Учебный год 22-23 / V_A_Belov_Grazhdanskoe_pravo_Aktualnye_problemy_teorii_i_praktiki_v_2t_T_1-1

нему факторов. Правоотношение представляется как замкнутая, обособленная от внешнего мира система. Но эта замкнутость и обособленность имеют не абсолютный, а относительный характер, ибо предпосылками движения и развития системы под названием "правоотношение" являются именно факторы, лежащие во внешней, по отношению к нему, среде - фактические обстоятельства (в том числе действия самих участников правоотношения и других лиц, состояния, в которых они пребывают, свойства тех благ, по поводу которых лица взаимодействуют и т.д.). Представление о правоотношении как относительно замкнутой системе и внешних факторах, подталкивающих эту систему к развитию, изменению или гибели, имеет, конечно, несколько условный, упрощенный характер, но все же степень этой условности и упрощения не уходит за грань целесообразности и полезности*(475). Пресловутые условность и упрощение есть не что иное, как черты такого свойства понятия правоотношения, как его абстрактность. В этом смысле правоотношение сродни физической формуле - абстрактному выражению взаимосвязи и зависимости различных физических величин. Правоотношение - это юридическая формула, т.е. абстрактное выражение взаимосвязи между фактическими отношениями и их юридической формой (правоотношениями). Располагая знанием о фактических отношениях (обстоятельствах) юрист-практик (лицо, профессионально знающее содержание норм законодательства и владеющее навыком их толкования и применения) при известной степени настойчивости и труда выведет знание о правах и обязанностях участников этих отношений. Каким образом? Подставив фактические данные, с одной стороны, и данные, содержащиеся в нормах права, с другой, в единую формулу - формулу правоотношения.

3. Различие во взглядах на существо правоотношения предопределяет дифференцированный подход к определению элементарного состава анализируемого явления. В работе С.С. Алексеева перечисляется наибольшее число элементов. К ним ученый относит: 1) содержание правоотношения, различая при этом материальное (поведение субъектов) и юридическое содержание (права и обязанности), 2) субъектов и 3) объект правоотношения*(476). Очевидно, что столь широкий и разнородный состав правоотношения предопределен спецификой восприятия С.С. Алексеевым правоотношения как "единства материального содержания и юридической формы", поскольку, по его же мнению, в правоотношении, понимаемом исключительно как идеологическая форма общественных (фактических) отношений ничего иного, кроме прав и обязанностей, быть не может*(477). Иначе считают О.С. Иоффе и М.Д. Шаргородский: будучи, подобно С.С. Алексееву, сторонниками комплексного подхода к пониманию правоотношения, они тем не менее не включают в состав правоотношения реального содержания*(478), ограничивая его 1) содержанием юридическим, 2) субъектами и 3) объектами*(479). Фактически они поступают точно так же, как делал в свое время еще Г.Ф. Шершеневич, выделявший четыре элемента гражданского правоотношения - субъект, объект, право и обязанность*(480) (последние два элемента и образуют юридическое содержание правоотношения по О.С. Иоффе и М.Д. Шаргородскому*(481)). Р.О. Халфина включает в число элементов правоотношения реальное поведение его участников, однако исключает объект*(482).

С таким "разнообразием" во взглядах необходимо разобраться.

Прежде всего, из числа элементов правоотношения необходимо исключить реальное поведение его участников, ибо оно никак, ни при каких условиях не может быть элементом правоотношения, если последнее понимать в качестве приема научного анализа. Относительно других возможных "элементов" целый ряд весьма ценных наблюдений можно обнаружить в работе В.Н. Протасова. Ученый справедливо замечает неразрывную связь понятия об элементе с понятием системы, его принадлежность системно-структурному подходу к научному исследованию. Элемент - это компонент, часть системы, т.е. явление, находящееся внутри нее. Явления, мыслимые внутри правоотношения, могут и должны быть признаны его элементами*(483) - именно и только они. В то же время понятие об отношении (общественном, юридическом или любом другом) выражает собой взаимное расположение обособленных явлений, а следовательно, не имеет и не может иметь собственного содержания. Поэтому справедливо указывает В.Н. Протасов,

что "под правоотношением в юриспруденции понимается на самом деле не отношение в его собственном, структурном смысле, не правовая связь, а единство этой связи и тех явлений, которые предполагаются в качестве элементов правоотношения"*(484) (курсив наш. - А.Б.,

В.Б.).

