Учебный год 22-23 / Райхер системы

При этом все другие, кроме права собственности, имущественно-правовые институты трактуются здесь (в отличие от французского и прусского Кодексов) не в подчиненном праву собственности плане (как его видоизмененные формы, как способы его приобретения и т. п.), а как параллельные ему ряды институтов, механически объединяемые с ним в одну общую классификационную рубрику "Sachenrecht", как это было в Древнем Риме с классификационной рубрикой "res". Итак, система австрийского Кодекса с его двумя основными разделами ("Personenrecht" и "Sachenrecht") есть новая вариация римской институционной системы <58>, выражающая довольно сходным с нею образом принцип частной собственности, но уже как основу иной социально-экономической системы. -------------------------------- <58> Римская институционная традиция видна здесь еще и в том, что внутри раздела "Sachenrecht" (как в римских институциях внутри раздела о вещах) между вещными и обязательственными правами "вклинивается" наследование.

Нельзя, однако, не отметить и то обстоятельство, что австрийский Кодекс соединяет в себе наряду с указанными чертами институционной системы еще и некоторые признаки пандектной системы, приобретая таким образом смешанный, как бы промежуточный между ними характер. Так, вторая часть этого Кодекса подразделяется на два крупных отдела: а) "Dingliche Rechte" и б) "Personliche Sachenrechte". Это представляет собой определенное подобие пандектного деления гражданских прав на вещные и обязательственные. Кроме того, третья часть австрийского Кодекса является, по существу, особо выделенной, как в пандектной системе, общей частью, хотя еще и малоразвитой, еще пока состоящей не в "авангарде", а, наоборот, в "арьергарде" законодательной системы. В результате система австрийского Кодекса оказывается с точки зрения своих принципиальных оснований весьма эклектичной. Во-первых, она представляет собой некую смесь институционной системы (в ее новом варианте) с элементами пандектной системы. Во-вторых, осуществляя классификацию гражданских прав по их структурно-юридическим признакам, что характерно и для римских институций, и для пандектной системы, австрийский Кодекс сближается вместе с тем с французским и прусским Кодексами. Ибо, подобно им, хотя и в существенно иной, родственной, скорее, римским институциям форме, он проводит как основной принцип своей систематики все тот же принцип "Личность и ее собственность" (ее имущество, имущественные права, "Sachenrechte") <59>. -------------------------------- <59> Ср. в этой связи замечания С. В. Пахмана о влиянии на австрийский Гражданский кодекс старой доктрины естественного права, которая "все сводила к отдельному индивиду как к центру"; о том, что в австрийском Гражданском кодексе "вся совокупность отдельных законоположений направлена к тому, чтобы указать права, которые могут принадлежать отдельному индивиду, определить способы, которыми субъективные права приобретаются и утрачиваются" (Ук. работа. Стр. 95 - 96).

От всех западноевропейских гражданских кодексов значительно отличается и в вопросе систематики дореволюционный кодекс русского гражданского права - Свод законов гражданских (т. X, ч. 1 Свода законов Российской империи). Тем более поразительна та традиционная в данном вопросе недооценка русского юридического памятника, которая существует в русской же юридической литературе. С одной стороны, подвергается полному отрицанию самостоятельность системы Свода законов гражданских. Так, например, Г. Ф. Шершеневич утверждал, что "система наших гражданских законов (речь шла о Своде законов гражданских. - В. Р.) представляет близкое воспроизведение институционной системы", что "не только внешняя форма, но и весьма значительная часть этого материала составляет заимствование главным образом из французского образца" <60>. Равным образом и В. И. Синайский заявлял, что "система Свода явно совпадала... с институционной" <61>. -------------------------------- <60> Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права. Т. I. 11-е изд. М., 1914. Стр. 54. <61> Синайский В. И. Русское гражданское право. Вып. 1. 2-е изд. Киев, 1917. Стр. 25. Синайский имеет при этом в виду Свод в первых двух изданиях (1832 и 1842 гг.). Однако эти издания отличаются по своей системе от последующих лишь главным образом тем, что содержали еще и гражданское процессуальное право, позднее выделенное в т. XVI, ч. 1, Свода законов. Впрочем, и по отношению к первым двум изданиям Свода законов гражданских В. И. Синайский ослабляет в дальнейшем категоричность своего приведенного выше утверждения, заявляя, что и в этих первых изданиях "институционная система не была последовательно проведена", так как "выделение большей части обязательственного права... в отдельную книгу" говорит об "отклонении в сторону системы пандектной" (Там же. Стр. 25).

