владельца на плоды и доходы. Первая группа авторов обосновывает права владельца на плоды добросовестным владением последними наравне с плодоносящей вещью (Савиньи, Виндшейд, Гупперт). Вторая группа приписывает владельцу право собственности на плоды, называя ее при этом «бонитарной собственностью», «усеченной собственностью», «относительной собственностью» (Вангеров, Бринц, Янке). Третья же группа авторов объясняет право добросовестного владельца его добросовестностью, предоставляющей владельцу своеобразную юридическую льготу в виде возможности не выдавать сохранившиеся в натуре плоды, полученные до контестации, и не выплачивать стоимость потребленных до контестации плодов (Пухта, Хартман, Келлер, Чилларж)¹.

В настоящей работе мы не будем подробно останавливаться на разборе и критике каждой из теорий. Укажем лишь, что Л.И. Петражицкий выдвигает собственное объяснение исследуемому институту: добросовестный владелец приобретает право на плоды от вещи в силу того, что он, извинительно заблуждаясь, включает вещь в свою хозяйственную сферу. Узнав же о порочности своего владения, владелец тем самым утрачивает bona fides. Следовательно, такой хозяин не может быть уважаем и защищаем правом, обратное было бы «беззастенчивым триумфом правонарушения над правом собственника, который не может не оскорблять народного правосознания»².

В российском праве регулирование института имеет ряд особенностей. Одну из них подметил К.И. Скловский, указав, что российский закон (ст. 303 ГК РФ) не запрещает собственнику предъявлять иск о плодах к недобросовестному владельцу независимо от виндикации самой плодоносящей вещи³. Следовательно, проиграв иск об истребовании плодоносящей вещи, собственник вправе предъявлять к владельцу вещи (кстати, ставшему уже mala fides) иск о понуждении выдать плоды или компенсировать их стоимость. Такое положение может сохраняться до тех пор, пока владелец не приобретет права собственности на вещь в силу давности владения.

Понятно, что налицо продолжение конфликта интересов собственника и добросовестного владельца. Сохранив вещь в своей имущественной сфере, владелец лишен все же возможности и, а это главное, хозяйственного стимула эксплуатировать ее, ведь все полученное от вещи собственник вправе отсудить по виндикационному или кондикционному иску. Как в этой ситуации обеспечить защиту интересов собственника, не затронув позицию добросовестного участника оборота? Российское законодательство не дает ответа на этот вопрос.

На наш взгляд, вполне удовлетворительным разрешением проблемы является обращение к немалому потенциалу не раз уже упоминавшегося принципа «Hand muss Hand wahren» (приобретение добросовестным приобретателем права собственности от лица, неуправомоченного на отчуждение). При помощи предоставления добросовестному приобретателю права собственности на приобретенную от неуправомоченного отчуждателя вещь можно в значительной мере снять напряжение на этом участке конфликта интересов собственника и оборота. Приобретая вещь a non domino, добросовестный приобретатель становится ее собственником, следовательно, утрачивается всякая правовая связь предыдущего собственника с вещью, в том числе и право на плоды от вещи.

Остается ситуация, когда собственник, которому отказано в виндикационном иске по мотиву пропуска исковой давности, претендует на получение плодов от недобросовестного владельца (ведь последний права собственности на вещь не приобрел). Решением вопроса может стать, во-первых, исключение из ст. 234 ГК указания на добросовестность как на необходимую предпосылку приобретения права собственности по давности владения, и, во-вторых, возможность приобретения недобросовестным владельцем права собственности на вещь сразу же после отказа собственнику в виндикационном иске.