Понуждение заключить договор как правовая форма регулирования хозяйственных связей в капиталистических странах

Государственное регулирование капиталистической экономики сопровождается возникновением и развитием новых способов и методов правового воздействия на хозяйственный оборот. Многие из правовых форм товарного обмена, характеризующих современное буржуазное право, подвергнуты анализу в советской юридической литературе. Вместе с тем специфический для буржуазного права институт понуждения к заключению договора до сих пор оставался вне поля зрения советских исследователей.

Юридическое понуждение к вступлению в договорные отношения допускается правом США, Канады, Японии и большинства западноевропейских стран¹. Суды и административные органы капиталистических государств и их группировок применяют санкции к промышленным и торговым компаниям, отказавшимся удовлетворять предложения о поставке товаров и предоставлении услуг. Таким образом, о юридическом понуждении к заключению договора можно говорить как о распространенной правовой форме, изучение которой необходимо для более полной характеристики механизма правового регулирования современного капиталистического хозяйства.

Формально-правовые основания для понуждения к заключению договора даются нормами современного буржуазного законодательства, декларирующими незаконность монополий, злоупотребления монопольной позицией, ограничительной деловой практики, совершения действий, противоречащих общественным интересам, экономическому публичному порядку, обычным условиям торговли². В частности, эти нормы предусматривают пресечение неправомерных отказов предпринимателей от удовлетворения требований о продаже товаров и оказании услуг.

Круг таких отказов очерчен правом каждой страны с помощью различных юридических конструкций, классификация которых дана в докладе правовых экспертов Организации экономической кооперации и развития (ОЭКР). Способы установления круга неправомерных отказов от заключения договора подразделены в докладе на три группы: а) общее запрещение отказов; б) запрещение отказов в специфических случаях; в) признание отказов необоснованными (при отсутствии специальных законодательных запретов) на основе толкования общих положений законодательства¹. Приведенная классификация не раскрывает каких-либо существенных моментов, характеризующих буржуазный институт понуждения к заключению договора, однако может быть использована для группировки материала о законодательстве различных капиталистических стран, предусматривающем основания для такого понуждения.

Общее запрещение неправомерных отказов содержится в законодательстве Франции и Испании. Французский Ордонанс от 30 июня 1945 г. (ст. 37-1) объявляет незаконным отказ предпринимателя удовлетворить любое заявленное добросовестным лицом с соблюдением обычных условий торговли требование о продаже или оказании услуг, выполнить которое предприниматель может. Аналогичное правило предусмотрено в Испании декретом 3632 от 2 декабря 1972 г².

Законодательство Великобритании, Канады, ФРГ, Голландии и других капиталистических стран прямо запрещает только отдельные виды отказов от заключения договора. Например, английский закон 1964 г. о ценах при перепродаже товаров (ст. 2)³ признает незаконным отказ от поставки товаров, заявленный поставщиком с целью поддержания определенного уровня оптово-сбытовых и розничных цен. Использование отказа от продажи для поддержания выгодного поставщику уровня цен прямо запрещено канадским законом 1952 г. о расследовании объединений (ст. 34)⁴, западногерманским законом 1957 г. против ограничения конкуренций (ст. 25)⁵, голландским законом 1956 г. об экономической конкуренции и изданными в соответствии с ним регламентами правительства⁶, а также антимонополистическим законодательством других капиталистических стран. Бельгийский закон 1960 г. о предупреждении злоупотребления экономической властью включает приложение¹, где наряду с другими видами нарушений названо злоупотребление возможностью отказа от поставки товаров или предоставления кредитов. Швейцарский федеральный закон 1962 г. о картелях и однотипных организациях (ст. 4)² содержит специальный запрет бойкота покупателя объединившимися в картель поставщиками. Перечень неправомерных отказов от поставок товаров или предоставления других экономических услуг предусмотрен Указаниями от 11 сентября 1953 г. № 11 утвержденными японской Комиссией по справедливой торговле в соответствии с законом 1947 г. № 54 о запрещении частной монополии и поддержании справедливой торговли³.

Однако общие и специальные законодательные запреты необоснованных отказов от заключения договора не определяют с достаточной полнотой понятие правовых оснований понуждения к заключению договора в капиталистических странах.