С другой стороны, за Сводом отрицается даже самое право считаться кодексом или уложением, так как ему якобы "недостает внутреннего единства, столь характерного для кодекса" <62>. При этом оба указанных положения странным образом мирно уживаются друг с другом даже у одного и того же автора в одной и той же книге <63>, несмотря на то что одно из них явно исключает другое. Ибо столь тесное сближение Свода с институционной системой и с французским Гражданским кодексом не дает права возражать против признания Свода кодексом (уложением). С другой стороны, непризнание Свода кодексом лишает права трактовать Свод как "воспроизведение" институционной системы и "французского образца". -------------------------------- <62> Синайский В. И. Ук. работа. Стр. 24. См. там же: "Наш свод гражданских законов точнее считать все же инкорпорацией, хотя и в более сложной форме, чем уложением". Сходная с этим точка зрения высказана и в советской юридической литературе. См.: Гражданское право. Учебник для юридических вузов. Ч. II. М.: Юриздат, 1938. Стр. 485 - 486, где говорится, что Свод законов гражданских, "не являясь кодексом", характеризуется такими недостатками, к которым принадлежит и "отсутствие системы". <63> Ср. приведенные выше суждения В. И. Синайского.

На самом же деле ни то ни другое из этих двух противоречащих друг другу положений не соответствует действительности. В этом можно убедиться при надлежащем анализе Свода законов гражданских. Он построен по следующей трехчленной схеме: 1) семья (книга I), 2) имущества (книга II, разделы 1 - 2), 3) способы и порядок их приобретения (книга II, раздел 3, и книги III и IV). Таким образом, если оставить в стороне первую книгу Свода (семейное право), то все остальное его содержание охватывается единой темой имущества. Эта тема раскрывается в Своде в определенной логической последовательности. Книга вторая подразделяет эту тему на три части: а) виды имуществ (раздел 1), б) виды прав на имущества (раздел 2), в) кем, какими способами и в каком порядке могут приобретаться имущества (раздел 3) <64>. -------------------------------- <64> Уже отсюда видно, что содержание второй книги Свода значительно шире ее названия ("О порядке приобретения и укрепления прав на имущества вообще"). Этому вопросу посвящен только раздел III данной книги, носящий почти такое же наименование. В основном же вторая книга содержит вопросы о "разных родах имуществ" (раздел I) и "разных правах на имущества" (раздел II).