Схематично (взяв за основу технологию изображений, использованную в монографии В.Н. Протасова*(485)) встречающиеся подходы можно изобразить следующим образом:

Цифрами на рисунке обозначены возможные подходы к рассмотрению поэлементной структуры правоотношения. Так, первый подход предполагает рассмотрение исключительно одного только самого правоотношения как элемента некоей системы, не имеющей своего названия; элемента, не имеющего содержания, отношения как связи. Согласно второй точке зрения, в правоотношение включаются связь, права и обязанности. Третий подход добавляет ко второму субъектов, а четвертый - еще и объект в число элементов правоотношения.

Первый подход наиболее точно соответствует понятию отношения. В этом - и его главное достоинство, и его главный недостаток. Достоинство состоит в том, что он имеет в виду только и исключительно отношение между элементами (правом и обязанностью), отношение чисто логическое, умозрительное, мыслимое, основанное на аксиоматическом представлении о понятии субъективного права как меры возможного поведения, обеспеченного известной мерой необходимого (должного) поведения другого лица. Нет субъективного права без юридической обязанности - вот постулат, выражающий взаимное расположение права и обязанности, их взаимное отношение друг с другом, их взаимную связь. От каких бы философских начал ни отталкиваться, невозможно, признавая существование субъективного права как меры возможного, в то же время отрицать надобность в его обеспечении, в первую очередь - мерой должного. "...Идея права в ее чистой форме есть вместе с тем идея должного"*(486); "субъективное право неотделимо от корреспондирующей ему юридической обязанности"*(487); "...правомочие и обязанность оторвать друг от друга нельзя", ибо "...субъективное право и соответствующая обязанность выражают одно и то же общественное отношение, рассматриваемое в двух различных аспектах"*(488); "...субъективное право лишено смысла, если ему не соответствует обязанность"*(489); "...правоотношение есть не что иное, как совокупность (или простая система) двух правовых форм - меры возможного и меры должного поведения участников данного общественного отношения"*(490). Можно сказать, что связь субъективного права и юридической обязанности не просто логически необходима - она "...носит характер объективной

закономерности. Это связь противоположностей, имеющих единую генетическую основу - норму объективного права. ...Субъективным правам и обязанностям присущи свойства парных категорий, свойства, являющиеся не простым порождением человеческого сознания, а отражением реальных процессов правовой действительности. ...Невозможно осуществление субъективного права, не обеспеченного обязанностью"*(491). "...Субъективное гражданское право есть такая мера возможного поведения, которая обеспечена возложенной на кого-либо юридической обязанностью"*(492).

Недостаток же подхода в том, что он не позволяет рассмотреть различные явления, окружающие отношение и взаимосвязанные с ним; рассмотрение же одного лишь логического отношения понятий субъективного права и юридической обязанности, представляя известную ценность для логики, все же не может исчерпывать целей юриспруденции.

Все остальные подходы имеют практически равное право на существование, ибо даже субъективное право и юридическая обязанность, традиционно мыслимые как содержание правоотношения, в действительности являются внешними по отношению к той связи, которая их соединяет. Что уж говорить о субъектах или тем более объектах! Поэтому, допустив одну условность (а условности здесь извинительны, поскольку выше было установлено, что правоотношение идеально), можно допустить и другие, если это оправдывается задачами и результатом исследования.

4. Субъективные права и юридические обязанности рассматриваются в качестве содержания правоотношения подавляющим большинством исследователей*(493). Обратимся и мы к их рассмотрению.

4.1. Можно обозначить три наиболее распространенных подхода к определению субъективного гражданского права: 1) право как мера возможного поведения субъекта*(494), 2) право как возможность требовать определенных действий (бездействия) обязанного субъекта и 3) комбинационный подход, объединяющий первые два. Разумеется, при использовании любого из вышеуказанных подходов исследователи имеют в виду не просто определенную меру или возможность, но именно юридическую возможность, т.е. возможность, обеспеченную принудительной силой государства. Право перестает быть таковым, превращается в возможность фактическую, если его осуществление или восстановление (при нарушении) в принудительном (в первую очередь - судебном) порядке невозможно.

Вдореволюционный период российской науки гражданского права и теории права первый подход (право как мера возможного поведения субъекта) встречался чаще других. Так, например, Д.И. Мейер полагал, что под субъективным правом следует понимать меру свободы лица, живущего в обществе*(495). Е.Н. Трубецкой также раскрывает понятие субъективного права через категорию свободы: "Право... есть та сфера внешней свободы, которая предоставляется лицу нормами объективного права". Однако тут же ученый оговаривается, что "юридическая свобода одного лица непременно заключает в себе притязание, требование, обращенное к другим лицам"*(496). Несмотря на некоторые отличия в вышеприведенных дефинициях субъективного права, общим для них является указание на возможные действия самого управомоченного субъекта.