В связи с изложенным, надо отметить следующее. Во-первых, запреты необоснованных отказов от продажи и предоставления услуг (в тех случаях, когда они прямо предусмотрены законом) являются лишь конкретизацией общих положений антимонополистического законодательства. Поэтому установление таких признаков, как “обычные условия торговли”, “поддержание определенного уровня цен”, “злоупотребление монопольной властью” и т. п., характеризующих необоснованные отказы, во всех случаях связано с обращением к общим положениям, которые дают нормативную первооснову для определения соответствующих понятий. Во-вторых, общие положения антимонополистических законов являются непосредственным правовым основанием для признания неправомерными отказов от заключения договора, которые хотя и не получили отражения в специальных запрещающих нормах, но подпадают под общие признаки действий, нарушающих законодательство о монополиях. В странах, законодательство которых не содержит каких-либо специальных запретов, круг оснований понуждения к заключению договоров определяется исключительно путем толкования судами и административными органами норм антимонополистических законов.

Судебная практика США, например, опираясь на ст. 1 и 2 закона Шермана и ст. 5 закона о федеральной торговой комиссии, запрещающие действия по исключению конкуренции, незаконную монополизацию и применение несправедливых методов конкуренции¹, признает незаконными бойкот покупателя, отказ от продажи с целью ограничения конкуренции, монополизации рынка или установления фиксированных цен. Датские органы контроля за деятельностью монополий квалифицируют подобные отказы от продажи в качестве разновидности нарушений закона о контроле за монополиями и ограничительной практикой, который запрещает совершение действий, приведших или способных привести к установлению необоснованных цен, ограничений свободы торговли или дискриминации на рынке².

Тенденция к использованию антимонопольного механизма для понуждения к заключению договора рельефно отразилась в практике юрисдикционных органов европейских экономических сообществ (ЕЭС). Комиссия и Суд ЕЭС вынесли ряд решений, направленных против фирм, которые отказались поставлять товары предпринимателям стран “Общего рынка”³. Отказы от продажи были признаны неправомерными как заявленные с нарушением ст. 86 Римского договора, где декларируется несовместимость с принципами “Общего рынка” попыток предпринимателей получить неосновательные экономические преимущества путем использования своего монопольного положения внутри “Общего рынка”.

В антимонополистическом законодательстве находят свои истоки не только юридико-фактические основания понуждения к заключению договора, но и другие элементы правового механизма, обеспечивающего принудительное установление хозяйственных связей. В соответствии с нормами законов о монополиях, картелях, публичном экономическом порядке, ограничительной деловой практики определяются санкции за необоснованный отказ от заключения договора и порядок их применения.

Разнообразные меры юридического воздействия, предусмотренные антимонополистическим законодательством капиталистических стран, могут быть сведены в две основные категории: 1) предписания юрисдикционных (административных и судебных) органов о прекращении нарушений законодательства; 2) меры юридической ответственности за совершение запрещенных законом действий или невыполнение предписаний о их прекращении. Указанные санкции обеспечивают, в частности, пресечение неправомерных отказов от заключения договора, рассматриваемых в качестве разновидности нарушений антимонопольных законов.

Решения антимонополистических ведомств и судебных органов, обязывающие предпринимателя или организацию прекратить уклонение от заключения договора, являются одной из форм предписания о прекращении нарушений антимонопольного законодательства. Такие решения обычно не содержат конкретных требований к содержанию будущего обязательства, а лишь понуждают ответчика вступить в контакты с другой стороной для согласования взаимоприемлемых условий сделки. При этом, однако, презюмируется, что договор должен быть заключен на “разумных”, “обычных” условиях. Вместе с тем на практике, в решениях о понуждении заключить договор, нередко определяются и некоторые его наиболее существенные условия.

Возможность “специфицирования” решений о понуждении заключить договор, прямо предусмотрена законодательством отдельных капиталистических стран. Характерным в этом отношении является датский закон о контроле за монополиями и ограничительной практикой, ст. 12 которого предоставляет ведомству по контролю за монополиями право издавать приказы, обязывающие предпринимателей, заявивших необоснованный отказ от продажи, поставлять товары покупателю. Если отказ от продажи был сделан путем навязывания покупателю несправедливых условий договора, приказ может объявить их недействительными и предписать включение в договор других условий. В случае отказа поставщика от установления каких-либо контактов с покупателем антимонопольное ведомство может обязать предприятие поставлять товары на условиях, обычных для продажи подобных товаров, предусмотрев при этом дату начала поставок и право поставщика получить от покупателя гарантии оплаты продукции. Согласно ст. 13 упомянутого закона в приказе при необходимости могут быть предусмотрены обязательный ассортимент товаров и цены, для определения которых антимонополистическое ведомство должно предварительно получить консультации у заинтересованных организаций.