При этом все предусматриваемые Сводом (книга II, раздел 2) "разные права на имущества" трактуются в нем как права собственности в широком смысле этого слова. Понятием "права собственности" обнимаются здесь не только полное право собственности (глава I; см., в частности, ст. 420 и 423), не только ограниченное право собственности владельцев заповедных и майоратных имений, но также в качестве неполных прав собственности и все другие из числа "разных прав на имущества", а именно: право участия в пользовании и выгодах чужого имущества, право угодий в чужом имуществе, право владения и пользования и право распоряжения, отдельные от права собственности, и, наконец, уже в самое последнее время присоединенное сюда право застройки (глава II; см., в частности, ст. 432). Книги III и IV подробно развивают и конкретизируют раздел 3 книги II - способы и порядок приобретения имуществ. Так, если раздел 3 книги II говорит "о порядке приобретения и укрепления прав (на имущества. - В. Р.) вообще", то вся книга III есть книга "о порядке приобретения и укрепления прав на имущества в особенности". Содержащиеся же в этой книге институты наследственного права (раздел 1, глава V, и весь раздел 2), купля-продажа и мена (раздел 3), дарение и "пожалование" (раздел 1, главы I и II) выступают "в плане приобретения и укрепления прав на имущества". Это относится и к таким институтам семейного права, как выдел и приданое (раздел 1, главы III и IV). Даже "обязательства по договорам", изложенные в книге IV, хотя внешне и отделены от книги III, но внутренне связаны с содержащимися в ней институтами, так как, подобно им, рассматриваются, что видно уже из ст. 699 Свода, все в том же плане "способов приобретения прав на имущества". Для надлежащего уяснения всей этой системы следует еще учесть, что поскольку в разделе 2 книги II "разные права на имущества" трактуются как разновидности права собственности, полного или неполного, постольку и в дальнейшем содержании Свода (раздел 3 книги II, книга III и почти вся книга IV), посвящаемом различным способам и порядкам приобретения прав на имущества, имеются главным образом в виду те же самые "разные права на имущества", включаемые Сводом в понятие права собственности в широком смысле. Таким образом, основным принципом, объединяющим почти всю систему Свода, является принцип собственности. И дело не меняется в своем существе от того, что идея собственности выражается в Своде понятием "имущества" <65>. -------------------------------- <65> В этой связи представляют интерес как приводимое в Своде деление имуществ на наличные и долговые (кн. II, разд. 1, гл. III: "Об имуществах наличных и долговых"), так и смысл, сообщаемый понятию долгового имущества. "Имущества долговые суть все имущества, в долгах на других лиц состоящие, и все то, что нам принадлежит по договорам, заемным письмам, векселям и всякого рода обязательствам" (ст. 418, т. X, ч. 1). Иначе говоря, долговые имущества, несмотря на их бесспорный обязательственно-правовой характер, трактуются скорее в вещно-правовом или во всяком случае в "вещественном" смысле: не как права требования по отношению к должникам, а как материальные ценности, составляющие предмет этих прав требования, как самые имущества, которые хотя и находятся у должников, но принадлежат их кредиторам.

Из сказанного выше о системе Свода вытекает явная неправильность отрицания его кодификационного характера. Свод не есть "инкорпорация" (хотя бы и "в более сложной форме"), страдающая отсутствием "внутреннего единства, столь характерного для кодекса". Свод есть настоящий кодекс, обладающий определенным внутренним единством. Неправильно и утверждение о несамостоятельности Свода, о том, что он представляет собой лишь подражание "французскому образцу". Свод законов гражданских является самостоятельным, национально-самобытным произведением русской юридической мысли, созданным на собственной, национально-исторической основе. Это не исключается имеющимся в нем рядом отдельных, явных и скрытых, заимствований из иностранного законодательства. Подобного рода заимствования встречаются как обычное явление и в кодексах, самостоятельность которых не вызывает сомнений. Что же касается самой системы Свода, то, бесконечно далекая от пандектной системы, он вместе с тем существенно отличается и от институционной системы вообще, и от французской в частности. Приведем лишь два показателя этого отличия. Французский Гражданский кодекс начинается книгой о лицах ("Des personnes"), давая, таким образом, всему дальнейшему своему содержанию резко подчеркнутую индивидуалистическую основу. Русский Свод законов гражданских начинается книгой о семье ("О правах и обязанностях семейственных"), рассматривая тем самым ее, а не отдельного индивида как некий центр имущественно-правовой сферы, как исходную категорию гражданского права, как отправной пункт гражданско-правовой систематики. Французский Гражданский кодекс не выделяет договоров в особую, самостоятельную часть своей системы, а включает их в пеструю массу разнородных институтов, размещаемых в книге III наряду с наследованием, с деликтными и другими внедоговорными обязательствами, с давностью, а до 1867 г. даже с таким институтом, как "личное задержание по