Такой подход к определению понятия долгое время преобладал и в советской цивилистике*(497). Против использования понятия "мера" в определении субъективного права возражал С.Ф. Кечекьян, указывая, что мера - понятие количественное, предполагающее соизмеримость различных величин. Между тем возможности действовать, обеспечиваемые законом

иименуемые субъективными правами, многообразны и несоизмеримы*(498). А.Г. Певзнер*(499) и Ю.К. Толстой*(500) справедливо указывали на некоторую "надуманность" такого аргумента; ни распространения, ни даже сколько-нибудь широкого признания позиция С.Ф. Кечекьяна так и не получила.

Вто же время параллельно существовал и другой подход к определению субъективного гражданского права, который проник в отечественное гражданское право в конце XIX в. - начале

XX в. под влиянием немецкой цивилистики. Суть его заключалась в том, что субъективное гражданское право может быть определено через обязанность к действию субъекта, противостоящего управомоченному лицу*(501). Тем не менее долгое время такая позиция не разделялась российскими цивилистами*(502). Их отрицательное отношение к описанному подходу и, одновременно, стремление определить субъективное право как меру возможного поведения доминировало в цивилистике вплоть до выхода в свет в 1949 г. монографии О.С. Иоффе "Правоотношение по советскому гражданскому праву". О.С. Иоффе - первый отечественный цивилист, которому удалось сформулировать стройную и целостную концепцию субъективного гражданского права, отталкиваясь от его функции в правоотношении. Ученый усмотрел специфику содержания гражданского права "...не в дозволенности действий, не в праве на свои собственные действия, а в возможности этих действий, возникающей вследствие обеспечения определенного поведения обязанных лиц"*(503) (курсив наш. - А.Б., B.Б.). Впрочем, уже в статье

1957 г. ученый существенно смягчает свой взгляд, приходя к выводу о существовании двух типов правоотношений - абсолютных, в которых поведение обязанных лиц необходимо для охраны правоотношения, и относительных, в которых оно нужно для его реализации*(504), а в монографии 1961 г. он и вовсе занял оставленную им было классическую позицию, согласно которой "...субъективное право есть... мера дозволенного управомоченному лицу поведения и возможность требовать определенного поведения от обязанного лица..."*(505), объявив отстаивавшуюся им в 1949 г. точку зрения "обладающей известной односторонностью"*(506).

Теория О.С. Иоффе, безусловно, имеет определенные основания. Во многих случаях ценность субъективного гражданского права заключена не в том, что управомоченный субъект имеет возможность действовать в пределах, предоставленных ему законом*(507), а в том, что этой возможности корреспондирует юридическая обязанность. Уместно напомнить пословицу "долг платежом красен", которая имеет не только бытовой, но и юридический смысл. Если юридическая обязанность не будет исполнена, управомоченное лицо вправе в судебном порядке потребовать исполнения обязанности, взыскания убытков или использовать иные способы защиты нарушенного права.

В отечественной цивилистике принято считать, что между двумя рассмотренными подходами к определению понятия субъективного права если и не лежит непреодолимой пропасти, то, во всяком случае, имеется столь существенное различие, что ни один из них никак не сводим к другому. Нам представляется, что это не так*(508). Подход классический отвечает лишь на вопрос "что есть субъективное право?", в то время как подход, предложенный в нашей науке О.С. Иоффе, идет чуть дальше и ставит перед собой следующий вопрос - благодаря чему существует и может быть осуществлено субъективное право?*(509) Если субъективное право - это мера возможного (возможность) поведения, то какова природа этой возможности? откуда она берется? Почему поведение определенного лица, несмотря, быть может, на его нежелательность для других лиц, тем не менее становится возможным? Только ли потому, что оно дозволено (возможность признана) государством (обществом)? Конечно нет: одной дозволенности явно мало, ибо она не объясняет возможности публичного принуждения других лиц к претерпеванию последствий нежелательного для них поведения управомоченного лица либо самой этой власти, и уж тем более - возможности принуждения их к совершению активных действий. Такое принуждение может иметь место лишь в ситуации, когда другие лица - те, для которых поведение управомоченного представляется нежелательным и которые готовы ему препятствовать, поставлены перед юридической необходимостью воздерживаться от учинения таких препятствий. Отсюда - из понятия о юридической необходимости или обеспеченности субъективного права - выводится понятие о его антиподе или корреспонденте, каковым обыкновенно считается юридическая обязанность*(510).

