Глава 3.2 Процессуальные соглашения

На полное отсутствие в российской дореволюционной и советской доктрине разработок теории процессуального соглашения (процессуального договора) указывает Н.Г. Елисеев и в качестве первого отечественного изыскания на эту тему называет статью автора настоящей работы⁴⁸². При этом правовед ссылается на то, что лишь германская доктрина «среди правовых систем континентальной Европы выделяется детальной проработкой теории процессуального договора»⁴⁸³. Отечественные же исследования, по мнению Н.Г. Елисеева, как правило, посвящаются лишь отдельным видам процессуальных соглашений, прямо предусмотренным в процессуальных кодексах (без намека на цель разработки упомянутой теории).

§ 3.3.1 Процессуальные соглашения в судебном процессе в государственном суде

Для отечественной доктрины процессуального права, действительно, не обнаруживающей исследований, посвященных общей проблематике процессуальных соглашений, характерно допущение лишь тех соглашений, которые прямо санкционированы процессуальным законодательством. При этом в большинстве случаев все соглашения, которые так или иначе упоминаются в процессуальном законодательстве, стабильно именуют процессуальными соглашениями (процессуальными договорами) либо договорами sui generis (такая судьба, например, постигла мировое соглашение: российские цивилисты не проявляют к нему интереса и его исследованиями занимаются по сути лишь представители процессуальной науки, что и объясняет до сих пор встречающиеся указания на процессуальную природу этой гражданско-правовой сделки⁴⁸⁴). Возможность заключения процессуальных соглашений, не поименованных в процессуальном законодательстве, в отечественной литературе, по сути, даже и не обсуждается.

Справедливости ради надо сказать, что подобное мнение до конца XIX в. было основополагающим и в германской доктрине, для которой в тот период было характерно отрицательное отношение к возможности заключения процессуальных соглашений (по крайней мере, соглашений, не упоминавшихся в процессуальном законодательстве). Отчасти это можно объяснить тем, что в названный период возобладала идея авторитетнейшего германского правоведа О. Бюлова о том, что процессуальные отношения – это не частные, а публичные отношения, субъектами которых являются суд и спорящие стороны (стороны же по отношению друг к другу не имеют процессуальных прав и обязанностей)⁴⁸⁵. С другой стороны, К. Гельвиг, исходя из того, что процесс осуществляется посредством односторонних действий каждой из сторон процесса, которые адресованы суду, также не находил в них места процессуальному соглашению⁴⁸⁶.

Вместе с тем впоследствии германская доктрина отошла от резко негативного отношения к допустимости процессуальных соглашений, не упомянутых в законодательстве. И на сегодняшний день дискуссии ведутся в основном применительно к тому, в какой мере стороны свободны в заключении процессуального соглашения, не поименованного в законе.

В отечественной доктрине процессуального права категория процессуальных соглашений до сих пор остается практически неисследованной. Хотя юристы изредка обращаются к изучению тех или иных видов процессуальных соглашений, но предметом их исследований являются только соглашения, прямо названные в процессуальном законодательстве. При этом, анализируя возможности государственного суда по использованию процессуальных средств в целях процессуальной экономии, авторы, как правило, лишь вскользь указывают возможности сторон в этой сфере, а о заключении процессуальных соглашений, направленных именно к этой цели, даже и не упоминают.

Такое положение, бесспорно, нуждается в изменении: российское право должно избавиться от устаревших воззрений, препятствующих развитию доктрины, законодательства, практики. Это подразумевает признание допустимости заключения процессуальных соглашений, как поименованных, так и не поименованных в процессуальном законодательстве. Обосновывая это новое для российской доктрины процессуального права установление, можно указать следующее.

Ранее было доказано (см. § 3.1.2 настоящей работы), что всякое процессуальное соглашение имеет целью достижение процессуальной экономии – ускорение, упрощение и удешевление судебного процесса в государственном суде, не влияющие на правильность итогового решения по делу. Целевая направленность данных соглашений принципиально отграничивает их от цивилистических соглашений о защите права, нацеленных на защиту нарушенных субъективных гражданских прав и интересов или устранение правовой неопределенности в гражданском правоотношении.