гражданским делам". Русский Свод законов гражданских посвятил договорам, часть которых содержится в третьей книге, еще и специальную, четвертую книгу ("Об обязательствах по договорам"). Если первая особенность русского кодекса носит в известной мере патриархальный характер, то вторая отличительная от французского Кодекса черта состоит в том, что, отводя в своей системе институтам договорного права более видное место, Свод законов гражданских, хотя созданный в условиях господства феодальных отношений, полнее, однако, отражал в данном вопросе перспективу дальнейшего капиталистического развития. Тем самым он в этом отношении опережал вышедший из недр буржуазной революции и опиравшийся на более развитые капиталистические отношения французский Гражданский кодекс. Все рассмотренные выше буржуазно-правовые кодификации, столь отличные друг от друга и по своему содержанию (как в особенности французская и прусская), и по системе своего построения, все же могут быть в интересующем нас вопросе объединены в одну общую группу. Все они характеризуются тем, что основной принцип лежащего в их основе общественного устройства, а именно принцип частной собственности (буржуазной или буржуазно-помещичьей), является в той или иной форме и основным принципом присущей им систематики гражданского права, основным критерием содержащейся в них классификации гражданско-правовых институтов. От этой группы гражданско-правовых систем явственно отличается другая, основанная на строго догматических началах пандектная система. Эта система, как известно, представляет собой пятичленное деление гражданского права, построенное на следующих началах. 1. В основу кладется деление гражданских прав на вещные и обязательственные права, и каждому из этих двух видов прав посвящаются особые разделы. 2. В отдельный, самостоятельный раздел выделяется наследственное право. С формально-юридических позиций пандектной системы это объясняется не тем, что наследственные правоотношения рассматриваются как третий, параллельный первым двум вид гражданских правоотношений, а тем, что наследственное право трактует о порядке перехода гражданских, как вещных, так и обязательственных, прав после смерти их обладателя к другим лицам, объединяя таким образом под указанным выше углом зрения и вещно-правовые, и обязательственно-правовые отношения. 3. В самостоятельную часть этой системы выделяется и семейное право: с одной стороны, и в нем (также под специальным, хотя уже и под другим углом зрения) объединяются и вещно-правовые и обязательственно-правовые, отношения; с другой стороны, кроме имущественных правоотношений в нем находят себе место и личные правоотношения, возникающие вместе с имущественными, на основе и в рамках семейного общения. 4. Наконец, вопросы, относящиеся ко всем указанным специальным частям правовой системы, выделяются в широко развернутую общую часть, которая возглавляет всю пандектную систему и составляет первый ее раздел. Таким образом, пандектная система исходит из следующих классификационных оснований: 1) из противопоставления общей и особенных частей гражданского права; 2) из подразделения гражданских прав, по их формально-юридическим признакам, на вещные и обязательственные; 3) из построения особых комплексных разделов гражданского права, вбирающих в себя любые гражданские права, но лишь по определенному принципу отбора и в определенном, специальном разрезе: в плане семейного общения или посмертного правопреемства. Такова в своих главных очертаниях пандектная система. Основоположниками этой системы считаются Густав Гуго <66>, явившийся основателем (по выражению Маркса, "прародителем и творцом") <67> исторической школы права, и Георг-Арнольд Гейзе <68>. Поэтому и в иностранной (главным образом немецкой), и даже в русской (дореволюционной) литературе пандектная система нередко именуется Гуго-Гейзевой системой. Тем не менее к вопросу о приоритете этих юристов в создании пандектной системы следует отнестись весьма критически. Имеются указания и на значительно более ранние ее проявления. Так, например, по утверждению немецкого же юриста Вехтера, "первую пандектную систему и притом по господствующему в наше время расположению ее главных частей" написал французский цивилист XVI века Франциск Коннан <69>. -------------------------------- <66> Hugo G. Lehrbuch eines civilistischen Cursus. Т. IV (Berlin, 1826), представляющий собой учебник современного римского права (Lehrbuch des huetigen romischen Rechts). Первое издание этого учебника состоялось в 1789 г. под названием "Institutionen des heutigen romischen Rechts". <67> Маркс К. Философский манифест исторической школы права // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1. Стр. 86. <68> Heise G.-A. Grundriss eines Systems des gemeinen Civilrechts. 3-е изд. Heidelberg, 1819 (1-е изд. Frankfurt a/M, 1807). Эта работа дает почти законченный образец пандектной системы: 1) общая часть; 2) вещные права; 3) обязательства; 4) семейное право, выступающее, однако, под названием вещно-личных (dinglich-personliche) прав; 5) наследственное право. <69> K.-G. v. Wachter Pandekten. 1. Leipzig, 1880. Стр. 69 (выделено в оригинале. - В. Р.). См. также выше, стр. 288, о системе баварского Гражданского кодекса 1756 г.