Антимонополистические ведомства и суды капиталистических стран, а также ЕЭС, законодательство которых не содержит аналогичных правил, при вынесении решений о понуждении заключить договор на конкретных условиях опираются на свои общие юрисдикционные и административные правомочия. Широкое толкование норм о праве административных и судебных органов пресекать незаконные действия было дано, например, в решении Суда ЕЭС по делу, возбужденному Комиссией ЕЭС против американской корпорации “Коммершл Сольвентс” и ее дочерней итальянской компании “Институто Чемиотерапико” в связи с их отказом поставлять нитропропановое сырье компании “Зоче”¹.

Важное место в правовом механизме понуждения к заключению договора занимают меры ответственности. Юридическая природа, размер и тяжесть санкций, обеспечивающих соблюдение правил об отказе от заключения договора, в капиталистических странах весьма различны. Однако в целом для системы этих санкций характерны крупные денежные штрафы и наказания в виде лишения свободы, предусмотренные в антимонополистических законах. В США максимальный размер штрафа за нарушение закона Шермана составляет в настоящее время 1 млн. долларов для корпорации и 100 тыс. долларов для отдельных лиц².

Отказ от продажи с целью поддержания фиксированного уровня цен согласно канадскому закону о расследовании объединений (ст. 34) карается штрафом, размер которого определяется по усмотрению суда, или тюремным заключением сроком до двух лет³. За нарушение правил, установленных западногерманским законом против ограничения конкуренции, может быть взыскан штраф от 50 тыс. до 100 тыс. немецких марок и сверх этого незаконно полученная прибыль в тройном размере⁴. В Голландии отказ от выполнения указаний министра экономики о поставке товаров в соответствии с законом об экономической конкуренции рассматривается как уголовное преступление, наказываемое тюремным заключением сроком до шести лет или штрафом до 100 тыс. гульденов⁵. Невыполнение приказа о прекращении нарушений бельгийского закона о предупреждении злоупотребления экономической властью, согласно ст. 18 и 19 этого закона, может повлечь взыскание штрафа в размере до 1 млн. бельгийских франков или лишение свободы на срок до года, а в случае продолжения неправомерных действий — соответственно до 2 млн. франков и двух лет⁶. Римский договор дает право Комиссии ЕЭС налагать на компании, нарушившие правила о конкуренции, штраф в размере до 1 млн. учетных денежных единиц “Общего рынка”⁷ или до 10 % оборотного капитала компании. Кроме того, Комиссия может наложить дополнительный штраф от 50 до 1 тыс. учетных денежных единиц за каждый день невыполнения ее решения о прекращении неправомерных действий. Наряду с административной и уголовной ответственностью, во многих капиталистических странах предусмотрена возможность предъявления стороной, потерпевшей от нарушения антимонополистического законодательства, гражданского иска о возмещении убытков.

Каковы же реальная сфера применения и социальная направленность закрепленных в буржуазном праве норм о понуждении к заключению договора?

Следует отметить, что анализ только нормативных источников не позволяет ответить на этот вопрос. Юридико-фактические основания применения правового механизма принудительного установления хозяйственных связей описаны в буржуазном праве крайне расплывчато и абстрактно. Такие оценочные категории, как “злоупотребление монополистической позицией”, “противоречие общественным интересам” и т. д., через которые преимущественно раскрывается понятие необоснованного отказа от продажи товаров и оказания услуг, дают широкий простор для усмотрения правоприменительных органов. Не стесненные строгими нормативными рамками, антимонополистические ведомства и суды при толковании законов реагируют на тенденции экономической и социальной политики буржуазного государства, подстраивая под нее свои решения. Не является исключением в этом плане и практика использования юридических средств для понуждения к заключению договора.