4.2. Понятие юридической обязанности в отечественном правоведении можно назвать единообразным. Юридическая обязанность - это мера должного поведения субъекта, т.е. мера поведения, требуемого от лица в целях обеспечения реализации принадлежащего другому субъекту субъективного права*(511).

Впрочем, и этому определению имеется альтернатива, предложенная еще С.Ф. Кечекьяном, определявшим правовую (юридическую) обязанность как "необходимость определенного поведения"*(512). В литературе справедливо указывалось на то, что понятия "необходимость" при определении гражданско-правовой обязанности следует избегать, поскольку оно способно ввести в

заблуждение. Дело в том, что для исполнения (неисполнения) обязанности необходим сознательный выбор лицом определенного поведения, т.е. существует определенная альтернатива. Если же такого выбора лицу не предоставляется, а ему остается лишь мириться с действиями других лиц, то говорить об исполнении им обязанности некорректно*(513): в чем заключается "исполнение", если "нарушения" просто не может быть?

Между тем определение обязанности через категорию необходимости нашло весьма серьезную поддержку в работе В.С. Ема. Цивилист отмечает, что в социальных процессах проявление объективно-закономерного характера необходимости имеет особенности, обусловливаемые закономерностями практической деятельности людей, "осуществляемые не помимо людей, а через их собственные действия, которые детерминированы материальными условиями жизни"*(514). Далее ученый отмечает специфику закона объективной необходимости, которая заключается в том, что он проявляется как тенденция. Познавая эти тенденции, законодатель предъявляет к субъектам определенные требования, сформулированные в виде социальных норм. Данные требования, превращенные в личную задачу конкретного лица, являются долгом, который, как указывает ученый, и есть общественная необходимость поведения. "Отрицание необходимого характера обязанности, - пишет В.С. Ем, - это отрицание общественно необходимого характера долга, являющегося более общей категорией по сравнению с правовой обязанностью"*(515). Итог - следующее определение, данное В.С. Емом юридической обязанности: "юридическая обязанность - это правовая форма, в которой находит выражение социальная необходимость, реализующаяся через практическую деятельность субъектов. ...В ней (в обязанности. - А.Б., В.Б.) заключена необходимость поведения, соответствующего требованиям норм права, т.е. необходимость формально-определенного поведения"*(516).

Нетрудно заметить, что цивилист использует понятие необходимости в несколько ином значении чем то, в котором оно могло бы быть применено для определения юридической обязанности. Действительно, определенное поведение обязанного лица "необходимо" не только управомоченным лицам, возможности которых обеспечиваются обязанным поведением, но и обществу в целом. В этом смысле "необходимость" обозначает существенную и острую потребность в чем-либо. В качестве оттенка такого понятия можно указать на момент ожидания от лица совершения определенных действий. Между тем в научной литературе понятие необходимости, противопоставляемое случайности, имеет другое общепринятое значение, которое сводится к моменту неизбежности возникновения определенного явления, независимости его возникновения от побочных факторов*(517). Данное значение понятия "необходимость" и должно применяться как для общественных, так и для других процессов. Но юридическая обязанность характеризуется как раз отсутствием момента необходимости поведения обязанного лица в этом, строго научном смысле данного слова! Исполнение обязательства (например, передача вещи или уплата денег) будет действием, экономически необходимым для кредитора и юридически должным для дебитора, но именно должным, а не неизбежным! Если бы речь шла именно о неизбежности (необходимости в собственном смысле этого слова), вряд ли существовала бы необходимость в законодательных запретах одностороннего отказа от исполнения обязательств и одностороннего изменения их условий; были бы не нужны и нормы о понуждении к исполнению юридических обязанностей: зачем к чему-либо понуждать, если носитель обязанности все равно неизбежно будет действовать именно так, как того требует закон или управомоченное лицо? В том-то и дело, что ни о какой неизбежности действия здесь речи нет и быть не может. Закон юридический - это все-таки не закон физический: в то время как последний констатирует именно необходимую взаимосвязанность явлений объективной реальности, первый описывает лишь должную (желательную, с позиций общества и государства) взаимосвязь явлений социальных. Закон может

сделать неизбежным наступление (или, наоборот, ненаступление) определенного юридического эффекта, но не имеет рычагов для непосредственного видоизменения отношений реальных (фактических, житейских)*(518). Именно поэтому мы полагаем, что при определении категории юридической обязанности следует использовать понятие долженствования, а не необходимости*(519).