Во всяком случае в те далекие времена и вплоть до XIX века пандектная система еще не играла сколько-нибудь заметной роли ни в юридической литературе, ни тем более в законодательных кодификациях. Из редких, уникальных опытов систематики она превратилась в прочно сложившуюся систему лишь с начала XIX века. В течение всей первой половины этого века пандектная система борется с институционной системой за господство в юридической литературе и завоевывает его к середине этого века. Вместе с тем эта система воплощается в одной из крупнейших гражданских кодификаций того времени - в саксонском Гражданском уложении 1863 г. <70>. -------------------------------- <70> Оно имеется и в русском переводе А. Х. Гольмстена, А. И. Лыкошина и А. К. Рихтера под общим руководством А. А. Книрима. См.: Саксонские гражданские законы. Вып. 1. Саксонское Гражданское уложение. СПб., 1885.

Саксонское Гражданское уложение состоит из следующих пяти частей: 1) "Общие положения" (ст. 1 - 185); 2) "Вещное право" (ст. 186 - 661); 3) "Обязательственное право" (ст. 662 - 1567); 4) "Семейное право" (ст. 1568 - 1998); 5) "Наследственное право" (ст. 1999 - 2620). Таким образом, саксонское Гражданское уложение строго следует системе учебников пандектного права и притом в ее наиболее распространенном варианте, отвечающем вышеуказанному порядку последовательности ее обычных пяти частей. Если к середине XIX века пандектная система завоевывает господство в цивилистической литературе и получает свое первое вполне законченное выражение в законодательстве (саксонское Гражданское уложение), то к концу XIX и в начале XX века эта система, укрепляя свое господство в литературе, становится ведущей и в области законодательства. Новые гражданские кодексы, издаваемые с конца XIX века, строятся преимущественно по пандектной системе. Сюда относятся прежде всего германский Гражданский кодекс 1896 г. и примкнувшие к нему в этом вопросе японский Гражданский кодекс 1898 г. и Гражданский кодекс Китайской Республики 1929 - 1931 гг. <71>; сюда относятся также и швейцарское Гражданское уложение 1907 г. вместе с Кодексом обязательственного права 1911 г., пересмотренным и дополненным в 1936 г., а также и их "попутчики" - турецкие (Гражданский и Обязательственный) Кодексы 1926 г.; сюда относится также и дореволюционный проект русского Гражданского уложения. Таковы два основных порядка систематики буржуазного гражданского права: один - объединяющий институционную систему в ее новых вариантах, представленных французским и австрийским Кодексами, с прусским Земским уложением и русским Сводом законов гражданских; второй - пандектная система. -------------------------------- <71> См. имеющиеся на русском языке переводы этого Кодекса. Один из них сделан непосредственно с китайского языка, другой - с немецкого перевода с использованием в известной мере и французского перевода (проф. В. И. Серебровский, см.: Информационный бюллетень Всесоюзного института юридических наук. 1939. N 9 - 12; 1940. N 1 - 5).