Примером приспособления буржуазных юрисдикционных органов к государственно-монополистической политике может служить применение федеральными судами США так называемой “доктрины Колгэйта”. Решение, вынесенное в 1919 г. Верховным судом США по делу Колгэйта и К°, до настоящего времени является основным руководящим прецедентом для рассмотрения споров, связанных с отказом от вступления в сделку. Ratio decidendi решения сводится к следующему ключевому положению: “При отсутствии любого намерения создать или сохранить монополию закон не ограничивает всегда признаваемое право торговца или предпринимателя, занятого исключительно частным бизнесом, свободно решать по его собственному усмотрению, с какими контрагентами он будет вступать в сделку. И конечно он может заранее уведомить об обстоятельствах, при наличии которых он откажется продавать”¹. Подчеркивая право каждого избирать контрагента по договору, “доктрина Колгэйта” вместе с тем содержит существенную оговорку о допустимости ограничения этого права в случае, если отказ от вступления в сделку заявлен для установления или поддержания монополии. В “доктрине Колгэйта”, по мнению одного из современных американских исследователей, “право на отказ от вступления в сделку наилучшим образом концептуализировано не как абсолютное право, но как ограниченное право, определяющее оставленную для фирм свободу совершать действия, не запрещенные антитрестовскими и другими законами”².

Вместе с тем, очевидно, что практическое значение сформулированной в “доктрине Колгэйта” оговорки находится в прямой зависимости от того, какой смысл вкладывается в понятия монополии и способов ее укрепления. В американском праве нет четких определений указанных понятий, что позволяет в процессе судебного толкования манипулировать их объемом. Федеральные суды США используют такую возможность на практике, сужая или расширяя реальные границы применения механизма понуждения к заключению договора.

Как отмечает О.А.Жидков, антитрестовское законодательство до конца второй мировой войны “по всеобщему признанию самих буржуазных юристов и экономистов, не являлось сколько-нибудь значительным фактором в американской правовой системе”. Монополистический капитал США на данном этапе его развития стремится максимально ограничить применение антитрестовских законов, находя поддержку у федеральных судов, сформулировавших прецеденты, направленные на фактическое оправдание монополий и методов их деятельности³. Отражением этих общих тенденций было, по существу, негативное отношение судебных органов США к применению против монополий санкций за отказ от вступления в сделку. Следуя в своих выводах за сложившейся в довоенный период практикой федеральных судов и поддерживая ее, американский юрист А. Ленхофф в 1943 г. писал: “Снова и снова суды разочаровывали потенциальных покупателей, которые призывали пресечь такой отказ путем применения либо закона Шермана, либо закона Клейтона, либо закона Робинсона—Патмана. И действительно, решения правильны, поскольку отказ от предложения вступить в сделку составляет не более чем симптом сговора о ценах, монополистической дискриминации или других злоупотреблений, на искоренение которых направлены эти законы”¹.

После второй мировой войны практика применения “доктрины Колгэйта” претерпела изменения. Юридическое понуждение стало использоваться для пресечения отказов монополий от вступления в договорные отношения, складывающиеся в различных сферах экономического оборота. Послевоенная практика Верховного суда США включает, в частности, решения об обязании крупных корпораций как к продаже, так и покупке товаров, о понуждении к передаче имущества в аренду, к заключению лицензионных договоров². Нельзя не видеть, что эти изменения сопутствовали активизации антимонополистической политики, наблюдающейся в США и других развитых капиталистических странах в течение трех последних десятилетий.

На соврсменном этапе развития государственно-монополистический капитал не считает нужным полностью парализовать действия правовых норм, дающих потенциальную возможность регулирования хозяйственных связей. Институт понуждения к заключению договора используется в США, других капиталистических странах и ЕЭС для обслуживания определенных направлений экономической политики. Юридическое понуждение к заключению договора применяется, во-первых, против монополий, практикующих наиболее хищнические методы деятельности на рынках товаров и услуг, и, во-вторых, для достижения целей протекционистской политики, проводимой буржуазными государствами.

Разнообразная монополистическая практика в ее современных формах включает действия, направленные на прямое, неприкрытое подавление конкурентов. В острой борьбе на национальных и международном рынках монополии применяют средства и методы, разъедающие механизм капиталистического хозяйствования, выходящие за пределы элементарной деловой этики, вызывающие возмущение широких слоев населения. Экономические и идеологические соображения вынуждают буржуазное государство принимать меры юридического характера против наиболее откровенных нарушений “правил” конкуренции. В буржуазной юридической литературе делается акцент на характеристике принудительного договора именно как одного из средств поддержания этих правил. Исследователи и комментаторы антимонополистического законодательства и практики его применения приводят прежде всего примеры пресечения отказов от заключения договоров, подпадающих под признаки недобросовестной конкуренции (бойкот покупателя и поставщика, поддержание фиксированного уровня цен, навязывание дискриминационных условий торговли, вытеснение с рынка, лишение источников сырья и т. п.).