С.Ф. Кечекьян подчеркивает, что "словами "должное поведение" обозначается поведение, соответствующее обязанности, т.е. исполнение обязанности, а не сама обязанность. Обязанность же есть, если можно так выразиться, долженствование определенного, предписанного нормами права поведения, а не само должное поведение"*(520) (курсив наш. - А.Б., В.Б.). Но если определять обязанность именно как "меру" должного поведения, а не само "должное поведение"*(521), то никакого смешения с реальным поведением здесь не будет. И то, и другое определение одинаково отражают суть явления: обязанный субъект должен совершить то действие (или воздержаться от действия), которое соответствует праву управомоченного субъекта.

5. Выше мы упомянули о специфическом взгляде по вопросу о содержании правоотношения, сформулированном М.М. Агарковым. Обсуждая вопрос о достоинствах и недостатках дуалистической теории объектов гражданских правоотношений, он предложил "во избежание путаницы... рационализировать терминологию и считать объектом права только то, на что направлено поведение обязанного лица, прежде всего вещь...; поведение же обязанного лица, характеризуемое теми или иными признаками... называть содержанием правоотношения"*(522) (курсив наш. - А.Б., В.Б.). Может ли поведение обязанного лица включаться в содержание

правоотношения?

Известно, что предложенное понимание содержания правоотношения вызвало резкую и вполне обоснованную критику со стороны О.С. Иоффе. Ученый обратил внимание на то, что моменты реального совершения действий и возникновения самого правоотношения никак не должны совпадать во времени. А при интерпретации понятия содержания правоотношения, предложенной М.М. Агарковым, либо должно произойти именно такое совпадение (правоотношение должно возникать в момент начала совершения действий обязанным лицом и существовать ровно столько, сколько длится процесс совершения этих действий), либо должно будет признать, что "в самый момент, когда обязанное лицо совершит предписанное ему действие, прекратится существование самого правоотношения. Поэтому если бы поведение обязанного лица являлось содержанием правоотношения, то следовало бы признать, что правоотношение существует лишь постольку, поскольку оно не приобретает реального содержания"*(523).

Выше мы уже указывали на ту взаимосвязь, которая существует между общественным (реальным) отношением и правовым (идеальным) отношением: последнее является своего рода идеальным отображением первого. Объективному праву безразличны многие атрибуты общественного отношения - психологические переживания, различные фактические действия, сопровождающие правоотношения. Оно выделяет лишь юридически значимые явления и на их основе образует абстрактную модель - правоотношение, содержанием которого являются абстрактное субъективное право и абстрактная юридическая обязанность. Если бы гражданское право могло прямо и непосредственно урегулировать общественное отношение, то оно состояло бы из бесконечного количества казусов, взятых из прошлого, учитывающих по возможности все варианты поведения субъектов. Только тогда, т.е. при совпадении всех элементов спорного отношения с элементами отношения, имевшего место в прошлом, право могло бы указать, каким именно образом следует поступить в каждом конкретном случае. Если же в прошлом не обнаруживалось бы случая, поэлементно сходного с подлежащим разрешению, то право оказывалось бы бессильно.

Современное гражданское право стоит на значительно более высокой ступени развития. Оно позволяет обобщить накопленный опыт и создать абстрактное понятие - правоотношение как таковое, правоотношение вообще. В том случае, когда конкретное общественное отношение обладает всеми признаками юридического, но в праве не отыскивается соответствующей

абстрактной модели, оно содержит в себе те принципы, которыми следует руководствоваться сторонам и суду в данном случае.

В литературе после выхода в свет работ М.М. Агаркова и О.С. Иоффе, неоднократно предпринимались попытки включить реальное поведение людей в содержание правоотношения. Думается, такое включение ведет отнюдь не к "наделению жизнью" этого правоотношения, а к раскритикованному выше эклектическому подходу в понимании правоотношения. Абстрактную модель (идеальную субстанцию) невозможно "оживить", включая в нее "фактические отношения", ибо самое подобное "включение" попросту невозможно. Разовьем эту мысль на примере работы ученицы М.М. Агаркова - Р.О. Халфиной "Общее учение о правоотношении" (М., 1974). Ученый приступает к исследованию правоотношений исходя из вполне верных предпосылок: 1) "Форма - не оболочка, которую можно отделить от содержания. Она не внешняя поверхность явления. Не только содержание выражает сущность явления, но и его форма"; 2) "Рассматривая правоотношение как правовую форму, абстрагированную от ее реального содержания, мы все еще находимся в сфере чистого долженствования. Определяя собственное содержание правоотношения как права и обязанности его участников (а именно к этому сводится позиция многих авторов), мы устанавливаем, каким должно быть поведение субъектов в данных условиях"*(524). Действительно, эти суждения не вызывают возражений. Однако затем Р.О. Халфина делает весьма неожиданное умозаключение: "Определение места правоотношения в системе правового регулирования будет достаточно полным лишь тогда, когда правоотношение будет

рассматриваться не только как совокупность прав и обязанностей, составляющих его как правовую форму, но и в единстве этой формы с реальным поведением"*(525) (курсив наш. -

А.Б., В.Б.). Почему так? О какой "достаточной полноте" "определения места правоотношения в системе правового регулирования" (для чего достаточной? и как вообще "определение места" научной категории в общей системе научного знания может быть "полным или неполным"? - или такое место найдено (определено), или нет, - и все! третьего не дано!) ведется здесь речь?