Несмотря на то что оба эти порядка окончательно сложились почти в одно и то же время - на рубеже XVIII и XIX столетий и, следовательно, являются в этом смысле ровесниками, между ними имеется существенное внутреннее различие. Именно с этим различием связано то обстоятельство, что первый из них ранее, чем второй, а именно уже с конца XVIII века, воплощается в законодательстве, а следовательно, в юридической практике буржуазного общества, хотя в юридическую литературу, т. е. в теорию, уже в то время проникла и пандектная система. Именно с этим различием связано и то обстоятельство, что в область законодательства пандектная система (если не считать здесь, как "первой ласточки", саксонского Гражданского уложения 1863 г.) прочно вступает лишь с конца XIX - начала XX века, завоевывая к тому времени ведущую роль на всех участках буржуазного гражданского права: в его литературе и законодательстве, в его теории и практике. Заслуживает внимания вопрос о причинах этой исторической последовательности, о том, насколько она является обусловленной закономерностями общественного развития, почему, в силу каких именно тенденций этого развития пандектная система, возникнув почти одновременно с другими, сперва уступает им первое место, а затем, с конца XIX века, решительно выступает вперед, завоевывая абсолютное первенство, либо оттесняя прежде господствующие системы на второе место (например, институционную систему), либо и вовсе вытесняя их (например, систему прусского Земского права). Объяснение этого процесса следует искать в том, что пандектная система в большей мере, чем институционная или какая-либо иная, лежавшая в основе кодексов конца XVIII - первой половины XIX века, соответствует условиям буржуазного общества и интересам его господствующего класса в период империализма. История развития тех и других систем связана с определенными условиями развития капиталистических отношений в разные исторические периоды. Уже тогда, когда эти отношения развивались в условиях "еще мелкобуржуазного и полуфеодального общества" <72>, а тем более в период расцветающего промышленного капитализма, "собственность... возводится... на трон..." <73>. Частная собственность прямо и открыто провозглашается основным законом общественного бытия, основным принципом существующего строя. Буржуазия тогда еще откровенно гордится своим принципом "священной" частной собственности. Естественно поэтому в гражданских кодексах тех времен буржуазная юридическая мысль, при всех присущих ей классовых маскировках, смело обнажает частнособственническую основу своего права, в частности гражданского права: субъект (собственник) и его собственность. Более того, она возводит эту основу в высший, руководящий и вместе с тем явно выражаемый принцип всей системы гражданского права. -------------------------------- <72> Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. Стр. 311. <73> Энгельс Ф. Положение в Англии. Восемнадцатый век // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1. Стр. 605.

Иначе дело обстоит при переходе к периоду империализма. Еще и до наступления этого периода все более и более тускнеет в сознании широких масс тот ореол священности, которым идеологи буржуазии столь усердно окружали институт частной собственности. Все ярче и ярче разгорается классовая ненависть наиболее сознательной части пролетарских масс по отношению к этому институту. Даже среди идеологов мелкой буржуазии, отдавая дань антисобственническим настроениям рабочего класса, раздаются голоса, провозглашающие вслед за Прудоном: "Собственность - это воровство!" В то же время со стороны основоположников научного коммунизма исходит строго обоснованная критика и разоблачение института частной собственности как основы капиталистической эксплуатации. Звучат пламенные слова коммунистического манифеста, раскрывающего антинародный характер частной собственности, которая "уничтожена для девяти десятых" членов общества, которая "существует именно благодаря тому, что не существует для девяти десятых", которая предполагает "в качестве необходимого условия отсутствие собственности у огромного большинства общества" <74>. -------------------------------- <74> Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Соч. Т. 4. Стр. 440.