Исходя из позиции, что одной из сторон всякого процессуального отношения является государственный суд при том, что закон не предусматривает возможность заключения соглашения между двумя сторонами процессуального соглашения (судом и стороной), в настоящей работе был обоснован вывод о недопустимости в процессуальных правоотношениях двустороннего соглашения (см. § 2.3.1 и 3.1.2 настоящей работы). В то же время в условиях совпадающего интереса процессуальных противников (спорящих сторон) в достижении процессуальной экономии самостоятельные волеизъявления этих лиц, имеющие сонаправленный характер, рассматриваются как «процессуальное соглашение», единой стороной которого выступают обе спорящие стороны.

Таким образом, процессуальное соглашение не является двусторонним соглашением, а представляет собой по сути односторонний акт (с множеством участников на одной стороне), адресованный государственному суду, рассматривающему юридическое дело этих лиц. И в этом смысле абсолютно прав К. Гельвиг, указывающий на то, что в процессуальных отношениях нет места соглашению, поскольку процесс осуществляется посредством односторонних действий⁴⁸⁷. Сказанное позволяет говорить, что о том, что применительно к процессуальным правоотношениям использование термина «соглашение» («процессуальное соглашение») осуществляется, конечно, с изрядной долей условности, хотя нельзя отрицать безусловное «удобство» данного термина.

Подобный подход не колеблет постулат отечественного процессуального права об отсутствии между спорящими сторонами процессуальных отношений. То есть отсутствие между ними процессуальных отношений не препятствует совершению каждой из них самостоятельного одностороннего действия (например, заявления ходатайств), которые при сонаправленности воли участвующих в деле лиц расцениваются как совместное волеизъявление спорящих сторон, адресованное государственному суду.

Обозначенная особенность процессуальных соглашений сказывается на их оформлении: в отличие от соглашений о защите прав, часто оформляемых единым договором-документом, процессуальные соглашения редко имеют вид единого документа и тем более договора-документа. Процессуальное законодательство предусматривает поочередное (реже – совместное) представление сторонами адресованных государственному суду заявлений или ходатайств (иногда допускается фиксация таких заявлений, сделанных в устной форме, в протоколе судебного заседания), которые при единстве цели выраженной в них воли сторон «становятся» процессуальными соглашениями⁴⁸⁸.

Таким образом, можно говорить о том, что действующее отечественное процессуальное законодательство прямо закрепляет допустимость процессуального соглашения, оформляемого совместным заявлением, ходатайством, протоколом.

При этом законодатель, как правило, не оперирует терминами «договор» или «соглашение», а говорит о действии, требующем совместного волеизъявления спорящих сторон. Это, в частности, имеет место в п. 2 ч. 2 ст. 33 ГПК РФ, п. 2 ч. 2 ст. 39 АПК РФ (совместное заявление необходимо для решения вопроса о передаче дела по месту нахождения большинства доказательств), ч. 2 ст. 158 АПК РФ (совместное заявление необходимо для решения вопроса об отложении судебного разбирательства в случае обращения сторон к посреднику в целях урегулировании спора) и т.д.

Анализ действующего процессуально законодательства позволяет говорить о достаточно узком круге процессуальных соглашений, прямо предусмотренных законом. К процессуальным соглашениям, допускаемым в судебном процессе в государственном суде, относятся, в частности, упоминаемое выше соглашение о признании сторонами фактических обстоятельств, соглашение о передаче дела по месту нахождения большинства доказательств, соглашение об отложении судебного разбирательства в случае обращения сторон к примирителю в целях урегулировании спора.

Исходя из принципа формальной диспозитивности (см. о нем § 2.3.1 настоящей работы), предоставляющему сторонам возможность влиять на движение судебного процесса в государственном суде, можно говорить о необходимости расширения круга процессуальных соглашений. В то же время нельзя не учитывать, что данный принцип не избавляет участвующих в деле лиц от обязанности подчиняться установленному законом порядку судопроизводства в государственном суде: всякое участвующее в деле лицо должно соблюдать предусмотренные процессуальным законодательством императивные правила. Кроме того, нельзя не учитывать, что государственный суд, осуществляющий свою деятельность в предусмотренной законом процессуальной форме, связан императивными предписаниями процессуального права.

Следствием сказанного может быть вывод, согласно которому стороны судебного процесса в государственном суде не могут быть абсолютно свободны в заключении процессуальных соглашений: возможность таких соглашений должна вытекать из норм процессуального законодательства. При этом, думается, необходимо использовать опыт германских теоретиков, которые уделяют серьезное внимание вопросу допустимости процессуальных соглашений.