Развитие в указанном направлении практики пресечения необоснованных отказов от продажи создает почву для теоретических фальсификаций, типичным примером которых может служить следующее заключение правовых экспертов ОЭКР: “Запрещая отказ от продажи, государство желает защитить свободу личности. Целью, таким образом, является создание возможностей каждого избрать и свободно войти в любое дело, не опасаясь встретить какое-либо давление или препятствие со стороны поставщиков или конкурентов. Такая мера также выражает желание законодателя создать общие условия для свободной конкуренции, рассматриваемой как фактор экономического и социального прогресса. Главное, что здесь принимается во внимание—интересы общества в целом и, в частности, необходимость защиты рядовых потребителей”¹.

Идеологическая подоплека подобных высказываний очевидна, причем явно выступает их научная несостоятельность. Достаточно указать на противоречивость самого положения об ограничении права на отказ от продажи как на средство обеспечения свободы предпринимательства, конкуренции и т. п. Нельзя игнорировать также и то обстоятельство, что на практике механизм понуждения к заключению договора фактически неоднократно использовался антимонополистическими ведомствами и судебными органами в целях, не имеющих ничего общего с задачами поощрения конкуренции и защиты общественных интересов.

Многочисленные комментарии буржуазной юридической печати вызвало упомянутое решение Комиссии и Суда ЕЭС по делу американской корпорации “Коммершл Сольвентс” и ее дочерней компании “Институто Чемиотерапико”, которые являлись основными поставщиками нитропропановых продуктов на европейский рынок. До 1966 г. их крупнейшим покупателем была итальянская фирма “Зоче”, использовавшая эту продукцию для производства антитуберкулезных препаратов. В 1969 г. поставщик значительно увеличил цену на нитропропан, в связи с чем, по инициативе “Зоче”, нашедшей более дешевые источники приобретения сырья, объем его поставок был существенно сокращен. Однако во второй половине 1970 г. все другие поставщики необходимого для “Зоче” сырья прекратили его производство и поставки. В ноябре 1970 г. фирма обратилась к “Коммершл Сольвентс” и “Институто” с просьбой об увеличении поставок, на что последние ответили отказом продавать нитропропановые продукты ввиду принятия решения развернуть в 1971 г. на их основе собственное производство лекарств. Не найдя других источников поставок, “Зоче” вошла в Комиссию ЕЭС с требованием о признании “Коммершл Сольвентс” и “Институто Чемиотерапико” виновными в нарушении правил “Общего рынка” о конкуренции и понуждении их к поставке необходимого количества сырья.

Комиссия ЕЭС нашла, что ответчики занимают монополистическую позицию в производстве и поставке нитропропановых компонентов для “Общего рынка” и квалифицировала отказ от продажи как злоупотребление своей позицией, направленное на устранение конкуренции. Комиссия обязала ответчиков поставить “Зоче” в течение тридцати дней после вынесения решения определенное количество сырья по цене, не превышающей максимума ранее установленной. Кроме того, на ответчиков была возложена обязанность в течение двух месяцев (под угрозой крупного штрафа за каждый день задержки) сообщить Комиссии о намечаемых объемах поставок для “Зоче” в будущем. За нарушение ст. 86 Римского договора на ответчиков был наложен штраф в сумме 200 тыс. учетных единиц “Общего рынка”¹. Суд ЕЭС, в который ответчики обратились с жалобой, поддержал решение Комиссии и лишь вдвое уменьшил сумму штрафа, принимая во внимание, что после вынесения решения ответчики заключили с “Зоче” договор на поставку сырья.

При анализе данного дела буржуазные юристы не могли не обратить внимания на парадоксальность ситуации, при которой под лозунгом защиты общественных интересов и свободы конкуренции одному из контрагентов решением юрисдикционных органов предоставляются не обоснованные экономическими соображениями преимущества. Политика поощрения конкуренции, по мнению Д. Каннингэма, имеет своей целью развитие коммерческой свободы, при которой предприниматели могут изменять свое поведение в зависимости от обстоятельств и должны стремиться к созданию сильного, здорового предприятия, способного к конкурентной борьбе. В решениях же по делу “Коммершл Сольвентс” под именем политики конкуренции введены ограничения, жесткость в экономической системе путем поддержки фирмы, которая сама вовлекла себя в трудности. В указанных решениях, считает автор, выражен “более корпоративистский подход к коммерческим вопросам, чем конкурентный, laissez—faire подход”¹. Другие комментаторы указанного дела отметили, что Комиссия и Суд ЕЭС не доказали (как этого требует ст. 86 Римского договора), что действиями ответчиков был причинен ущерб интересам торговли внутри “Общего рынка” и тем более интересам рядовых потребителей антитуберкулезных препаратов².