Если правоотношение - это научная абстракция, включающая в себя, во-первых, возможность управомоченного лица определенным образом вести себя, рассчитывая на соблюдение другим лицом (лицами) правовых запретов, или же возможность требовать от другого лица определенного поведения и, во-вторых, долженствование соблюдать определенные правовые запреты или действовать определенным образом, то места реальному поведению в правоотношении просто нет. Если реальное поведение должника не соответствует абстрактному долженствованию, кредитор вправе применить те меры воздействия, которые предусмотрены законом. Правоотношение или норма права лишь обеспечивают реальное совершение соответствующих действий, но не включают их в себя. Обеспечение это достигается именно существованием абстрактной модели (действия в потенции), которую можно сопоставить с реальным поведением субъекта в данном конкретном отношении, и при их расхождении предоставить "потерпевшему" от действий реальных, не совпадающих с потенциальными (возможными либо должными), соответствующие формы защиты.

Какие же доводы приводит Р.О. Халфина в пользу целесообразности включения в структуру правоотношения, помимо права и обязанности, еще и реального поведения субъектов? Как считает ученый, "если представлять правоотношение только как логически абстрагированную форму реального отношения, если понимать под правоотношением "привязку" модели нормы к реальной ситуации отношения, то не возникает проблемы соотношения реального поведения с требованиями нормы. Вернее, возможность расхождения между требованиями нормы и реальным поведением выступает только в плане осуществления прав и выполнения обязанностей. Такое исследование не вскрывает всей глубины и сложности реального соотношения правовой формы и содержания - требований правовой нормы и реального правоотношения"*(526). Признаемся, что мы не видим оснований для такого вывода. Почему традиционное представление о правоотношении и его осуществлении в реальных действиях субъекта "не вскрывает... реального соотношения...

требований нормы и реального поведения"? Напротив, на примере самых разнообразных

правоотношений как частного, так и публичного права есть возможность раскрыть все многообразие, всю глубину взаимосвязи между законом и реальным поведением субъектов. Более того, на примере одного гражданского права, мы можем наблюдать, что в случае нарушения обязательства кредитор вправе прибегнуть к одним способам защиты своего права, при нарушении права участия - к совершенно иным, исключительных прав - к третьим и т.д. Полагаем, что выявление определенных закономерностей между формами или способами защиты различных прав

-крайне полезно и актуально. Но для этого нет никакой необходимости включать в содержание правоотношения - абстрактной модели - реальное поведение его участников.

Идеи Р.О. Халфиной получили определенное развитие в работе Ю.Г. Ткаченко. Последняя следующим образом формулирует взаимосвязь между нормой права и правоотношением: "Отличается оно (правоотношение. - А.Б., В.Б.) от нормы лишь своим индивидуальным характером. Индивидуальная модель поведения раскрывает индивидуальную возможность поведения (субъективное право) или индивидуальную необходимость поведения"*(527). Для такого правоотношения она вводит специальное обозначение: "правоотношение-модель". Наряду с этим Ю.Г. Ткаченко предлагает выделять "правоотношения-отношения"*(528). Не говоря о неудачном терминологическом решении, совершенно справедлив высказанный автору упрек в том, что ей так и не удалось раскрыть существа "правоотношения-отношения". Ученый мыслит его как "реализованные в деятельности субъектов правовые модели", причем "модель" и "отношение" не могут быть смешиваемы в одном понятии*(529). Положительным моментом такой теории является отделение поведения или результата поведения от абстрактной модели. Однако теоретическая конструкция Ю.Г. Ткаченко страдает существенным недостатком: если стороны уже реализовали свои права и исполнили обязанности, то правоотношения больше не существует. Какое же тогда "правоотношение-отношение" имеет в виду ученый? Ответа в работе Ю.Г. Ткаченко нам обнаружить не удалось.