Недопустимыми в германской доктрине признаются соглашения, изменяющие императивные предписания процессуального права.

Обосновывающий данный подход Г. Вагнер указывает следующее⁴⁸⁹. Общепризнанной на сегодня является проистекающая еще из римского права точка зрения, согласно которой право, носящее публичный характер, запрещает его изменение соглашением частных лиц. Однако нельзя забывать о том, что публичное право допускает существование не только императивного, но и диспозитивного регулирования, что подтверждает идею о допустимости существования «диспозитивного публичного права», позволяющую заключить, что запрет на изменение законодательных предписаний соглашением частных лиц следует относить не ко всему публичному праву, а только к его императивным нормам.

Применительно к российскому процессуальному праву можно говорить об императивности положений, например, о гласности и состязательности судебного разбирательства, о содержании и форме искового заявления (апелляционной, кассационной, надзорной жалоб). Таким образом, не может быть процессуальным соглашением частных лиц устанавливаться закрытость судебного процесса либо определяться содержание кассационной жалобы.

Итак, выводы о вообще недопустимости процессуальных соглашений, мотивированные публичным характером гражданского процессуального права, опровергаются указанием на присутствие в гражданском процессуальном праве диспозитивных предписаний. При этом для целей обоснования допустимости процессуальных соглашений, не поименованных в законодательстве, как указывает Н.Г. Елисеев, германские ученые выделяют не только императивные и диспозитивные процессуальные нормы, но и нормы управомочивающие⁴⁹⁰.

В качестве диспозитивных процессуальных норм рассматривают нормы, объединяющие восполнительное (субститутное) правило (предусматривающее общий порядок, если стороны не договорились об ином) и управомочивающее правило (устанавливающее допустимость, например, заключения соответствующего соглашения). То есть диспозитивная норма всегда представляет собой союз восполнительного и управомочивающего правил. Отсюда делается вывод о том, что «во-первых, действие диспозитивной нормы в целом не может быть устранено договором сторон, договор исключает применение лишь субинституного правила; во-вторых, сами по себе управомочивающие предписания (право предъявить иск, подать жалобу), не содержащие восполняющих правил, не являются диспозитивными»⁴⁹¹.

В соответствии с указанным подходом процессуальное соглашение полагается допустимым в двух случаях. Во-первых, в ситуации, когда стороны согласовали отступление от правил судебного процесса и соответствующая процессуальная норма является диспозитивной, т.е. «закон в прямо выраженной или подразумеваемой форме дает сторонам право изменить процессуальное правило»⁴⁹². И во-вторых, это случай согласования сторонами обязанности осуществить процессуальное право или воздержаться от его осуществления при условии, что это допускает «норма, предоставляющая субъекту возможность действовать в процессе по своему усмотрению, также и право на договорное ограничение этой возможности»⁴⁹³.

Думается, что изложенные положения германской доктрины могут быть учтены. И применительно к судебному процессу в отечественных государственных судах следует говорить о трех случаях допустимости процессуального соглашения. Это ситуации, когда стороны, имея целью процессуальную экономию, заключают процессуальное соглашение, которое:

1) прямо предусматривается нормами процессуального законодательства. Например, в ч. 2 ст. 70 АПК РФ упоминается соглашение по фактическим обстоятельствам. Другие статьи процессуальных кодексов закрепляют возможность заключения процессуального соглашения путем указания на необходимость совместного заявления сторон для решения того или иного вопроса (п. 2 ч. 2 ст. 33 ГПК РФ, п. 2 ч. 2 ст. 39 АПК РФ);

2) допустúмо (подразумевается) по смыслу диспозитивных процессуальных норм. Так, ст. 64 ГПК РФ, ч. 1 ст. 72 АПК РФ не исключают возможность для спорящих сторон обратиться с совместным заявлением об обеспечении доказательств (соглашение об обеспечении доказательств); абз. 2 ч. 2 ст. 79 ГПК РФ, ч. 1, 3 ст. 82 АПК РФ – о назначении экспертов (соглашение о назначении экспертов). Но, например, действующее процессуальное законодательство не упоминает совместное ходатайство сторон об утверждении заключенного ими мирового соглашения (соглашение об утверждении мирового соглашения) при том что суд может утвердить мировое соглашение только при наличии этого ходатайства (но никак не по собственной инициативе);

3) прямо не предусмотрен законом и не подразумевается по смыслу диспозитивных процессуальных норм, но его заключение вполне допустимо, поскольку не устраняет действие императивной процессуальной нормы. Например, спорящие стороны могут совместно определить способ обеспечения иска (соглашение об обеспечении иска) или назвать лицо, уполномоченное получать судебные документы за одну из них (соглашение о лице, получающем судебные документы).