Показательно, что правовые санкции в данном случае были обращены против американской корпорации. Решения Комиссии и Суда по данному делу были одним из многих примеров преследования органами “Общего рынка” американских компаний и выражали, по существу, политику официального протекционизма, проводимую в рамках этой региональной государственно-монополистической организации. Санкции за отказ от продажи товаров, предусмотренные законодательством ЕЭС, применяются и против европейских компаний. Однако объектами наибольшего карательного воздействия являются заокеанские конкуренты “Общего рынка”.

В октябре 1973 г. американская компания “Юнайтед Брэндс” отказалась продолжать продажу датской компании “Олесен” бананов “Чиквита” в ответ на участие последней в рекламе и реализации других сортов бананов, поступающих на европейский рынок от конкурентов американской монополии. Отказ поставил “Олесен” в катастрофическое экономическое положение, поскольку ее складское хозяйство и торговая сеть были построены в расчете на реализацию преимущественно бананов “Чиквита”, сбыт которых был монополизирован “Юнайтед Брэндс”. Комиссия ЕЭС по заявлению “Олесен” начала расследование деятельности американской монополии, что заставило “Юнайтед Брэндс” в феврале 1975 г. восстановить договорные связи с “Олесен”, которая отозвала свой протест из Комиссии. Однако последняя по собственной инициативе рассмотрела монополистическую практику “Юнайтед Брэндс” на европейском рынке и признала эту компанию виновной в ряде нарушений ст. 86 Римского договора, в том числе в дискриминационном прекращении продажи бананов для “Олесен” в период с октября 1973 по февраль 1975 г. Комиссия наложила на “Юнайтед Брэндс” один из самых крупных штрафов (1 млн. учетных единиц) в истории применения законодательства “Общего рынка”¹.

Гораздо мягче реагировали органы ЕЭС на аналогичные по характеру и экономическим последствиям злоупотребления, совершенные монополиями стран “Общего рынка”.

В 1974 г. Комиссия ЕЭС рассмотрела дело, возбужденное против четырех бельгийских компаний, объединившихся в 1962 г. с целью монополизации производства и сбыта стенных обоев. Более десяти лет группа практиковала хищнические методы подавления конкурентов. Согласованные ее членами “общие условия продажи” предусматривали, в частности, необходимость отказа от продажи обоев покупателям, не выполняющим правила, установленные группой. В нарушение законодательства ЕЭС эти “общие условия” не были представлены для регистрации в органы “Общего рынка”. Вместе с тем при рассмотрении дела выяснилось, что в 1962 г. группа передала для регистрации правила продажи, которые резко отличались от “общих условий”, фактически согласованных и применяемых группой. Комиссия обнаружила в действиях группы множество нарушений, включая заявленный ею в 1971 г. отказ продавать обои фирме “Рекс”, которая вопреки навязанным ей договорным условиям перепродала полученные от членов группы обои другой компании, реализовавшей их в магазинах самообслуживания по пониженным ценам. Даже на заседании Комиссии члены группы отказывались снять запрет на поставку обоев названной фирме, пока она не даст обязательства соблюдать дискриминационные “общие условия”. Комиссия признала такой коллективный бойкот фирмы серьезным нарушением Римского договора (ст. 85). Однако сумма штрафов, наложенных на четыре бельгийские компании за их долголетнюю противозаконную монополистическую практику, составила только 358,5 тыс. учетных денежных единиц².