По всей видимости, можно говорить об использовании термина "правоотношение" для обозначения двух понятий различной степени абстракции. Первое - предельно абстрактное понятие

-и есть та самая модель, соответствующая определенному типу, виду или даже роду правоотношений и, наконец, понятию о правоотношении вообще. В этом значении мы употребляем термин "правоотношение" когда говорим, например, о заемных или кредитных правоотношениях (тип), обязательственных правоотношениях (вид), относительных правоотношениях (род) и гражданском правоотношении в целом, правоотношении как таковом. Но о правоотношении можно говорить и в том случае, когда перед нами - модель, слепок или отражение данного конкретного жизненного отношения с участием индивидуально-определенных конкретных лиц. Понятие о правоотношении как абстрактной модели - понятие, принадлежащее к сфере юридической науки; второе же значение термина "правоотношение" важно больше для юридической практики. Но в обоих случаях правоотношение - это именно идеальная модель поведения, не включающая в себя самого поведения его участников*(530).

6.Итак, содержание правоотношения составляют субъективные права и корреспондирующие им юридические обязанности. Но составляющие правоотношения - не одноклеточные организмы. "Каждое субъективное право... сложное образование, составными образующими элементами которого являются отдельные правомочия"*(531). И субъективное право, и юридическая обязанность обладают определенной структурой, к изучению которой мы и переходим.

6.1. Структурирование (выделение элементов) в составе субъективного права обусловливается тем очевидным соображением, что удовлетворение управомоченным лицом того интереса (или интересов), ради которых за ним и признается (ему предоставляется) субъективное право, как правило, не может быть достигнуто одним-единственным действием, будь то действие самого управомоченного лица или действие противостоящего ему пассивного субъекта - носителя юридической обязанности. Для удовлетворения большинства интересов, возникающих у лиц - участников экономических и иных жизненных отношений, необходимо совершение, как правило,

нескольких, а то и достаточно большого множества, совокупности действий, ведущих к единой цели*(532).

Нет, конечно, никаких теоретических препятствий к тому, чтобы сконструировать понятие субъективного права как возможности совершения или требования одного-единственного действия: одно действие - одно субъективное право. В этом случае весьма вероятно, что необходимость в структурировании субъективного права отпадет, а само субъективное право можно будет представить в виде одноклеточного организма или, точнее, элементарной юридической частицы, из которых слагается вся юридическая материя. Но такой подход имел бы существенное неудобство: юридической науке пришлось бы изучать не столько сами субъективные права, сколько многочисленные и разнообразные роды действий, которые могут быть совершены людьми и их организациями. Юридическая наука превратилась бы в науку о человеческой деятельности - ее формах, приемах и видах. Если же субъективное право признать, подобно правоотношению, абстрактной рамкой, объединяющей в себе несколько возможностей, точнее - системой этих возможностей, связанных целевым (функциональным) единством, то отмеченное затруднение снимается. Юристу достаточно изучить типичные субъективные права (хотя и со всеми включенными в их состав возможностями), с тем чтобы в последующем на основе этого знания вырабатывать знание новое, конструировать новые субъективные права, в большей или меньшей степени сходные с типичными.

В свете сказанного легко понять, что из числа данных выше вариантов определений субъективного права наилучшим образом отражает действительное положение вещей определение его через понятие меры возможного поведения. Определение через понятие возможности несколько искажает истинное положение вещей, ибо подавляющее большинство субъективных прав*(533) не исчерпываются возможностью (единственной возможностью), а представляют собой их совокупность или систему.

Следует предостеречь читателей от чисто механистического подхода к понятию субъективного права. Из того факта, что субъективное право состоит из ряда элементов, никак нельзя сделать вывода о возможности его разделения на эти элементы. Субъективное право представляет собой не простую сумму (набор, совокупность) элементов, а их систему, т.е. единое целое, неразделимое на элементы, своего рода неделимую вещь. Субъективное право можно уподобить и простому числу, т.е. числу, не имеющему иных делителей, кроме единицы и себя самого. Подобно тому, как многочисленные детали автомобиля или телевизора никак не могут быть называемы "частями" соответствующих вещей, точно так же нельзя разделять (расщеплять) и субъективное право: вычленив из него хотя бы один элемент, мы, с одной стороны, разрушим прежнее право (ибо в нем будет недоставать извлеченного элемента), с другой - не создадим нового субъективного права, ибо отделенный элемент никогда не сможет освободиться от тех свойств, достоинств и недостатков, которые характеризовали субъективное право, в которое выделенная возможность первоначально входила в качестве элемента*(534). Да и вряд ли выделенная возможность вообще окажется способной к существованию в качестве самостоятельного права, поскольку она возникала именно в системе субъективного права, в неразрывной связи с другими ее элементами*(535).