С переходом к периоду империализма и даже с приближением к нему этот антинародный характер частной собственности еще более обостряется. Еще более усиливается, как известно, основное противоречие капитализма: между частной собственностью на средства производства и общественным характером производства, а отсюда и классовое противоречие между капиталистической собственностью и трудом. В этих условиях вполне естественно возникающее у вождей и идеологов буржуазии стремление не выставлять уже с прежней горделивостью, как бы на показ, частнособственническую основу капиталистического строя, а, наоборот, по возможности вуалировать ее, окутывать всевозможными покровами. Хорошо известны многочисленные виды и примеры такого вуалирования. Особенно широко развернувшись в нынешних разнообразных, открыто буржуазных и ревизионистских разглагольствованиях о якобы народном, демократическом и чуть ли не социалистическом характере современного капитализма, оно проявлялось еще с гораздо более ранних времен и притом в более "скромных" формах. В этом свете ясно вырисовываются преимущества, которые уже на подступах к империализму имела для буржуазной юридической теории и буржуазного законодательства пандектная система, вскоре ставшая поэтому излюбленной и наиболее модной системой буржуазного гражданского права. В кодексах конца XVIII и первой половины XIX века, особенно во французском и прусском, право собственности проходит красной нитью через всю систему гражданского права, совершенно открыто выступая как ее центральный, узловой пункт, от которого расходятся и у которого сходятся все отдельные ее институты, получающие в этой системе свой смысл и значение лишь с точки зрения того или иного отношения своего к праву собственности. В позднейших же кодексах, как и в соответствующей юридической литературе, это центральное и основоположное значение института частной собственности уже как бы скрывается построениями пандектной системы. Право собственности прежде всего "прячется" в широких рамках вещного права. При этом самое понятие вещного права широко используется в фетишистском смысле отношения лица к вещи, маскирующем подлинный характер отношений собственности в капиталистическом обществе. Различные договорные и иные обязательства, тесно связывавшиеся в более ранних кодексах с правом собственности как способы приобретения этого права, отодвигаются теперь далеко не только от права собственности, но и вообще от вещного права, образуя самостоятельный, противостоящий вещному праву раздел обязательственного права. Выделяется в особый раздел и наследственное право, институты которого в более ранних кодексах рассматривались также как способы приобретения собственности. Наконец, семейное право, которое в этих кодексах, как и в институционной системе, делилось между разделом о лицах (например, брачные договоры) и разделом о способах приобретения собственности, также отрывается в пандектной системе не только от собственности, но и от ее носителей (лиц) и выделяется в особую, самостоятельную часть всей пандектной системы. Так, по всему фронту гражданского права совершается в пандектной системе маскировочный отход от основного принципа систематики кодексов конца XVIII и первой половины XIX века "Собственник и его собственность". Этот принцип, разумеется, остается в капиталистическом обществе основной пружиной и его гражданско-правового механизма, но в пандектной системе он уже не выступает открыто, как в указанных выше кодексах, а скрывается, как в футляре, в сложном наслоении юридических оболочек: общая часть; вещные и обязательственные права как разные виды гражданских имущественных прав; семейное право как право, регулирующее вместе с имущественными и личные отношения в пределах узкого, семейного коллектива; наследственное право, определяющее судьбу имущества, оставшегося после смерти его собственника. Но классовый смысл пандектной системы буржуазного права еще не ограничивается сказанным. Он заключается не только в определенной форме маскировки, состоящей в отказе от "выпячивания" на первый план права частной собственности как все более и более дискредитируемого по мере обострения классовых противоречий капиталистического общества. Смысл пандектной системы заключается еще в том, что она не только маскирует, но, с другой стороны, и правильно отображает некоторые весьма существенные тенденции развития, характерные для периода империализма. Дело в том, что в условиях империализма и даже еще при переходе к нему чрезвычайно усиливаются, по сравнению с периодом промышленного капитализма, значение и роль гражданского обязательства, а следовательно, и обязательственного права. Это связано с различными процессами, имеющими место еще и в период промышленного капитализма, а отчасти и на более ранних ступенях капиталистического развития, но чрезвычайно возрастающими и приобретающими особое значение в период империализма. Такое усиление значения обязательств и обязательственного права вытекает, во-первых, из развития гражданского и, в частности, торгового оборота (а особенно из развития товарного кредита) и из все более и более отягчающихся условий капиталистического перепроизводства и трудностей сбыта товаров, значительно осложняющих торговый оборот и его обязательственно-правовые формы. Усиление значения обязательств в период империализма обусловлено также и возрастающей ролью ссудного капитала, развитием денежного кредита, что в свою очередь тесно связано с некоторыми формами характерного для империализма сращивания банковского капитала с промышленным. Огромное значение для повышения роли обязательств в буржуазном гражданском праве имеют и глубокие, происходящие в условиях империализма процессы концентрации производства и капитала, рост акционерных компаний, образование и развитие разнообразных форм монополистических организаций капитала, в особенности картелей, синдикатов, концернов <75>. -------------------------------- <75> Обо всех этих явлениях капиталистической экономики периода империализма см. в особенности: Ленин В. И. Империализм как высшая стадия капитализма // Соч. 4-е изд. Т. 22.