В 60—70-х гг. политику подавления конкурентов и взвинчивания цен в крупных масштабах проводил европейский сахарный картель, между участниками которого были разделены сферы влияния на рынках сахара в Западной Европе. Один из членов картеля — бельгийская компания “Раффинери Торлемонтос”, используя свое доминирующее положение на рынках сахара в Бельгии и Люксембурге, диктовала оптовым организациям условия перепродажи сахара, обеспечивающие ее монопольные позиции и фиксированный уровень цен. Главным средством понуждения к соблюдению этих условий была прямая угроза прекращения поставок сахара. Комиссия и Суд ЕЭС, рассматривавшие деятельность картеля, признали, что его монополистическая практика находилась в прямом противоречии со ст. 85, 86 Римского договора и нарушала нормальную торговлю внутри “Общего рынка”¹. Вместе с тем Суд ЕЭС счел необходимым привести тяжесть наказания виновных в соответствие с “экономическим контекстом” их поведения. В отличие от решений по делам американских корпораций при анализе указанного “контекста” Суд нашел основания для оправдания практически всех членов сахарного картеля. По мнению Суда ЕЭС, организация рынка сахара ограничивала возможности для конкуренции и понуждала сахарные монополии извлекать прибыль не путем роста объема производства, а путем продажи сахара по максимально высокой цене. Сделав такой характерный вывод. Суд решил, что члены картеля “не могут быть осуждены так же сурово, как обычно”, и уменьшил размеры штрафов, наложенных Комиссией на ответчиков. Так, размер штрафа, подлежавшего взысканию с бельгийской сахарной монополии, признанной виновной в наиболее существенных нарушениях антимонополистического законодательства, был уменьшен до 600 тыс. учетных единиц ².

Протекционистская направленность в использовании средств юридического понуждения к вступлению в договорные отношения проявляется и в практике антимонопольных ведомств и судов отдельных капиталистических государств. Принудительный договор стал одним из средств обеспечения интересов национальной буржуазии в жизненно важных сферах современной экономики. Например, в ряде капиталистических государств получила распространение выдача принудительных лицензий по патентам, обладателями которых являются иностранные компании³.

С разразившимся на Западе нефтяным кризисом связано появление прецедентов, расширивших возможности юридического воздействия на формирование договорных отношений. Так, федеральное картельное ведомство ФРГ обязало в мае 1974 г. итальянскую компанию немедленно возобновить поставки бензина для баварской автозаправочной станции. При этом не было придано юридического значения тому, что итальянская компания в условиях сокращения производства нефтепродуктов не могла в полной мере обеспечить бензином собственную сеть бензоколонок и автозаправочных станций¹. Аналогичные меры были приняты министром экономики Голландии в отношении девяти нефтяных компаний, прекративших поставку горючего 19 нефтесбытовым фирмам зимой 1973—1974 гг. Поставщики отказались от возобновления договорных отношений ввиду того, что объем производства топлива не позволял принять заказы всех потребителей. Однако голландские власти указали, что нефтяные компании должны удовлетворить заявки всех потребителей пропорционально сократившемуся на 85% объему производства. Предпочтение, оказанное компаниями постоянным покупателям топлива в ущерб интересам голландских сбытовых фирм, было расценено как злоупотребление доминирующей позицией, занимаемой компаниями на голландском рынке бензина².

Значение и тенденции развития буржуазного института понуждения к заключению договоров следует определять с учетом того, что он создан и применяется как составная часть механизма государственно-монополистического регулирования. Возможности воздействия этого регулятора на экономические отношения еще полностью не исчерпаны. Государственно-монополистическое регулирование может усилить его влияние на капиталистический оборот. Однако это влияние не может выйти за рамки условий капиталистического способа производства, обеспечить действительно планомерное формирование и развитие хозяйственных связей.

При отсутствии твердых плановых начал в организации современной экономики любые другие формы ее регулирования не способны обуздать стихию производства и рынка, подчинить деятельность соперничающих экономических группировок единым нормам поведения. Тщетны и попытки установить в буржуазном праве обоснованные и четкие критерии такого поведения. Конкретные плановые целевые установки, единые цены и другие экономические нормативы, определяющие границы рациональных, с точки зрения общества, экономических отношений, являются атрибутами только планомерно организованного народного хозяйства. Правила, закрепленные в антимонополистическом законодательстве, не сориентированы и не могут быть сориентированы на плановые показатели хозяйственной деятельности. В таких условиях само содержание норм, требующих “разумного”, “доброго”, “соответствующего общественным интересам” поведения на современном капиталистическом рынке, потенциально предопределяет практику их выборочного и в значительной степени произвольного применения.

Печатается по изданию: Правовые вопросы планирования производственно-хозяйственной деятельности предприятий и производственных объединений (Межвузовский сборник научных трудов). Свердловск, 1981. С.113—126.

Б. Б. ЧЕРЕПАХИН