Поведенческие возможности, являющиеся элементами ("дробными частями"*(536)) субъективных прав, называются правомочиями. Можно различать два вида правомочий: на собственные действия; на требование чужих действий. Других правомочий в составе субъективного права не может быть в силу простого логического соображения: противопоставлением "свой" - "чужой" исчерпывается весь круг субъектов, действия которых могут привести к удовлетворению интереса - достижению цели субъективного права.

Требуется ли дальнейшее дробление правомочий? Некоторые авторы отвечают на этот вопрос положительно, исходя из того, что правомочий существует только два - на собственные действия и на требование чужих действий. Ясно, что как собственные, так и чужие действия могут быть чрезвычайно разнообразными. Мало, следовательно, сказать: я имею право на собственные

действия - нужно еще и расшифровать, на какие действия. Так, собственнику принадлежат возможности владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом исключительно и независимо от лица постороннего; продавцу - право требования уплаты покупной цены вещи и право принятия уплаты, покупателю - право требования передачи вещи и право ее получения и т.д. Действия, третируемые субъективными правами как возможные, сторонники дальнейшего дробления правомочий называют субправомочиями*(537). Такая позиция ранее занималась и нами*(538); немного смущало, правда, то обстоятельство, что в научном обиходе о субправомочиях почти никто не говорит: напротив, те же самые возможности собственника все называют правомочиями и даже триадой правомочий. Да и странно как-то выходило бы: основополагающим оказывалось понятие, обозначаемое термином, начинающимся с приставки "суб-", всегда предполагающей что-то дополнительное, второстепенное.

Внастоящее время мы полагаем правильным пересмотреть нашу прежнюю точку зрения. Возможность совершения или требования "действий вообще" не может выступать содержанием ни одного субъективного права из-за своей содержательной неопределенности. Как не существует просто "действий", действий как таковых, точно так же не бывает и правомочия "действия" или "требования". "Действовать" и "требовать действия" - это, следовательно, еще не сами правомочия,

алишь два возможных вида правомочий. Каждый вид объединяет в себе правомочия на разнообразные и многочисленные действия, конкретизируемые, как правило, лишь в рамках единичных субъективных прав. Так, то же самое правомочие владения может реализовываться многими разнообразными действиями, круг и содержание которых определяется свойствами предмета владения: владение книгой выражается в одних действиях, автомобилем - в других; владение земельным участком - далеко не то же самое, что владение домашними животными и т.п. Но все они могут быть описаны на предельно абстрактном, общем уровне, на уровне характеристики владения вообще: владением будут любые действия, в которых выражается непосредственное фактическое господство лица над индивидуально-определенной вещью. Если субъективное право - это мера поведения, признаваемого возможным для достижения определенной цели (удовлетворения интереса), то правомочие - это мера возможного поведения, предназначенного для решения одной из промежуточных задач, ведущих к достижению этой цели.

Существует концепция, согласно которой всякое субъективное право включает в себя не только правомочия на собственные и чужие действия, но также и правомочие на защиту данного субъективного права (правомочие на защиту самого себя)*(539). Нам кажется, что она вряд ли может быть признана соответствующей действительности. Ведь выделение в составе субъективного права подобного правомочия, помимо своей логической несообразности*(540), грешит и рядом содержательных дефектов, отмеченных в специальной литературе: приходится, в частности, признать, что возможность защиты всякого субъективного права принадлежит управомоченному еще... до того, как его право будет нарушено*(541); что возможность защиты субъективного права возникает одновременно и из одного с ним основания*(542); что началом течения исковой давности следует признать момент возникновения субъективного права, а не момент его нарушения*(543); что возможность защиты права не может принадлежать лицу иному, чем то, которому принадлежит право*(544) и т.д. Ни один из этих выводов не находит ни опоры в законодательстве, ни подтверждения в практике.

Внашем Учебнике гражданского права мы высказали мнение о том, что ни одно субъективное гражданское право не может включать в себя менее двух правомочий. Каждое субъективное гражданское право всегда состоит именно из двух правомочий - не больше и не меньше - возможности совершения собственных действий и возможности требования чужих действий. Феномен такого обязательного "двуединства" правомочий мы объяснили, с одной стороны, невозможностью удовлетворения интереса только собственными действиями - нужно, чтобы никто этому не мешал, а с другой - невозможностью удовлетворения интереса только чужими действиями - нужно, чтобы интересант обратил результаты этих действий в свою пользу*(545). И требование "не мешать" и присвоение предоставления должны быть предметом