Таким образом, весьма скромный перечень общепризнанных на сегодня процессуальных соглашений может быть существенно расширен за счет соглашений, в законе прямо не поименованных. Только при таком подходе спорящие стороны смогут использовать по собственному усмотрению предоставленные им процессуальные возможности с целью ускорить, упростить и удешевить судебный процесс в государственном суде без последствий для правильности итогового решения по делу.

Процессуальные соглашения подчинены номам процессуального права (вследствие чего их совершение требует наличие процессуальной правосубъектности участников этого соглашения), на них распространяются те же требования, что предъявляются и к односторонним (самостоятельным) процессуальным действия. Вследствие этого заключившие процессуальное соглашение стороны не могут в одностороннем порядке отказаться от него, расторгнуть или изменить такое соглашение: отечественное процессуальное законодательство не предусматривает подобных положений для процессуальных действий сторон. Н.Г. Елисеев, признает существование возможности оспаривания процессуального соглашения по причине порока воли⁴⁹⁴, однако, к сожалению, не описывает, каким образом данная возможность может быть реализована.

Исходя из затруднительности в подобных условиях изменить процедурные последствия совершенного действия наиболее разумно, и это отмечается в работах зарубежных авторов⁴⁹⁵, заключать процессуальные соглашения не до судебного процесса, а уже в период реально начавшегося в государственном суде производства по делу. Этот утверждение обусловлено тем, что процессуальное соглашение, преждевременно установившее некоторое ограничение сторон в сфере процессуальных правомочий, может стать препятствием для надлежащей защиты прав субъекта защиты. В частности, Л. Хеземайер пишет о том, что процесс представляет собой сферу повышенной опасности для прав участвующего в деле лица, поскольку динамика производства существенно ограничивает возможность исправления недостатков процессуального действия, например, порока воли или иных ошибок, а вступление судебного акта в законную силу придает содержащимся в нем выводам свойства окончательности⁴⁹⁶.

Действительно, связав себя, например, соглашением о запрете или ограничении процессуальных возражений – обращенных к суду указаний участвующих в деле лиц на допущенное нарушение установленной законом процедуры рассмотрения дела⁴⁹⁷ – участвующее в деле лицо, может исключить для себя возможность ссылаться на неподведомственность или неподсудность рассматриваемого дела данному суду, либо заявлять отвод эксперту или переводчику и т.п.

Завершая настоящий параграф, необходимо отметить, что посредством процессуальных соглашений могут быть «смягчены» некоторых процессуальные правила, что обычно ведет к упрощению, ускорению и удешевлению судебного процесса по конкретному делу. Вследствие этого спорящие стороны могут придти к обоснованному выводу о необходимости соответствующего процессуального соглашения. И подобного рода стремления, думается, должны быть всемерно поддержаны.

Вместе с тем нельзя закрывать глаза на то, что использование процессуальных соглашений в российском судебном процессе в государственных судах будет затруднено в немалой степени тем, что их заключение и реализация (притом, что они направляются к цели процессуальной экономии) потребует от государственных судов определенного внимания, что расценивается нередко как дополнительное обременение. Кроме того, учитывая некоторую инертность мышления, свойственную государственным судам, нельзя исключать и того, что подобные соглашения могут рассматриваться как некая угроза для «налаженного» судебного порядка.

В связи со сказанным абсолютно верны заключения Г. Вагнера, который пишет о том, что позиция отстаивания рутинного метода судопроизводства с отказом принимать во внимание заинтересованность спорящих сторон в эффективной правовой защите, адаптированной с учетом конкретных потребностей, оказывает гражданскому процессу с точки зрения перспектив его развития медвежью услугу⁴⁹⁸.